19:06 Жиль Делез. Актуальное и виртуальное | |
| ПЕРВАЯ ЧАСТЬ Философия — это теория множеств. Всякое множество предполагает наличие в нем актуальных и виртуальных элементов. Не существует чисто актуального объекта. Всякое актуальное погружено в похожую на туман расплывчатость виртуальных образов. Этот «туман» поднимается из сосуществующих круговращений (circuit) более или менее широких, между которыми виртуальные образы распределяются и текут. Так, например, актуальная частица излучает и поглощает виртуальности более или менее близкие и разного порядка. О них говорят как о виртуальных, поскольку они излучаются и поглощаются, а также возникают и разрушаются за время более малое, чем тот минимум непрерывного времени, который можно мысленно представить, и эта быстротечность сохраняет их теперь согласно принципу недостоверности или неопределенностиII. Любое актуальное охвачено кругами (cercles) виртуального, все время обновляемыми, из которых каждый порождает другой, и все они обнимают актуальное и воздействуют на него («в центре огромного скопления виртуального опять же находится виртуальное более высокого порядка... каждая виртуальная частица окружает себя своим виртуальным космосом, и каждая в свою очередь делает то же самое до бесконечности»). В силу драматической тождественности динамических сил даже восприятие оказывается частицей: актуальное восприятие захвачено неясностью виртуальных образов, которые распределяются между подвижными кругооборотами (circuit), все более и более расширяющимися и более обширными, которые то возникают, то разрушаются. Это воспоминания о других порядках: они называются виртуальными образами, потому что их скорость или быстротечность поддерживает их согласно принципу бессознательного. Виртуальные образы не более отделимы от актуального объекта, чем последний от них. И именно они воздействуют на актуальное. С этой точки зрения они выстраивают для совокупности кругов или для отдельного круга континуум — пространство (spatium), определяемое в каждом случае через максимум мысленно представимого времени. С этими более или менее протяженными кругами виртуальных образов связаны более или менее глубокие слои актуального объекта. Они придают целостный импульс объекту: сами по себе слои виртуальны, но в них актуальный объект становится, в свою очередь, виртуальным. Объект и образ — оба оказываются здесь виртуальными, они конституируют план имманенцииIII, где растворяется актуальный объект. Однако тогда актуальное перешло в процесс актуализации, которая оказывает воздействие на образ так же, как и на объект. Континуум виртуальных образов делится на фрагменты, пространство раскроено согласно распаду равномерного и неравномерного времени. И целостный импульс виртуального объекта разламывается на силы в соответствии с частями континуума на скорости, которые пронизывают раскроенное пространство. Виртуальное никогда не является независимым от сингулярностейIV, которые его прорезают и разделяют в плане имманенцни. Как было показано ЛейбницемV, сила — это виртуальное в процессе актуализации так же, как и пространство, в котором она перемещается. План таким образом разделяется на множество планов соответственно разрывам континуума и разделению импульса, которые отмечают актуализацию виртуального. Но все планы составляют лишь один, следующий путем, который ведет к виртуальному. План имманенции содержит одновременно виртуальное и его актуализацию, при этом невозможно точно определить границы между ними. Актуальное — это дополнение или результат, объект актуализации, но который имеет субъектом только виртуальное. Актуализация принадлежит виртуальному. Актуализация виртуального — это сингулярность, в то время как само актуальное — это утвержденная индивидуальность. Актуальное, подобно созревшему плоду, выпадает из плана имманенции, тогда как актуализация относит его к плану как к тому, что опять преобразует объект в субъект. ВТОРАЯ ЧАСТЬ До сих пор мы рассматривали случай, когда актуальное окружают другие виртуальности, все более протяженные и все более отдаленные и разнообразные: частица создает эфемерность, восприятие пробуждает воспоминания. Но напрашивается также и обратное движение: когда круги сужаются и виртуальное приближается к актуальному, чтобы все менее и менее от него отличаться. Усиливается внутреннее круговращение, которое объединяет теперь не только актуальный объект и его виртуальный образ: актуальная частица имеет дублирующее ее виртуальное, только совсем немного отдаленное от нее; актуальное восприятие обладает своим собственным воспоминанием как неким двойником — непосредственным, последующим или даже симультанным. Поскольку, как то показал БергсонVI, воспоминание — это не актуальный образ, который бы формировался на основании воспринятого объекта, но виртуальный образ, сосуществующий с актуальным восприятием объекта, воспоминание — это виртуальный образ, одновременный актуальному объекту, своему двойнику, своему «зеркальному образу»[1]. Также является ли соединением или расколом, или скорее колебанием вечный обмен между актуальным объектом и его виртуальным образом: виртуальный образ не перестает становиться актуальным, как в зеркале, которое завладевает личностью, поглощает ее и в свою очередь не оставляет ей ничего, кроме виртуальности, наподобие тому, что происходит в фильме «Леди из Шанхая»VII. Виртуальный образ поглощает всякую актуальность личности, в то время как актуальная личность не более чем виртуальность. Эту вечную взаимозамену виртуального и актуального определяет кристаллVIII. Именно в плане имманенции появляются кристаллы. Актуальное и виртуальное сосуществуют и вступают в прямое круговращение, которое нас постоянно ведет от одного к другому. Это больше не сингулярнзация, но индивидуация как процесс, актуальное и его виртуальное. Это больше не актуализация, но кристаллизация. Чистой виртуальности больше не нужно актуализовываться, так как она строго коррелятивна по отношению к актуальному, с которым она образует самый маленький кругооборот. Больше не существует неопределимости актуального и виртуального, но лишь неразличимость этих двух взаимозаменяемых терминов. Актуальный объект и виртуальный образ — объект, ставший виртуальным, и образ, ставший актуальным, — это фигуры, принадлежащие уже к элементарной оптике[2]. Но всегда различие виртуального и актуального соответствует наиболее фундаментальному расколу Времени, когда оно длится, разделяясь по двум большим путям: давая пройти настоящему и удерживая прошлоеIX. Настоящее — это величина переменная, измеряемая непрерывным временем, то есть движением, предполагаемым в одном направлении: настоящее длится в той мере, в какой это время исчерпывается. Именно настоящее, длясь, определяет актуальное. Но виртуальное появляется со своей стороны во времени более коротком, чем то, которое измеряет минимум движения в единственном направлении. Поэтому виртуальное «эфемерно». Но также именно в виртуальном прошлое себя сохраняет, потому что эта эфемерность перестает длиться в «наиболее короткий» следующий момент, отсылающий к изменению направления. Время более короткое, чем минимум непрерывно мыслимого времени в одном направлении, это также наиболее долгое время, более долгое, чем максимум мыслимо представимого времени во всех направлениях. Настоящее проходит (на своем уровне), тогда как эфемерное сохраняет и сохраняется (на своем). Виртуальности сообщаются поверх актуального, которое их разделяет. Два аспекта времени, актуальный образ настоящего, которое проходит, и виртуальный образ прошлого, которое удерживается, различаются в актуализации, обладая неопределимыми границами, но взаимно обмениваются в кристаллизации, пока не становятся неразличимыми, каждый заимствуя роль другого. Отношение актуального и виртуального все время образует круговращение, но двумя способами: то актуальное отсылает к виртуальному как к другой вещи в широком кругообороте, где виртуальное актуализуется; то актуальное отсылает к виртуальному как к своему собственному виртуальному в самых маленьких кругооборотах, где виртуальное кристаллизуется наряду с актуальным. План имманенции одновременно содержит и актуализацию как отношение виртуального к другим терминам, и даже актуальное как термин, с которым виртуальное обменивается. Во всех случаях отношение актуального и виртуального не такое, какое можно установить между двумя актуальностями. Актуальности подразумевают уже конституированные индивидуумы и определения через ординарные точки, в то время как отношение актуального и виртуального образует индивидуализацию в акте или сингуляризацию через примечательные точки, которые должны быть определяемы в каждом случае. © Фламмарион. Париж. 1996. © Перевод Ю. Подорога. I. Появление слова virtualis датируется началом XVI века, хотя примерно до второй половины XVII века, пока не было введено в терминологический словарь второй схоластики, оно встречалось довольно редко. Может показаться, что слово virtualis не означало ничего, кроме чистой возможности, потенции, подлежащей осуществлению в акте, поскольку схоластики отчасти следовали аристотелевской логике, тем не менее оппозиция виртуального-актуального уже не могла лишь дублировать господствовавшую еще со времен Аристотеля оппозицию возможного-актуального. Виртуальное в схоластическом понимании — это нечто идеальное, например Бог — виртуален, но это, конечно, не значит, что он возможен, — он в полной мере реален. И актуализация в схоластике — это переход не из потенции в акт, а из виртуального в актуальное. Отголоски такого понимания реального и виртуального мы находим и у Делеза, который также неоднократно обращался и к оппозиции возможного-реального, достаточно подробно рассматриваемой в «Различии и повторении». Виртуальное никоим образом не исключает реальности и не принадлежит к сфере возможного, — наоборот, «виртуальное обладает полной реальностью в качестве виртуального». Возможное бывает актуальным, хотя оно нереально, в то время как виртуальное может не быть актуальным при том, что оно необходимо реально. Виртуальное реально, так как оно производит эффект, но как оно может переживаться, если субъект — это индивидуальное? Такая ситуация получает свое объяснение через понятие кристалла-времени (см. ниже кристалл). В процессе становления актуальное и виртуальное перестают быть различимыми, хотя само различие, безусловно, присутствует. Актуальное становится трудно локализуемым. Субъект становления проблематичен, он в принципе есть, но где — непонятно. Возможное противостоит виртуальному, так как оно подразумевает некое определенное осуществление, являясь образом реального, реальное — это подобие возможного, поэтому возможное всегда строго детерминировано в своем становлении реальным: оно может стать только тем, чем оно должно стать, в то время как виртуальное, актуализируясь, участвует в творческом процессе, в результате которого еще неизвестно, что получится. Такова метафизическая сторона дела. Что же касается науки и теоретико-практического знания, то в механике еще в конце XVI века были открыты начала возможных или виртуальных перемещении, что послужило основой для составления уравнении статики и дифференциальных уравнений динамики. Но только Иоганн Бернулли (1667 — 1748) впервые ввел в механику слово «виртуальное», окончательно сформулировав принципы так называемых виртуальных перемещений, и применил их ко всем вопросам статики. В нашу же эпоху каждый, кто хоть раз сталкивался с компьютером и более или менее наслышан о развитии новых технологий, может сказать, что он знаком с виртуальной реальностью в узком смысле этого слова. В словаре виртуальная реальность определяется как «система интерактивной симуляции синтеза трех измерений посредством образов». Безусловно, виртуальное здесь обозначает нечто невозможное, или поле несуществующих в реальности объектов, которое тем не менее может быть конституировано, скажем, на экране компьютера, и в таком случае оно становится реально воспринимаемым. Таким образом, реальное определяется не материальностью некоего объекта, но промежутком непрерывного времени — времени восприятия. Сами виртуальные объекты существуют вне времени и пространства как таковых. Вернее, для них это чисто формальная система координат. И если, допустим, на фотографии запечатлены актуальные события («фотографировать — это принимать участие в смертности, уязвимости, изменчивости человека или вещи, а именно, срезая этот момент и замораживая его», «все фотографии свидетельствуют о неумолимом течении времени» — Susan Sontag, On Photography. New York: Dell. 1977, p. 15), то цифровые образы — это иллюзии, которые существуют на диске и могут быть вызваны по желанию и уничтожены невидимыми магнитными силами. Но даже тогда, в качестве цифр, которыми они являются, они будут существовать до тех пор, пока эта дигитальная конфигурация где-то пребывает — на другом диске, на бумаге, в памяти компьютера или даже в чьей-нибудь голове (Millenium Film Journal. Timothy Binkley. Camera Fantasia: Computed Visions of Virtual Realities, p. 26). Но хотя, с одной стороны, виртуальный мир очень привлекателен как приятное времяпрепровождение или даже больше — как возможность испытать острые ощущения, приняв участие в событиях, о которых не может быть и речи в повседневной жизни, с другой стороны, как считают многие, это не только опасная своей притягательностью иллюзия, а и возможный субститут реального мира, особенно если взять виртуальное не только как то, к чему становишься причастным, одев шлем-дисплей и перчатки позволяющие манипулировать виртуальными объектами, по и как общую тенденцию в политическом, культурном развитии общества. Вот как выражает это Жан Бодрийар, современный французский философ, занимающийся проблемой виртуального и страхи которого перед такой альтернативной реальностью хорошо известны: «В наши дни виртуальное решительно берет верх над актуальным; наш удел — довольствоваться такой предельной виртуальностью, которая в противовес аристотелевской лишь устрашает перспективой перехода к действию. Мы пребываем уже не в логике перехода возможного в действительное, но в гиперреалистической логике запугивания себя самой возможностью реального» (Бодрийяр Ж. Войны в заливе не было. Художественный журнал, №3, 1994). Некоторая обеспокоенность очевидна и у Поля Вирилио (известный историк архитектуры, основатель Междисциплинарного исследовательского центра по проблемам мира и военных стратегий, проводящий радикальную критику современного общества; автор таких книг, как «Эстетика исчезновения», «Машина видения». «Скорость н политика» и др.). Как замечает Вирилио, главным дефектом устройства человеческого тела является даже не столько слабость оптического механизма глаза, не обладающего глубиной или остротой зрения, что в принципе восполняется созданием телескопов и микроскопов, сколько его неспособность воспринимать мир в более глубоком и «интенсивно» переживаемом времени. «Интенсивное время», пришедшее на смену экстенсивному, призвано сделать доступными дли восприятия информацию, умещающуюся в бесконечно малые промежутки времени; таким образом время восприятия углубляется до такой степени, чтобы, скорректирован наши визуальные недостатки, стать адекватным времени воспринимаемого (например, чтобы было возможным восприятие шестидесяти образов в секунду). Человек также оказывается объектом психоделического воздействия, уходит из сферы рационального в сферу виртуального. Кстати, возможна ли оппозиция «виртуальное-рациональное»? Постановка этого вопроса более чем правомерна, фактически в этом противопоставлении четко намечается опасность для «чистого разума», который грозят заместить формы искусственной реальности. Это именно та машина видения, о которой пишет Вирилио, чьи пущенные в ход механизмы восполняют недостатки оптического устройства человеческого глаза и вообще всей рецептивно-чувственной системы. «Автоматизация восприятия» — именно та цель, которую преследует эра, в которую мы сейчас вступили — эра парадоксальной логики, начало которой положили изобретение видеографии, голографии, инфографии (наряду с этой эрой Вирилио выделяет эру формальной логики (XVIII век), в которой формы или образы репрезентировались в произведениях искусства (живописи, гравюрах, архитектуре), и эру диалектической логики (XIX век), когда появились фотография и кинематограф). Теперь центром внимания больше является не вещь, а ее образ, оппозиция реального-фигурального сходит на нет, а появляется лишь относительная альтернатива актуального-виртуального. II. «Согласно принципу недостоверности или неопределенности» — поясняя этот термин, вероятно, можно следовать двумя путями: или предположить, что здесь имеется в виду принцип неопределенности Гейзенберга, так как на французском этот принцип фактически носит два названия, являющихся синонимами (le principe d'incertutude ou d'indetermination) или / и признать, что, скорее всего, Делез ориентировался на Бергсона и на его физиологический эквивалент — принцип непредопределенности. Бергсон разбирает, каким образом происходит селекция воспринимаемого, и вводит так называемые зоны индетермннации: «...в материальном мире существуют точки, где полученные колебания не передаются механически», «...эта индетерминация ускользает от опыта и вычисления» (см. Материя и память, с. 183). Тем не менее здесь Делез, вероятнее всего, проводит параллель с физической частицей, сравнивая ее действие с действием восприятия. За основу взят принцип неопределенности, объясняющий взаимодействие актуальных частиц в квантовой теории поля, которое происходит через обмен виртуальными частицами (виртуальные частицы — фиктивные частицы, определяемые бесконечно малой энергией и позволяющие объяснить взаимодействие между квантами, они существуют в промежуточных состояниях очень короткое время, и таким образом время связано с их энергией отношением неопределенности). Поскольку частица и излучение имеют волновую природу, они нелокализуемы в пространстве, ведь точное поведение отдельного фотона или частицы предсказать невозможно — это одно из проявлений корпускулярно-волнового дуализма излучения. III. Что касается плана имманенции, то для прояснения этого понятия Делез в книге «Что такое философия?» (Gilles Deleuze, Felix Guattari. Qu’est que la philosophie, Les Editions de Minuit, 1991) делает экскурс в историю философии, начиная с античности и кончая XX веком. В философии еще с древности существовала оппозиция трансцендентного-имманентного, которая получила свою классическую формулировку у Канта. В двух словах, трансцендентное — это то, что находится за пределами человеческого опыта, то, что непознаваемо, а имманентное — это, наоборот, присущее чему-либо, например, у Канта речь идет об имманентном применении разума, то есть в рамках мира явлений. Единственным, по мнению Делеза, кто не вписывался в классическую традицию, был Спиноза, «тот, кто прекрасно знал, что имманентность — это имманентность только самой себе» (Ibid. с. 49), и она не имеет никакого отношения к трансценденции. «Это не имманенция относит себя к спинозовским субстанции и модусам, это, напротив, спинозовские концепты субстанции и модусов относятся к плану имманенции как к своему условию» (Ibid. с. 50). У греков имманентность присутствует лишь как имманентность Единому, причем одно трансцендентное Единое накладывается на то Единое, которому атрибутируется имманентность. В средние века имманентность строго контролировалась, чтобы «доза» имманенции не превосходила установленные церковью пределы и не компрометировала трансцендентность Бога, которому имманентность должна приписываться только вторым ходом. Всегда, если встречается имманентность чему-то, то можно с уверенностью сказать, что это что-то необходимо вводит трансцендентное. Начиная с Декарта, а потом также у Канта и у Гуссерля, план имманенции становится имманентным сознанию. В гуссерлевской философии сознания конституируется трансцендентальный субъект, и уже приобретает значимость не имманентность трансцендентного, но имманентность внутри трансцендентного; трансцендентальный субъект отсылает к трансцендентности, открывающейся в другом, что выражается в мире интенциональных объектов, а также в понятиях Alter Ego и интерсубъективности. С появлением в конце XIX — начале XX века философии становления, продолжателем которой был и Делез, взгляд на классическую оппозицию трансцендентного-имманентного меняется. У Делеза трансценденция исчезает и остается одна имманентность, но уже не просто как абстрактное понятие, но, если угодно, как сущность, которая себя через самое себя определяет, поэтому это уже план имманенции. Введение плана соответственно подразумевает нечто, что находится на этом плане: это план имманенции концептов. План и концепты строго коррелятивны, и поэтому тем более они не должны смешиваться, так как «план имманенции — это не концепт и не концепт совокупности концептов». Когда интерпретируют имманентность как имманентность какой-то вещи, происходит смешение плана и концепта, концепт становится универсальным трансцендентным и теряет свою сингулярность (см. ниже сингулярность), а план становится лишь его предикатом. Задачей философии является создание концептов и прочерчивание планов. «План обволакивает бесконечные движения, которые его пронизывают и возвращаются, но концепты — это бесконечные скорости конечных движений, которые пробегают каждый раз только свои собственные составляющие» (Ibid. с. 38). По мнению Делеза, «философия — это становление, а не история: это сосуществование планов, а не последовательная смена систем». Каждый философ строит свой план и, исходя из него, разворачивает свою философию, поэтому вся история философии сводится к описанию различных планов. Если философия начинает с создания концептов, план имманенции считается пред-философским, это не значит, что он предсуществует, но что он вообще не существует за пределами философии. План имманенции — это трансцендентальное поле, которое является необходимым условием всякой возможности чего бы то ни было. В данном случае это то, в горизонте чего только и могут образовываться концепты. IV. Одно из важнейших в философии Делеза понятий — это понятие сингулярности (см., например: Жиль Делез, Логика смысла. М., Академия, 1995), которое вводится как одно из условий структуры. Таким образом оно имеет одно поле деятельности с виртуальным, поскольку виртуальное не ость нечто расплывчатое, неорганизованное, но обладает структурной определенностью. Его неопределенность лишь кажущаяся, так как связана с динамикой становления и разрушения, благодаря которой оно вообще может существовать. «Безличные и индивидуальные номадическне сингулярности конституируют подлинное трансцендентальное поле» (Ibid. с. 139). Если сингулярность — это актуализация виртуального, то трансцендентальное поле, которое образуют сингулярности, порождает индивидуальное. Когда сингулярности осуществляются в индивидуальном, как в части мира, они движутся по горизонтальной оси через серии обычных, определяющих индивидуальное (актуальное) точек, примечательные же точки — это узлы пересечения, где сходятся различные серии, там, где возможна чистая множественность или виртуальность. Именно доиндивидуальность, аконцептуальность сингулярностей, а также их множественность позволяет им существовать наряду с виртуальным. Термин «сингулярность» перенимается Делезом у Фуко, но при этом Делез придает единичностям Фуко совершенно новый смысл, они теряют свое личностное измерение, перестают быть продуктом процессов индивидуации, но получают нейтральный характер. Индивидуальное — это завершенное, ставшее актуальным, это граница, предел актуализации, тогда как сингулярности — это потоки виртуального, процеживаемого сквозь сито актуализации, взаимозаменяемость субъект-объектных структур. Это понятие происходит одновременно из физической и математической терминологии, сформировавшись на основании теории дифференциальных уравнений, где при решении появляются сингулярные точки, и на основании учения о метастабильных системах. V. Лейбниц — немецкий философ, математик и физик, стоявший на переходе между философией Нового Времени (XVII в.) и немецкой классической философией, чьи труды оказали несомненное влияние на Делеза (см. «Сгибание: Лейбниц и Барокко»). Его понимание монады как выражения целого мира сыграло решающую роль в развитии понятий сингулярного и индивидуального. VI. Нужно заметить, что на становление проблематики актуального и виртуального в рамках делезианской философии оказала несомненное воздействие и теория Анри Бергсона, известного философа-интуитивиста начала XX века, одного из родоначальников так называемой философии жизни. Этот текст построен на психофизических моделях Бергсона, во многом также заимствованы и его основные метафоры. Например, структура так называемых круговращений, то есть множественности подвижных, циркулирующих кругов, приобретшая у Делеза более абстрактный идеализированный характер, соответствует бергсоновской схеме актуализации воспоминаний и обозначает сферы экспансии актуализирующихся образов (см. «Материя и память»). По Бергсону, чистое воспоминание относится к полю виртуального, воспоминание-образ — это актуализация виртуального, само же восприятие может быть обозначено как нечто актуальное. У Бергсона подробно описываются механизм воздействия внешнего объекта на восприятие и реконституирующая деятельность памяти. Ощущая нечто, мы подвергаемся воздействию внешнего актуально существующего объекта, в процессе восприятия память выносит наружу из глубин сознания некие воспоминания о прошлых восприятиях, которые отложились с течением времени и превратились в чистые воспоминания, то есть в чистые виртуальности. Таким образом, операция, спонтанно производимая памятью, является не чем иным, как актуализацией виртуального, когда чистое воспоминание пробуждается из своего бездеятельного состояния и становится образом-воспоминанием, накладываемым на образ воспринимаемого актуально объекта, вот именно здесь и происходит дублирование, о котором говорит Делез. Именно так происходит актуализация все более и более отдаленных воспоминании, вовлекаемых в процесс создания все новых и новых образов, причем каждое новое, затрагиваемое воспоминание, актуализуясь, тянет за собой по цепочке другие так или иначе связанные с ним воспоминания, и это восстановление может происходить непрерывно. Эта только что описанная структура актуализации прямо отсылает к отдаленным кругооборотам виртуального у Делеза. Что касается внутренних кругов, наиболее приближенных к актуальному объекту, то воспоминания, размещающиеся на них, наиболее скудны, наиболее отдалены от реальности, они фактически лишены своей индивидуальной яркости и поэтому, практически сливаясь с наличным восприятием, могут лучше всего служить субститутами реальных переживаний. Актуальное и виртуальное качественно различны, но не по степени, так как виртуальное — или воспоминание — это не просто потускневшее со временем актуальное. Важно заметить, что актуальное имеет непосредственное отношение к телесным органам, восприимчивым ко внешним ощущениям, тогда как виртуальное не локализуемо согласно участкам тела: только лишь полностью актуализовавшись, оно восстановит прошлые ощущения. VII. Автор фильма — американский режиссер середины века Орсон Уэллс. Обращаясь к его творчеству в книге «Кино. Образ-время», Делез ссылается на фильм «Леди из Шанхая» (1946 — 1948). Основой сценария для этого фильма послужил сюжет одноименного детективного романа Шервуда Книга, но в фильме Уэллса он предстал настолько запутанным, что определить кто есть кто практически невозможно. Вкратце сюжет сводится к страданиям доверчивого моряка, попавшего в лапы роковой Леди — лживой и порочной женщины. VIII. Образу-кристаллу или кристаллу-времени посвящена вся четвертая глава книги «Кинематограф. Образ-время». (Gilles Deleuze, Cinema 2, L’Image-temps, Les Editions de Minuit, Paris. 1985). Кристалл — это структура, которая конституируется через двойственный образ, содержащий актуальные и виртуальные элементы. «Когда виртуальный образ становится актуальным, тогда он хорошо видим, как в зеркале, и прозрачен, подобно твердости завершенного кристалла. Но что касается актуального образа, он тоже становится виртуальным, отсылается прочь, невидимый, тусклый, мрачный, как кристалл, едва выкопанный из земли» (Ibid. с. 95). Кристалл — выражение, идущее от зеркала (прозрачного) к зародышу. «Это одно и то же круговращение, которое проходит через три фигуры, актуальное и виртуальное, прозрачное и непрозрачное, зародыш и среда. На самом деле, с одной стороны, зародыш — это виртуальный образ, который будет проводить кристаллизацию среды актуально аморфной; но, с другой стороны, сама среда должна обладать структурой, способной к кристаллизации, по отношению к которой зародыш играет теперь роль актуального образа» (с. 100). Что значит этот общий образ актуального и виртуального? «Нужно, чтобы образ был настоящим и прошедшим, все еще настоящим и уже прошедшим; сразу в одно и то же время». Образ-кристалл конституируется за счет работы времени. В кристалле, как уже было сказано, различие актуального и виртуального не подавляется, но они вступают в отношения взаимозаменяемости. В кристалле виртуальное и актуальное отдельны, но неразличимы, происходит взаимообмен прозрачного и плотного, зеркала и персонажа. Образ-кристалл также включает в себя весь комплекс взаимообратимых терминов: обмен между образом актуальным и виртуальным, между прозрачным и непрозрачным, между зародышем и средой. Причем последние две оппозиции соответствуют первой, так как строятся по той же модели взаимообратимости актуального и виртуального. То, каким образом актуальное и виртуальное взаимодействуют в процессе кристаллизации, поясняет зеркало; эта ситуация рассматривается Делезом на примере дворца из зеркал в фильме «Дама из Шанхая» Орсона Уэллса. Режиссер создает «идеальный образ-кристалл, где умножающиеся зеркала лишили актуальности двух героев, которые могут вновь ею завладеть лишь разбив их все, оказавшись рядом и убив друг друга». (Ibid. с. 95). Многие из режиссеров современного кинематографа, которых упоминает Делез, например, Рене, Уэллс, Тарковский, Феллини, Висконти и т.д. весьма свободно пользуются образами-кристаллами и своих фильмах, причем кристаллы у каждого из них проявляют себя в разных состояниях. Анализируя кристаллы дальше, Делез предлагает сначала рассмотреть фигуры или элементы кристалла, а затем переходит к описанию его состояний. Первое состояние — идеальное, оно характеризует совершенный кристалл. Его грани — это кривые зеркала, которые не просто отражают актуальный образ, но «образуют призму, линзу, где раздвоенный образ не перестает устремляться за самим собой, чтобы себя догнать». Время, функционирующее в таком кристалле, закручено, хотя наряду с этим оно разделяется. Примером тому может служить фильм Макса Офульса «Лола Монтес». В следующем состоянии кристалла помимо прошлого и настоящего во взаимном обращении актуального и виртуального появляется новая реальность — Будущее (оптимистические фильмы Ренуара), приносящее жизнь и свободу. Оно возможно, только если настоящее вдруг найдет лазейку и, ускользнув из кристалла, само устремится к будущему. Таким образом возникнет реальное, уже никоим образом не относящееся к вечному кругообороту актуального и виртуального. Кристалл в стадии зарождения лучше всего наблюдать у Феллини. Здесь нужно опять обратиться к фигурам зародыша и среды. Ставится задача: как войти а кристалл? Это осуществляется двояким образом. «С одной стороны кристаллизируются образы чисто оптические и сонорные; они притягивают свое содержание, заставляют его кристаллизироваться, составляют его из актуального образа и из его виртуального образа — его зеркального образа... Но, с другой стороны, сливаясь, они образуют один и тот же кристалл в процессе бесконечного роста» (Ibid. с. 118). Каждый вход это одновременно и зародыш кристалла, и одна из его составляющих. Кроме оптического образа-кристалла, существует еще сонорный, определяемый Феликсом Гватарри как припев (фраза в сонате Вентейля у Пруста) или, скорее, припев — это один из членов оппозиции, которая одновременно является и смешением оппозиции ритмичного (галоп) и мелодичного (припев). Галоп тут отражает ход настоящего, а припев — сохранение прошлого. Де-композиция, разрушение кристалла происходит у Висконти. Процесс разрушения подрывает изнутри кристаллическую среду, делая ее более мутной, телесной и непрозрачной. При этом виртуальный элемент подавляет актуальный, берет над ним верх (см., например, «Смерть в Венеции», «Гепард», «Земля трясется»). IX. Очень важное место занимает также проблема времени, через которое Делез приходит к чистой гетерогенности или к полю экстериорности (Внешнего). В основе делезовского понимания времени лежит анализ Бергсона, который не считал возможным рассматривать время как чистую последовательность. Необходимо объяснить, каким образом проходит время. Мы переходим от одного настоящего к другому, каждое последующее настоящее обладает другой природой и как бы заменяет то настоящее, которое уже отошло в прошлое. Но из одного настоящего не следует другого, последующего, поэтому представить время как непрерывную линию будет неверно. Таким образом, время прогрессирует, создавая все новые и новые измерения, оно интенсивно, а не экстенсивно. В связи с этим у Бергсона появляется необходимость ввести прошлое, которое дублирует настоящее. Движение времени мыслимо лишь как сосуществование настоящего и прошедшего, как поля возможной актуализации. Это чистое прошлое или виртуальное прошлое. Процесс актуализации одного измерения времени переносит субъект восприятия этого времени к другому измерению, таким образом заставляя перейти его от одного момента к другому. Актуальное же время последовательно, так как каждое измерение индивидуализирует. Так что время — это становление, а также различие. | |
| Просмотров: 370 | |