Глава XI

КРЕСТИК НАД ЦАРСКОЙ СТОЛОВОЙ

Две попытки и одно покушение в 1879 году оказались неудачными. Много трудов, забот, риска и средств положили народовольцы, а цель не достигнута. Царь остался живым. Но народовольцы твердо уверены, что смертный приговор царю Александру II будет приведен в исполнение. Царь будет умерщвлен. Некоторые из народовольцев знают, что и теперь уже готовится четвертое покушение. Но знают это немногие. Это дело сугубо секретное.

После неудачных действий, в декабре 1879 года все участники их собрались в Петербурге. Народовольцы - сплошь молодежь. Им 23-25 лет. Самые старые из них - это Желябов - ему 28 лет и Кибальчич - 26 лет. Их народовольцы считают ветеранами. Ведь Желябов уже восемь лет участвует в революционном движении, а Кибальчич — четыре года. Из этих четырех лет он успел уже почти три года отсидеть в тюрьме. Обычно же пребывание в революционном движении( в среднем исчерпывается 102 днями. Дальше тюрьма или Сибирь, каторга или виселица.

Но молодость везде молодость. Забыты тревоги, мучительный труд, риск хождения по краю пропасти, каждая минута которого могла привести в тюрьму и на каторгу. Все горькое, тяжелое забыто. На этот вечер в программе только веселье. Этот вечер - канун нового 1880 года.

Собрались на квартире В.И.Иохельсона и Г.М.Гельфман на Гороховой улице, между Садовой и Екатерининским каналом. Это была конспиративная квартира, нанятая после ареста Квятковского. Она существовала с начала декабря 1879 г. по апрель 1880 года и не была открыта полицией. Квартира использовалась для связи с типографией и динамитной мастерской, и как место для явок и укрытия разыскиваемых лиц. Здесь проводились совещания членов Распорядительной комиссии «Народной воли» и временно хранились взрывчатые вещества. Квартира размещалась во дворе дома на пятом этаже и состояла из трех небольших комнат, кухни и коридора. Из ворот были видны окна, где устанавливался знак безопасности. После возвращения из Одессы в декабре 1879 года здесь некоторое время жил Н. И. Кибальчич.

Встретить Новый год пришли: Баранников, Бух, Грачевский, Желябов, Исаев, С.Иванова, Кибальчич, Колодкевич, Лебедева, Любатович, А.Михайлов, Морозов, Н.Оловенникова, Ошанина, Перовская, Пресняков, Фроленко, Якимова.

Собравшиеся народовольцы были люди молодые, полные сил. Они ценили простые радости, но в их жизни, напряженной чреватой опасностями, подчиненной высшей задаче, таких радостей было мало.

Все оживлены, веселы. Шутят, рассказывают веселые, занятные эпизоды, анекдоты. Только Кибальчич серьезен и задумчив. Это особенность его характера. Он с трудом переключается от глубокого обдумывания своих планов к веселью. Теперь в его мозгу гнездится мысль: нужно отказаться от подкопов, требующих большого мучительного труда и далеко не всегда дающих желательный эффект.

Кибальчичу кажется, что удачно брошенная одна небольшая бомба, принесет больший эффект, даст лучшие результаты, чем взрыв многопудовой мины динамита. Но как сделать такую бомбу Кибальчич не знает. Мозг его усиленно работает над устройством такой бомбы. Он так занят этой мыслью, что не замечает, как «дамы» над ним подтрунивают. Они громко рассказывают, что Кибальчич недавно купил несколько фунтов смородины для ожидающей его голодной компании, истратив на эту покупку все имеющиеся деньги. Тогда компания, несмотря на голод, громко хохотала над поступком Кибальчича. Теперь такой громкий хохот сопровождает воспоминания об этом подвиге Кибальчича.

— Коля, ты читаешь заграничные журналы. Скажи, какие теперь юбки модны, с плиссе или гофре?— Это спросила Наташа Оловенникова.

Только теперь Кибальчич понял, что он сделался предметом подтруниваний. Но он не обиделся. Он не раздражен. Со своей обычной застенчивой улыбкой он спокойно и добросовестно включается в общий разговор.

А когда Кибальчич включается в разговор, послушать было что. Его речи очень содержательны и увлекательны. Он очень много знает нового и интересного. Своими знаниями охотно делится с другими. И делает это скромно, так как будто слушатели его также помогают ему в получении этих сведений. Явления общественной жизни, политики, науки и искусства не проходят мимо его пристального внимания, а его прекрасная память и хорошее развитие помогают ему во всем разбираться.

Кибальчич очень дорожит временем. В его голове так много планов, много проектов и ему так хочется их осуществить, что он не может попусту тратить свое время. Но когда ему удавалось отрешиться от своих мыслей, он бывал весел и остроумен. Теперь, кроме изобретения бомб, мысли его заняты еще рядом публицистических статей, призванных популяризировать программу «Народной воли». Практическая жизнь страны не может быть оторвана от ее экономики. Кибальчич в своих статьях хочет разработать вопросы политической революции и экономики России.

Время идет. Скоро двенадцать часов. Закончится 1879 год. На столе приготовлена большая чаша, наполненная лимоном, сахаром, специями и ромом. Все приготовлено для традиционной жжёнки.

Колодкевич зажигает ром. Синее трепетное пламя вырвалось из чаши. Потушили свечи. И комната наполнилась голубым сиянием. Это освещение придало обстановке и лицам какой-то потусторонний вид. Жжёнку разлили в чашки, чокнулись, выпили.

Эту встречу Нового 1880 года описал поэт А. А. Блок в поэме «Возмездие», задуманной им в 1910 году,  в главных чертах набросанной в 1911 году и отдельной книгой вышедшей в 1922 году после смерти поэта,

Заря погасла. И мужчины 

Вливают в чашу ром с вином, 

И пламя синим огоньком 

Над полной чашей побежало.

Над ней кладут крестом кинжалы.

Вот пламя ширится — и вдруг, 

Взбежав над жженкой, задремало 

В глазах столпившихся вокруг... 

Огонь, борясь с толпою мраков, 

Лилово-синий свет бросал, 

Старинной песни гайдамаков 

Напев согласный зазвучал

Как будто - свадьба, новоселье,

 Как будто - всех не ждет гроза, -

Такое детское веселье 

Зажгло суровые глаза...

Наступил новый 1880 год. Что сулил он собравшимся, что сулил он России? Все желали друг другу, чтобы эта чаша была последней чашей неволи... После ужина пели. С особым подъемом и энтузиазмом пропели «Новую песню» П.Л.Лаврова. Позже эту песню назвали «Рабочей Марсельезой»: 

Отречемся от старого мира! 

Отряхнем его прах с наших ног! 

Нам враждебны златые кумиры; 

Ненавистен нам царский чертог. 

Мы пойдем в ряды страждущих братии, 

Мы к голодному люду пойдем; 

С ним пошлем мы злодеям проклятья, 

На борьбу мы его позовем.

Вставай, подымайся, рабочий народ! 

Вставай на борьбу, брат голодный! 

Раздайся, крик мести народной! 

Вперед!

Одной из любимых песен был народовольческий гимн: 

Смело, друзья! Не теряйте 

Бодрость в неравном бою, 

Родину-мать защищайте, 

Честь и свободу свою!

Напевали ироническую элегию Н.М.Языкова, написанную им еще в 1824 году и опубликованную только в 1859 году в Лондоне после смерти поэта, с которой еще ходили в народ:

Свободы гордой вдохновенье! 

Тебя не слушает народ: 

Оно молчит, святое мщенье, 

И на царя не восстает.

Пред адской силой самовластья,

Покорной вечному ярму,

Сердца не чувствуют несчастья

И ум не верит уму.

Я видел рабскую Россию:

Перед святыней алтаря,

Гремя цепьми, склонивши выю,

Она молилась за царя.

В этом доме праздновали свадьбу и это служило хорошим прикрытием пения крамольных песен.

Пели и другие песни: про дикий утес на Волге, про нищету народную горе. Помянули Степана Тимофеевича Разина.

Так прошел вечер. Пришла пора расходиться. Расходились в одиночку Вши по двое. Нужно было не привлекать внимания дворника — недремлющее око жандармерии. Кибальчич вышел вместе с Наташей Оловенниковой. Глубокая зимняя, синяя Петербургская ночь. Нависли каменные громады дворцов, правительственных зданий, департаментов, министерств, казарм, тюрем. Звонко цокают копытами откормленные лошади военных и полицейских дозоров.

Окована гранитом, накрыта льдами широкая Нева. Кажется, прочно и нерушимо самодержавие России. Самодержец — «помазанник божий» недосягаем, неуязвим.

Мрачно и зловеще оседают низко в воду бастионы Петропавловской крепости. Сыры и темны казематы Алексеевского равелина. Влажный пол, в плесени стены. Холод... безнадежность. Здесь самодержец, властитель одной шестой мира держит честных, передовых, всей душой любящих родину и народ людей. Кроме жандармов, караулят узников цынга, чахотка, ревматизм, сумасшествие. Больше двух лет никто не выживает. Это фабрика мертвецов — бескровная гильотина. Казематы и их узники свидетельствуют не ч силе и крепости самодержавия, это неоспоримые свидетели его слабости, дряхлости, бессилия и обреченности.

- Коля, ты весь вечер был особенно грустен и задумчив,- сказала Наташа Оловенникова.

— Я никак не могу примириться с мыслью о потере Александра Он был моим лучшим другом, учителем и родным близким человеком. Потеря его для меня бесконечно тяжела. Как Женя неосмотрительно и легкомысленно поступила. Провалилась сама, провалила и Александра. Но у меня живет еще надежда. Назревают большие события. Рассказать о них я не могу...

Оба тихо задумались. Кибальчич думал, что подготовленный в Зимнем дворце взрыв покончит с самодержавием и тогда политические узники помучат свободу. Оловенникова думала, сколько еще жертв принесут народовольцы, пока главный палач России будет уничтожен, а вместе с ним исчезнут произвол и беззаконие самодержавия. Так дошли они до квартиры Оловенниковой, распрощались и разошлись.

Для целей пропаганды «Народной воле» необходимо было наладить выпуск газеты. Следовательно, была нужда в типографии. Используя полученный в наследство от «Земли и воли» типографский шрифт и привезенное А.И.Зунделевичем заграничное оборудование, А.А.Квятковскому в августе 1879 года удалось в Саперном переулке 10 в квартире 9 на пятом последнем этаже углового дворового флигеля разместить портативную, тайную типографию «Народной воли», получившую название «Вольной». Проходя по Саперному переулку, можно было видеть крайние окна квартиры и сигнал безопасности в них. Квартира состояла из четырех комнат и кухни, имевших свой выход на черную лестницу.

Типография «Земли и воли» существовала с 1879 года на Николаевской улице. Хозяйкой квартиры и наборщицей была Мария Константиновна Крылова.

Под фамилией отставного чиновника Лысенко Луки Афанасьевича квартиру снимал Николай Константинович Бух, сын генерала и племянник сенатора. «Супругой - Софьей Михайловной» была Софья Андреевна Иванова (жена А. А. Квятковского), а «прислугой Анной Барабановой» вначале была Елизавета Дмитриевна Сергеева (жена Л.А.Тихомирова), а потом ее сменила «прислуга Аксинья Дмитриева» - Мария Васильевна Грязнова.

У Буха был паспорт чиновника какого-то министерства и он ежедневно в дорогой шубе и в золотом пенсне, имея вид холеного молодого барина выходил из дома в определенное время с большим портфелем, в котором он уносил номера газеты и приносил бумагу для печатания.

Без права выхода в город в типографии жили и работали наборщиками беспаспортные Лазарь Иосифович Цукерман и Сергей Николаевич Лубкин («Пташка», «Абрам»). Обязанности печатницы выполняла Грязнова. Это были беззаветные труженики, чья жизнь ежечасно подвергалась смертельной опасности.

Типография не отличалась сложностью. Наборные кассы состояли из картонных коробок. Для печати был приспособлен корректурный станок большого размера. Он представлял собой стальную раму с цинковым дном. Для уменьшения шума при печати станок клали на кушетку. Сверстанную полосу с на бором помещали в станок и закрепляли винтами. Краску накладывали на грифельную доску и растирали валиком, который затем прокатывали по шрифту, На полосу накладывали лист бумаги, по нему проводили валиком, покрытым сукном. За час успевали сделать 50-60 листов.

Газету решено было назвать «Народная воля — социально революционной обозрение». Редактировал ее Л.А.Тихомиров. Она выходила на 20 полосах формата современных недельных журналов. Каждая полоса версталась в колонки. Издавалась она весьма значительным для того времени и условий подпольного издания тиражом около 3 000 экземпляров.

Располагая более 350 килограммами самых различных гарнитур шрифт и искусными наборщиками, можно было обеспечить высокую полиграфическую культуру.

Все работы по выпуску народовольческой газеты — набор, корректура верстка, а затем и печатание газеты — проводились с исключительной тщательностью. Печатали ее на обычной тонкой писчей бумаге, которую по совету Кибальчича предварительно мочили в воде, куда добавляли немного спирта.

Сверх трехтысячного тиража печатали два экземпляра каждого номер газеты на особо прочной бумаге и один из них опускали в ящик Публично библиотеки, а другой отсылали в Национальную Парижскую библиотеку.

Типография была глубоко законспирирована. Даже из подпольщиков-литераторов мало кто знал о местонахождении «собственной» типографии. В самом начале издания народовольческого органа сношения его редакции с типографией производились через А. А. Квятковского. После его ареста 24 ноября 1879 года этим занимались А.Д.Михайлов и А.И.Желябов.

С 25 ноября по конец декабря 1879 года в этой типографии скрывались Николай Морозов и его жена Ольга Любатович, уехавшие за границу в начале февраля 1880 года. В своих воспоминаниях «Далекое и недавнее» («Былое», 1906, № 6.- С. 119) О.С.Любатович писала о периоде ее и Н.А.Морозова пребывания в типографии,

«... Там у нас бывал Кибальчич, Богородский (через которого велись сношения с крепостью) и другие... Кибальчичу иногда приходилось, бывало, оставаться у нас по часу и больше, поджидая кого-нибудь; но он всегда был так поглощен какой-то думой, что не было ни малейшей возможности расшевелить его, заставить разговаривать».

Кибальчич не считал себя специалистом в полиграфии, но обладая хорошей технической эрудицией, помог в приспособлении доставленного оборудования к работе в местных условиях. Он создал рецепт крепкой быстросохнущей краски. В условиях подполья это имело большое практическое значение. Пригодились его отличные знания в области химии. Он долго колдовал над составами литья дефицитных валиков для нанесения краски, пока не решил и эту проблему.

Чем занимался Кибальчич в дни посещения первой типографии «Народной воли»? На его долю выпадала корректура рукописей, гранок и полос. Он обладал широкой эрудицией, хорошей памятью и тонким литературным вкусом. Это позволяло выпускать газету без ошибок и опечаток. Здесь он встречался с Квятковским, Михайловым и Желябовым. Если не было других дел, он изучал литературу по взрывчатым веществам.

В типографии были отпечатаны первые номера «Народной воли» (№ 1 от 1 октября 1879 года, № 2 от 15 ноября того же года и № 3 от 1 января 1880 года). Печатались там также прокламации и воззвания.

Существование и регулярное появление прекрасно оформленного печатного органа революционной партии под боком полиции представлялось событием выдающимся и сильно действующим на интеллигенцию, и особенно молодежь.

Появление в столице новой нелегальной газеты «Народная воля» вызвало большой переполох в правительственных кругах. Александр II в то время находился в Ливадии. Шеф жандармов Дрентельн ему немедленно донес:

«С тяжелым и скорбным чувством вижу себя обязанным всеподданейше донести вашему императорскому величеству, что вчера появился первый номер новой подпольной газеты под названием «Народная воля». Сам факт появления нового органа, пишет далее Дрентельн, «представляет явление в высшей степени прискорбное, а лично для меня крайне обидное».

Александр II прочтя это донесение, написал на нем против этих слов: «Да, оно действительно и стыдно и досадно!»

Петербургский градоначальник генерал-лейтенант Козлов срочно собрал своих полицейских приставов и пригрозил:

— Если подпольная типография будет открыта без вашего участия, то те, у кого в полицейской части ее обнаружат, получат весьма строгое взыскание.

Петербург разбили на зоны и стали в них устраивать облавы. Полицейские ходили и прислушивались к стукам и шумам в домах. Обыски делались ночью, в рабочих предместьях, в меблированных комнатах и вообще у всех неблагонадежных лиц. 

III отделение созвало совещание владельцев типографий и их заведующих. Им была предъявлена газета «Народная воля», и задан вопрос:

— Где это мерзкое издание могло быть напечатано?

Был получен решительный ответ:

- Напечатано на заграничной бумаге, краски и шрифт тоже заграничные, стало быть и газета привезена. В наших типографиях так не печатают...

В октябре 1879 года было сделано 43 обыска и 13 арестов, но поиск ничего не дал

Во время облавы в меблированных комнатах дома № 7 по Гончарной улице в ночь на 4 декабря 1879 года, кроме С. Г. Ширяева, полиция арестовала и народовольца Сергея Ивановича Мартыновского, жившего под фамилией Голубинова и ведавшего делами «паспортного бюро». У него нашли печати различных учреждений, бланки паспортов, черновые проекты документов, в том числе и свидетельства о бракосочетании дворянина Луки Афанасьевича Лысенко с дворянкой Софьей Михайловной Рогатиной. Тогда через адресный стол узнали, что супруги Лысенко живут в Саперном переулке.

В ночь с 17 на 18 января 1880 года большой отряд полиции и дворников, под командой пристава Миллера, попытался с ходу ворваться в типографию. Эту акцию секретное отделение градоначальства подготовило без уведомления III отделения, с которым оно конкурировало в деле подавления «крамолы», желая этим выслужиться перед царем. Поэтому «Ангел-хранитель Народной воли» — Н.В.Клеточников не мог предупредить А.Д.Михайлова, а тот — работников типографии.

Когда раздался ночной не условный звонок, и обитатели догадались, что пришли их взять, Иванова крикнула:

— Никого не пускать, пока не будут уничтожены важные бумаги. Лубкин бросился с револьвером в переднюю и выстрелил в дверь парадного хода, а затем побежал на кухню и выстрелил в дверь с черного хода, куда тоже ломились полицейские. Пришлось приставу пойти в жандармские казармы на Кирочную (ныне Салтыкова-Щедрина) улицу за подкреплением. Используя передышку, стали сжигать компрометирующие документы, рукописи. Разбили стекла в крайнем сигнальном окне, дабы тем самым дать знать о нападении и никто бы из товарищей не попал бы в западню.

Прибыли жандармы, вооруженные огнестрельным оружием и стали стрелять по дверям, в общем вести осаду «неприступной крепости».

Народовольцы отстреливались, но силы оказались слишком неравными, и когда патроны все были израсходованы, они сдались. С. Н.Лубкин последними двумя патронами застрелился.

Жандармы и полицейские вломились в квартиру, свалили находившихся в ней людей на пол, били их саблями, каблуками, кулачищами.

Полиции удалось захватить печатный станок, шрифт, рукописи, набор отпечатанного и частично отправленного третьего номера «Народная воля». Среди документов были взяты книги по производству динамита, которые очевидно принадлежали Н.И.Кибальчичу. Кроме того, полиция обнаружила в типографии коробку с динамитом, трубы с фитилями, составы для капсюлей.

В русской бесцензурной печати эти обыски иронично представлены стишком:

Вот толпа зевак у окон: 

В большом доме освещенье, 

И жандармы у порога, 

И заметное движение.

Верно бал здесь или вечер 

Элегантно-европейский. 

Нет, мой друг, не угадали — 

Это обыск полицейский.

Александр II щедро наградил каждого участвовавшего в разгроме типографии крупной суммой от 750 до 2 000 рублей.

С февраля до начала мая 1880 года действовала «летучая» типография «Народной воли», где выпустили несколько листовок (прокламаций), а 22 марта 1880 года и Программу Исполнительного комитета отдельным изданием. Место типографии состав ее работников остались неизвестными.

Покушение в Зимнем дворце «Народная воля» готовила как резервное. Предполагалось его осуществить только в случае безрезультатности покушений 1879 года. Наступило время осуществить это покушение.

Четвертое покушение на царя Александра II готовилось в условиях исключительной секретности. И это понятно. Речь шла о покушении в собственном доме царя. О готовящемся покушении знал только очень узкий круг лиц.

Вся работа по организации покушения лежала на Распорядительной комиссии Исполнительного комитета «Народной воли». О степени секретности готовящегося покушения говорит тот факт, что о нем ничего не знали многие активные члены Исполнительного комитета, в том числе и такие, как В.Н.Фигнер, сама готовящая покушение на царя в Одессе. Лишь впоследствии Фигнер могла понять, что означала брошенная членом Распорядительной комиссии А. А. Квятковским фраза, во время подготовки осенью 1879 года трех покушений на царя на железных дорогах:

— В то время, когда идут все эти приготовления личная храбрость одного может покончить все.

Это был, конечно, намек на покушение в Зимнем дворце. Громадные трудности, которые придется преодолеть при попытке проникнуть во дворец самого царя и заложить там мину, были ясны Распорядительной комиссии. Для выполнения покушения нужен был человек исключительной храбрости и сильной воли. Им явился бесстрашный и стойкий революционер, рабочий-столяр Степан Николаевич Халтурин.

Халтурин примкнул к «Народной воле», как единственной тогда силе, активно боровшейся с произволом самодержавия.

- Не разделяю надежд «Народной воли» на крестьянскую революцию. Но придется громить самодержавие, громить вместе с ней. Царь должен погибнуть от руки рабочего,- заявил Степан Халтурин.

- Царя-вешателя надо ликвидировать. Это главное. Если это сделает рабочий, то еще лучше,- ответил Квятковский.

— Поэтому я решил включиться в вашу деятельность и выполнить покушение.

На Дворцовой набережной, вдоль широкой полноводной Невы, расположен ряд примыкающих друг к другу величественных зданий. Среди них выделяется грандиозный Зимний дворец. Он фасадами выходит на набережную Невы, проезд между Адмиралтейством и на Дворцовую площадь.

Молчаливо и сурово высится огромное замкнутое здание дворца. Над его мрачными стенами, цвета запекшейся крови, вьется желтый царский штандарт с черным двуглавым орлом, Все подъезды закрыты. У каждой рядом с полосатой будкой застыл часовой с ружьем.

Сейчас стены дворца имеют зеленую окраску.

Гулко цокают копыта лошадей немногочисленных экипажей, проезжающих по торцовой мостовой. Прохожие невольно переходят на противоположную сторону, идут вдоль гранитного парапета Невы. Ни деревьев, ни кустарников, только редкие высокие газовые фонари. Вечером они горят холодным зеленоватым светом, и огромные окна мрачного дворца кажутся черными пропастями. 

Не считая полуподвала, где находились всякие службы и жили рабочие, дворец трехэтажный. На первом этаже находились кухни, сервизные, кладовые, служебные комнаты, караульное помещение (теперь зал 26). Второй этаж — нарядные залы и помещения для царской семьи. Александр II выбрал для себя так называемую третью запасную половину в западной части дворца» торцевой фасад которого размещается в Адмиралтейском проезде. Вдоль темного коридора расположены царские покои. Окна этих комнат выходят во двор. Так спокойнее... На третьем этаже жили фрейлины и придворные служители.

При восстановлении дворца после пожара были приняты меры пожарной безопасности. Перегородки между комнатами выполнили из кирпича. Укрепили своды. Усилили перекрытия. Сделали толще стены. Для того, чтобы взорвать такую махину, даже в одном каком-либо месте, много надо динамита... И место надо выбрать удачное...

Первая трудность, которую надо было Халтурину преодолеть, состояла в том, чтобы проникнуть в Зимний дворец и обосноваться в нем. Так как Степан Халтурин был хорошим столяром, то необходимо было использовать это обстоятельство. В Зимнем дворце имелась столярная мастерская, в которой работало более 100 рабочих. Она была одной из лучших в Петербурге, в ней работали квалифицированные мастера, изготовлявшие самые дорогие вещи, главным образом, для обстановки Зимнего дворца.

Хотя оплата мастеров была и не очень высокая, но рабочие получали жилье в самом дворце и рабочий день не превышал 10-11 часов. Так как плата за квартиру была в Петербурге очень высокая и рабочий день на фабриках и заводах продолжался 12-13 часов, то эти обстоятельства являлись приманкой для поступления на работу во дворец. Зная это и заботясь о безопасности высокопоставленных обитателей Зимнего дворца, дворцовое начальстве очень тщательно подходило к приему рабочих. Требовались рекомендации от длительно работавших во дворце старших мастеров. Предпочтение отдавалось отставным солдатам гвардейских полков и царского конвоя.

Степан Халтурин обратился за помощью к знакомому столяру — отставному рядовому лейб-гвардии Семеновского полка Григорию Петрову, у которого он одно время жил и вместе с ним работал летом 1879 года в мастерских Нового Адмиралтейства. Петров свел Халтурина к своему бывшему однополчанину Роману Бундуле, работавшему столяром в Зимнем дворце. Бундуля, в свою очередь, попросил рекомендацию для поступления Халтурина на работу в Зимний дворец у старшего мастера Александра Козичева, Козичев дал Халтурину «пробу», остался ею доволен и хлопотал перед администрацией Зимнего дворца о приеме его на работу.

Таким образом, 10 сентября 1879 года Степан Николаевич Халтурин, по паспорту № 346, выданному 8 августа 1879 года крестьянину деревни Суток, Троицкой волости, Каргопольского уезда, Олонецкой губернии Степану Николаеву Батышкову, очутился в Зимнем дворце.

Своим мастерством Халтурин сразу понравился хозяйственной администрации Зимнего дворца. Столяр был молод, красив, ростом высок, в обращении обходителен, даже застенчив, в ремесле усерден и аккуратен. Держался с людьми вежливо и почтительно. Ему стали поручать столярные работы в царских покоях.

Александр И осенью 1879 года отдыхал в Крыму, в Ливадийском дворце. Прислуга дворцовая чувствовала себя в это время вольготно. Пользуясь этим и правом рабочего «по столярной части», Степан Халтурин детально ознакомился с расположением дворцовых комнат.

Столяр «Батышков» наивно и бесхитростно удивлялся всему, что видел во дворце. Все его интересовало и поражало. Он поражался роскошью дворца. Его удивляло не только что во дворце более 1 000 комнат, но и количество дворцовых низших служителей — 470 человек! И это все для одного человека! Украшения дворца, мебель, картины, люстры, ковры, гобелены ценой в десятки и сотни тысяч рублей за штуку. А дворцовые драгоценности — многомиллионной стоимости. И эти сотни миллионов рублей лежали во дворце мертвым капиталом!

Невольно вспоминались Халтурину крестьянские семьи, бьющиеся в ужасающей безысходной нужде, считающие двадцатирублевую лошаденку недосягаемым благополучием. И таких семей миллионы. Сколько таких семей можно было осчастливить за эти сокровища дворца. Халтурина это волновало.

Для связи с Халтуриным Распорядительная комиссия выделила А. А. Квятковского. Вместе с Квятковским обсуждали они план покушения. Обсуждали и отвергали. Все было сложно, зависело от многих случайностей. Наконец Халтурин предложил простой план: взорвать царскую столовую во время обеда царя. Он начертил план нужной части дворца и передал его Квятковскому. В этом плане царскую столовую Квятковский пометил крестиком. План покушения рассматривала Распорядительная комиссия и приняла его. Нужно было все готовить к выполнению этого плана... 

Халтурин начал с того, что изучил порядок пропуска в Зимний дворец. В торжественных случаях, при приеме послов, во дворец входили со стороны Невы через Посольский (Главный) подъезд (А). Поднявшись по Посольской (Главной, Парадной, Иорданской) лестнице на 2-й этаж гости проходили в Большой Фельдмаршальский зал (1931). Через него можно было пройти в Петровский (Малый тронный зал, 194) и затем в Гербовый зал (195), Военную галерею (197) и Георгиевский (Большой тронный зал, 198). Для торжественных обедов использовалась Большая столовая (Арапский зал, 155), расположенная на Невской анфиладе, по северному фасаду или Малая столовая (188), рядом с Малахитовым залом (189). Обычные же обеды царской семьи происходили в Желтом зале (161), 3-й запасной половины.

Министры и царские сановники, приезжающие по служебным делам Александру II, принимались со стороны Адмиралтейства через подъезд его величества (ныне Салтыковский, Б) и поднимались на 2-й этаж, где по Западному фасаду помещались личные апартаменты царя.

Члены царской семьи обычно посещали дворец, пользуясь подъездом ее величества (ныне Октябрьский, В), выходящий на Дворцовую площадь. На втором этаже юго-западной части помещались апартаменты царицы Мари Александровны.

Дворцовая прислуга, рабочие и проживающие во дворце свитские лиц; проходили в него со стороны Дворцовой площади через Комендантский (ныне Халтуринский подъезд, Г).

Халтурин на жительство вначале был определен в помещении Эрмитажа примыкающего к Зимнему дворцу со стороны восточного фасада, то есть далеко в стороне от царских покоев. Это мешало планам Халтурина. Он просит поселить его в полуподвальном этаже Зимнего дворца. Здесь «потеплее». Просьба его удовлетворена. Он поселился в комнате, расположенной под помещением караула, выше которого находилась царская столовая (161). 

Посреди Западного фасада со стороны двора находился вход с широким каменным крыльцом, который вел в караульное помещение. В полуподвале, второе к северу окно, обращенное во двор, принадлежало комнате, где жил Степан Халтурин. Кроме него, здесь жили дворцовые столяры Василий Разумовский, Аверкий Богданов и отставной унтер-офицер бывший жандарм, уволенный со службы за нетрезвое и развратное поведение Василий Петроцкий, состоявший в качестве надзирателя за живущими в полуподвальном этаже рабочими.

Нужно было во дворце накопить несколько пудов динамита. А разве скоро его накопишь, доставляя в маленьких мешочках по фунту за раз? Да и то не каждый день. Халтурину ясно: долго придется этим заниматься; нужно утвердиться во дворце, нужно заслужить во дворце доверие.

Столяру «Батышкову» дают сложные и тонкие работы по ремонту драгоценной дворцовой мебели. Его полировкой дерева все восхищаются. Его хвалят. У него «золотые руки». И это у простого парня захудалой деревушки самой захудалой Олонецкой губернии. Он предан работе. Его ничто не интересует. Он прост и неотесан. Деревенщина! Рохля! Его все поучают «образованному обращению». Он все эти поучения и советы добродушно с благодарностью принимает. Он каждому готов услужить, каждому помочь. К нему хорошо относятся, ему доверяют.

Особенно «Батышков» нравится отставному унтер-офицеру Василию Петроцкому, одинокому старику-бобылю, не имеющему семьи и никого близкого на свете. Петроцкий чем больше присматривается к Степану, тем больше он ему нравится. Зачастую Петроцкий в бессонницу длинных зимних ночей мечтает: хорошо бы иметь такого сына или хоть зятя, как Степан. Простой деревенский парень, а мастер первоклассный. Характер смирный, покладистый и тихий. А собою хорош — картина, загляденье! Оженил бы я его. За него первая красавица пойдет... Каждая влюбится... И жил бы я около них, да ребят бы нянчил.

Отзывы Петроцкого о Степане были наилучшие. Петроцкий был доверенным лицом дворцовой администрации. Положение Степана укрепилось. К нему все хорошо относились. Каждый старался его поучить, каждый охотно и подробно рассказывал ему о всяких чудесах дворцовой жизни. А столяр «Батышков» развесит уши да слушает, разиня рот от удивления.

Таким образом Халтурин быстро изучил дворцовые порядки, которые более всего интересовали его для успешного выполнения намеченного плана.

Из рассказов дворцовой прислуги Халтурину стало хорошо известно, в какое время обычно подавался обед царю и сколько он длился. Теперь главная задача Халтурина - побыстрее накопить нужное количество динамита и суметь его сохранить до покушения.

Н. И. Кибальчич, уезжая в августе 1879 года в Одессу, оставил А. А. Квятковскому 20 килограммов динамита. Квятковский регулярно и довольно часто назначал Халтурину свидание и каждый раз давал ему мешочек с динамитом, который он проносил под видом пакета с сахаром и хранил в сундучке под бельем.

Встречаясь с Халтуриным, Квятковский всегда любовался этим прекрасным человеком. Встречи их были короткими, но теплыми, разговоры откровенными. Халтурин рассказывал про порядки в царском дворце, а Квятковский делился результатами работы «Народной воли» среди масс.

Хотя террор занял основное место в деятельности «Народной воли», но он отнюдь не был единственной формой борьбы. Наряду с подготовкой и осуществлением террористических актов народовольцы занимались агитационно-пропагандистской работой среди крестьян, студенчества и рабочих.

Больно было слушать Халтурину про товарищей, которые попали в лапы жандармов. И, возможно только Квятковский понимал, что для Халтурина террор — это временное отступление. Халтурин верил: смерть царя расчистит путь политической работе в массах, будет возможность организации союзов трудящихся, издавать свою газету, открыто агитировать и готовить рабочую революцию. За это можно отдать и жизнь. Халтурин болезненно переживал оторванность от рабочей среды, но народовольцы настаивали на соблюдении строжайшей конспирации, иначе — провал.

Аккуратный Квятковский 25 ноября 1879 года на назначенное свидание не явился. Халтурин встревожен.

В дворцовом подвале столяры с интересом слушают рассказ надзирателя Петроцкого. Халтурин, войдя в комнату, услышал:

— Царская столовая... крестиком помечена...

Сомнений не было. Кто-то арестован; неужели Квятковский?

План дворца с крестиком над столовой попал в руки жандармерии. Грозил провал всей подготовки покушения. Грозила смерть.

Квятковский действительно был арестован 24 ноября утром. Арест был вызван ошибкой Евгении Фигнер. Она дала на хранение своей приятельнице Любови Богословской нелегальную литературу, которую та передала соседу по квартире Виктору Алмазову. А Алмазов отнес литературу в третий участок полицейской части и указал, что принесла ее Богословская.

Следующая