Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки


мог  и навредить  своему подопечному, так как  его  могли привлечь  к суду в
качестве  свидетеля,  заставив  под пыткой  рассказать о  подлинных взглядах
обвиняемого,  его  родственников  и   друзей  и   выдать  имеющиеся  у  него
компрометирующие его подзащитного документы.
     В Испании защитник назначался самой инквизицией. Но по существу это был
не защитник, а  сотрудник инквизиции, помогавший  засудить  обвиняемого. Это
вынужден  признать  даже  иезуит Бернардино  Льорка: "Вполне  понятно,  что,
будучи  казенным  адвокатом,  принадлежа  по  существу  к  числу сотрудников
инквизиции,  защитник  действовал, исходя  из  тех  же  принципов,  которыми
руководствовался и св. трибунал, хотя и  представлял интересы обвиняемого  и
использовал  все,  что могло  бы  облегчить  его участь. Таким  образом, как
только выяснялась виновность преступника, адвокат прекращал  его защиту, ибо
в конце концов его  целью,  как и инквизиторов,  было  преследование  ереси.
Кроме  того,  и  именно  по  той  же  причине, одним  из первых его  советов
обвиняемому было дать правдивые показания, признаться в ереси, в которой его
обвиняли".
     Невежество  также  не  спасало обвиняемого  от кары,  потому  что,  как
указывал Бернар Ги, невежда подлежал осуждению, являясь сыном "Отца лжи", то
есть  самого   дьявола.   Несколько   смягчали   участь   жертвы  инквизиции
умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае обвиняемый был
обязан  согласиться  с выдвинутым  против  него  обвинением,  иначе  говоря,
признать  себя виновным,  если  хотел  избежать  костра.  От  обвинительного
приговора  жертва  инквизиции  не  могла  избавиться,  даже  покончив  жизнь
самоубийством; последнее считалось признанием  вины. Еще меньше шансов  было
на  оправдательный  приговор  у  тех,  кто  судился инквизицией  заочно  или
посмертно.
     Вообще инквизиция никогда не оправдывала  свои жертвы.  В лучшем случае
приговор  гласил,  что "обвинение не доказано". Это означало,  что оно может
быть доказано в будущем.  Оправдательный же приговор не мог служить  помехой
для  нового  процесса  против  той  же  жертвы. Иногда  таких  "оправданных"
выпускали  под  большой залог на свободу, обязуя ежедневно являться к дверям
трибунала инквизиции и стоять там "от завтрака до обеда и от обеда до ужина"
на  случай, если  инквизицией  будут  обнаружены новые улики  и  потребуется
"оправданных" вновь водворить за решетку.
     Прав  был францисканский  монах Бернар  Делисье, публично  заявивший  в
начале  XIV  в. в  присутствии французского  короля  Филиппа Красивого,  что
инквизиция при существующей  системе  могла  обвинить  в ереси самих  святых
Петра и Павла, и они были бы не в состоянии защитить себя. Им не представили
бы никаких конкретных обвинений, не ознакомили бы с именами свидетелей  и их
показаниями. "Каким же образом,- вопрошал Бернар Делисье,-  могли бы  святые
апостолы защищать  себя, особенно при том условии, что всякого, явившегося к
ним  на  помощь, сейчас  же  обвинили бы в  сочувствии  ереси?" Приводя  эту
цитату, Г. Ч. Ли присовокупляет  от себя: "Все это безусловно, верно. Жертва
была  связана путами,  вырваться  из которых ей  было  невозможно,  и всякая
попытка  освободиться  от них  еще  только  туже затягивала узлы".  Ли Г. Ч.
История инквизиции в средние века.
     Инквизиция  действовала на  основе зачастую противоречивых  и  туманных
указаний  римских  пап  и  постановлений  соборов.  Как  мы  уже  упоминали,
некоторые  инквизиторы  составляли   для  своих  коллег  руководства,  нечто
подобное  процессуальным кодексам. В  Испании великие инквизиторы, начиная с
Торквемады,  издавали инструкции,  регулировавшие деятельность  "священного"
трибунала,  давали  пояснения  на  запросы  провинциальных   и  колониальных
инквизиторов.  Отсутствие  четкого  законодательства  предоставляло  большую
свободу действий инквизиторам, что сказывалось и на их приговорах. В отличие
от светских судов, приговоры  инквизиции,  если не шла речь об  отлучении и,
следовательно, костре, носили весьма неопределенный характер.
     Инквизитор имел право смягчить, увеличить или возобновить вынесенное по
приговору наказание. Такой  угрозой  заканчивался каждый  приговор.  Поэтому
даже  после  вынесения приговора осужденный  не был  уверен  в том,  что его
бедствия  закончились, ведь инквизитор в  любой  момент мог  присудить  свою
жертву к повторным епитимиям, к новому тюремному сроку или даже костру.
     Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и жестокостью.
Как  отмечает Г. Ч.  Ли,  "ересь была  столь  тяжелым преступлением,  что ее
нельзя было загладить  ни  сердечным сокрушением, ни возвратом к добру. Хотя
церковь объявляла, что она с  радостью  принимает в свои материнские объятия
заблудших и раскаявшихся, но тем не менее обратный путь к ней был труден для
виновного,  и  грех  его  мог  быть смыт  только  ценою епитимий, достаточно
суровых, чтобы свидетельствовать об искренности его обращения".
     К каким же наказаниям присуждал своих "подопечных" трибунал инквизиции?
В  первую очередь к епитимиям - от "легких" до "унизительных" (confusibles),
затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам и, наконец, к
отлучению от церкви и передаче осужденного светским властям для сожжения  на
костре.
     Почти всегда эти виды наказании сопровождались бичеванием  осужденных и
конфискацией их имущества.
     Отличительной  чертой инквизиторского суда  было  то, что  для него  не
существовало других  смягчающих  вину  обстоятельств, как полное  подчинение
обвиняемого  воле   его   палачей.   Нарбонский  собор  в   1244  г.  указал
инквизиторам,  что они не должны  мужа щадить ради жены, жену  - ради  мужа,
отца - ради детей, единственным кормильцем  которых он  был; ни  возраст, ни
болезнь  не  должны  были влиять на смягчение  приговора.  Ли Г.  Ч. История
инквизиции в средние века.
     Другой чертой инквизиционного  суда  было то, что,  кроме  осужденного,
несли  наказание и его дети и потомки, иногда вплоть до  третьего поколения,
которые лишались не только наследства, но и гражданских прав.
     Николае  Эймерик  обосновывал  право  инквизиции  наказывать  детей  за
преступления  отцов следующими соображениями: "Жалость к детям виновного  (в
ереси.- И. Г.),  вынужденных заниматься  нищенством, не  может смягчить  эту
строгость,  ибо,  согласно божественным и человеческим  законам,  дети несут
наказание за ошибки своих родителей. Дети еретиков, даже если они  католики,
не являются  исключением из этого правила, и  им не следует ничего оставлять
(из  имущества  отца.-  И.  Г.),  даже  того,  что  им  полагается  согласно
естественному праву".
     Обычные епитимии, накладываемые  инквизицией,- чтение молитв, посещение
храмов,  посты,  строгое исполнение церковных обрядов, хождение  по "святым"
местам,  пожертвования  на благотворительные дела -  отличались от такого же
рода наказаний, накладывавшихся исповедниками, тем, что инквизиция применяла
их  к  своим  жертвам  в  "лошадиных" дозах.  Строгое  соблюдение  церковных
обрядов,  чтение  молитв  (иногда  предписывалось  повторять  в  присутствии
свидетелей  десятки раз в день одни и те же молитвы),  изнурительные  посты,
пожертвования на богоугодные дела, многократное посещение различных "святых"
мест  (все  эти наказания  накладывались  к тому же  на  одно и то  же лицо)
превращались в  тяжелую обузу, длившуюся  иногда годами.  При  этом малейшее
несоблюдение   епитимий  грозило   новым   арестом   и  еще  более  суровыми
наказаниями. Такие епитимии превращались в подлинные "подвиги благочестия" и
не только морально  терзали  наказуемого, но и  приводили его и его семью  к
полному разорению.
     В XIII в.  довольно популярным наказанием было принудительное участие в
крестовых походах,  однако  инквизиторы  впоследствии  отказались  от  таких
епитимий, опасаясь, что бывшие еретики "заразят" крестоносцев.
     Но если  столь  изнурительными  были  "легкие"  наказания,  можно  себе
представить,   каким   бременем  ложились   на   плечи   жертвы   инквизиции
"унизительные"  наказания.  В  таких  случаях  ко  всем  перечисленным  выше
епитимиям прибавлялись  еще следующие наказания  - ношение позорящих знаков,
введенных  впервые   св.   Домиником   в  1208  г.  и  "усовершенствованных"
позднейшими  инквизиторами,  в  виде  больших холщовых  нашивок  шафранового
цвета,  имевших  форму  креста.  В  Испании на  осужденного  надевали желтую
рубашку без рукавов с нашитыми на ней изображениями чертей и огненных языков
из красной материи; на голову его напяливали шутовской колпак.
     Позорящие  нашивки  осужденный должен  был  носить  дома, на улице и на
работе, чаще всего  всю  жизнь,  заменяя  их  новыми,  если они  приходили в
ветхость. Обладатель таких нашивок  был объектом постоянных издевательств со
стороны  обывателей, хотя соборы лицемерно призывали верующих  относиться  к
носителям позорных знаков  с "кротостью  и сожалением".  Таким  образом, как
отмечает  Г.  Ч.  Ли,  ношение "креста, этой священной эмблемы христианства,
превратилось в одно из самых тяжких наказаний".
     В   числе  "показательных"   наказаний,  которым   подвергались  жертвы
инквизиции,  фигурировало  публичное бичевание. Осужденного, обнаженного  по
пояс,  бичевал  священник  при  всем  честном   народе  в  церкви  во  время
богослужения; его бичевали  во  время религиозных процессий; раз в  месяц он
должен был  ходить после обедни полуобнаженным в дома, где "грешил", то есть
встречался с еретиками, и получать там удары розгой. Весьма часто осужденный
подвергался таким экзекуциям в течение всей своей жизни. Снять с него такого
рода епитимию, впрочем, - как и другие, мог только один человек, тот же, кто
и присудил его к этому наказанию,- инквизитор, и он делал это, как мы увидим
ниже, на определенных условиях.
     Следующим   наказанием  была   тюрьма,  причем   пожизненное   тюремное
заключение  считалось   проявлением  высшей  степени  милосердия.   Тюремное
заключение было  трех видов:  каторжная тюрьма (murus  strictissimus), когда
заключенного  содержали в  одиночной  камере  в  ручных  и ножных  кандалах;
строгое тюремное заключение (murus strictus  durus arctus), когда осужденный
содержался в одиночной камере в ножных кандалах, иногда прикованный к стене;
простое тюремное  заключение,  при  котором заключенные содержались  в общих
камерах  без  кандалов. Во всех случаях заключенные получали в  качестве еды
только  хлеб и  воду. Постелью им служила охапка соломы. Узникам запрещались
контакты с внешним миром.  Эймерик считал,  что  заключенных могут  навещать
только  ревностные  католики, но не женщины  и простые люди, ибо  осужденные
склонны возвращаться к ереси и легко "заражают" ею других.
     Узник  инквизиции, разумеется,  мог, если  располагал  скрытыми  от нее
средствами,  подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким образом  некоторые
поблажки и льготы. Но это сравнительно редко удавалось, так как инквизиторы,
зная продажность  тюремщиков,  зорко наблюдали за  ними и  сурово наказывали
уличенных в недозволенных связях с узниками.
     Правда, случалось,  что инквизиторы взамен за  предательство или другие
оказанные им  услуги, а  иногда  просто из-за недостатка тюремного помещения
выпускали на свободу некоторые свои жертвы. Но это никогда не было амнистией
или реабилитацией осужденных. Следуя указаниям, данным Иннокентием IV в 1247
г., инквизиторы,  освобождая заключенного, предупреждали его, что при первом
подозрении  он будет  немедленно  возвращен в  тюрьму  и жестоко наказан без
всякого суда и следствия.
     Вся жизнь  такого бывшего  узника  инквизиции,  по  словам  Г.  Ч.  Ли,
"принадлежала  молчаливому и таинственному судье, который мог разбить ее, не
выслушав  его  оправданий, не  объяснив  причин. Он навсегда  отдавался  под
надзор  инквизиционной  полиции,  состоявшей   из   приходского  священника,
монахов, духовных лиц... которым  приказывалось доносить о  всяком упущении,
сделанном  им   в   исполнении   наложенной   на  него  епитимии,  о  всяком
подозрительном слове и  действии, за что  он  подвергался ужасным наказаниям
как  еретик-рецидивист.  Ничего  не  было  легче  для  личного  врага,   как
уничтожить подобного  человека, и сделать это было тем  легче, что  доносчик
знал,  что имя его будет сохранено  в  тайне. Мы  вполне справедливо  жалеем
жертвы костра и тюрьмы, но  было ли их положение более  печально, чем участь
множества мужчин и женщин,  ставших  рабами  инквизиции после того,  как она
пролила на них свое лицемерное милосердие?".  Ли Г. Ч. История  инквизиции в
средние века.
     В XIII в. инквизиторы, осудив еретика, приказывали разрушить и сровнять
с  землей  его  дом.  Однако со  временем  стремление  завладеть  имуществом
осужденных взяло верх, и инквизиция отказалась от такого рода действий.
     В  испанских  и  португальских   колониях   инквизиторы,  среди  прочих
наказаний,  осуждали свои жертвы на каторжные  работы, используя  в качестве
рабской силы в  монастырях, или посылали в Испанию служить на галеры, где их
приковывали к сиденьям и веслам.
     В отличие от светских судов, для которых смерть обвиняемого смывала его
вину, инквизиция судила и преследовала не только живых, но и мертвых. Вообще
инквизиционный   трибунал   не   признавал   каких-либо   смягчающих    вину
обстоятельств.  Ни пол,  ни возраст, ни давность совершенного проступка, ни,
наконец, смерть не спасали еретика от осуждения. Инквизиция поступала  столь
же бесцеремонно  с мертвыми,  как и с живыми. Она могла обвинить  в ереси не
только недавно,  но и давно  - сто  или  двести лет тому  назад  -  умершего
человека. Основанием  для дела могло послужить  заявление любого фискала или
сфабрикованный  с  этой целью "обличительный" документ.  В подобных  случаях
выносился  приговор:  останки  еретика  сжечь  и  пепел  развеять по  ветру,
имущество же изъять у наследников и конфисковать.
     Чаще всего  такие процессы возбуждались  с единственной целью завладеть
имуществом жертвы, ибо инквизиция проявляла не меньший, а часто даже больший
интерес к  состоянию  своих  жертв, чем  к "спасению  их душ".  Деятельность
инквизиции,  как  образно  отмечает Г.  Ч. Ли,  протекала в "безумном  вихре
хищений".
     Секвестр имущества подозреваемого  в ереси автоматически следовал вслед
за его арестом, причем конфисковывалось  все -  от недвижимости  до домашней
утвари  и  личных   вещей  арестованного.  Вследствие   этого  семья  жертвы
инквизиции оказывалась лишенной крова и  средств  к существованию,  ее ждало
нищенство  или  голодная смерть  -  ведь за  помощь, оказанную  ей,  грозило
обвинение в сочувствии ереси...
     В  начале  массового  преследования  еретиков  на  юге   Франции  часть
конфискованных средств использовалась на строительство  тюрем, которых  явно
не  хватало  для  нужд  инквизиции.  В этот  период  еретики не только  сами
"финансировали" строительство своих темниц, но и участвовали непосредственно
в  их   строительстве,  что  считалось  особым  знаком  преданности  церкви.
Впоследствии конфискованные средства делились  между инквизицией, городскими
властями  и  епископом.  Французская корона  и  Венецианская  республика  со
временем стали присваивать  в пользу  своей казны  награбленные  инквизицией
путем  конфискации средства. В папских владениях львиная  доля награбленного
поступала в папскую  казну. Значительная  часть этих  средств  оседала  и  в
карманах самих инквизиторов, их помощников, фискалов и "родственников".
     Массовые  аресты  еретиков,  сопровождаемые  секвестром  их  имущества,
быстро превращали цветущие экономические районы, каким была, например, Южная
Франция в начале XIII в., в руины.
     "Конечно,- отмечает Г.  Ч.  Ли,- было бы несправедливым  говорить,  что
скупость и жажда к  грабежу  были главными двигателями инквизиции, но нельзя
отрицать, что  эти низкие страсти играли  видную роль...  Все,  занимавшиеся
преследованием, всегда имели в виду материальную выгоду. Не заинтересованная
материально, инквизиция не пережила бы первой вспышки фанатизма, породившего
ее;  она  могла  бы  существовать только в течение одного поколения, а затем
исчезла бы и возродилась бы снова  с  возрождением ереси; и катаризм, против
которого не было бы систематического и долгого  преследования, мог избегнуть
полного уничтожения. Но в силу законов о  конфискации еретики сами сделались
виновниками  своего падения. Алчность и фанатизм подали друг другу руку и  в
течение целого столетия были сильными двигателями жестокого, непрерывного  и
неумолимого преследования,  которое  выполнило  свои  планы  и  прекратилось
только за отсутствием жертв".
     Приговор "священного" трибунала считался окончательным и обжалованию не
подлежал.  Теоретически,  конечно,  осужденный  мог  обратиться  к  папскому
престолу  с просьбой о помиловании или  пересмотре  дела. Но такие обращения
были  чрезвычайно редким  явлением.  Сам  осужденный, находившийся  в  руках
инквизиции, был лишен физической возможности обжаловать  ее действия. Его же
родственники  или друзья  опасались  делать  это из-за боязни  репрессий  со
стороны инквизиторов, считавших  жалобы на их действия проявлением гордыни и
чуть ли не доказательством еретических воззрений. К тому же жалобы подобного
рода были совершенно бесполезны:
     папский престол, как правило, просто не принимал их во внимание.
     "Уровень" инквизиторского террора не всегда был столь высок, как в XIII
в.  На протяжении своей многовековой истории инквизиция имела  свои взлеты и
падения,  неоднократно  меняла объекты  террора  и  его  формы.  Но цель  ее
деятельности  всегда  оставалась неизменной:  укрепление  позиций  церкви  и
господствующих  эксплуататорских классов  путем преследования инакомыслящих,
реальных  или  вымышленных  врагов церкви  и опекаемого  ею  несправедливого
социального порядка.

АУТОДАФЕ И КОСТЕР.
     Того из вероотступников, кто упорствовал  в  своих ошибках  и не  желал
вернуться в  лоно  католической церкви,  того, кто отказывался признать свои
ошибки и примириться с  церковью,  того,  кто, примирившись, вновь впадал  в
ересь, то есть становился еретиком-рецидивистом, а также осужденного заочно,
а затем пойманного еретика - всех их инквизиция, действовавшая от имени и по
поручению церкви, отлучала от нее и "отпускала на долю".
     Эта  невинная  на  первый  взгляд  формулировка  таила в себе  смертный
приговор обвиняемому. Осужденный  "отпускался на  волю"  в  том смысле,  что
церковь  отказывалась  впредь  заботиться  о его вечном  спасении,  что  она
отрекалась от  него. Обретенная таким образом  осужденным  "воля" влекла  за
собой не только  позорную смерть  на костре, но, по  учению церкви, и вечную
муку  в  потустороннем  мире.  Наказание невообразимо  жестокое,  признавали
богословы, но заслуженное для того,  кто отказался  от  "материнской"  опеки
церкви, предпочитая служить дьяволу. Упорствующий еретик не мог рассчитывать
на христианское сострадание, милосердие, любовь.  Его  должна была поглотить
не  в фигуральном, а  в  буквальном  смысле  геенна огненная. Но инквизиторы
предпочитали, чтобы эту грязную работу  за них выполняла гражданская власть.
Разные  авторы по-разному  пытались  объяснить  такую  их щепетильность, тем
более что церковь-не только в далеком прошлом,  но, как мы видели, и  в наше
время -  провозглашает за  собой  право карать вероотступников всеми  видами
наказаний. Считать, что  инквизиторы, применявшие изощренные  пытки к  своим
жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие  их публично и,  наконец,
сопровождавшие их  на  костер  и  понуждавшие  верующих  подбрасывать охапки
хвороста  для того, чтобы он  "веселее" пылал, стеснялись самолично  казнить
еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
     Объяснение этому  следует искать  в желании церкви  превратить светскую
власть  в соучастника  своих  преступлений и одновременно продемонстрировать
видимость I того, что  сама  она, церковь, не убивала  никого, не проливала
крови. И в этом проявились свойственные  церковникам ханжество и  лицемерие.
Еще  до учреждения  инквизиции  церковь  стремилась обязать светскую  власть
преследовать еретиков.  Добиться этого она смогла  лишь  частично  и поэтому
организовала  свой  собственный  репрессивный  орган  -  инквизицию.  Однако
зловещую  привилегию  официально  выносить  смертные  приговоры,  казнить  и
оплачивать палача церковь предоставляла светским властям.
     Итак, если еретик не отрекался от своих "ложных и ошибочных" убеждении,
то   церковь   отрекалась  от  него,  отпускала  его  "на  волю",  передавая
гражданским  властям   с   предписанием   наказать   по   заслугам   (debita
animadversione puniendum). В  более поздние  времена такого  рода  обращения
сопровождались просьбами проявить к осужденному милосердие.  Оно проявлялось
в том, что  раскаявшегося  смертника душили перед казнью или надевали на его
шею "воротник", начиненный порохом, чтобы сократить мучения несчастного.
     Нельзя  сказать, чтобы светские власти  в  католических  странах всегда
охотно,  беспрекословно  и с  усердием выполняли  навязываемые  им  церковью
карательные  функции. Во многих  местах, особенно  в XIII и XIV  вв., власти
отказывались по различным причинам  "поступать  с еретиками,  как принято  с
ними  поступать",  то  есть  посылать  их на костер. Главная  причина  этого
заключалась в том,  что  слепое повиновение  приказам инквизиции  превращало
светскую власть из ее союзника в ее вассала.
     Там,  где,  как  в  Испании и  Португалии,  инквизиция  была  подчинена
королевской  власти,  такого  противоречия  не  возникало.  Но  во  Франции,
Германии,   республиках  и  княжествах  Италии,   где  церковь  боролась  за
преобладание  над  светской  властью,  деятельность  или,  вернее чрезмерное
усиление  влияния  инквизиции  постоянно   вызывали  сопротивление  светских
властей.  В  таких  случаях  папский  престол реагировал  решительно  и  без
промедления.  Виновные  в невыполнении  приказов  инквизиции, в  частности в
отказе посылать на  костер  еретиков, отлучались от  церкви,  на непослушные
города накладывался интердикт,  папский престол призывал верующих не платить
налоги, не подчиняться таким властям.
     Утверждение,  что  церковь  не полномочна  выдавать  еретиков  светской
власти и  требовать  от  последней предания их смертной казни, было признано
Констанцским  собором  еретическим и фигурировало в  качестве  18-го  пункта
обвинения, выдвинутого против Яна Гуса.
     Инквизиция, как  уже мы отмечали, была более заинтересована в отречении
еретика от своих воззрений, чем в его героической смерти на костре. "Оставим
в стороне заботу о возможности спасения  души,- пишет Г. Ч. Ли.- Обращенный,
выдающий своих соумышленников, был более полезен для  церкви, чем обугленный
труп; поэтому не жалели усилий, чтобы  добиться отречения. Опыт показал, что
фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и желали скорой смерти на
костре; но инквизитор не  должен  был являться  исполнителем  их желаний. Он
знал, что первый  пыл  часто  уступал действию времени и мучений, поэтому он
предпочитал держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме
в течение шести месяцев или целого года; к нему допускались лишь богословы и
законоведы,  которые должны были действовать на его ум, или его жена и дети,
которые  могли  склонить  его сердце.  И только тогда,  когда все  усилия не
приводили ни  к чему, его "выпускали на  волю", но даже и после  этого казнь
откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко,
так как не уступившие до  этого времени обыкновенно не  поддавались  никаким
убеждениям". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века.
     О  том,  как  совершалась  казнь  еретика,  сохранилось  большое  число
описаний современников. Постепенно выработался своеобразный ритуал, которого
инквизиция   повсеместно   придерживалась.   Обычно  казнь   назначалась  на
праздничный день, население призывалось присутствовать на  ней. Уклонение от
такого приглашения, как и проявления симпатий или жалости к казнимому, могло
навлечь подозрение в  ереси. Костру предшествовало аутодафе, устраиваемое на
празднично  убранной центральной площади города, где в присутствии церковных
и светских  властей и народа совершалось торжественное богослужение, а затем
оглашался приговор инквизиции осужденным вероотступникам.
     Аутодафе устраивалось несколько раз в год, и на нем иногда подвергались
экзекуции десятки  жертв инквизиции. За месяц до  его  проведения приходские
священники оповещали верующих о предстоящем  аутодафе, приглашая участвовать
в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней.
     Накануне аутодафе  город украшали флагами,  гирляндами  цветов, балконы
украшали коврами.  На  центральной площади  воздвигался помост,  на  котором
возводили  алтарь под красным  балдахином  и  ложи  для  короля или местного
правителя  и  других  светских, в  том числе военных и церковных,  нотаблей.
Присутствие женщин и детей приветствовалось. Так как аутодафе длилось иногда
весь  день, то  у  помоста строились  общественные  уборные,  которыми могли
воспользоваться в случае нужды почетные гости.
     Накануне устраивалась как бы генеральная репетиция аутодафе. По главным
улицам   города   проходила   процессия   прихожан,   возглавляемая  членами
конгрегации св.  Петра  Мученика  (итальянского  инквизитора-доминиканца  из
Вероны, убитого в  1252  г. за  его  злодеяния противниками  инквизиции; был
провозглашен   патроном  инквизиции).  Члены  этой   конгрегации  занимались
подготовкой аутодафе  -  строили  помост, подготавливали  "рабочее  место" -
"жаровню", где предавали огню нераскаявшихся еретиков, и т. п. Вслед за ними
шла  "милиция  Христа,  то  есть  весь  персонал  местной  инквизиции  с  ее
осведомителями-фискалами в  белых капюшонах  и длинных балахонах, скрывавших
от людских  глаз  их  физиономии.  Два  участника  процессии  несли  зеленые
штандарты инквизиции, один из которых водружался на помосте аутодафе, другой
- около "жаровни". Зеленый цвет символизировал инквизицию.
     С  зарей тюрьма инквизиции уже гудела точно улей.  Заключенных, понятия
не имевших об уготовленной им участи,  о степени  наказания,  к которому они
присуждены, ибо только на аутодафе они узнавали  об  этом, стража готовила к
предстоящему  торжеству,  а вернее, экзекуции. Их стригли, брили,  одевали в
чистое белье, кормили обильным завтраком, иногда для храбрости давали стакан
вина.  Затем  набрасывали  им на шею петлю из  веревки и  в  связанные  руки
вкладывали зеленую свечу. В таком виде осужденных выводили  на улицу, где их
ожидали стражники и  "родственники"  инквизиторов. Особо  злостных  еретиков
сажали задом  наперед на ослов, привязывая  к  животным. Заключенных  вели к
кафедральному собору, где образовывалась процессия. В ней участвовали те же,
что и накануне, теперь они несли штандарты приходов, затянутые в знак траура
черной  материей.  Фискалы   несли  санбенито   и  куклы,  вернее  манекены,
изображавшие  умерших,  сбежавших  или непойманных еретиков,  осужденных  на
костер.
     Процессия, участники которой  пели траурные церковные  гимны,  медленно
направлялась  к  площади,  где  должно  было состояться аутодафе.  Монахи  и
"родственники", сопровождавшие заключенных, громко призывали  их покаяться и
примириться с церковью. Горожане наблюдали за процессией из окон домов или с
мостовой. Следуя  указаниям церковников,  многие  из них осыпали заключенных
бранью. Однако запрещалось  бросать  в еретиков какие-либо предметы, так как
практика показывала, что от такого метания могли пострадать не только жертвы
инквизиции, но и сопровождавшие их солдаты из "милиции Христа".
     Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духовные власти  и
гости,  занимавшие  места  на  отведенных  им  трибунах,  а  также горожане,
заполнявшие площадь. Любителей  поглазеть  на  аутодафе  всегда  оказывалось
предостаточно.
     С  прибытием  процессии  заключенных   усаживали  на  скамьях   позора,
установленных  на помосте,  несколько  ниже почетных  трибун.  Вслед за  тем
начиналась траурная месса, за  ней следовала  грозная проповедь инквизитора,
которая кончалась оглашением  приговоров. Приговоры зачитывались  по-латыни,
заключенные с трудом  улавливали их смысл, были  они  длиннющими, начинались
цитатами  из Библии  и  произведений  отцов церкви, читались медленно.  Если
осужденных  было много, то на оглашение приговоров иногда уходило  несколько
часов.
     Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и
шутовские  колпаки,  других  стегали плетьми,  третьих  стражники  и  монахи
волокли на "жаровню".
     "Жаровня" располагалась на соседней площади, куда вслед  за смертниками
переходили церковные и светские нотабли и рядовые  горожане. Здесь  накануне
сооружался  эшафот со столбом  в центре, к которому привязывали осужденного;
завозились  дрова  и хворост, которыми  обкладывался эшафот.  Сопровождавшие
смертников монахи и "родственники" пытались в эту последнюю минуту вырвать у
своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать только
знаком,  так как, опасаясь, что он будет агитировать  перед народом в пользу
ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.
     Когда  зажигался  костер,  особо  уважаемым прихожанам  предоставлялось
почетное право  подбрасывать  в огонь  хворост,  чем они  приумножали  перед
церковью свои добродетели.
     Хотя палачи пытались так устроить  костер, чтобы он пожрал осужденного,
не оставив и  следа от него, эта цель не всегда достигалась. В таких случаях
обуглившиеся останки  рвались палачами  на мелкие части, кости  дробились, и
это ужасное  месиво  повторно  предавалось огню.  Затем тщательно  собирался
пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить
еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
     Если  осужденный  на  костер  умирал до  казни,  то сжигали  его  труп.
Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно  осужден. В испанской
и   португальской  инквизиции  было   принято   сжигать  на  костре   куклы,
изображавшие  осужденных  (казнь  in  efigie).   Такой  символической  казни
подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем
или от преследований инквизиции ее жертвы.
     Костер  использовался  инквизицией  и  для  другой  цели  - уничтожения
сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей.
     Считала   ли  инквизиция  себя   безгрешной,   не   способной   осудить
невиновного, бросить в костер ни  в чем не повинного человека? Вовсе нет. Но
"если невиновный несправедливо осужден, он не должен жаловаться  на  решение
церкви,   которая   выносила   свой   приговор,   опираясь   на  достаточные
доказательства, и которая не может заглядывать в сердца, и если лжесвидетели
способствовали его осуждению,  то он обязан принять приговор со  смирением и
возрадоваться тому, что ему выпала возможность умереть за правду".
     Возникает вопрос, продолжает рассуждать  на ту же тему Николас Эймерик,
вправе ли оговоренный лжесвидетелем верующий, пытаясь  спастись от смертного
приговора,  признаться  в несовершенном преступлении,  то есть  в  ереси,  и
покрыть себя в результате  такого признания  позором.  Во-первых,  объясняет
инквизитор,   репутация  человека  -   внешнее  благо,  и   каждый  свободен
пожертвовать ею с  тем, чтобы  избежать  пыток,  приносящих  страдания,  или
спасти свою  жизнь,  являющуюся самым драгоценным  из всех благ;  во-вторых,
потерей  репутации не  наносится никому  вреда. Если же,  заключает Эймерик,
такой  осужденный откажется "пожертвовать своей репутацией" и признать  себя
виновным, то  исповедник обязан  его  призвать встретить пытки  и смерть  со
смирением, за  что ему будет  уготовлена  на  том свете "бессмертная  корона
мученика".
     Эти  рассуждения Эймерика наглядно свидетельствуют  о преступной морали
инквизиторов  и   их  покровителей.  В  конце  концов,  рассуждали  адвокаты
инквизиции, "священный"  трибунал  действовал с попущения  божьего  и за его
поступки конечную ответственность нес сам бог.
     Деятельность  инквизиционного трибунала наложила зловещий  отпечаток на
теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под  ее
влиянием  зачатки   объективности  и  беспристрастности,   свойственные  еще
римскому  праву. Как справедливо  отмечает  Г. Ч. Ли, до конца  XVIII  в.  в
большей части Европы инквизиционное  судопроизводство, развивавшееся в целях
уничтожения ереси, сделалось обычным методом, применявшимся в отношении всех
обвиняемых.  В глазах светского судьи  обвиняемый был человеком, стоящим вне
закона, виновность его  всегда предполагалась, и из него надо было во что бы
то ни стало, хитростью или силой, вырвать признание.
     Такова была  порожденная  церковью машина инквизиции,  о "благотворном"
влиянии которой на судьбы общества все еще пишут некоторые церковные авторы.

ЕРЕТИКИ ПОДЛИННЫЕ, ЕРЕТИКИ МНИМЫЕ.
     Расправа над нищенствующими праведниками.
     Создав инквизицию,  церковь и ее светские союзники - короли -  получили
мощное  и  грозное  оружие для  быстрой  и  решительной расправы  со  своими
идейными противниками, политическими  врагами и любыми другими неугодными им
лицами. Используя инквизицию,  церковь  и  королевская  власть подавляли  не
только различные  оппозиционные народные  движения, но  одновременно успешно
пополняли  свою  вечно пустующую  казну,  грабя под  "благородным" предлогом
преследования ереси свои жертвы и деля между собой награбленное.
     Правда,  в  этом   богоугодном   и   прибыльном  деле,   коим  являлась
деятельность  инквизиции,  церковь и королевская власть  выступали не только
союзниками, но и соперниками. Церковь стремилась использовать инквизицию для
укрепления своих  позиций, часто в ущерб королевской власти, последняя же не
менее  упорно  добивалась  превратить  эту  полицейскую  машину,  освященную
церковным авторитетом, в инструмент своей абсолютистской политики.
     В  любом случае, однако, деятельность инквизиции была направлена против
народных низов и народных движений,  против всех  тех, кто  оспаривал сперва
феодальный,  а потом абсолютистский порядок,  выступал против  безграничного
господства церкви.
     В XIII - начале XIV в. во многих местностях Центральной Европы получило
широкое распространение движение против  феодального  гнета, проходившее под
знаком  идеалов  первоначального  христианства.  Участников  этого  движения
называли  по-разному  - бегинами, бегардами, лоллардами.  Их основную  массу
составляли крестьянско-плебейские  элементы.  Это  и подобные  ему  движения
являлись  революционной  оппозицией  феодализму  и  его  институтам, церковь
активно  боролась  против  них  и против  них раньше  всего  пустила  в  ход
инквизицию. Одной из таких ересей, на которую обрушились  гонения инквизиции
в XIII  в.,  было  амальрикианство.  Его  придерживалась  радикальная  секта
Братьев  и  сестер  святого  духа.  Это  движение   возникло  под   влиянием
осужденного  церковью  учения   французского  богослова  Амальрика   (Амари)
Венского.  Вероучение секты носило пантеистический характер.  Бог -  во всем
сущем и живущем, проповедовали  Братья и сестры святого  духа.  Они отрицали
церковную  обрядность,  осуждали  церковные  таинства,  почитание  святых  и
реликвий. Они отрицали частную собственность, утверждая, что все принадлежит
всем, и требовали, чтобы церковная иерархия, подобно евангельским апостолам,
отказалась от мирских
     благ.
     Последнее  требование  больше всего  раздражало римских пап и церковную
верхушку.  "Множество  монахов  и анахоретов были свободны истязать и морить
себя  голодом и  дурачиться, как им  вздумается,- писал итальянский  историк
прошлого столетия Мариотти.-  Считалось, что они своими страданиями  славили
бога и церковь, которая наживалась на их скромности. Исходивший  от них свет
отражался  на церкви лучезарным  сиянием.  Эти  аскеты выполняли в интересах
церкви "грязную работу"". Пока эти люди  истязали себя, церковь не только не
преследовала их,  но  всячески восхваляла  и прославляла. Но  как только они
предлагали превратить свой образ жизни в общую норму поведения, обязательную
если не для всех верующих, то по крайней мере для тех, кто провозгласил себя
"солью  земли",  то  есть   священников,  церковная  иерархия  объявляла  их
еретиками.  Учение  амальрикиан  было осуждено при папе  Иннокентии  III  на
соборах в Париже в 1210 г. и Латеранском (вселенском) в 1215 г. Папство дало
задание инквизиции стереть их с лица земли.
     Учение  амальрикиан,  покушавшееся  на  святую святых церковной веры  -
частную собственность  и  тем самым  отрицавшее  божественность  феодального
порядка,  не могло не всполошить и не обеспокоить  и  светские  власти,  тем
более что оно быстро привлекало на свою сторону массы обездоленных в городах
и  сельских  местностях  Франции. Машина  инквизиции при поддержке  светских
властей обрушилась на  Братьев и  сестер  святого  духа своей  тяжестью.  Их
ловили, пытали, сжигали.
     Особенно    зверствовал,   преследуя    еретиков,   инквизитор   Конрад
Марбургский. Подвергая свои жертвы изощренным пыткам (за что он и был убит в
1233  г.  несколькими  рыцарями), этот  палач  в  сутане  добивался  от  них
фантастических признаний в поклонении Люциферу. На этом основании церковники
стали  именовать  сторонников   многих  сект   "люциферианами",  особенно  в
Германии.
     Вот как изображался культ люцифериан инквизиторами. Посвящение  в секту
якобы  начиналось   с  того,  что  неофит  целовал  жабу  в  зад.  Таким  же
непристойным  поцелуем наделял  неофит человека-призрака с черными  глазами,
холодной  кожей.  Это  был   не  то  сам  Люцифер,  не  то  его  полномочный
представитель, перед ним  неофит  отрекался от католической веры.  Следовала
сатанинская  трапеза с участием  членов секты  вместе  с  неофитом.  Невесть
откуда  появлялась  огромная кошка,  величиной  с собаку,  и  ее  награждали
присутствующие  отвратительными поцелуями. Затем  тушили  свет и  начиналась
оргия.
     Инквизиция обвиняла люцифериан и в том,  что они  пасхальное  причастие
уносили из церкви во рту, чтобы выплюнуть его в отхожее место, и в других не
менее кощунственных профанациях  церковных таинств.  Собственно  говоря, эти
фантастические измышления ничего оригинального и нового в себе не заключали.
Это  было повторением  уже ставших  "классическими"  обвинений,  которые  на
протяжении  столетий  выдвигались  церковью  против  еретиков  всех  школ  и
направлений.
     С  незапамятных времен церковная верхушка шельмовала своих противников,
обвиняя  их  в  половой распущенности, кровосмешении,  убиении  младенцев  в
ритуальных целях, профанации таинств, как бы говоря верующим:
     "Смотрите:  эти  праведники,  обвиняющие  нас  в  беспутстве  и  прочих
смертных грехах, суть лицемеры, обманщики  и притворщики, они сами повинны в
чудовищных  извращениях!"   Этот   "метод"  клеветы   и  шельмования   своих
противников был заимствован  церковниками  у  римских  язычников  и  римских
властей,  обвинявших первоначальных христиан в подобного же рода злодеяниях.
Эта  клевета,  приукрашенная  и  пополненная  необычайными  подробностями  и
гнусными  сценами,   с  успехом  применялась  церковной  верхушкой  ко  всем
еретикам,  а  также  к   евреям  и  другим   иноверцам  на  протяжении  всей
многовековой истории церкви.
     В начале XI в. орлеанские еретики были обвинены, согласно свидетельству
современника, в  том,  что  они  "собирались ночью  с  зажженными  факелами,
вызывали дьявола. Затем гасили  свет  и, отбросив всякий стыд и самые святые
законы самой природы, предавались разнузданному разврату. Плоды этих ужасных
сцен в восьмидневном возрасте убивались и сжигались, а пепел, добытый  таким
образом, составлял их  чудодейственную пищу, которая была столь действенной,
что любой, вкусивший ее, превращался  в ревностного члена их секты, и только
в редких случаях потом он обретал здравый рассудок".
     Такого  рода "разоблачения"  пускались  в  ход  против  катаров, против
различных течений спиритуалов, затем  против  тамплиеров, "ведьм",  масонов,
деятелей  просвещения.  Позже  это  испытанное  оружие  лжи  мировая реакция
использовала против большевиков в первые годы после победы Октября, когда их
обвиняли в "общности жен", "отмене" стыда и прочих аморальных действиях.
     Но   вернемся  к  Братьям  и  сестрам  святого  духа.  Упомянутые  выше
клеветнические  подробности  поведения,  вызывающие отвращение и  осуждение,
должны были  дискредитировать  перед верующими участников  этого  движения и
дать "законные" основания "священному" трибуналу для расправы с ними. И  все
же  инквизиция  оказалась не  в  состоянии покончить  с народным  брожением.
Правда, Братья и сестры святого духа были истреблены, но вместо них возникли
другие  крамольные движения  - Люди  божьи,  Друзья  бога,  Люди  ума,  тоже
черпавшие   свое    вдохновение    в   легендарных   эгалитарных   традициях
первоначального   христианства.  В  народных  низах,   несмотря   на  террор
инквизиции,  ширилось  недовольство погрязшей  в  мирской  скверне церковной
верхушкой, которым в период  реформации  воспользовались  немецкие князья  и
богатые бюргеры...
     Немало усилий тратила инквизиция и на подавление крамольных элементов в
самой церковной организации, число которых  росло по мере углубления кризиса
феодального общества. Неблагонадежным оказался францисканский орден, влияние
которого в конце XIII в. особенно сказывалось в Италии, Франции и Испании. К
францисканцам сначала  тянулись все те  верующие, которые  надеялись изнутри
реформировать, оздоровить церковь. Францисканцы обязывались соблюдать  обеты
нищеты, повиновения и целомудрия, и это привлекало народные низы.
     Однако  францисканский орден  не избежал судьбы своих предшественников.
Он,   как  и   они,  быстро   превратился,  благодаря  мирским  дарениям   и
покровительству  папского  престола,  в обладателя огромных богатств, а  его
руководители,  извлекавшие немалую личную  выгоду  из этого  обстоятельства,
стали послушными и верными слугами церковных и светских князей. Естественно,
что  такое быстрое перерождение или вырождение ордена  не могло не вызвать в
нем  глубоких  трещин,  не могло не встретить  решительного сопротивления со
стороны тех его членов, которые продолжали отстаивать необходимость строгого
соблюдения обета нищеты.
     Орден   францисканцев  не  замедлил  расколоться   на  два   течения  -
конвентуалов  и  спиритуалов.  Первые  -  сторонники  монастырской  жизни  -
представляли  верхушку ордена, выступавшую  за  отмену  строгого  орденского
устава.  Это   были  политиканы,  тесно  связанные  с  церковной  иерархией,
жаждавшие  власти, мирских почестей, богатств  и наслаждений.  Спиритуалы же
продолжали  желать неосуществимого -  возврата к первоначальному  порядку  в
ордене, выступали  против  богатств церкви и требовали превращения  ордена и
всей  церкви в  сообщество  праведников. Особенно решительно за это боролось
радикальное   крыло   спиритуалов  -  так  называемые  фратичелли  (братцы),
создавшие  свою  полутайную организацию  Братьев  бедной  жизни (Fratres  de
paupera  vita), и  флагелланты (бичующиеся),  которые, как отмечал  Энгельс,
продолжали революционную традицию в периоды, когда оппозиционное антипапское
движение было подавлено.
     Борьба между  этими течениями длилась  десятилетия,  принимая временами
весьма  острые  формы. Папский престол лавировал, хитрил, пытаясь  приручить
спиритуалов,  а  вместе с ними и их многочисленных последователей из  мирян.
Спиритуалы то подвергались строгим  внушениям и цензурам, то на них сыпались
различного рода  поощрения и милости. В тех случаях, когда папству удавалось
перетянуть на свою сторону влиятельных спиритуалов, это еще более ожесточало
против церкви  тех, кто продолжал отстаивать необходимость для членов ордена
вести  аскетический образ жизни  и  полного отказа от мирских благ. Бессилие
спиритуалов добиться претворения в жизнь своей  программы традиционными  для
церкви средствами в конечном счете привело их в стан еретиков.
     В 1254  г.  в Париже появилась книга "Вечное Евангелие", состоявшая  из
крамольных сочинений богослова (около 1135-1202)  Иоахима Калабрийското (или
Флорского), быстро взятая" на вооружение  спиритуалами.  Иоахим предсказывал
наступление   тысячелетнего  царства  справедливости,  которому  должен  был
предшествовать  "страшный  суд  над  выродившейся  церковью  и  развращенным
миром". Учение  Иоахима призывало  к  открытой  борьбе со злом мира.  Иоахим
отрицал  необходимость  церковной  обрядности,   в  том  числе  таинств,   и
проповедовал  в  качестве  высшего идеала христианства  - бедность.  "Вечное
Евангелие" стало библией спиритуалов. Хотя папство  официально и не объявило
эту  книгу  еретической,  инквизиция   преследовала  верующих,  уличенных  в
симпатиях к учению Иоахима Калабрийского.
     Особенно жестоким преследованиям подверглись спиритуалы при папе Иоанне
XXII  (1316-1334), издавшем  против них буллу "Quoramdam", которая кончалась
следующими словами: "Бедность  - вещь великая, но выше ее невинность, а выше
всего  -  полное послушание".  Эта булла  предавала отлучению  спиритуалов и
грозила  им казнью на  костре, в  частности, за то, что они осуждали ношение
широкой одежды (тогда признак богатства) и накопление продуктов в житницах и
погребах.  Комментируя  содержание  буллы,  Г.  Ч. Ли  писал:  "Человеческая
извращенность проявлялась в тысяче различных форм,  но  никогда, быть может,
не  принимала она  более  отвратительного и  в то  же  время более  смешного
проявления,  как  в  ту  эпоху,  которую мы  рассматриваем.  С трудом  можно
поверить, чтобы люди могли сжигать себе  подобных на основании таких мотивов
и чтобы  находились непреклонные люди, готовые  пренебречь  пламенем костра,
защищая подобные принципы" Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века.
     И тем не менее факт остается фактом - именно за это  сотни спиритуалов,
отказавшихся,  несмотря на  пытки  инквизиции, признать  подобные  убеждения
еретическими,  встретили   смерть  на  костре.  "Священному"   трибуналу  не
представляло особого труда расправиться с ними. Достаточно  было инквизитору
спросить спиритуала,  согласится ли  он нарушить  обет нищеты  и целомудрия,
если   папа   прикажет   ему  жениться   или  принять   доходную  должность.
Отрицательный ответ влек за собой отлучение от церкви и передачу осужденного
светским властям, которые его незамедлительно сжигали на костре.
     О преследовании  спиритуалов и других ересей сохранились далеко  не все
данные.  Но и  те,  что имеются в  распоряжении историков, свидетельствуют о
том, что  папство и инквизиция  преследовали  их  с не меньшим рвением,  чем
катаров.
     В 1318 г. папа  Иоанн  XXII  вызвал в Авиньон  65 видных спиритуалов во
главе  с   францисканцем   Бернаром   Делисье,  открыто  требовавшим  отмены
инквизиции.  Папе  удалось угрозами  заставить 40 из них отказаться от своих
взглядов и подчиниться  церковной дисциплине. 25 во главе с Делисье остались
на  прежних  позициях. Они были  переданы  на  расправу  инквизиции, которая
четырех сожгла  в Марселе, а остальных, в том числе Бернара Делисье, осудила
на пожизненное  заключение. Известно, что в  Нарбоне  были сожжены в 1319 г.
три нераскаявшихся  спиритуала,  в 1321 г.-  17; в Каркассоне с 1318 по 1350
г.- 113.
     Костры пылали в  Тулузе и других городах Франции  и Испании,  причем  с
особой  жестокостью инквизиторы преследовали спиритуалов,  принадлежавших  к
течению фратичелли.
     Еще больше кровавой  работы прибавилось у  инквизиции в XIII-XIV  вв. в
Италии,  где  оппозиционные движения  народных  низов,  направленные  против
церковной  иерархии  и  феодальной эксплуатации,  принимали  форму различных
ересей.  Среди  них  особую  опасность  представляли  для   церкви  движения
гиллельмитов и дольчинистов, или апостольских братьев.
     Гиллельмитами  называли  последователей  Гиллельмины,   о  которой  нам
известно лишь то, что она жила в 1260- 1281 гг. в Милане, отличалась большой
набожностью, помогала бедным и страждущим. Ее  считали чудотворицей, женским
воплощением св. духа,  одновременно и богом и человеком.  Среди приверженцев
гиллельмитов инквизиция обнаружила спиритуалов. В конце XIII в. руководители
гиллельмитов,  отказавшиеся   раскаяться,  были  брошены  в  костер,  другие
подверглись различного  рода наказаниям, после  чего секта  прекратила  свое
существование.
     Приблизительно в то  же  самое время,  что  и гиллельмитская секта,  на
севере  Италии  возникло, не без влияния  иоахимизма  и  спиритуалов, другое
еретическое движение апостольских братьев. Апостольские братья проповедовали
общность  имущества  и всеобщее  равенство. Основателем  движения  считается
проповедник Герардо Сегарелли из Пармы. Он призывал население жить в нищете,
соблюдать целомудрие. Вначале церковные  власти не обращали особого внимания
на  Сегарелли,  но когда  у  него  появились  многочисленные  последователи,
называвшие  себя  апостольскими братьями,  их  стали преследовать. В 1294 г.
четырех  сторонников  Сегарелли по  приказу  инквизиции сожгли  в Парме. Сам
Сегарелли, которого  тоже  схватила  инквизиция, отделался  на  первых порах
тюремным  заключением.  Преследования  секты, по-видимому, не  дали ощутимых
результатов.  Во  многих  городах  Северной Италии ее сторонники  продолжали
пропаганду своих взглядов. В 1300 году инквизиция возобновила процесс против
Сегарелли. Он был обвинен в повторном впадении в ересь и брошен в костер.
     Казнь   Сегарелли,   как   обычно  в  таких   случаях,   сопровождалась
шельмованием церковниками его памяти. Вот,  например, что повествовал о  его
поведении в смертный  час один  церковный хронист -  "ортодокс": "Будучи  на
костре, Сегарелли  громко воззвал:  "Помоги,  Асмодей!"  -  и  тотчас  пламя
погасло. Это  случилось трижды. Наконец, инквизитор догадался на место казни
принести под туникой  "тело Иисуса Христа" (гостию). Еретика вновь водрузили
на  костер  и зажгли его. Еретик вновь призвал: "Асмодей! На помощь!" И было
слышно,  как носившиеся  в  воздухе демоны отвечали  ему:  "К сожалению,  мы
бессильны помочь тебе, ибо тот, кто теперь явился, сильнее нас!"  Только так
удалось еретика сжечь".
     В действительности же жители Пармы были так возмущены казнью Сегарелли,
что разгромили дворец  инквизитора. Движение апостольских братьев продолжало
развиваться.  Теперь его  возглавил  один  из учеников Сегарелли  -Дольчино,
который  "проповедовал  простоту  первоначального   христианства,   общность
имущества,    учреждение   христианской   республики,   свержение   светских
насильников и богачей во имя бедных и угнетенных".
     Дольчино возглавил  большое крестьянское восстание на севере Италии. По
приказу папы  Климента V  против  Дольчино было  организовано  три крестовых
похода.
     Кровопролитная борьба против  дольчинистов продолжалась  около  7  лет.
Осажденным   в  горах  "братьям"  пришлось   испытать   огромные  трудности.
Безоружные,  голодные,  лишенные  поддержки извне,  косимые  болезнями,  они
держались  только  фанатичной верой в  свою  правоту. "Если  они,-  замечает
Мариотти,-  были людьми  дьявола, как  утверждают их  враги,  то  безусловно
никогда и  нигде сатана  не сделал столь  ничтожно мало в защиту своих слуг,
как это он сделал в отношении последователей Дольчино". 23 марта 1307 года v
реки Карнаскио крестоносцам удалось разгромить дольчинистов. "В этот  день,-
пишет современник,- более  тысячи еретиков погибло в пламени, в реке или  от
меча самою ужасною смертью".
     Дольчино и два его ближайших сторонника, Маргарита и Лонджино Каттанео,
были взяты в плен крестоносцами и переданы инквизиции, которая заточила их в
темницу  в г. Верчелли. Несколько месяцев их держали в каземате прикованными
за руки, за ноги и за  шею  к стене.  Несмотря на изощренные пытки, все трое
предпочли  костер  отречению.  Смертный  приговор  был  вынесен  инквизицией
поличному указанию папы Климента V. Казнь произошла 1 июня 1307 г. Маргариту
сожгли на  медленном огне  на глазах  Дольчино. Затем его  самого подняли на
колесницу  и весь день возили по улицам, вырывая раскаленными клещами  мясо,
кусок за куском. Дольчино вел  себя геройски. Палачи не смогли исторгнуть из
него  ни  одной жалобы. Он  не  молил  их  о  пощаде.  "Только  когда  они,-
свидетельствует современник,- вырывали  нос, заметили, что плечи его  слегка
вздрогнули, и во второй раз, когда перед воротами Верчелли, которые называют
"Порта Пикта", другая, еще  более существенная часть его тела была отсечена,
то слабый вздох вырвался из его груди и слегка  вздрогнули мускулы ноздрей".
Подобной же жуткой казни подвергся Лонджино Каттанео в г. Бьелле.
     Хотя инквизиции удалось  жесточайшим  террором искоренить  апостольских
братьев,   несколько   десятилетий   спустя   секта  возродилась   в   среде
францисканцев в Ассизе под новым названием - последователей Духа свободы. Ее
наиболее   видный   представитель  Доменико   Сава   из  г.   Асколи,  автор
многочисленных  трактатов,  был  заточен инквизицией  в тюрьму, под  пытками
отрекся  от своих взглядов  и таким образом временно сохранил свою жизнь.  И
все  же  секта,  несмотря на преследования, продолжала  набирать силу. Тогда
инквизиция  повторно  обвинила  Саву в ереси и несмотря  на его апелляцию, с
согласия папы  отлучила его от  церкви. Доменико Сава  был сожжен в Асколи в
1344 г., а его трактаты уничтожены.
     В  годы  "авиньонского  пленения  пап"  (1309-1377),  когда  резиденция
папского  престола  была  по   требованию  французского  короля  Филиппа  IV
перенесена  в  Авиньон (на  юге  Франции),  папству и церкви  пришлось вновь
столкнуться  с мощной  внутренней  оппозицией. Большую активность  проявляли
фратичелли, пользовавшиеся большим авторитетом среди францисканцев.
     Инквизиция с трудом смогла расправиться с фратичелли. Причины тому были
разные. С одной стороны, власть авиньонских пап распространялась в  основном
на  Францию,  с  другой  -  в  самой  церковной иерархии,  в особенности  за
пределами  Франции,  было  не мало  сторонников  фратичелли или,  во  всяком
случае,  таких  прелатов,  которые считали применение  террористических  мер
против  фратичелли,  пользовавшихся большими  симпатиями  в  народных низах,
неэффективным способом борьбы с ними. К этому следует добавить, что светские
власти   в  Германии  и  Италии,  стремившиеся  высвободиться  из-под  опеки
авиньонских  пап   -   креатур  французской  короны,  в  пику  им  оказывали
покровительство фратичелли.
     Фратичелли  покровительствовал  император  Германии Людовик  Баварский,
присвоивший себе этот  титул силою оружия и вопреки  воле  папы Иоанна XXII,
пытавшегося протащить  на  германский  престол  своего  ставленника Фридриха
Австрийского.  Людовик  использовал  критику еретиками папского  престола  в
своих  интересах.  Он  обвинял авиньонских пап в  том,  что они  погрязли  в
мирской скверне, предали апостольские традиции благочестия и бедности, ведут
разнузданный образ жизни и т. п.
     12  ноября 1323 г.  Иоанн  XXII издал  буллу "Cum  inter nonnullis",  в
которой объявлялось ложным и еретическим утверждение фратичелли, что Христос
и  апостолы не  владели никаким имуществом. Вскоре после  этого папа отлучил
Людовика от церкви за неповиновение. В  ответ на  это  последний обнародовал
так  называемый Саксенгаузенский протест,  в  котором  опровергал  положения
вышеупомянутой буллы Иоанна XXII и, ссылаясь на мнение его предшественников,
признававших нищету Христа, в свою очередь обвинил папу римского в ереси.
     Людовик без особого труда нашел  опытных теологов, которые со  ссылками
на  церковные  авторитеты  доказывали  его правоту.  Один из  них,  Марсилио
Падуанский, отрицал за  папой право судить,  прощать и осуждать,  утверждая,
что таким  правом пользуется  только  бог. Другой  богослов,  Уильям  Оккам,
поддержал  Людовика в  его  борьбе с папой. Он отрицал непогрешимость  пап и
соборов, а в одном  из своих сочинений обвинил Иоанна XXII в 70  еретических
ошибках.
     Между тем  Людовик короновался  в Милане  в 1326 г. и  оттуда во  главе
своих войск направился в Рим, взял город и объявил о низложении Иоанна XXII,
находившегося  в  Авиньоне.  По  его  приказу  римское  духовенство  избрало
спиритуала Петра ди Корбарио новым папой, принявшим имя Николая V.
     Фратичелли  и   их  сторонники  поддержали  Людовика,  оказывавшего  им
покровительство. Иоанн же XXII,  там, где простиралась его власть, подвергал
их жесточайшим преследованиям.  Инквизиция во Франции и Испании бросала их в
костер,  если  они  отказывались   произнести   отречение,  сформулированное
инквизитором Эймериком:  "Клянусь,  что  я верую в  своей душе  и  совести и
исповедую, что Иисус Христос  и  апостолы  во время  их земной жизни владели
имуществом, которое приписывает им священное писание, и что  они имели право
это имущество отдавать, продавать и отчуждать".
     Иоанн  XXII не замедлил получить  возможность  обрушить  свой  гнев  на
фратичелли и в Италии, где население, возмущенное притеснениями  и грабежами
наемников  Людовика,  восстало  и  принудило  его убраться  восвояси. Вскоре
смерть  лишила  фратичелли  их  могучего  покровителя.  Иоанну  XXII удалось
пленить своего соперника Николая V, который, спасая жизнь, публично покаялся
и  отрекся от своих "заблуждений". После всяческих унижений его  заточили  в
одном  из покоев папского дворца в Авиньоне, где он  не замедлил отдать богу
душу.
     Теперь  церковь  могла беспрепятственно расправиться  с  неугодными  ей
проповедниками   апостольских   добродетелей.   Преследования    инквизицией
фратичелли  продолжались  до  конца  XV  в.  Остатки   этого  движения  были
ассимилированы  церковью при помощи новых монашеских орденов, членам которых
разрешалось жить в условиях строгого аскетизма и отшельничества, при условии
полного и беспрекословного повиновения папскому престолу...

ДОЛГАЯ ОХОТА ЗА "ВЕДЬМАМИ".
     Откуда  взялся  и  что из  себя  представляет  дьявол?  Библия не  дает
вразумительного ответа на эти вопросы.
     Все  знаменитые  богословы,  начиная  с  Иринея,  занимались  проблемой
дьявола.  Созданный  ими образ великого искусителя олицетворяет Зло. Дьявол,
как его  рисуют идеологи церкви, он  же сатана, он же царь тьмы, князь ада и
великий  искуситель - главный  враг  бога, его соперник и хулитель. Дьявол -
падший ангел, низвергнутый с небес богом за свои низменные пороки  - зависть
и  гордыню,  и   с  тех  пор,  вместе  с  ему  подобными   ангелами-изгоями,
составляющими   его   многочисленное   сатанинское  воинство,  неустанно   и
повсеместно  стремится  переманить на  свою сторону верующих,  завладеть  их
душами. Дьявол  коварен,  жесток, беспощаден, похотлив, безобразен,  он,  по
словам св. Августина, "божья обезьяна". Одновременно он  и  соперник  бога -
величайший  маг,  волшебник  и  чародей,  может  перевоплощаться,  принимать
человеческое   обличье,    испаряться,   преодолевать   мгновенно   огромные
пространства,  предоставлять  "запродавшим  ему душу" грешникам всевозможные
земные  блага и  наделять их "вредительными" способностями. Он  читает мысли
людей,  перемещает их тела с  места на место,  производит на свет монстров и
занимается многими другими преступными и отвратительными делами.
     Если бог, по учению церкви, трехлик, то дьявол многолик, его преступным
ипостасям несть числа. Авторитетнейшие церковные специалисты  по демонологии
инквизиторы Шпренгер  и Инститорис, авторы "Молота ведьм" (1487)  - печально
известного  руководства по  истреблению  ведьм,-  утверждают,  что  человек,
заключивший "пакт"  (он может быть ясно сформулирован  или подразумеваться -
pactum  expressum,  pactum  implicitum) с  дьяволом,  запродавший  ему душу,
становится дьявольским отродьем -  колдуном или ведьмой, способным причинять
вред окружающим, посылать на них всевозможную порчу. "Молот ведьм" Шпренгера
и Инститориса,  опубликованный в конце XV в., это  - по меткому выражению С.
Г. Лозинского  - "роковая книга  средневековья", в которой даются  подробные
инструкции  по  истреблению ведьм  и  детальные описания  их  отвратительных
"преступлений". По сей  день эта  книга - памятник религиозного изуверства и
мракобесия - считается некоторыми богословами кладезем знаний  по колдовству
и ведовству. Священник Монтэгю Соммерс пишет об этом "труде": "Даже те, кому
в  настоящее   время   страницы  этого  энциклопедического  учебника   могут
показаться  фантастическими и  крайне  нереальными, должны признать  глубину
изложения,  неустанную заботу и скрупулезность, с  которыми этот  необъятный
сюжет  трактуется  и   ясно  прослеживается  указанными  авторами  во   всех
ответвлениях   и   тончайших  сложностях"  (Summers   M.  The  Geography  of
Witchcraft. Evanston and New York,  1958,  p.  479).  Но это же "дьявольское
отродье"  способно  не  только  на  вредительские, но и на  весьма  приятные
действия. Оно может  обеспечить любовь, дать красоту, исцелить от бесплодия,
обогатить  чудодейственным способом  тех,  кто  готов  служить  ему  верой и
правдой.  Сатана строго  соблюдает условия  пакта  не из  благородства, а из
расчета, иначе кто бы согласился вступать с ним в соглашение.
     Дьявол,  "доказывают" в "Молоте ведьм" Шпренгер и  Инститорис, способен
принимать вид мужчины  (инкубус - сверху лежащий) и вступать в половую связь
с женщиной или вид женщины (суккубус - лежащий снизу) и отдаваться  мужчине.
Как  поясняет авторитетнейший католический богослов Фома Аквинский  в "Summa
Theologica", когда от совокупления дьявола с женщиной рождаются дети, то они
произошли от семени, которое приобрел дьявол от другого мужчины. Хотя дьявол
толкает верующих к блуду, одна из его  специальностей  - вызывать импотенцию
мужчины.
     Сексуальные козни дьявола - излюбленный  сюжет средневековых богословов
и  инквизиторов. Всевозможными мерзостями  на эту  тему  заполнена  и  книга
"Молот  ведьм",  творчество двух  папских инквизиторов,  одобренная  папской
властью и рекомендованная как руководство в борьбе с  колдунами  и ведьмами.
Только развращенный ум и садизм авторов мог породить это позорное сочинение.
     Некоторые  из богословов утверждали, что бог разрешает дьяволу искушать
человека и предоставляет последнему свободу  выбора. Человек властен принять
или  отвергнуть  посулы искусителя. Отсюда следовал  важный  "теоретический"
вывод: дьявол не способен принуждать, а может лишь побуждать к греху.
     Правда,  во  всей церковной истории  о сатане  и  его могуществе,  как,
впрочем, и  в  других  библейских сказаниях,  критически  настроенный ум мог
найти  немало уязвимых мест. Представлялось непонятным,  как это всемогущий,
вездесущий, всеведущий и  мудрейший  бог вообще мог допустить  существование
сатаны,  как и почему бог не в состоянии  совладать с ним,  почему допускает
существование  ведьм  и  разрешает  совершать  им  различные преступления  и
мерзости, почему ведьмы не  используют связи с дьяволом в  личных интересах,
не  богатеют.  Эти  и  многие  им  подобные  вопросы  немало  смущали  самих
церковников.
     Шпренгер и  Инститорис  утверждали,  что  бог  допускает  околдовывание
невиновных  для того, чтобы возбуждалась  этим  взаимопомощь  в человеческом
обществе  и  чтобы его члены  больше заботились об  уменьшении греха в своей
среде.
     На вопрос, почему  ведьмы  не богатеют,  те  же  инквизиторы  отвечали:
потому что они, по воле демона, готовы за самую незначительную мзду осрамить
и опозорить  творца; а  также  чтобы  своим богатством  не обращать на  себя
внимания.
     Колдуньи, поясняли авторы "Молота ведьм", лишены возможности уничтожать
всех своих  врагов потому, что добрый ангел препятствует им в  этом;  они не
могут  вредить инквизиторам и другим должностным лицам потому, что последние
отправляют обязанности  по общественному правосудию. Шпренгер Я., Инститорис
Г. Молот ведьм.
     В целом  же церковь  не поощряла сомнений. Она  предупреждала верующих,
что  "чрезмерная  пытливость"  не угодна богу,  и  требовала  слепо верить в
мудрость божественного провидения, пути которого неисповедимы...
     Авторитет сатаны,  благодаря его  популяризации церковью,  был особенно
высок  в средние века. Его укреплению всеместно  способствовали  церковники,
без конца  твердившие  о  его могуществе  с  амвона и в  исповедальне.  Само
заклинание,   произносившееся  церковниками   при   "изгнании  дьявола"   из
одержимого, не  могло не вызвать  суеверного  ужаса  перед  отвратительной и
порочной  и  тем   не   менее   могущественной   фигурой   искусителя   рода
человеческого: "Изыди, злой дух, полный кривды и беззакония;
     изыди, исчадие  лжи, изгнанник  из среды ангелов; изыди, змея, супостат
хитрости и бунта; изыди, изгнанник рая,  недостойный  милости божией; изыди,
сын тьмы и вечного подземного огня; изыди, хищный волк, полный невежества;
     изыди, черный демон;  изыди,  дух  ереси, исчадие ада, приговоренный  к
вечному огню; изыди,  негодное животное, худшее из всех существующих; изыди,
вор  и хищник, полный  сладострастия и стяжания;  изыди, дикий кабан и  злой
дух, приговоренный к вечному мучению; изыди, грязный обольститель и пьяница;
изыди, корень всех зол и преступлений; изыди,  изверг рода человеческого..."
Цитируется по: Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм.
     Слушая подобного рода заклинания,  нуждающийся  в  помощи верующий  мог
подумать: "А  не  обратиться  ли мне за поддержкой к  этому  могущественному
персонажу,  перед  которым  трепещет  сама  церковь?"  Русский  психиатр  Н.
Сперанский,  автор интересного исследования о ведьмах и  ведовстве, отмечал,
что   постоянное  запугивание  сатаной  было  чревато   для   церкви  самыми
бедственными  последствиями. "Всякая сила,- писал  Н.  Сперанский,- вызывает
перед собой преклонение, а средневековый католицизм сделал из образа  сатаны
такую  силу, которой в конце концов стала страшиться даже сама создавшая его
римская церковь". Сперанский Н. Ведьмы и ведовство.
     Но без дьявола церковь не могла (и не может) обойтись, так же как и без
бога.  Наличие  дьявола  позволяло  списать на  его  счет  все  человеческие
слабости и мерзости, все недостатки и пороки церкви и самих церковников. Вот
почему последние с пеной у рта всегда доказывали его существование.
     Полемизируя  со  сторонниками здравого  смысла,  считавшими  демонов  и
прочую чертовщину продуктом суеверия темных и невежественных людей (а  таких
здравомыслящих  и во  время  оно  было немало), Фома Аквинский  упрекал их в
безбожии,  "доказывая",  что  демоны  не  только  реально существуют,  но  и
способны  по  "божьему  попущению" вытворять  с  людьми самые  невероятные и
фантастические вещи,  в  том числе перемещать их в мгновение ока на огромные
расстояния. "Некоторые утверждают,-  писал этот  "ангельский доктор" в одном
из  своих трактатов,-  будто бы никакого волшебства  в мире  не  существует,
кроме как  в  представлениях  людей,  относящих  на  его  счет  естественные
явления, причины коих непонятны. Это, однако, противоречит авторитету святых
мужей, которые говорят,  что демоны с божьего  попущения  имеют власть и над
телом и  над воображением  людей,  почему с  их помощью  волшебники и  могут
производить некоторые знамения.
     Возникает же подобное мнение из корня неверия, ибо они  не верят, чтобы
демоны  существовали  где-нибудь, кроме народного воображения. Они  толкуют,
будто человек  относит на счет  демонов страхи,  порождаемые собственной его
головой, и так как при  сильном возбуждении фантазии в чувствах  являются те
образы, о которых думает  человек, то отсюда людям и  кажется иногда,  будто
они видят демонов. Но истинная вера отвергнет это, и мы, следуя ей,  веруем,
что демоны - суть падшие с неба ангелы, что  по тонкости  своей  природы они
способны делать многое, чего мы не можем,  и что есть  люди, наводящие их на
это, которые и называются  вредителями". Цитируется по: Сперанский Н. Ведьмы
и ведовство.
     Фома также утверждал, что "с  божьего попущения демоны  могут волновать
воздух, поднимать ветры и вызывать падение небесного огня".
     Но что Фома  Аквинский! Католическая церковь и во второй половине XX в.
продолжает  утверждать,  что дьявол  существует. "Дьявол-раскольник  все еще
продолжает сеять смуту среди христиан,- читаем мы в одном из номеров за 1966
г.  журнала  доминиканского  ордена  "Люмьер  э  ви".-  Некоторые  христиане
считают, что дьявол смог убедить часть верующих в том, что он не существует,
и это самый его хитрый обман".
     А  в 1968  г.  официальный орган  Ватикана журнал  "Чивильта каттолика"
совершенно  серьезно утверждал, что  сомневаться  в  существовании ангелов и
чертей -  значит  проявлять  дерзость.  "Разумеется,- писал журнал,-  не все
действия ангелов в священных книгах следует понимать текстуально... Но разве
позволительно дойти до полного сомнения относительно существования ангелов и
демонов?  Большинство теологов  ответило бы, что в таком случае подвергается
сомнению одна из религиозных истин".
     Однако  вернемся к средним векам.  Ересь определялась  церковниками как
проповедь  новых  вероучений  и  настойчивое  отстаивание  ошибочных, ложных
религиозных взглядов. Обвиненных в колдовстве никак нельзя было подвести под
такое определение ереси. Ведь колдуны и ведьмы никаких  еретических взглядов
не отстаивали и не проповедовали, хотя и служили дьяволу.
     С точки зрения  церковной еретик тоже был "слугой дьявола" и действовал
по его наущению. Как учил епископ св. Киприян еще в III в., дьявол  является
"созидателем"  любого  церковного  раскола  и любой ереси. Но  в  отличие от
колдуна  и  ведьмы еретик, утверждали церковные идеологи, преследовал  более
грандиозные и опасные цели.
     Он  стремился  ниспровергнуть  господствующий  порядок,  господствующую
церковь,  заменить ее своей собственной - сатанинской - организацией,  в  то
время  как  колдуны  и  ведьмы  таких задач  перед  собой  не  ставили,  они
занимались,  если  можно  так  выразиться, мелким вредительством. Церковь их
осуждала,  наказывала,  однако преследование колдовства  вплоть  до  XIV  в.
никогда  не носило массового  характера.  Дела  о  ведовстве  подлежали  как
светским  судам,  так  и  церковным.  Это были дела  "смешанной  юрисдикции"
(delictum  mixti  tori). Более того,  в  первые  два столетия  существования
инквизиции  папы римские неоднократно  пресекали ее попытки  подчинить своей
юрисдикции эти дела, подчеркивая  их второстепенный характер и предупреждая,
что  такие  дела только  излишне  загрузят  ее  и воспрепятствуют выполнению
непосредственных ее функций по преследованию ереси.
     Так, в 1260 г. папа Александр IV предупреждал инквизиторов: "Порученное
вам дело  веры  настолько  важно, что вам  не  следует  отвлекаться от  него
преследованием  другого  рода  преступлений.  Поэтому  дела   о  гаданье   и
колдовстве надобно вести инквизиционным порядком только в тех случаях, когда
они определенно отзываются ересью;
     во всех  же прочих случаях их надо оставлять  за учрежденными  для того
ранее судами". Цитируется по: Сперанский Н. Ведьмы и ведовство.
     Чтобы   колдовство   и  ведовство  превратились  в   объект   массового
преследования и стали подсудными инквизиции, они должны  были в свою очередь
превратиться в  ересь  - "явно запахнуть ересью" (haeresim manifesto sapis).
Наличие  "пакта с дьяволом" еще не превращало колдуна или ведьму в еретиков,
так  как  отсутствовал  важнейший  элемент,  без  которого  церковь  считала
немыслимой ересь,-  тайная,  заговорщицкая организация.  Ее не было,  но  ее
создали,  вернее, выдумали  инквизиторы.  Умудренные опытом,  они знали, что
еретиков без организации не бывает. Ведьмы и  колдуны, утверждала  церковь -
воины сатаны,  значит,  принадлежат к  "сатанинскому  воинству", к "синагоге
сатаны". Доказательством же существования "синагоги сатаны" для извращенного
ума инквизиторов являлись мифические "шабаши ведьм". Раз была выработана эта
"гениальная" схема, то подтвердить ее не представляло особого  труда.  Любой
инквизитор  с  помощью  палача  мог заставить  любую  женщину  признаться  в
принадлежности к "синагоге сатаны" и в участии в шабашах и на этом основании
осудить ее за ересь и бросить в костер.
     По  мере укрепления инквизиции в  различных странах христианского  мира
она все чаще начинает привлекать к суду "колдунов" и "колдуний", выколачивая
из них угрозами и пытками все более чудовищные признания о сговоре с сатаной
и  в совершении кощунственных, еретических и  позорнейших  деяний и  всякого
рода  гнуснейших  преступлений. В  1324 г.  в  Ирландии  францисканец Ричард
Ледредом  судил по обвинению  в колдовстве 12  человек-  семь женщин  и пять
мужчин. Они обвинялись в том,  что отреклись от Христа, оскверняли таинства,
приносили жертвы дьяволу, который являлся перед ними то в образе  мавра,  то
черной  собаки, то  кота,  распутничали с  ним и  его  дружками.  Обвиняемые
Семинарская и святоотеческая библиотеки

Предыдущая || Вернуться на главную || Следующая