 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
удовольствие -- это текст, приносящий удовлетворение, запол- няющий нас без остатка, вызывающий эйфорию; он идет от культуры, не порывает с нею и связан с практикой комфорта- бельного чтения. Текст-наслаждение -- это текст, вызывающий чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоск- ливости); он расшатывает исторические, культурные, психологи- ческие устои читателя, его привычные вкусы, ценности, воспо- 175 минания, вызывает кризис в его отношениях с языком" (там же, с. 471). В конечном счете речь идет о двух способах чтения: пер- вый из них напрямик ведет "через кульминационные моменты интриги; этот способ учитывает лишь протяженность текста и не обращает никакого внимания на функционирование самого язы- ка" (там же, с. 469-470; в качестве примера приводится твор- чество Жюля Верна); второй способ чтения "побуждает смако- вать каждое слово, как бы льнуть, приникать к тексту; оно и вправду требует прилежания, увлеченности... при таком чтении мы пленяемся уже не объемом (в логическом смысле слова) текста, расслаивающегося на множество истин, а слоистостью самого акта означивания" (там же, с. 470). Естественно, такое чтение требует и особенного читателя: "чтобы читать современ- ных авторов, нужно не глотать, не пожирать книги, а трепетно вкушать, нежно смаковать текст, нужно вновь обрести досуг и привилегию читателей былых времен -- стать аристократиче- скими читателями" (выделено автором -- И. И.) (там же). Перед нами уже вполне деконструктивистская установка на "неразрешимость" смысловой определенности текста и на свя- занную с этим принципиальную "неразрешимость" выбора чита- теля перед открывшимися ему смысловыми перспективами тек- ста, -- читателя, выступающего в роли не "потребителя, а про- изводителя текста" (Барт, 89, с. 10): "Вот почему анахроничен читатель, пытающийся враз удержать оба эти текста в поле своего зрения, а у себя в руках -- и бразды удовольствия, и бразды наслаждения; ведь тем самым он одновременно (и не без внутреннего противоречия) оказывается причастен и к культуре с ее глубочайшим гедониз- мом (свободно проникающим в него под маской "искусства жить", которому, в частности, учили старинные книги), и к ее разрушению: он испытывает радость от устойчивости собствен- ного я (в этом его удовольствие) и в то же время стремится к своей погибели (в этом его наслаждение). Это дважды расколо- тый, дважды извращенный субъект" (10, с. 471-472). Барт далек от сознательной мистификации, но, хотел он того или нет, конечный результат его манипуляций с понятием "текста" как своеобразного энергетического источника, его сбив- чивых, метафорических описаний этого феномена, его постоян- ных колебаний между эссенциалистским и процессуальным по- ниманием текста -- неизбежная мистификация "текста", лишен- ного четкой категориальной определенности. Как и во всем, да простят мне поклонники Барта, он и здесь оказался гением того, что на современном элитарном жаргоне называют маргинально- стью как единственно достойным способом существования. Роль Барта и Кристевой в создании методологии нового типа анализа художественного произведения состояла в опосре- довании между философией постструктурализма и его де- конструктивистской литерату- роведческой практикой. Они стали наиболее влиятельными представителями первого ва- рианта деконструктивистского анализа. Однако даже и у Барта он еще не носил чисто литературоведческого характера: он, если можно так выразиться, был предназначен не для выяснения конкретно литературно- эстетических задач, его волновали вопросы более широкого мировоззренческого плана: о сущности и природе человека, о роли языка, проблемы социально-политического характера. Ра- зумеется, удельный вес философско-политической проблематики, как и пристрастия к фундаментально теоретизированию у Барта и Кристевой мог существенно меняться в различные периоды их деятельности, но их несомненная общественная ангажирован- ность представляет собой резкий контраст с нарочитой аполи- тичностью йельцев (правда, и этот факт в последнее время берется под сомнение такими критиками, как Терри Иглтон и Э. Кернан; 169, 257). Французская теория и американская практика Почему же все-таки потребовалось вмешательство амери- канского де конструктивизма, чтобы концепции французских постструктуралистов стали литературной теорией? Несомненно, ближе всех к созданию чисто литературной теории был Барт, но однако и он не дал тех образцов постструктуралистского (деконструктивистского) анализа, которые послужили бы при- мером для массового подражания. К тому же лишь значитель- ное упрощение философского контекста и методологии самого анализа сделало бы его доступным для освоения широкими слоями литературных критиков. В конечном счете методика текстового анализа оказалась слишком громоздкой и неудобной, в ней ощущался явный избы- ток структуралистской дробности и мелочности, погруженной в море уже постструктуралистской расплывчатости и неопределен- ности (например, подчеркнуто интуитивный характер сегмента- ции на лексии, расплывчатость кодов). Заметим в заключение: интересующий нас период в исто- рии телькелизма, т. е. период становления литературоведческого ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 175 постструктурализма в его первоначальном французском вариан- те, отличался крайней, даже экзальтированной по своей фразео- логии политической радикализацией теоретической мысли. Фак- тически все, кто создавал это критическое направление, в той или иной мере прошли искус маоизма. Это относится и к Фуко, и к Кристевой с Соллерсом, и ко многим, многим другим. По- жалуй, лишь Деррида его избежал. Очевидно поэтому он и смог столь безболезненно и органично вписаться в американский духовно-культурный контекст, где в то время царил совершенно иной политический климат. Подчеркнутая сверхполитизированность французских кри- тиков приводила неизбежно к тому, что чисто литературоведче- ские цели оттеснялись иными -- прежде всего критикой буржу- азного сознания и всей культуры как буржуазной (причем даже авангардный "новый роман" с середины 60-х г. г. перестал удовлетворять контркультурные претензии телькелистов, вклю- чая и самого Барта, к искусству, с чем связано отчасти появле- ние "нового нового романа" ). Политизированность телькелистов и привела к тому, что телькелистский постструктурализм был воспринят весьма сдер- жанно в западном литературоведческом мире, пожалуй, за ис- ключением английских киноведов, группировавшихся вокруг журнала "Скрин". При том, что и Барт, и Кристева дали при- меры постструктуралистского литературоведческого анализа, увлеченность нелитературными проблемами помешала француз- ским критикам создать методику нового анализа в ее чистом виде, не отягощенную слишком определенными идеологическими пристрастиями. Процесс "идеологического отсеивания" был осу- ществлен в американском деконструктивизме, последователи которого выработали свою методологию подхода к художествен- ному произведению, сознательно отстраняясь (насколько это было возможно) от критической практики своих французских коллег-телькелевцев и через их голову обращаясь к деконструк- тивистской технике Дерриды. В определенном смысле можно сказать, что без американского деконструктивизма постструкту- рализм не получил бы своего окончательного оформления в виде конкретной практики анализа. Американский вариант Дeкoнстpуктивизма: практика деконтрукции и Йельская школа Окончательно деконструктивизм как литературно- критическая методология и практика анализа художественного текста сложился в США, в первую очередь под воздействием так называемой "Йельской школы" (П. де Ман, Дж. X. Мил- лер, Дж. Хартман и X. Блум). Причем все они, за исключени- ем Блума, работали в самом тесном контакте с Ж. Дерридой и фактически являются его учениками и последователями. Назы- вая деконструктивизм литературно-критической практикой пост- структурализма, необходимо оговориться, что эта практика была таковой лишь постольку, поскольку она представляет собой литературоведческую разработку общей теории постструктура- лизма ии, по сути выступает как теория литературы. Можно без преувеличения оказать, что деконструктивизм на протяжении всех 80-х годов был самым влиятельным литературным критиче- ским направлением (прежде всего в США), да и сейчас про- должает сохранять свое значение, несмотря на явно усиливаю- щиеся протесты части критиков против его засилья. В немалой степени это объясняется и быстрой экспансией деконструктиви- стских идей в самые различные сферы гуманитарных и общест- венных наук (социологию, политологию, историю, философию, теологию и т. д. ). Американский деконструктивизм постепенно формировался на протяжении 70-х г. г. (особенно интенсивно этот процесс шел со второй половины десятилетия) в ходе активной перера- ботки идей французского постструктурализма с позиций нацио- нальных традиций американского литературоведения с его прин- ципом "тщательного прочтения", и окончательно сформировался с появлением в 1979 г. сборника статей Ж. Дерриды, П. де 177 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ Мана, X. Блума, Дж. Хартмана и Дж. X. Миллера "Деконструкция и критика" (127), получившего название "Йельского манифеста", или "манифеста Йельской школы", по- скольку все его американские авторы в то время работали в Йельском университете. Помимо собственно Йельской школы -- самого влиятель- ного и авторитетного направления в данном критическом тече- нии в нем выделяют также "герменевтический деконструкти- визм" (У. Спейнос, Дж. Риддел, П. Бове, Д. О'Хара, Д. К. Хой, иногда к ним причисляют франко-американца Р. Гаше) (362, 338, 105, 238), очень популярный в 80-е годы "левый деконструктивизм" (Ф. Джеймсон, Ф. Лентриккия, Дж. Бренкман, М. Рьян и др. ) (246, 295, 109, 346), близкий по своим социологически-неомарксистским ориентациям англий- скому постструктурализму (С. Хит, К. МакКейб, К. Белей, Э. Истхоуп) (232, 306, 97, 170), а также "феминистскую кри- тику" (Г. Спивак, Б. Джонсон, Ш. Фельман, Ю. Кристеву, Э. Сиксу, Л. Иригарай, С. Кофман и др. ) (250, 172, 263, 121, 241, 261). "Деконструкция" Однако в данном разде- ле основное внимание будет уделено Йельской школе, ибо именно ее теоретиками было обосновано ключевое понятие течения -- деконструкция (или, что вернее, предложен ее наи- более популярный среди критиков вариант) и разработан тот понятийный аппарат, который лег в основу практически всех остальных версий литературоведческого деконструктивизма. И прежде чем перейти к обзору деконструктивизма, необходимо остановиться на самом понятии "деконструкции", по имени ко- торого он получил свое название. Сам термин "деконструкция" был предложен М. Хайдег- гером, введен в оборот в 1964 г. Ж. Лаканом и теоретически обоснован Ж. Дерридой. Английский литературовед Э. Истхоуп выделяет пять типов деконструкции: "1. Критика, ставящая перед собой задачу бросить вызов реалистическому модусу, в котором текст стремится натурализо- ваться, демонстрируя свою актуальную сконструированность, а также выявить те средства репрезентации, при помощи которых происходит порождение репрезентируемого ("Целью деконст- рукции текста должно быть изучение процесса его порождения", Белси К., 97, с. 104). 2. Деконструкция в понимании Фуко -- процедура для обнаружении интердискурсивных зависимостей дискурса 19. 3. Деконструкция в духе "левого деконструктивизма" -- проект уничтожения категории "Литература" посредством выяв- ления дискурсивных и институциональных практик, которые ее поддерживают. 4. Американская Деконструкция -- набор аналитических приемов и критических практик, восходящих в основном к про- чтению Дерриды Полем де Маном; эти практики призваны показать, что любой текст всегда отличается от самого себя в ходе его критического прочтения, чей (прочтения) собственный текст (т. е. текст уже читателя -- И. И.) благодаря самореф- лексивной иронии приводит к той же неразрешимости и апории. 5. Дерридеанская Деконструкция, представляющая собой анализ традиционных бинарных оппозиций, в которых левосто- ронний термин претендует на привилегированное положение, отрицая притязание на такое же положение со стороны право- стороннего термина, от которого он зависит. Цель анализа здесь состоит не в том, чтобы поменять местами ценности бинарной оппозиции, а скорее в том, чтобы нарушить или уничтожить их противостояние, релятивизировав их отношения" (170, с. 187- 188). Следует отметить, что сама по себе Деконструкция никогда не выступает как чисто техническое средство анализа, а всегда предстает своеобразным деконструктивно-негативным познава- тельным императивом "постмодернистской чувствительности". Обосновывая необходимость деконструкции, Деррида пишет: "В соответствии с законами своей логики она подвергает критике не только внутреннее строение философем, одновремен- но семантическое и формальное, но и то, что им ошибочно при- писывается в качестве их внешнего существования, их внешних условий реализации: исторические формы педагогики, экономи- ческие или политические структуры этого института. Именно потому, что она затрагивает основополагающие структуры, "материальные" институты, а не только дискурсы или означаю- ______________________ 19 Имеется в виду концепция М. Фуко о неосознаваемой зависимости любого дискурса от других дискурсов. Фуко утверждает, что любая сфера знания -- наука, философия, религия, искусство -- вырабатывает свою дискурсивную практику, единолично претендующую на владение истиной, но на самом деле заимствующую свою аргументацию от дискурсивных практик других сфер знания. Более подробно см. об этом в разделе о Фуко. 179 щие репрезентации 20, Деконструкция и отличается всегда от простого анализа или "критики" (145, с. 23-24). Необходимо при этом иметь в виду, что действительность у Дерриды всегда опосредована дискурсивной практикой; факти- чески для него в одной плоскости находятся как сама действи- тельность, так и ее рефлексия. Деррида постоянно пытается стереть грани между миром реальным и миром, отраженным в сознании людей; по логике его деконструктивистского анализа экономические, воспитательные и политические институты вы- растают из "культурной практики", установленной в философ- ских системах, что, собственно, и служит материалом для опера- ций по деконструкции. Этот материал понимается как "традиционные метафизические формации", выявить иррацио- нальный характер которых и составляет задачу деконструкции. В "Конфликте факультетов" Деррида пишет: "То, что несколько поспешно было названо деконструкци- ей, не является, если это имеет какое-либо значение, специфиче- ским рядом дискурсивных процедур; еще в меньшей степени оно является правилом нового герменевтического метода, который "работает" с текстами или высказываниями под прикрытием какого-либо данного и стабильного института. Это менее всего способ занять какую-либо позицию во время аналитической процедуры относительно тех политических и институциональных структур, которые делают возможными и направляют наши практики, нашу компетенцию, нашу способность их реализовать. Именно потому, что она никогда не ставит в центр внимания лишь означаемое содержание, Деконструкция не должна быть отделима от этой политико-институциональной проблематики и должна искать новые способы установления ответственности, исследования тех кодов, которые были восприняты от этики и политики" (156, с. 74) В этом эссе, название которого позаимствовано от одно- именной работы Канта, речь идет о взаимоотношении с государ- ственной властью "факультета" философии, как и других "факультетов": права, медицины и теологии. Постструктуралист- ское представление о власти как о господстве ментальных структур, предопределяющих функционирование общественного сознания, ставит тут акцент на борьбе авторитетов государст- венных и университетских структур за влияние над обществен- ____________________ 20 Т. е. вторичные, по Лотману, моделирующие системы: искусство, раз- личные виды эпистем, философем, социологом и т. п., которые складыва- ются в разных общественно-гуманитарных и естественных науках текущего момента. ным сознанием. Кроме того, типичное для постструктуралист- ского мышления постоянное гипостазирование мыслительных феноменов в онтологические сущности, наделяемые самостоя- тельным существованием, приводит к тому, что такие понятия, как "власть", "институт", "институция", "университет", приобре- тают мистическое значение самодовлеющих сил, живущих авто- номно и непонятным для человека образом влияющих на ход его мыслей, а, следовательно, и на его поведение. Практика декон- струкции и предназначена для демистификации подобных фан- томов сознания. Если французские постструктуралисты, как правило, дела- ют предметом своего деконструктивного анализа широкое поле "всеобщего текста", охватывающего в пределе весь "культурный интертекст" не только литературного, но и философского, социо- логического. юридического и т. д. характера, то у американских деконструктивистов заметен сдвиг от философски-антро- пологических вопросов к практическим вопросам анализа худо- жественного произведения. Специфика американской адаптации Американских деконст- руктивистов нельзя представ- лять как безоговорочных по- следователей Дерриды и верных сторонников его "уче- ния" . Да и сами американ- ские дерридеанцы довольно часто говорят о своем несогласии с Дерридой. В первую очередь это относится к X. Блуму и недавно умершему П. де Ману. Однако за реальными или официально прокламируемыми разли- чиями все же видна явная методологическая и концептуальная преемственность. Несомненно, что американские деконструкти- висты отталкиваются от определенных положений Дерриды, но именно отталкиваются, и в их интерпретации "дерридеанство" приобрело специфически американские черты, поскольку перед ними стояли и стоят социально-культурные цели, по многим параметрам отличающиеся от тех, которые преследует француз- ский исследователь. Любопытна английская оценка тех причин, по которым теория постструктурализма была трансформирована в Америке в деконструктивизм. Сэмюэл Уэбер связывает это со специфиче- ски американской либеральной традицией, развивавшейся в условиях отсутствия классовой борьбы между феодализмом и капитализмом, в результате чего она совершенно по-иному, нежели в Европе, относится к конфликту: "она делегитимирует конфликт во имя плюрализма" (377, с. 249). Таким образом, 181 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ "плюрализм допускает наличие сосуществующих, даже конкури- рующих интерпретаций, мнений или подходов; он, однако, не учитывает тот факт, что пространство, в котором имеются дан- ные интерпретации, само может считаться конфликтным" (там же). Здесь важно отметить, что постулируемое им прост- ранство" Уэбер называет "институтом" или "институцией", по- нимая под этим не столько социальные институты, сколько порождаемые ими дискурсивные практики и дискурсивные фор- мации. Таким образом, подчеркивает Уэбер, американская на- циональная культура функционирует как трансформация дискур- сивного конфликта, представляя его как способ чисто личност- ной интерпретации, скорее еще одного конкурирующего выра- жения автономной субъективности, нежели социального проти- воречия; короче говоря, редуцирует социальное бытие до формы сознания. Разумеется, это всего лишь точка зрения английского пост- структуралиста, высказанная им в рецензии на книгу Джейм- сона "Политическое бессознательное" (246), и она в большей степени характеризует социальную заостренность сознания самих английских постструктуралистов, чем такое далеко не однознач- ное понятие, как американская либеральная традиция. Тем не менее в замечании Уэбера есть зерно истины; по крайней мере, оно верно подмечает склонность этой традиции к "статическому универсализму". Работы Дерриды, Лакана, Фуко и других, переселившись на американскую почву, стали объектом этой либеральной универсализации и были, как пишет Уэбер, "очищены от конфликтных и стратегических элементов, представ в виде отдельных самостоятельных методологий" (там же). Об этом заявил сам Деррида, хотя и довольно осторожно, на коллоквиуме в Серизи, проходившем летом 1980 г. В ответ на вопрос о "политических последствиях" "американского про- чтения" его концепций, Деррида сказал, что существует опреде- ленный риск упрощения его методологии (в чем признаются и сами американцы), более того, "институционализация того кри- тического направления, которое берет свое начало в моих рабо- тах, не корректирующая себя ни практикой, ни истинным обос- нованием, может способствовать формированию институционной замкнутости, служащей доминирующим политическим и эконо- мическим интересам" (176, с. 529). Как всегда, понятийный аппарат Дерриды сугубо контекстуален и непонятен без коммен- тариев. Любая "институционная замкнутость" (une cloture institutionnelle). с точки зрения французского ученого, по своей природе -- феномен ложного сознания, проявление поначалу всегда неосознаваемого влияния идеологии, направленной на стабилизацию соответствующей ей системы, т. е. господствую- щего социального порядка. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и требования рече- вого этикета, обязывающего к определенным условностям фра- зеологии леворадикального гошизма, традиционно более звонкой на берегах Сены, чем на американском побережье Атлантики. Но факт остается фактом: Деррида, по крайней мере в кругу своих французских поклонников, был вынужден провести де- маркационную линию между собой и американскими деконст- руктивистами. Необходимо отметить, что литературный дискурс (лите- ратурный язык) для Дерриды всего лишь один из многих дру- гих дискурсов (философский, научный и т. д. ), которые он изучает, и литература им рассматривается всего лишь в качестве самого удобного полигона для демонстрации своих положений, -- в то время как американские деконструктивисты гораздо непосредственнее выходят на художественную литературу. Кон- кретика анализа часто вынуждает их договаривать то, от чего Дерриду в известной мере спасает несравнимо более высокий уровень философской культуры и владения искусством диалек- тики (чтобы не сказать софистики), дающий ему возможность постоянно сохранять надежную степень двусмысленности в подходе к кардинальным вопросам философии. И то, что у Дерриды можно вывести лишь на основе внимательного анали- за, у его американских учеников лежит на поверхности. Характеризуя процесс адаптации идей Дерриды де Маном и Миллером, который в общем демонстрирует различие между французским постструктурализмом и американским деконструк- тивизмом, В. Лейч отмечает: "Эволюция от Дерриды к де Ману и далее к Миллеру проявляется как постоянный процесс суже- ния и ограничения проблематики. Предмет деконструкции меня- ется: от всей системы западной философии он редуцируется до ключевых литературных и философских текстов, созданных в послевозрожденческой континентальной традиции, и до основ- ных классических произведений английской и американской литературы XIX и XX столетий. Утрата широты диапазона и смелости подхода несомненно явилась помехой для создаваемой истории литературы. Однако возросшая ясность и четкость изложения свидетельствуют о явном прогрессе и эффективности применения новой методики анализа" (294, с. 52). Иными словами, анализ стал проще, доступнее, нагляднее и завоевал широкое признание сначала среди американских, а затем и западно-европейских литературоведов. Эту "доступную 183 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ практику" деконструктивистского анализа Йельского образца создал на основе теоретических размышлений де Мана, а через его посредство и Дерриды, Хиллис Миллер. В своей книге "Деконструктивная критика" (1983) (294) В. Лейч назвал его ведущим литературным критиком (там же, с. 52) деконструкти- визма и в своей фундаментальной исторической монографии "Американская литературная критика" (1988) (293) в принципе подтвердил эту характеристику, хотя, как и раньше, не скрыл своего снисходительного отношения к Миллеру, считая его по- зицию уязвимой для "обвинений в редукционизме, неоригиналь- ности, вторичности и узости практической критики" (294, с. 52). И, пожалуй, с этим трудно не согласиться. Более того, в своих программных заявлениях глава Йель- ской школы Поль де Ман вообще отрицает, что занимается теорией литературы, -- утверждение, далекое от истины, но крайне показательное для той позиции, которую он стремится занять. Как пишет об этом Лейч, "Де Ман тщательно избегает открытого теоретизирования о концепциях критики, об онтоло- гии, метафизике, семиологии, антропологии, психоанализе или герменевтике. Он предпочитает практиковать тщательную тек- стуальную экзегезу с крайне скупо представленными теоретиче- скими обобщениями. "Мои гипотетические обобщения, -- заяв- ляет де Ман в Предисловии к "Слепоте и проницательности" (1971), -- отнюдь не имеют своей целью создание теории кри- тики, а лишь литературного языка как такового" (140, с. 8). Свою приверженность проблемам языка и риторики и нежела- ние касаться вопросов онтологии и герменевтики он подтвердил в заключительном анализе "Аллегорий прочтения" (1979): "Главной целью данного прочтения было показать, что его ос- новная трудность носит скорее лингвистический, нежели онто- логический или герменевтический характер"; по сути дела, спе- цифичная цель прочтения в конечном счете -- демонстрация фундаментального "разрыва между двумя риторическими кода- ми" (Де Ман, 139, с. 300) (Лейч, 294, с. 46). Очевидно, стоит привести характеристику аргументативной манеры де Мана, данную Лейчем, поскольку эта манера в зна- чительной степени предопределила весь "дух" Йельской школы: "В обоих трудах Поль де Ман формулирует идеи в процессе прочтения текстов; в результате его литературные и критические теории большей частью глубоко запрятаны в его работах. Он не делает никаких программных заявлений о своем деконструктиви- стском проекте. Проницательный, осторожный и скрытный, временами непонятный и преднамеренно уклончивый, де Ман в своей типичной манере, тщательной и скрупулезной, открывает канонические тексты для поразительно захватывающего и ори- гинального прочтения" (294, с. 48-49). Можно сказать, что американскими деконструктивистами из всего учения Дерриды была воспринята одна лишь его мето- дика текстуального анализа, а вся его философская проблемати- ка в основном осталась за пределами их интересов. Различные элементы философии французского ученого, разумеется, усваи- вались и брались на вооружение американскими литературове- дами, но, как правило, лишь для того, чтобы подкрепить прини- маемую ими практику анализа. Основное различие между французским вариантом "практического деконструктивизма" (тем, что мы здесь, вполне сознавая условность этого понятия, называем "телькелевской практикой анализа") и американским деконструктивизмом, оче- видно, следует искать в акцентированно нигилистическом отно- шении первого к тексту, в его стремлении прежде всего разру- шить иллюзорную целостность текста, в исключительном внима- нии к "работе означающих" и полном пренебрежении к означае- мым. Для американских деконструктивистов данный тип анализа фактически представлял лишь первоначальный этап работы с текстом, и их позиция в этом отношении не была столь катего- ричной. В этом, собственно, телькелисты расходились не только с американскими деконструктивистами, но и с Дерридой, кото- рый никогда в принципе не отвергал и "традиционное прочте- ние" текстов, призывая, разумеется, "дополнить" его "обязательной деконструкцией" . Американская практика деконструкции Как же конкретно осу- ществляется практика декон- струкции текста и какую цель она преследует? Дж. Каллер, суммируя, не без некоторой тенденции к упрощению, об- щую схематику деконструктивистского подхода к анализируемо- му произведению, пишет: "Прочтение является попыткой понять письмо, определив референциальный и риторический модусы текста, например, переводя фигуральное в буквальное и устраняя препятствия для получения связного целого. Однако сама конструкция текстов -- особенно литературных произведений, где прагматические контексты не позволяют осуществить надежное разграничение между буквальным и фигуральным или референциальным и нереференциальным, -- может блокировать процесс понимания" (124, с. 81). 185 Разумеется, данная характеристика деконструктивизма представляет собой сильно рационализированную версию ирра- циональной по самой своей сути критической практики, по- скольку именно исследованием этого "блокирования процесса понимания", собственно, и заняты деконструктивисты. И поэто- му на первый план у них выходит не столько понимание прочи- тываемых текстов, сколько человеческое непонимание, запечат- ленное в художественном произведении. Сверхзадача деконст- руктивистского анализа состоит в демонстрации неизбежности "ошибки" любого понимания, в том числе и того, которое пред- лагает сам критик-деконструктивист. "Возможность прочтения, -- утверждает де Ман, -- никогда нельзя считать само собой разумеющейся" (139, с. 131), поскольку риторическая природа языка "воздвигает непреодолимое препятствие на пути любого прочтения или понимания" (140, с. 107). Деконструктивисты, как правило, возражают против понимания деконструкции как простой деструкции, как чисто негативного акта теоретического "разрушения" анализируемого текста. "Деконструкция, -- под- черкивает Дж. X. Миллер, -- это не демонтаж структуры текста, а демонстрация того, что уже демонтировано" (319, с. 341). Тот же тезис отстаивает и Р. Сальдивар, обосновывая свой анализ романа "Моби Дик" Мелвилла: "Деконструкция не означает деструкции структуры произ- ведения, не подразумевает она также и отказа от имеющихся в наличии структур (в данном случае структур личности и при- чинности), которые она подвергает расчленению. Деконструкция -- это демонтаж старой структуры, предпринятый с целью показать, что ее претензии на безусловный приоритет являются всего лишь результатом человеческих усилий и, следовательно, могут быть подвергнуты пересмотру. Деконструкция не способ- на эффективно добраться до этих важных структур, предвари- тельно не обжив их и не позаимствовав у них для анализа все их стратегические и экономические ресурсы. По этой причине процесс деконструкции -- всего лишь предварительный и стра- тегически привилегированный момент анализа. Деконструкция никоим образом не предполагает своей окончательности и явля- ется предварительной в той мере, в какой она всегда должна быть жертвой своего собственного действия. Эти предостере- гающие замечания, естественно, относятся и к моему прочтению, которое следует рассматривать скорее как момент, а не конеч- ный пункт в прочтении романа Мелвилла" (349, с. 150). Поль де Ман: риторичность литературного языка и "слепота критики" Самый авторитетный представитель американского деконструктивизма П. де Май, как и Деррида, исходит из тезиса о "риторическом ха- рактере" литературного язы- ка, что, якобы, в обязатель- ном порядке предопределяет аллегорическую форму любого "беллетризированного повест- вования". При этом литературному языку придается статус чуть ли не живого, самостоятельного существа. Отсюда и соответст- вующее описание "жизни текста". По мере того, как текст вы- ражает присущий только ему особый модус написания, он заяв- ляет о необходимости делать это косвенно, фигуральным спосо- бом, зная, что его объяснение будет неправильно понято, если будет воспринято буквально. Объясняя свою "риторичность", текст тем самым как бы постулирует необходимость своего соб- ственного неправильного прочтения, т. е. он знает и утверждает, что будет понят превратно: "Он рассказывает историю аллего- рии своего собственного непонимания" (140, с. 136). Он может рассказать эту историю только как вымысел, зная, что вымысел будет принят за факт, а факт за вымысел. Такова якобы неиз- бежно амбивалентная природа литературного языка. Таким образом, де Ман делает вывод об имманентной от- носительности и ошибочности любого литературного и критиче- ского текста и на этом основании отстаивает принцип субъек- тивности интерпретации литературного произведения, субъектив- ности, отнюдь не устраняемой требованием понимать язык ана- лизируемого произведения на основе его собственных, т. е. не- зависимых от интерпретатора понятий. Ошибочность как тако- вая не только принципиально заложена, по де Ману, в критиче- ском методе, но и возводится в степень его достоинства: "Слепота критика -- необходимый коррелят риторической при- роды литературного языка" (там же, с. 141). Отсюда логическое заключение американского исследовате- ля: "Поскольку интерпретация не что иное, как возможность ошибки, то, заявляя, что некоторая степень слепоты заложена в специфике всей литературы, мы также утверждаем абсолютную независимость интерпретации от текста и текста от интерпрета- ции" (там же). В результате критику де Ман рассматривает "как способ размышления о парадоксальной эффективности ослепленного видения, которое должно быть исправлено при помощи приме- 187 ДЕКОНСТРУКТИБИЗМ ров интуитивной проницательности, представляющих это виде- ние" (там же, с. 116). Учитывая заявленный выше тезис о принципиальной ошибочности всякого толкования, положитель- ное решение этой задачи кажется маловероятным. Джон Хиллис Миллер: читатель как источник смысла Другой американский по- следователь Дерриды, Джон Хиллис Миллер, утверждает: "Чтение произведения влечет за собой его активную интерпретацию со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением по той или иной причине и налагает на него определенную схему смыс- ла"; "само существование бесчисленных интерпретаций любого текста свидетельствует о том, что чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, но вкладыванием смысла в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла" (320, с. 12). "Изучение литературы несомненно должно прекра- тить воспринимать как само собой разумеющуюся миметическую референциальность литературы. Строго говоря, подобная литера- турная дисциплина должна перестать быть исключительно ре- пертуаром идей, тем и разнообразия человеческой психологии. Ей скорее следует стать одновременно филологией, риторикой и исследованием эпистемологии тропов" (318, с. 411). В противовес практике "наивного читателя" Деррида пред- лагает критику отдаться "свободной игре активной интерпрета- ции" , ограниченной лишь рамками конвенции общей текстуаль- ности. Подобный подход, лишенный "руссоистской ностальгии" по утраченной уверенности в смысловой определенности анали- зируемого текста, якобы открывает перед критиком "бездну" возможных смысловых значений. Это и есть то "ницшеанское УТВЕРЖДЕНИЕ -- радостное утверждение свободной игры мира без истины и начала", которое дает "активная интерпрета- ция" (159, с. 264). Роль деконструктивистского критика, по мнению Дж. Эт- кинса, сводится в основном к попыткам избежать внутренне присущего ему, как и всякому читателю, стремления навязать тексту свои смысловые схемы, свою "конечную интерпретацию", единственно верную и непогрешимую. Он должен деконструи- ровать эту "жажду власти", проявляющуюся как в нем самом, так и в авторе текста, и отыскать тот "момент" в тексте, где прослеживается его смысловая двойственность, диалогическая природа, внутренняя противоречивость. "Деконструктивистский критик, следовательно, ищет мо- мент, когда любой текст начнет отличаться от самого себя, вы- ходя за пределы собственной системы ценностей, становясь неопределимым с точки зрения своей явной системы смысла" (70, с.139). Деконструктивисты пытаются доказать, что любой системе художественного мышления присущ "риторический" и "метафи- зический" характер. Предполагается, что каждая система, осно- ванная на определенных мировоззренческих предпосылках, т. е., по деконструктивистским понятиям, на "метафизике", якобы является исключительно "идеологической стратегией", "рито- рикой убеждения", направленной на читателя. Кроме того, ут- верждается, что эта риторика всегда претендует на то, чтобы быть основанной на целостной системе самоочевидных истин-ак- сиом. Деконструкция призвана не разрушить эти системы аксиом, специфичные для каждого исторического периода и зафиксиро- ванные в любом художественном тексте данной эпохи, но преж- де всего выявить внутреннюю противоречивость любых аксиома- тических систем, понимаемую в языковом плане как столкнове- ние различных "модусов обозначения". Обозначаемое, т. е. внеязыковая реальность, мало интересует деконструктивистов, поскольку последняя сводится ими к мистической "презентности"-наличности, обладающей всеми признаками вре- менной проходимости и быстротечности и, следовательно, по самой своей природе лишен - ной какой-либо стабильности и вещности. Авторитет письма и относительность "истины" Познавательный реляти- визм деконструктивистов зас- тавляет их с особым внимани- ем относиться к проблеме "авторитета письма", так как "письмо" в виде текстов лю- бой исторической эпохи является для них единственной конкрет- ной данностью, с которой они имеют дело. "Авторитет" харак- теризуется ими как специфическая власть языка художествен- ного произведения, способного своими внутренними, чисто рито- рическими средствами создавать самодовлеющий "мир дискур- са". Этот "авторитет" текста, не соотнесенный с действительно- стью, обосновывается исключительно "интертекстуально", т. е. авторитетом других текстов. Иначе говоря, имеющимися в ис- следуемом тексте ссылками и аллюзиями на другие тексты, уже 189 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ приобретшие свой "авторитет" в результате закрепившейся в рамках определенной культурной среды традиции воспринимать их как источник безусловных и неоспоримых аксиом. В конеч- ном счете, "авторитет" отождествляется с риторикой, посредст- вом которой автор любого анализируемого текста и создает специфическую "власть письма" над сознанием читателя. Однако эта власть крайне относительна и любой писатель, по мысли деконструктивистов, ощущая ее относительность, все время испытывает, как пишет Э. Сейд, чувство смущения, раз- дражения, досады, вызванное "осознанием собственной дву- смысленности, ограниченности царством вымысла и письма" (348, с. 84). Р. Флорес посвятил этой проблеме целую книгу -- "Риторика сомнительного авторитета: Деконструктивное прочтение самовопрошающих повествований от св. Августина до Фолкнера" (177). Р. Сальдивар, как и многие деконструктивисты, в значи- тельной степени повторяет доводы Ницше, стремясь доказать относительность любой "истины" и пытается заменить понятие истины понятием авторитета. Суть аргументации сводится к следующему. Бесконечное множество и разнообразие природных феноменов было редуцировано до общих представлений при помощи "тропов сходства" -- отождествления разных предметов на основании общего для них признака. Необходимость соци- альной коммуникации якобы сама создает ситуацию, когда два различных объекта метафорически обозначаются одним именем. Со временем многократное употребление метафоры приводит к тому, что она воспринимается буквально и таким образом стано- вится общепризнанной "истиной". Тот же самый процесс (когда метафорическое трактуется буквально и переносный смысл вос- принимается как прямой) создает и понятия "причинность", "тождество" , "воля" и "действие" . При таком понимании языка, когда риторика оказывается основанием для всех семантических интерпретаций, а структура языка становится насквозь "тропологической", на первый план в качестве смыслопорождающих выдвигаются внутренние элемен- ты языка, якобы имманентная ему "риторическая форма", осво- бождающая его от прямой связи с внеязыковой реальностью. Поскольку риторическая природа языкового мышления не- избежно отражается в любом письменном тексте, то всякое художественное произведение рассматривается как поле столк- новения трех противоборствующих сил: авторского намерения, читательского понимания и семантических структур текста. При этом каждая из них стремится навязать остальным собственный "модус обозначения", т. е. свой смысл описываемым явлениям и представлениям. Автор как человек, живущий в конкретную историческую эпоху, с позиций своего времени пытается переос- мыслить представления и понятия, зафиксированные в языке, т. е. "деконструировать" традиционную риторическую систему. Однако поскольку иными средствами высказывания, кроме имеющихся в его распоряжении уже готовых форм выражения, автор не обладает, то риторически-семантические структуры языка, абсолютизируемые деконструктивистами в качестве над- личной инерционной силы, оказывают решающее воздействие на первоначальные интенции автора. Они могут не только их суще- ственно исказить, но иногда и полностью навязать им свой смысл, т. е. в свою очередь "деконструировать" систему его риторических доказательств. "Наивный читатель" либо полностью подпадает под влия- ние доминирующего в данном тексте способа выражения, бук- вально истолковывая метафорически выраженный смысл, либо, что бывает чаще всего, демонстрирует свою историческую огра- ниченность и с точки зрения бытующих в его время представле- ний агрессивно навязывает тексту собственное понимание его смысла. В любом случае "наивный читатель" стремится к одно- значной интерпретации читаемого текста, к выявлению в нем единственного, конкретно определенного смысла. И только лишь "сознательный читатель "-деконструктивист способен дать "но- вый образец демистифицированного прочтения", т. е. "под- линную деконструкцию текста" (349, с. 23). Однако для этого он должен осознать и свою неизбежную историческую ограни- ченность, и тот факт, что каждая интерпретация является поне- воле творческим актом -- в силу метафорической природы язы- ка, неизбежно предполагающей "необходимость ошибки". "Сознательный читатель" отвергает "устаревшее представление" о возможности однозначно прочесть любой текст. Предлагаемое им прочтение представляет собой "беседу" автора, читателя и текста, выявляющую "сложное взаимодействие" авторских наме- рений, программирующей риторической структуры текста и "не менее сложного" комплекса возможных реакций читателя. На практике это означает "модернистское прочтение" всех анализируемых Сальдиваром произведений, независимо от того, к какому литературному направлению они принадлежат: к ро- мантизму, реализму или модернизму. Суть же анализа сводится к выявлению единственного факта: насколько автор "владел" или "не владел" языком. Так, "Дон Кихот" рассматривается Сальдиваром как одна из первых в истории литературы сознательных попыток драма- тизировать проблему "интертекстуального авторитета" письма. В 191 "Прологе" Сервантес по совету друга снабдил свое произведе- ние вымышленными посвящениями, приписав их героям рыцар- ских романов. Таким образом он создал "иллюзию авторитета". Центральную проблему романа критик видит в том, что автор, полностью отдавая себе отчет в противоречиях, возникающих в результате "риторических поисков лингвистического авторитета" (там же, с. 68), тем не менее успешно использовал диалог этих противоречий в качестве основы своего повествования, тем са- мым создав модель "современного романа". В "Красном и черном" Стендаля Сальдивар обнаруживает прежде всего действие "риторики желания", трансформирующей традиционные романтические темы суверенности и автономности личности. Сложная структура метафор и символов "Моби Дика" Мелвилла, по мнению Сальдивара, .иллюстрирует невозмож- ность для Измаила (а также и для автора романа) рационально интерпретировать описываемые события. Логика разума, при- чинно-следственных связей замещается "фигуральной", "мета- форической" логикой, приводящей к аллегорическому решению конфликта и к многозначному, лишенному определенности тол- кованию смысла произведения. В романах Джойса "тропологические процессы, присущие риторической форме романа", целиком замыкают мир произве- дения в самом себе, практически лишая его всякой соотнесенно- сти с внешней реальностью, что, по убеждению критика, "окончательно уничтожает последние следы веры в референци- альность как путь к истине" (там же, с. 252) Левый деконструктивизм Ф. Лентриккии Влияние концепции Дер- риды сказывается не только в трудах его прямых последова- телей и учеников. Об этом свидетельствует постструкту- ралистская и несомненно "продерридианская" позиция "левого деконструктивиста" Лен- триккии. В книге "После Новой критики" (1980) (295) влия- ние Дерриды особенно ощутимо в отношении Лентриккии к основной философской мифологеме постструктурализма -- по- стулату о всемогуществе "господствующей идеологии", разрабо- танному теоретиками Франкфуртской школы. В соответствии с этой точкой зрения, идеология политиче- ски и экономически господствующего класса (в конкретной исторической ситуации зарубежных постструктуралистов это -- "позднебуржуазная" идеология монополистического капитализ- ма) оказывает столь могущественное и всепроникающее влияние на все сферы духовной жизни, что полностью порабощает соз- нание индивида. В результате всякий способ мышления как логического рассуждения (дискурса) приобретает однозначный, "одномерный", по выражению Г. Маркузе, характер, поскольку не может не служить интересам господствующей идеологии, или, как ее называет Лентриккия, "силы". Деррида, как и многие современные постструктуралисты, следует логике теоретиков Франкфуртской школы, в частности Адорно, утверждавшего, что любой стандартизированный язык, язык клише является средством утверждения господствующей идеологии, направленной на приспособление человека к сущест- вующему строю. Но если у Адорно эта идея носила явно соци- альный аспект и была направлена против системы тоталитарной манипуляции сознанием, то у Деррнды она приняла вид крайне абстрактного проявления некоего "господства" вообще, господ- ства, выразившегося в системе "западной логоцентрической мысли". В качестве различных проявлений "господствующей идео- логии", мистифицированных философскими спекуляциями, вы- ступают позитивистский рационализм, определяемый после работ М. Вебера исключительно как буржуазный; "универсальная эпистема" ("западная логоцентрическая метафизика"), которая диктует, как пишет Деррида, "все западные методы анализа, объяснения, прочтения или интерпретации" (149, с. 189); или структура, "обладающая центром", т. е. глубинная структура, лежащая в основе всех (или большинства) литературных и куль- турных текстов, -- предмет исследования А.-Ж. Греймаса и его сторонников. Основной упрек, который предъявляет Лентриккия в адрес американских деконструктивистов неоконсервативной ориента- ции, заключается в том, что они недостаточно последовательно придерживаются принципов постструктурализма, недостаточно внимательны к урокам Дерриды и Фуко. Исходя из утвер- ждаемой Дерридой принципиальной неопределенности смысла текста, деконструктивисты увлеклись неограниченной "свободой интерпретации", "наслаждением" от произвольной деконструк- ции смысла анализируемых произведений (как заметил извест- ный американский критик С. Фиш, теперь больше никто не заботится о том, чтобы быть правым, главное -- быть интерес- ным). В результате деконструктивисты, по убеждению Лентрик- кии, лишают свои интерпретации "социального ландшафта" и тем самым помещают их в "историческом вакууме", демонстри- руя "импульс солипсизма", подспудно определяющий все их 193 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ теоретические построения. В постулате Дерриды о "бесконечно бездонной природе письма" (149, с. 66) его американские по- следователи увидели решающее обоснование свободы письма и, соответственно, свободы его интерпретации. Выход из создавшегося положения Лентриккия видит в том, чтобы принять в качестве рабочей гипотезы концепцию власти Фуко. Именно критика традиционного понятия "власти", которое, как считает Фуко, господствовало в истории Запада, власти как формы запрета и исключения, основанной на модели суверенного закона, власти как предела, положенного свободе, и дает, по мнению Лентриккии, ту "социополитическую перспек- тиву", которая поможет объединить усилия различных критиков, отказывающихся в своих работах от понятия единой "репрес- сивной власти" и переходящих к новому, постструктуралистско- му представлению о ее рассеянном, дисперсном характере, ли- шенном и единого центра, и единой направленности воздействия (295, с. 350). Эта "власть" определяется Фуко как "множественность си- ловых отношений" (187, с. 100), Дерридой -- как социальная "драма письма", X. Блумом -- как "психическое поле сраже- ния" "аутентичных сил" (104, с. 2). Подобное понимание "власти", по мнению Лентриккии, дает представление о литера- турном тексте как о проявлении "поливалентности дискурсов" (выражение Фуко; 187, с. 100) и интертекстуальности, вопло- щающей в себе противоборство сил самого различного (социального, философского, эстетического) характера и опро- вергает тезис о "суверенном одиночестве его автора" (162, с. 227). Интертекстуальность литературного дискурса, заявляет Лентриккия, "является признаком не только необходимой исто- ричности литературы, но, что более важно, свидетельством его фундаментального смешения со всеми дискурсами" эпохи (295, с. 351). Своим отказом ограничить местопребывание "власти" только доминантным дискурсом или противостоящим ему "подрывным дискурсом", принадлежащим исключительно поэтам и безумцам, последние работы Фуко, заключает Лентриккия, "дают нам представление о власти и дискурсе, которое способно вывести критическую теорию из тупика современных дебатов, парализующих ее развитие" (там же). Разумеется, рецепты, предлагаемое Лентриккией, ни в коей мере не могли избавить деконструктивизм от его основного порока -- абсолютного произвола "свободной игры интерпрета- ции", который парадоксальным образом оборачивался однообра- зием результатов: американские деконструктивисты с удиви- тельным единодушием превращали художественные произведе- ния, вне зависимости от времени и места их происхождения, в "типовые тексты" модернистского искусства второй половины XX в. Самокритика деконструкции Эти уязвимые стороны деконструкции стали, начиная с первой половины 80-х гг., предметов критики даже изнутри самого деконструкти- вистского движения. "В ко- нечном счете, -- отмечает Лейч, -- результатом деконструкции становится ревизия традиционного способа мышления. Бытие (Sein) становится деконструированным "Я", текст -- полем дифференцированных следов, интерпретация -- деятельностью по уничтожению смысла посредством его диссеминации и, тем самым, выведением его за пределы истины, а критическое ис- следование -- процессом блуждания среди различий и метафор" (294, .с. 261); "Рецепт дерридеанской деконструкции: возьмите любую традиционную концепцию или устоявшуюся формулиров- ку, переверните наоборот весь порядок ее иерархических термов и подвергните их фрагментации посредством последовательно проводимого принципа различия 21. Оторвав все элементы от их структуры или текстуальной системы ради их радикальной сво- бодной игры взаимодействия, отойдите в сторону и просейте обломки в поисках скрытых или неожиданных образований. Объявите эти находки истинами, ранее считавшимися незакон- ными... Добавьте ко всему этому немного эротического лиризма и апокалиптических намеков" (там же, с. 262). В этой характеристике, при всей ее нескрываемой сарка- стичности, немало справедливого и верного. Мне бы здесь хоте- лось упомянуть еще об одной стороне обшей эволюции деконст- руктивизма, всегда латентно в нем присущей, но проявившейся в американском и английском литературоведении наиболее явст- венно лишь в 80-е гг. Речь идет о возросшем интересе к про- блематике желания или, что более верно, к осознанию критиче- ской деятельности как "практики желания", коренящейся в са- мой природе человека на уровне бессознательного. Недаром Лейч еще в 1980 г. считал возможным назвать грядущий этап эволюции критики "Эрой либидозного критиче- ского текста": "Примечательно, что сам поиск "смысла", как __________________________ 21 Собственно, Лейч имеет в виду "последовательный принцип различе- ния", но, как и большинство американских критиков, он не проводит теоретического разграничения между этими двумя понятиями, хотя и по- стоянно употребляет термин "различие" в смысле "различения". 195 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ функция желания, врывается (или уступает ему место) в ин- стинкт желающей аналитики. Постепенно критика становится либидозной: потворствующей своему желанию и в то же время серьезной; радостью чтения и написания" (выделено автором -- И, И, ) (294, с. 263). Все это нельзя воспринять иначе, как несколько запоздалые перепевы бартовского "Удовольствия от текста"; однако этот пассаж любопытен как свидетельство несомненной тенденции, хотя бы у части американских деконст- руктивистов, к отходу от иногда довольно навязчивого прагма- тизма, не всегда дающего себе отчет в неизбежной дистанции между теоретическими постулатами и возможностью их неопо- средованного применения к любому литературному материалу. Как мы уже отмечали, американский деконструктивизм да- леко не ограничивается лишь Йельской школой, впрочем, рас- павшейся еще в первой половине 80-х гг. Хотя у нее и сейчас осталось немало последователей, но в 80-е гг. она уже явно уступала по своему влиянию течению "левого деконструктивиз- ма", пережившему именно в это десятилетие пик своего расцвета и очень близкому по своим исходным позициям несколько раньше сформировавшемуся английскому поструктурализ- му. Разновидности деконструтивизма: левый, герменевтический, феминистский Для левых деконструкти- вистов в первую очередь характерны неприятие аполи- тического и аисторического модуса Йельской школы, ее исключительная замкнутость на литературу без всякого выхода на какой-либо культурологический контекст, ее преиму- щественная ориентация на несовременную литературу (в основ- ном на эпоху романтизма и раннего модернизма); левые декон- структивисты стремятся к соединению постструктурализма с разного рода неомарксистскими концепциям, что нередко приво- дит к созданию его подчеркнуто социологизированных, чтобы не сказать большего, версий. Оставаясь в пределах постулата об интертекстуальности литературы, они рассматривают литератур- ный текст в более широком контексте общекультурного дискур- са, включая в него религиозные, политические и экономические дискурсы* Взятые все вместе, они образуют общий, или "социальный" текст. Так, например, Дж. Бренкман (109), как и все теоретики социального текста, критически относится к деконструктивист- скому толкованию интертекстуальности, считая его слишком узким и ограниченным. С его точки зрения, литературные тек- сты не только соотносятся друг с другом и друг на друга ссы- лаются, они еще и связаны с широким кругом различных систем репрезентации, символических формаций, а также разного рода литературой социологического характера, что, как уже отмеча- лось выше, и образует "социальный текст". Влиятельную группу среди американских левых деконструк- тивистов составляли в 80-х гг. сторонники неомарксистского подхода: М. Рьян, Ф. Джеймсон, Ф. Лентриккия. Для них деконструктивистский анализ -- лишь часть так называемых "культурных исследований", под которыми они понимают изуче- ние "дискурсивных практик" как риторических конструктов, обеспечивающих власть господствующих идеологий через соот- ветствующую идеологическую "корректировку" и редактуру "общекультурного знания" той или иной исторической эпохи. Представители другого направления в американском декон- структивизме -- герменевтические деконструктивисты, в проти- воположность антифеноменологической установке йельцев, ста- вят своей задачей позитивное переосмысление хайдеггеровской деструктивной герменевтики и на этой основе теоретическую деконструкцию господствующих "метафизических формаций истины", понимаемых как ментальные структуры, осуществляю- щие гегемонистский контроль над сознанием человека со сторо- ны различных научных дисциплин. Под влиянием идей М. Фуко главный представитель этого направления, У. Спейнос (362) пришел к общей негативной оценке буржуазной культуры, капиталистической экономики и кальвинистской версии христианства. Он сформулировал кон- цепцию "континуума бытия", в котором вопросы бытия превра- тились в чисто постструктуралистскую проблему, близкую "генеалогической культурной критике" левых деконструктивистов и охватывающую вопросы сознания, языка, природы, истории, эпистемологии, права, пола, политики, экономики, экологии, литературы, критики и культуры. Последним крупным направлением в рамках деконструкти- визма является феминистская критика. Возникнув на волне движения женской эмансипации, она далеко не вся сводима лишь только к тому ее варианту, который для своего обоснова- ния обратился к идеям постструктурализма. В своей же пост- структуралистской версии она представляет собой своеобразное переосмысление постулатов Дерриды и Лакана. Концепция логоцентризма Дерриды здесь была пересмотрена как отраже- ние сугубо мужского, патриархального начала и получила опре- деление "фаллологоцентризма", или "фаллоцентризма". Причем 197 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ тон подобной интерпретации "общего проекта деконструкции", традиционного для западной логоцентричной цивилизации, задал сам Деррида: "Это одна и та же система: утверждение патер- нального логоса (...) и фаллоса как "привилегированного озна- чающего" (Лакан) (144, с. 311). Сравнивая методику анализа Дерриды и феминистской критики, Дж. Каллер отмечает: "В обоих случаях имеется в виду трансцендентальный авторитет и точка отсчета: истина, разум, фаллос, "человек". Выступая про- тив иерархических оппозиций фаллоцентризма, феминисты непо- средственно сталкиваются с проблемой, присущей деконструк- ции: проблемой отношений между аргументами, выраженными в терминах логоцентризма, и попытками избежать системы лого- центризма" (124, с.172). Феминисты отстаивают тезис об "интуитивной", "женской" природе письма (т. е. литературы), не подчиняющегося законам мужской логики, критикуют стереотипы "мужского менталитета", господствовавшего и продолжающего господствовать в литерату- ре, утверждают особую, привилегированную роль женщины в оформлении структуры сознания человека. Они призывают критику постоянно разоблачать претензии мужской психологии на преобладающее положение по сравнению о женской, а заод- но и всю традиционную культуру как сугубо мужскую и, следо- вательно, ложную. Как можно судить даже по столь краткому обзору амери- канского деконструктивизма, это очень широкое и отнюдь не однородное явление в литературоведении США, сильно потес- нившее в 80-х гг. все остальные направления, школы и течения в своей стране и повлиявшее на критику как англоязычных стран, так и всей Западной Европы. Изменив парадигму крити- ческого мышления современной науки о литературе и внедрив новую практику анализа художественного текста, деконструкти- визм (уже как международное явление) стал переосмысляться как способ нового восприятия мира, как образ мышления и мироощущения новой культурной эпохи, новой стадии развития европейской цивилизации -- времени "постмодерна". Его анализу посвящен следующий раздел нашей работы. ГЛАВА III. ПОСТМОДЕРНИЗМ КАК КОНЦЕПЦИЯ "ДУХА ВРЕМЕНИ" КОНЦА XX ВЕКА В работах представителей постмодернизма были радикали- зированы главные постулаты постструктурализма и деконструк- тивизма и предприняты попытки синтезировать соперничающие общефилософские концепции постструктурализма с практикой Йельского деконструктивизма, спроецировав этот синтез в об- ласть современного искусства. , Можно сказать, что постмодернизм синтезировал теорию постструктурализма, практику литературно-критического анализа деконструктивизма и художественную практику современного искусства и попытался обосновать этот синтез как "новое виде- ние мира". Разумеется, все разграничения здесь довольно отно- сительны, и очень часто мы встречаемся с явной терминологиче- ской путаницей, когда близкие, но все же различные понятия употребляются как синонимы. Разнообразие существующих сегодня точек зрения позволяет лишь сказать, что начинает возобладать тенденция рассматривать постструктурализм как предварительную стадию становления постмодернизма, однако насколько сильной она окажется в ближайшем будущем, судить крайне трудно. Проблема постмодернизма как целостного феномена совре- менного искусства лишь в начале 80-х гг. была поставлена на повестку дня западными теоретиками, пытавшимися объединить в единое целое разрозненные явления культуры последних деся- тилетий, которые в различных сферах духовного производства определялись как постмодернистские. Чтобы объединить много- численные "постмодернизмы" в одно большое течение, нужно было найти единую методологическую основу и единообразные средства анализа. Обнаружению постмодернистских параллелей в различных видах искусства был посвящен специальный номер журнала "Critical Inquiry" за 1980 г. (123а). Особенно оживились подоб- ные попытки на рубеже 80-х годов. Среди работ на эта тему следует отметить в первую очередь следующие: "Художественная культура: Эссе о постмодерне" (1977) Дугла- са Дэвиса (126а)22; "Язык архитектуры постмодерна" (1977) Чарлза Дженкса (248а); "Интернациональный трансавангард" (1982) Акилле Бенито Оливы (330); "После "Поминок": Эссе о современном авангарде" (1980) Кристофера Батлера (114) 23; "Постмодернизм в американской литературе и искусстве" (1986) Тео Д'ана (164); "Цвета риторики: Проблема отноше- ния между современной литературой и живописью" (1982) Уэнду Стейнер (364). Сюда же, очевидно, стоит отнести и тех литературоведов и философов, которые стремятся выявить основу "постмодер- нистской чувствительности", видя в ней некий общий знаме- натель "духа эпохи", породившей постмодернизм как эстетиче- ский феномен: Ихаба Хассана (226, 227, 229), Дэвида Лоджа (299), Алана Уайлда (380), того же Кристофера Батлера (114), Доуве Фоккему (178), Кристин Брук-Роуз (112), Юр- гена Хабермаса (221), Михаэля Келера (261а), Андре Ле Во (296Ь), Жан-Франсуа Лиотара (302), Джеремо Мадзаро (312), Уильяма Спейноса (362), Масуда Завар-заде (385), Вольфганга Вельша (378) и многих других. Проблема постмодернизма ставит перед исследователем це- лый ряд вопросов, и самый главный из них -- а существует ли сам феномен постмодернизма? Не очередная ли это фикция, результат искусственного теоретического построения, бытующего скорее в воображении некоторых западных теоретиков искусст- ва, нежели в реальности современного художественного процес- са? Тесно связан с ним и другой вопрос, возникающий тут же, как только на первый дается положительный ответ: а чем, соб- ственно, постмодернизм отличается от модернизма, которому он обязан помимо всего и своим названием? В каком смысле он действительно "пост" -- в чисто временном или еще и в качест- венном отношении? Споры о сущности постмодернизма Все эти вопросы и со- ставляют суть тех дискуссий, которые весьма активно ве- дутся в настоящее время как сторонниками, так и против- никами постмодернизма, и ответы на которые свидетельствуют о том, что в какой-то мере проблема постмодернизма оказалась в начале 80-х гг. неожи- _____________________________ 22 В 1991 г. вышло 6-е расширенное издание. 23 Имеются в виду "Поминки по Финнегану" Джойса. 201 ПОСТМОДЕРНИЗМ данной для западного теоретического сознания. В предисловии к сборнику статей "Приближаясь к проблеме постмодернизма" его составители Доуве Фоккема и Ханс. Бертенс пишут: "К боль- шому замешательству историков литературы, термин "постмодернизм" стал ходячим выражением даже раньше, чем возникла потребность в установлении его смысла. Возможно, это верно как относительно США, так и Европы, и наверняка справедливо по отношению к Германии, Италии и Нидерлан- дам, где этот термин был практически неизвестен три или четы- ре года назад, в то время как сегодня он часто упоминается в дискуссиях о визуальных искусствах, архитектуре, музыке и литературе" (99а, с. VII). Если говорить только о литературе, то здесь постмодернизм выделяется легче всего -- как специфический "стиль письма". Однако на нынешнем этапе существования как самого постмо- дернизма, так и его теоретического осмысления, с уверенностью можно сказать лишь то, что он оформился под воздействием определенного "эпистемологического разрыва" с мировоззренче- скими концепциями, традиционно характеризуемыми как модер- нистские. Но вопрос, насколько существенен был этот разрыв, вызывает бурную полемику среди западных теоретиков. Если Герхард Хоффман, Альфред Хорнунг и Рюдигер Кунов утвер- ждают наличие "радикального разрыва между модернистской и постмодернистской литературами, отражающегося в оппозиции двух эпистем: субъективность в противовес потере субъективно- сти" (236а, с. 20), то Сьюзан Сулейман и Хельмут Летен (365, 296а) выражают серьезные сомнения в существовании каких-либо принципиальных различий между модернизмом и постмодернизмом. Сулейман, в частности, считает, что так на- зываемая "постмодернистская реакция" против модернизма явля- ется скорее всего критическим мифом или, в крайнем случае, реакцией, ограниченной американской литературной ситуацией. Однако и она, при всем своем критическом отношении к воз- можности существования постмодернизма как целостного худо- жественного явления по обе стороны Атлантики, вынуждена была признать, что "Барт, Деррида и Кристева являются теоре- тиками постмодерной чувствительности независимо от терминов, которые они употребляют, точно так же, как и Филипп Сол- лерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представители современной французской мысли" (365, с. 256). Очевидно, что сейчас уже можно говорить о существова- нии специфического постструктуралистского-постмодернистского комплекса общих представлений и установок. Первоначально оформившись в русле постструктуралистских идей, этот ком- плекс затем стал все больше осознавать себя как "философию постмодернизма". Тем самым он существенно расширил как сферу своего применения, так, возможно, и воздействия. Суть этого перехода состоит в следующем. Если постструк- турализм в своих исходных формах практически ограничивался относительно узкой сферой философско-литературных интересов (хотя нужно отметить и явно относительный характер подобной "узости"), т. е., условно говоря, определялся французской фило- софской мыслью (постструктурализмом Ж. Дерриды, М. Фуко, Ж. Делеза, Ф. Гваттари и Ю. Кристевой) и американской теорией литературоведения (деконструктивизмом де Мана, Дж. Хартмана, X. Блума и Дж. X. Миллера), то постмодер- низм сразу стал претендовать как на выражение общей теории современного искусства вообще, так и особой "постмодернистской чувствительности" -- специфического по- стмодернистского менталитета. В результате постмодернизм стал осмысляться как выражение "духа времени" во всех сферах человеческой деятельности: искусстве, социологии, философии, науке, экономике, политике и проч. Для подобного расширения потребовались и переоценка не- которых исходных постулатов постструктурализма, и привлече- ние более широкого философского и "демонстрационного" мате- риала. Как спешит уверить страстный сторонник постмодерниз- ма Вольфганг Вельш, "конгруэнция постмодернистских феноме- нов в литературе, архитектуре, как в разных видах искусства вообще, так и в общественных феноменах от экономики вплоть до политики и сверх того в научных теориях и философских рефлексиях просто очевидна" (378, с. 6). Как и всякая теория, претендующая на выведение общего знаменателя своей эпохи на основе довольно ограниченного набора параметров, постмодернизм судорожно ищет подтвер- ждения своим тезисам везде, где имеются или предполагаются признаки, которые могут быть истолкованы как проявление духа постмодернизма. При этом частным и внешним явлениям неред- ко придается абсолютизирующий характер, в них видят выраже- ние некоего "духа времени", определяющего все существующее. Иными словами, постмодерном пытаются объяснить весь совре- менный мир, вместо того чтобы из своеобразия этого мира вы- вести постмодернизм как одну из его тенденций и возможно- стей. Однако сколь сомнительным ни было бы приведенное суж- дение Вельша, с ним необходимо считаться, так как оно выра- жает довольно широко распространенное умонастроение совре- менной западной интеллигенции: "в целом необходимо иметь в 203 ПОСТМОДЕРНИЗМ виду, что постмодерн и постмодернизм отнюдь не являются выдумкой теоретиков искусства, художников и философов. Ско- рее дело заключается в том, что наша реальность и жизненный мир стали "постмодерными". В эпоху воздушного сообщения и телекоммуникации разнородное настолько сблизилось, что везде сталкивается друг с другом; одновременность разновременного стала новым естеством. Общая ситуация симультанности и взаимопроникновения различных концепций и точек зрения более чем реальна. Эти проблемы и пытается решить постмо- дернизм. Не он выдумал эту ситуацию, он лишь только ее ос- мысливает. Он не отворачивается от времени, он его исследует" (там же, с. 4). При этом следует иметь в виду (как пишет сам Вельш), что "постмодерн здесь понимается как состояние ради- кальной плюральности, а постмодернизм -- как его концепция" (там же). Относительно того, что считать самыми характерными при- знаками постмодернизма, существует весьма широкий спектр мнений. Ихаб Хассан выделяет в качестве его основных черт "имманентность" и "неопределенность", утверждая, что произ- ведения этого направления в искусстве в целом обнаруживают тенденцию к "молчанию", т.е. "с метафизической точки зрения" ничего не способны сказать о "конечных истинах". В то же время Алан Уайлд считает, что самым главным признаком по- стмодернизма является специфическая форма "корректирующей иронии" по отношению ко всем проявлениям жизни. Согласно Д. Лоджу, разрабатывавшему в основном теорию литературного постмодернизма, определяющим свойством постмодернистских текстов оказывается тот факт, что на уровне повествования они создают у читателя "неуверенность" в ходе его развития. Дата возникновения постмодернизма Другим спорным вопро- сом является дата возникно- вения постмодернизма. Для Хассана он начинается с "Поминок по Финнегану" (1939) Джойса. Фактически той же периодизации придерживается и К. Батлер. Другие исследовате- ли относят время его появления примерно к середине 50-х го- дов, а к середине 60-х -- его превращение в "господствующую" тенденцию в искусстве. Однако большинство западных ученых, как литературных критиков, так и искусствоведов, считают, что переход от модернизма к постмодернизму пришелся именно на середину 50-х гг. Постмодернизм как направление в современной литератур- ной критике выступает прежде всего как попытка выявить на уровне организации художественного текста определенный ми- ровоззренческий комплекс, состоящий из специфических эмо- ционально окрашенных представлений. Основные понятия, ко- торыми оперируют сторонники этого направления: "мир как хаос" и "постмодернистская чувствительность", "мир как текст" и "интертекстуальность", "кризис авторитетов" и "эписте- мологическая неуверенность", "двойное кодирование" и "паро- дииныи модус повествования" или "пастиш" , "противоречи- вость" , "дискретность" , "фра- гментарность" повествования и "метарассказ". "Постмудернистская чувствительность" Теоретики постмодер- низма подчеркивают кризис- ный характер постмодернист- ского сознания, считая, что своими корнями оно уходит в эпоху ломки естественнонаучных представлений рубежа XIX-- XX вв. (или даже глубже), когда был существенно подорван авторитет как позитивистского научного знания, так и рациона- листически обоснованных ценностей буржуазной культурной традиции. Сама апелляция к здравому смыслу, столь типичная для критической практики идеологии Просвещения, стала рас- сматриваться как наследие "ложного сознания" буржуазной рационалистичности. В результате фактически все то, что назы- вается "европейской традицией", воспринимается постмодерни- стами как традиция рационалистическая, или, вернее, как бур- жуазно-рационалистическая, и тем самым в той или иной мере неприемлемая. Отказ от рационализма и осененных традицией или религи- ей веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверно- сти научного познания приводят постмодернистов к "эписте- мологической неуверенности", к убеждению, что наиболее адек- ватное постижение действительности доступно не естественным и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики с ее строгими законами взаимоотношений посылок и следствий, а интуитивному "поэтическому мышлению" с его ассоциативно- стью, образностью, метафоричностью и мгновенными открове- ниями инсайта. Причем эта точка зрения получила распростра- нение среди не только представителей гуманитарных, но также и естественных наук: физики, химии, биологии и т. д. Так, напри- мер, в своей известной работе "Новый альянс: Метаморфоза 205 ПОСТМОДЕРНИЗМ науки" (1979), посвященной философскому анализу и осмысле- нию некоторых свойств физико-химических систем, И. Приго- жин и И. Стенгерс пишут: "Среди богатого и разнообразного множества познавательных практик наша наука занимает уни- кальное положение поэтического прислушивания к миру -- в том этимологическом смысле этого понятия, в каком поэт явля- ется творцом, -- позицию активного, манипулирующего и вдум- чивого исследования природы, способного поэтому услышать и воспроизвести ее голос" (336, с. 281). Специфическое видение мира как хаоса, лишенного при- чинно-следственных связей и ценностных ориентиров, "мира де- центрированного", предстающего сознанию лишь в виде иерар- хически неупорядоченных фрагментов, и получило определение "постмодернистской чувствительности" как ключевого понятия постмодернизма. Основной же корпус постмодернистской критики на данном этапе ее развития представляет собой исследования различных видов повествовательной техники, нацеленной на создание "фрагментированного дискурса", т. е. фрагментарности повест- вования. Д. Лодж, Д. В. Фоккема, Д. Хейман и др. (299, 179, 230) выявили и систематизировали многочисленные "повествовательные стратегии" "постмодернистского письма", демонстрирующие, по их мнению, "антимиметический", т. е. сугубо условный характер художественного творчества. Именно благодаря этим "повествовательным тактикам" литературы XX в., считает Хейман, и была осуществлена глобальная ревизия традиционных стереотипов "наивного читателя", воспитанного на классическом романе XIX в, т. е. на традиции реализма. Постмодернизм затрагивает, как мы видели, сферу, гло- бальную по своему масштабу, поскольку касается вопросов не столько мировоззрения, сколько мироощущения, т. е. ту область, где на первый план выходит не рациональная, логически оформ- ленная философская рефлексия, а глубоко эмоциональная, внут- ренне прочувствованная реакция современного человека на ок- ружающий его мир. Сразу следует сказать, что осмысление постструктуралистских теорий как концептуальной основы "постмодернистской чувствительности" -- факт, хронологически более поздний по сравнению с возникновением постструктура- лизма; он стал предметом серьезного обсуждения среди запад- ных философов лишь только с середины 80-х гг. Это новое понимание постструктурализма и привело к появлению философ- ского течения "постмодернистской чувствительности" (Ж.-Ф. Лиотар, А. Меджилл, В. Вельш) (302, 301, 304, 314, 378). "Поэтическое мышление" и Хайдеггер Выход на теоретическую авансцену философского по- стмодернизма был связан с обращением к весьма значи- мому для интеллектуальных кругов Запада феномену, лежащему на стыке литерату- ры, критики, философии, лингвистики и культурологии, -- феномену "поэтического язы- ка" или "поэтического мышления", в оформлении которого важ- ную роль сыграли философско-эстетические представления вос- точного происхождения, в первую очередь дзэн буддизма (чань) и даосизма. Важное последствие этого уже описанного нами выше яв- ления -- высокая степень теоретической саморефлексии, прису- щая современным писателям постмодернистской ориентации, выступающим как теоретики собственного творчества. Да, по- жалуй, и специфика этого искусства такова, что оно просто не может существовать без авторского комментария. Все то, что называется "постмодернистским романом" Джона Фаулза, Джона Барта, Алена Роб-Грийе, Рональда Сьюкеника, Филип- па Соллерса, Хулио Кортасара и многих других, непременно включает весьма пространные рассуждения о самом процессе написания произведения. Вводя в ткань повествования теорети- ческие пассажи, писатели постмодернистской ориентации неред- ко в них прямо апеллируют к авторитету Ролана Барта, Жака Дерриды, Мишеля Фуко и других апостолов постструктурализ- ма, заявляя о невозможности в новых условиях писать "по- старому". Симбиоз литературоведческого теоретизирования и художе- ственного вымысла можно, разумеется, объяснить и чисто прак- тическими нуждами писателей, вынужденных растолковывать читателю, воспитанному в традициях реалистического искусства, почему они прибегают к непривычной для него форме повество- вания. Однако проблема лежит гораздо глубже, поскольку эс- сеистичность изложения, касается ли это художественной лите- ратуры или литературы философской, литературоведческой, критической и т. д., вообще стала знамением времени, и тон здесь задают такие философы, как Хайдеггер, Бланшо, Деррида и др. Как же сложилась эта модель "поэтического" мышления, вполне естественная для художественного творчества, но, на первый взгляд, трудно объяснимая в своем философско-лите- ратуроведческом варианте? Она сформировалась под несомнен- 207 ПОСТМОДЕРНИЗМ ным влиянием философско- эстетических представлений Востока, что разумеется, не предполагает ни автоматического заимствова- |
|
