 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
ния, ни схематического копирования чужих традиций во всей их целостности. Каждый ищет в другом то, чего ему недостает у себя, да- леко не всегда осознавая, что ощущаемый им недостаток или отсутствие чего-либо есть прямое, непосредственное порождение его собственного развития -- естественная потребность, воз- никшая в результате внутренней эволюции его духовных запро- сов. Поэтому воздействие и, соответственно, восприятие фило- софско-эстетических концепций иного культурного региона, в данном случае, восточного интуитивизма, происходило всегда в условиях содержательного параллелизма общекультурных про- цессов, когда возникшие изменения не находят у себя соответст- вующей формы и вынуждены в ее поисках обращаться к иной культурной традиции. Как уже говорилось выше, современный антитрадициона- лизм постмодернистского сознания своими корнями уходит в эпоху ломки естественно-научных представлений рубежа XIX- XX вв., когда был существенно подорван авторитет как пози- тивистского научного знания, так и рационалистически обосно- ванных ценностей буржуазной культуры. Со временем это ощущение кризиса ценностей и трансформировалось в неприятие всей традиции западноевропейского рационализма -- традиции, ведущей свое происхождение от Аристотеля, римской логики, средневековой схоластики и получившей свое окончательное воплощение в картезианстве. Аллан Меджилл выявляет один существенный общий при- знак в мышлении Ницше, Хайдеггера, Фуко и Дерриды: все они -- мыслители кризисного типа и в данном отношении явля- ются выразителями модернистского и постмодернистского созна- ния: "Кризис как таковой -- настолько очевидный элемент их творчества, что вряд ли можно оспорить его значение** (314, с. 12). "Кризис" -- "это утрата авторитетных и доступных разуму стандартов добра, истины и прекрасного, утрата, отягощенная одновременной потерей веры в божье слово Библии" (там же, с. 13). Меджилл связывает все это с "крахом", приблизительно около 1880-1920-х гг., историзма и веры в прогресс, которую он считает "вульгарной формой историзма" (там же, с. 14). Высказывания подобного рода можно в изобилии встретить сегодня практически в любой работе философского, культуро- логического или литературоведческого характера, претендующей в какой-либо степени на панорамно-обобщающую позицию. В этих условиях дискредитации европейской философской и куль- турной традиции возникла острая проблема поисков иной духов- ной традиции, и взоры, естественно, обратились на Восток. Призыв к Востоку и его мудрости постоянно звучит в работах современных философов и культурологов, теоретиков литературы и искусства: следует отметить призыв к Востоку Фуко в его "Истории безумия в классический век" (184); к ветхозаветному Востоку обращается Деррида в своем "антиэллинизме"; апелли- рует к китайской философии Кристева в своей критике "логоцентризма индоевропейского предложения", якобы всегда основывающемся на логике (в результате оно оказывается не- способным постичь и выразить алогическую сущность мира, и в силу своей косности налагает "запрет" на свободную ассоциа- тивность поэтического мышления) 24. Наиболее значительную роль в формировании основ по- стмодернистского мышления сыграл М. Хайдеггер. Его, разуме- ется, нельзя назвать постструктуралистом, но он был среди тех, кто основательно подготовил почву для этого движения. Именно в результате реинтерпретации некоторых элементов его учения постструктуралисты выработали собственный способ философст- вования, и самым существенным из этих элементов была его концепция "поэтического мышления". Хэллибертон в своем исследовании этой проблемы ("Поэтическое мышление: Подход к Хайдеггеру", 1981) (222) утверждает, что по мере того как Хайдеггер все более отходил от традиционного стиля западной классической мысли, открывая для себя то, что впоследствии Поль де Ман назовет "слепотой откровения" или "слепотой проницательности", он все более приближался к "классике" Востока. Апеллируя к авторитету Лао-дзы, Хайдеггер характеризует его стиль как поэтическое мышление и воспринимает дао как наиболее эффективный спо- соб понимания "пути" к бытию. "В слове "путь" -- Дао, -- замечает Хайдеггер, -- может быть, скрыто самое потаенное в сказывании...", и добавляет: "Поэзия и мышление являются способом сказывания" (235. с. 198-199). __________________________ 24 Согласно Кристевой, "единственной лингвистической практикой, которая ускользает от этого запрета, является поэтический дискурс. Не случайно недостатки аристотелевской логики в ее применении к языку были отмече- ны, с одной стороны, китайским философом Чан Дунсунем. который вышел из другого лингвистического горизонта (горизонта идеограмм), где на месте Бога выявляется диалог Инь-Ян, и, с другой стороны, Бахтин, который попытался преодолеть формалистов динамической формализацией, осуществленной в революционном обществе" (277, с. 92). 209 ПОСТМОДЕРНИЗМ По хайдеггеровской терминологии, "оказывание" относится к сущностному бытию мира, к подлинному, аутентичному его существованию. Чтобы испытать язык как "сказывание", надо ощутить мир как целостность (основная задача хайдеггеровской философии), как "здесь-бытие", охватывающее всевременную тотальность времени в его единстве прошлого, настоящего и будущего. Особую роль в "сказывании" играет поэтический язык ху- дожественного произведения, восстанавливающий своими наме- кающими ассоциациями "подлинный" смысл слова. Поэтому Хайдеггер прибегает к технике "намека", т. е. к помощи не логически обоснованной аргументации, а литературных, художе- ственных средств, восходящих к платоновским диалогам и диа- логам восточной дидактики, как они применяются в индуизме, буддизме и прежде всего в чаньских текстах, где раскрытие смысла понятия идет (например, в дзэновских диалогах-коанах) поэтически-ассоциативным путем. Именно опора на художественный метод мышления и стала формообразующей и содержательной доминантой системы мыш- ления и философствования позднего Хайдеггера. Строго говоря, хайдеггеровская модель мышления менее всего сводима к одно- му лишь Хайдеггеру и связана с широким кругом явлений, ус- ловно определяемых как феномены "постнаучного мышления". Если ограничиться хотя бы только французской традицией, то среди приверженцев подобного стиля мышления мы найдем Гастона Башляра и Мориса Бланшо (100, 101). Особо следует отметить последнего, сочетавшего в своей практике деятельность философа-теоретика и писателя и оказавшего немалое воздейст- вие на некоторые концепции Дерриды. Все они в той или иной степени предлагали альтернативные модели нового способа фи- лософствования. И тем не менее одному лишь Хайдеггеру уда- лось создать такую модель мышления, которая смогла удовле- творить в то время еще смутные запросы только что зарождав- шегося нового сознания и предложить ему те формы, в которые оно жаждало вылиться. Итак, Хайдеггер под влиянием восточной философской традиции создал ту модель "поэтического мышления", которая стала доминирующим признаком постмодернистского сознания. "Это мышление, -- пишет Хэллибертон, -- вызвало интерес не только у его коллег-философов Теодора Адорно, Оскара Бек- кера, Жака Дерриды, Мишеля Дюфренна, Мишеля Фуко, Карла Ясперса, Эммануэля Левинаса, Мориса Мерло-Понти и Жана-Поля Сартра, но и таких культурологов, как Макс Бензе, социологов, таких как Альфред Шютц и Люсьен Гольдман, писателей (Морис Бланшо, Антонио Мачадо, Джон Ноллсон, Октавио Пас и У. Перси" (222, с. 7). Хэллибертон рисует внушительную картину воздействия Хайдеггера и его образа мышления на манеру письма современ- ных философов, культурологов и литературоведов, на специфи- ческую философски-эстетическую позицию, на особый дух, стиль эпохи -- на то, что можно было бы назвать "метафорической эссеистикой". Хайдеггер как никто другой "спровоцировал" огромное количество дискуссий "о взаимоотно- шении между философскими и литературными проблемами, между тем, что мы называем метафизическими, эпистемологиче- сними или онтологическими вопросами, с одной стороны, и, с другой, проблемами художественной презентации, формы и содержания, эстетической ценности" (там же, с. 8). Хэллибер- тон особо отмечает ту роль, которую сыграло влияние Хайдегге- ра на "оформление литературной и эстетической практики" США и Великобритании, и перечисляет в этой связи имена практически всех представителей американского деконструкти- визма: Поля де Мана, Ричарда Палмера, Джозефа Риддела, Уильяма Спейноса и многих других. В том, что касается сферы литературоведения, Хэллибертон несомненно прав -- влияние Хайдеггера, особенно в 1950-е гг., было настолько значительным, что даже очевидные промахи его этимологических изысканий, столь характерных для его манеры отыскивать в словах их изначальный, "первичный** смысл, про- махи, убедительно доказанные квалифицированными специали- стами, не смогли поколебать авторитета его толкования. Поразительный пример. В 1940-1950-х гг. в кругах немец- коязычных филологов разгорелся спор вокруг интерпретации Хайдеггером одной строчки стихотворения Мерике "Auf eine Lampe". Известный литературовед Лео Шпитцер подверг убе- дительной критике ошибочность хайдеггеровских семантических штудий, тем не менее для последующих поколений западных литературоведов толкование, предложенное философом, оказа- лось, если судить по ссылкам и цитатам, более заслуживающим доверия, даже вопреки логике и здравому смыслу. Склонность Хайдеггера видеть в поэтическом произведении "потаенный смысл", где во внезапных озарениях его автор вещает о недос- тупном профаническому сознанию, была им явно ближе по сво- ему духу, по тому, к чему она взывала de profundis, нежели позитивистские и поэтому презираемые доводы Шпитцера, опирающегося на проверенные факты истории языка. ПОСТМОДЕРНИЗМ 211 Подводя итоги этим спорам, Эдит Керн отмечала в 1978 г.: "Шпитцер в том же самом периодическом издании25 обвинил философа в игнорировании филологических законов. Однако ложная этимология Хайдеггера (Деррида назвал бы ее сегодня "деконструкцией языка") смогла выстоять перед натиском несо- мненно более глубоких знаний Шпитцера в филологии и лин- гвистике" (256, с. 364). Значительно было влияние хайдеггеровской концепции по- этического языка, опосредованное интерпретацией Дерриды, и на многих представителей французского постструктурализма. В частности, обращение к новой манере письма и было в свое время наиболее характерным, хотя и внешним признаком пере- хода Кристевой с позиций структурализма на платформу пост- структурализма, и то радикальное изменение формы философст- вования, которое претерпело ее мышление, не было бы возмож- ным без влияния Хайдеггера. Если говорить об Америке, то, по мнению Лейча, пристрастие к поэтическому мышлению обнару- жилось примерно на рубеже 60-70 х гг. вначале у И. Хассана и С. Зонтаг, затем "подобная же трансформация произошла в стиле других философов-критиков вроде Джеффри Хартмана и Харольда Блума" (293, с. 176). Именно начиная с "Преди- словия" к "Расчленению Орфея" (1971) (226) Хассан отказал- ся от традиционных "модусов литературоведческого письма", представленного как раз в этой книге, и перешел к фрагментар- ному, афористическому и глубоко личностному стилю, которым отмечена новая "паракритическая" 26 фаза в его эволюции". Постмодернизм, как и любая другая эпоха в искусстве, не- мыслим вне идейных, философских, эстетических и политических течений своего времени. И стилистика постмодернизма, разуме- ется, диктуется определенным мировидением, тем более что его теоретики никогда не ограничивались чисто формальным анали- зом внешних сторон явления, стремясь прежде всего выявить его мировоззренчески-эстетическую основу, или, как они предпочи- тают выражаться, "эписте- мологические предпосылки". Эпистема постмодерна В этом отношении инте- рес вызывают работы гол- ландского исследователя До- уве Фоккемы, в которых предпринимается попытка. ______________________________ 25 Имеется в виду швейцарский журнал "Trivium" (Zurich). 26 По названию его работы 1975 г. "Паракритика" (228). 212 спроецировать мировоззренческие предпосылки постмодернизма на его стилистику. Постмодернизм для него --прежде всего особый "взгляд на мир", продукт долгого процесса "секуляризации и дегуманизации" (179, с. 81). Если в эпоху Возрождения, по его мнению, возникли условия для появления концепции антропологического универсума, то в XIX и XX столетиях в силу развития различных наук -- от биологии до космологии -- стало все более затруднительным защищать представление о человеке как центре космоса: "в конце концов оно оказалось несостоятельным и даже нелепым" (там же, с. 82). Реализм в искусстве основывался на "непоколебимой ие- рархии" материалистического детерминизма викторианской мора- ли. Пришедший ему на смену символизм характеризуется как теоретическая концепция, постулирующая наличие аналогий ("корреспонденции") между видимым миром явлений и сверхъ- естественным царством "Истины и Красоты". В противовес символистам, не сомневавшимся в существовании этого "высшего мира", модернисты, отмечает Фоккема, испытывали сомнение как относительно материалистического детерминизма, так и "жесткой эстетической иерархии символизма" . Вместо этого они строили различные догадки и предположения, стре- мясь придать "гипотетический порядок и временный смысл миру своего личного опыта" (там же). В свою очередь постмодернистский "взгляд на мир" отме- чен убеждением, что любая попытка сконструировать "модель мира" -- как бы она ни оговаривалась или ограничивалась "эпистемологическими сомнениями" -- бессмысленна. Создается впечатление, пишет Фоккема, что постмодернисты считают в равной мере невозможным и бесполезным пытаться устанавли- вать какой-либо иерархический порядок или какие-либо системы приоритетов в жизни. Если они и допускают существование модели мира, то основанной лишь на "максимальной энтропии", на "равновероятности и равноценности всех конститутивных лементов" (там же, с. 82- 83). Концепция метарассказа Лиотара Практически все теоре- тики постмодернизма отмеча- ют важное значение, которое имел для становления их концепций труд Жана- Франсуа Лиотаоа "Постмодернистский удел" (302). Точка зрения Лиотара заключается в следущем: "если все упростить до предела, то под 213 ПОСТМОДЕРНИЗМ "постмодернизмом следует понимать недоверие к метарассказам" (302, с. 7). Этим термином и его производными ("метарассказ", "метаповествование" , " метаистория" , "метадис- курс") он обозначает все те "объяснительные системы", кото- рые, по его мнению, организуют буржуазное общество и служат для него средством самооправдания: религия, история, наука, психология, искусство (иначе говоря, любое "знание"). Переработав концепции М. Фуко и Ю. Хабермаса о "легитимации" , т. е. оправдании и тем самым узаконивании "знания", Лиотар рассматривает любую форму вербальной орга- низации этого "знания" как специфический тип дискурса-повест- вования. Конечная цель этой "литературно" понимаемой фило- софии --придание законченности "знанию"; на этом пути обыч- но и порождались повествовательно организованные философ- ские "рассказы" и "истории", задачей которых было сформули- ровать свой "метадискурс о знании". При этом основными орга- низующими принципами философской мысли Нового времени Лиотар называет "великие истории", т. е. главные идеи челове- чества: гегелевскую диалектику духа, эмансипацию личности, идею прогресса, представление Просвещения о знании как сред- стве установления всеобщего счастья и т. д. Для Лиотара "век постмодерна" в целом характеризуется эрозией веры в "великие метаповествования", в "метарассказы", легитимирующие, объединяющие и "тотализирующие" представ- ления о современности. Сегодня, пишет Лиотар, мы являемся свидетелями раздробления, расщепления "великих историй" и появления множества более простых, мелких, локальных "историй-рассказов". Значение этих крайне парадоксальных по своей природе повествований не в том, чтобы узаконить, леги- тимизировать знание, а в том, чтобы "драматизировать наше понимание кризиса" (там же, с. 95), и прежде всего кризиса детерминизма. Характеризуя науку постмодерна, Лиотар заяв- ляет, что она занята "поисками нестабильностей", как, например, "теория катастроф" французского математика Рене Тома, прямо направленная против понятия "стабильная система" (там же, с. 96). Детерминизм, утверждает французский ученый, сохранился лишь только в виде "маленьких островков" в море всеобщей не- стабильности, когда все внимание концентрируется на "единич- ных фактах", "несоизмеримых величинах" и "локальных" процес- сах. В подобных воззрениях Лиотар не одинок: выше уже упо- миналась появившаяся одновременно с "Постмодернистским уделом" работа модного сейчас бельгийского философствующего физика Ильи Пригожина и философа Изабеллы Стенгерс "Новый альянс: Метаморфоза науки" (1979) (336), где выска- зывалась та же идея. Лиотар подчеркивает, что даже концепция конвенционализма, основанная на общем согласии относительно чего-либо вообще, в принципе оказывается неприемлемой для эпистемы "постмодерна": "Консенсус стал устаревшей и подоз- рительной ценностью" (302, с. 100). Эта доведенная до своего логического конца доктрина "разногласия ради разногласия" рассматривает любое общепри- нятое мнение или концепцию как опасность, подстерегающую на каждом шагу современного человека: ведь принимая их на веру, он тем самым якобы становится на путь интеграции, поглощения его сознания буржуазной "системой ценностей" -- очередной системой метарассказов. В результате господствующим призна- ком культуры эры постмодерна объявляется эклектизм: "Эклектизм, -- пишет Лиотар, -- является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вес- терн, на ленч идут в закусочную Макдоналда, на обед -- в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в То- кио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге... становясь кит- чем, искусство способствует неразборчивости вкуса меценатов. Художники, владельцы картинных галерей, критика и публика толпой стекаются туда, где "что-то происходит". Однако истин- ная реальность этого "что-то происходит" -- это реальность денег: при отсутствии эстетических критериев оказывается воз- можным и полезным определять ценность произведений искус- ства по той прибыли, которую они дают. Подобная реальность примиряет все, даже самые противоречивые тенденции в искус- стве, при условии, что эти тенденции и потребности обладают покупательной способностью" (301, с. 334-335). Важную, если не ведущую роль в поддержке этого "познавательного эклектизма" играют средства массовой инфор- мации, или, как их называет Лиотар, "информатика": она, про- пагандируя гедонистическое отношение к жизни, закрепляет состояние бездумного потребительского отношения к искусству. В этих условиях, по мнению Лиотара, для "серьезного художни- ка" возможна лишь одна перспектива -- воображаемая декон- струкция "политики языковых игр", позволяющая понять "фиктивный характер" языкового сознания. Таким образом, здесь четко прослеживается постструктуралистское представле- ние о "языке" (языке культуры, искусства, мышления) как об инструменте для выявления своего собственного "децентри- рованного характера", для выявления отсутствия организующего центра в любом повествовании. 215 ПОСТМОДЕРНИЗМ Этим, по Лиотару, и определяется специфика искусства постмодерна: оно "выдвигает на передний план непредставимое, неизобразимое в самом изображении... Оно не хочет утешаться прекрасными формами, консенсусом вкуса. Оно ищет новые способы изображения, но не с целью получить от них эстетиче- ское наслаждение, а чтобы с еще большей остротой передать ощущение того, что нельзя представить. Постмодернистский писатель или художник находится в положении философа: текст, который он пишет, произведение, которое он создает, в принци- пе не подчиняются заранее установленным правилам, им нельзя вынести окончательный приговор, применяя к ним общеизвест- ные критерии оценки. Эти правила и категории и суть предмет поисков, которые ведет само произведение искусства. Художник и писатель, следовательно, работают без правил, их цель и со- стоит в том, чтобы сформулировать правила того, что еще толь- ко должно быть сделано. Этим и объясняется тот факт, что произведение и текст обладают характером события, а также и то, что для своего автора они либо всегда появляются слишком поздно, либо же их воплощение в готовое произведение, их реализация всегда начинается слишком рано (что, собственно, одно и то же)" (301, с. 340-341). Концепция метарассказа Лиотара получила большое рас- пространение среди теоретиков постмодернизма, самым влия- тельным среди которых является американец И. Хассан (227, 229). Именно под его влиянием она заняла в постмодернист- ской теории последних лет почетное место неоспоримого догма- та. Голландский критик Т. Д'ан на основе концепции метарас- сказа пытается разграничить художественные течения модер- низма и постмодернизма: "постмодернизм творчески "декон- струирует" опору модернизма на унифицирующий потенциал рудиментарных метаповествований. Поэтому на уровне формы постмодернизм вместо однолинейного функционализма модер- низма прибегает к дискретности и эклектичности" (164, с. 219). Под "однолинейным функционализмом модернизма" критик понимает стремление модернистов создавать в произведении искусства самодостаточный, автономный мир, искусственная и сознательная упорядоченность которого должна была, по их мнению, противостоять реальности, воспринимаемой как царство хаоса: "модернизм в значительной степени обосновывался авто- ритетом метаповествований, с их помощью он намеревался об- рести утешение перед лицом разверзшегося, как ему казалось, хаоса нигилизма, который был порожден политическими, соци- альными и экономическими обстоятельствами" (там же, с. 213). В качестве симптоматического примера подобных поисков унифицирующего метаповествования Д'ан называет "Бесплод- ную землю" (1922) Т. С. Элиота, характеризуя ее как "диагноз хаоса после первой мировой войны" и в то же время как стрем- ление к "альтернативе этому хаосу", которую поэт находит в авторитете религии и истории. Именно они кладутся Элиотом в основу его "мифологического метода", с помощью которого он- пытается обрести ощущение единства и целостности. В своих поздних произведениях и теоретических эссе Элиот, согласно Д'ану, обращался к более секуляризованным и политизирован- ным формам авторитета, стремясь найти утраченное единство восприятия мира и времени (т. н. "нерасщепленную чувстви- тельность") в единстве содержания, стиля и структуры произве- дения искусства. Ту же мифологему метаповествования Д'ан находит в по- пытках Э. Паунда опереться на традиции мировой классической литературы (не только западной, но и восточной), У. Фолкнера -- на мифологизированную интерпретацию истории американ- ского Юга, Э. Хемингуэя -- на природные мифы и различные кодексы чести и мужества, а также в общем для многих модер- нистов стремлении опереться на поток сознания как один из организующих принципов произведения, что якобы предполагало веру в существование в литературе целостного образа личности. В противоположность модернистам постмодернисты отвер- гают "все метаповествования, все системы объяснения мира" (там же, с. 228), т. е. "все системы, которые человек традици- онно применял для осмысления своего положения в мире" (там же, с. 229). Для "фрагментарного опыта" реальным существо- ванием обладают только прерывистость и эклектизм; как пишет американский писатель Д. Бартелми в своем рассказе "Смотри на луну", "фрагменты -- это единственная форма, которой я доверяю" (72, с. 160). Если постмодернисты и прибегают к метаповествованиям, то только в форме пародии, чтобы доказать их бессилие и бес- смысленность. Так, по Д'ану, Р. Браутиган в "Ловле форели в Америке" (1970) пародирует хемингуэйевский миф о благотвор- ности возврата человека к девственной природе, а Т. Макгвейн в "92¦ в тени" -- хемингуэйевский кодекс чести и мужества. Точно так же и Т. Пинчон в романе "V" (1963), хотя и кос- венно, но тем не менее пародирует веру Фолкнера (имеется в виду прежде всего его роман "Авессалом, Авессалом!") в воз- можность восстановления истинного смысла истории. В результате при восприятии постмодернистского текста, считает Д'ан, "проблема смысла переходит с уровня коллектив- 217 ПОСТМОДЕРНИЗМ ного и объективного мифа, функционирующего по правилам метаповествований истории, мифа, религии, художественной и литературной традиции, психологии или какого-либо другого метаповествования, внешнего по отношению как к произведе- нию, так и к воспринимающему его индивиду, на уровень чисто личностной индивидуальной перцепции. Смысл теперь уже более не является вопросом общепризнанной реальности, а скорее эпистемологической и онтологической проблемой изолированного индивида в произвольном и фрагментированном мире" (там же, с. 223). Метарассказ в трактовке Ф. Джеймсона Несколько иную трак- товку понятия "метарассказ" дает американский литерату- ровед Ф. Джеймсон (246, 247), применяющий для его обозначения термины "вели- кое повествование", "доми- нантный код" или "доминантное повествование". Он развивает мысль Лиотара, утверждая, что "повествование" -- не столько литературная форма или структура, сколько "эпистемологическая категория", и, подобно кантовским категориям времени и про- странства, может быть понята как одна из абстрактных (или "пустых") координат, изнутри которых мы познаем мир, как "бессодержательная форма", налагаемая нашим восприятием на неоформленный, сырой поток реальности. Даже представители естественных наук, например, физики, по Джеймсону, "рассказывают истории" о ядерных частицах. При этом все, что репрезентирует себя как существующее за пределами какой-либо истории (структуры, формы, категории), может быть освоено сознанием только посредством повествовательной фикции, вы- мысла; иными словами, мир доступен и открывается человеку лишь в виде историй, рассказов о нем. Любое повествование всегда требует интерпретации (как его автором, так и реципиентом) и в силу этого одновременно не только представляет, но и воспроизводит и перевоссоздает реальность в восприятии человека, т. е. "творит реальность" и в то же время в своем качестве повествования утверждает свою "независимость" от этой же реальности. Иначе говоря, повест- вование в такой же степени открывает и истолковывает мир, в какой скрывает и искажает его. В этом якобы проявляется спе- цифическая функция повествования как формы "повест- вовательного знания": она служит для реализации "коллек- тивного сознания", направленного на подавление исторически возникающих социальных противоречий. Однако поскольку эта функция, как правило, не осознается, то Джеймсон называет ее "политическим бессознательным". В отличие от Лиотара, американский исследователь считает, что метарассказы (или "доминантные коды") не исчезают бес- следно, а продолжают влиять на людей, существуя при этом в "рассеянном", "дисперсном" виде, как всюду присущая, но не- видимая "власть господствующей идеологии". В результате ин- дивид не осознает своей "идеологической обоснованности", что характерно прежде всего для писателя, имеющего дело с таким "культурно опосредованным артефактом", как литературный текст, который в свою очередь представляет собой "социально символический акт" (246, с. 20). Выявить этот "доминантный код", специфический для мироощущения каждого писателя, и является целью "симптоматического анализа", который Джейм- сон предложил в своей известной книге "Политическое бессоз- нательное: Повествование как социально символический акт" (1981) (246). Постмодернизм как художественный код; принцип нонселекции Постмодернизм часто рассматривают как своеоб- разный художественный код, т. е. как свод правил органи- зации "текста" произведе- ния27. Трудность этого под- хода заключается в том, что постмодернизм с формальной точки зрения выступает как искус- ство, сознательно отвергающее всякие правила и ограничения, выработанные предшествующей культурной традицией. Поэтому в качестве основного принципа организации постмодернистского текста Доуве Фоккема (179, 178) называет "нонселекцию". Принцип нонселекции фактически обобщает различные способы создания эффекта преднамеренного повествовательного хаоса, фрагментированного дискурса о восприятии мира как разорван- ного, отчужденного, лишенного смысла, закономерности и упо- рядоченности. С другой стороны, и на материале не только литературы, но и других видов искусства к этой проблеме подходит Тео Д'ан. Он особо подчеркивает тот факт, что постмодернизм как художественный код "закодирован дважды" (164, с. 226). С одной стороны, используя тематический материал и технику популярной, массовой культуры, произведения постмодернизма ___________________ 27 Под "текстом" с семиотической точки зрения подразумевается формаль- ный аспект любого произведения искусства: для того, чтобы быть воспри- нятым, оно должно быть "прочитано" реципиентом. ПОСТМОДЕРНИЗМ 219 обладают рекламной привлекательностью предмета массового потребления для всех людей, в том числе и не слишком художе- ственно просвещенных. С другой стороны, пародийным осмыс- лением более ранних -- и преимущественно модернистских -- произведений, иронической трактовкой их сюжетов и приемов он апеллирует к самой искушенной аудитории. "В этом отношении, -- апологетически восклицает Д'ан, -- постмодернизм может быть шагом вперед к подлинно общест- венному искусству в том смысле, что он обращен в одно и то же время, хотя и по разным причинам, к различным "интерпретативным сообществам", если прибегнуть к термину Стенли Фиша 26" (там же, с. 226). Разумеется, назвать постмодернизм подлинно обществен- ным искусством можно лишь в пылу полемики: как справедливо отмечает Доуве Фоккема, "постмодернизм социологически огра- ничен главным образом университетской аудиторией, вопреки попыткам писателей-постмодернистов порвать с так называемой "высокой литературой" (179, с. 81). Проблема смысла Специфично и отношение постмодернизма к проблеме собственно смысла. Согласно Д'ану, здесь есть две основ- ные особенности. Во-первых, постмодернизмом ставится под вопрос существование в современных условиях смысла как тако- вого, поскольку практически все авторы-постмодернисты стре- мятся доказать своим потенциальным реципиентам (читателям, слушателям, зрителям), что любой рациональный и традиционно постигаемый смысл является "проблемой для современного чело- века" (164, с. 226). Во-вторых, смысл постмодернистского опуса во многом определяется присущим ему пафосом критики "медиа". Особую роль в формировании языка постмодерна, по признанию всех теоретиков, занимавшихся этой проблемой, играют масс-медиа -- средства массовой информации, мистифи- цирующие массовое сознание, манипулирующие им, порождая в изобилии мифы и иллюзии -- все то, что определяется как "ложное сознание". Без учета этого фактора невозможно понять _________________________________________ 28 Речь идет о концепции представителя так называемой "критики чита- тельской реакции" С. Фиша, утверждающего, что "объективность текста является иллюзией", поскольку "не существует неизменных текстов, а есть всего лишь созидающие их интерпретативные сообщества". Тем самым Фиш "теоретически уничтожает" объективный статус литературного текста, полностью обусловливая его смысл "интерпретативными стратегиями" читателя, которыми он якобы наделен еще "до встречи" с текстом. 220 негативный пафос постмодернизма, обрушивающегося на иллю- зионизм масс-медиа и тесно связанную с ним массовую культу- ру. Как пишет Д'ан, произведения постмодернизма разоблачают процесс мистификации, происходящий при воздействии медиа на общественное сознание, и тем самым доказывают проблематич- ность той картины действительности, которую внушает массовой публике массовая культура. На практике это развенчание мифологизирующих процессов принимает форму "стирания онтологических границ" между всеми членами коммуникативной цепи: отправитель (автор про- изведения) -- произведение (коммуникат) -- реципиент (читатель, слушатель, зритель) (164, с. 227). Однако фактиче- ски это стирание онтологических границ прежде всего выража- ется в своеобразном антииллюзионизме постмодернизма, стре- мящегося уничтожить грань между искусством и действительно- стью и опереться на документально достоверные факты в лите- ратуре, либо на реальные предметы массового потребления в живописи и скульптуре, где наиболее явственно сказалось при- страстие современных западных художников к технике так на- зываемых "найденных вещей" (objets trouves, found objects), которые они вставляют в свои композиции. (Хотя вернее было бы в данном случае говорить об особом жанре "разнородных медиа" (или "комбиниро- ванной живописи"), более всего близком искусству ин- сталляции.) "Украденный объект" Ван ден Хевель, описы- вая тот же самый прием "найденных вещей", распространенный в комбинированной жи- вописи, и перенося его в сферу литературы, прибегает к термину "украденный объект", когда ссылается на практику французских "новых романистов", помещающих в своих произведениях тексты афиш, почтовых открыток, уличных лозунгов и надписей на стенах и тротуарах. С точки зрения исследователя подобное использование готового языкового материала, а также стертых выражений, клише, банальностей повседневного языка в худо- жественном тексте аналогично форме сказа, где "элементы по- вседневной речи интегрируются в поэтическом дискурсе, устное смешивается с письменным, привычное с новым, коллективный код с индивидуальным" (374, с. 261). Исследователь считает этот прием наиболее близким техни- ке коллажа, посредством которого "художник протестует против псевдосвидетельств и тавтологии доксы". Придавая в новом контексте иной смысл знакомым, "тиражированным массовой 221 ПОСТМОДЕРНИЗМ культурой высказываниям", он их "парадоксальным образом" дебанализирует, в результате читатель якобы открывает для себя тот факт, что "смысл, который он из этого извлекает, зави- сит от его собственного индивидуального воображения" (там же, с. 262). Постмодернистский коллаж Выше уже приводилось высказывание Д'ана о том, что постмодернизм деконст- руирует опору модернизма на "унифицирующий потенциал рудиментарных метаповество- ваний , в результате чего на уровне формы он прибегает к дис- кретности и эклектичности. Отсюда, по мнению Д'ана, коренное различие в применении техники коллажа в живописи модерниз- ма и постмодернизма. Модернистский коллаж хотя и составлен из изначально несопоставимых образов, тем не менее всегда объединен в некоторое целое всеохватывающим единообразием техники: он нарисован в одном и том же стиле одним и тем же материалом (маслом) и аранжирован как хорошо уравновешен- ная и продуманная композиция. Модернистский коллаж переда- ет зрителю ощущение симультанности: он как бы видит одну и ту же вещь одновременно с разных точек зрения. В постмодернистском коллаже, напротив, различные фраг- менты предметов, собранные на полотне, остаются неизменны- ми, нетрансформированными в единое целое. Каждый из них, считает исследователь, сохраняет свою обособленность, что с особой отчетливостью проявилось в литературном коллаже по- стмодернизма. Пожалуй, самым показательным примером тому может служить роман американского писателя Реймонда Федермана "На Ваше усмотрение" (1976) (171а). Название романа диктует способ его прочтения: страницы не нумерованы и не сброшюрованы, и читатель волен прочитывать их в том порядке, в каком ему заблагорассудится. Помимо характерной для по- стмодернистов "жизни в цитатах" из Дерриды, Барта, Борхеса и из своих собственных романов, а также стремления, по выраже- нию Шульте-Мидделиха, "стилизовать литературу под эрзац жизни" (239, с. 233)29 Федерман даже текст на некоторых страницах размещает по принципу Дерриды, деля поле страни- цы крестом из фамилии французского философа. При всем ироническим отношении самого писателя к авторитетам деконст- ______________________________ 29 Ср. эпиграф к роману "Все персонажи и места действия в этой книге реальны: они сделаны из слов". 222 руктивизма, Федерман не мыслит свое существование вне цитат из их произведений, и фактически весь роман представляет собой ироническую полемику с современными деконструктивист- сними концепциями и в то же время признание их всесилия, сопровождаемое рассуждениями о трудности написания романа в этих условиях. Постмодернистская ирония: "Пастиш" Это подводит нас к во- просу о господствующих в искусстве постмодернизма специфической иронии и ин- тертекстуальности. Все тео- ретики постмодернизма ука- зывают, что пародия в нем приобретает иное обличье и функцию по сравнению с традици- онной литературой. Так, Ч. Дженкс определяет сущность по- стмодерна как "парадоксальный дуализм, или двойное кодиро- вание, указание на который содержится в самом гибридном названии "постмодернизм" (249, с. 14). Под "двойным кодиро- ванием" Дженкс понимает присущее постмодернизму постоянное пародическое сопоставление двух (или более) "текстуальных миров", т. е. различных способов семиотического кодирования эстетических систем, под которыми следует понимать художест- венные стили. Рассматриваемый в таком плане постмодернизм выступает одновременно и как продолжение практики модер- низма, и как его преодоление, поскольку он "иронически пре- одолевает" стилистику своего предшественника. Другие исследо- ватели (У. Эко, Т. Д'ан, Д. Лодж) видят в принципе "двойного кодирования" не столько специфическую особенность постмодернистского искусства, сколько вообще механизм смены любого художественного стиля другим. Это специфическое свойство постмодерной пародии получи- ло название "пастиш" (от итальянского pasticcio -- опера, со- ставленная из отрывков других опер, смесь, попурри, стилиза- ция). На первых этапах осмысления практики постмодернизма пастиш трактовался либо как специфическая форма пародии (например, А. Гульельми, теоретик итальянского неоавангарди- стского движения "Группа-63", писал в 1965 г.: "Наиболее последовательным воплощением в жизнь поэтики эксперимен- тального романа является pastiche -- фантазия и одновременно своеобразная пародия, 17, с. 185), либо как автопародия (ср. высказывание американского критика Р. Пойриера, сделанное им в 1968 г.: "В то время как пародия традиционно стремилась доказать, что, с точки зрения жизни, истории и реальности некоторые литературные стили выглядят устаревшими, литерату- ПОСТМОДЕРНИЗМ 223 pa самопародии, будучи совершенно неуверенной в авторитете подобных ориентиров, высмеивает даже само усилие установить их истинность посредством акта письма", 333, с. 339). Позиция Пойриера близка И. Хассану, определившему са- мопародию как характерное средство, при помощи которого писатель-постмодернист пытается сражаться с "лживым по сво- ей природе языком", и, будучи "радикальным скептиком", нахо- дит феноменальный мир бессмысленным и лишенным всякого основания. Поэтому постмодернист, "предлагая нам имитацию романа его автором, в свою очередь имитирующим роль авто- ра,... пародирует сам себя в акте пародии" (226, с. 250). Американский теоретик Ф. Джеймсон дал наиболее авто- ритетное определение понятия "пастиш", охарактеризовав его как основной модус постмодернистского искусства. Поскольку пародия "стала невозможной" из-за потери веры в "лингвистическую норму" , или норму верифицируемого дискурса, то в противовес ей пастиш выступает одновременно и как "изнашивание стилистической маски" (т. е. в традиционной функции пародии), и как нейтральная практика стилистической мимикрии, в которой уже нет скрытого мотива пародии,... нет уже чувства, окончательно угасшего, что еще существует нечто нормальное на фоне изображаемого в комическом свете" (247, с. 114). Многие художественные произведения, созданные в стили- стике постмодернизма, отличаются прежде всего сознательной установкой на ироническое сопоставление различных литератур- ных стилей, жанровых форм и художественных течений. При этом иронический модус постмодернистского пастиша в первую очередь определяется негативным пафосом, направленным про- тив иллюзионизма масс-медиа и массовой культуры. Познавательный релятивизм теоретиков постмодернизма заставляет их с особым вниманием относиться к проблеме "авторитета письма", поскольку в виде текстов любой историче- ской эпохи он является для них единственной конкретной данно- стью, с которой они готовы иметь дело. Этот "авторитет" харак- теризуется ими как специфическая власть языка художествен- ного произведения, способного своими "внутренними" (например, для литературы -- чисто риторическими) средствами создавать самодовлеющий "мир дискурса". Этот "авторитет" текста, не соотнесенный с действительно- стью, обосновывается исключительно интертекстуально (т. е. авторитетом других текстов), иными словами -- имеющимися в исследуемом тексте ссылками и аллюзиями на другие тексты, уже приобретшие свой авторитет в результате традиции, закре- пившейся в рамках определенной культурной среды, восприни- мать их как источник безусловных и неоспоримых аксиом. В конечном счете, авторитет отождествляется с тем набором рито- рических или изобразительных средств, при помощи которых автор текста создает специфическую "власть письма" над созна- нием читателя. "Интертекстуальность" Это приводит нас к про- блеме интертекстуальности, затрагивавшейся до этого лишь в общем плане. Сам термин был введен Ю. Кри- стевой в 1967 г. и стал затем одним из основных принципов постмодернистской критики. Сегодня этот термин употребляется не только как литературоведческая категория, но и как понятие, определяющее то миро- и самоощущение современного человека, которое получило название постмодернистской чувствительности. Кристева сформулировала свою концепцию интертекстуаль- ности на основе переосмысления работы М. Бахтина 1924 г. "Проблема содержания, материала и формы в словесном худо- жественном творчестве" (12), где автор, описывая диалектику бытия литературы, отметил, что помимо данной художнику дей- ствительности, он имеет дело также с предшествующей и совре- менной ему литературой, с которой он находится в постоянном диалоге, понимаемом как борьба писателя с существующими литературными формами. Французская исследовательница вос- приняла идею диалога чисто формалистически, ограничив его исключительно сферой литературы и сведя ее до диалога между текстами, т. е. до интертекстуальности. Однако подлинный смысл этой операции Кристевой становится ясным лишь в кон- тексте теории знака Ж. Дерриды, который предпринял попытку лишить знак его референциальной функции. Под влиянием теоретиков структурализма и постструктура- лизма (в области литературоведения в первую очередь А. Ж. Греймаса, Р. Барта, Ж. Лакана, М. Фуко, Ж. Дерриды и др.), отстаивающих идею панъязыкового характера мышления, созна- ние человека было отождествлено с письменным текстом как якобы единственным возможным средством его фиксации более или менее достоверным способом. В конечном счете эта идея свелась к тому, что буквально все стало рассматриваться как текст: литература, культура, общество, история и, наконец, сам человек. Положение, что история и общество могут быть прочитаны как текст, привело к восприятию человеческой культуры как единого интертекста, который в свою очередь служит как бы ПОСТМОДЕРНИЗМ 225 предтекстом любого вновь появляющегося текста. Другим важ- ным следствием уподобления сознания тексту было интертексту- альное растворение суверенной субъективности человека в тек- стах-сознаниях, составляющих "великий интертекст" культурной традиции. Таким образом, автор любого текста (в данном слу- чае уже не имеет значения, художественного или какого друго- го), как пишет немецкий критик М. Пфистер, "превращается в пустое пространство проекции интертекстуальной игры" (239, с. 8). Кристева при этом подчеркивает бессознательный характер этой "игры", отстаивая постулат имперсональной "безличной продуктивности" текста, который порождается как бы сам по себе, помимо сознательной волевой деятельности индивида: "Мы назовем ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬЮ (выделено автором -- И. И. ) эту текстуальную интер-акцию, которая происходит внутри отдельного текста. Для познающего субъекта интертек- стуальность -- это признак того способа, каким текст прочиты- вает историю и вписывается в нее" (269, с. 443). В результате текст наделяется практически автономным существованием и способностью "прочитывать" историю. Впоследствии у деконст- руктивистов, особенно у П. де Мана, это стало общим местом. Концепция интертексальности, таким образом, тесно связана с проблемой теоретической "смерти субъекта", которую возвестил еще Фуко (61), а Барт переосмыслил как "смерть автора" (т. е. писателя) (10), и "смертью" индивидуального текста, растворенного в явных или неявных цитатах, а в конеч- ном счете и "смертью" читателя, неизбежно цитатное сознание которого столь же нестабильно и неопределенно, как безнадеж- ны поиски источников цитат, составляющих его сознание. От- четливее всего эту проблему сформулировала Л. Перрон- Муазес, заявившая, что в процессе чтения все трое: автор, текст и читатель -- превращаются в единое "бесконечное поле для игры письма" (332, с. 383). Все эти идеи разрабатывались одновременно в различных постструктуралистских теориях, но своим утверждением в каче- стве общепризнанных принципов современной литературоведче- ской парадигмы они обязаны в первую очередь авторитету Ж. Дерриды. Как отмечает Пфистер, "децентрирование" субъекта, уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с отрывом знака от его референта, осуществленным Дерридой, свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и породило картину "универсума текстов", в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью всеобщего текста", который в свою очередь совпадает со всегда уже "текстуализированными" действительностью и историей. Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро получила широкое признание и распространение среди литерату- роведов самой различной ориентации. Она облегчила, и теорети- чески, и практически, осуществление идейной сверхзадачи по- стмодерниста: деконструировать противоположность между критической и художественной продукцией, а равно и классиче- скую оппозицию субъекта объекту, своего чужому, письма чте- нию и т. д. Каноническую формулировку понятий "интертексту- альность" и "интертекст", по мнению большинства западных теоретиков, дал Р. Барт: "Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст пред- ставляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Об- рывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фраг- менты социальных идиом и т. д. -- все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста, интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний; она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитаций, да- ваемых без кавычек" (90, с. 78). "Эхокамера" и др. Таким образом, мир, пропущенный через призмы интертекстуальности, предста- ет как огромный текст, в котором все когда-то уже было сказано, а новое возможно только по принципу калейдоскопа: смешение определенных элементов дает все новые комбинации. Так, для Р. Барта любой текст -- это своеобразная "эхокамера" -- chambre d'echos (85, с. 78), для М. Риффатерра -- "ансамбль пресуппозиций других текстов" (342, с. 496), и поэтому "сама идея текстуаль- ности неотделима от интертекстуальности и основана на ней" (341, с. 125). С точки зрения М. Грессе, интертекстуальность является составной частью культуры вообще и неотъемлемым признаком литературной деятельности в частности: любая цита- ция, какой бы характер она ни носила, -- а цитирование якобы всегда неизбежно, вне зависимости от воли и желания писателя, 227 ПОСТМОДЕРНИЗМ обязательно вводит его в сферу того культурного контекста, опутывает его той "сетью культуры", ускользнуть от которых не властен никто (240, с. 7). Проблема интертекстуальности оказалась близкой и тем лингвистам, которые занимаются вопросами лингвистики текста. Р.-А. де Богранд и В. У. Дресслер в своем "Введении в лин- гвистику текста" (1981) определяют интертекстуальность как "взаимозависимость между порождением или рецепцией одного данного текста и знанием участника коммуникации других тек- стов" (96, с. 188). Они выводят из "понятия самой текстуаль- ности" необходимость "изучения влияния интертекстуальности как средства контроля коммуникативной деятельности в целом" (там же, с. 215). Следовательно, текстуальность и интертексту- альность понимаются как взаимообуславливающие друг друга феномены, что ведет в конечном счете к уничтожению понятия "текста" как четко выявляемой автономной данности. Как ут- верждает семиотик и литературовед Ш. Гривель, "нет текста, кроме интертекста" (218, с. 240). Однако далеко не все западные литературоведы, прибе- гающие в своих работах к понятию интертекстуальности, вос- приняли столь расширительное ее толкование. В основном это касается представителей коммуникативно-дискурсивного анализа (нарратологов), считающих, что слишком буквальное следование принципу интертекстуальности в ее философском измерении делает бессмысленной вообще всякую коммуникацию. Так, Л. Дэлленбах (126), П. Ван ден Хевель (374) трактуют интертек- стуальность более суженно и конкретно, понимая ее как взаи- модействие различных видов внутритекстовых дискурсов: дис- курс повествователя о дискурсе персонажей, одного персонажа о другом и т. п.; их интересует та же проблема, что и Бахтина -- взаимодействие "своего" и "чужого" слова. Классификация типов взаимодействия текстов по Ж. Женетту В том же духе действо- вал и французский ученый Ж. Женетт, когда в своей книге "Палимпсесты: Литера- тура во второй степени" (1982) (213) предложил пятичленную классификацию разных типов взаимодействия тек- стов: 1) интертекстуальность как соприсутствие в одном тексте двух или более текстов (цитата, аллюзия, плагиат и т. д.); паратекстуальность как отношение текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу и т. д.; 3) метатекстуальность как ком- ментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст; гипертекстуальность как осмеяние и пародирование одним текстом другого; 5) архитекстуальность, понимаемая как жанро- вая связь текстов. Эти основные классы интертекстуальности Женетт делит затем на многочисленные подклассы и типы и прослеживает их взаимосвязи. Аналогичную задачу -- выявить конкретные формы лите- ратурной интертекстуальности (заимствование и переработка тем и сюжетов, явная и скрытая цитация, перевод, плагиат, аллюзия, парафраза, подражание, пародия, инсценировка, экранизация, использование эпиграфов и т. д. ) -- поставили перед собой авторы сборника "Интертекстуальность: Формы и функции" (1985) (239) немецкие исследователи У. Бройх, М. Пфистер и Б. Шульте-Мидделих. Их интересовала также проблема функ- ционального значения интертекстуальности -- с какой целью, для достижения какого эффекта писатели обращаются к произ- ведениям своих современников и предшественников; таким обра- зом, авторы сборника противопоставили интертекстуальность как литературный прием, сознательно используемый писателями, постструктуралистскому ее пониманию как фактора своеобраз- ного коллективного бессознательного, определяющего деятель- ность художника вне зависи- мости от его воли и желания. Цитатное мышление Идею интертекстуально- сти нельзя рассматривать как всего лишь побочный резуль- тат теоретической самореф- лексии постструктурализма: она возникла в ходе критического осмысления широко распространенной художественной практики, захватившей в последние 20 лет не только литературу, но и другие виды искусства. Для писателей-постмодернистов весьма характерно цитатное мышление; в частности, Б. Морриссетт, определяя творчество А. Роб-Грийе, назвал постмодернистскую прозу "цитатной литературой" (325, с. 285). Погруженность в культуру вплоть до полного в ней рас- творения может здесь принимать самые различные, даже коми- ческие формы. Например, французский писатель Жак Ривэ в 1979 г. выпустил роман-цитату "Барышни из А.", состоящий из 750 цитат, заимствованных у 408 авторов. Более серьезным примером той же тенденции может служить интервью, данное еще в 1969 г. "новым романистом" М. Бютором журналу "Арк": "Не существует индивидуального произведения. Произ- ведение индивида представляет собой своего рода узелок, кото- рый образуется внутри культурной ткани и в лоно которой он чувствует себя не просто погруженным, но именно появившим- 229 ПОСТМОДЕРНИЗМ ся в нем (курсив автора -- И. И.). Индивид по своему проис- хождению -- всего лишь элемент этой культурной ткани. Точно так же и его произведение -- это всегда коллективное произве- дение. Вот почему я интересуюсь проблемой цитации" (116, с. 2). Это жизненное ощущение собственной интертекстуальности и составляет внутреннюю стилистику постмодернизма, который хаосом цитат стремится выразить свое ощущение, как пишет Хассан, "космического хаоса" , где царит "процесс распада мира вещей" (228,с. 59). К. Брук-Роуз: "растворение характера в романе" Подобная мировоззрен- ческая установка прежде всего сказалась на принципах изображения человека в ис- кусстве постмодернизма и вы- разилась в полной деструкции персонажа как психологически и социально детерминированного характера. Наиболее полно эту проблему осветила английская писательница и литературовед Кристин Брук-Роуз в статье "Растворение характера в романе" (111). Основываясь на литературном опыте постмодернизма, она приходит к крайне пессимистическим выводам о возможности дальнейшего существования как литературного героя, так и во- обще персонажа, и связывает это прежде всего с отсутствием полнокровного характера в "новейшем романе". Причину этого она видит в процессе "дефокализации ге- роя", произошедшей в "позднем реалистическом романе". Этот технический прием преследовал две цели. Во-первых, он помо- гал избежать всего героического или "романного" (romanesque), что обеспечивало в традиционной литературе идентификацию читателя с главным персонажем в результате его постоянной фокализации, т. е. выдвижения его на первый план, в центр повествования. Во-вторых, он позволял создать образ ("портрет") общества при помощи последовательной фокализа- ции разных персонажей и создания тем самым "панорамного образа", социального среза общества. Своей кульминации, по мнению исследовательницы, этот прием достиг в 30-е годы, например, в романе Хаксли "Контрапункт"; с тех пор он превратился в избитое клише "современного традиционного романа" и основной прием кино- монтажа. Его крайняя форма --телевизионная мыльная опера, где "одна пара актрис тут же сменяет другую, так что мы едва ли способны через полчаса отличить одну драму от другой, один сериал от следующего и, коли на то уж пошло, от рекламных клипов, когда две актрисы оживленно обсуждают на кухне то ли эффективность новых моющих средств, то ли проблему суп- ружеской неверности" (111, с. 185). Подытоживая современное состояние вопроса, Кристин Брук-Роуз приводит пять основных причин краха "традиционного характера": 1) эпистемологический кризис; 2) упадок буржуазного общества и вместе с ним жанра романа, который это общество породило; 3) выход на авансцену "вторичной оральности" -- нового "искусственного фольклора" как результата воздействия масс-медиа; 4) рост авторитета "популярных жанров" с их эстетическим примитивизмом; 5) невозможность средствами реализма передать опыт XX в. со всем его ужасом и безумием. "МЕРТВАЯ РУКА" Познавательный агно- стицизм постмодернистского сознания Брук-Роуз характе- ризует при помощи метафоры "мертвая рука", имея в виду юридический термин, означающий владение недвижимостью без прав передачи по наследству. Историческое сознание в резуль- тате широко распространившегося скепсиса относительно позна- вательных возможностей человека воспринимается постмодерни- стами как недоступное для современного понимания: "все наши представления о реальности оказались производными от наших же многочисленных систем репрезентации" (там же, с. 187). Иными словами, постмодернистская мысль пришла к заключе- нию, что все, принимаемое за действительность, на самом деле есть не что иное, как представление о ней, зависящее к тому же от точки зрения, которую выбирает наблюдатель, и смена кото- рой ведет к кардинальному изменению самого представления. Таким образом, восприятие человека объявляется обреченным на "мультиперспективизм", на постоянно и калейдоскопически меняющийся ряд ракурсов действительности, в своем мелькании не дающих возможности познать ее сущность. Столь ярко выраженное "познавательное сомнение" неиз- бежно сказалось и на принципах воспроизведения психологии персонажа. Теоретики постструктурализма и постмодернизма обратили внимание на тот факт, что при изображении человече- ской психологии писатели проникали во внутреннюю жизнь литературного персонажа при помощи условного приема, нося- щего название "свободной косвенной речи" (в отечественном литературоведении более распространен термин "несобственно- прямая речь"). В то же время в реальной жизни, пишет Брук- Роуз, мы не имеем доступа к тому, что происходит в сознании и психологии людей. Этот прием, который успешно применяла еще 231 ПОСТМОДЕРНИЗМ Джейн Остин, -- использование деиксов настоящего времени ("эгоцентрические обстоятельства" Рассела или "шифтеры" Якобсона -- грамматические показатели ситуации высказыва- ния) в общей структуре предложений в прошедшем времени, -- достиг своего совершенства у Флобера и стал рассматриваться как основной признак его индивидуального стиля. "Но в течение XX столетия он подвергся столь слепому подражанию, -- пи- шет Брук-Роуз, -- что стал казаться совершенно бессмыслен- ным. Придуманный, чтобы воспроизводить слова, мысли и бес- сознательные мотивы персонажа, он пропитал собой всю пове- ствовательную информацию, передаваемую через посредничество персонажа во имя уничтожения автора" (там же, с. 189). Второй причиной "краха персонажа" как психологически детерминированного характера Брук-Роуз считает "буржуазное происхождение романа", ссылаясь здесь на авторитет Йана Уотта и его работы "Возникновение романа" (1957) (376). Исследовательница исходит из предпосылки, что если общество, ради изучения и описания которого и был создан роман, утрати- ло свои экономические основы, свою стабильность и веру в себя, то в результате и то видение мира, что лежало в основе традиционного романа, утратило свою целостность, оказалось фрагментированным и лишенным какого-либо связующего прин- ципа. Крах мимесиса Главная проблема, с точ- ки зрения Брук-Роуз, состоит в том, что рухнула старая "миметическая вера в рефе- ренциальный язык" (111, с. 190), т. е. в язык, способный правдиво и достоверно переда- вать и воспроизводить действительность, говорить "истину" о ней. И хотя романисты по-прежнему изображают общество, "его уже нет в том смысле, что нет твердой уверенности в его суще- ствовании. Серьезные писатели потеряли свой материал. Или, вернее, этот материал переместился в какую-то другую сферу: обратно туда, куда романист обращался изначально как к сво- ему источнику: в документалистику, журналистику, хронику, эпистолярное свидетельство, -- но уже в их современных жан- рах, в формах, свойственных масс-медиа и гуманитарным нау- кам, которые предположительно "делают это лучше". Нехудо- жественная литература вернула себе обратно всю социологию, психологию и философию -- моральную и эпистемологическую, -- в то время как поэзия, миф и сновидение мигрировали в поп- и рок-культуру с их сверкающей лазерной светотехникой и сюрреалистическими видеоклипами" (там же). Третью причину "растворения характера" в "современном" , т. е. постмодернистском романе Брук-Роуз видит в вытеснении психологического реализма "вторичной оральностью" (выра- жение Уолтера Онга) (331) в результате воздействия "элект- ронных средств" массовой информации, предпочитающих "плос- кие" характеры комиксов, видеоклипов или "новых героев" ком- пьютерных игр, которые гораздо привлекательнее для молодых потребителей искусства, чем "круглые", "сложные" характеры классических романов. Читатель "нового поколения", по ее мне- нию, все больше предпочитает художественной литературе до- кументалистику или "чистую фантазию". С этой причиной тесно связана и следующая -- естествен- ный человеческий интерес к вымыслу и всему фантастическому все больше стал удовлетворяться популярными жанрами, таки- ми, как научная фантастика, триллеры, детективная литература, комиксы. Брук-Роуз убеждена, что по крайней мере в одном постмодернистский роман и научная фантастика поразительно схожи: в обоих жанрах персонажи являются скорее олицетворе- нием идеи, нежели воплощением индивидуальности, неповтори- мой личности человека, обладающего "каким-либо гражданским статусом и сложной социальной и психологической историей" (111, с. 192). Пятая, последняя, по классификации Брук-Роуз, причина заключается в широко распространенном среди западных куль- турологов и теоретиков литературы убеждении, что ужасы миро- вой истории середины XX в., прежде всего зверства фашист- ских концлагерей, не могут быть переданы средствами реалисти- чески-достоверного изображения действительности, а следова- тельно, в этих условиях невозможен и "миметически реализо- ванный характер" (там же, с. 193). Общий итог весьма пессимистичен: "Вне всякого сомнения, мы находимся в переходном состоянии, подобно безработным, ожидающим появления заново переструктурированного техно- логического общества, где им найдется место. Реалистические романы продолжают создаваться, но все меньше и меньше лю- дей их покупают или верят в них, предпочитая бестселлеры с их четко выверенной приправой чувствительности и насилия, сен- тиментальности и секса, обыденного и фантастического. Серьез- ные писатели разделили участь поэтов -- элитарных изгоев и замкнулись в различных формах саморефлексии и самоиронии -- от беллетризованной эрудиции Борхеса до космокомиксов Кальвино, от мучительных мениппеевских сатир Барта до дез- ориентирующих символических поисков неизвестно чего Пин- чона -- все они используют технику реалистического романа, 233 ПОСТМОДЕРНИЗМ чтобы доказать, что она уже не может больше применяться для прежних целей. Растворение характера -- это сознательная жертва постмодернизма, которую он приносит, обращаясь к технике научной фантастики" (там же, с. 194). Можно не согласиться с Брук-Роуз в ее характеристике общего состояния всей западной литературы, на что претендует ее анализ, поскольку она ограничивается лишь авангардистской тенденцией, как трудно серьезно отнестись к ее довольно хруп- ким, по ее же признанию, надеждам, что технологическая рево- люция, которая, возможно, "изменит наш склад ума" и возродит интерес к "глубинной логике характеров" (там же, с. 195), ока- жет в будущем благотворное воздействие на литературу. Но в одном ей, несомненно, надо отдать должное: как никто другой она четко сформулировала основные тезисы постмодернистской концепции личности в литературе. Заканчивая этот обзор основных признаков постмодерниз- ма, в котором собственно художественное формотворчество и его критическая рефлексия переплелись настолько тесно, что не всегда удается их безболезненно разграничить, я хотел бы ука- зать на две основные версии причин его появления. Самая рас- пространенная версия состоит в ссылке на кризис буржуазного сознания и на те конкретные форма, которые он принял в ис- кусстве. Наиболее проницательные теоретики постмодернизма характеризуют его как искусство, наиболее адекватно передаю- щее ощущение кризиса познавательных возможностей человека и восприятие мира как хаоса, управляемого непонятными зако- нами или просто игрой слепого случая и разгулом бессмыслен- ного насилия. Другой причиной возникновения постмодернизма считают реакцию на изменение общей социокультурной ситуа- ции, в которой под воздействием масс-медиа стали формиро- ваться стереотипы массового сознания. Именно этим в значи- тельной степени объясняется эпатажный и гротесковый характер постмодерна, иронически высмеивающего шаблоны тривиального искусства. Однако буйный взлет искусства, которое иначе как искус- ством постмодерна не назовешь, в моей собственной стране, причем в самых разных его видах и родах: музыке, живописи, скульптуре, литературе и т. д., заставляет меня с настороженно- стью относиться к попыткам свести этот феномен к кризису лишь только одной конкретной исторической формы обществен- ного сознания. Очевидно, более правы те теоретики (например, У. Эко и Д. Лодж), которые считают неизбежным появление подобного феномена при любой смене культурных эпох, когда происходит слом одной культурной парадигмы и возникновение на ее обломках другой. Причины этой смены могут быть самы- ми разными: и политического, и социального, и научно- технического, и мировоззренческого плана. Другое дело, что совпадение их во времени усиливает болезненность этой ломки сознания, обостряет воспри- ятие кризисности самого человеческого бытия. Ощу- щение исчерпанности старого и непредсказуемости нового, грядущие контуры которого неясны и не обещают ничего определенного и надежного, и делает постмодернизм, где это настроение выразилось явственнее всего, выражением "духа времени" конца XX в., очередным fin du siecle, вне зависимости от того, сколь влиятельным в литературе, искусстве, критике и философии он является на сегодняшний день. Постмодернизм как очередной fin du siecle Собственно, последняя глава о постмодернизме и может служить заключением данного исследования, поскольку в ней подводятся итоги многолетней эволюции постструктурализма и дается характеристика его нынешнего состояния. Если брать всю его историю в целом -- от середины 60-х гг. и по сегодняшний день, -- то, учитывая даже столь поразительную по нашим временам, с их склонностью к перемене вкусовых ориентаций, продолжительность его существования и выживаемость, все-таки нужно признать, что четверть века --предельный срок жизни любого художественного или философско-эстетического направ- ления. После этого оно либо исчезает, либо видоизменяется настолько, что в нем лишь с трудом просматриваются контуры его первоначальных постулатов. И действительно, анализ последних публикаций свидетель- ствует об известной усталости современных критиков от основ- ных теоретических положений постструктуралистской догмы. Особенно отчетливо это проявляется в ламентациях критиков других методологических ориентаций, будь то иеремиады анг- лоязычных литературоведов на засилье "французского влияния" или язвительные литературоведческие памфлеты французских традиционалистов. Мы уже отмечали в разделах о Дерриде и Фуко определенные тенденции их теоретической эволюции, которые явно демонстрируют известную исчерпанность пост- структуралистского канона и выводят этих мыслителей за его пределы, что свидетельствует об их чуткости к изменению об- щего климата идей. Прежде всего, с конца 80-х гг. стала явст- венно себя обнаруживать наметившаяся в рамках собственно постструктуралистской теории тенденция к отказу от ригориче- 235 ПОСТМОДЕРНИЗМ ской установки на абсолютную децентрацию и интертекстуали- зацию человеческого "я", выразившиеся в концепции "смерти автора". Это новое для постструктурализма веяние проявилось в работах М. Фуко "Пользование наслаждением" и "Забота о себе" (1984) (204, 201) и Ж. Дерриды "Психея: Изобретение другого" (1987) (156) и получило дальнейшее отражение в таких исследованиях, как "Пределы теории" (1989) Томаса Каванага (297), "Выявляя субъект" (1988) Пола Смита (358), "Технология Я: Семинар с Мишелем Фуко" (1988) (367). Несомненно, что оформление постмодернизма как специфи- ческой формы теоретической рефлексии вдохнуло новую жизнь в постструктуралистско-деконструктивистский комплекс концеп- ций, породив целое направление в современной критике, которое апеллирует к тем же, хотя и сильно трансформированным, тео- ретическим принципам анализа. Но даже и в среде постмодер- нистов, если брать таких его ведущих теоретиков, как Ж.-Ф. Лиотар и Ж. Бодрийар, наметилась тенденция к существенному пересмотру постмодернистского канона. В данный момент труд- но сказать, идет ли дело о кардинальном разрыве с концепцией постмодернизма или лишь о ее модификации, учитывающей запросы реальности, -- в этом вопросе позиции Лиотара и Бодрийара выглядят крайне противоречиво. Но в основном критика пока затрагивает лишь философские основы постмодер- низма и практически не нашла своего отражения в литературно- критической практике постмодернистского литературоведения. Насколько можно судить по последним публикациям даже журнального характера, где легче всего проследить назреваю- щую перемену критической парадигмы, и тем работам, в кото- рых с явным вызовом провозглашается возникновение "послепостструктуралистской перспективы", в действительности трудно обнаружить сколь-либо серьезный разрыв с постструк- туралистскими представлениями. Как об этом говорит в статье 1991 г. С. Фридман, довольно известная представительница феминистской критики, все это свидетельствует скорее о "сдвиге внутри самого постструктурализма", лишь "частично", по ее собственному признанию, вызванному "критикой со стороны" (210, с. 466). Как бы то ни было, пока не появится новая теория, доста- точно сильная по своему влиянию, чтобы оттеснить постструкту- рализм на периферию литературно-критического и философско - эстетического горизонта, говорить о его смерти явно преждевре- менно. Библиография 1. Автономова Н. С. Археология знания // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П. -- М., 1991. С. 27- 28. 2. Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность.-- М., 1980.-- 287с. 3. Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. -- М., 1977. -- 271 с. 4. Автономова Н. С. Фуко М. // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П., -- М., 1991. -- С. 361 --363. 5. Анастасьев Н. А. В поисках формы// Литература США в 70-е годы XX века. М., 1983. -- С. 111 --140. 6. Андреев Л. Г. Актуальные проблемы зарубежной литературы XX века: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. Андреев Л. Г. -- М., 1989. -- 175с. 7. Андреев Л. Г. Порывы и поиски двадцатого века // Называть вещи своими именами: Прогр. выступления мастеров западноевроп. лит. XX в. / Сост., предис., общ. ред. Андреева Л. Г. -- М., 1986. -- С. 3-18. 8. Андреев Л. Г. Французская литература и "конец века". // Вопр. лит. -- М., 1986. -- No 6. -- С. 81 -- 101. 9. Балашова Т. В. Методология "новой критики" // Теории, школы, концепции. -- М., 1975. -- С. 64-108. 10. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Косикова Г. К. -- М.. 1989. -- 616 с. 11. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. -- М., 1975. -- 502 с. 12. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словес- ном художественном творчестве. // Бахтин М. М. Вопросы литера- туры и эстетики. -- М., 1975. -- С. 6-71. 13. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. -- 4-е изд. -- М., 1979. -- 320 с. 14. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. -- М.,1979. -- 424 с. 14а. Вайнштейн О. Б. Сопротивление теории или эстетика чтения. // Вопр. лит. --М.,1990.-- No 5. -- С. 88-93. 15. Гайденко П. П. Экзистенциализм и проблема культуры: (Критика философии М. Хайдеггера). -- М., 1963. --121 с. 16. Гараджа А. В. Критика метафизики в неоструктурализме (по рабо- там Ж. Дерриды 80-х годов). -- М., 1989. -- 50 с. 17. Гульельми А. Группа 63. // Называть вещи своими именами. -- М.,1986. -- С. 185-194. 18. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. -- М.,1990. --107 с. 19. Деррида Ж. Письмо к японскому другу. // Вопр. философии. -- М., 1992. -- No 4. -- С. 53 - 57. 20. Зарубежная эстетика и теория литературы XIX -- XX вв. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Косикова Г. К. -- М.,1987. -- 511 с. 21. Затонский Д В. Реализм -- это сомнение? -- Киев. 1992. -- 278 с. 22. Зверев А. М. Дворец на острие иглы: Из худож. опыта XX в. -- М., 1989. -- 410 с. 23. Зверев А. М. Логика литературного десятилетия. // Литература США в 70-е годы XX века. -- М.. 1983. -- С. 11-79. 24. Зверев А. М. Модернизм в литературе США: Формирование, эволю- ция, кризис. -- М., 1979. -- 318 с. 25. Ильин И. П. Английский постструктурализм и традиция социально- го историзма. // Диапазон. -- М.. 1992. -- No 1. -- С 32-38. 26. Ильин И. П. Восточный интуитивизм и западный иррационализм: "Поэтическое мышление" как доминантная модель "постмодернистского сознания". // Восток -- Запад: Литературные взаимосвязи в зарубежных исследованиях. -- М., 1989. -- С.170-190. 27. Ильин И. П. Малколм Брэдбери: критик, писатель, пародист. // Диапазон. -- М., 1991. -- No 3. -- С.16- 20. 28. Ильин И. П. П. де Ман. Слепота и проницательность: Эссе о рито- рике современного литературоведения (реферат). // Панорама со- временного буржуазного литературоведения и литературной кри- тики. -- М., 1974. -- С. 61 -- 80. 29. Ильин И. П. Массовая коммуникация и постмодернизм. // Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации. -- М., 1990. -- С. 80- 96. 30. Ильин И. П. Между структурой и читателем: Теоретические аспек- ты коммуникативного изучения литературы. // Теории, школы, концепции. -- М. 1985. -- С. 134-168. 31. Ильин И. П. Некоторые концепции искусства постмодернизма в современных зарубежных исследованиях. -- М., 1988. -- 28 с. 32. Ильин И. П. "Постмодернизм": Проблема соотношения творческих методов в современном романе Запада. // Современный роман: Опыт исследования, -- М., 1990. -- С. 255-279. 33. Ильин И. П. Постструктурализм и диалог культур. -- М., 1989. -- 60 с. 34. Ильин И. П. Проблема личности в литературе постмодернизма: Теоретические аспекты // Концепция человека в современной ли- тературе. 1980-е годы. -- М., 1990. -- С. 47-70. 35. Ильин И. П. Проблема речевой коммуникации в современном ро- мане. // Проблемы эффективности речевой коммуникации. -- М., 1989. -- С. 187-208. 36. Ильин И. П. Проблема читателя в современной критике воспри- ятия. // Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика). -- М., 1983. -- С. 56-67. 37. Ильин И. П. Проблемы "новой критики": История эволюции и со- временное состояние. // Зарубежное литературоведение 70-х годов. Направления, тенденции, проблемы. -- М., 1984. -- С. 113-155. 38. Ильин И. П. Современные концепции компаративистики и сравни- тельного изучения литератур. -- М., 1987. -- 50 с. 39. Ильин И. П. Стилистика интертекстуальности: Теоретические аспекты. // Проблемы современной стилистики. -- М., 1989. -- С. 186-207. 40. Ильин И. П. Теория знака Ж. Дерриды и ее воздействие на совре- менную критику США и Западной Европы. // Семиотика. Коммуни- кация. Стиль. -- М., 1983. -- С. 108-125. 41. Косиков Г. К. Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе. // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX -- XX вв. -- М.. 1987. -- С. 5-38. 42. Косиков Г. К. Комментарии. // Называть вещи своими именами -- М., 1986. -- С. 517-540. 43. Косиков Г. К. Ролан Барт -- семиолог, литературовед. // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. -- М., 1989. -- С. 3-45. 44. Кузнецов В. Н. Французская буржуазная философия XX в. -- М., 1970. -- 318 с. 45. Лосев А. Ф. Комментарии. // Платон. Сочинения. -- М., 1971 -- ТЗ/1/. -- С. 563-681. 46. Лосев А. Ф. Стоицизм. // Философская Энциклопедия. -- М., 1970. --Т. 5.--С. 136-138. 47. Называть вещи своими именами: Прогр. выступления мастеров западноевроп. лит. XX в. / Сост., предисл., общ. ред. Андреева Л. Г. М., 1986. -- 640 с. 48. Новое в зарубежной лингвистике. -- М., 1986. -- Вып. 17: Теория речевых актов. -- 424 с. 49. Платон. Сочинения. -- М., 1971. -- Т. 3/1/. -- 687 с. 50. Ржевская Н. С. Литературоведение и критика в современной Франции: Основные направления. Методология и тенденции. -- М 1985 270 с. 51. Рыклин М. К. Делез. // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П. -- М., 1991. -- С. 88-89. 52. Рыклин М. К. Маргинализм. // Там же. -- С. 170. 53. Рыклин М.К. Телькелизм". // Там же. -- С. 297-298. 54. Семиотика. -- М., 1983. -- 636 с. 55. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. -- М., 1977. -- 695 с. 56. Социальная философия Франкфуртской школы. -- М., 1975. -- 359 с. 57. Стаф. И. К. Делез. // Современные зарубежные литературоведы: Справочник. -- М., 1985. -- Т. 1. -- С. 180-181. 58. Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США). Справочник. / Отв. ред. Ильин И. П., Цурганова Е. А. -- М., 1992. -- Вып. 1. -- 220 с. 59. Филиппов Л. Структурный психоанализ Ж. Лакана и субъект творчества в структурном литературоведении. / Теории, школы, концепции. -- М., 1975 -- С. 36 -- 64. 60. Флоренский П. А. У водоразделов мысли. -- М., 1990. -- Т. 2. -- 447 с. 61. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук -- М 1977 --488с. 62. Цурганова Е. А. Традиционно-исторические и современные проблемы литературной герменевтики. // Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика). -- М., 1983. -- С.12-26. 63. Эко У. Заметки на полях "Имени розы". // Иностр. лит. -- М.,1988. - No10. -- С. 88-104. 64. Якобсон Р. Избранные работы. -- -- М.,1985. -- 445 с. 65. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. // Структурализм: "за" и "против". -- М., 1975. -- С. 193-230. 66. Якобсон Р. Работы по поэтике. -- -- М., 1987. -- 461 с. 67. Adam J.-M., Goldenstein J.P. Unguistique et discours litteraire: Theorie et pratique des textes. -- P., 1976. -- 351 p. 68. Adorno Th. W. Asthetische Theorie./ Hrsg. von Adorno G., Tiedmann R. -- Frankfurt a.M.,1970. -- 544 S. 69. Archard D. Consciousness and unconsciousness. -- L.,1984, -- 136 p. 70. Atkins G. D. The sign as a structure of difference: Derridean deconstruction and some of its implication.// Semiotic themes. / Ed. by DeGeogre P. -- Lawrence, 1981. -- P.I 33-147. 71. Attridge D. Peculiar languages: Lit. as difference from the Renaissance to James Joyce. -- Ithaca, 1988. -- XV.262 p. 72. Bartheime D. Unspeakable practices, unnatural acts. -- N.Y., 1968. -- 170 p. 73. Bartes R. L'Aventure semiologique. -- P., 1985. -- 368 p, 74. Barthes R. La chambre claire: Note sur la photographic, -- P., 1980,--200 p. 75. Bartes R. Changer 1'objet lui-meme. // Esprit. No 4. -- P., 1971. -- P. 613-616. 76. Barthes R. Critique et verite. -- P., 1966. -- 80 p. 77. Barthes R, Le degre zero de Fecriture. -- P., 1953. -- 127 p. 78. Barthes R. L'Empire des signes. -- Geneve.1970. -- 156 p. 79. Barthes R. L'Etrangere. //La quinzaine litteraire. -- P., 1970. -- No 94.--P. 19-20. 80. Barthes R. Fragments d'un discours amoureux. -- P., 1977. -- 286 p. 81. Barthes R. Introduction a 1'analyse structurale des recits. // Communications. -- P. 1966. -- No 8. -- P. 1-27. 82. Barthes R. Lecon. -- P., 1978. -- 46 p. 83. Barthes R. Mythologies, -- P., 1957. -- 252 p, 84. Barthes R. Le plaisir du texte. -- P., 1973. -- 105 p. 85. Barthes R. Roland Barthes par Roland Barthes. -- P., 1975. -- 192 P. 86. Barthes R. Sade, Fourier, Loyola. -- P., 1971. -- 191 p. 87. Barthes R. Sur Racine. -- P., 1963. -- 171 p. 88. Barthes R. Systeme de la mode. -- P., 1967. -- 327 p. 89. Barthes R. S/Z. -- P., 1971. -- 280 p. 90. Barthes R. Texte. // Encyclopaedia universalis. -- P., 1973. -- Vol. 15.--P.78. 91. Barthes R. To wright: An intransitive verb? // The structuralists. / Ed. by DeGeorge P., DeGeorge F. -- Garden City, 1972. -- P. 115-167. 92. Baudrillard J. L'Autre par lui-meme. -- P., 1987. -- 90 p. 93. Baudrillard J. L'Echange symbolique et la mort. -- P., 1976. -- 347 P. 94. Baudrillard J. Oublier Foucault. -- P., 1977, -- 97 p. 240 БИБЛИОГРАФИЯ 95. Baudrilllard J. De la seduction. -- P., 1979. -- 270 p. 96. Beaugrande R.-A. de, Dressier W. Introduction to text linguistics. -- L.;N.Y., 1981.-XV1.270p. 97. Belsey C. Critical practice. -- L.; N.Y., 1980. -- VIII, 168 p. 98. Belsey C. The subject of tragedy: Identity and difference in Renaissance drama. -- L.,1985. --XI, 253 p. 99. Benvenuto В., Kennedy R. The works of Jacques Lacan: An introduction. -- L., 1986. -- 237 p. 99a. Bertens H., Fokkema D. Forword. // Approaching postmodernism / Ed. by Fokkema D., Bertens H. -- Amsterdam, 1986. -- P.VII-X. 100. Blanchot M. Michel Foucault tel que(l) je rimagine. -- Montpellier,1986. -- 72 p. 101. Blanchot M. Le ressassement eternel. -- P., 1974. -- 146 p. 102. Bloom H. The anxiety of influence: A theory of poetry. -- N. Y., 1973.-- 157р. 103. Bloom H. A map of misreading. -- N.Y., 1975. -- 206 p. 104. Bloom H. Poetry and repressions: Revisionism since Blake to Stevens. -- Hew Haven; L., 1976. -- 10, 293 р. 105. Bove P. Destructive poetics: Heidegger and mod. Amer. poetry. -- N.Y., 1980. --XX, 304 p. 106. Bowie M. Freud, Proust and Lacan: Theory as fiction. -- Cambridge, 1987, -- 225 p. 107. Brede R. Aussage und Discours: Unters. zur Discours- Theorie bei Michel Foucault. -- Frankfurt a.M., 1985. -- 196 S. 108. Brehier E. La theorie des incorporels dans 1'ancien stoicisme. -- 4e ed.--P., 1970.--72 p. 109. Brenkman J. Culture and domination. -- Ithaca, 1985. -- XI, 239 P. 110. Brenkman J. Narcissus in the text. // Georg. rev. -- N.Y., 1976. -- Vol. 30. No 30. -- P. 293-327. 111. Brooke-Rose Chr. The dissolution of character in the novel. // Reconstructing individualism: Autonomy, individuality, and the self in western thought. -- Stanford, 1986. -- P. 184-196. 112. Brooke-Rose Chr. A rhetoric of the unreal: Studies in narrative and structure, especially the fantastic. -- Cambridge etc., 1981. -- VII, 446р. 113. Brown D. The modernist self in twentieth century literature: A study in self-fragmentation. -- Baslngstoke; L., 1989. -- X, 206 p. 114. Butler Chr. After the Wake: An essay on the contemporary avantgarde. -- Oxford, 1980. -- XI, 177 p. 115. Butler Chr. Interpretation, deconstruction, and Ideology. -- Oxford, 1986. --X, 159р. 116. Butor. -- Р., 1969. -- 94 p. (Arc; No 39). 117. Calvet L.-J. Roland Barthes: Un regard politique sur le signe. -- P., 1973. -- 184 p. 118. Caputo J. P. Radical hermeneutics: Repetition, deconstruction and the hermeneutical project. -- Bloomington, 1987. -- DC, 319 p. 119. Cavallari H. M. Understanding Foucault: Same sanity / other madness. // Semiotica. -- Amsterdam, 1985. -- Vol. 56, No 3/4. -- P. 315-346. 120. Chase C. Transference as trope and persuaslo. // Discourse in psychoanalysis and literature. / Ed. by Rlramon-Kenan S. -- L.; N.Y., 1987. -- P. 211-229. БИБЛИОГРАФИЯ 241 121. Cixous H. Le rire de la Meduse. // Arc. -- P., 1975. -- No 61. -- P. 3-54. 122. Cousins M., Hussain A. Michel Foucault. -- N.Y., 1984. -- VII, 278 P. 123. Cressole M. Deleuze. -- P., 1973. -- 121 p. 123a. Critical inquiry. -- Chicago, 1980. -- Vol.7, No I. -- 260 p. 124. Culler J. On deconstruction: Theory and criticism after structuralism. -- L. etc., 1983. -- 307 p. 125. Culler J. Structuralist poetics: Structuralism, lingistics and the study of literature. -- Ithaca.1975. --XDC,301 p, 126. Dallenbach L. Le recit speculaire: Essai sur la mise en abyme. -- P., 1977.--247 p. 126a. Davis D. Artculture: Essays on the post-modern. -- N.Y., 1977. -- XII, 176 p. 127. Deconstruction and criticism. / By Bloom H. et al. -- N.Y.,1979. -- DC, 256 p. 128. Deconstruction in context: Ut. a. philosophy. / Ed by Taylor M. C. -- Chicago;L., 1986. --A4G p. 129. Deleuze C., Guattari F. Capitalisme et schizophrenic: L'Anti-Oedipe. -- P., 1972. -- 470 p. 130. Deleuze G., Guattari F. Dialogues. -- P., 1977. -- 177 p. 131. Deleuze G.,Guattari F. Difference et repetition. -- P.,1968. -- 409р. 132. Deleuze G. Foucault. -- P., 1986. -- 143 p. 133. Deleuze G., Guattari F. Kafka: Pour une litterature mineure. -- P., 1975. -- 159 p. 134. Deleuze G. Logique du sens. -- P., 1969. -- 392 p. 135. Deleuse G. Marcel Proust et les signes. -- P., -- 1964. -- 91 p. 136. Deleuze G. Nietzsche et la philosophie. -- P., 1962. -- 235 p. 137. Deleuze G., Cuattari F. Rhizome. -- P., 1976. -- 74 p. 138. Deleuze G. Spinoza et le probleme de 1'expression. -- P., 1968. -- 382р. 139. De Man P. Allegories of reading: Figural language in Rousseau, Nietzsche, Rilke, and Proust. -- New Haven, 1979 -- XI, 305 p. 140. De Man P. Blindness and Insight: Essays in the rhetoric of contemporaiy criticism.--N.Y., 1971.--XIII, 189р. 141. De Man P. Critical writings, 1953 -- 1978. -- Minneapolis, 1987. -- LXXIV, 246 p. 142. De Man P. The resistance to theoiy. -- Minneapolis, 1986. -- XVIII, 137р. 143. Derrida J. La carte postale: De Socrate a Freud et au-dela. -- P., 1980. -- 560 p. 144. Derrida J. La dissemination. -- P., 1972. -- 406 p. 145. Derrida J. L' ecriture et difference. -- P., 1967. -- 439 p. 146. Derrida J. De Fesprit: Heidegger et la question. -- P., 1987. -- 186 P. 147. Derrida J. Glas. -- P., 1974. -- 291 p. 148. Derrida J. De la grammatologle. -- P., 1967. -- 448 p. 149. Derrida J. Of grammatology. -- Baltimore, 1976. -- LXXXVII, 396 P. 150. Derrida J. Umited, Inc. a b с // Glyph. -- Baltimore, 1977. -- No 2. --P. 162-254. 151. Derrida J. Marges -- de la philosophie. -- P., 1972. -- XXV, 396 p. 242 БИБЛИОГРАФИЯ 152. Derrida J. Les morts de Roland Bartes. //Poetique. -- P., 1981 -- No 47. -- p. 269-292. 153. Derrida J. Parages. -- Р., 1986. -- 289 р. 154. Derrida J. Le parergon. // Digraphe. No 3. -- P., 1974. -- P. 21-57. 155. Derrida J. Positions. -- P., 1972. -- 136 p. 156. Derrida J. Psyche: Inventions de 1'autre. -- P., 1987. -- 652 p. 157. Derrida J. Signature, event, content. // Glyph. -- Baltimore 1977 --No!.--P. 172-197. 158. Derrida J. Speech and phenomena and other essays on Husserl's theory of signs. -- Evanston, 1973. -- XIII, 166 p. 159. Derrida J. Structure, sign, and play in the discourse of human sciences. // The structuralist controvercy / Ed. by Macksey R., Donato E. -- Baltimore, 1972. -- P. 256-271. 160. Derrida J. The supplement of copula: Philosophy before linguistics. // Textual srtategies: Perspectives in post-structuralist criticism / Ed. and with an. introd. by Harari J. H. -- L., 1980. -- P. 82-120. 161. Derrida J. La voix et le phenomene: Introd. au probleme du signe dans la phenomenologie de Husserl. -- P., 1967. -- 119 p. 162. Derrida J. Writing and difference. -- Chicago, 1978. -- XX, 342 p. 163. De-Zwart S. H. Acquisitions du langage et developpement de la pensee, sous-systemes linguistiques et operations concretes -- P 1967.--217 p. 164. D'haen Т. Postmodernism in American fiction and art. // Approaching postmodernism: Papers pres. at a Workshop on postmodernism, 21-23 Sept. 1984, Univ. of Utrecht / Ed. By Fokkema D., Bertens H. -- Amsterdam; Philadelphia 1986 -- P 211-231. 165. D'haen Т. Text to reader: A communicative approach to Fowles, Barth, Cortazar and Boon. -- Amsterdam; Philadelphia 1983 -- 162 p. 166. Displacement: Derrida and after. / Ed. with an introd. by Krupnick M. -- Bloomington, 1983. -- 198 p. 167. Dreifus H. L., Rabinow P. Michel Foucault: Beyond structuralism and hermeneutics. -- Brighton, 1982, --XXIII, 241 p. 167a. Eagleton Т. Criticism and ideology: A study in Marxist lit. theory -- L., 1976. -- 191 p. 168. Eagleton T. The function of criticism. -- L., 1984. -- 136 p. 169. Eagleton T. Literary theory: An introduction. -- Oxford 1983 -- 244 p. 170. Easthope A. British post-structuralism since 1968 - L.; N.Y., 1988.-XIV.255p. 171. Easthope A. Poetry and phantasy. -- Cambridge 1989 -- VII 227 p. 17la. Federman R. Take it or leave it: An exaggerated second-hand tale to be read aloud either standing or sitting. -- N.Y., 1976. -- ca. 500 p. 172. Felman Sh. Le scandale du corps parlant: "Don Juan" avec Austin ou La seduction en deux lang. -- P., 1980. -- 222 p. 173. Felperin H. Beyond deconstruction: The uses a. abuses of. Lit theory. -- Oxford, 1985. -- (7), 226 р. 174. Feminism and psychoanalysis. / Ed. by Feldstein R. Roof J -- Ithaca; L.,1989. --XII, 359 p. 175. Finas L. et al. Ecarts: Quatre essais a propos de Jacques Derrida --P., 1973.--324 p 176. Les fins de 1'homme: A partir du travail de Jacques Derrida. Colloque de Cerisy, 23 juill. -- aout 1980. / Dir. par Lacoue- Labarthe, Nancy J. -- P., 1981. -- 698 p. 177. Flores R. The rhetoric of doubtful authority: Deconstructive readings of self-questioning narratives. St.Augustine to Faulkner. Ithaca; L., 1984. -- 175 p. 178. Fokkema D. W. Literary history, modernism, and postmodernism. Amsterdam, 1984. -- VIII, 63 p. 179. Fokkema D. W. The semantic and syntactic organisation of postmodernist texts. // Approaching postmodernism. / Ed. by Fokkema D. W., Bertens H. -- Amsterdam; Philadelphia, 1986. -- P. 81-98. 180. Foucault M. L'Archeologie du savoire. -- P., 1969. -- 275 p. 181. Foucault M. The archeology of knowledge. -- L., 1972. -- (5), 218р. 182. Foucault M. The birth of the clinic: An archeology of medical reception. -- N.Y., 1973. -- XIX, 215 p. 183. Foucault M. FoUe et deraison: Histoire de la foUe a Page classique. --P., 1961. --673р. 184. Foucault M. Histoire de la folie a 1'age classique. -- P., 1972. -- 613 P- 185. Foucault M. Histoire de la sexualite: La volonte de savoir. -- P., 1976. --VoL I. --211 p. 186. Foucault M. History, discourse and discontinuity. // Salmagundi. N.Y., 1972. -- No 20. -- P.223-239. 187. Foucault M. Histoiry of sexuality: An introduction. -- N.Y., 1978. -- Vol. I. -- 168 p. 188. Foucault M. Language, counter-memory, practice: Sel. essays a. interviews. / Ed., pref., a. introd. by Bouchard D. F. -- Oxford, 1977. -- 240 p. 189. Foucault M. Madness and civilisation: A histoiry of insanity in the age of Reason. -- N.Y., 1965. -- XIII, 299 p. 190. Foucault M. Maladle mentale et psychologle. -- P., 1962. -- 108 p. 191. Foucault M. Mental illness and psychology. -- N.Y., 1976. -- 90 p. 192. Foucault M. Les mots et les choses: Une archeologie des sciences humalnes. -- P., 1967. -- 400 p. 193. Foucault M. Naissance de la clinique: Une archeologie du regard medical. -- P., 1978. -- 214 p. 194. Foucault M. Nietzsche, la geneologie, ITiistoire. // Hommage a Jean Hyppolite. -- P., 1971. -- P.145-172. 195. Foucault M. The order of things: An archeology of human sciences. L., 1970. -- XXIV, 387 p. 196. Foucault M. L'ordre du discours. -- P.,1971. -- 82 p. 197. Foucault M. Power/Knowledge: Sel. interv. a. other writings, 1972- 1977. / Ed. with an afterword by Gordon C. -- N.Y., 1980. -- XII, 200р. 198. Foucault M. Qu'est-ce qu'un auteur? // Bulletin de la societe francaise de philosophie. -- P., 1969. -- No 63. -- P. 73-104. 199. Foucault M. Raymond Roussel. -- P., 1963. -- 211 p. 200. Foucault M. Reponse a une question. // Esprit. -- P., 1968. -- No 36. -- P. 850-874. 201. Foucault M. Le souci de soi: Histoire de la sexualite. -- P., 1984. -- Vol. 3. -- 290 p. 202. Foucault M. Surveiller et punir: Naissance de la prison. -- 1975. -- 318р. 203. Foucault M. Theatrum phisophicum. // Critique. -- P., 1970. -- No 26. -- P. 885-908. 204. Foucault M. L'usage des plalsirs: Histoire de la sexualite. -- P., 1984.--Vol.2.--290 p. 205. Foucault M. Verite et pouvoir. // L'Arc. -- P., 1977. -- P. 16-26. 206. Foucault M. What is an author? // Screen. -- L., 1979. -- Vol. 20, No l.--P. 13-33. 207. Foucault M. A critical reader. / Ed. by Hoy D. -- Oxford, 1986. -- VII, 246 p. 208. Frank M. Was 1st Neostrukturalismus? -- Frankfurt a. M., 1984. -- 615 S. 209. Friedman S. S. Lyric subversions of narrative. // Reading narrative: Form, ethics, ideology / Ed. by Phelan J. -- Columbus, 1989. --P. 162-185. 210. Friedman S. S. Post/poststructuralist feminist criticism: The politics of recuperation and negotiation. // New lit. history. -- Charlottesvllle, 1991. -- Vol. 22, No 2. -- P. 465-590. 211. Gasche R. The tain of the mirror: Derrida and the philosophy of reflexion. -- Cambridge; L., 1985. -- X, 348 p. 212. Genette G. Nouveau discours du recit. -- P., 1983. -- 178 p. 213. Genette G. Palimpsestes: La litteratute au second degre. -- P., 1982. -- 467 p. 214. Genette G. Le statut pragmatique de la fiction narrative. // Poetique. -- P., 1989. -- No 78. -- P. 237-249. 215. Girard R. Dostoievski du double a Funite. -- P., 1963. -- 191 p. 216. Girard R. Mensonge romantique et verite romanesque. -- P., 1978. --351р. 217. Girard R. La violence et le sacre. -- P., 1972. -- 453 p. 218. Grivel Ch. Theses preparatoires sur les intertextes. // Dialogizitat, Theorie und Geschichte der Uteratur und der sch6nen Kunste. / Hrsg. von Lachman R. -- Munchen, 1982 -- S. 237-249. 219. Guattari F. A liberation of desire: An Interview. // Homosexualities and French Literature. / Ed. by Stambolian G. -- Ithaca, 1976. -- P. 56-71. 219a. Gunn D. Psychoanalysis and fiction: An exploitation of lit. and psychoanalytic borders. -- Stanford etc., 1988. --XI, 251 p. 220. Habermas G. Zur Logik der Sozialwissenschaften. -- Ftankfurt a. M., 1981.-Bd.I-2. 221. Habermas G. Theorie des kommunikativen Handels. -- Frankfurt a. M., 1981.--Bd. 1-2. 222. Halliburton D. Poetic thinking: An approach to Heidegger. -- Chicago, 1981. --XII, 235. 223. Handwerk G. J. Irony and ethics in narrative: From Schlegel to Lacan. -- New Haven; L., 1985. -- 224 p. 224. Hartman G. A. Criticism in the wilderness: The study of lit. today. New Haven; L., 1980. -- XI, 323 p. 225. Hartman G. A. Saving the text: Literature, Derrida, philosophy. -- Baltimore; L., 1981. --XXVII, 184 p. 226. Hassan I. The dismemberment of Orpheus: Toward a postmodernist literature. -- Urbana, 1971. -- 297 p. 227. Hassan I. Making sense: The trials of postmodernist discoure. // New lit. history. -- Baltimore, 1987. -- Vol. 18, No 2. -- P. 437-459. 228. Hassan I. Paracriticism: Seven speculations of the times. -- Urbana, 1975. --XVIII, 184 p. 229. Hassan I. The right promethean fire: Imagination, science and cultural change. -- Urbana, 1980. --XXI, 219 p. 230. Hayman D. Re-forming the narrative: Toward a mechanics of modernist fiction. -- Ithaca; L., 1987. -- XII, 219 p. 231. Heath S. Anato то. // Screen. -- L.,1976. -- Vol.l7.N4. -- P.49 -- 66. 232. Heath S. Difference//Screen. -- L., 1978. -- Vol.19, No 3. -- P. 51- 112. 233. Heath S. Notes on future. // Screen. -- L., 1977. -- Vol.18, No 4. -- P. 48-76. 234. Heath S. Vertige du deplacement: Lecture de Barthes. -- P., 1974. --214р. 235. Heidegger M. Unterwegs zur Sprache. -- Pfullingen, 1977. -- 269 S. 236. Heidegger M. Vortrage und Aufsatze. -- Pfullingen, 1971. -- Bd. 2. --283S. 236a. Hofimann G., Homung A., Kunow R. Modern, postmodern and contemporary as criteria for the analysis of 20th century literature. // Amerikastudien. -- 1987. -- No 22. -- S. 19-46. 237. Holenstein E. Roman Jakobson phanomenologischer Strukturalismus. -- Frankfurt a. M., 1975. -- 213 S. 238. Hoy D. С. The critical circle: Literature and history in contemporary hermeneutics. -- Berkeley etc., 1978. -- 182 p. 239. Intertextualitat: Formen, Funktionen, anglist. Fallstudien. / Hrsg. von Broich U., Pfister M. -- TObingen, 1985. -- XII, 373 S. 240. Intertextuality in Faulkner. / Ed. by Gresset M., Folk N. -- Jackson, 1985. -- 217 p. 241. Irigaray L. Ce sexe qui n'en est pas un. -- P., 1977. -- 217р. 242. Irigaray L. Speculum, de Fautre femme. -- P., 1974. -- 468 p. 243. Jameson F. Fables of agression: Wyndham Lewis, the modernist as fascist. -- Berkeley, 1979. -- 190 p. 244. Jameson F. The ideology of text. // Salmagundi. -- N.Y., 1976. -- No 31/32. -- P. 204-246. 245. Jameson F. Imaginary and symbolic in Lacan: Marxism, psychoanalytic criticism, and the problem of the subject. // Yale French studies. -- New Haven, 1977. -- No 55/56. -- P.338-395. 246. Jameson F. The political unconscious: Narrative as a socially symbolic act. -- Ithaca, 1981. -- 296 p. 247. Jameson F. Postmodernism and consumer society. // The antiaeshetic: Essays on postmodern culture. / Ed. by Forster H. -- Port Townsend, 1984.--P. 111-126. 248. Jameson F. Postmodernism or the cultural logic of late capitalism. // New left rew. -- L., 1984. -- No 146. -- P. 62-87. 248a. Jencks Ch. The language of postmodern architecture. -- L., 1978. 136 p. 249. Jencks Ch. What is postmodernism? -- L., 1986. -- 123 p. 250. Johnson B. The critical differance: Essays in the contemporary rhetoric of reading. -- Baltimore, 1980. -- 156 p. 251. Jones A. R. Julia Kristeva on femininity: The limits of a semlotic politics. // Feminist rev. -- N.Y., 1984. -- No 18. -- P. 56-73. 252. Jost F. Les aventures du lecteur. // Poetique. -- P., 1977. -- No 29. P. 77-89. 253. Jost F. La litterature selon Barthes. -- P., 1986. -- 109 p. 246 БИБЛИОГРАФИЯ 254. Julia Kristeva in conversation with Rosalind Coward. // Desire, ICA Documents. / Ed. by Appignanes L. -- L., 1984. -- P. 22-27. 255. Kellner D. Jean Baudrillard: From marxism to postmodernism and beyond. -- Stanford, 1989. -- 246 p. 256. Kem E. Resolved: That the proper study of mankind is man. // PMLA. -- N.Y., 1978. -- Vol. 93, No 73 . -- P. 362-372. 257. Keman A. The death of literature. -- New Haven; L.,1990. -- IX, 230p. 258. Klein M. Essais de psychanalyse (1921-1945). -- P., 1967. -- 456 p. 259. Klein M. La psychoanalyse des enfants. -- P., 1969. -- 319 p. 260. Kofman S. L'enigme de la femme: La femme dans les textes de Freud. -- P., 1980. -- 336 p. 261. Kofman S. Lecture de Derrida. -- P., 1984. -- 190 p. 26la. Кohler M. Postmodernism: Ein begriffsgeschichtiger Uberbllck. // Amerikastudien. -- 1987. -- No 22. -- S. 9-12. 262. Kristeva J. Au commencement etait 1'amour: Psychanalyse et foi. -- P., 1985.--89 p. 263. Kristeva J. Desire in language: A semiotic approach to literature and art. -- N.Y., 1980. -- 336 p. 264. Kristeva J. Economie et politique du langage poetique. // Promesse. -- P., 1974. -- No 36/37. -- P. 93-94. 265. Kristeva J. Etrangers a nous-meme. -- P., 1988. -- 294 р. 266. Kristeva J. Histoire d'amour. -- P., 1983. -- 356 p. 267. Kristeva J. Le langage, cet inconnu: Une initiation a la linguistique. --P., 1981.--327 p. 268. Kristeva J. Love stories. // Desire, ICA Documents. -- L., 1983. -- P. 20-34. 269. Kristeva J. Narration et transformation. // Semiotica. -- The Hague, 1969. -- No 4. -- P.422-448. 270. Kristeva J. Polylogue. -- P., 1977. -- 541 p. 271. Kristeva J. Polylogue. // Tel quel. -- P., 1974. -- No 57. -- P. 19-53. 272. Kristeva J. Pouvoirs de 1'horreur: Essal sur 1'abjection. -- P., 1980. -- 250 p. 273. Kristeva J. La revolution du langage poetique: L'avantgarde a la fin du XDCe siecle: Lautreamont et MaUarme. -- P., 1974. -- 645 p. 274. Kristeva J. Semiotike: Recherches pour une semanalyse. -- P., 1969.--319 p. 275. Kristeva J. Soleil noire, depression et melancolie. -- P., 1987. -- 79 p. 276. Kristeva J. Les temps des femmes. // Cahiers de recherche de sciences des textes et documents. -- P., 1979. -- Vol. 33/34, No 5. --Р. 5-19. 277. Kristeva J. Le texte du roman. -- P., 1970. -- 209 p. 278. Kristeva J. Folle verite. -- P., 1979, -- 261 p. 279. The Kristeva reader. / Ed. by Mol Т. -- L., 1987. -- 327 p. 280. Lacan J. Ecrits. -- P., 1966. -- 924 p. 281. Lacan J. Ecrits: A selection. -- L., 1977. -- XTV, 338 р. 282. Lacan J. The four fundamental concepts of psycho-analysis. -- L., 1977. --XI, 290р. 283. Lacan J. Le seminare: Le Moi dans la theorie de Freud et dans la technique de psychanalyse. -- P., 1978. -- Uvre 2. -- 374 p. 284. Lacan J. Le seminaire: Les quatre concepts fondamentaux de la psychanalyse. -- P., 1973. -- Uvre II. -- 310 p. 247 БИБЛИОГРАФИЯ 285. Lacoste J. La philosophie au XXe siecle: Introd. a la pensee contemporaine. -- P., 1986. -- 203 p. 286. Lacoue-Labarthe Ph. La fable/litterature et philosophie. // Poetique. -- P., 1970, -- No I. -- P. 50-62. 287. Lacoue-Labarthe Ph. La poesie comme experience. -- P., 1986. -- 176р. 288. Laplanche J., Pontalis J. The language of psychoanalysis. -- L., 1980.--XV, 510р. 289. Lavers A. Roland Barthes, structuralism and after. -- L., 1982. -- XXI, 300 p. 290. Leclaire S. Demasquer le reel. -- P., 1971. -- 183 p. 291. Lemaire A. Jacques Lacan. -- L., 1977. -- ХХЕХ, 266 р. 292. Languages of knowledge and of inquiry. / Ed. by Riffaterre M. -- N.Y., 1982.--276 p. 293. Leitch V. American literary criticism from the thirties to the eighties. -- N.Y., 1988. -- 458 p. 294. Leitch V. Deconstructive criticism: An advanced introd. -- L. etc., 1983. --290р. 295. Lentricchia F. After the New criticism. -- Chicago, 1980. -- XIV, 384р. 296. Lentricchia F. Criticism and the social change. -- Chicago, 1983. -- VIII, 173 p. 296a. Lethen H. Modernism cut in half: The exclusion of the avantgarde and the debate on postmodernism. // Approaching postmodernism. -- Amsterdam, 1986. -- P. 233-238. 296b. Le Vot A. Disjunctive and conjunctive modes in contemporary American fiction. // Form.- N.Y., 1976. --Vol.14, No I. -- P. 44-45. 297. The limits of theory. / Ed. by Kavanagh Th.M. -- Stanford, 1989. -- 272р. 298. Llewelyn J. Derrida on the threshold of sense. -- L.,1986. -- XIII, 137 p. 299. Lodge D. Working with structuralism: Essays a. reviews on 19th and 20th-century literature. -- L., 1981. --XII.207 p. 300. Lotringer S. Le 'complexe' de Saussure. // Semiotexte. -- P., 1975. --No2.--P.I 10-123. 301. Lyotard J.-F. Answering question: What is postmodernism. //Innovation/Renovation: New perspectives on the humanities. / Ed.by Hassan I., Hassan S. -- Madison, 1983. -- P. 329-341. 302. Lyotard J.-F. La condition postmodeme: Rapport sur le savoir. -- P, 1979. -- 109 p. 303. Lyotard J.-F. Le difterand. -- P., 1984. -- 272 p. 304. Lyotard. J.-F. Tombeau de rintellectuel et autre papiers. -- P., 984.--96 p. 305. MacCabe С. James Joyce and the revolution of the world. -- L., 1978. --274р. 306. MacCabe С. Theoretical essays. -- Manchester, 1985. -- VIII, 152р. 307. MacCannell J. F. Figuring Lacan: Criticism and the cultural unconscious. -- L., 1986. --XXI, 182. 308. Macherey P. Pour une theorie de la production litteraire. -- P., 1966. --336р. 309. Malmgren С. D. Fictional space in the modernist and postmodernist American novel. -- Lewisburg, 1985. -- 240 p. 248 БИБЛИОГРАФИЯ 310. Mannoni M. Le psychiatre, son You' et la psychanalyse. -- P., 1970. -- 269 p. 311. Martin Heidegger and the question of literature: Toward a postmod. lit.hermeneutics. / Ed. by Spanos W. V. -- Bloomington; L..1979. --XXII, 327 p. 312. Mazzaro J. Postmodern American poetry. -- Urbana, 1980. -- XI, 203р. 313. Mead G. H. Mind, Self and society. -- Chicago, 1934. -- XXXVIII, 400р. 314. Megill A. Prophets of extremity: Nietzsche, Heidegger, Foucault, Derrida. -- Berkeley etc., 1985. --XXIII, 399 p. 315. Merleau-Ponty M. La phenomenologie de la perception. -- P., 1967. -- 274 p. 316. Michel Foucault: Power, truth and strategy. / Ed.wlth a pref. By Meaghan M., Patton P. -- Sydney, 1979. -- 184 p. 317. Miller J. H. Fiction and repetition: Seven English novels. -- Cambridges, 1982. -- 250 p. 318. Miller J. H. The linguistic moment: From Wordsworth to Stevens. -- Princeton.1985. --XXI, 445 p. 319. Miller J. H. Steven's rock and criticism as cure: 2 // Georgia rev. -- N.Y., 1976. -- Vol.30, No 2. -- P. 335-348. 320. Miller J. H. Tradition and difference, rev. of M. H. Abrams' Natural supernatural. // Diacritics. -- Baltimore. -- 1972. -- Vol.2, No 2. -- P. 9-12. 321. Mitchel 1 J. Psycoanalysis and feminism. -- L., 1974. -- 456 p. 322. Moi T. Sexual/texual politics: Feminist literary history. -- L., 1985. --200р. 323. Moriarty M. Roland Barthes. -- Stanford, 1991. -- XII, 255 p. 324. Morris W. The irrepressible real: Jacques Lacan and post- structuralism. // American criticism in the poststruturalist age. / Ed. by Konigsberg I. -- Michigan, 1981. -- P. 116-34. 325. Morrissette В. Post-modem generative fiction: Novel and film. // Crit. inquiry. -- Chicago, 1975. --Vol. 2, No 2. -- P. 281-314. 326. Nordahl Lund S. L'aventure du signifiant: Une lecture de Barthes. --P., 1981.-- 124р. 327. Norris Ch. Deconstruction and the Interest of theory. -- L.. 1988. -- 244 p. 328. OTarreU С. Foucault: Historian or philosopher? -- L., 1989. -- 188 P- 329. Ohman R. Uterature as act. // Approaches to poetics. -- N.Y.; L., 1973.--P. 81-107. 330. Oliva A. B. The international trans-avantgarde. // Plashart -- N.Y., 1982. -- No 104. -- P. 36-43. 331. Ong W. J. Orality and literacy: The technologising of the world. -- L., 1982. --X, 201 p. 332. Perrone-Moises L. L'intertextualite critique. // Poetique. -- P., 1976. -- No 27. -- P. 372-384. 333. Poirier R. The politics of self-parody. // Partisan rev. -- N.Y., 1968. -- Vol 35, No 3. -- P. 327-342. 334. Postmoderne: Zeichen eines kulturellen Wandels. // Hrsg. Von Huyssen A., Scherpe K. R. -- Reinbek bei Hamburg, 1986. -- 427 S. 335. Post-structuralism and the question of history. / Ed. by Attridge D., Bennington G., Young R. -- Cambridge, 1987. -- VIII, 293 p. БИБЛИОГРАФИЯ 249 336. Prigoglne I., Stengers I. La nouvelle Alliance: Metamorphose de la science. -- P., 1983. -- 302 p. 337. Rajchman J. Michel Foucault, the freedom of philosophy. -- N.Y., 1985. --(9), 131 р. 338. Riddel J. The inverted bell: Modernism and the counterpoetics of William Carol Williams. -- Baton Rouge, 1974. -- XXV. 308 p. 339. Riffaterre M. Essais de styllstique structurale. -- P., 1971. -- 364р. 340. Riffaterre M. La production du texte. -- P., 1979. -- 284 p. 341. Rifiaterre M. Semiotics of poetry. -- Bloomington; L.,1978. -- X, 213 p. 342. Riffaterre M. La syUepse intertextuelle. // Poetique. -- P., 1979. -- No40.--P. 496-501. 343. Rivals Y. Les Demoiselles d'A. -- P., 1979. -- 462 p. 344. Roger Ph. Roland Barthes, roman. -- P., 1986. -- 350 p. 345. Rorty R. Philosophy as a kind of writing: An essay on Derrida. // New lit. history. -- Charlottesvllle, 1978. -- Vol. 10, No I. -- P. 141- 160. 346. Ryan M. Marxism and deconstruction: A crit. articulation. -- Baltimore, 1982. -- XIX, 232 p. 347. Ryan M.-L. Pragmatics of personal and impersonal fiction. // Poetics. -- Amsterdam, 1981. --Vol. 10, No 6. -- P. 517-539. 348. Said E. W. Beginnings: Intention and method. -- N.Y., 1965. -- XXI, 414р. 349. Saldivar R. Figural language in the novel: The flowers of speech from Cervantes to Joyce. -- Princeton, 1984. -- XIV, 267 p. 350. Sarup M. An introductory guide to post-structuralism and postmodernism. -- N.Y., 1988. -- VIII, 171 p. 351. Schneidau H. S. Sacred discontent: The Bible and Western tradition. -- Baton Rouge, 1976. -- 331 p. 352. Schneiderman S. Jacques Lacan: The death of an intellectual hero. -- Harvard, 1983, --VII, 182 p. 353. Searle J. R. Indirect speech acts. // Syntax and semantics. -- N.Y., 1975. -- Vol. 3. -- P. 59-82. 354. Searle J. Reitirating the differences: A reply to Derrida. // Glyph. -- Baltimore, 1977. --No 1. -- P. 198-288. 355. Sheridan A. M. Foucault: The will to truth. -- L., 1981. -- 243 p. 356. Silhol R. Le texte du desir: La critique apres Lacan. -- Petit Roeulx, 1984,--256p. 357. Smart B. Michel Foucault. -- Chichester; N.Y., 1985. -- 150 p. 358. Smith P. Discerning the subject. -- Minneapolis, 1988. -- 220 p. 359. Smith P. Julia Kristeva et al., or Take three or more. // Feminism and psychoanalysis. / Ed. by Feldstein R., Roof J. -- Ithaca; L.,1989. --P. 84-104. 360. Sellers Ph. L'ecriture et 1'experience des limites. -- P., 1970. -- 190 P. 361. Sellers Ph. Theses generales. // Tel quel. -- P., 1971. -- No 44. -- P. 96-98. 362. Spanos W. V. Repetitions: The postmodern occasion in literature and culture. -- Bloomington, 1987. -- 322 p. 363. Spitz R. A. De la naissance a la parole. -- P., 1979. -- 318 p. 364. Steiner W. The colours of rhetoric: Problems in the relation between modern lit. and painting. -- Chicago, 1982. -- 236 p. 250 365. Suleiman S. Naming and difference: Reflexions on "modernism versus postmodernism" in literature. // Approaching postmodernism. / Ed. by Fokkema D., Bertens H. -- Amsterdam, 1986.--P. 255-270. 366. Tadie J.-Y. La critique litteraire au XXe siecle. -- P., 1987. -- 318 p. 367. Technologies of the self: A seminar with Michel Foucault. / Ed. By Martin L. H. et al. -- L., 1988. -- 166 p. 368. Textual strategies: Perspectives in post-structuralist criticism. / Ed. with an introd. by Harari J. V. -- L., 1980. -- 475 p. 369. Theorie d'ensemble. -- P., 1968. -- 275 р. 370. TodorovTz. Grammaire du Decameron.- Hague, 1969. -- 100 p. 371. Todorov Tz. Theorie du symbole. -- P., 1977. -- 357 p. 372. Turkic S. Psychoanalytic politics, Jacques Lacan and Freud's French revolution. -- L., 1978. -- 278 p. 373. Ungar S. Roland Barthes: The professor of desire. -- Lincoln, 1983. --XIX, 206 p. 374. Van den Heuvel P. Parole, mot, silence: Pour une poetique de renonclation. -- P., 1986. -- 319 p. 375. Virilio P. L'espace critique. -- P., 1984. -- 187 р. 376. Watt I. The rise of the novel: Studies in Defoe, Richardson and Fielding. -- L., 1957. -- 319 p. 377. Weber S. Capitalising history: Notes on "The political unconscious". // The politics of theory. / Ed. by Barker F. et al. -- Colchester, 1983.--P. 248-264. 378. Welsch W. Unsere postmodeme Modeme. -- Weinheim, 1987. -- 344 S. 379. White H. Metahistory: The historical imagination in the nineteenth century. -- Baltimore; L.,1973. --XII, 448 p. 380. Wilde A. Horizons of assent: Modernism, postmodernism, and ironic imagination. -- Baltimore; L.,1981. --XII, 209 p. 381. Wilden A. The Symbolic, the Imaginary and the Real. // Wilden A. System and structure. -- L., 1973. -- P. 1-30. 382. Winders J.A. Poststructuralist theory, praxis, and the intellectual. // Contemporary lit. -- Madison, 1986. -- Vol. 27, No 1. -- P. 73- 84. 383. Wiseman M. The ecstasies of Roland Barthes. -- L.; N.Y., 1989. -- XVIII, 204 p. 384. Wright E. Psychoanalytic criticism: Theory in practice. -- L., 1984. --200р. 385. Zavarzadeh M. The mythopoetic reality: The postwar Amer. nonfiction novel. -- Urbana, 1976. -- IX, 262 p. |
