В качестве революционной тактики
индивидуальные покушения
нецелесообразны и вредны
В.И.Ленин

М.Н.Баранов - цесаревичу Александру, 6 февраля:"Задачей Правительства на сегодня должно быть лишь стремление овладеть положением дел и показать колеблющемуся обществу, что у Правительства есть уменье, воля и энергия, т.е. сила, - быть правительством. Вся сила революции основывается на полном бессилии Правительства, происходящем от раздробления власти и спутанности бюрократических приёмов его. Если во время открытой борьбы с внешним врагом нужно иметь одного главнокомандующего, то и в момент борьбы с крамолой нужно против неё поставить одну власть, которая не была бы связана ничем в своих действиях, исключая общей программы, утверждённой Высочайшей Властью. Если бы 2-го апреля (после покушения Соловьёва) был [бы] избран один человек, а не несколько равноправных генерал-губернаторов, и если бы под председательством этого лица была образована полномочная Комиссия, могущая в известных отношениях распоряжаться делами Земли Русской, а не в некоторых только губерниях, то наверное острых проявлений революции более бы не было и была бы уже возможность начать радикальное исцеление общей страды. Пока не будет избрано лицо, в руках которого волей Государя не будет сгруппирована власть, ныне раздробленная между Министерствами, III Отделением и генерал-губернаторами, до тех пор успех будет на стороне крамолы, а не Правительства, и положение с каждым днём будет ухудшаться..."

Цесаревич Александр, из дневника,7 февраля: "Утро всё провёл у папa, много толковали об мерах, которые нужно же, наконец, принять самые решительные и необыкновенные, но сегодня не пришли ещё к разумному..."

П.А.Валуев, 8 февраля:"На совещании цесаревич предлагал невозможную верховную комиссию с диктаторским, на всю Россию распространёнными компетенциями, что было бы равносильно не только упразднению de facto III Отделения и шефа жандармов, но вообще всех других властей, ныне ведущих политические дела, и притом de jure устанавливалось бы прямое главенство самого государя над следственным диктаторством комиссии и её председателя..."

М.Т.Лорис-Меликов: "...Прежде всего нам нужно обеспечить единство власти. Для этого вся власть должна быть сосредоточена в руках одного человека, пользующегося полным доверием Вашего величества."

Александр II: "Ты будешь этим человеком".

Б.Маркевич:"Валуев, был как громом поражен, когда на последнем заседании Александр II, обращаясь к Лорис-Меликову, сказал: "Ну, я тебя назначаю на это место".

М.Т.Лорис-Меликов - А.Ф.Кони: "«...Зовут затем "усмирять чуму". Я Поволжья вовсе не знаю. Нет! Поезжай. А там сатрапом на 12 млн. в Харькове. Делай, что хочешь..Едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг - бац!- иди управлять уже всем государством. Я имел полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик - ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев - никогда не имели такой всеобъемлющей власти".

Цесаревич Александр, из дневника,14 февраля: "Сегодня вступил в новую должность гр. Лорис-Меликов; дай, Боже, ему успеха, укрепи и настави его!.."

А.В.Богданович, из дневника, 20 февраля : "Сегодня в третьем часу дня Лорис возвращался домой, когда дурно одетый человек, на вид лет 30, поджидавший его на углу Почтамтской и Б. Мор­ской, выскочив из своей засады, выстрелил в него в упор в правый бок. Шинель спасла графа, пуля скользнула по шинели, разорвав ее в трех местах, а также и мундир. Но, слава богу, Лорис остался невредим. Преступника тотчас схватили. Оказался еврей перекрещенный, но находящийся под надзором полиции. Лорис, когда почувствовал дуло пистолета, размахнулся на убийцу, что, верно, и спасло его. Граф сказал: «Меня пуля не берет, а этот паршивец думал убить меня». После покушения у Лориса собрались цесаревич, вся семья царская, министры, послы, много обывателей. Батьянов говорил, что вид преступника мерзкий, гадкий, так и хотелось его поколотить. Его повесят послезавтра. Преступник сказал, что если ему сегодня не удалось, то, может, наверное, удастся другому. Какая ужасная у них лига!"

21 февраля : "Лорис уже одну разумную меру издал, чтобы полиция не отдавала честь никому, кроме госу­даря, цесаревича и главнокомандующего, иначе они за­нимались больше — не пропустить генерала, чем поряд­ком на улице. Завтра повесят этого преступника на Семе­новском плацу. Зовут его Млодецкий."

22 февраля: "Сегодня повешен Млодецкий. Как и следовало ожидать, все время вел себя бойко, смело. Жаль, что священник его провожал, хотя перед повеше­нием он поцеловал крест. Он говорил: «Если не мне удалось убить Лориса, то другому, третьему, а наверное удастся. Мы это решили, так как система Лориса — самая вредная именно для нас». Это он сказал на вопрос Батьянова: отчего, не дождавшись распоряжений Лориса и зная его мягкую систему, он вздумал стрелять в него.

Сегодня этого злодея, имя его Ипполит Млодецкий, казнили. Вчера привезли из Москвы палача, который и надел на него петлю. Много приходило народу рассказы­вать впечатления во время казни. Преступник себя держал очень нахально, смеялся на все стороны, особенно недружелюбно глядел на военных, смело шел на смерть; эта смелость у них — un parti pris (Упрямство (франц.).), хотят этим выказать свою правоту. Батьянов, который его допрашивал, рас­сказывал, что он, хотя и имел вид животного, далеко не глупый человек, фанатик до мозга костей, что он произвел на него вид, что, если будут его и пытать, он ничего не скажет. Батьянов пришел к тому убеждению, что они дают эти поручения лицам, выдержавшим особого рода испытания, готовым на все. Дерзость его во время суда заставила его вывести из залы, и его ввели только тогда, когда пришло время прочесть приговор."

24 февраля: "Сегодня завтракали Морголи, Гагарин, Бобриков, Вышнеградский, Бруннер и много других. Бобриков рассказывал подробности насчет преступника. Когда его повели в суд, он шутил и резко отвечал, но, вернувшись обратно в крепость и зная уже, что он приговорен к смерти, он имел вид смущенный. Когда его спросили, хочет ли он есть, он попросил и два раза ел два сытных обеда с большим аппетитом. Обед состоял из щей (1 фунт мяса), телячьей котлеты и блинов без варенья."

27 февраля: "Пришел Батьянов. Много рассказывал про свою беседу с убийцей. Когда он поехал к нему в крепость, то тот, видя, что Батьянов очень удобно поместился против него и о многом стал спрашивать, полюбопытствовал узнать, не будет ли он мешать ему спать. На это Батьянов отвечал, что он будет спать, сколько пожелает. Он рассказывал, что в народе у них уже ходит до 35 тыс., что он — один из маленьких, что если б им удалось достичь своей мечты, то его положе­ние было бы не выше школьного учителя, что он шел убить, что был бы счастлив, если б ему удалось убежать, но если б убежал, то вторично постарался бы метче стрелять, что у них есть знаки, по которым они друг друга узнают."

"

В.Н.Фигнер: "Вслед за тем (взрыв в Зимнем 5 февраля) была объявлена диктатура графа Лорис-Меликова; его встретил выстрел Млодецкого, который через 3—4 дня умер на эшафоте с улыбкою героя. Вое эти события, вместе с 19 ноября и настоящей осадой в Саперном переулке, наряду со слухами, явившимися после разоблачений Гольденберга о двух других подготовлявшихся покушениях, в высшей степени потрясли все общество. Страдающее в известной части своей от отсутствия политической свободы, давно недовольное реакцией, но пассивное и неспособное к борьбе с правительством, это общество с удивлением и восторгом увидело в партии борца против деспотизма самодержавия. Смущенное ссылками многих своих членов, ошеломленное казнями, оно полагало, что вся энергия революционного движения исчерпана, и среди этой-то общей подавленности, безнадежности одно за другим прошли события, совершенно неслыханные. 
Взяв себе в помощники химию и электричество, революционер взорвал царский поезд и пробрался в царские чертоги. Чем больше были инертность и забитость общества, тем изумительнее казались ему энергия, изобретательность и решительность  революционеров. В то время, как мы сами глубоко страдали от неудач, вокруг нас росла слава Комитета, эффект его действий ослеплял всех и кружил головы молодежи. Общий говор был, что теперь для Комитета нет ничего невозможного. За грандиозностью событий забывалась сама неудача. "

Цесаревич Александр - М.Т.Лорис-Меликову: “Слава богу... Теперь смело можно идти вперед, спокойно и настойчиво проводить нашу программу на счастье дорогой Родины и на несчастье гг. министров...”.

М.Т.Лорис-Меликов - цесаревичу Александру: "С первого дня назначения моего на должность главного начальника Верховной распорядительной комиссии, я дал себе обет действовать не иначе как в одинаковом с вашим высочеством направлении, находя, что от этого зависит успех порученного мне дела и успокоения отечества..."

Современник: "Люди состоятельные выезжали за границу, ценные вещи в домах зарывали в подвалы"

Цесаревич Александр: "Страшное чувство овладело нами. Что нам делать?"

Начальник полицейского управления Москвы  - Александру II: "...Выслать всех социалистов на остров Сахалин и блокировать его военными кораблями, а высшие учебные заведения перевести в захолустные окраины, изолировав тем самым революционное студенчество от народа."

Александр II: "Вряд ли возможно осуществить практически".

Е. В. Богданович, генерал МВД  - М.Т.Лорис-Меликову, февраль 1880 г.:"Вопрос о рабочем классе,  представляется далеко не безопасным, даже и в Петербурге. Положение столичных рабочих, справедливо недовольных своим положением, обиженных, эксплуатируемых, поставленных в тяжелую кабалу от хозяев ..поистине ужасно. Масса рабочих представляется настоящим горючим материалом и восприимчивой средой для революционных идей. Самые опасные очаги народного движения  -  Поволжье, Урал и фабричные местности".

Александр II, именной высочайший указ “Об учреждении в С.Петербурге Верховной Распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия", 12  февраля 1880 г.: "

Александр II,  от 12 февраля 1881 г.: "В твердом решении положить предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок Мы признали за благо:

1) Учредить в С.-Петербурге Верховную Распорядительную Комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия.

2) Верховной Распорядительной Комиссии состоять из Главного Начальника оной и назначаемых для содействия ему, по непосредственному его усмотрению, членов Комиссии.

3) Главным начальником Верховной Распорядительной Комиссии быть Временному Харьковскому Генерал-Губернатору, НАШЕМУ Генерал-Адъютанту, Члену Государственного Совета, Генералу от Кавалерии Графу Лорис-Меликову, с оставлением Членом Государственного Совета и в звании НАШЕГО Генерал-Адъютанта.

4) Членов Комиссии назначать по повелениям НАШИМ, испрашиваемым Главным Начальником Комиссии, которому предстоит, сверх того, призывать в Комиссию всех лиц, присутствие коих будет признано им полезным

5) В видах объединения действий всех властей по охранению государственного порядка и общественного спокойствия представить Главному Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии по всем делам, относящимся к такому охранению: а) право Градоначальствующего С.-Петербургского Градоначальника; б) прямое ведение и направление следственных дел по государственным преступлениям в С.-Петербурге и С.-Петербургском Военном Округе, и в верховное направление упомянутых в предыдущем пункте дел и по всем другим местностям Российской Империи.

6) Все требования Главного Начальника Верховной Распорядительной Комиссии по делам об охранении государственного порядка и общественного спокойствия подлежат немедленному исполнению как местными начальствами, Генерал-Губернаторами, Губернаторами и Градоначальствами, так и со стороны всех ведомств, не исключая военного.

7) Все ведомства обязаны оказывать Главному Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии полное содействие.

8) Главному Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии предоставить испрашивать у НАС, непосредственно, когда признает сие нужным, НАШИ повеления и указания.

9) Независимо от сего предоставить Главному Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимым для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в С.-Петербурге, так и в других местностях Империи, причем от усмотрения его зависит определять меры взыскания за неисполнение и несоблюдение сих распоряжений и мер, а также порядок наложения этих взысканий.

10) Распоряжения Главного Начальника Верховной Распорядительной Комиссии и принимаемые им меры должны подлежать безусловному исполнению и соблюдению всеми и каждым и могут быть отменены им самим или особым Высочайшим повелением и

11) С учреждением, в силу сею Именного Указа НАШЕГО, Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, учрежденную таковым же указом от 5-го Апреля 1879 года, должность Временного С.-Петербургского Генерал-Губернатора упразднить. Правительствующий сенат, к исполнению сего, не оставить сделать надлежащие распоряжения." 

М.Т.Лорис-Меликов, "К жителям столицы", 15 февраля: "Ряд неслыханных злодейских попыток к потрясению общественного строя государства и к покушению на священную особу государя императора в то время, когда все сословия готовя торжествовать двадцатипятилетнее, плодотворное внутри и славное извне, царствование великодушнейшего из монархов, вызвал не только негодование русского народа, но и отвращение всей Европы.
Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно — приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни пред какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой — успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части. Убежден, что встречу поддержку исех честных людей, преданных государю и искренно любящих свою родину, подвергшуюся ныне столь незаслуженным испытаниям.
На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества.

Сознаю всю сложность предстоящей мне деятельности и не скрываю от себя лежащей на мне ответственности. Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно — приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни пред какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой — успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части.
Убежден, что встречу поддержку всех честных людей, преданных Государю и искренне любящих свою родину, подвергшуюся ныне столь незаслуженным испытаниям. На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти в возобновлении правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества.
В этом уповании прежде всего обращаюсь к жителям столицы, ближайшим свидетелям беспримерных злодеяний, с настоятельною просьбою спокойно и с достоинством отнестись к будущему и не смущаться злонамеренными или легкомысленными внушениями, толками и слухами.
В разумном и твердом отношении населения к настоящему тягостному положению вижу прочный залог успеха в достижении цели, равно для всех дорогой: восстановления потрясенного порядка и возвращения Отечества на путь дальнейшего мирного преуспеяния, указанного благими предначертаниями Августейшего его вождя".

Е.А. Перетц, из дневника 29 сентября 1880 года: "Все лето провел он (сенатор И.И.Шамшин), по поручению графа Лорис-Меликова, за разбором и пересмотром дел III отделения, преимущественно о лицах, высланных за политическую неблагонадежность. Таких дел пересмотрено им около 1500. Результатом этого труда было, с одной стороны, освобождение очень многих невинных людей, а с другой — вынесенное Шамшиным крайне неблагоприятное впечатление деятельности отделения....
По словам Ивана Ивановича, дела велись в III отделении весьма небрежно. Как и понятно, они начинались почти всегда с какого-нибудь донесения, например тайного агента, или записанного полицией показания дворника. Писаны были подобные бумаги большею частью безграмотно и необстоятельно; дознания по ним производились не всегда; если же и производились, то слегка, односторонним расспросом двух-трех человек, иногда даже почти не знавших обвиняемого; объяснений его или очной ставки с доносителем не требовалось; затем составлялась докладная записка государю, в которой излагаемое событие освещалось в мрачном виде, с употреблением общих выражений, неблагоприятно обрисовывающих всю обстановку. Так, например, говорилось, что обвиняемый — человек вредного направления, по ночам он сходится в преступных видах с другими подобными ему людьми, ведет образ жизни таинственный; или же указывалось на то, что он имеет связи с неблагонадежными в политическом отношении лицами; далее упоминалось о чрезвычайной опасности для государства от подобных людей в нынешнее тревожное время и в заключение испрашивалось разрешение на ссылку в административном порядке того или другого лица. ...
По отзыву Шамшина, дела III отделения были в большом беспорядке. Часто не находилось в них весьма важных бумаг, на которых основано было все производство. Когда он требовал эти бумаги, отвечали обыкновенно, что их нет; при возобновлении же требования, особенно под угрозою пожаловаться графу Лорис-Меликову, производились розыски, и часто находимы были недостававшие листы; иногда оказывались они На дому у того или иного чиновника, иногда в ящиках столов канцелярии;  раз случилось даже, что какое-то важное производство отыскано было за шкафом.
В денежном отношении Иван Иванович нашел в делах III отделения также довольно важные беспорядки. Имена тайных агентов, получавших денежные оклады, были скрываемы от самого шефа жандармов, под предлогом опасения скомпрометировать этих лиц. Таким образом, весьма значительные суммы находились в безотчетном распоряжении второстепенных лиц и, может быть, употреблялись вовсе не на то, на что были предназначены. Далее, по случаю возникшей в последние годы революционной пропаганды признано было необходимым усилить денежные средства III отделения по розыскной части. На это ассигнован был дополнительный кредит на 300 000 руб. в год. Как же употреблялась эта сумма? Более половины ее, вопреки основным сметным правилам, отлагалось для составления какого-то особого капитала III отделения. Остальное делилось на две части, из которых одна шла на выдачу наград и пособий чиновникам, а другая — агентам, наблюдавшим преимущественно за высокопоставленными лицами. Эта последняя деятельность отделения была, говорят, доведена до совершенства. Шефу жандармов было в точности известно, с кем знаком тот или другой правительственный деятель, какой ведет образ жизни, у кого бывает, не имеет ли любовницы и т. д. Обо всем этом, не исключая анекдотов, случавшихся в частной жизни министров и других высокопоставленных лиц, постоянно докладывалось государю. Одним словом, наблюдения этого рода составляли чуть ли не главную заботу нашей тайной полиции.
При таком направлении деятельности III отделения неудивительно, с одной стороны, что ему частенько вовсе были не известны выдающиеся анархисты, а с другой, что оно почти без разбора ссылало всех подозрительных ему лиц, размножая людей, состоящих на так называемом нелегальном положении (побег из ссылки)."

К.А.Победоносцев: "— Граф Лорис-Меликов человек честный в том смысле, что он не брал и не берет взяток; но вместе с тем это крайне честолюбивый и властолюбивый, совершенно бессердечный эгоист... ум его хитрый и лукавый, но отнюдь не дальнозоркий, не глубоко проницательный и весьма односторонне развитый жизненной практикой и интригами... России и русского народа он не понимает. Научное... образование его очень поверхностное и ограниченное... "

"Народная Воля", №4: “Лисий хвост — волчья пасть. ...Что же, политика не глупа! Сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь. Недурно”.

А.А.Киреев, адъютант Вел. князя Константина, из дневника 15 февраля: "“Не хочется, а приходится сказать, что зверская попытка 5 февраля помешала разным пагубным конституционным поползновениям и имела хороший результат... читаю приказ о Лорис-Меликове. Диктатура полнейшая, вице-император. Что же, если настоящему императору не удается сладить с нигилистами, то пусть ладит кто иной. Государю-то, пожалуй, вешать не слишком удобно

Делегация почти царской власти Лорису есть полуабдикация, с другой стороны, что же делать?

Лорис-Меликов – это последняя карта нашего правительства, если и это не удастся, то дело сойдется клином”.

А.Кошелев: "Главные надежды он возлагал не на ограничительные и карательные меры, а на сближение власти с населением."

К.Скальковский: "Он считал наше общество более созревшим, чем это было, и более устойчивым в своих воззрениях. Он верил, что общество, действительно, жаждало прогресса и что нигилизм есть только пена, которая вскипала на поверхности волнующегося общества; успокоится волнение, пропадет и пена. Он не знал, что наше молодое общество еще само не уяснило себе своих потребностей, что Россия слишком велика, чтобы партии сформировались, и что у нас скачки от радикализма к реакции делаются весьма просто и незамысловато".

П.А.Валуев: "Нашелся один человек в Российском государстве; но и за ним нужно было обратиться к Кавказу. Какое нравоучение! Даже в такую критическую минуту, — не то что Вы лучше других; это всегда могло бы быть объяснимо; но Вы одни".

Современник: "Эта памятная неделя, была очень интересна в том, что она взбудоражила всю петербургскую буржуазию. Все боялись или зa жизнь, или за имущество."

Из газет: "Ожидается что-то невероятное — взрывы, пожары, беспорядки"

"Новое время", 18 февраля:"Этот день был бы действительно радостным днем для русской земли, если б эту радость не старались смутить господа от революции и разбоя, с одной стороны, и если б в нашем обществе было побольше мужества или хотя бы поменьше трусости и малодушия."

«Только дворники, безотлучно стоявшие на своих местах, указывали на то, что не все в порядке, что нечто висит в воздухе и ожидается. Государь проехал по Большой Морской закрытой карете, плотно окруженный казачьим конвоем. Раздалось протяжное «ура». «Он бы проехал в коляске, да не по нынешнему времени»,-сказала какая-то женщина из простонародья"

Листок Народной Воли, №1, 1880:"Неизвестно почему, но в правительственных сферах явилось предположение, что к 19-му февраля революционеры предпримут какое-нибудь наступление. Переполох был всеобщий. Царь не решился выйти из своего поврежденного дворца даже в Казанский собор. В Петербург были вызваны новые войска. Полиция начала усиленную пропаганду между дворниками, которые передавали все нелепости далее по принадлежности всему городскому населению. Пропаганда велась в духе, что студенты, мол, бунтуют, и что их за это надо бить, и что, кроме того, дворники и все благомыслящие люди должны строжайше выискивать везде измену и доносить. Очевидно, полиция имела идеалом—довести дело до проявления верноподданнических чувств на манер московских мясников.

Опытный человек легко мог видеть, что такая попытка ни к чему не приведет, ибо в Петербурге—слишком ничтожное количество элементов, дурно относящихся к студентам. Наоборот, легко могло бы случиться, что полиция расшевелит рабочих, которые пойдут бить, но не студентов, а вообще господ и самую полицию. Это поняли скоро и наши газетчики, и само начальство. Тем не менее в первое время в Петербурге, была невыносимо тяжелая атмосфера. Официально распространялись слухи о готовящемся восстании; дворники советовали жильцам запасаться водой и свечами, ибо, мол, во время восстания будут взорваны водопроводы и газовые трубы. Все, приходящие в какой-либо дом, опрашивались дворниками самым грубым образом, куда идут. Иногда допытывались, зачем идет, как фамилия, где живет сам, и даже спрашивали паспорт. В некоторых домах дворники вовсе не пускали, кого им вздумается, позже известного часа. Дворникам старательно внушалось полицией, что они имеют право арестовывать, и эти новоиспеченные царьки, благодаря глупости и незнанию, в чем собственно состоит измена, стали действительно невыносимо назойливы и грубы. Все они обязательно были вооружены дубинами.

На улицах случались такие происшествия: в глухой местности, на Песках, идет студентка; из кучи лабазников в нее бросают топором и затем за нею кидаются вдогонку; девушка, успела добежать до городового и обратилась к нему с требованием защиты. «Мне и без вас много дела», пробурчал охранитель общественного спокойствия. Преследователи, очевидно, сами не рассчитывали на такое явное попущение, потому что сами отретировались. На углу Невского и Литейного в вагоне две студентки говорили о своих лекциях, упоминая что-то о мышьяке. Гостинодворец древне-русского типа схватил одну за шиворот: «А, так вы, такие сякие, хотите народ травить» и потащил было из вагона, но публика вступилась за испуганных девушек и освободила их. Многие студенты, опасаясь, что начальство сумеет возбудить против них травлю, стали запасаться оружием...

Мы лично оставались в полной уверенности, что из всего этого ничего не выйдет, по крайней мере ничего хорошего для начальства. Но, во всяком случае, паника охватила очень многих. Курсы упали, дела на бирже пришли в застой, и очень многие стали выбираться из Петербурга со всем семейством. Так-то человеческая глупость и трусость сама себе создает опасности. Это положение вещей, однако, скоро прекратилось. Газеты стали настойчиво обращать внимание правительства на всю опасность затеваемой им игры. В это время, кстати, был назначен вице-императором армянский спаситель России Лорис-Меликов, у которого хватило ума прекратить это напрасное беспокойство и обратить внимание обывателей на более приятное занятие—приготовления к празднованию 19-го февраля. Тут сразу наступила новая эра. Полиция стала распоряжаться насчет иллюминации; на улицах замелькали дворники: с охапками новеньких флагов; все оживилось. Город Глупов так и вспоминался на каждом углу."

Е.М.Феоктистов: "Бедный государь Александр Николаевич — в каком тяжком положении находился он, когда решили поставить Лорис-Меликова во главе управления. В феврале 1880 года отпраздновал он двадцатипятилетний юбилей своего восшествия на престол. Если бы кто-нибудь в этот день очень рано утром вышел на Невский проспект, то увидел бы, что по направлению от Зимнего дворца мчится тройка, на которой сидит фельдъегерь с собакой, а через полчаса после этого показались бы другие сани, окруженные конвоем. Это ехал император на обычную утреннюю прогулку с своею собакой в сад Аничковского дворца. Прогулки в других местах сделались для него невозможны, ибо после целого ряда покушений он должен был беспрерывно страшиться за свою жизнь.

В юбилейный день отовсюду неслись восторженные приветствия монарху, освободившему миллионы народа от крепостной зависимости, открывшему России новые пути развития, а он не дерзал даже на свободе подышать утренним воздухом. Невольно вспоминаешь при этом остроумное замечание Ф. И. Тютчева, сделанное им еще гораздо прежде по поводу того, что покойного государя, потерявшего веру в успех предпринятых им реформ, должно было коробить от расточаемых ему похвал. «Вероятно, в таких случаях, — говорил он, — государь испытывает то же самое, что каждый из нас, когда по ошибке вместо двугривенного дашь нищему червонец; нищий рассыпается в благодарности, прославляет ваше великодушие, отнять у него червонец совестно, а вместе с тем ужасно досадно за свой промах».

Диктатура Лорис-Меликова казалась многим последним якорем спасения. На вопрос М.Н.Островского, можно ли ожидать чего-нибудь от этого человека, А.А.Абаза отвечал: «Поверьте, что если не он, то никто не избавит нас от бедствий» Хорошо было по избавление!"

Около двух часов дня 20 февраля граф Лорис-Меликов возвращался домой после похорон графини Протасовой. Карета главного начальника Верховной распорядительной комиссии остановилась на углу Большой Морской и Почтамтской — у дома, где квартировал граф. Городовые, стоявшие у подъезда, замерли и взяли под козырек. Михаил Тариелович уже поднялся было на крыльцо, как вдруг, "какой-то человек, оборванный, грязно одетый, подскочил с правой стороны к графу и, уперев револьвером в правый бок графа, ближе к бедру, выстрелил и тотчас уронил пистолет из рук.

Граф... ни на секунду не теряя присутствия духа, сбросил шинель и соскочил на тротуар, чтобы схватить преступника". Но того уже взяли: взятие, натурально, сопровождалось избиением. Граф направился в дом, пошутив с народом, что его пули не берут. Преступника связали и увезли; при этом он попросил застегнуть на себе сюртук, чтобы не простудиться."

Д.А.Милютин: "Млодецкий вышел на Лорис-Меликова (когда тот подъезжал в экипаже к парадному подъезду своего дома) с револьвером возле двух стоявших у подъезда часовых, вблизи двух верховых казаков, конвоировавших экипаж, и торчавших тут же городовых".

Ф.М.Достоевский: "...Стрельба в Лорис-Меликова, а они только под козырьки"

От ИК "Народной Воли", 23 февраля 1880 г.:"...Покушение Млодецкого — единоличное как по замыслу, так и по исполнению... Млодецкий действительно обращался к ИК с предложением своих сил на какое-нибудь террористическое предприятие, но, не выждав двух-трех дней, совершил свое покушение не только без пособия, но даже без ведома ИК."

«Следствие начато 20 февраля 1880 г. Окончено 20 февраля 1880»

И.Млодецкий: "Я социалист, разделяю вполне их убеждения, но знакомых моих и друзей не назову."

Вс.Гаршин  - М.Т.Лорис-Меликову: "Ваше сиятельство, простите преступника! В Вашей власти не убить его человеческую жизнь... Помните... что не виселицами и не каторгами, не кинжалами, револьверами и динамитом изменяются идеи, ложные и истинные, но примерами нравственного самоотречения. Простите человека, убивавшего Вас! Этим Вы казните, вернее скажу — положите начало казни идеи, его пославшей на смерть и убийство, этим же Вы совершенно убьете нравственную силу людей, вложивших в его руку револьвер, направленный вчера против Вашей честной груди".

Н.И.Смирнова-Сазонова, из дневника: "В заграничных газетах пишут, что выстрел Млодецкого стоил России 80 миллионов. Пишут также, что вопрос о падении нашей династии — вопрос только времени. Нетерпеливые ожидания революции в России; фантастические иллюстрации с представлениями взрывов и поимки нигилистов..."

 Вел.князь Константин Константинович, из дневника, 26 февраля: "Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого, мне это не понравилось, мне было бы отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела; но он объяснил мне, что его занимало всё, что касается человека, все положения его жизни, радости и муки. Наконец, может быть, ему хотелось повидать, как везут на казнь преступника и мысленно вторично пережить собственные впечатления. Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным. Федор Михайлович объясняет это тем, что в такую минуту человек старается отогнать мысль о смерти, ему припоминаются большею частью отрадные картины, его переносит в какой-то .жизненный сад, полный весны и солнца. И чем ближе к концу, тем неотвязнее и мучительнее становится представление неминуемой смерти. Предстоящая боль, предсмертные страдания не страшны: ужасен переход в другой неизвестный образ...»

"Голос", 23 февраля: "Сотни скамеек, табуреток, ящиков, бочек и лестниц образовали своего рода каре вокруг войска... За места платили от 50 к. до 10 руб.; места даже перекупались...

Ф.М.Достоевский: "Я был свидетелем казни. Народу собралось до 50 000 человек."

Современник: "Чисто одетой публики было мало ...такие зрители находились больше в передних рядах.
Лицо этого человека с рыжеватой бородкой и такими же усами было худо и желто. Оно было искажено. Несколько раз казалось, что его передергивала улыбка".

"Голос", 23 февраля: "Лицо его было покрыто страшною бледностью и резко выделялось своею одутловатостью из-под черной одежды; блестящие глаза его беспокойно блуждали в пространстве. Густые черные брови, нисходившие к носу, придавали ему весьма мрачный и злобный вид, который иногда неприятно смягчался легкой насмешливою и стиснутою улыбкою правой половины некрасиво очерченного рта".

И.Млодецкий: "Я умираю за вас!"

"Новое время": "Млодецкий представляет собою чисто еврейский тип самого невзрачного склада. Некоторые утверждали, что он будто бы улыбался. Мы не могли принять за улыбку болезненно кривившиеся черты.
Лицо, перестало искривляться в улыбку, которую перед тем он старался сделать. Он был сам не свой»

Н.И.Смирнова-Сазонова: "...Пришел Достоевский.. Говорит, что на казни Млодецкого народ глумился и кричал... Большой эффект произвело то, что Млодецкий поцеловал крест. Со всех сторон стали говорить: «Поцеловал! Крест поцеловал!»

Александр II: "Млодецкий повешен в 11 ч. на Семеновском плацу — все в порядке"

Цесаревич Александр: "Вот это дело и энергично!"

А.А.Половцов - великому князю Алексею Александровичу, март 1880:"Я, Ваше Высочество, скажу Вам всю мою мысль: нам нужно хранить Императора как драгоценнейший политический символ, как Далай-Ламу, но рядом с этим необходимо создать действенную, деятельную правительственную силу, и вот центром этой силы мне хотелось бы видеть Вас..."

Н.П.Игнатьев:"Большое стеснение печати и развитие полицейских мер, заставит только недовольство уйти глубже и может настолько обострить положение, что власть сочтет себя вынужденною на уступки, но уступки отвоеванные будут роковыми. ...Для того чтобы не делать никаких уступок и вместе с тем оживить страну, поднять ее дух, у Верховной власти выход один - стать на исторический путь общения с землей, созвать Собор от всей Земли Русской. Собор примирит все противоречия".

Листок Народной Воли,№1, 1880: "Характерную иллюстрацию к системе Лориса могут составить политические процессы последнего времени. Здесь мы находим и бессердечную жестокость, иногда маскируемую дешевым великодушием и стремление внести разделение в среду самой партии. С 21-го февраля в Киеве начались два политических процесса. Едва ли возможно представить более возмутительные убийства: Розовский казнен в сущности за то, что у него найден литографированный листок какой-то программы и Некрасовский «Пир на весь мир». Лозинский погиб за одну революционную прокламацию. Казнь происходила 5-го марта, т.-е. в самый разгар царствования Лориса.

24-го марта был процесс в Харькове. Нужно сказать, что дело это старое-престарое и тянется с 76-го года. Подсудимые занимались невиннейшей пропагандой, и дело было столь ничтожно, что даже в те времена его предполагалось порешить административным порядком. Главный подсудимый, Ястремский, был выпущен на поруки и бежал за границу. Потом в 78 году он добровольно отдался в руки правительства, рассчитывая на ничтожность ответственности. Несомненно, что если бы дело разбиралось в 77—78 году,—никто из подсудимых не попал бы дальше поселения. При Лорисе вышло иначе. Несколько человек поплатилось 10-летней каторгой (Ястремский, Калюжный по 10 лет, Куплевский на 6 лет), а некоторые еще высочайше помилованы (студ. Ванчаков, Чугуевец и Судейкин). Та же лживая комедия, что и по делу Ефремова. Нарочно раздуют дело, налгут так, что, кажется, подсудимым мало и виселицы, а потом—милость: каторга; тогда как, если бы действовать без милости, но хоть сколько-нибудь добросовестно, то и под арест не за что было бы посадить. Это—система Лориса.

Совершенно такой же характер имеет политический процесс в Одессе, начавшийся 26-го марта текущего года. Бездоказательное обвинение людей, совершенно неповинных ни в чем, кроме направления, не помешало суду приговорить 16 человек, из 18 подсудимых, к поголовной каторге, начиная с пожизненной. Разумеется, этот нелепый приговор был смягчен во славу начальства.

Процессы московские, 9-го и 13-го апреля, в этом смысле еще более возмутительны. Ни из обвинительного акта, ни из показаний свидетелей не видно, чтобы подсудимые проявили какую-нибудь революционную деятельность, кроме чтения некоторых подпольных изданий да разговоров о народном благе. И тем не менее в приговоре более всего звучит каторга. Интересно сопоставление этого приговора с приговором австрийского суда по делу краковских социалистов в марте этого года, делу, во всяком случае, несравненно более серьезному: из 35 подсудимых приговорены лишь 4 чел. под арест (Варынский на 7 дней, Трушковский на 5, Пекарский на 7 и Котурницкий на 1 месяц), остальные же оправданы. Сопоставление говорит само за себя.

Петербургский процесс (7—14-го мая)... быть может, еще более характерен. Здесь подсудимые официально разделяются на две категории: более опасных, стремящихся к низвержению верховной власти, и менее опасных, имеющих целью низвержение существующего строя. Судят, очевидно, по убеждениям, а не по действиям, что бы ни говорил Лейхт. Отсутствие улик ставится ни во что, раз констатировано вредное направление. Виселица и каторга—таков несложный приговор суда Этот приговор, поразивший Петербург своей беспощадностью, был однако такой же комедией, имевшей целью лишь прославить милосердие монарха; самой дешевой ценой, ибо в результате достигнуть и страшная кара и возвеличение царя."  

П.А.Зайончковский:“Либеральная общественность, за исключением наиболее левой ее части, отнеслась к установлению диктатуры Лорис-Меликова положительно.”

А.В.Богданович, из дневника, 28 февраля: "Сегодня Иславин рассказывал, что опять вышел номер «Народной воли». Вот люди неугомонные! Неужели у них есть еще типографии? Как они умеют действовать! Их девиз: «l'union fait la force» (В единстве сила (франц.).). Ни­когда своего не выдадут. Ляжет костьми, умрет — ниче­го не скажет."

Журнал заседания Верховной распорядительной комиссии, 4 марта 1880 г.: "Заседание Верховной Распорядительной Комиссии было  открыто Главным Начальником,  который, выразив собравшимся Членам глубокую признательность за готовность их вместе трудиться, указал на те задачи,  достижение  коих предстоит Комиссии.  Первая из них состоит в том,   чтобы принять решительные меры к подавлению наиболее возмутительных действий анархистов; вторая же, более сложная, в изыскании средств врачевания причин, породивших крамолу и поддерживающих ее.  Для осуществления этих целей является прежде всего необходимость объединения действий всех административных и судебных органов, призванных к обнаружению и преследованию преступных замыслов и действий и изыскание способов  к  установлению такого объединения.

Указанная цель до известной степени  облегчена   подчинением Главному Начальнику   Верховной Распорядительной Комиссии III Отделения Собственной Его Императорского Величества  Канцелярии и остается ныне провести на деле начало объединения исполнительных органов.

Вторая причина,  затрудняющая борьбу Правительства с крамолой, заключается в крайней медленности производства  дознаний и дел о государственных преступлениях. Нередки случаи,   что  явные преступники остаются без приговора и наказания в продолжении года и более;   с другой же стороны лица, арестованные по неопределенным подозрениям, освобождаются из под стражи лишь по прошествии нескольких месяцев и, будучи озлоблены таким произвольным   лишением  свободы,  привлекают других в ряды недовольных.

По этому Комиссии надлежит выработать меры к ускорению производящихся дознаний по государственным преступлениям  и  в  том числе способы разбора всех лиц, содержащихся ныне под стражею.

Мерами практикуемыми при  преследовании  лиц,   политическая неблагонадежность которых   заподозрена,  служат административная высылка и полицейский надзор, гласный или негласный; обе они несомненно приносили  и   будут  приносить  существенную пользу при применении их с надлежащею осмотрительностью.  Нельзя однако при этом не отметить, что случаи административной высылки столь часты, что вскоре устройство быта и положения высылаемых может сделаться вопросом   государственным.  Что  же касается полицейского надзора, то мера эта,  имея в основании своем лишь  установление наблюдения, на  самом  деле  равносильна лишению или ограничению прав: лицо,  находящееся под особым надзором полиции, стеснено в   выборе занятий, оно не внушает к себе доверия и заставляет избегать всяких с ним сношений из опасения навлечь на себя  незаслуженное подозрение.  Необходимо вследствие этого теперь же озаботиться изысканием способов разбора лиц поднадзорных и высланных.

Указанным административным мерам подвергаются,  как сказано было, лица заподозренные в политической неблагонадежности. Между тем понятие о неблагонадежности допускает много степеней,   которые полиция не всегда в состоянии разграничить, что дает ей возможность выходить иногда из пределов необходимой, при применении этих мер,  осторожности.  Задачу Комиссии должно,  между прочим, составить установление,   по возможности, деления лиц, привлекаемых по подозрению в неблагонадежности,  на разряды более и менее вредных в настоящее время.

Убеждение в несомненности вреда  от  разъединения   действий органов, преследующих одну и ту же цель - охранение государственного и общественного порядка, - привели Комиссию к единогласному заключению о необходимости подробной разработки способов к уничтожению такого разъединения, начав это дело с С.-Петербурга. При этом Комиссия положила:  собрать подробные по возможности сведения как о личном составе,   так и о стоимости всех органов Правительственных и общественных имеющих назначением охранение порядка и обнаружение преступных действий и замыслов в столице и  ее окрестностях.

Переходя к обсуждению мер к ускорению производства дознаний и разбора  всех дел о содержащихся ныне по обвинению в государственных преступлениях,  Комиссии заявлено  было   Генерал-Майором Черевиным, что  задача   эта  представляла особенную заботу Генерал-Адьютанта Дрентельна, не приведшую однако к желаемым результатам вследствие   медленности  допускаемой  в рассмотрении как в Министерстве Юстиции,  так и в III Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии этих дел.

Для достижения указанной цели Комиссия признала необходимым приступить к немедленному рассмотрению списков заключенных и поверке как их наличности,  так и действительного положения дел  о них производящихся. Средством для исполнения сего Комиссия признала избрание нескольких лиц,  которых просит принять  на   себя труд: 1)  обозреть  списки  всех   заключенных по государственным преступлениям и определить в точности   положение  всех  дел;  2) проверить списки  заключенных с наличным числом арестантов,  содержащихся по подобным делам,   и 3) составить заключения о мерах к скорейшему   окончанию  всех  дел  и заключения эти представить Главному Начальнику Верховной Распорядительной  Комиссии.  Генерал-Адьютант Граф Лорис-Меликов, одобрив это предположение, просил исполнить оное Сенатора Шамшина, Тайного Советника Маркова  и Генерал-Майора Батьянова.

При обсуждении вопроса о способах разбора лиц   поднадзорных и высланных, внимание Комиссии было Главным ее Начальником остановлено на совершенно неудовлетворительном применении   административной высылки  и отдачи под особый надзор полиции.  Несостоятельность существующего теперь полицейского надзора сознана,  по заявлению  Действительного   Статского Советника Перфильева, Министерством Внутренних Дел и оно озабочено переустройством  порядка наблюдения за   лицами  неблагонадежными  учреждением,   например, поднадзорной колонии.  Трудность введения всякой новой меры заключается в   недостаточности средств отпускаемых на этот предмет. Комиссия, имея в виду настоятельную необходимость  в  приведении прежде всего   в известность всех лиц подвергшихся указанным административным взысканиям,   признала неотложным составить из общих списков лиц высланных и состоящих под надзором полиции гласным и негласным выборку тех лиц, кои высланы или отданы под надзор полиции по   политической  неблагонадежности,  а также иметь в виду выработанные уже по сему предмету в Министерстве Внутренних  Дел предположения. Исполнение сего Главный Начальник Комиссии просил Действительного   Статского  Советника  Перфильева принять на себя.

Рассматривая, наконец,  четвертый вопрос, Комиссия выразила мнение, что указанные несовершенства существующей теперь системы  определения политической неблагонадежности заслуживают, по своим вредным последствиям,  особого внимания Правительства. Высказанные по  сему   предмету суждения привели Комиссию к единогласному признанию необходимости крайне осторожного и внимательного отношения подлежащих властей к строгому разбору виновности и степени неблагонадежности лиц высланных из С.-Петербурга,  с принятием к руководству того общего начала,  чтобы лица,   высылаемые в видах предосторожности для охранения общественного  порядка,  не   были лишаемы способом высылки средств к дальнейшему существованию."

П.Валуев, из дневника, 5 апреля: "Все те же грезы о задабривании беспокойных элементов какими-то призывами сюда для каких-то совещаний. Впрочем, до сих пор ладно на деле (в репрессивно-полицейских делах.); неладно только в мечтаниях".

Сенатор М.Е.Ковалевский - М.Т.Лорис-Меликову: "Преступная пропаганда, которую правительство преследовало и для искоренения которой оно ссылало подозреваемых в том лиц, начала в особенности проявляться в тех местах, которые служили местом ссылки, так что самая ссылка грозила стать орудием для распространения преступного учения."

Л.А.Тихомиров   - П. А. Кропоткину, письмо, весна 1880 г.: "Если мы провороним свое время и дадим сформироваться конституционному государству, основанному на поддержке буржуа — тогда хоть ложись и помирай".

Доклад Лорис-Меликова Александру II, 11 апреля 1880 г.: "Задача настоящего — подавить крамолу в дерзких ее проявлениях и тем доказать силу правительственной власти и отторгнуть от революции колеблющихся.

Масса полученных мною со всех концов России писем, проектов, записок, указывающих меры к исцелению недостатков нашего общественного строя, свидетельствует, что значительная часть русского обществу сознает ненормальность условий настоящего времени и тревожно ищет выхода на пути мирного и законного развития и преуспеяния.

Харьковский доктор права И.В.Платонов : "..Организовать всероссийскую по всем городам и весям облаву и обратить всю Россию в одну огромную ловушку".

В.Н.Фигнер: "Мы не придавали практического значения тому, будет ли у нас республика или конституционная монархия. ...Можно мечтать о республике, но что воплотится в жизнь та форма, к которой общество окажется подготовленным; так что этот вопрос не имеет для меня особенного значения».

А.П.Корба: "Это было весной 1880 года. . . Я помню незабвенное время, когда несколько дней подряд не снимался с очереди вопрос об Учредительном собрании. ...В видах избежания анархии в стране ни в каком случае не нарушать и не умалять верховной власти Учредительного собрания, а следовательно, признать даже царское правительство в случае, если оно будет восстановлено Учредительным собранием, но сохранить за партией право пропаганды республиканской идеи и это право отстаивать всеми доступными партии средствами".

С.Иванов: "...Речь зашла о политике Лорис-Меликова, на котором сосредоточивалось тогда, как в фокусе, внимание русского общества. Отношение Желябова к нему было безусловно отрицательное. Он указывал на то, что Лорис-Меликов, под прикрытием либеральных фраз, ведет деятельную борьбу с революцией, что она ведется им не хуже всякого другого на его месте, даже лучше пожалуй, потому что удары направляются им с выбором и расчетом, а не бьют, как это бывало часто прежде, по пустому месту. Амнистируя административных ссыльных, да и то не всех, он и не подумал коснуться осужденных по процессам, стараясь таким образом купить возможно дешевле общественное сочувствие и благодарность. Во всей своей внутренней политике умиротворения и преобразования он ограничивается туманною либеральною фразеологией, способной, тем не менее, вводить в заблуждение доверчивых людей. И в конце концов все сведется к нулю или чему-нибудь очень мизерному; далее жалких заплат он не пойдет, а не ими зачинить русское дырявое рубище. И поэтому революционерам остается только одно: продолжать начатую борьбу, продолжать во что бы то не стало, потому что только она одна может дать какие-нибудь результаты, будить общественную совесть и выводить общество из инертности."

Циркуляр министра народного просвещения от 1 февраля 1880 г.: "Ввиду появившихся в последнее время в нашей периодической прессе статей о системе образования, имевших вредное влияние на учащуюся молодежь..., государь император повелеть изволил, чтобы воспрещено было обсуждение в периодической печати высочайше утвержденной системы образования учебных заведений и ее применения, равно и проекта нового университетского устава."

Г.В.Елисеев, "Отечественные записки": "...Стали запрещать говорить обо всем, о чем вздумается администрации и когда вздумается..., на все бывали запрещения, положительно на все. Нельзя писать о полиции, нельзя писать об урядниках, нельзя писать о гимназиях, об университетском уставе, о бедности мужика, о голодовании народа, о молодом поколении, об угнетении рабочих капиталом, о народных школах и т. д."

Ф.М.Достоевский: "19 февраля заканчивается по-настоящему петровский период русской истории... К практическому делу за двухсотлетней отвычкой от всякого дела мы оказались совершенно не способны.”

Р.А.Фадеев, записка для Верховной распорядительной комиссии, 1880 г.: "Опасна ...присущая нигилистам уверенность, что большинство России за них, только не смеет высказаться, как не раз они повторяли перед судом; покуда в наших школах и подпольях держится такое убеждение, можно изловить много нигилистов, но искоренить нигилизм так же трудно, как вычерпать текущую реку,— вода все будет прибывать сверху."

И.Шестаков, вице-адмирал,  о Берлинском конгрессе: "В страхе революции и по недостатку мудрости отдали все случайности. ...Выстрел Нобилинга потряс государственные мозги Германии, да, кажется, и у нас. Захотели мира во что бы то ни стало, чтобы заключить тесный союз на борьбу против социалистов."

В.Н.Фигнер:“...В самом Петербурге пропаганда, агитация и организация велись в самых широких размерах, отсутствие полицейских придирок и жандармских облав за этот период диктатуры Лорис-Меликова очень благоприятствовало работе среди учащейся молодежи и рабочих. Это было время всеобщего оживления и надежд. Все следы подавленности, явившейся после неудач 1-й половины 70-х годов и последовавшей за ней реакции, исчезли, как будто все десять лет (1870-1880 гг.) не были хроническим кровопусканием всего, что протестовало в России....
Требование цареубийства раздавалось громко, потому что политика графа Лорис-Меликова не обманула никого...

...Таким образом, в то время, как партия «Народная Воля» желала лишь прекращения реакции, окружающее влекло ее на пьедестал. 2 апреля, 19 ноября и 5 февраля создали такое настроение, что если бы в то время Комитет и вся организация «Народной Воли» отказались от своей разрушительной деятельности, то явились бы волонтеры или какая-нибудь новая организация, которая взяла бы на себя миссию цареубийства. Новые покушения были совершенно неизбежны, и Исполнительный Комитет предпринял их."

Цесаревич Александр: "Странное чувство овладело нами. Мы испытываем маразм власти".

Генерал Богданович  - М.Т.Лорис-Меликову: "Прискорбные страницы истории народных волнений... с поразительной ясностью указывают, что наиболее заметное развитие бунтов всегда совпадало со временем появления внезапных общественных бедствий".

А.П.Прибылева-Корба: "1880 год был несчастным для всей почти России в отношении урожая. Засуха, а вслед за тем вpeдители всех родов, включая даже саранчу, в конце лета во многих местах истребили хлеб на корню почти дотла. Уже к августу в разных губерниях настал настоящий голод в сопровождении эпидемий, огромной смертности и безысходности страданий крестьянства.

Из членов Комитета, мне кажется, никто так сильно не переживал тогдашнее народное бедствие, как Желябов. Он иногда заходил на комитетскую квартиру, где Ланганс и я были хозяевами и где 'всегда кто-нибудь был налицо, заходил специально, чтобы поделиться вновь узнанным фактом из жизни деревни, и по его взволнованному лицу видно было, как мучительно он воспринимал известия о народных страданиях.

В связи с этими обстоятельствами произошло событие в среде Исполнительного комитета «Народной Воли», о котором до сих пор никто не говорил в своих воспоминаниях, но которое должно быть отмечено, потому что оно раскрывает в полном объеме в Желябове все свойства народного вождя.

Желябов созвал членов Исполнительного комитета на заседание. Оно произошло на квартире, о которой я только что упомянула. На собрании, кроме Желябова, присутствовали Баранников, Колоткевич, Перовская, Исаев, С. Златопольский, Ланганс и из теперь еще живущих А. В. Якимова и я. Вера Николаевна Фигнер к тому времени еще не возвращалась из Одессы; что же касается Михаила Федоровича Фроленко, то память мне изменяет, и я не могу определенно сказать, был ли он на собрании или нет.

Когда все собрались, Желябов произнес маленькую речь, в которой упомянул о тяжелом положении крестьян, скрываемом от глаза всего света повелителем и самовластным хозяином русского народа, отказывающимся ныне, в самый критический момент его жизни, помочь ему. «Если мы останемся в стороне,— продолжал Желябов,— в теперешнее время и не поможем народу свергнуть власть, которая его душит и не дает ему даже возможности жить, то мы потеряем всякое значение в глазах народа и никогда вновь его не приобретем. Крестьянство должно понять, что тот, кто самодержавно правит страной, ответственен за жизнь и за благосостояние населения, а отсюда вытекает Право народа на восстание, если правительство, не будучи в состояние его предохранить от голода, еще вдобавок отказывается помочь народу средствами государственной казны. Я сам отправляюсь в приволжские губернии и встану во главе крестьянского восстания,— говорил Желябов,— я чувствую в себе достаточно сил для такой задачи и надеюсь достигнуть того, что права народа на безбедное существование будут признаны правительством.

Я знаю, что вы поставите мне вопрос: а как быть с новым покушением, отказаться ли от него? И я вам отвечу: нет, ни в коем случае. Я только прошу у вас отсрочки».

На это мы ему ответили, что об отсрочке не может быть и речи. «Мы должны или воспользоваться благоприятными обстоятельствами теперешнего момента, или расстаться с мыслью о возможности снять голову с монархии, существующей только для угнетения и устрашения народа»,— отвечали члены Комитета Желябову. Было также указано на то, что нельзя ручаться, что через полгода все здесь собравшиеся будут целы и невредимы, а следовательно, мы не можем быть уверены, что наш план будет выполнен. С этим согласились все, слышавшие речь Желябова, и это сильно подействовало на него. Он не захотел, чтобы вопрос о его отъезде был поставлен на баллотировку, т. к. предвидел отрицательный ответ. "

А.Половцев: "Каждый министр ругает других и говорит, что далее так не может продолжаться. Это отсутствие единства в управлении ужасно грустно".

И.Белоконский: "Несмотря на все слухи о реформах, аресты, обыски и высылки... продолжались исправнейшим образом".

Ф.Энгельс: “В России ... было два правительства: правительство царя и правительство тайного Исполнительного комитета (ispolnitelnyi komitet) заговорщиков-террористов. Власть этого второго, тайного правительства возрастала с каждым днем. Свержение царизма казалось близким."

"Народная Воля", №4: "Кто же... станет теперь отрицать, что террор помогает организационной работе, пробуждая ум и чувство народа и интеллигенции, намечая сильнейшего врага и доказывая возможность борьбы с ним?"