Последний обед Стрельникова
март 1882 г.:

Террор является ценным фактором тогда, когда его используют для расправы с каким-либо высокопоставленным главарем угнетателей, известным своей жестокостью, особыми "заслугами" в проведении репрессий и другими подобными качествами.
Ликвидация такого главаря приносит только пользу.

Эрнесто (Че)Гевара

Современник, 4 января 1882 г.:"Десять месяцев, прошедшие со дня убийства императора Александра, кажутся десятью годами, когда видишь, как много потерял престиж монархии за это время... Дворянство совершенно бессильно, бюрократия дискредитирована, так что необходимо было бы иметь какое-то среднее звено, уважаемое высшими и способное оказать влияние на низших, но возможность к созданию этого среднего звена отсутствует, как, впрочем, и воля".

В.Н.Фигнер: "В Москве я передала Комитету многочисленные жалобы на военного прокурора Стрельникова как со стороны заключенных Киева и Одессы, так и со стороны их родственников. Эти жалобы касались, главным образом, его обращения с теми и другими. Считая оговор лиц, уже привлеченных к следствию, лучшим средством в борьбе с крамолой, Стрельников практиковал массовые обыски и аресты. Он производил настоящие опустошения, захватывая людей, совсем непричастных к революционной деятельности и имевших самое пустое отношение к лицам, их оговаривавшим. Это делалось совершенно систематически, по правилу, которое генерал формулировал так: «Лучше захватить девять невинных, чем упустить одного виновного». Захваченным предъявлялись самые тяжкие обвинения: в тайном обществе, в покушениях на жизнь разных официальных лиц и т. п., и всем поголовно объявлялось напрямик, что их не выпустят из тюрьмы, пока они не покажут того-то или не подтвердят требуемого. Когда арестованные отказывались давать показания, гневу Стрельникова не было пределов, он положительно кричал на них и заявлял: «На коленях потом будете просить, чтобы я позволил дать показания, — и я не позволю».Наряду с обвиняемыми, всячески застращивались родственники. «Ваш сын будет повешен!» — было обычным ответом   на   мольбы  матерей. Свидания разрешались с трудом, как-будто дело шло действительно о важных государственных преступниках. Эти и десятки подобных же проявлений цинизма,  издевательства сильного  над  слабым  создали   Стрельникову  репутацию  бездушного и жестокого человека, добровольно бравшего на себя роль палача.
Я   передала   Комитету   общий   говор   и   мольбу   убрать его с места,  на  котором  он мог  делать столько зла.  Вместе  с тем я сообщила Комитету о том вреде, который наносила система действий Стрельникова  партии вообще.  Этот вред  заключался  в дискредитировании  ее  в общественном  мнении,  что  происходило вследствие огульных оговоров и запугивания  массы лиц людьми, терроризированными   и   деморализованными    Стрельниковым, — людьми, совсем не принадлежавшими к революционным деятелям, но которых общество не имело возможности отличить от них, раз они  привлекались   по  политическому  делу.  Напоминая Комитету предыдущую деятельность Стрельникова по целому ряду политических процессов, в которых он прилагал все усилия, чтобы смешать социалистов с грязью, выставить их перед обществом, как шайку уголовных преступников, умышленно прикрывающих политическим знаменем личные поползновения испорченной натуры, и указывая на ту ненависть к Стрельникову, которую нам завещали наши товарищи, начиная с Осинского и кончая Поповым, я настоятельно предлагала поставить на очередь вопрос об убийстве Стрельникова. Вместе с тем я указывала на Одессу, как на пункт, где легко могли быть собраны о его жизни все необходимые сведения и самый факт совершен с большей легкостью, чем в Киеве,  где у него семья и масса знакомых, и  где он должен быть больше настороже, в силу своей давней известности там и многочисленных указаний, которые он имел в своих руках о различных проектах покушений на его жизнь. Мое предложение было принято, и участь Стрельникова решена. Так как вместе с тем Комитет согласился, что Одесса представляет шансы более благоприятные, чем Киев, то необходимо было тотчас же послать туда человека, который собрал бы весь материал, необходимый для исполнения задуманного.

Таким человеком всего удобнее было явиться мне, как знакомой с Одессой и некоторыми лицами, которые могли в той или иной форме помочь изучению всех условий жизни Стрельникова. С этой целью Комитет и отправил меня после совещания в Одессу с тем, чтобы, собрав все необходимые сведения, я дала знать о высылке исполнителей. Я вернулась в Одессу в начале декабря и через две недели сообщила на север, что все данные о Стрельникове находятся в моих руках. Комитет выслал двух человек, но приехал из них только один — Халтурин. Это было 31 декабря. Я передала ему для проверки все, что знала о Стрельникове, т. е. местожительство, часы и условия приема посетителей, время и место обеда; часы прогулки и посещения казармы № 5, куда он ездил для допросов; некоторые улицы, по которым он ходил; дома, в которых он бывал."

В.Н.Фигнер: "Когда мы узнали, что товарищ Халтурина не может приехать, как было условлено, то выписали другого агента, так как было решено местных людей к делу не привлекать. Но не успел он приехать, как Стрельников исчез из Одессы, уже после того, как Халтурин несколько раз видел его. Он не возвращался, должно быть, с месяц и был в это время, кажется, в Киеве. В виду полной неопределенности времени возвращения его, мы решили, чтобы вызванный нами агент вернулся на свое место, тем более, что Комитет писал нам, что высылает нам другого человека. За это время Халтурин выходил из себя от нетерпения И несколько раз собирался ехать в Киев, чтоб там организовать покушение; мне стоило большого труда уговорить его остаться на месте и ждать возвращения Стрельникова, вместо того, чтобы ловить его в Киеве, среди условий, совершенно неуместных. Мы ограничились письмом туда, прося удостоверить, действительно ли он там, и, в случае утвердительном, исследовать образ его жизни. Никаких известий, однако, мы не получили.

Между тем, в начале или в середине февраля Стрельников явился вновь в Одессу и произвел новую чистку, захватив сначала 12—16 человек, а потом продолжал аресты вплоть до своей смерти. В, это время Клименко, посланный Комитетом, уже прибыл, и вскоре мы окончательно остановились на том, чтобы совершить покушение во время послеобеденной прогулки Стрельникова по Приморскому бульвару, около 5 часов вечера, и приготовить лошадь и кабриолет для бегства; было решено целить ему в голову и стрелять по возможности в упор. Но Комитет не выслал нам денег; впоследствии оказалось, что триста рублей, которые были высланы, не дошли по назначению.

В виду арестов, которые постоянно происходили вокруг и могли зацепить кого-нибудь из тех, кто должен был действовать, откладывать дело было невозможно. Тогда я достала 600 р. на покупку лошади и экипажа и передала их Халтурину. Дальше мое присутствие было излишним и могло быть вредным, так как меня искали по всему городу и шли по моим следам; это сопровождалось таким шумом, что лица, меня в глаза не видавшие, знали и говорили о том, что меня ищут. Некоторые из моих друзей, как Ив. Ив. Сведенцев, были арестованы, у других были обыски, при которых предъявлялась моя карточка. Говорили, что рабочий Меркулов, осужденный по «процессу 17-ти» народовольцев (связанному с 1 марта 1881 г.), но, как предатель, освобожденный в целях обыска, приехал в Одессу для выдачи своих товарищей рабочих и ходит по улицам в надежде встретить и меня. К тому же Комитет отправил меня в Одессу со специальным поручением, которое было уже исполнено. Все эти обстоятельства заставляли уехать, и я отправилась в Москву, чтобы там решить с товарищами, где мне быть дальше.

Перед отъездом мы получили известие, что для дела со Стрельниковым к нам едет агент Комитета Желваков, но я с ним разъехалась, и мне не пришлось с ним свидеться. После убийства Стрельникова он был казнен вместе с Халтуриным."

Генерал-губернатор Гурко  - министру внутренних дел гр. Игнатьеву, 21 марта 1882 г: "Степанов (Халтурин) показал, что, не принимая непосредственного участия в убийстве генерала Стрельникова, он этому способствовал и вполне сочувствовал, ибо генерал заслужил смерти, до этого приговоренный Исполнительным комитетом „Народной воли"...
Участие его в убийстве было случайное, так как он приехал в Одессу, собственно, для устройства организации между рабочим сословием, и только встретив к сему в деятельности генерала Стрельникова неодолимое препятствие, донес о сем комитету и получил от него приказание устранить препятствие путем убийства, он, Степанов, решился привести это приказание в исполнение и для этой цели вошел с товарищами, которые готовы были на убийство генерала Стрельникова самостоятельно..."

Д.Валовой: "Приехав в Одессу, Фигнер организовала за Стрельниковым слежку. Привести приговор в исполнение было поручено С. Н. Халтурину и его земляку Н. А. Желвакову."

Из некролога о Н.Желвакове:"3 апреля 1881 г. он присутствовал при казнях, и так как он лично знал Софью Львовну (Перовскую), не раз встречался с Желябовым и слышал его речи на сходках молодежи зимою, то легко представить себе то потрясающее впечатление, какое произвело на него это событие. Он провожал осужденных по улицам и во время исполнения кровавой расправы находился на площади..."

Д.Валовой: "Халтурин сразу же отправился в Одессу. Убийство намечалось на январь, однако в связи с отъездом Стрельникова в Киев, откуда он должен был вернуться лишь в середине февраля, покушение отсрочили до марта. Используя появившееся свободное время, Халтурин занялся пропагандистской работой среди одесских рабочих, намереваясь организовать кружок (при аресте у него обнаружили «Устав Одесской рабочей группы» и черновик прокламации).

Исполнители приговора условились, что Желваков выстрелит в упор и только в голову, так как предполагалось, что Стрельников носит кольчугу. Халтурин, переодетый кучером, должен был поджидать в пролетке, чтобы сразу же покинуть место покушения."

Из обвинительного акта по процессу 17-ти: "Михаил Филимонов Клименко ...после побега, в мае 1881 г. из Сибири, куда был сослан по приговору Киевского Военно-Окружного Суда, он, Клименко, прибыл в Москву и там вступил в сношение с членами преступного сообщества; в феврале 1882 г. ему было предложено отправиться в Одессу, для организационных работ, чем он охотно воспользовался, рассчитывая из Одессы бежать заграницу. По прибытии в Одессу, он нашел там некоторых революционных деятелей, в том числе и Халтурина, с которым стал встречаться ежедневно, обедая вместе в кухмистерской. Однажды при такой встрече, Халтурин сообщил ему, что решено убить генерала Стрельникова, что он, Халтурин, будет ближайшим участником этого преступления и что так как оно будет совершено по такому же плану, как убийство генерала Мезенцева, то необходимо приобрести дрожки и лошадь. Против означенного плана он, Клименко, представлял возражения, но безуспешно."

Д.Валовой: "18 марта 1882 года Стрельников, пообедав во французском ресторане, вышел на бульвар, чтобы совершить свою послеобеденную прогулку. Пройдясь несколько раз по аллее, он сел на скамейку напротив Лондонской гостиницы на Николаевском (Приморском) бульваре.  Желваков подошел к нему из-за изгороди кустарников и выстрелил. Убедившись, что Стрельников мертв, он, перепрыгнув через изгородь, побежал вниз по крутому спуску к Приморской улице, где его ждал в пролетке Халтурин. Когда Халтурин увидел, что Желваков, окруженный преследователями, не сумеет пробиться к пролетке, он, выхватив револьвер, бросился на помощь, но споткнулся. Какой-то приказчик, полицейский чин и несколько рабочих бросились его задерживать."

В.Панкратов: "Переодетые жандармы, охранявшие Стрельникова, подняли крик: «Ловите, ловите жулика!» Хотя Желваков и прокричал, что он не жулик, а социалист, крючники бросились на него. Соскочив с козел, Халтурин поспешил на помощь товарищу, но тоже был сбит с ног."

Д.Валовой: "— Оставьте! Я социалист и борюсь за вас! — крикнул Халтурин рабочим.

Те остановились в нерешительности, но приказчик вместе с полицейским навалились на Халтурина. Он отстреливался, но был взят. Схватили и Желвакова.

Весть о смерти Стрельникова с невероятной скоростью облетела южные города. В Одессе наступило всеобщее ликование. Даже жандармы радовались смерти этого ненавистного всем человека. Особенно ликовали 200 заключенных, сидевших в тюрьме по приказу Стрельникова, и тюремная администрация не препятствовала их шумным переговорам и поздравлениям через форточки в дверях и окнах. Надзиратели, пробегая по коридорам, подымали «глазок» и кричали: «Вашего генерала убили! На бульваре застрелили!» Через надзирателей арестованные узнали, что убийцы сидят в изолированных камерах и скоро предстанут перед судом."

Из обвинительного акта по процессу 17-ти: "18 марта 1882 года, в городе Одессе, на Николаевском бульваре, в 9 часов пополудни, выстрелом из револьвера был убит Военный Прокурор Киевского Военно-Окружного Суда Генерал - Майор Стрельников, находившийся в г. Одессе, для производства по Высочайшему повелению дознаний о государственных преступлениях.

Выстрел был направлен сзади в голову в то время, когда генерал Стрельников сидел на одной из скамеек боковой аллеи бульвара, обращенной к Приморской улице.

Судебно-медицинским вскрытием установлено, что рана, нанесенная Генералу Стрельникову, принадлежа к разряду безусловно смертельных, должна была повлечь моментальную смерть.

Убийца, тотчас после выстрела в генерала Стрельникова, побежал с бульвара на Приморскую улицу и успел сесть в пролетку, с которой поджидал его один из его соучастников. Скрыться однако преступники не успели и, не смотря на оказанное ими вооруженное сопротивление, были задержаны при содействии собравшейся толпы.

Арестованные лица назвали себя один, дворянином Косогорским, а другой сыном Тифлисского гражданина Степановым.

Признавая свою принадлежность „к партии народной воли", назвавшиеся Косогорским и Степановым, показали, что убийство генерала Стрельникова, решенное еще два года тому назад, совершено ими по поручению „исполнительного комитета", так как генерал Стрельников своею деятельностью вообще и в особенности успешным преследованием революционных деятелей на юге, представлял непреодолимое препятствие к осуществлению целей сообщества."

Министр внутренних дел Игнатьев  - генерал-губернатору Гурко, телеграмма от  19 марта 1882 г.:"По доведению об убийстве генерал-майора Стрельникова до Высочайшего сведения, Государь Император повелел, чтобы убийцы были немедленно судимы военным судом и в 24 часа повешены без всяких оговорок".

С.М.Степняк-Кравчинский: "Халтурина и Желвакова, убивших генерала Стрельникова, любимца царя, присудили к той же мере наказания — казни. В глухую ночь их подняли с постели, привезли в частный дом, где они увидели несколько офицеров, назначенных генералом Гурко. Эти офицеры, как им объявили, были их судьями. Пятнадцать минут спустя Халтурин и Желваков услышали приговор, а на другой день они были повешены."

Д.Валовой: "В ночь с 20 на 21 марта Халтурина и Желвакова в полной тайне приговорили к смертной казни. 21 марта приговор суда стал известен одесситам. Город бурлил: то там, то здесь собирались группы рабочих. На угольном складе избили приказчика, принимавшего участие в поимке убийц Стрельникова.

После суда Халтурина и Желвакова вновь доставили в тюрьму, и заключенных стали вызывать в тюремную контору с требованием опознать их. Но никто осужденных не признал, и их подлинные фамилии так и не были установлены.

Власти, у которых возникли трудности с палачом, предложили арестованным за вознаграждение выполнить эту роль, но получили решительный отказ. Некоторые выразили его довольно резко:

— Да не сойти мне с этого места, да подохнуть мне совсем, если это сделаю!

— Скорее всех генералов передушу, чем их хоть мизинцем трону!

Но, как всегда, в семье не без урода. Нашелся арестант, который, прельстившись посулами, согласился стать палачом. 22 марта в 5 часов утра Халтурин и Желваков взошли на эшафот виселицы, установленной во дворе тюрьмы."

Корреспонденция "Из Одессы": "Вывели Халтурина и Желвакова. Последний быстро взошел по ступенькам эшафота, пересчитал их: "Четырнадцать, о, как высоко" - сказал он.

Н.Желваков, перед казнью на эшафоте: "Меня повесят, но найдутся другие, но всех вам не перевешать! От ожидающего вас конца ничто не спасет вас!"

Сам надел петлю на шею и повис. Чахоточного и больного Халтурина должны были поддерживать. Слишком много выпивший для бодрости палач долго возился, надевая на него петлю и несколько раз поправлял ее. Благодаря его неумелости, Халтурин долго мучился, прежде чем был окончательно задушен"

Ф.Энгельс: "Люди, которые подожгли фитиль, будут подхвачены взрывом, который окажется в тысячу раз сильнее их и будет искать себе выход там, где сможет, в зависимости от экономических сил и экономического сопротивления".