Местные группы

"Календарь Народной Воли": Организация местных групп впоследствии подробно разработана их «Уставами». Каждая местная группа имеет и устав, утвержденный Исполн. Комитетом. Сходные по типу, эти уставы всегда имеют некоторые различия в подробностях, иногда чисто случайные и несущественные, иногда. вызываемые местными условиями."

Н.В.Клеточников: "По словам Михайлова и Баранникова, главная цель их партии в настоящее время—укрепить и расширить организацию и принести ее, по их выражению, в боевой порядок, чтобы в каждом городе и даже уезде иметь надежный кружок, члены которого старались бы войти в доверие всех слоев общества, чтобы можно было в известное время поднять в разных местностях России огромную массу народа против правительства".

А. Желябов: "..Каждая группа высшего порядка пополняется лучшими силами групп порядка младшего. ..Интересы центра для каждого члена стоят выше интересов его группы....Сношения между групп ведутся через агента высшей группы, входящего в состав младшей группы, как ее сочлен."

М.Ошанина: "Местные группы большею частью образовывались самим Комитетом, который посылал в разные города для этого своих членов или агентов. Член Комитета, организуя местную группу, не говорил о своих отношениях к Комитету, а старался заставить членов группы принять постепенно программу Комитета и стать к нему в обязательные организационные отношения. Эти организационные отношения состояли в общем в том, что группа обязывалась ни заниматься террором, ни издавать своего органа без разрешения Комитета, обязывалась давать в его распоряжение часть своих денежных средств, свои связи и даже своих членов. В остальных местных делах группа была самостоятельна, хотя обязывалась давать Комитету отчет о своих делах через одного из своих членов, выбранных самой группой (разумеется, выбирался большею частью член группы, бывший в то же время тайным, или иногда явным агентом Комитета). Недовольство со стороны местных групп бывало редко и происходило, большою частью, от нетактичности члена или агента Комитета. Если какая-нибудь группа, организовавшаяся самостоятельно, желала стать в обязательные отношения к Комитету, то опять-таки посылался агент Комитета, который или принимался группой в члены, или только устанавливал отношения и уезжал..... Агенты .Комитета назначались Комитетом и не имели никаких прав, а только обязанности. Все .подразделения агентов на степени означали в сущности только степень доверия, которым пользовался агент у Комитета. Из агентов выбирались Комитетом члены Комитета."

Н.Клеточников: "Главные центры, как в отношении людей, так и в отношении сбора денег, одни и те же, а именно — Одесса, Харьков, Киев".

Одесса:

В.Н.Фигнер:"Из лиц, указанных мной в 80-м году,  частью же из привлеченных по инициативе самого Тригони, он организовал в Одессе народовольческую группу, с которой мне приходилось иметь дело. Это были прежде всего мои друзья: писатель-беллетрист Ив. Ив. Сведенцев (литературный псевдоним — Иванович), бывший военный, превосходный, идеалистически настроенный, но нельзя сказать, чтобы активный человек, лет 35-ти, и дочь богатых родителей— Ольга Пуриц, молодая девушка с огнем, энергичная и очень способная. Другими членами были: студент М. И. Дрей, сын врача, весьма  популярного  среди  еврейской  бедноты, и Мартино, преподаватель, довольно солидных лет, давний знакомый Тригони по Крыму. В группу после отъезда Тригони входил и Владимир Жебунев, известный мне еще по студенческим годам  в Цюрихе. Участник «хождения в народ», судившийся по «процессу  193-х» и сделавшийся   потом   нелегальным,   Жебунев  в  силу  своей   опытности являлся естественным главой и руководителем группы. Раньше,  в  качестве  агента  Комитета,  он  ездил   с  организационными целями в Казань и Саратов.
Жебунев определенно смотрел на городской промышленный пролетариат, как на единственную опору в политической борьбе. Сообразно с этим, его главной работой в Одессе были сношения с рабочими.

В первой половине семидесятых годов в Одессе замечательным деятелем среди рабочих был Заславский; имея собственную типографию, он вел систематические занятия с рабочими и заложил более, чем кто-либо другой в Одессе, прочную основу для всех последующих деятелей в этой среде. Рабочие, выработавшиеся под его влиянием, были такого уровня, что могли вести дальнейшую пропаганду самостоятельно, без участия интеллигентов. Поэтому революционная традиция на фабриках и заводах в Одессе не прерывалась, и во вторую половину семидесятых годов, кто бы ни вел сношения с рабочими, каждый имел готовых проводников и рабочую массу. Только предательство Меркулова в 1882г. погубили верхний слой этой рабочей интеллигенции. С этой последней имел дело и Жебунев, а вместе с ним М. И. Дрей.

При мне число активных участников в деятельности одесской группы увеличилось бежавшим из Сибири Георгиевским, судившимся в 1877 г. по процессу Бардиной. Кроме того, я вызвала в Одессу Свитыч, сестру Свитыча, осужденного по процессу Ковальского.

...Они вернулись в Одессу, чтобы по решению группы устроить небольшую типографию для печатанья летучих листков для рабочих. Так как шрифт у группы уже имелся в запасе, то дело легко организовалось. Но деятельность типографии была кратковременна, и напечатали в ней одну единственную прокламацию...
Георгиевский имел сношения и с рабочими, что и погубило его. Его как-то выследили, он был арестован, а вместе с ним взята и Свитыч с типографией.

Членом одесской группы или очень близко стоявшим к ней был двоюродный брат О. Пуриц, студент 1-го курса Коган. Он действовал среди студентов: составил кружок человек в десять из своих товарищей; они сочувствовали «Народной Воле» и занимались самообразованием общественно-политического характера."

..Деятельность народовольческого центра в Одессе заключалась главным образом в пропаганде между рабочими, в организации рабочих кружков,в подготовке их к восстанию".

В.И.Сухомлин: "Когда я весною 1882 года, вскоре после убийства Стрельникова, окончательно решил поселиться в Одессе, она была начисто выметена жандармской метлой. 14 февраля, после провале тайней типографии, были арестованы опытные революционеры: В. Г. Георгиевский и Элеонора Свитыч, а вслед за ними — некий Константин Маслов.

О возвращении из-за границы Горовица и об аресте его в Одессе я ничего не знал. Обосновавшись в Одессе и убедившись в полном разгроме народовольческой организации, я решил самостоятельно заняться своим любимым делом—пропагандой среди рабочих, и с этой целью стал разыскивать уцелевших, благодаря отдаленности от партийных организаций, своих старых знакомых рабочих. Вскоре я набрел на одну интересную плотничью артель курян, с которыми и вступил в тесные дружеские отношения, проводя с ними вечера в беседах и чтении популярных книг.
Мои кустарнические занятия с рабочими, само собою разумеется, были малопродуктивны, а с партийной точки зрения, можно сказать, равнялись нулю. Но, к счастью, благодаря, вероятно, .заботам  неутомимой Веры Николаевны, оторванность Одессы от общепартийной организации продолжалась недолго, и дело приняло иной оборот с появлением в Одессе летом 1882 года ответственных партийных работников Н. М. Саловой и Якова Бердичевского.

Тем временем Салова стала налаживать партийную организацию. По ее совету, я поступил вольнослушателем в университет, чтобы ближе сойтись со студенчеством, и совместно с членом партии Анненковым. Свое знакомство со мною он начал с того, что, по поручению Евгении Ивановны, предложил мне вступить в партию «Народная Воля». Он обстоятельно изложил мне права и обязанности члена партии, подчеркнув необходимость строгого подчинения партийной дисциплине. Получив мое формальное согласие и сделавшись моим, так сказать, крестным отцом, он образовал со мною Одесскую местную группу, в которую вскоре были кооптированы студ. Яков Барский (Куба), Як. Френкель, Шлемензон и недавно приехавшая из Москвы Анна Гальперин. Различные отрасли работы, насколько могу вспомнить, были распределены между нами следующим образом: техника была поручена Френкелю, паспортный стол— Шлемензону; Барский должен был вести кружки семинаристов, юнкеров и гимназисток, в ведение Анненкова поступил университет, а мне поручено было сношение с Центральной рабочей организацией и с другими городами; Анна Гальперин же должна была заняться тем, что в настоящее время назвали бы женотделом. Затем Анненков организовал центральный студенческий кружок, в который вошли: Пессис, Фрадис, Мануйлов, Лебединцев, Данилович, Абрамович и др. Некоторые студенты были привлечены к пропаганде среди рабочих.—так. например, А. А. Мануйлов (будущий ректор Московского университета и министр Временного правительства) стал читать в рабочем кружке лекции по политической экономии, популяризируя идем К Маркса. Читал также лекции другой будущий профессор, тогда недавно кончивший университет, А. Г. Гусаков. Вскоре Одесская местная группа заявила о себе выпуском прокламации по поводу тюремной голодовки.

Все шло хорошо, но неугомонному Анненкову, с головой погрузившемуся во всякие чисто студенческие вопросы, казалась нестерпимой атмосфера академического спокойствия, царившего в Новороссийском университете. И вот он по поводу, не помню каких, чисто академических проступков ректора или проректора стал инициатором бурных сходок в столовке, библиотеке и аудиториях. Наконец, студенты постановили собраться в актовом зале и вызвать для пред'явления требований администрацию. После отказа дать нам ключи, двери в зал были взломаны, и вот сильно поредевшая толпа, насчитывавшая не более ста человек, устремилась в открытые двери. Ворвавшись из узких коридоров, где мы себя чувствовали мощной массой, в обширный в два света актовый зал, мы сразу рассеялись в нем и как бы потерялись в его просторах. Все внезапно сознали свое бессилие и приуныли. Впрочем, не все. Анненков был так возбужден, что не испытал этого тягостного ощущения неудачи. С пылающим взором, в каком-то трансе, бросился он к огромному царскому портрету, чтобы изорвать его. С трудом мне с товарищами удалось схватить его и удержать от этого безумного акта. К счастью, полиция опоздала, и мы успели благополучно , выбраться из университета. Начались аресты. Анненков стал скрываться и пока уцелел. Моей фамилии, как новичка, педеля еще не знали, почему для меня эта сходка прошла благополучно. Из центр. студ. кружка были арестованы 10 января 1883 года: Пессис, Фрадис, Мануйлов и еще человек пять; но я, к сожалению, могу вспомнить лишь тех, кто ознаменовал свой арест предательством.

Тем временем взаимные оговоры и аресты на их основании продолжались. Вскоре взят был Анненков, и от всей так, казалось, хорошо налаженной студенческой организации через несколько месяцев не осталось и следа.

Описываемые события происходили зимой 1882—83 годов. Одесская местная группа, как организация, уцелела, хотя и лишилась двух членов—арестованного Анненкова и бежавшего за кордон Якова Френкеля. Более тяжело отразилось на ходе местных дел оставление Одессы Бердичевским и Саловой. Первый, заметив за собою серьезную слежку, должен был скрыться осенью 1882 г.; Салова же, узнав, что ее разыскивают по предписанию из Петербурга, и получив, как показал Дегаев, от В. Н. Фигнер какое-то поручение за границу, выехала туда 17 ноября 1882 г.

В последнее время пребывания Саловой в Одессе центром, без участия местной группы, налаживалась типография, которая должна была выпустить 10 номер «Народной Воли». Провал этой типографии 18 декабря, когда были арестованы Спандони, супруги Дегаевы и др., произвел, конечно, на всех нас удручающее впечатление.

Легко понять мою радость, когда однажды, выйдя рано утром из дому, я встретил одного обывателя, рассказавшего мне о побеге хозяина тайной типографии Дегаева, засыпавшего жандармам глаза табаком. Он; как очевидец, рассказал, с каким усердием полиция с фонарями в руках до поздней ночи рыскала меж стен начатого постройкой нового вокзала, близ которого произошел побег. Я сейчас же пошел к А. М. Гальперин, чтобы сообщить радостную новость. Оказалось, что она уже слыхала об этом. Новость облетела город с быстротою молнии благодаря лукавству жандармов, заставивших общую полицию понапрасну провести бессонную ночь. Месяца через два отец моего друга и товарища, Анны Марковны Гальперин, рассказал ей, что их родственник, состоявший поставщиком интендантства, угощал ужином нужных ему военных чиновников. На ужине присутствовал один полковник, приехавший на время в Одессу из Николаева. Этот полковник, подвыпив, рассказал об арестах офицеров в Николаеве, а затем конфиденциально сообщил, что от жандармского полковника Кашанского узнал, что офицеры эти преданы Дегаевым, которому был устроен фиктивный побег и которому николаевские офицеры оказали гостеприимство.

Я в тот же день, конечно, без указания источников получения сведений, сообщил узнанное в Париж Саловой и в Харьков по адресу местн. группы. Из Харькова в ответ получилось чуть не ругательное письмо, что стыдно-де клеветать на лучших представителей партии. Затем из Харькова приехал Аполлон Немоловский. Это было в мае 1883 года, в коронационные дни, так как, помню, мы, между прочим, говорили с ним о курьезной речи, обращенной Александром III к крестьянам: «слушайтесь ваших предводителей дворянства» и т. д. Хотя Немоловский и аргументировал тем, что харьковцам-де хорошо известно, что В. Н. Фигнер выдал Меркулов, а не Дегаев, как мы утверждаем в письме, но, тем не менее, по всему было видно, что он уехал с сильно поколебленной верой в Дегаева. От Саловой был получен совет прекратить всякие сношения с другими организациями в виду наступившей смуты. Мы поняли, что она нам поверила.

В это время, ранней весной, мы были очень заняты подготовкой средств для побега ожидавших суда и неминуемой каторги Михаила Дрея, Дзвонкевича, Матвиевича и других: собирали деньги, заделывали их в обувь и платье, приготовляли снотворные папиросы и проч. В намерение Дрея бежать с дороги были посвящены близкие родственники и чуть ли даже не родители. Во всяком случае, я был приглашен к ним и получил от них 3.000 руб. на устройство побега по пути следования партии ссыльно-каторжных в Сибири. Зная от Саловой и А. М. Гальперин, что партией «Народная Воля» налаживалась в Сибири организация для побегов (Богдановичем и др.), я обещал войти в сношения с этой организацией и вообще сделать все, что только возможно.
Наша слабенькая организация так и не заполнила новыми членами своей убыли, если не считать Е. А. Тетельман, энергично работавшей совместно со своею подругою Гальперин, но формально не кооптированной в члены местн. группы, быть может, вследствие того, что, она вскоре уехала за границу.

В ожидании выяснения происходившей в партии смуты, мы не задавались какими-либо широкими и трудными задачами, в роде .постановки типографии или каких-нибудь террористических актов. Мы продолжали копошиться, выпуская на гектографе листки, налаживая перевозку через границу литературы и устраивая кружки самообразования среди рабочих и учащейся молодежи. Завели мы также связи с, ближайшими городами, сколько помню,:—с Херсоном, Кишиневом и Севастополем, куда я как-то ездил и где я познакомился с выдающимся рабочим Мартыновым (шлиссельбуржцем), приезжавшим потом в Одессу.

С крестьянством .связей у нас почти никаких не было, и лишь от случая к случаю удавалось распространять в деревнях листки и брошюрки."

Саратов

Заявление группы народников (саратовский центр. кружок)

о присоединении к „Народной Воле"
20 сентября 1880 г.

После нескольких лет деятельности в народе, где мы первоначально ставили своею целью создание массовой, сознательно-революционной организации, мы пришли к следующим выводам:

1) Что массовая организация такого рода в настоящее время по множеству причин не достижима.

2) Что для возбуждения в народе общего революционного движения необходим сильный внешний толчок вроде политического переворота, или известной комбинации экономических и всяких случайных причин (всероссийский голод, неудачная война и т. п.).

3) Что, в виду вышесказанного, роль интеллигенции в народе сводится к подготовлению его активного и возможно более сознательного участия в движении, вызванном вышеозначенными причинами, и к тому, чтобы, заручившись предварительно доверием и популярностью в массах, стать руководителями и организаторами движения.

Признавая прошлогодний раскол партии на две фракции крайне вредным для дела народного освобождения, мы в то же время находим:

1) Что террористические поступки при настоящем положении дела сами по себе не изменяют условий деятельности в народе, и 2) что партия „Народной Воли", признавая всю важность деятельности в народе, в способах этой деятельности вполне сходится с нами.

В виду всего этого, а также для обоюдного согласования деятельности, мы порешили соединиться с партией „Народной Воли", о чем и заявляем."

В.Н.Фигнер: "Что касается Саратова, то в нем находились лица, занимавшиеся революционной деятельностью еще во времена общества «Земля и Воля»: Поливанов (будущий шлиссельбуржец), Новицкий, Демчинская и другие.  Жебунев  предложил   им   примкнуть   официально к "Народной Воле",  образовав группу с определенными обязательствами по отношению к центру, что и было ими исполнено. Группа, очень небольшая, существовала до середины 1882 г., когда Поливанов и Райко сделали неудачную попытку устроить побег Новицкому, попавшему в тюрьму. Все участники этого предприятия были пойманы: Поливанов и Новицкий приговорены к смертной казни, но отправлены: Новицкий — на Кару, Поливанов — в Алексеевский равелин. Райко, по одним рассказам, умер от побоев, нанесенных толпой, принявшей устроителей побега за грабителей, а по другим — от огнестрельной раны в голову при вооруженной схватке с конвоем."

А.Д.Михайлов, октябрь 1880г.:"Несмотря на все преследования правительства и потери, причиненные ей, "Народная воля", как сказочный богатырь, растет и крепнет".

Казань

В.Н.Фигнер: "...У «Народной Воли» в Казани во все время не было нужных связей, и там Жебуневу ничего не удалось сделать."

А.Н.Бах: "Приехав в Казань в первых числах августа (1883), я отправился в университет и просмотрел список студентов. В нем я к своему величайшему удовольствию нашел имя моего земляка и старого знакомого Батя, с которым мы вместе были высланы из Киева в апреле 1878 года... Я был уверен, что Бать сведет меня с тамошними революционерами, и в этом я не ошибся.

Когда я разыскал Батя, я был поражен переменой, происшедшей в нем. Из молодого, жизнерадостного юноши—-когда нас высылали из Киева, ему было всего восемнадцать лет — он превратился в совершенного старика не столько лицом, сколько душою.

Печать безнадежного уныния лежала на всей его фигуре, и первое время мне прямо больно было смотреть на него. Сразу в разговоре обнаружилось, что он и революционное дело не верит и ищет для себя какой-то другой путь. Когда на его вопрос о цели моего приезда я ответил, что желал бы объединить имеющиеся здесь революционные силы для общей планомерной работы, он печально покачал головою и сказал:

— Допустим, что вы устроите организацию здесь; допустим даже, что у вас будут такие же планомерные организации в каком-нибудь десятке других русских городов. Что же, вы думаете этими силами разбить самодержавие и открыть путь к настоящей работе в народе? Я возразил ему, что никто из нас теперь не думает о свержении самодержавия в ближайшем будущем при помощи наличных революционных сил. Мы должны работать для будущего, содействовать скрытому от глаз, неизбежному историческому процессу путем увеличения самосознания тех слоев общества, которыми и для которых совершаются грядущие перемены. Бать опять покачал головой и только сказал: — Пока солнышко взойдет, роса очи выест. С тех пор он больше не выражал своих взглядов на революционное дело. Он охотно оказывал мне свое содействие, но по всему было видно, что для него революционное дело—только суррогат.

Как я и предвидел, революционных элементов оказалось в Казани не мало, но создать из них деятельную группу не удалось. Наиболее зрелые революционеры, которые могли стать во главе дела и дать ему сильный импульс, все в большей или меньшей степени имели в прошлом огонь, воду и медные трубы и в Казань попали, чтобы окончить образование. Неудивительно поэтому, что революционная энергия их была сильно истощена.

Все они были очень хорошими людьми, и единственное, в чем я упрекал их, это в том, что они не смотрели прямо на вещи и не занимали соответственной позиции. И выходило в результате то, что они от дела не бегали — нет! -- но А дела не делали.

Потеряв не мало времени в бесплодных поисках, я обратился к более юной молодежи и нашел в ней более благоприятную почву. Один кружок, во главе которого стояли: Рыбин, Чарушников, Муратов, Геркен и еще два-три человека, заслуживал особенного внимания.

Когда я познакомился с ним, он самостоятельно успел завязать сношения с рабочими и вел среди них пропаганду, как мог. Запрос на руководство был у членов этого кружка огромный.

Первое, что они попросили у меня, это дать им какие-нибудь указания насчет того, как вести пропаганду среди рабочих. Я дал им короткую схему. Тогда они попросили развить эту схему более подробно, на что, конечно, я охотно согласился. Состоялся ряд бесед по политической экономии, на которых присутствовало много народа.

Я помню большую комнату, переполненную живыми молодыми лицами, внимательно следившими за мое? речью. Одно из этих молодых лиц, превратившееся в бородатое и пожилое чело. — я говорю о Чарушникове, — посетило меня года три тому назад, и в памяти моей освежились события того времени.

Беседы, как оказалось, имели успех, и члены кружка потребовали от меня, чтобы я записал их, говоря, что они могут быть полезны не только для рабочих, но и для тех, кто занимается с рабочими. Так возникла брошюра «Царь Голод». По мере того, как я оканчивал главу, кружок отбирал ее у меня с целью гектографирования. Не успев закончить брошюры, я получил из Петербурга письмо и немедленно выехал из Казани, так и не закончив ее." 

Лето 1884 г. "В Казани я нашел большое оживление среди революционной молодежи. Проведя каникулярное время «на подножном корму», студенты вернулись в город не только с запасом физических сил, но и с изрядной долей бодрости духа. Дошли и до Казани слухи о «Молодой "Народной Воле» и о ее борьбе со старой организацией. Дегаевская история тоже толковалась на все лады. Но в общем настроение было хорошее. А когда я предъявил революционной молодежи долгожданный 10-й номер «Н. В.», энтузиазм ее значительно повысился. Опять-таки должен сказать, что самый факт появления номера играл здесь несравненно большую роль, чем содержание его. Номер появился после более чем двухлетнего перерыва, — значит, партия спять имеет сплоченную организацию, в этом вся суть.

Содержание особого восторга не вызвало, но после некоторых комментариев было принято в общем недурно. Сторонников «Молодой Народной Воли» в Казани почти не было. Кружок, с которым я имел дело в предшествующем году, разросся и окреп. Были в нем элементы, из которых могла составиться хорошая группа. Так как в Казани я долго оставаться не мог, то и инициативу сформирования группы я не хотел брать на себя и решил поддерживать с казанцами сношения из Москвы и, разобравшись там в революционном материале, направить к ним толкового и надежного человека."

Москва

Проект договора Исполнительного Комитета с Московской группой

80 г. 19/9 Москва.

L В боевом отношении М[осков]ская группа признает подчинение СП[етербург]ской.

II. В деле эксплуатации провинций принцип невмешательства.

III. По отношению к организаторским и пропагаторским задачам в провинциях:

а) в случае неимения М-ской группой этих работа в данном пункте, всесторонняя поддержка начинаний С П-ской группы.

б) в случае существования таковых у М-ской группы в данном пункте,— СП-ская группа может начинать однородные работы только по предварительному соглашению с М-ской группой.

IV. Дружеская поддержка в матерьяльном отношении, соблюдая при этом отчетность и обособленность бюджетов.

Проект договора(2) И. К. с Московской группой.

1880 9 октября

1. И. К. есть центр революционной] организации]; М-я гру[п]па — одна из гру[п]п этой организации, находящаяся в ва[с]сальных отношениях к И. К.

2. Район революционной] деятельности И. К.— вся Россия; район такой же деятельности M-й гру[п]пы — область.

3. Задачи И. К. — организация и направление револ[юци-онной] деятельности] в России; M-я гру[п]па, занимаясь тем же в области, сочетает свою деятельность] с направлением, задачами и намерениями И. К.

4. Во взаимных сношениях по вопросам принципиальным (смысл договора, програ[м]мы и, вообще, направление революц[ионной] деятельности]) и спорным, M-ю гру[п]пу представляет общее собрание членов гру[п]пы, а И. К. орган, уполномоченный для этого.

5. Обыкновенные взаимные сношения ведутся администрациями И. К. и M-й гру[п]пы.

6. M-я гру[п]па самостоятельна во внутренних делах.

7. Матерьяльные средства M-я группа добывает и расходует согласно внутреннему самоуправлению и этому договору.

8. При совершении переворота M-я гру[п]па должна отдать в распоряжение И. К. как личный состав свой, так и матерьяльные средства.

9. M-я гру[п]па поддерживает те[р]рористич[еские] предпр[иятия] И, К, личным участием и матерьяльн[ыми] средствами.

10. О своих террористических предприятиях M-я гру[п]па должна советоваться с И. К. и имеет право на его поддержку.

11. Район деятельности M-й гру[п]пы и ее связи должны быть открыты для революционных задач И. К. его уполномоченным.

12. Пределы области M-й гру[п]пы определяются совместно И. К. и M-й гру[п]пой.

13. В определенные сроки И. К. и M-я гру[п]па обмениваются отчетами об общем положении их дел.

14. M-я группа не имеет права вступать с другими революционными организациями и подобными ей областными гру[п]пами одной и той же организации в обязательные сношения без согласия И. К.

15. Решение по всем взаимным вопросам постановляется посредством полюбовного соглашения; в спорных вопросах решающий голос принадлежит И. К.

16. Договор этот обязателен для обеих сторон впредь до осуществления целей, указанных в програ[м]ме И. К., или до существенного изменения этой програ[м]мы.

17. Изменение и дополнение договора и програ[м]мы делается не иначе, как по обоюдному согласию.

В.Н.Фигнер, апрель 1881 г.: "Москва, куда был перенесен Исполнительный Комитет (в ), была городом, в котором отсутствовала непрерывность революционной традиции. Организации, появлявшиеся в ней, действовали короткое время и разбивались арестами, не будучи подхвачены какой-нибудь группой, продолжавшей их деятельность. Так погибли "долгушинцы" (1874 г.), а до них «нечаевцы». Кружок «чайковцев» имел в Москве отделение, но это не была самостоятельная организация, выросшая на почве самой Москвы: отдел был создан наезжими людьми из Петербурга; численно он был слаб и от себя ничего нового в движение не внес. В 1874—1875 гг. в Москве действовали лица, судившиеся по «процессу 50-ти». Они не были коренными москвичами, эти цюрихские студентки и кавказцы, и, хотя завели довольно обширные связи на московских фабриках, не могли пустить глубоко корней в городе, который выбрали, как свой центр.

Наследников, которые продолжали бы их дело, они не оставили. Общество «Земля и Воля» в Москве организованной сплоченной группы не имело.

...Основоположником ее (Московской группы) был Александр Михайлов в период жизни его в Москве, осенью 1879 года. Об этом упоминает и Тихомиров в примечании к автобиографии Михайлова. Кроме Бохановской, которая вступила в группу по приглашению Михайлова, выдающимся членом, ее был рано умерший Зеге фон-Лауренберг, о котором в литературе данных нет, но которого я встречала раза два  в Петербурге, перед отъездом в Одессу в 1879 г. По отзывам, лиц, знавших его, это был очень ценный и преданный работник. Кличкой его было „Морячек". Основанная Михайловым эта группа развивалась и руководилась в дальнейшем Телаловым и М. Ошаниной.

Что касается «Народной Воли», она не хотела оставить Москву вне сферы своего влиянии и вскоре после своего образования направила туда двух выдающихся членов Комитета: П. Л. Теллалова и М. Н. Ошанину, стараниями которых вскоре была создана местная группа, энергично работавшая среди рабочих и учащейся молодежи. Но настоящим основателем московской группы был А, Михайлов, приехавший в Москву в сентябре 1879 г. для ведения подкопа под железнодорожное полотно.

В одних воспоминаниях приведены слова Желябова, сказанные в Петербурге при отъезде М. Н. Ошаниной после нашего совещания в январе 1881 г. «Помни, — сказал он,.— вся надежда на Москву». Желябов, действительно, мог сказать это, потому что московская группа за весь период «Народной Воли» несомненно была лучшей из всех местных групп: она была и многочисленнее, и деятельнее других. Это объясняется как тем, что Москва была богаче высшими учебными заведениями, чем другие университетские города провинции, так и талантливостью ее организаторов и систематичностью их работы: они не кочевали из одного места в другое, не отвлекались от организационной деятельности практическими делами по осуществлению террористических замыслов Исполнительного Комитета: ни Теллалов, ни Ошанина никогда не принимали в них непосредственного участия.

Московская организация, кроме городской группы численностью человек в 11, давшей центру несколько членов и агентов и занимавшейся пропагандой в разных слоях интеллигенции, имела для агитации на фабриках да заводах так называемую «рабочую» группу интеллигентов с несколькими подгруппами и с членами группы во главе. Первоначально в ней работали А. Борейшо и рабочий Феофан Крылов (он же Воскресенский); позднее целый ряд лиц, сменявших друг друга: ст. Коган-Бернштейн (известный по делу с министром Сабуровым); товарищ Поливанова — Майнов; Кирхнер (из Саратова); московская учительница А. Орлова; а позже нелегальные: Лисовская, Чекоидзе (из «процесса, 50-ти»), и бежавшие из ссылки: Смирницкая, Ив. Калюжный и В.Панкратьев. Когда в июле 1881 г. Теллалов уехал в Петербург, руководителем рабочей группы сделался Халтурин. Однако, Халтурин тяготел тогда больше к террористическим актам; в то время как Теллалов считал необходимым направить все силы партии на пропаганду, организатор Северо-русского рабочего союза, а потом автор взрыва в Зимнем дворце находил, что при существующих, порядках самодержавия никакая обширная организация в России невозможна, и, чтобы сломить их, все усилия надо приложить к продолжению террористической борьбы. В этом настроении он и отправился потом в Одессу на террористический акт против Стрельникова (18 марта 1882 г.) и на этом акте — погиб.

Пропаганда на различных фабриках и заводах Москвы велась довольно широко, но среди военных московская группа связей не имела."

А.И.Желябов: "Теперь достаточно какой-нибудь частичной вспышки в городе — и наша партия овладеет массой и поведет с к общему восстанию".

Генерал-майор Середа, следователь по делу Военной организации, весна 1883 г.:"...Расширение сферы народовольческой партии, которая, за два последних года, распространилась по новым городам империи."

Харьков

В.А.Данилов, осень 1879 г.: "Молодой Сыцянко, Богуславский, студенты Блинов и Кузнецов были близко знакомы и составляли нечто вроде общей организации. Харьков всегда был город положительный... В нем были по преимуществу, люди мысли, не чувств и страстей... И этот кружок носил такой же характер деятельности, основанной на продуманной мысли, а не на порывах чувств и страстей.

Кружок был народнический с оттенком народовольчества... Потом это направление, общее с некоторыми другими городами черноземной полосы, кто-то из старых радикалов назвал народнико-народовольческим... Люди этого направления, не партии, всегда оказывали помощь и содействия народовольцам без увлечения и страсти, как города по ту сторону Днепра. Харьковскую организацию тесно связывали те собрания, на которых присутствовали Гольденберг, Желябов, Перовская, Теллалов и другие нелегальные.

В этом кружке особенною популярностью пользовался Гольденберг. Он здесь рекомендовал себя, как убийца кн. Кропоткина.

Александр Сыцянко был в последнем классе реального училища. Его отец, лектор электротерапии в Харькове, имел мастерскую, в которой приготовлялись электрические аппараты для лечения. Ему нужны были 2—3 слесаря. При содействии сына в эти слесаря попали радикалы. Между ними был Ванечка Окладский. Ванечка работал в мастерской и в то же время заводил знакомство с другими рабочими города Харькова.

Кружок Сыцянко, Блинова и других, в то время, когда организовались 3 совместных взрыва, держал склад или был этапом, где на перепутьи, временно хранились разные вещи: бурав, спирали Румкорфа, также нелегальная литература. Александр Сыцянко имел преимущество пред другими членами кружка. У его отца был собственный дом. Отец предоставлял детям полную свободу. В рассказываемое нами время отец Сыцянко строил второй дом. Нижний этаж этого дома настолько был достроен, что там поместилась сапожная мастерская, верхний этаж еще не был гож для жилья. Чердак тоже считался не жилым местом. Александр Сыцянко использовал этот чердак, как склад для нелегальной литературы. У молодого Сыцянко временно сохранялся бурав, которым сверлили стену, спирали Румкорфа, оказавшиеся не нужными после неудачного покушения под Александровском. Все это хранилось у Сыцянко в мастерской его отца.

Мальчик, ученик сапожника, живший в недостроенном доме нижнего этажа, чем-то провинился. Он, скрываясь от наказания, залез на чердак. Желая найти укромный уголок, он как раз попал на склад революционных изданий. Забывши об опасности, угрожавшей ему за его проступок, или, может быть, своей находкой рассчитывая загладить вину, мальченка побежал с этой находкой к своему хозяину. Хозяин донес в жандармское управление. В ту же ночь был обыск. Нашли спираль Румкорфа. Арестовали утром Александра и его отца, нашли некоторые заметки с адресами других лиц кружка: Богуславского, Кузнецова, Блинова, Гейера. После обыска всех арестовали."

В.Н.Фигнер, декабрь 1882 г: В Харькове я нашла небольшую местную группу из хороших и энергичных людей. Это были: Комарницкий, Анненков, Александр Кашинцев, Немоловский и Линицкий, который позже устранился от деятельности. Главной и, можно сказать, единственной деятельностью группы была пропаганда среди рабочих и занятия с ними. Но Харьков того времени был еще весьма незначительным центром как обрабатывающей промышленности, так и в культурно-просветительном отношении. Университет не отличался непокорным духом и далеко отставал от Петербургского, Московского и Киевского. Ветеринарный институт представлял собой совсем незначительное учебное заведение, но у революционеров был на лучшем счету, чем университет. Ни других высших учебных заведений, ни каких-либо высших курсов в городе не существовало, и общественная жизнь носила провинциальный характер, вернее — ее совсем не было. Знаменитое впоследствии Общество грамотности еще не было основано, а из просветительных учреждений воскресная школа Алчинской еще не обещала сделаться тем, чем стала начиная с 90-х годов. Если назвать фельдшерскую школу на Сабуровой даче, то этим исчерпывались все просветительные и учебные учреждения, в которых можно было искать сторонников революционной партии. Харьковская группа, подобно другим местным группам «Народной Воли», имела свой район деятельности и влияния на ближайшие города: Ростов-на-Дону, Полтаву, Елисаветград и т. д. Связей в студенчестве и в интеллигентных кругах в Харькове она имела мало, за отсутствием хороших проводников, и лица из учащейся молодежи, с которыми нам приходилось иметь дело, не представляли ценного материала. Денежных средств группа не имела вовсе. Случалось, что у всех вместе наличность равнялась 1 р. 20 к.— 1 р. 40 к. При таких условиях немыслимы были поездки даже в ближайшие местности, и они совершались очень редко."

А.Н.Бах, 1883: "В Харькове дела оказались далеко не в блестящем положении. Существовала там небольшая группа из очень молодых людей, во главе которой стоял студент Гончаров, симпатичный болезненный человек, которому суждено было вскоре умереть в харьковской тюрьме. К своему удивлению, я встретил в Харькове бывшего члена киевской подгруппы Елько,  который перешел на  нелегальное положение. Он первый сообщил мне о предательстве Дегаева, но точных сведений он не имел, по тому что, повидимому, от него конспирировали в Петербурге. О киевской организации он ничего не знал, кроме того, что наш товарищ Росси —- в Петербурге. Так как я знал Елько за дельного и преданного делу человека — таким он был до того момента, когда в тюрьме с ним произошел переворот — я старался разузнать от него, насколько можно было надеяться на успешную постановку типографии в Харькове. Шансов оказалось мало. Большинство местных революционных элементов было уже на примете у полиции. Поставить же типографию так, чтобы обойтись совсем без сношений с ними, было немыслимо. Кроме того, события последних месяцев — арест массы революционеров с Фигнер во главе, открытие тайной типографии — показали жандармам, что Харьков стал революционным гнездом. Поэтому полиция подтянулась и сильно подтянула дворников, которые сразу стали невыносимо нахально и бесцеремонно обращаться с обывателями.

Все это вместе взятое побудило меня поискать более тихого места для типографии.

Харьковская группа состояла в сношениях с несколькими городами: Полтавой, Таганрогом, Ростовом, в которых были более или менее сплоченные и сильные группы. С представителем одной из этих групп — ростовской — я виделся через несколько дней после своего приезда в Харьков, То, что он рассказал мне о Ростове, подало мне мысль попытаться поставить типографий в этом городе.

Но раньше чем принять решение, я хотел все-таки ближе ознакомиться с харьковскими делами, тем более, что у группы были широкие связи с рабочими, среди которых вращался тогда известный нелегальный рабочий Антонов. Кроме того, от Елько я впервые услыхал о нелегальном Заике (Сергей Иванов), о котором он отзывался очень хорошо и который скоро должен был приехать в Харьков. В интересах дела важно было столковаться с Заикой и работать соединенными силами. "

Зима 1885 г. По указаниям, данным мне Поповым, я вошел в сношения с народовольческим кружком, наиболее заметными членами которого были Ершов (брат арестованного), Филиппов и Минор. О других членах у меня сохранились только очень смутные воспоминания. Все они были очень молоды, некоторые из них недавно вернулись из странствований по идейным дебрям «Молодой Народной Воли», но в общем они производили хорошее впечатление. Повидавшись с некоторыми из них порознь, я предложил им собраться всем вместе для того, чтобы обменяться мыслями и выяснить положение. Смутно припоминаю собрания, на которых присутствовало человек 8-10, но хорошо помню, что утешительного из этих собраний я вынес мало. Готовых элементов для создания серьезной группы, которая могла бы взять в свои руки ведение революционной работы в Москве, не было, а был только более или менее сырой материал, из которого со временем могли выработаться такие элементы.
Дело представлялось мне в таком виде, что в Москве долго еще придется заниматься исключительно революционно-воспитательной работой, раньше чем можно будет приступить к организации революционных сил в собственном смысле слова-. Осложнялось еще в значительной степени положение той специфически-московской особенностью, в силу которой между московскими революционными кругами и охраной существовала непрерывная связь, Буквально трудно было определить, где кончалась революционная организация и где начиналась шпионская. Знаменитый Зубатов, который в то время впервые появился на революционном горизонте, был одним из продуктов этой пагубной особенности.
К своему великому огорчению, я не замедлил убедиться, что я сам попал в сферу ее действия. "

Ростов на Дону

А.Н.Бах, 1884 г: "В Ростове, благодаря деятельности Сергея Пешекерова, который, судя по всему, что я узнал о нем, был несомненно человеком высокого нравственного и умственного уровня, создалась в 1882—1883 гг. очень солидная группа, которая особенное внимание обратила на пропаганду среди рабочих.

Вообще в Ростове еще со времени «Земли и Воли», и даже раньше, не прекращались деятельные сношения с рабочими, и из их среды вышли такие крупные революционные личности, как Антонов, Панкратов и Борисович (Мартынов). Но после ареста и ссылки Пешекерова (в декабре 1883 года он был сослан в Сибирь и умер по возвращении из ссылки) дела группы пошли плохо, особенно наверху.
Когда я приехал в Ростов, тамошняя центральная группа состояла из учителя гимназий Марковича (сына Марка Вовчка, будущего редактора «Саратовского Листка»), бывшего студента Яцевича и Синицкого, который однако жил в Таганроге. С первых же шагов я  услышал от младших революционеров жалобы на раздоры между Марковичем и Яцевичем, на отсутствие руководства, при чем некоторые из молодежи защищали немного Яцевича, другие относились к нему дурно, но все в один голос были против Марковича. Чтобы разобраться немного в этой путанице, я постарался узнать несколько ближе членов центральной группы. К своему удивлению, я увидел, что один только Яцевич мог сойти за нашего человека; остальные двое оказались людьми, совершенно посторонними делу революции.

Яцевич, бывший студент Петербургского университета, проведший года три в ссылке в Пинеге и живший потом под негласным надзором в Ростове, был типичным студентом прежних времен. Человек недалекий и добродушный, он понимал красоту революционной борьбы и не прочь был играть роль в последней. Но вместе с тем он видел известный героизм в какой-нибудь гомерической попойке.

Он же рассказывал мне — опять с той же добродушной улыбкой на неумном лице, — что, находясь в Екатеринославе на ярмарке, он старался поднять антиеврейские беспорядки. Для этого он ходил в толпе и говорил, что «жидов бьют» где-нибудь в другой части города. Но из этого ничего не вышло. Когда я спросил его, зачем он это делал, он, не задумываясь, ответил:

-— Для того, чтобы вызвать, в массе протест против эксплоатации.

Такой господин мог быть только вреден в организации, и, сославшись на его раздоры с Марковичем, я указал ему на необходимость его отъезда.

В Марковиче я увидел не совсем нормального человека, который твердо знал либеральный катехизис и умел при случае даже, пользоваться им впопад, но революционного движения абсолютно не понимал и даже не интересовался его смыслом. Единственно, что его занимало, — это была внешняя обстановка, игра в революцию. Конспиратор он был ужасный; на свидание всегда приходил запыхавшись и объявляя, что он два часа колесил по городу, чтобы избавиться от тучи шпионов, которые следили за ним. С молодыми революционерами он держал себя очень важно. Неспособный дать хоть сколько-нибудь дельный совет или указание, он требовал от них самого подробного отчета во всех делах, что их особенно раздражало.

Без преувеличения могу сказать, что за несколько дней моего пребывания в Ростове я пережил больше нравственных страданий, чем за всю свою предшествовавшую деятельность; я чувствовал, что дело, которому я отдал себя, расползается и что я теряю почву под ногами. Но это настроение, продолжалось очень недолго, потому что в молодых ростовских революционерах я нашел горячих и преданных идее людей, на которых душа радовалась.

Кружок молодых, на которых лежала целиком местная революционная работа, состоял человек из восьми, из которых наиболее выдающимся был бесспорно, младший Пешекеров. Он соединял в себе большую твердость и энергию с редкой нравственной чисто-детской искренностью и пользовался большим и среди товарищей. Кроме Пешекерова, членами кружив были Чернышев, Вейнберг, Остроумов, Шаповалов и еще два-три человека. К этому же кружку принадлежал бывший студент технологического институт Каялов, который в то время был в Петербурге.

Большая часть членов кружка занималась с рабочими. Старший брат Остроумова, был машинистом на Ростово-Владикавказской железной дороге, и через него имелись очень большие связи в железнодорожных мастерских. Я помню, что мы несколько раз под предлогом именин или крестин собирались у Остроумова и встречались у него с наиболее выдающимися рабочими. Угнетало очень ростовцев, что они не имели определенного плана для занятий с рабочими. Рассуждениями по «Хитрой Механике» рабочие не удовлетворялись и требовали более серьезной пищи.

Когда работавшие среди рабочих стали жаловаться мне на отсутствие литературы, с одной стороны, и плана для систематической пропаганды — с другой стороны, я изложил им план, по которому я работал в Киеве и который лег в основу брошюры «Царь Голод». Повторилась та же историк, что, в Казани: я провел с ними ряд вечеров в беседах о том, как следует вести работу среди рабочих.

Чтобы сплотить все лучшие революционные сил к; Ростова, я предложил Пешекерову и его ближайшим товарищам сорганизоваться в центральную группу по общему плану партии, на что, конечно, они с удовольствием согласились.

Кружок Пешекерова имел обширные и ценные связи не только в Ростове, но и в Новочеркасске, Таганроге, Ейске, Екатеринодаре, Ставрополе-Кавказском и в других местах. В Ростове большинство связей было среди людей, имевших определенное положение. Были банковские чиновники, железнодорожные служащий, чиновники городской управы, был даже директор отделения фирмы «Зингер и К°» в Нахичевани. Особенно ценные связи имелись через посредство Пешекерова и Чернышева среди армян Нахичевани, ценные потому, что стояли вне всяких подозрений.

Вообще большинство ростовских революционеров были совершенно чисты, и жандармы не имели ни малейшего представления о той работе, которая шла под поверхностью торгово-промышленной жизни Ростова,

Все эти обстоятельства показались мне в высшей степени благоприятными для постановки типографии в Ростове, и, когда я открыл свой план Пешекерову, он пришел в восторг и стал ручаться за успех.

...Не знаю, под влиянием ли тяжелых впечатлений, вынесенных мною из столкновения с казанскими скептиками и пессимистами, или по другой причине, но у меня возникла мысль, что хорошо было бы, если бы народовольческая группа стала во главе стихийного массового движения и придала ему чисто революционный характер, вынесши впервые знамя «Народной Воли» на открытую борьбу с правительством при посредстве народных масс.

Елько и Петр Антонов, которые были тогда в Ростове и которым я сообщил свою мысль, пришли в восторг от нее, и мы серьезно обсуждали возможность ее осуществления. В Ростове насчитывалось тогда человек 70 революционной интеллигенции и рабочих, на которых можно было вполне положиться; из Луганского завода мы могли доставить любое количество разрывных снарядов, и нет никакого сомнения, что, если бы возникло серьезное стихийное движение, оно, направляемое и дисциплинируемое революционной организацией, могло бы продержаться несколько дней и произвести больший эффект, чем любое террористическое предприятие. Тут уже не могло бы быть речи о том, что господа убили царя за то, что он хотел отдать землю мужикам.

Когда приехал Сергей Иванов, мы в числе прочих вопросов коснулись и этого. Было решено не делать никаких попыток к тому, чтобы искусственно вызвать волнение, и выступить только тогда, когда серьезный характер движения вполне выяснится.

Раз приняв ниспосланный нам центр, я счел нужным сообщить Лопатину о возможном осуществлении плана, о котором только что была речь. Лопатин выслушал все, одобрил, и, по своему обыкновению, дал разговору шутливое заключение, сказав:

— Благословляю. Когда захотите короноваться ростовским королем, мы возьмем напрокат из театра и пришлем вам корону.

Счастливый человек! Он во всем видел юмористическую сторону!

В книге судеб было написано, что наш план так и останется планом. Весна прошла в Ростове необыкновенно спокойно. Та сила, которая без видимой причины вызывает в терпеливой подъяремной массе неожиданный взрыв буйного, а иногда дикого и свирепого протеста, на этот раз не проявила своего действия. "

А.Н.Бах, 1885 г.:"И в Тифлисе и во Владикавказе я получал письма от уцелевших ростовских революционеров, которые образовали небольшую группу. Во главе ее стояли Остроумов, впоследствии ставший злостным предателем, и Цейтлин. Остроумов сообщал, что- группа продолжает работать, и звал меня приехать в Ростов. "
 

Киев

В.Н.Фигнер, декабрь 1882 - январь 1883 гг: "...Я ездила в Киев, чтобы лично познакомиться с тамошней местной группой. Ее членами были: А. Н. Бах, Каменецкая, Каменецкий, Росси, Кржеминский, петербургская курсистка С. Никитина, с которой я встречалась в 1881 г. у Гл. Ив. Успенского, Захарин и бывший ссыльный из Одессы Спандони. Член московской группы Гортынский, посланный в Киев, был арестован так же, как и его товарищи по работе в Киеве: Урусов, Василий Иванов и Бычков. Киевская группа, подобно другим группам, вела пропаганду среди рабочих, среди молодежи и общества. Она имела свой обширный район деятельности в ближайших губернских городах и как по численности, так и по качественному составу занимала второе место после московской. Из восьми членов я была знакома только с Никитиной, очень хорошей и энергичной девушкой; из остальных я видела в Киеве только Спандони, Росси, Захарина и Каменецкую. Все они произвели отличное впечатление, но я решилась привлечь к работе в центре только Спандони, человека испытанного, видевшего всякие виды. После переговоров он дал свое согласие и стал часто приезжать в Харьков, отдавая себя в полное распоряжение будущей организации.

Местные группы в Киеве и Харькове были еще  недостаточно опытны, хотя кое-кто из  старых народовольцев, рассеянных по разным местам, еще уцелел, и хотя они не были членами   Исполнительного   Комитета,   но   давно   работали   вместе с ним в разных отраслях деятельности. Надо было собрать их к одному месту и сговориться относительно восстановления работы. К этому я и приступила."

С.Росси: "Пока молодежь знает, что вы сноситесь с Центром, нам будут повиноваться во всем, хотя не без ропота. Члены партии понимают всю цену авторитета Центра и умеют его поддерживать."

А. П. Корба, записки из тюрьмы,1883: "...Ольга распространяла в молодежи теорию децентрализованного террора. После твоего ответа она принялась за создание новой организации. Она предложила Никите, привлечь к ней киевцев, та отказалась, пока не переговорит с тобой. Здесь сбитая с толку молодежь начинает примыкать к ней, их увлекает мысль самодеятельности, — мысль бесспорно хорошая, но для чего понадобилось основать новую организацию, кот [орая] приводит к временам царя гороха?
На съезде в Киеве могут сделать скандал, так как она подняла агитацию против нас. Паша и я предлагаем на съезд послать депутацию от Комитета. Ясно, что отсюда давать советы весьма трудно, но все-таки приходится высказать свое мнение, как это ни тягостно; может быть, в общих чертах оно согласно с действительностью и может быть полезно. Если Комитет превратился в фикцию, то надо заявить о его закрытии на съезде, чтобы спасти имя его от поругания; если есть возможность усилиться, то надо выработать новые условия соглашения с группами, дать им большую самостоятельность.

В мае непременно нужно выпустить прокламацию к народу, она не должна призывать к восстанию, но должна заставить работать народную мысль и подготовить его к будущим событиям. Знаешь ли, какое мое завещание партии? По-моему, партия никогда не будет так твердо стоять на ногах, как в 1879 и 1880 гг., пока не будет иметь Ушинского (имеется в виду преемника Клеточникова) в центре тайной полиции; ни в каком случае он не должен быть перебежчиком в глазах правит [ельства], а безукоризненным чиновником.

Наше мнение таково: конечная цель провинциальных групп — подготовить переворот, во время переворота администрация групп обращается во временное местное правительство (с разрешения Центра или только извещения его о том, что надо решить). Петерб[ургская] группа находится к Центру в таких же отношениях, как и прочие, с тою разницей, что в случае переворота Ц [ентр] занимает место временного правительства и только в случае его гибели его заменяет администрация петерб[ургской] группы. Ежегодно созывается съезд, на котором присутствует депутат от Ц[ентра] и групп. Съезду даются отчеты о работах, плане деятельности, программе, обязательной для всей партии. Группа выбирает и исключает своих членов, уведомляя о том Центр. Группы имеют свои типографии, могут печатать издания и прокламации, с тем чтобы содержание их не противоречило программе и постановлениям съезда. Группа не имеет права начать восстание без разрешения Ц[ентра]; она может совершать террористич [еские] факты, не спрашив [ая] разр [ешения] Цент [ра], в том случае, если они не имеют выдающегося] значения, т. е. убийства правит [ельственных] лиц, начиная со шпионов и кончая губернаторами. Группа совершает самостоятельно денежные предприятия, но съезд должен определить, какие именно могут быть объявлены от имени партии. Труднее всего решить вопрос о сношениях групп между собой; в видах конспир [ации] желательно, чтобы они сносились только чрез Ц [ентр]; но не подлежит сомнению, что дело пошло бы живее, если б они сносились между собой, по крайней мере ближайшие. Уменьшение конспиративности должно быть восполнено поднятием нравственного уровня рев[олюционной] среды и духом товарищества; надо ввести в группы принцип: один за всех и все за одного. Члены групп должны иметь столь же выработан [ные] нравственные принципы, как революцией [ные]. Первое условие в соединении с духом товарищества послужит оплотом против предательства."

А.Н.Бах, 1884:" ..От нашей организации ничего не осталось. Росси уехал осенью в Петербург и был арестован на похоронах Судейкина. Захарин, возвратившись из Парижа, где он имел неприятности с эмигрантами, уехал на Кавказ и отстранился от дел. За Кжеминским стали следить, и он тоже отстранился от дел и уехал в Петербург на какую-то службу. Каменецкие уехали в деревню. Члены подгрупп все арестованы. Только типография не была взята; она была спрятана в надежном месте. Тем не менее в Киеве существовала тогда народовольческая группа, во главе которой стоял Шебалин, но его в тот момент не было в Киеве.
... От Стародворского я узнал, что.. мой старый знакомый Конашевич-Сагайдачный- арестован в Киеве. По его словам, в Киев приехало несколько нелегальных, но они в местные дела не вмешиваются. Это были Панкратов, Борисович (Мартынов) и хозяйка конспиративной квартиры в Петербурге. Местными делами занимается Шебалин; он в данный момент отсутствует и, кажется, намерен устроить типографию. Относительно центра Стародворский ничего определенного не мог сказать. По его мнению, в Петербурге были силы, но в хаотическом состоянии. "

Рига, Латвия

В  начале 80-х  годов складывается народническая организация в  Риге,  которая  установила связь с  ИК  через М. Ф.  Грачевского  и М. П. Овчинникова.  Наряду  с  народническим кружком в Риге в 1881 г. возник и военный кружок, во главе которого стояли подпоручик Карл Айзуп и  прапорщик  Андрей Пумпур.

Кружок  разделял   народовольческую  тактику  захвата власти и готовил,  но не успел распространить воззвание к латышскому народу.  Для   привлечения в тайную  организацию учащейся  молодежи  К. Айзуп  создал в Риге легальное  спортивное  общество, членом  которого  был,  между  прочим,  будущий  народный  поэт Янис   Райнис.  Выданная   провокатором,   военная  организация в Риге в  декабре 1881 г. была разгромлена.

В конце 1881 г. направленным  из рабочей группы Петербурга студентом Е. И. Введенским  был создан кружок, в который в  1881 -1882 гг.  были  вовлечены железнодорожники-латыши.

Тифлис, Гори, Владикавказ

З.Л.Швелидзе: "...С начала 80-х годов, когда террористическая борьба народовольцев против властей приняла наиболее острый характер, в Грузии вновь появились русские революционеры, установившие связь с местными народниками. В это время в Тифлисе и Гори были созданы народовольческие кружки, объединявшие русскую и грузинскую молодежь. В создании и укреплении народовольческих кружков Тифлиса и Гори и координации их деятельности с Исполнительным комитетом «Народной воли» большую роль сыграли русские профессионалы-народовольцы, приезжавшие в Грузию в разное время со специальными поручениями Исполнительного комитета. Так, в августе 1881 г. по заданию Исполнительного комитета «Народной воли» в Грузии побывала Анна Прибылева-Корба. Она соблюдала строгую конспирацию, не сообщая своего настоящего имени. Местные революционеры называли ее «Анна Петровна» или «Варвара Степановна». Ею была установлена связь с местными народниками Степаном Чрелашвили, поручиком 16-го Мингрельского полка А. Антоновым, А. Нанейшвили, А. Елиозишвили, Г. Тер-Григорьянцем. Она познакомилась также с Марией Шервалидзе, которая «выполняла роль посредницы между приезжими в Тифлис агитаторами-революционерами и офицерами Мингрельского полка». Антонов получил от Корбы задание организовать тайный кружок из революционно настроенных офицеров и раздать им привезенные ею листовки. Кружок был создан. На одном из его собраний на квартире поручика Липмана Корба заявила, что она действует по заданию Исполнительного комитета «Народной воли», объяснила цели и задачи народовольцев и предложила руководствоваться программой этой организации. Здесь же были собраны денежные средства «для нужд тайного общества» ".

Корба участвовала в совещаниях горийской организации народовольческого «Тайного комитета», беседовала о целях и задачах «революционной партии», помогала наметить план будущей работы и призывала держать постоянную связь с «русской революционной партией». По ее совету грузинские народники приступили к составлению проекта программы грузинской народовольческой партии. С этой целью была создана комиссия в составе М. Кипиани, Ш. Давиташвили и Г. Гварамадзе, которая выработала проект программы на русском языке.

В организацию входили представители различных социальных слоев. Среди 28 арестованных было 23 дворянина, три выходца из семей духовенства и два крестьянина. В нее входили люди в возрасте от 20 до 36 лет, принадлежавшие к разным национальностям (16 русских, 9 грузин, 2 армянина и 1 осетин)."

А.Н.Бах, 1884 - 1885 гг.: "Пока у меня шла ликвидация, я виделся время от времени с немногочисленными тифлисскими народовольцами, наиболее выдающимися из которых был князь Аргутинский-Долгоруков, бывший студент Петровской академии, высланный в Тифлис под надзор полиции. Если не ошибаюсь, он в Москве принадлежал к кружку Попова, Ершова и др.
Узнав о моем намерении уехать за границу, Аргутинский вызвался добыть мне заграничный, паспорт. Когда, как я рассказывал это выше, ко мне приехал в Тифлис Крылов (Воскресенский) и стал убеждать меня создать новую организацию, я, чтобы отделаться от него, уехал по Владикавказ, куда Аргутинский обещал мне прислать заграничный паспорт. Это было приблизительно в 10-х числах января 1885 года.
Во Владикавказе, где я сидел около месяца в ожидании паспорта, я виделся с кавказским адвокатом, который приехал специально для свидания со мною. Все еще исходя из мысли, что я не имею права обрубать канаты вокруг себя, я условился с ним насчет дальнейших сношений и дал ему парижский адрес, который имелся у меня. И с ним я говорил откровенно о настоящем положении партии, но о будущем не говорил. "

Минск

В.Иохельсон, 1879 г.: "..В Минске, где у меня уже были связи и где я достал тогда через одного из братьев Хургинов несколько мещанских паспортных бланок, необходимых для уезжавших из Петербурга на юг для приготовления подкопов. Потом московские народовольцы завязали с Минском прямые сношения. Из Минска доставляли также шрифт. Я, помню, останавливался там у инженера Носовича. Один из членов минского кружка, Гецов, сделавшись нелегальным, впоследствии очутился в Женеве, и я пригласил его в качестве наборщика в типографию «Вестника Народной Воли», которой я в 1884–85 гг. заведовал. В 1900 г. я с ним встретился в Нью-Йорке, где к тому времени он владел уже двумя аптеками."

Пенза

В Пензенской губернии местная группа "Народной воли" готовилась к восстанию, которое приурочивалось к открытию Петровской ярмарки 29 июля 1881 г. Подготовка велась в селах Селикса и Чемодановка, а также в деревне Бакшеевка Городищенского уезда. Однако восстание не состоялось, члены народовольческого кружка были арестованы и судимы в административном порядке.

Ярославль

А.Н.Бах:"Приехав в Харьков, я пошел по явке центра, а не местной группы, и, к моему удовольствию, на другой день имел свидание с Галиной Чернявской, которую я знал раньше и с которой не виделся с 1879 года. Я стал советоваться с нею, куда мне направиться, так как в Харькове я не имел желания остаться. В Петербург или в Москву, где в то время организаций не было, не имело смысла ехать, так как правительство начало готовиться к коронации и сколько-нибудь систематическая организационная работа была если не невозможна, то во всяком случае сопряжена с величайшими затруднениями.

Меня тем не менее тянуло на север, и, когда Чернявская заговорила о связях, имеющихся с Ярославле, я решил поехать туда в надежде оттуда наладить связь с другими поволжскими городами. Через день или два я опять виделся с Чернявской, которая в этот раз передала мне явки, пароли и пр. Мы провели вместе около часа, и в Чернявской, кипучая энергия которой вызывала во мне раньше чувство, граничащее с восхищением, я подметил ту же усталость, которая уже поразила меня в Вере Фигнер. Тогда я себе не объяснял это тем, что обе они предчувствовали или сознательно пред, видели близкий конец «Народной Воли».
Получив наконец паспорта (их мне дали несколько), я на другой день выехал из Харькова и, не останавливаясь нигде, доехал до Ярославля.

Проделав обычные формальности и явки, я был направлен к студенту лицея Гедеоновскому, у которого застал несколько членов местного кружка, С первого же раза они произвели на меня и высшей степени благоприятное впечатление своей серьезностью и развитием. Все ярославские революционеры были пришлым элементом, в громаднейшем большинстве случаев семинаристами, для которых, если не считать духовных академий, Ярославский юридическая лицей был единственным доступным учебным заведением высшего разряда. А что в среднем семинаристы стоят значительно выше гимназистов, это давно признанный факт, причины которого кроются, конечно, не в превосходстве семинарии над гимназией, а в той совокупности условий, которые создают нам тип семинариста.

Ярославский кружок состоял человек из восьми, из которых на первом плане стояли Гедеоновский, Петровский (Ионыч), Богословский (Болотный) и Петр Муханов (убитый во время якутской бойни). Если бы все эти люди вышли на сцену в восходящий период революционной волны, а не в момент, когда она перешла в мелкую, а может быть, и мертвую зыбь, то они, без всякого сомнения, сыграли бы видную роль в революционном движении. Гедеоновский был прямо-таки человеком выдающимся по уму, развитию и характеру. Но волею судеб они были заброшены в небольшой губернский городишко, в котором они могли оперировать только над немногочисленным составом ярославского студенчества. А когда они через год вышли на более широкую дорогу, разгром лопатинской организации фактически положил конец «Народной Воле».

У кружка Гедеоновского не было никаких сношений ни с рабочими, ни с так называемым обществом. Кроме двух-трех врачей (из которых один был известен под непочтительной кличкой «вологодского теленка»), связи сводились к нулю. Имелись у него кружки саморазвития среди студентов и гимназистов, и это было все были, впрочем, две-три народных учительницы. Я скоро увидел, что в Ярославле мне делать нечего, и решил переехать в другое место."

По подсчетам историков, "Народная Воля" объединяла 80–90 местных, 100–120 рабочих, 30–40 студенческих, 20–25 гимназических и 50 военных организаций (в 41 городе) по всей стране — от Гельсингфорса (Хельсинки) до Тифлиса (Тбилиси) и от Ревеля (Таллина) до Иркутска.
Численность активных, юридически оформленных членов партии составляла примерно 500 человек, но участвовали в ее деятельности, так или иначе помогая ей, в 20 раз больше. По ведомостям департамента полиции, только за два с половиной года, с июля 1881 г. по 1883 г., подверглись репрессиям за участие в «Народной воле» почти 8000 человек. Они вели пропагандистскую, агитационную и организаторскую работу среди всех слоев населения России
Террором (и связанными с ней видами деятельности - метальщики, техники, наблюдатели) занималось весьма ограниченное число членов партии. Так, в подготовке и осуществлении всех восьми народовольческих покушений на царя из рядовых членов партии участвовали 12 человек.