Молодая Партия Народной Воли

1884г.

Долг революционера
делать революцию во что бы то ни было

К.Маригелла

П.Якубович: "«Молодая партия» - это была часть всей революционной организации «Народной Воли», разошедшаяся кой в чем с остальной частью своих товарищей, совершенно, было, от них отделившаяся, с «Центральным  к о м и т е т о м» во главе..., но потом вполне и безусловно примирившаяся и слившаяся с Исп. комитетом....
Но не вся "Молодая партия" слилась с «Исполнит. комитетом»: часть ее осталась при прежних своих убеждениях и продолжала действовать самостоятельно под названием «Петербургской рабочей группы». Продолжать носить название «Молодой партии» она не имела права, так как составляла лишь одну из второстепенных частей всей «Молодой партии», действовавшей на пространстве всей России, и не входила в состав центрального ядра, т. е. Центрального комитета. Раскол продолжался (открытая с начала или, быть может, даже с половины апреля по 1 июня 1884 г., и, к счастью, он не был еще больше санкционирован выпуском прокламации.
...Таким образом, те чисто организационные вопросы, хотя и служили поводом к пререканиям между членами партии, но они всецело относятся к тому первому периоду раскола (до апреля месяца), и не они были причиной открытого разделения организации на две партии (они, быть может, только подготовили почву к такому разделению). Главной же причиной раскола был рабочий вопрос, Крестьянское сословие, как та, так и другая партия, в противоположность народникам, решали оставить по разным причинам в стороне, а все усилия пропаганды и агитации направить на рабочих фабрик и заводов, вообще на низшие сословия городов; но Исполнительный комитет ставил интенсивность этой работы в полную и безусловную зависимость от состояния сил партии для политической борьбы с существующим порядком вещей. Центральный же комитет, а в частности и Петербургская рабочая группа хотели, по возможности, уравновесить как политическую, так и социалистическую стороны своей деятельности, и в некоторых случаях даже подчинить первую последней."

Во второй половине марта 1881 г., в Петербурге, сколько помнится, появилась,  наконец, делегация Исполнительно Комитета. Переговоры, начавшиеся после этого между нею и недовольною действиями комитета молодою частью революционного общества, к которой принадлежал и я, на первых же порах выяснили, что помимо некоторых организационных вопросов, обусловливавших наше недовольство, между нами существовала еще и весьма большая разница в понимании теоретической стороны революционного дела в России, Что касается первых, организационных вопросов, главным образом, вопроса о Дегаеве, о том, что сделало возможным появление и продолжительную и зловредную деятельность, такого человека в партии, как и когда произошло его раскаяние перед комитетом, и, наконец, почему этот последний не счел возможным довериться хотя бы выдающимся членам молодежи и местных революционных групп и тем спасти многих от гибели, — что касается всех этих чисто домашних внутренних вопросов, то хотя на этой почве наша сторона и была готова удовлетвориться мало-мальски, разумными и основательными оправданиями, но комитет с своей стороны не мог дать нам подробных и вполне искренних объяснений: наши группы в течение долгого времени были совершенно отрезаны друг от друга личностью Дегаева, и весьма понятно, что у обеих сторон не могло быть друг другу полного доверия; как для нас появление на сцене какого-то неизвестного нам комитета было положительным deus ex maсhina, признать который мы могли только после конкретного и ближайшего с ним ознакомления, так и для комитета были известны в нашей среде одни только имена лиц, о которых он не имел никакого понятия или, что еще хуже, совершенно ложное и неполное представление.
Теоретические разногласия состояли в том, что комитет хотел оставить программу партии совершенно в том же виде, в каком она была в цветущий период деятельности «Народной Воли» в 1879—1882 гг. А это значило — направить все сипы, все отрасли революционного дела, главным образом, на борьбу с существующей в России политической системой. «Молодая» же «партия» полагала, что с 1881 г. партия «Народной Воли» пережила некоторый умственный кризис, приведший молодежь к тому убеждению, что главное внимание и главные усилия следовало направить теперь на широкое развитие местных революционных групп, на пропаганду чисто социалистических идей в рабочем сословии, на привлечение симпатий этого последнего к делу партии, ради такого-то привлечения симпатий нам казалось также своевременным введение в программу террористических фактов чисто экономического характера. Ясно, что "Молодая партия", хотя она и заверяла, будто политическому террору отводит рядом с этой широкой социально-революционной работой р а в н о е  м е с то, но что в основе ее взглядов лежала мысль o приостановлении политической борьбы, о повторении (хотя и в другой несколько роде) опыта народников 70-х годов и их знаменитого «хождения в народ». Несомненно, что создайся организация «Молодой партии» и выступи на арену действительности, она, быть может, бессознательно  фатально пошла бы по этому пути, хотя, на первых порах явно порвать с ближайшим прошлым она не могла и потому говорила также и о политической борьбе. Вот почему все народнические и революционные элементы, дремавшие до сих пор в обществе и в молодежи, встрепенулись при первых же слухах о "Молодой партии" и предложили ей свои услуги.

Несмотря на множество данных, показывающих, что в революционной среде еще в 1883 г. существовало уже действительно новое движение мысли, резко выразившееся весною 1884 г.. в создавшейся было, «Молодой партии Народной Воли»,; несмотря на это нужно сознаться, что создалась эта партия с своей «новой» программой, со всеми ее «новыми» крайностями вроде фабричного и аграрного террора только благодаря организационным спорам и раздорам: не будь этих последних, петербургская революционная молодежь, и я в этом числе, охотно помирились бы на статье "После победы 1 марта", если бы комитет напечатал ее в виде передовой 10 №, а между тем в этой статье весьма мягко и крайне мало говорится о «новом течении мысли», о фабричном терроре и проч. Но организационный раздор, который сам произошел от печального недоразумения, создал почву, на которой быстро выросла, как я сказал выше, новая программа со всеми своими крайностями, стоявшими до тех пор на втором плане и, пожалуй, даже покрытыми туманом, а теперь быстро возведенными в принцип и поставленными на первое место. Здесь громадную роль играло не твердое убеждение, а увлечение молодости и опьянение борьбы."

И.И.Попов:"После открытия предательства Дегаева Буря негодования охватила революционный мир. Поднялись голоса против централизма, диктатуры заграничников, которые, якобы, поощряли провокацию Дегаева ради убийства Судейкина. Встал вопрос о пересмотре программы Исполнительного Комитета. Ждали разъяснений Исполнительного Комитета, но их не было. Мы снова поставили типографию на Лиговке у Сладковой. В типографии были отпечатаны прокламации: „От Центр. Кружка союза молодежи", по поводу правительственн. сообщения о награде тому, кто укажет место, куда скрылся Дегаев, и только в феврале — объяснение Исполнительн. Комитета по делу Дегаева-Судейкина. В половине января начались совещания нашей группы с М. П. Овчинниковым, П. Ф. Якубовичем и др. о пересмотре программы. Согласились, чтобы центр был в России и составился из представителей групп, а за границей будут находиться запасные члены. В программу ввели параграф о фабричном и аграрном терроре „в исключительных случаях". Чтобы сохранить преемственную связь с „Народной Волей", приняли название „Молодая Партия Народной Воли", а орган проектировали назвать „Народная Борьба". Якубович поехал в Киев, Добрускина в Ростов, кто-то в Москву. Отовсюду получили одобрительные отзывы. Пролетариатцы также одобряли новую программу. После одобрения мы решила вступить в переговоры с народовольцами. Вернувшийся из Киева Якубович предложил Степурину созвать совещание. Степурин отнесся к нашей программе отрицательно, но все-таки вызвал из провинции старых народовольцев, в том числе А. Н. Баха и А. В. Гедеоновского. Мы решили до окончания переговоров не выявлять новую партию. оставить, точнее передать на юг Оржиху и Богоразу, которые в августе 85 г. выпустили последний № 11—12 „Народной Воли".

Совещания по поводу пересмотра программы начались в половине января, вначале в нашем комитете, но на первом же заседании постановили пригласить на совещание П. Ф. Якубовича, Г. Н. Добрускину, М. П. Овчинникова и А. Н. Шипицына. Предложение, чтобы центр находился обязательно в России и представлял бы и отражал бы в себе группы, входящие в организацию, было принято без прений. Вопрос же о выборном центре, или по приглашению самого центра остался открытым до более пленарного и полномочного собрания. Якубович, Бодаев Флеров, Мануйлов и я стояли за то, чтобы в центр члены приглашались самим центром, а не выбирались революционными группами.

За границей мог находиться резерв, запасные члены Центрального или Исполнительного Комитета, испытанные и вполне надежные люди, которые в каждый момент могли бы быть вытребованы в Россию. Но из-за границы они не могли делать распоряжений; за ними оставалось право вносить предложения. Всеми же делами партии распоряжается комитет, находящийся в России; он же дает распоряжения заграничникам. Один только Овчинников говорил, что никакого комитета не нужно, но с ним даже и не спорили и его предложения не обсуждали. Проектируемый комитет не обладал всей полнотой диктаторской власти, как, напр., Исполнительный Комитет. Все местные группы в своих революционных делах и функциях были автономны и свободно распоряжались ими, за исключением двух функций—издания общепартийного органа, который должен был быть выразителем единого мнения партии, ее знаменем, и ведения общеполитического террора. В известные промежутки времени или в особо исключительных случаях созываются с'езды представителей местных центральных групп для разрешения общепрограммных вопросов и контроля над деятельностью как центр., так и местных комитетов.

Большие прения вызвал вопрос об аграрном и фабричном терроре, с которым не сразу согласился и Якубович. Вопрос был поставлен от лица комитета «Рабочей группы». Флеров энергично отстаивал необходимость введения этого террора в программу партии. Мы, ссылаясь на Воронежский с'езд народников в 1879 году, старались наметить случаи применения этого террора.

— Часто бывает важнее убить, напр., губернатора Гессе, усмирившего Чигиринский бунт, и убить его после расправы с крестьянами, чем убить хотя бы Судейкина, которого не знают ни крестьяне, ни рабочие, да его немедленно заменят таким же провокатором. Нередко убийство станового, издевавшегося над крестьянами, или фабриканта и управляющего его фабрикой, призвавших казаков для подавления стачки и усмирения рабочих, может иметь большее значение, чем убийство Мезенцова или министра. Партия одобряет убийство шпионов, предателей. А разве фабрикант, который доносит жандармам и просит убрать с фабрики революционно настроенных, даже, может быть, наших партийных рабочих, доносит на них, их арестуют, высылают... Разве он не предатель, которого следует убрать?!

— Да, это все политические случаи,—согласился Якубович.

— А вы думали, что мы желаем избивать всех фабрикантов и кулаков? Никто из нас такого избиения не рекомендует и будет бороться против него. По нашему убеждению, революционная партия должна базироваться на народной демократии, к которой принадлежат и рабочие. Кто знает, быть может, не далеко то время, когда революционное дело от радикальной и социалистической интеллигенции перейдет в руки рабочих и крестьян.

Так мы, главным образом, Флеров, отвечали оппонентам, возражавшим нам по поводу экономического террора. К концу января мы договорились и наметили программу партии. По предложению Якубовича, чтобы сохранить преемственную связь с «Народной Волей», новую партию назвали «Молодой Партией Народной Воли», а руководящий орган ее—«Народной Борьбой».

В обвинительном акте по процессу Якубовича приводится заметка Якубовича, взятая в апреле 1884 г. у арестованного в Москве М. П. Овчинникова. В этой заметке от лица «пятерых представителей работавшей последнее время организации» предлагается целый ряд вопросов заграничным руководителям партии. Беру эти вопросы из статьи К. Оберучева: «Почему заграничные члены партии, узнав в августе об истинном, значении Дегаева, не сообщили об этом немедленно в Россию? Почему показания Дегаева не были отправлены в Россию? Существует ли Исполнительный Комитет? История его? Как найти? Если он существует, то как появился Дегаев?».

Все эти вопросы, по словам обвинительного акта, были переданы Якубовичем Овчинникову в виду того, что последний скорее мог быть приглашенным на партийный с'езд, якобы предполагавшийся весною 1884 г.

Ни о каком с'езде я не слыхал, да вряд ли он и предполагался. Что же касается приведенных вопросов, то все они, насколько я помню, были намечены на наших совещаниях и должны были быть поставленными во время переговоров нашей группы с народовольцами. Зачем они сохранялись у Овчинникова и зачем попали с ним в Москву—я уже не знаю.

Прежде чем вступать в переговоры с «Народной Волей», от которой наша группа не желала отделяться,- мы находили необходимым ознакомить с нашей программой революционные круги в столицах и провинции и узнать их отношение к выработанной программе, а затем вступить в переговоры со старыми народовольцами.

Бодаев и я знакомили с этой программой кружки Петербурга, Флеров уехал в Москву, Добрускина в Ростов-на-Дону, а Якубович в Киев. Оба последние должны были остановиться в попутных городах. Олесенев или Мануйлов, кто-то из них, с'ездили в Варшаву и в попутные города. От многих мы получили сочувственные отзывы по поводу нашей программы. В Петербурге некоторые кружки и отдельные лица, особенно М. П. Овчинников, не прочь были без всяких переговоров со старыми народовольцами выкинуть новое знамя и начать независимую от «Народной Воли» жизнь. Но мы отказались от такого, по-нашему нетоварищеского, даже предательского шага по отношению к прежней «Народной Воле». Мы ждали возвращения из Киева Якубовича, поездка которого для нас была особенно интересна: в Киеве находились тогда В. А. Караулов, М. П. Шебалин и туда же уехал Ф. Ю. Рехневский.

В половине февраля Якубович вернулся. Шебалин «благословлял» нас на новый путь, Караулов был против и просил Якубовича передать это мнение Степурину, что Петр Филиппович и сделал на первом же совещании со Степуриным. Временный комитет «Молодой Партии Народной Воли», собственно наш комитет «Рабочей группы», дополненный Якубовичем и Овчинниковым, поручил Якубовичу официально предложить Степурину уведомить Исполнительный Комитет и одновременно собрать совещание по поводу пересмотра программы Исполнительного Комитета и реорганизации партии «Народной Воли». Предложение мы сделали ультимативно.

Мы не желали раскола в партии «Народная Воля», с которой кровно были связаны; мы надеялись договориться с народовольцами и на совещаниях с ними мы были более уступчивы и даже корректны, чем они, особенно Г. А. Лопатин.

Наше предложение Степурину собрать возможно скорее совещание — с'езд для пересмотра программы партии смутило его. Он указал, что полномочий у него на переговоры нет и просил дождаться приезда Допатина. К Нашей программе, с которой мы ознакомили его, он отнесся резко-отрицательно. Мы настаивали на необходимости скорейших переговоров в виду того, что наши товарищи-единомышленники требовали выпуска нашего журнала «Народная Борьба», указывая на то, что «Народная Воля» не выходит. Сообщение о том, что у нас «на случай» расхождения подготовляется журнал и что типография Сладковой может отпечатать его, смутило Степурина. Через несколько дней у нас снова было совещание со Степуриным, на котором были Флеров и еще кто-то со стороны Степурина. Согласились начать переговоры. На совещание Степурин пригласил представителей из Москвы и провинции. О «Молодой Партии Народной Воли» он уже написал за границу.

В конце февраля или в начале марта в Петербург приехали С. А. Иванов и А. Н. Бах. Иванов относился к нам довольно терпимо, Бах же резко-отрицательно. В совещании приняли участие я, В. А. Бодаев, Н. М. Флеров, П. Ф. Якубович, П. Н. Мануйлов, А. Н. Шипицын, А. И. Прохоров, Овчинников, если не ошибаюсь, Н. П. Стародворский, кто-то еще, а также писатель М. А. Протопопов, на квартире которого мы не раз печатали и гектографировали разные издания и устраивали собрания. Самым нетерпимым на совещании был М. П. Овчинников, не желавший мириться с заграничниками, самым сдержанным—Н. М. Флеров. Совещания шли вначале в повышенном тоне и довольно беспорядочно. Ждали приезда провинциалов, между прочим А. В. Гедеоновского, из-за границы Г. А. Лопатина. Степурин и Бах старались убедить нас в нерациональности наших доводов, а Якубович указывал им, что они не знают жизни.

Степурин выглядел невесело и говорил, что Дегаев выдал его и он замечает, что за ним следят. Выдал или нет его Дегаев, но 9 марта в разгар наших переговоров К. А. Степурин был арестован, а вслед за ним и А. В. Подбельский, с которым я был близок. Флеров и Якубович перешли на нелегальное положение и убеждали меня сделать это, но я отказался. 16 марта 1884 г. в Петербурге разразился погром, арестовали меня, М. А. Протопопова, А. Н. Шипицына, А. В. Пихтина, С. И. Чекулаева, Юрасова, Антоновского и мн. др., а спустя некоторое время взяли и В. А. Бодаева. Пихтин и Чекулаев незадолго до ареста ликвидировали свою гектографию, фотографию и паспортное бюро—все сохранилось в надежном месте. При допросах я убедился, что Дегаев не выдал меня, вероятно благодаря тому, что я познакомился с ним, когда он уже принес покаяние Тихомирову и Ошаниной. Пихтин, Чекулаев и Шипицын отделались легко: их освободили раньше меня и выслали из Петербурга. Бодаев просидел почти 1 1/2 года и был выслан под гласный надзор полиции.

Погром 16 марта не приостановил переговоров между молодыми и старыми народовольцами, они продолжались, но число участников их, особенно со стороны «Молодой Партии Народной Воли», сократилось: многие были арестованы, а Н. М. Флеров уехал в Москву. Представителем молодых народовольцев остался в совещании почти один Якубович, так как Овчинников также скоро уехал в Москву. В половине или в конце марта в Петербург приехал кое-кто из старых народовольцев, между прочим А. В. Гедеоновский и Н. М. Салова. Вернулся из-за границы и Г. А. Лопатин, который отнесся к новой партии резко отрицательно и прозвал молодых народовольцев «красными петухами». Позднее, в сентябре 1884 года, я говорил с ним по поводу этой характеристики молодых народовольцев, и он признал, что «красные петухи»—это его крылатое словечко, которое, как он убедился, не соответствует действительности. Но тотчас же добавил: «я думал, что вы хотите пустить «красного петуха». В Париже Лопатину поручили об'единить петербургские кружки и подчинить их власти Исполнительного Комитета, т.-е. распорядительной комиссии. Под этими кружками подразумевали кружки «Рабочей группы», принявшие программу «Молодой Партии Народной Воли». Казалось бы возможность раскола рекомендовала Тихомирову, Ошаниной и Лопатину мягкость отношения к этой группе. Но помимо горячности и резкости Лопатина на совещаниях в Париже была сделана еще одна крупная ошибка, которая, при ином настроении нас, могла бы обострить переговоры. С другой стороны, в Париже же в отношении организации партии были сделаны шаги, сближавшие старых народовольцев с нами.

В Париже решено было Исполнительный Комитет ликвидировать и все права его передать центральной группе из 17 человек (Г. А. Лопатин, Н. М. Салова, В. И. Сухомлин, Н. А. и В. А. Карауловы, С. А. Иванов, К. А. Степурин, М. П. Овчинников и др., фамилии которых я не помню). Это группа возглавлялась распорядительной комиссией из трех лиц—Лопатина, Саловой и Сухомлина. Из нашей группы никто не вошел в комиссию, кроме Овчинникова. Обошли и Якубовича, самого выдающегося деятеля в Петербургской организации, в то время как в комитет ввели Сухомлина, молодого студента. Да и у Лопатина, при всех его достоинствах, народовольческий стаж был меньше, чем у Якубовича. Тихомиров и Ошанина передали полномочия и инвеституру Исполнительного Комитета центральной группе и ее распорядительной комиссии и сами назначили членов в оба эти, органа. Такой диктаторский прием старого времени и игнорирование нашей группы и Якубовича при «назначении» внесли раздражение среди молодых народовольцев. А. Н. Бах, также обойденный «диктаторами», как прозвали тогда в Петербурге Ошанину и Тихомирова, указал Лопатину на всю нетактичность поведения по отношению к П. Ф. Якубовичу. Вскоре П. Н. Мануйлов и Н. М. Флеров получили назначение в комиссию, хотя о Флерове говорю под сомнением и со слов других, так как сам не помню этого факта. Что же касается Якубовича, то он вскоре, если не юридически, то фактически стал членом Распорядительной Комиссии. Без содействия Якубовича Лопатину пришлось бы плохо. После же ареста Лопатина и Саловой Якубович один воплощал в себе распорядительную комиссию и ему помогали я и М. Н. Емельянова.

Но вернемся к переговорам между старой и молодой «Народной Волей». Я уже сказал, что Г. А. Лопатин своей несдержанностью и крылатыми словечками вносил в них большую нервозность. Дело доходило до того, что Якубович писал прокламации о выходе из партии и о создании «Молодой Партии Народной Воли», в которых громил заграничников.

Переговоры, пока был в Петербурге Бах, велись, главным образом, между Якубовичем и им. Бах, как передавал мне Якубович, вносил в совещание умиротворение и вполне об'ективно, как - то тепло доказывал Петру Филипповичу всю опасность раскола. Якубович горячился, но потом смягчался, наступало примирение, уже заготовленная прокламация об отделении от партии рвалась и переговоры продолжались. Очень вероятно, если бы Лопатин вел переговоры в менее диктаторском тоне, а главное, если бы в основу новой организации не была положена инвеститура, исходившая от бывших членов Исполнительного Комитета, которые уже отошли от движения и от России, то соглашение состоялось бы скорее. Не только Якубович, но и мы, сидевшие уже в тюрьме, пришли я негодование, когда узнали о диктаторстве Тихомирова и Ошаниной, и о том, что обошли Якубовича. В своей автобиографии Н. М. Салова рассказывает, как на совещании, на котором присутствовали от старых народовольцев она, Лопатин и Сухомлин, а от молодых—Якубович и Овчинников, Лопатин резко напал на Овчинникова, закончив отповедь словами—«стыдно вам, стыдно»— и Овчинников ушел с заседания, хлопнув дверью.

Овчинников же перестал бывать на заседаниях, не потому, что его оскорбили, а потому, что он уехал в Москву, где в начале апреля был арестован. К половине апреля переговоры приняли спокойный характер. Видно было, что соглашение состоится. Тогда Бах уехал из Петербурга. С этого момента переговоры шли, главным образом, между Лопатиным и Якубовичем, хотя были и пленарные собрания, на которых присутствовало по нескольку человек. Эти собрания санкционировали то, о чем уже договорились Якубович и Лопатин.

Только благодаря Якубовичу переговоры и пришли к благополучному концу. Мартовский разгром, провал типографии Сладковой,переход целого ряда народовольцев на нелегальное положение, слабость сил в самой «Народной Воле»—все это не располагало к расколу, который удручающе подействовал бы на общество и революционную молодежь. «Черный Передел» уже закончил свое существование. Благоевцы и милитаристы были мало известны и не выявляли себя печатно. «Пролетариат» вошел в соглашение с «Народной Волей» и вдруг, можно сказать, от единственной революционной партии откалывается большая группа и образует новую партию. Конечно, это было бы вредно для молодой и старой «Народной Воли».

Когда договаривавшиеся пришли к соглашению, на совещании стал вопрос—оповещать ли общество об этом факте? Некоторые склонялись к тому, чтобы вообще замолчать о надвигавшемся расколе. Но слухи о «Молодой Партии Народной Воли» широко распространились в обществе и замолчать об этом факте было невозможно. Совещание остановилось на декларации, которую должна была сделать «Молодая Партия Народной Воли», а не «Народная Воля». Декларация последней имела бы характер опровержения, тогда как декларация первой являлась фактом свободно выявленной воли группы, которая имела намерение отложиться от партии. Над составлением этой декларации много работали. Последняя редакция ее принадлежала П. Ф. Якубовичу, который составил письмо, советуясь с оставшимися на свободе товарищами, главным образом, с Флеровым, пока тот не уехал в Москву. В апреле—мае Бодаев и Олесенев сидели, Мануйлов, после ареста типографии Сладковой, перешел на нелегальное положение и также уехал в Москву. Между тем Лопатин, одобрив в общем письмо Якубовича, высказал пожелание, чтобы редакция вопроса об аграрном и фабричном терроре была смягчена. Во втором абзаце, где говорилось об этом терроре, группа, «принципиально не отказываясь от фабричного и аграрного террора, указывала, что второму террору она отводит второстепенную роль, давая место лишь в отдельных исключительных случаях выдающегося насилия и поругания народной воли. На террор же фабричный смотрит, главным образом, как на одно из орудий агитации, как на могучий способ сделать пропаганду идей социализма продуктивным и жизненным делом, как на средство установления живой и тесной связи партии с народом, , а не как на преимущественное перед политической борьбой средство уничтожения существующего строя,—почему и не могли возводить этот террор в какую-то кровавую систему, которую многие нам приписывали».

В начале мая меня освободили под залог 2 тыс. руб. Якубович, с которым я уже виделся после своего освобождения, пригласил меня на совещание. С большими предосторожностями, убедившись, что за мной не следят, я пришел на назначенную квартиру, и мы с Якубовичем не только отстояли редакцию, но по моему предложению, против которого особенно возражал Г. А. Лопатин, внесли маленькое дополнение в заключительный абзац, в котором говорилось, «что расхождение наших теоретических взглядов не привело бы в настоящее время к такому разногласию в практической постановке вопросов, которое бы делало необходимым разрыв организации на две части, и т. д......

Мы настояли, чтобы слова «в настоящее время» были подчеркнуты, так как такая отметка показывает, что мы не отказываемся от программы, а уступаем по чисто-тактическим соображениям, вытекающим из условий переживаемого момента. После довольно продолжительных прений заключительная часть осталась в следующей редакции: «Для нас («Молодой Народной Воли») тем легче подобное сплочение, что и с другой стороны мы видим искреннее желание предоставить возможно широкий простор личным мнениям и взглядам, с целью лучшего выяснения многих вопросов, поставленных на очередь революционной практикой».

Во время этого совещания мы, отстаивая уточнение редакции декларации «Молодой Партии Народной Воли», говорили, что нам это необходимо, чтобы не разойтись с группой Д. Б. Благоева и П. А. Латышева, с которой мы работали в тесном контакте, почему отчасти мы и выдвигаем на первый план экономические и классовые вопросы, не отказываясь от борьбы за политическое освобождение. Вопрос же об аграрном и фабричном терроре не может быть одиозным для « Народной Воли», потому что в только что принятом и одобренном Исполнительным Комитетом договорном письме Центрального Комитета партии «Пролетариат», экономическому террору отводится первенствующее перед политическим террором место.

Заявление «Молодой Партии Народной Воли» было напечатано в № 10 «Народной Воли».

В том же № 10 «Народной Воли», где было помещено заявление «Молодой Партии Народной Воли», была напечатана статья (вторая передовая) «Вместо внутреннего обозрения», в которой автор (Г. А. Лопатин) говорил, что она была написана «вначале нынешнего марта, по случаю вопроса «о простонародном терроре», который волновал в то время партию». В этой статье доказывается, что «мы (народовольцы) идем не только за народ, но и с народом. Мы считаем прямо вредными несбыточные мечты о широкой народной организации. Не широкая организация нужна, а прочная, решительная, революционная, и там, где должен быть нанесен правительству главный удар». Далее в статье говорилось о фабричном и аграрном терроре и об отношении к нему партии. Эта часть статьи имела полемический характер и отнюдь не способствовал умиротворению настроения молодых народовольцев."
Соглашение состоялось."

Молодая Партия "Народной Воли", заявление, февраль 1884 г.: "В виду появившихся в последнее время самых неправдоподобных и даже недостойных слухов о наших взаимных отношениях с Исполнительным комитетем, о характере и содержании нашей программы, будто бы представляющей полный разрыв с нашим недавним общенародовольческим миросозерцанием, считаем необходимым в коротких словах восстановить истину. Нам казалось и до сих пор кажется, что пришло время внести некоторые серьезные поправки как в самой организации партии, так и в самую программу деятельности в смысле введения в нее таких теоретических фактов, которые,—будучи доступнее родному пониманию и ближе к насущным нуждам и интересам рабочего люда, нежели террор политический (как-то: факты аграрного и фабричного характера)—скорее могли бы произвести необходимое для социального переворота слияние силы народа с сознательностью революционной партии. При этом террору аграрному, как труднее осуществимому в настоящее время, мы отводим в нашей программе второстепенную роль, давая ему место лишь в отдельных исключительных случаях сдающегося насилия и поругания народной правды; на террор же фабричный смотрим, главным образом, как на одно из орудий агитации, как лучший способ сделать пропаганду идей социализма продуктивным и жизненным делом, как на средство установления живой и тесной связи партии, а не как на единственно справедливое средство политической борьбой средство уничтожения существующего строя,—почему и не могли возводить этот террор в какую-то кровавую систему, которую многие нам приписывали.

Но, при ближайшем ознакомлении со взглядами Исполн. Ком., мы увидели, что расхождение наших теоретических взглядов не привело бы в настоящее время к такому разногласию в практической постановке вопросов, которое делало бы необходимым разрыв организации на две части, разрыв—печальный во всякое время и тем более пагубный в настоящую минуту, когда необходимее, чем когда-либо, тесно сплотиться в одну силу для борьбы с общим врагом. Для нас тем легче подобное сплочение, что и с другой стороны мы видим искреннее желание предоставить возможно широкий простор личным мнениям и взглядам, с целью лучшего выяснения многих вопросов, поставленных на очередь революционной практикой".

П.Якубович: "В начале июня месяца 1884 г., когда состоялось, наконец, слияние с комитетом, согласно условиям слияния, «Молодая партия» должна была передать ему всё свои связи и учреждения. В числе этих последних мы передали паспортный стол и Дерптскую типографию, предварительно заручившись, разумеется, полным на то согласием Переляева."

В.П.Бурцев:"..Члены «Молодой Народной Воли» были в резких отношениях с приехавшими из Парижа народовольцами и не встречались с ними. Якубович попросил меня раздобыть записки Дегаева. Через несколько дней я от Садовой получил выписку из показаний Дегаева, касающуюся Ч. и Геккельмана, и передал ее Якубовичу, и снова выслушал от него просьбу-требование никому не повторять этого вздорного обвинения.

В 1882—83 гг. Ландезен, совсем молодым, когда он еще назывался Геккельманом, был заагентурен Судейкиным и по его указаниям занялся провокацией среди народовольцев. При участии Ландезена Якубович и его товарищи поставили тайную типографию в Дерпте и стали печатать орган партии «Молодой Народной Воли».

После присоединения группы Якубовича к организации Народной Воли, старые народовольцы (Лопатин, Салова и др.) в дерптской типографии печатали второе издание 10-го номера «Народной Воли». О связи Геккельмана - Ландезена с Судейкиным случайно узнал Дегаев и об этом сообщил в своей покаянной исповеди парижским народовольцам. Выписки из его исповеди, касающиеся Ч. и Геккельмана, я и получил от Саловой в 1884 г. и передал Якубовичу, но ни он, ни его товарищи не поверили этим обвинениям. При помощи Ландезена они закончили в Дерпте издание 10-го номера «Народной Воли». Они защищали Геккельмана именно потому, что он им помогал в таком ответственном деле, как издание «Народной Воли». Они полагали, что, если : бы жандармы через Геккельмана знали о дерптской -типографии, то они арестовали бы ее. Народовольцы тогда не подозревали, как далеко могут идти в своей провокации жандармы с их Судейкиными, а Судейкин тогда едва ли мог подозревать, что его преемники, идя по его дорожке, дойдут до Азефа!

10-й номер «Народной Воли» был отпечатан, развезен по России, но... вскоре последовали аресты всех, кто только имел какое-нибудь отношение к изданию 10-го номера, и многих, кто к нему никакого отношения не имел. Выловлены были почти все отпечатанные номера «Народной Воли». Это было полное торжество судейкинской провокаторской тактики!

Роль Ландезена в тогдашнем разгроме народовольческого движения огромна. Дерптская типография еще несколько месяцев оставалась не арестованной, но в ней ничего более не печаталось. В этой типографии жандармы рассчитывали и впредь, при помощи того же Ландезена, продолжать печатать революционные издания, а затем распространять их и этим путем вылавливать революционеров, кто будут причастны к их распространению.

Но в феврале 1885 г. в этой типографии скоропостижно умер хозяин квартиры, революционер Переляев, и она таким образом, неожиданно для жандармов, была случайно обнаружена местной полицией. При обыске в ней были найдены документы Ландезена, и ему поэтому пришлось официально скрыться.

М.Костюрина: "С осени 1884 года провал следовал за провалом ... После грандиозного провала Германа Лопатина и Н.Н.Саловой мы - народовольцы Петербургского кружка - едва оправились. Текущими делами стал править П.Ф.Якубович, носивший в то время имя "Александра Ивановича". Кое как установили связь с югом, с Дерптом и с заграницей. Мы собирались уже печатать воззвания и готовили материал для "Вестника Народной воли". Как вдруг нас постиг новый крупный провал - в ноябре, помнится, арестовали Якубовича. Не подлежало сомнению, что кто-то выдаёт. Но пока мы находились на воле, угадать, кто именно является предателем, было невозможно ... Затем "по явке" явился невысокого роста брюнет, изысканно одетый, просил денег и паспорт. Назвался он Аркадием Геккельманом, который оказался предателем, с осени выдававшем всё и вся; он же - Ландезен. Как могла я и другие знать тогда, что он предатель? ...
Может быть, в тюрьме, в крепости это и знал уже Якубович, но сношений с крепостью не было и Геккельман, пробыв с неделю, будто бы уехал, а может быть, и в самом деле благополучно удалился"

М.А.Кроль, конец сентября  1885  г.: "На Петербургском  съезде   народовольцев все были согласны, что  пункт о  захвате  власти путем заговора должен был вычеркнут из старой программы "Народной воли".

Ф.Энгельс- В.Засулич, 23 апреля 1885: "Революция должна разразиться в течение определенного времени; она может разразиться каждый день. В этих условиях страна подобна заряженной мине, к которой остается только поднести фитиль. Особенно — с 13 марта. (имеется в виду 1 марта 1881 г). Это один из исключительных случаев, когда горсточка людей может сделать революцию, другими словами, одним небольшим толчком заставить рухнуть целую систему, находящуюся в более чем неустойчивом равновесии... и высвободить актом, самим по себе незначительным, такие взрывные силы, которые затем уже невозможно будет укротить. И если когда-нибудь бланкистская фантазия — вызвать потрясение целого общества путем небольшого заговора — имела некоторое основание, так это, конечно, в Петербурге.
 ... Предположим, эти люди воображают, что могут захватить власть, — ну, так что же? Пусть только они пробьют брешь, которая разрушит плотину, — поток сам быстро положит конец их иллюзиям. Но если бы случилось так, что эти иллюзии придали бы им большую силу воли, стоит ли на это жаловаться?"