Военная организация
Новый взгляд

1884 - 1887 год

М.А.Брагинский: "80-е годы прошлого века были, как известно, годами самой тупой и разнузданной реакции, в тисках которой была зажата вся страна. ...Если не считать мирных, по существу, студенческих землячеств, кружков самообразования, сыгравших, впрочем, известную роль в концентрации и консолидации радикальных элементов передового студенчества, в то время (83—84 г.г.) как будто почти уже не существовало таких прочных революционных организаций, которые привлекали бы и вбирали в себя всех, жаждущих приложить свои силы к революционной, работе.

В обстановке этого революционного безвременья, возникновение новой организации не могло, конечно, не вызвать во мне огромного интереса, и поэтому, когда один из моих знакомых А. А. Шухт, студент института гражданских инженеров, сообщил мне об образовании в Петербурге новой военно-революционной организации и предложил мне встретиться с ее представителем, я очень охотно согласился на его предложение.

Эта встреча должна была произойти у Шухта, в его скромной студенческой квартире, которую он занимал вместе со своей женой. Я явился туда в назначенный вечер, а вслед за мной скоро пришел строго законспирировавший себя представитель военной организации, облаченный в форму юнкера Михайловского артиллерийского училища. Это был, как я узнал много позже, Душевский, в 1889 г., уже в офицерском чине, привлекавшийся к суду в качестве обвиняемого по делу С. М. Гинзбург, Л. А. Фрейфельда и Стояновского, но судом оправданный. В момент нашей встречи, в 84 г., он предстал пред нами таким же, как и мы, совсем еще молодым. Это был среднего роста юноша лет 19, довольно плотного служения, со смуглым, монгольского типа, симпатичным и умным лицом, лишенным всяких знаков растительности. Не называя себя по имени, наш военный конспиратор молча поздоровался с нами (кроме супругов Шухтов и меня, кажется, никого больше не было), сел и, окинув нас испытующим взглядом своих маленьких черных глаз, смотревших поверх очков, немедленно же, без всяких предисловий, приступил к выполнению своей миссии.

Он начал свой доклад-лекцию с очерка истории политического развития русского народа, особенно выделяя в своем изложении момент преобразования последовательных форм русской государственной власти. ...Останавливаясь, далее, на исследовании причин, обусловливавших победу государственной власти и ее привилегированной клики над обществом и народом, наш докладчик находил, что основной и даже чуть ли не единственной причиной здесь служило обладание вооруженной военной силой, т.-е. постоянной армией. Армия, говорил докладчик, как показывает опыт истории, и в частности — истории русской, в руках государственной власти была тем решающим фактором, который обеспечивал ей победу над враждебными ей силами; армия же своим вмешательством в междуусобия князей, царей и императоров неизменно обеспечивала победу тому из конкурирующих претендентов на власть, на сторону которого она становилась. Это, подтвержденное всем историческим прошлым положение о решающей роли армии в борьбе за политическую свободу сохраняло, по мнению нашего оратора, всю свою силу и для современной нам эпохи.

...Только перетянув на свою сторону, если не всю, то хотя бы более или менее значительную часть вооруженной силы или, по крайней мере, обеспечив себе ее нейтралитет в решительный момент восстания, революционная организация могла бы рассчитывать на верную победу над самодержавием. Поэтому одной из основных и важнейших задач современности должно быть революционизирование армии, превращение ее из орудия порабощения народа, каким она является в настоящее время, в орудие его освобождения, каким она станет в будущем.

..Расставаясь, мы условились с ним снова встретиться в ближайшие дни для оформления наших отношений и для определения способов участия нашего в практической работе организации.

Что же представляла из себя новая военная организация? Существовала ли какая-нибудь преемственная связь между нею и народовольческой военной организацией, незадолго до того разгромленной правительством Александра III? Существовала ли у нее вообще какая-либо идеологическая и организационная связь с другими направлениями революционного движения? Ставя себе исключительной целью революционизирование армии для привлечения ее на сторону народного восстания, как мыслила себе новая организация самое народное восстание? В форме ли стихийного крестьянского бунта или заранее подготовленного и руководимого какой-нибудь другой революционной организацией движения? В последнем случае - имела ли в виду новая революционная организация, приурочившая свое открытое выступление к моменту лишнюю революционного взрыва, установить организационную и тактическую связь с партией, подготовляющей народное восстание, и определенным образом координировать свою деятельность с деятельностью этой партии?

Вот вопросы, на которые следовало бы ответить для оценки характера новой организации и для определения места, какое она могла занять в русском революционном движении.

«Программа» новой военной организации или, вернее, введение к программе, как можно было бы назвать вышеизложенный нами доклад, давала ответ лишь на некоторые из поставленных здесь вопросов; другие вопросы были оставлены совсем без ответа, остальные же разрешались в процессе чисто практической работы.

Что касается первого вопроса, то на него и формально, и по существу приходится как будто ответить безусловно отрицательно: никакой преемственной связи между новой военной организацией и партией «Народной Воли» вообще и, в частности, ее военной организацией не существовало. Сам докладчик, вообще не ссылавшийся на опыт какой-либо из предшествовавших русских революционных партий, даже не намекнул на какое-либо идеологическое родство с партией «Народной Воли».

Новая военная организация, как это видно из приведенного доклада и как это мы еще яснее увидим ниже, при характеристике ее задач и целей, а также методов ее работы, возникла и существовала, как организация совершенно самостоятельная. Вступая в новую организацию, сами мы мало интересовались «историческими корнями», «теоретическими предпосылками» и т. п. вещами. . Мы шли в нее потому, что она приобщала нас сейчас же к чрезвычайно важной революционной работе, открывавшей широкий простор для приложения нашей революционной энергии, не находившей себе выхода.

Безусловно отрицательно разрешался вопрос и об отношении новой организации к другим течениям революционного движения. Как выяснилось для меня вскоре после принятия меня в число членов военной организации, последняя, согласно своему неписанному уставу (письменного не существовало), сознательно не допускала никаких организационных связей с какими-либо другими революционными партиями и ревниво охраняла полную свою независимость, оставаясь строжайшим образом законспирированной. Впрочем, это стремление к "блестящему одиночеству" вожди организации объясняли не какими-либо принципиальными соображениями, а чисто практическими требованиями, вытекавшими из самого характера организации и сущности выполняемой ею работы. В виду специфических особенностей среды и всей внешней обстановки, в которой приходилось вести свою работу членам военной организации, руководители последней признавали необходимым окружить ее величайшей тайной и строжайшей конспирацией. Поэтому и всей организации в целом, и отдельным ее членам предписывалось, во избежание какого-либо риска, не входить ни в какие отношения с другими политическими партиями и, по возможности, уклоняться даже от встреч с их отдельными представителями. Все время, все внимание, вся энергия членов военной организации должны быть посвящены исключительно их специальной работе. В интересах той же конспирации, для большего успеха дела нам, студентам-пропагандистам, предлагалось бросать университеты и поступать в юнкерские училища, чтобы там организовать военно-революционные гнезда и чтобы впоследствии, по окончании училищ, мы могли с течением времени разместиться во всех войсковых частях и пехоты и флота, создать в них опорные пункты в командном составе этих частей и таким образом создать себе прочную базу в стане врага. И действительно, увлеченные раскрывавшимися при этом широкими перспективами, мы строили планы перехода из университета в военные училища, а двое из нас (один из них вышеупомянутый Шухт) эти планы даже привели в исполнение.

Необходимо при этом отметить, что опять-таки, главным образом, в интересах той же конспирации, организация строго ограничивала свою деятельность исключительно кругом военной интеллигенции. Революционная пропаганда должна била вестись лишь среди воспитанников военных и морских средних и высших учебных заведений и среди офицеров различных войсковых частей. Серая солдатская масса не должна была втягиваться в сферу непосредственной революционной работы. Это однако не значило, что организация совершенно игнорировала роль армейской массы. Наоборот, как мы выше видели, организация рассчитывала заручиться, если не прямой активной поддержкой, то' моральным сочувствием ее будущему народному восстанию против существующего самодержавного строя. Но добиваться завоевания симпатий солдатской массы следовало отнюдь не методами революционной пропаганды, а мерами морального воздействия. В чем же и как должно было оно проявляться? На этот вопрос вожди организации отвечали так.

Положение солдат и условия их казарменной жизни исключали всякую возможность какой-либо конспиративной работы среди них. Но самое это положение солдатской массы, на каждом шагу чувствовавшей невыносимый гнет военной муштры, воспитывает в ней глубокое недовольство и скрытую вражду против виновников этого гнета и олицетворяемого ими режима бесправия и произвола. Но, несмотря на эту ненависть к начальству, солдаты все же проникнуты чувством беспрекословного повиновения ему. Поэтому при известном стечении обстоятельств эта, в глубине всегда недовольная, но внешне покорная серая солдатская масса может быть легко использована представителями революционного офицерства, как боевой материал против существующего строя. В предвидении такого благоприятного момента, офицеры, члены военной организации, должны примером своей личной жизни и своим гуманным обращением с солдатами снискать себе их любовь и уважение, поднять свой моральный авторитет в их глазах на такую высоту, чтоб они повиновались их приказам не за страх только, но и за совесть. Тогда с полным основанием можно будет рассчитывать, что в момент народного взрыва солдаты, по призыву популярных и любимых своих командиров-революционеров, обратят свое оружие против врагов народа или по, крайней мере, откажутся стрелять в восставших.

Таким образом, основная задача военной организации состояла в подготовлении широких революционных кадров среди командного состава армии и в завоевании широких симпатий со стороны солдатской массы путем постоянного нравственного воздействия на нее со стороны членов организации.

Наконец, что касается упомянутого выше и, казалось бы, кардинальнейшего вопроса о самом «народном восстании», которым, по предположениям организации, должна была начаться революция, то на этот счет в организации царила полная неясность. Очевидно, предполагалось, что другие революционные организации, помимо военной, возьмут на себя подготовку организованного «народного восстания», если оно раньше не прорвется стихийным путем. Но, невидимому, осуществление этой основной задачи, хотя целиком и предоставленной другим революционным партиям, нашей организацией отодвигалось в столь далекое будущее, что она, как это мы видели выше, считала, по крайней мере на известной период времени, нецелесообразным и даже опасным вступать сними в какие-либо отношения, а тем более в организационные соглашения. Впрочем, как будет указано ниже, наша организация впоследствии отказалась от состояния политической и. организационной изоляции.

До сих пор я говорил об идеологической установке и политической позиции нашей организации. Посмотрим теперь, какими способами и методами действовала она при осуществлении своих целей. И здесь, как и в области идеологической, наша организация страдала отсутствием четкости и системы. Я уже упоминал, что какого-либо строго выработанного устава у военной организации не существовало. Как я узнал впоследствии, после более близкого знакомства с руководителями организации, одним из которых был Душевский, существовало какое-то руководящее ядро, строго законспирированное. Кроме Душевского и С. М. Ястребова, я встречался по делу еще с некоторыми офицерами из руководящей головки, имена которых я уже забыл. В чем собственно заключалась руководящая роль моих новых товарищей-офицеров, мне трудно было уразуметь; ибо, получив в свое заведывание юнкерский кружок, я начал и продолжал свою работу совершенно самостоятельно, ни от кого не получая каких-либо директив. И когда весною 1885 г. Душевский, уже произведенный в офицеры, явился ко мне однажды на квартиру вместе с товарищем С. М. Ястребовым, таким же, как и он, вновь испеченным артиллерийским офицером, одетые в новые, с иголочки военные мундиры, и об'явили мне, что отныне я принят в «полные» члены организации, я, хотя и был польщен присвоенным мне званием, впервые, однако, от них узнал об этом делении на «полных» и «неполных» членов. Да и впоследствии я, собственно, не ощутил никакой разницы в положении «неполного» и «полного» члена организации.

Работа моя, как и других членов организации, сводилась к установлению при помощи военных членов организации связей с военно-учебными заведениями столицы; в подготовке выходных дней для юнкеров, не имевших родственников, к которым они могли бы получать отпуск из училищ, носивших характер закрытых учебных заведений, и в подыскании подставных родственников; в образовании из выуживаемых таким образом из училищ юнкеров кружков; в ведении в этих кружках пропаганды путем чтения специально подобранной прогрессивной, радикальной экономической и политической литературы, преимущественно народнического направления, и отчасти литературы революционной, добывавшейся весьма нерегулярно, а также путем чтения рефератов и собеседований по злободневным вопросам текущей жизни. Много хлопот доставляли нам поиски подставных родственников и подходящих квартир для наших кружков, так как собирать юнкеров в обычных студенческих квартирах было бы крайне неудобно и не конспиративно. В такие квартиры мы шли только в самых крайних случаях; обыкновенно же мы искали квартир по преимуществу в семейных домах с буржуазной обстановкой.

Благодаря различным знакомствам, нам, студентам-пропагандистам, удалось установить довольно прочные связи с большинством столичных военных училищ: с Михайловским артиллерийским, с Константиновским пехотным, с Николаевским инженерным, с Павловским, с Морским, с некоторыми низшими военными училищами, и, наконец, исключительно через меня велись сношения с кронштадтским морским техническим училищем в лице его воспитанника Алексея Тыркова, брата известного народовольца Аркадия Владимировича Тыркова.

Руководителями кружков, по которым мы распределяли попадавшую под наше влияние военную учащуюся молодёжь, были исключите пит штатские люди—студенты различных высших учебных заведении Некоторые из этих кружководов, хотя и принадлежали сами к народовольческим кружкам, но в качестве пропагандистов в военной организации приспосабливались к специальным заданиям этой последней. Нельзя сказать, чтобы руководители военных кружков были связаны обязательной для всех их программой. Каждый вел свою работу по своему собственному разумению, без всякого контроля со стороны какого-либо руководящего органа. В общем же работа наша не имела строго революционного, агитационного характера, а шла главным образом по линии политико-просветительной.

Это направление нашей работы обусловливалось, по моему мнению, не только довольно мирным, в общем, характером программы военной организации, мыслившей себе революцию только, как музыку будущего, но и специфическим составом наших военных кружков.

Дело в том, что учащиеся военных училищ, 17—19-летние юноши, по уровню своего умственного развития, за немногими исключениями, стояли значительно ниже штатской учащейся молодежи соответствующего возраста. Умственно более квалифицированными были среди них только юнкера артиллерийского, инженерного и морского училищ. В массе же члены наших кружков являлись к нам с неясными и совершенно неоформленными устремлениями, с только просыпающейся потребностью познать окружающее, осмыслить свое отношение к нему и таким образом определить в будущем свою роль, как сознательных граждан, в борьбе между передовыми общественными силами и тем мощным аппаратом насилия и гнета, важнейшей составной частью которого они служили сами, как представители царской армии. Поэтому мы полагали необходимым прежде всего дать нашим питомцам общее представление о начатках политики и экономики вообще и экономическом и политическом строе России в частности. Материалом для нас служила легальная литература и журналистика. Читались рефераты руководителями кружков, и затем велись дискуссии по злободневным в то время вопросам — об общине, об артелях и других формах русского народного хозяйства, в которых мы видели здоровые элементы того социалистического общества, которое являлось нашим конечным идеалом. Что касается нелегальной литературы, то, как я уже указывал, мы с трудом ее добывали и поэтому с жадностью хватались за каждую нелегальную книжку и брошюрку, независимо от их направления.

Обыкновенно члены наших кружков принадлежали к последнему или последним двум курсам училищ. Перед выпуском их из училищ кружководы останавливались особенно подробно на роли армии, как орудия политического угнетения трудящихся и самой мощной опоры существующего государственного строя.

Затем, по окончании училищ, наши питомцы, произведенные уже в офицеры, блиставшие серебром и золотом своих погонов на новеньких мундирах, с саблями и шашками через плечо, или изящными кортиками на поясах, получали от нас последнее, так сказать, революционное напутствие, перед отправкою их в различные провинциальные полки, куда они получали назначение. С этой целью мы устраивали ряд довольно многолюдных собраний, состоявших из руководителей организации и молодых офицеров, где мы раз'ясняли, в духе нашей программы, характер и задачи той культурно-политической работы, которую они призваны были выполнять на местах в своих войсковых частях в качестве членов военной организации. Эти собрания, куда сходились наши выпускные офицеры всех родов оружия, в числе до 20—30 человек, производили на нас довольно сильное, импозантное впечатление. Зрелище организованных групп офицеров-революционеров будило в нас самые радужные надежды и гордое сознание при мысли об участии в работе по созданию той мощной силы, которая, по нашему представлению, должна была явиться единственным залогом победы будущего революционного восстания.

Скоро, однако, сравнительно спокойное и мирное течение нашей работы приняло несколько иное направление. 1884 год, к которому относятся мои сношения с первыми представителями новой военной организации, можно назвать подготовительным периодом в ее истории. При этом необходимо отметить, что инициаторы организации, каковыми для меня были Душевский и его товарищи, вскоре выпущенные офицерами, остались совершенно в стороне от нашей работы последующего периода. Никаких связей с нашими позднейшими кружками у них не сохранилось; они настолько оторвались от нашей работы, что после разгрома нашей организации в 1886 г., когда все члены как в центре, так и успевшие раз'ехаться по провинциям, были арестованы, они в число последних не попали. Некоторые из них впоследствии были преданы суду по делу С. М. Гинзбург.

С вхождением в наши военные кружки группы воспитанников С.-Петербургского военно-морского училища, возглавляемой Н. Н. Шелгуновым (сыном известного радикального публициста и политического деятеля Н. В. Шелгунова), начался период более оживленной работы нашей организации. Увеличилось число наших кружков, усилился также приток представителей революционного студенчества, выступавших в качестве пропагандистов: самая работа в кружках меняла свой прежний, преимущественно политико-просветительный характер, приобретая все более заметный общий революционный уклон. Несколько позднее у нас появилась даже рукописная программа нашей организации. Оставшись в общем верной принципам, положенным в основу нашей военной организации в самом начале ее существования, новая программа имела однако то существенное отличие от прежней, что она решительно отказалась от первоначальной своей позиции «блестящего одиночества», о которой говорилось выше. Сохраняя самостоятельность военно-революционной организации, как организации, имеющей свои специальные, чрезвычайно важные задач л и действующей в специфической обстановке своеобразной среды, новая программа однако считала необходимым, в интересах общего дела, координировать свою работу с работою той из революционных партий, которая была нам ближе по своему направлению. К моменту (1885—86 г.), когда в нашей организации обнаружилась указанная тенденция, партия «Н. В.» после разгрома лопатинской и южной организации была уже близка почти к полной ликвидации; организации же социал-демократические лишь зарождались и начинали свою жизнь. И вот, когда нам пришлось сделать выбор между этими двумя направлениями в русском революционном движении: народническим и социал-демократическим, в нашей среде нашлись сторонники и того, и другого течения. Начались споры, принимавшие порой довольно острый характер и приведшие в конце концов к формальному расколу. Огромное большинство нашей организации, частью по мотивам, которые приводились в самом начале в оправдание сугубо-конспиративного характера нашей деятельности, частью по соображениям, вытекавшим из оценки социал-демократической организации, целиком ориентирующейся на массовое рабочее движение, которое в будущем должно привести к массовому вооруженному восстанию, высказалось за сближение с социал-демократией. И это было вполне логично, если принять во внимание, что наша организация имела своей основной задачей революционизирование армии с целью обеспечить будущему народному восстанию ее активную поддержку или, по крайней мере, ее моральное сочувствие. Раз социал-демократическая партия оценивалась нами, как партия, организующая в конечном итоге своей работы массовое вооруженное восстание, то именно с ней наша организация, сохраняя свою организационную самостоятельность, и должна была координировать свою работу. Противники социал-демократического уклона, верившие еще в возможность возрождения народовольческой организации, хотели, очевидно, создать из нашей организации смену прежней военной организации, существовавшей при партии «Народной Воли». В этом споре большинство нашей организации пошло за сторонниками сближения с социал-демократами, уже образовавшими к тому времени свою группу (группа Благоева) и выпустившими свой печатный орган—газету «Рабочий». Особенно горячим сторонником сближения с социал-демократами был Шелгунов с его группой моряков, а вместе с ним, кроме пишущего эти строки, новую позицию отстаивали братья А. М. и П. М. Редько, студенты технологического института, а также упомянутый выше Тырков, который с нашей организацией был связан через меня.

К числу наших противников принадлежали товарищи, игравшие довольно видную роль в нашей организации: Л- Ф. Раевский,— студент университета, Н. Н. Слепцова—слушательница Рождественских курсов, Д. Бруевич—офицер гвардейского полка. К той же группе принадлежала София Михайловна Гинзбург, заточенная в 1890 г. в Шлиссельбургскую крепость, после осуждения ее по упомянутому мною выше делу, и покончившая в крепости самоубийством. С. М. Гинсбург с самого начала принимала очень деятельное участие в нашей организации, ведя занятия в юнкерских кружках, привлекая радикальных литераторов и ученых к составлению специальных программ для наших занятий в этих кружках. Так, ей удалось привлечь к этому делу известного публициста С. Н. Южакова, составившего для нас программу занятий по социологии; молодого приват-доцента университета — Судейкина, согласившегося руководить нашими занятиями по политической экономии; В. И. Семевского, в то время весьма популярного среди студентов опального историка русского крестьянства, который нам давал руководящие указания, снабжал программами и литературой по изучению русской истории, и некоторых других представителей нашей радикальной журналистики и литературы.

Переговоры, которые у нас велись по поводу возникших разногласий между сторонниками двух различных партийно-политических направлений, приняли вскоре столь острый характер, что раскол сделался неизбежным. И когда, наконец, он стал совершившимся фактом, обе группы прежней единой военной организации окончательно разошлись, и каждая пошла своей особой дорогой.

Наша группа сторонников сближения с социал-демократической организацией, познакомившись с ее представителями, решила для осуществления своего плана войти в переговоры с ними для установления формального соглашения относительно возможных между нами взаимоотношений и относительно координирования действий, при условии автономного существования каждой из договаривающихся групп.

Эти переговоры состоялись в одном из помещений Академии Наук, кажется, в квартире одного из служащих Академии. В переговорах с социал-демократами от военной организации были делегированы Шелгунов и я. Я не могу теперь припомнить содержания наших переговоров. Во всяком случае, они ни к каким положительным результатам не привели; вторично мы для этих переговоров «не собирались. Это можно об'яснить отчасти некоторым ослаблением нашей работы после совершившегося раскола, а отчасти последовавшим вскоре полным разгромом нашей организации.

Лично меня работа в нашей военной организации, которая, как я уже отметил, носила в значительной мере культурно-просветительный характер, в последний период не вполне удовлетворяла. Вот почему, познакомившись через С. М. Залкинда, работавшего короткое время в качестве пропагандиста в наших военных кружках, с кружком «Народной Воли», я охотно принял сделанное мне его членами предложение взять на себя роль пропагандиста среди рабочих за Нарвской заставой. Эта новая обязанность, возложенная на меня, как нельзя более соответствовала моим революционным запросам и устремлениям, и я с большим усердием выполнял ее в течение 1885 — 86 г., регулярно, каждую неделю, посещая порученный мне рабочий кружок в 8—10 человек. Эта работа меня так увлекла, что я иногда даже манкировал своими обязанностями члена военной организации, которая—увы!—уже близилась к своему концу.

Просуществовав около трех лет, наша военная организация пропустила через свои кружки около сотни офицеров. Тем не менее, вследствие отсутствия прочной организационной связи между ними и центром, мы не могли создать на местах в тех войсковых частях, куда наши офицеры посылались на службу, никаких сколько-нибудь серьезных опорных революционных пунктов. Не осталось поэтому и никакого прочного следа от нашей организации после ее разгрома.

Процесс, который был создан после краха военной организации и на котором фигурировали исключительно военные в числе 17—18 человек (Шелгунов, Черневский, Бруевич, Хлодовский, Маурер и др.), закончился суровыми приговорами (каторга и поселение), которые однако, в виду выраженного, как видно в официальном судебном приговоре, подсудимыми раскаяния, были заменены разжалованием в солдаты с правом выслуги в офицерские чины через разные сроки. Очень многие из арестованных юнкеров были в административном порядке разосланы в качестве рядовых по полкам.

Что касается штатской публики, студентов-пропагандистов, то с ними расправились административным порядком, сослав в Восточную Сибирь, в Якутскую область на 5 лет М. А. Брагинского, М. В. Брамсона, на 4 года — С. М. Залкинда (ныне покойного), на 3 года—Г. А. Гроссмана; в Иркутскую губернию—Л. Ф. Гаевского на 5 лет, А. А. Шухта на 4 года; в Западн. Сибирь — А. М. Редько—на 5 лет, П. М. Редько—на 4 года, Никонова—на 4 года. Н. Н. Слепцова (ныне работает в качестве научной сотрудницы в Институте Карла Маркса и Энгельса) избежала ареста, вовремя скрывшись: она выехaлa еще до провала организации за границу. Остались также на свободе Душевский, Ястребов, С. М. Гинсбург, Тырков и еще некоторые другие из участников нашей организации, имена которых остались в то время жандармерии неизвестными.

Имя Тыркова сделалось известным жандармерии. Каким путем было обнаружено его имя, из документов не видно. Однако, как передавал мне живущий ныне в Москве брат Алексея Тыркова, последний оставался на свободе до своей смерти и аресту не подвергался.