Глубокая разведка
Николай Клеточников против III Отделения

Для полного успеха в сражении против шпионов и информаторов,
необходимо организовать службу контршпионажа
или контрразведки.

К.Маригелла

А.П.Прибылева-Корба: "В Петербург Клеточников приехал в конце 1878 года из Симферополя, где занимал второстепенную должность в окружном суде.
Перед отъездом в Петербург Н. В. Клеточников пережил какую-то личную драму. В чем она заключалась, он не говорил никому, вследствие чего, естественно, никто  в разговорах с Клеточниковым не касался этой темы. Страдания Николая Васильевича были так сильны, что он решился на самоубийство. И однако, политические события в Петербурге 1878 года: процесс 193-х пропагандистов, выстрел В. И. Засулич и ее оправдание судом присяжных, убийство жандармского генерала Мезенцова  — все это взволновало Клеточникова до такой степени, что он решил вместо самоубийства предложить революционерам свои услуги для совершения террористического акта.

С этой целью он приехал в Петербург, где у него были две знакомые землячки, учившиеся на высших женских курсах. Через них А. Д. Михайлов получил первые сведения о Клеточникове. С другой стороны, через нескольких петербургских студентов А. Д. узнал о существовании в Петербурге некой Анны Петровны Кутузовой, содержательницы меблированных комнат, которая не раз являлась причиной арестов, если неопытный юноша попадал под ее гостеприимный кров. Пострадавшим удалось узнать, что Кутузова состоит в родстве с одним из служащих в III отделении и этому родстиеппику сообщает о неосторожных учащихся, не умеющих скрыть свои антиправительственные настроения. Пострадавшие от доносов Кутузовой передавали еще одну подробность, характерную для этой особы, а именно: Кутузова очень любила играть в карты и бывала в восторге, если ей удавалось обыграть партнера на несколько рублей.

Созидательный ум А. Д. Михайлова из всех эти отрывочных данных сумел построить свой знаменитый план о помещении Клеточникова в III отделение при помощи Кутузовой.

Разумеется, на первое свидание с Клеточниковым А. Дм. шел не с целью предложить ему поступить на службу в III отделение. Ему предстояло познакомиться с человеком, с которым придется вести трудную и сложную работу, им же самим изобретенную. Отсюда ясно, какое огромное значение имело это свидание для А. Д. Михайлова. Оно решало вопрос: годится ли Клеточников для роли, которую Михайлов в своих соображениях ему предназначал, или нет.

С своей стороны Н. В. Клеточников напрягал свое воображение, чтобы представить себе образ человека, которого он сейчас увидит. Как он отнесется к его проекту умереть на террористическом акте? Как он вообще отнесется к провинциалу, приехавшему в Петербург для мало известной ему самому цели! И что может выйти из этого хорошего?

Но они увиделись, и с обеих сторон исчезла тревога. На лицах обоих появилось выражение взаимного понимания и взаимной высокой оценки. В наружности Клеточникова бросались в глаза две черты. Прежде всего, это был настоящий русский интеллигент, для которого умственный труд является обычным занятием. Вторая черта указывала на отсутствие у Клеточникова низких страстей и наклонностей. Таков был Клеточников, и таким определил его с первого взгляда Ал. Дм. Михайлов.

На следующих свиданиях Михайлов знакомил Клеточникова с основными взглядами партии «Земля и воля», с ее деятельностью, а также с некоторыми террористическими фактами, тогда же совершенными.

За это время Клеточников испытал на себе притягательную силу большого характера и стальной воли Александра Дмитриевича. Он почувствовал, что узы его дружбы притягивают его к этому человеку, так мало похожему на обыкновенных людей, встречавшихся ему до того времени, и он стал считать большим счастьем знакомство с А. Д. Михайловым.

Когда последний предложил Клеточникову поступить в III отделение при помощи Кутузовой и сообщил ему план, как завоевать благосклонность этой дамы, то первое впечатление, испытанное Клеточниковым, был испуг.

— Нет! — воскликнул он.— Это невозможно! В это вместилище сыска и чтения в сердцах! Да они прочтут на моем лице, что я поступаю к ним на службу с обманною целью!

Так реагировал Клеточников на предложение Александра Дмитриевича, которому пришлось довольно долго рассеивать страхи своего нового друга.

— Не забудьте,— говорил Александр Дмитриевич,— что эти люди очень ограниченны! У них хватает ума, чтобы сажать людей в тюрьмы. Но никогда им не додуматься, что человек к ним подослан нелегальной организацией, и к тому же рекомендованный родственницей одного из их служащих. В этом вы можете быть совершенно уверены, иначе мы не предложили бы вам вступить в эту берлогу.

Так успокаивал он Клеточникова, однако последний продолжал колебаться.

— Допустим,— говорил он,— что они меня примут и будут считать за обыкновенного «служащего», но как поручиться за будущее? Может случиться несчастье, которое подведет меня, раскроет мои карты. Они узнают, что я их обманывал, что я подослан их врагами, на пользу которых я работал у них. Тогда расправа со мной будет короткая! Они растопчут меня своими ногами, обутыми в жандармские сапоги! Подумать о такой смерти страшно, мой дорогой друг! — говорил Клеточников.

Оба замолчали. А. Д. Михайлов ждал, чтобы припадок отчаяния прошел у Клеточникова. Когда последний несколько успокоился, А. Д. сказал.

— Не думайте, однако, что мы пошлем вас на убой. Видите ли, существует целая наука, выработанная радикалами последнего времени. Эта наука учит осторожности и  называется «конспирацией». Ни в каком случае мы вас не пустим к стан людоедам, не снабдив вас всеми знаниями, которые необходимы, чтобы спокойно играть ту роль, которую мы вам предлагаем.

Понемногу Клеточников успокоился и в то же свидании задал такой вопрос:

— Будут ли члены организации иметь что-нибудь против того, если в случае непредвиденного ареста я на допросе скажу, что работал для них за деньги? Я ведь знаю этих субъектов,— продолжал Клеточников.— Непосредственно сам я не работал с ними, но наблюдал их в то время, когда служил в окружном суде. Я видел их алчность к деньгам. Они не только наживались сами, где могли, но и ценили это качество в других. Я и думаю, что такой их склонностью можно воспользоваться в нидах самозащиты. Если при неожиданном аресте я скажу им, что действовал из корыстных видов и за свои услуги получал от революционеров хорошую плату, это будет для них вполне вразумительно. Они не набросятся на меня, как дикие звери, но арестуют и передадут судебной власти, а это не так уже страшно.

С этой аргументацией согласился А. Д. Михайлов, имея в виду, что Клеточников не был членом революционной партии и говорил в качестве частного лица. Свое решение на поступление в III отделение Н. В. Клеточников принял после того, как ему было дано согласие на его отказ от этой службы в том случае, если от него потребуют участия в сыске или совершения предательства.

Денежный вопрос в течение службы Н. В. Клеточникова в III отделении, а с весны 1880 года, после закрытия III отделения, в Департаменте полиции до дня ареста Клеточникова ставился и разрешался несколько раз."

Н.Клеточников :"Я боюсь самосуда. Смерть мне не страшна, но погибнуть варварски, без огласки, было бы противно. Если же в деле будут замешаны деньги, власти наверняка возьмутся чинить надо мной расправу в судебном порядке."

А.П.Прибылева-Корба: "5 или 6 декабря 1878 года Клеточников переехал в меблированные комнаты Кутузовой, где по вечерам происходила карточная игра. Ввиду того что будущий успех Н. В. Клеточникова основывался на его проигрышах корыстолюбивой хозяйке, то естественно, что их оплачивал Ал. Дм. Михайлов из сумм «Земли и воли». В течение месяца он передал Клеточникову около 300 рублей. Зато Кутузова была совсем очарована своим жильцом. Поведения он был самого скромного, вежлив, как хорошо воспитанный человек, и, в довершение всего, проигрывал хозяйке порядочное количество денег.

И так как добрый и благовоспитанный жилец впадал иногда в уныние и жаловался на свою судьбу, не посылающую ему хорошего места, то сердобольная женщина принимала эти жалобы к сердцу и предложила Николаю Васильевичу свою рекомендацию к ее родственнику Кириллову, служащему в III отделении. Словом, все шло, как рассчитывал А. Д. Михайлов. Постоялец Кутузовой был очень тронут любезностью хозяйки и от волнения в этот вечер проиграл ей несколькими рублями больше, чем обыкновенно.

Со своей стороны Кириллов был доволен, когда с рекомендацией Кутузовой к нему явился солидный человек средних лет, университетского образования, служивший прежде в окружном суде. Однако, хотя все преимущества были на стороне Клеточникова, традиции III отделения заставили Кириллова назначить тщательное расследование об искателе места в «почетном» учреждении. Справки наводились довольно долго, и только 25 января 1879 года Николай Васильевич был водворен на службу в III отделение, в канцелярию, которой заведовал Кириллов."

А.П.Кутузова: „..Я сначала советовала ему обратиться в разные учреждения, а затем объявила, что у меня есть в III Отделении собственной его величества канцелярии знакомый чиновник, которому я могу его рекомендовать, но не знаю, пожелает ли он там служить"

Г.Кириллов: "Клеточников при первом свидании не произвел... впечатления человека, способного к агентурной деятельности, но, после напоминания А.П.Кутузовой, я предложил ему стараться войти в знакомство с учащейся молодежью и сообщать сведения, которые указывали бы на преступные проявления...
Клеточникову, как и всем другим, я давал некоторые указания относительно порядка его действий, обещав его не торопить, в случае успешной деятельности улучшить его материальное положение, а в отношении посещений меня предложил приходить только тогда, когда встретилось бы что-либо интересное для сообщений. 
..Клеточников, являлся ко мне весьма редко, но никаких сведений существенных не приносил, ссылаясь на различные затруднения в приискании и сближении с такими лицами, от которых он мог бы заимствовать интересные для меня данные".

А.П.Прибылева-Корба: "Однако служба его устроилась так, что все время, т.-е. целых два года (1879 и 1880 гг.), он работал в канцелярии. Ему доверяли переписку секретных бумаг, и в его ведении находились шкафы, в которых хранились тайные документы. Ему поручали переписку их в виду его красивого почерка. В начале его службы его принял столоначальник Кирилов, и скоро Клеточников был назначен помощником делопроизводителя. В начале 1880 г. III Отделение было переименовано в Департамент государственной полиции, и Клеточников был принят в новом учреждении на должность, которую занимал раньше в III Отделении; в ней он оставался до конца своей службы, т.-е. вплоть до своего ареста.

Окончательно положение Клеточникова в отделении Кириллова решил его прекрасный почерк, ввиду которого Н. В. был назначен переписчиком в канцелярию и в первый же день службы в свое распоряжение получил стол с ящиками, запиравшимися на ключи. Назначение в канцелярию в значительной степени успокоило Клеточникова, так как исключало возможность предложения участвовать в сыске. Назначение переписчиком имело и другую выгодную сторону. Клеточникову давались для переписки важнейшие бумаги. Таким образом он узнавал многое, что оставалось неизвестным его сослуживцам. Ему вручали для хранения наиболее важные секретные бумаги и ключи от хранилищ этих документов. Он и хранил их тщательно, но пользовался этими ключами для получения интересных секретных бумаг в те часы, когда он один оставался в канцелярии под предлогом, что ему тоскливо сидеть у себя в комнате в одиночестве и два лишних часа, проводимые им за работой, помогают ему сокращать тоску одиночества. В эти тихие часы, когда никто не мешал ему работать, он перечитывал, делал заметки и выписки, которые на свиданиях передавал Ал. Михайлову."

Г.Кириллов: "Клеточников  производил впечатление человека, не только не подозрительного для выдачи каких-либо тайн, а, напротив, вполне пригодного для их сохранения.

...От времени до времени получались сведения о жизни его на квартире, причем оказывалось, что ночи он никогда вне квартиры не проводит, а при посылке за ним по вечерам для каких-нибудь экстренных занятий хотя и были случаи, что посланный его не заставал, но затем каждый раз случалось, что Клеточников несколько времени спустя приходил, объясняя свое отсутствие из квартиры нахождением в кухмистерской или на прогулке, так как он человек одинокий. На квартире же его отзывались о нем с самой отличной стороны, в том отношении, что не замечается никакого участия его в компании посторонних лиц. ...Ни разу не доходили слухи не только о неблагонадежности Клеточникова или подозрительности его, но даже и о том, чтобы он и жизнь его представлялись загадочными.
Чиновник III Отделения Вольф докладывал об одиночестве Клеточникова и о такой его нужде, что не на что пригласить было врача.

...Ему давались в переписку совершенно секретные записки и бумаги, к числу которых принадлежали списки лиц, замеченных по неблагонадежности, и у которых предполагались обыски, и шифрованные документы".

Цветков, чиновник III Отделения: "...Клеточников относился усердно к своим обязанностям, а потому и располагал в свою пользу.
..В экспедиции от него было трудно что-либо скрыть, и тем более, что он занимался в секретной части. В круг ведения третьей экспедиции входили вообще все дела политического характера."

Из материалов "процесса 20-ти":"Такое служебное положение Клеточникова, свойство его занятий и особое доверие его непосредственного начальника открыли ему свободный доступ ко всем наиболее секретным делам и распоряжениям по отношению к обнаружению и преследованию государственных преступлений и лиц, в них обвиняемых. Так, он составлял или переписывал секретные записки о результатах агентурных наблюдений, шифровал и дешифровал секретные телеграммы, вел переписку о лицах, содержавшихся в С.-Петербургской крепости и проч. Поэтому обвиняемый был посвящен во все политические розыски, производившиеся не только в С.-Петербурге, но и вообще во всей империи. Все полученные таким образом сведения он своевременно передавал Михайлову, сообщал ему, за кем именно учреждено секретное наблюдение, предупреждал заранее о предположенных обысках, объявлял имена всех агентов и вообще открывал Михайлову все секретные данные, сосредоточенные в 3-й экспедиции III отделения."

Н. Клеточников: „На обязанности моей, по службе лежало: с марта 1879 г. по май 1880 г., когда я занимался в отделении агентуры, переписка агентурных записок, а последние три месяца и исправление черновых, составление из агентурных сведений разных годов справок о лицах, заподозренных в политической неблагонадежности, составление из годовых алфавитов одного общего за 10 лет; переписка бумаг 3-й экспедиции, которые стали от времени до времени присылаться с октября, т.- е. с переходом в 3-ю экспедицию г. Кирилова, и вообще я должен был исполнять все поручения Кирилова и Гусева, которые, впрочем, не выходили из круга упомянутых предметов. С переводом меня, в 3-ю экспедицию, в помощь старшему помощнику г. Цветкову, с мая по декабрь 1880 года, я, по поручению Цветкова, занимался ведением денежной ведомости, изготовлением ордеров, ведением алфавита перлюстраций, перепискою бумаг по перлюстрациям, представлением в Верховную Распорядительную Комиссию двухнедельных списков арестованным в крепости и доме корпуса жандармов, перепискою с комендантом крепости о свиданиях с арестантами и составлением бумаг по разным предметам, которые поручались Цветкову г. Кириловым, а также приведением старых секретных дел по перлюстрациям в порядок, и последние два месяца записыванием в алфавит фотографических карточек и изготовлением к отсылке карточек бродяг.

Приводил также в порядок и крепостные дела за прежние годы. Составлял и переписывал бумаги о приеме лиц в Охранную стражу, переписывал бумаги о высылке партий арестантов; по поручению Кирилова несколько дней в августе занимался шифровкою телеграмм. С декабря 1880 г., с переходом Цветкова в 1-ю экспедицию, я уже самостоятельно заведывал перлюстрациями, составлением, по поручению г. Кирилова, разного рода бумаг и распределением бумаг для переписки между переписчиками.
В крепостных делах за прежние годы заключались сведения о содержащихся в крепости, в том числе и о содержащихся в Алексеевской равелине, кажется по 1879 год. Из тех сведений, которые я мог получить в III Отделении и сообщал социалистам, последние особенно интересовались сведениями об агентах, о лицах, состоящих под секретным надзором, и о предстоящих обысках и арестах. Все сведения, интересные для социалистов, я сообщал им изустно, копий же бумаг я не сообщал, кроме копии циркулярного письма бывшего Управляющего г. Шмита к начальникам жандармских управлений о том, что с учреждением Верховной Распорядительной Комиссии их деятельность ни в чем не изменяется, а также сообщил списки лиц, оговоренных Веледницким и Андриевскою.

На моей обязанности, за время с мая по декабрь 1880 г., лежало исполнение всех поручений гг. Кирилова и Цветкова. На моих руках находились ключи от шкафов с перлюстрациями (эти ключи я оставлял на ночь в журнале), ключ от сундучка с несколькими секретными бумагами, ключ от стола, у которого я занимался, а последний месяц ключ от шкафа с запрещенными книгами. Эти три ключа отобраны у меня при обыске. В моем распоряжении был ключ от шкафа с книгами для крепостных арестантов, так как на обязанности моей с декабря 1880 г. лежало также приобретение книг для названных арестантов и отсылка их в крепость. Ключ этот у меня хранился в шкафу с перлюстрациями. Кроме того, в случае надобности я мог пользоваться и ключами от шкафов с делами, в чем, впрочем, надобности не представлялось, так как нужные дела я получал от журналиста или доставал при нем дела из шкафов сам."

Полковник В.Д.Новицкий: "Государь император очень интересовался перлюстрацией писем, которые каждодневно препровождались министром внутренних дел Тимашевым в особом портфеле, на секретный замок запираемом, ...некоторые тотчас же сжигал в камине, на других собственноручно излагал заметки и резолюции и вручал их шефу для соответствующих сведений и распоряжений по ним секретного свойства".

А. Е.Тимашев, III отделение: "...Перлюстрация как способ надзора разумно употребленный […] приносит несомненную пользу, не как повод для обвинения, но как средство для укрепления убеждения в виновности одних и невинности других."

А.В.Головнин: "Чрез перлюстрацию правители получают ложные сведения и действия свои на ложных данных основывают. Чем менее употребляют это орудие, тем менее зла; чем более к нему прибегают, тем зла более."

В.А.Гусев, непосредственный начальник Клеточникова : ..."Несколько раз говорил Кирилову о необходимости дальнейшего поощрения Клеточникова не только прибавкою содержания, но и зачислением его в число канцелярских служителей III Отделения".

В сентябре 1879 г. Клеточников подал прошение, и 12 октября состоялся приказ о зачислении его в штат III Отделения чиновником для письма. В апреле 1880 г. Клеточников получил орден св. Станислава третьей степени, а в мае был переведен в секретную часть, которою заведывал чиновник Цветков. Когда же в декабре 1880 г. Цветков перешел в первое делопроизводство тогда уже преобразованного в Департамент полиции III Отделения, то он дела секретной части, „согласно приказания, передал в полное заведывание Клеточникову".

В.К.Плеве: "Он имел на хранении все самые секретные сведения и документы».

А.П.Прибылева-Корба: "С этого времени Клеточников стал получать сравнительно с начальным довольно большое жалованье, во всяком случае превосходившее его скромные потребности. А. Д. Михайлов передавал однажды в собрании Исполнительного комитет, с какой чисто юношеской радостью Клеточников передал ему первые 50 руб., которые сэкономил на жалованье. .Это приводило его в неописуемый восторг.

Кириллов требовал от своих служащих, чтобы они являлись на службу в сюртуках, притом шитых у одного из лучших портных Петербурга, а так как все служащие, кроме Клеточникова, были семейные люди и им не по силам было оплачивать эту прихоть Кириллова, то он выдавал изредка своим служащим пособия на обзааведение черными парами. Клеточников не исключался при раздаче этих добавочных денег. Но он умел носить свое платье с большой аккуратностью, имея всегда вид, будто одет в обновах, и таким образом мог экономить также па этих добавочных получках. Эта экономия обычно шла через Михайлова на нужды революционной партии."

В.Н.Фигнер: "...Клеточников — для целости нашей организации человек совершенно неоценимый: в течение двух лет он отражал удары, направленные правительством против нас, и был охраной нашей безопасности извне, как Александр Михайлов заботился о ней внутри. Мы берегли его самым тщательным образом, окружая каждый шаг строжайшей конспирацией. Для сношений с ним было назначено одно постоянное лицо, вполне легальное — сестра Марии Николаевны Ошаниной, Наталья Николаевна Оловенникова, ради этой цели совершенно отстраненная от всякой революционной деятельности. Только на ее квартиру и ни к кому другому из нас Клеточников должен был ходить для передачи всех сведений, полезных для партии: о предполагаемых обысках, арестах и розысках; о шпионах и всех предположениях III отделения, проходивших через его руки в канцелярии этого отделения.

Почему этот порядок был нарушен и вместо легальной квартиры Оловенниковой Клеточников стал посещать нелегально Баранникова, который принимал участие во всех опасных сношениях и предприятиях, — я не знаю, но это нарушение тем более странно, что Клеточников был очень близорук и не мог видеть знаков безопасности, которые всегда ставились у нас на квартире. Вероятно, вследствие этого он и попал в засаду, оставленную в комнате Баранникова. После суда над 20-ю народовольцами Клеточников погиб в равелине от истощения.

Любопытно, как Клеточников попал в делопроизводители III... Приехав в Петербург из Крыма, он предложил комитету свои услуги, заявив, что будет исполнять какую угодно работу. Но, как для новоприбывшего, трудно было найти сейчас же что-нибудь подходящее к его способностям и характеру. Некоторое время ему пришлось томиться в бездействии. Между тем, около этого времени частые обыски у курсисток, нанимавших комнаты у акушерки А. Кутузовой, заставляли думать, что она состоит агентом тайной полиции. В виду этого Ал. Михайлов предложил Клеточникову поселиться у Кутузовой и, войдя в доверие, самому поступить в III отделение. Клеточников так и сделал. Как квартирант, он заходил к ней поиграть в карты и, чтоб расположить к себе, проигрывал ей, по совету Комитета, небольшие суммы. Познакомившись и узнав, что он ищет места, Кутузова, сначала в неясных выражениях, а потом откровенно, рассказала ему о своих связях в III отделении и предложила устроить его в этом учреждении. Так Клеточников попал в самое пекло тайного политического розыска. Он был сделан делопроизводителем, и через его руки проходили все бумаги о мероприятиях III отделения: приказы об арестах, обысках, списки провокаторов и шпионов, распоряжения о слежке и т. д. Краткий перечень всего этого Клеточников передавал лицу, назначенному Комитетом специально для этого. Невозможно перечесть все услуги, которые оказывались партии этими ценными сообщениями. Так, между прочим, он предупредил нас осенью 1879 г. о готовящихся массовых обысках, между которыми был обыск и у присяжного поверенного Бардовского, одного из самых преданных, даровитых защитников на политических процессах того времени..."

Л.А.Тихомиров:"С Михайловым они сошлись крайне дружески, любили друг друга, особенно Клеточников, прямо благоговел перед Михайловым".

В.Н.Фигнер: "Для предотвращения государственных опасностей была нужна тайная полиция, правительственное золото создавало толпу шпионов; они вербовались во всех слоях населения, между ними были генералы и баронессы, офицеры и адвокаты, журналисты и врачи, девочки 14 лет, а в Симферополе, в жандармском управлении, вовлекли в шпионство и предлагали денежное вознаграждение гимназисту — мальчику 11 лет. Известно, что нет страсти более сильной и ведущей к более низким преступлениям, чем страсть к золоту.

«Черная книга» русской монархии, раскрытая Клеточникову, навсегда останется грязным пятном нравов того времени. Молодые женщины употребляли чары красоты и молодости для вовлечения и предательства; шпионы являлись инициаторами, организаторами и двигателями революционного дела; Рачковский в Петербурге, Рейнштейн в Москве, Забрамский в Киеве — вот герои правительственного лагеря, блиставшие на тогдашнем горизонте. Удачный донос, вероломнейшее предательство, ловкий подвох при следствии, как средство вырвать признание, создание ценой благосостояния десятков лиц грандиозного процесса путем самых искусственных натяжек, — вот что давало денежную премию или повышение по службе. К этому присоединилось вовлечение слабых в отступничество. Отмена наказания, забвение прошлого, деньги и свобода — все служило средствами обольщения (Веледницкий, Пиотровский, Курицын, Меркулов и др.). Этим наносился нам, революционерам, глубочайший нравственный удар, который колебал веру в людей. Не так больно было потерять свободу, как бывшего товарища, ради которого вы были готовы рисковать собой, которому вы доверяли, которого вы оберегали и которому оказывали всевозможные братские услуги, увидать рядом с жандармами, чтобы задержать вас, и услышать циничные слова: «Что, не ожидали?»

Но настоящая нравственная язва распространялась и другим, еще более губительным путем: наши ряды хотели расстроить возбуждением недоверия друг к другу; шпионскими проделками и полицейскими штуками старались набросить тень подозрения на некоторых товарищей, шедших с нами рука об руку; необдуманность и неосторожность одних, случайное стечение обстоятельств, подстроенных рукою сыщика, против других, служили средством заронить в революционном товариществе мрачную мысль о продажности и предательстве его членов; политика состояла в том, чтобы создать положение, когда брат восстанет на брата. И в самом деле, мы были недалеки от того времени, когда наши руки могли обагриться кровью, быть может, столь же невинной, как кровь Иванова, пролитая Нечаевым."

К. Леонтьев: "Теперь пора уже перестать придавать слову донос то уничижительное значение,  которое приучил нас придавать ему либерализм"

Н. Клеточников: "Я возьму громадный процент, если скажу, что из ста доносов один оказывается верным. А между тем почти все эти доносы влекли за собой арест, а потом и ссылку."

В.Д.Новицкий: «Корпус жандармов представляет из себя сильно сплоченную, компактную массу консервативного направления и убеждения людей, преданных беззаветно государю императору, охраняющих престол, государственный и общественный строй».

Из тетрадей Клеточникова: "«Тетрадь 5. 1879 г. 20 июня. «...» Если другого Рачковского нет, значит, начальство хитрит, заставляя следить за своим же агентом. ...>> Петр Иванович Рачковский (Мал[ая] Итальянская], д. № 17) внесен в список неблагонамеренных людей. Неизвестно, кого хотят этим морочить. <<...>> 23-25 июня. «...» Рачковскому III отделение, должно, не доверяет: в Вильно нач[альнику] жандарм[ского] управления 23 июня послана телеграмма: "В Вильно отправляется состоящий при министре] юст[иции] Рачковский и остановится в д[оме] Трахтенберга у члена соединенной палаты Недзельского. Учредить секрет[ное] наблюдение за ним и за лицами, с которыми он будет находиться] в сношениях. Если он выедет куда, то передайте эту телеграм[му] по принадлежности". <<...>> 30 июня— 2 июля. «...» Рачковскому в Вильно послано жалованье на имя Недзельского, у котор[ого] он остановился. "..." 3-5 июля. «...» Рачковский пишет, что его стесняет учрежденный над ним надзор, который производится виленскими жандармами и полицейскими властями крайне неловко: жандармы ходят за ним следом, а частный пристав заходит к Недзельскому — удостовериться, не укрывает ли Недзельский политических преступников, и даже подбить его на это, а затем и накрыть и укрываемых и укрывателя; теперь Недзельский вследствие таких неловких действий полиции и жандармерии трусит и не решается на укрывательство преступников.

«5-9 июля. "..." Содержание длинного письма Рачковского, в котором он как бы исповедывается перед новым своим начальством: служил он прежде в Одессе, там еще юношей он женился на бедной девушке, первое время жили в любви и согласии, но потом жене наскучила бедность, она завела себе любовника, и Рачковский должен был бросить ее, хотя не переставал любить ее и даже опять хотел сойтись, но узнал, что жена насмехается над его любовью и намерением сойтись, тогда он с отчаяния стал пьянствовать, чтобы заглушить горе, и уехал из Одессы. После, кажется в Петербурге, он сошелся с девушкой, которая сильно влюбилась в него, с нею он ездил в Архангельскую губ., где выдавал ее за свою жену, теперь она с двумя детьми живет в Вильно; она вполне предана ему и может служить немалым подспорьем в сближении с социалистами. В Архангельской губ. он сблизился с политическими ссыльными, которые считают его за своего. Теперь он определил круг своей деятельности, составил план действий, и если ему не помешают достигнуть цели известные обстоятельства (т. е. если не узнают, что он шпион), он надеется распутать все нити революционной деятельности, всех руководителей и выдающихся деятелей революционного движения выдать в руки III отделения, которому с этого времени он предан и душой, и телом. Он просит верить его преданности и не сомневаться в нем, как теперь сомневаются, учреждая за ним надзор в Вильно. Там надзор так глупо ведется полициею и жандармами, что он не мог не заметить его; надзор этот испортил дело, потому что Соколов (тоже член Соединенной палаты) и Недзельский струсят и не будут укрывать у себя преступников, так что нельзя будет изловить их на этом вместе с преступниками. Если он свой план выполнит, то, конечно, правительство обеспечит его будущность, а если он погибнет, то его семью. <<...>> Управляющий (III отделением) Шмидт читал это письмо и написал по поводу его: Рачковский очень умный человек и будет полезен; я верю его искренности и преданности правительству; относительно материального обеспечения я согласен и нахожу, что нечего тянуть дело; нужно условиться теперь же о плате за труды."

Н.Клеточников: "В последний раз, у меня было назначено свидание с Алафузовым в трактире Палкина, на углу Б. Садовой, на понедельник 26 января, но ни он, ни Колодкевич не явился, во вторник я узнал об аресте Алафузова, а в среду, наконец, решился зайти в квартиру Колодкевича, чтобы узнать о причинах ареста Алафузова."

... В конце ноября в квартиру Алафузова вместе с Александром Михайловым приходила молодая женщина лет 26—27, среднего роста, смуглая, худощавая, брюнетка, которую при мне называли Елизаветой Ивановной. Она же заходила потом одна на Рождество или на Новый год на короткое время к тому же Алафузову.

. .Женщина, приходившая к Алафузову и называвшаяся Елизаветою Ивановною, по-видимому, состояла в близких отношениях с Александром Михайловым, что я заключаю из того, что он был с нею на «ты» и что арест его, как после передавал мне Алафузов, произвел на нее такое сильное впечатление, что она заболела, но я не помню, чтобы при мне Михайлов называл ее по имени...(А.П.Корба)"

Л.А.Тихомиров: "Годом раньше конспираторы не могли даже и представить, чтобы Клеточников рисковал приходить в квартиру нелегального человека, разыскиваемого полицией".

Следующая ˃˃