|
50. Родителям 20 августа [1875 г.]. С.-П[етербург]. Получили ли Вы мое первое письмо? Я его послал уже неделю, даже больше назад. В нем я писал, что был в Москве у Тети1, что они живут сносно, но нуждаются в деньгах, что мне были очень рады, писал о приезде в С.-Петербург, о том, что в Медицинскую академию во поступлю и буду держать в Горный институт. Теперь я уже нашел себе на первый месяц квартиру и вот адрес: Петербургская сторона, Малая Дворянская ул., дом № 23, квартира 1, на мое имя. Если будете в скорости присылать деньги, которых у меня уже мал», то примите в соображение, что ,я буду стоять на этой квартире только до 13 сентября а там, если поступлю в Горный, то перееду ближе к Горному. У Дяди2 я еще не был. Ну что же, как Мама устроилась, имеет ли квартирантов3? Пишите обо всем этом. Как Вы поживаете, Папа? Не скучаете ли? Есть ли еще кто-нибудь из сестер дома? Что пишет Клеил? Целую Вас всех и остаюсь Ваш Александр. Если нужно будет, буду скоро писать. Кланяйтесь родным. У меня еще есть рублей 15, но если придется платить, а платят за право слушания лекций здесь сейчас же по поступлении, то будет не удобно занимать. Платят не знаю наверно, 30 или 40 руб. сразу. Копия; П.Щ. 1 У А. О. Вартановой. 2 Вербицкий, Николай Осипович.
3 Клавдия Осиповна Михайлова переехала и Киев. 51. Родителям 3 сентября 1875 г. С.-Петербург. Долго не писал, потому что эти три педели прошли в экзаменах, а следовательно ничего определенного не мог сказать. Выдержали в Технологический мы вое втроем, но принят был сначала один Масютин *, так как он получил из двух предметов 5, а из двух 4. Остальных выдержавших, т. е. выдержавших с тройками, оставили до следующего совета кандидатами, в том числе и нас с Молодновым (мы получили из двух предметов по 3, а из двух по 4). И вот 30 августа после второго совета зачислили студентами и нас. Вчера мы взнесли за право слушания лекций по 30 руб. и получили билеты, а сегодня были уже на лекциях. Опыты пока мои были удачны и интересны. Но вообще занятий много и иные из них обременительны по сухости. * В копии: Малютин; однако в списках студентов Технологического института за 1876 г. имеется только Масютин Алексей Германович, окончивший, как и Михайлов, Новгород-Северскую гимназию. Если сидеть все лекции (в том числе почти всякий день. черчение и рисование да еще иногда по 2 часа), то придется быть в института по 6 1/2 часов ежедневно. Стеснений здесь также много, так напр.: репетиции, т. е. спрашивание пройденного, по расположению в первом курсе 3 раза в неделю, ведь это гораздо чаще чем в гимназии 1. Я даже хотел поступить в .Горный и держал из физики, но получил только 3, а при конкуренции этот балл не обеспечивает поступления и я остался в Технологическом. Живем мы довольно дешево, так — варим большею частью сами себе обед, состоящий из жаркого и молока и стоящий коп. по 15 или 16 на душу. Жаркое в взятой кухне жарится хорошо, только на спирту довольно дорого — коп. 6 обед, а на керосине нельзя. У Вербицких я был уже два раза. Первый раз я пошел 20[-го] чис[ла]. От нас до них, т. е. от Измайловских рот до их квартиры на Петербургской стороне по Каменностровскому проспекту против женск. инст. принца Ольденбургкого, верст 6 1/2. Приняли они меня сначала несколько холодно, вот почему, как я полагаю: Марья Петровна, как женщина мелочная, должно быть боялась за наследство от Тети Полины, чтобы родные не отбили как-нибудь себе, и настроила мужа, который настолько уже дряхл, что вполне под влиянием Тети. Как только я пришел, он начал жаловаться, что его забыли сестры, что никто не пишет и т. д. Даже жаловался, что ему никто ничего не присылает из провинциальных и редких в Петербурге яств, т[ак] напр, соли, варенья и т. под. Я конечно говорил, что его любят но прежнему, чтоб о наследстве не беспокоился и. т. д. Но потом вообще он и его семья были ласковы, пригласили обедать и звали бывать у них чаще. 29[-го] я получил от них письмо, приглашавшее 30-го меня обедать, и я провел у них почти весь день. Петербург я узнал уже хорошо. Получили ли Вы мое первое письмо, которое я писал вскоре после приезда? Пишите, Давно ли наши поехали в Киев и как тал устроились. Я им тоже не успел еще писать. Перешлите им мое письмо. Мне лучше всего писать пока (так как я может быть перееду на другую квартиру в Технологический институт, Студенту Александру Дмитриевичу Михайлову. Да вот еще что: не выгодно ли будет Вам прислать что-либо из провизии, напр, сала, масла, ветчины? Это нам бы было подспорьем. Конечно. не в большом количестве, а по несколько фунтов. Можно переслать багажом, а не но почте. Посылки я деньги пока по тому же адресу. Пищите скорее о наших, как они устроились, мне очень интересно знать. Если у Вас есть лишняя готовальня, то также пришлите, так как здесь черчение и рисование развито. Целую вас и остаюсь Ваш Александр. Ездите почаще в Киев, а то я думаю и Вам и. им будет скучно. Кланяются Вам Вербицкие и целуют Вас. Копия; П. Щ. 1 Репетиции, о которых пишет Михайлов, сыграли большую роль в жизни студентов поступления 1876 г., к которым принадлежал Михайлов. Репетиции были введены в 1875—1876 учебном году и на первом курсе велись по шести главным предметам, Состояли они, по официальному тогдашнему изложению, в следующем: „каждый из учащихся обязан отвечать каждую неделю по одному из исчисленных предметов, согласно расписанию, составленному в начале учебного года, таким образом, что в течение шести недель он отвечает по всем предметам, в течение следующих шести недель идет новый цикл репетиций, которые обнимают двадцать четыре недели, начинаясь в самом конце сентября и продолжаясь непрерывно, за вычетом зимних вакаций, до самого экзамена. Репетиции производят профессоры и преподаватели, читающие предметы, по который идут репетиции — что представляется особенно важным и полезным в виду разъяснения учащимся тех положений науки, которые их особенно затрудняют. За каждую репетицию выставляется соответствующая отметка, и затем годичный балл по каждому предмету определяется среднею арифметическою из экзаменной отметки и средней из четырех отметок, полученных на репетициях. Занятия учащегося считаются удовлетворительными, если годичный балл будет не менее чем 3, но и годичный балл в 2 7/8 может считаться удовлетворительным, если, по подробном рассмотрении всех обстоятельств, относящихся до учащегося, имеющего такой годичный балл, учебный комитет найдет его дознания достаточными; годичный балл, меньший 2 7/8 считается во всяком случае неудовлетворительным; учащиеся, получившие на репетициях но какому-либо предмету балл, не меньший 4 (при последней отметке б), освобождаются от экзамена по сему предмету и их годичный баллом признается средняя из отметок, полученных на репетициях". О том же и о впечатлении на студентов пишет сам Михайлов в своих показаниях.
52. Матери 23 сентября 1875 г. С.-П[етербург]. Два дня назад я получил Ваше письмо. Поздравляю — Вы устроились так, как желали: едите и пьете вкусно и сытно, живете весело, — значит нашли, что искали. Недавно я получил также письмо от Папы; он писал в лесу, в кельи монаха и тот отвез его письмо в Белополье на станцию. Что Вам сказать о своей жизни? Я, пожалуй, также устроился так как желал. Стоим втроем в одной комнате, За которую платим 15 руб. в месяц. Комната с мебелью, самоварами, водой, прислугой:, тюфяками и отоплением, в третьем этаже, в одно окно. Обед варим сами. Он состоит из говядины, хлеба и молока, а теперь получил один сожитель сало и оно составляет и первое кушанье в ... и второе с хлебом, и завтрак и ужин. Напишите Папе — пусть он, когда он будет посылать провизию, вложит каких-нибудь фруктов и туши кусочек, для черчения. Фрукты здесь страшно дороги сливы—10 стоит 8 коп., арбузы от 50 коп. до 1 руб. и т. д. Посылка из Киева или из Путивля идет три дня, так что вложенное в посылку—в ящик — Не испортится. Был 2 раза у Вербицких. В первый раз 20-го числа, второй 30 августа по пригласительному письму. Они живут бедненько. Квартирка маленькая и в отдаленной и дешевой части города. От меня до них 6 с лишним верст. В первый мой визит Николай Осипович жаловался, что его все забыли, а что он так сильно любил и любит сестер, но что последние 7 лет его сестры разлюбили. Я его уверял, что он ошибается, но должно быть он жене больше верит. Николай Осипович даже думает, что Вы желаете оттягать тетин дом, такая мысль проглядывала в его разговорах. Жаловался, что Вы ему никогда не пишете. Он вообще уже старик довольно дряхлый, память его оставляет. Меня приняли довольно радушно, — особенно Саша. Он был у меня с визитом, но не застил дома. Адрес их следующий: Петербургская сторона, Каменноостровский проспект, Дом Корзинина (против Института принца Олъденбургского), квартира № 7. Денег, я думаю, хватит до конца этого месяца. Целую Фаню и сестер. Советую им заняться чем-нибудь серьезным. Кланяюсь Клени, Павлу Петровичу и их сыну. Последнему желаю здоровья и разумного воспитания. Целую и остаюсь Александр. Если Папы в Киеве нет, перешлите ему мое письмо. Напишите мой адрес. Мне пишите в Технологический институт. Копии; М. Р.
53. Родителям [Петербург.] 10 октября 1875 г. Неужели мое письмо в Киев опять пропало? Я писал к 1-му октябрю. Говорил в нем, что денег мне хватит до первых чисел октября, т. е. на два месяца, считая от 5 августа. Теперь их у меня нет. Мы переехали на другую квартиру, более удобную, хозяйка требует денег. Заплатить ей мы достанем на время. Но неприятно то, что письма должно быть пропадают, чему мы обязаны нашей администрации, защищающей будто наше спокойствие и наши права, а между тем на самом деле посягающей и на то и па другое. Я вполне благожелательный гражданин и что же — меня лишают спокойствия! Посягают на право моих тайн! Что, кажется, невиннее письма с просьбою денег, а его задерживают, уничтожают. Что может быть невиннее семейной переписки мужа и жены, что неприкосновеннее тайн супругов, а на них посягают. Да, мы пошли к средним векам. Ваше письмо получил, что в настоящее время редкость. У меня недавно был Саша Вербицкий. Звал к себе. Скоро буду у них. Я живу теперь в одном доме с Александром Степановичем. Какая случайность. Иду на-днях по парадной лестнице и вижу на дверях второго этажа его фамилию. Постараюсь с ним видеться. Я здоров, климат С.-П[етербурга] пока на меня мало действует. Как же Вы там поживаете? Пишите. Я Вам писал в последнем письме, которое, верно, пропало, что Николай Осипович сердит на Вас и на Неонилу Осиповну за то, что Вы забыли его, — Не пишете ему, и вообще ничем не доказываете своих чувств к нему. Посылки из Путивля и писем оттуда давно не получал. Целую Вас всех и остаюсь Александр.
Копия; П. Щ. 54. Родителям С.-П[етербург]. 26 октября 1875 г. Поздравляю Вас, Папа, с имянинами, которые Вы проводите в Киеве в семье и, следовательно, так, как желали бы проводить. Поздравляю и Вас, Мама и сестры. Верно проведете этот день очень приятно. Благодарю Вас, Папа и Мама, за деньги — я их получил, сначала из Киева, а дотом дня через три из Путивля, но посылки еще нет, может быть сегодня получу. Мы купили керосиновую кухню за 6 р. 50 к. и вчера начали уже варить себе обеды. Кухня для двух блюд, которые приготовляются и варятся одно после другого. Выходит очень вкусив. Обедать здесь в кухмистерских окончательно вредно, непременно наживешь катар, а без горячего тоже обойтись нельзя без вреда. Обед, сваренный на керосиновой кухне и состоящий из двух блюд, стоит около 15 к. на душу, т. е. очень не дорого. Самая дешевая кухмистерская дает обеды по 20 коп. Если останутся деньги, то я может быть приеду на рождество в Киев, а так как на иных дорогах технологам уступают три четверти цены, то, я думаю, можно будет приехать рублей за 10, а может быть и меньше. Здесь Наступили уже холода, Нева запружена льдом, все плавучие мосты разведены и существует только один переезд через Николаевский мост. Недели две назад я был у Николая Осиповича и обедал там. Теперь же туда вследствие разведения мостов попасть трудно, нужно пройти верст 10 или 12. Насчет Технологического института скажу, что он настоящими реформами совершенно опошлен и никуда не годится, как высшее учебное заведение. Как специальная школа еще туда сюда. Например) такие штуки тут проделываются: пропускает студент несколько лекций,— его приглашают к директору и делают выговор; не приходит студент на репетиции, т. е. на те лекции, когда спрашивается пройденное (этаких лекций бывает 6 в неделю), ему ставят 0 (нуль) и т. д. Этакие штуки не совместимы с высшим учебным заведением. Если из библиотеки реального училища нельзя доставать книг сестрам, то я напишу знакомому своему и товарищу студенту и он будет приносить им книги. Фамилия студента Дорошенко. Прощайте, целую Вас. Ваш Александр.
P. S. Дорошенко может прислать Вам свой адрес, а Фаня, я думаю, с удовольствием сходит за книгами. Автограф; М. Р. 55. Отцу 2 ноября 1875 г. С.-П[етербург]. Здравствуйте, Папа. Я думаю, Вы теперь в Путивле и потому нишу туда. Вы пишете в письме с деньгами, что также посылаете провизию, но вот я ее уже более недели не получаю. Что это значит? Не пропала ли она? Иди Вы еще не посылали? Если нет, то пока, недели полторы Не посылайте, — у нас масло и сало теперь есть: прислали моему товарищу; посылка пусть полежит в холодном месте. Как вы провели время в Киеве? Получили ли Вы там мое письмо? Я писал 26 октября. Как живут Мама и сестры в Киеве? Я у Николая Осиповича не был уже давно — недели три назад. Я здоров и пока петербургский климат на меня не влияет. Спешу отдать письмо идущим товарищам — они его занесут на почту, т. е. в почтовый ящик. Целую Вас и остальных. Александр.
Копия; П. Щ. 56. Матери [Путивль.] 25 ноября [1875 г.]. Здравствуйте Мама. Я уже в Путивле. Не правда ли рано? Случилось это вот как. Технологический институт мне с своими стеснениями и своим начальством пришелся не по душе и я не хотел продолжать там образования, думая на следующий год поступить. в Медицинскую академию. Но выходить из заведения в продолжение учебного года нехорошо и потому я думал пробыть там до конца года. Но случаи помог выйти. Вследствие требования студентов облегчения, нервы курс был закрыт и я мог таким образом выйти из Технологического института1. Мы скоро о Папой приедем; к вам в Киев, а потому до свидания. Я думал уже быть теперь в Киеве и потому просил одного студента зайти ко мне. Если да меня спросит, скажите, что я скоро приеду. А. Михайлов. Автограф; М. Р. 1 На почве отказа от репетиций Технологическом институте разыгрались волнения, закончившиеся 15 ноября 1875 г. увольнением всего первого курса, после чего обратно не были приняты те, кого считали зачинщиками. Однако Михайлов даже не подавал прошения. Скоропалительно, тотчас после вызова в секретное отделение градоначальства, Михайлову и другим непринятым студентам было предложено тотчас отправиться на родину, и, отпущенные из отделения в сопровождении городовых, они в тот же день выехали. 57. Матери и сестрам [Путивль.] 12 января [1876 г.] . Посылаю 2 книги Современника. Если у вас будет Литвинова, мать или дочь, то скажите ей, что Дорошенко хочет видеть ее, чтобы переговорить насчет ее сына иди брата Петра и пусть поэтому она постарается видеть его Может даже зайти к ним на квартиру на Нестеровской ул., дом № 176, Крыжановского в мезонине. Александр, Автограф; М. Р. 1 А. Д. Михайлов отправился в Киев еще в декабре 1875 г., и -оттуда, по видимому, написано было это письмо. Это пребывание в Киеве сыграло важнейшую роль в революционной биографии Михайлова. Как он пишет в своих показаниях, Это было его „первое знакомство о определившимися и действующими социалистами " (подробнее см. „Народоволец А. Д. Михайлов", стр. 63-98). 58. М а т е р и и с е с т р а м Путивль, 16 января [1876 г.]. Я скоро возвращусь в Киев, так как Трепов разрешил мне жить в Киеве1. Пана поехал в Алееву: сегодня приедет. Целую Вас Александр. В доме все благополучно. Копия; П. Щ. 1 Высланный из Петербурга на место постоянного жительства в Путивль, Михайлов, находился под надзором полиции. Его выезд в Киев послужил поводом для путивльской полиции начать розыски, как о выехавшем без надлежащего разрешении. Это и повело к хлопотам Михайлова, эакончившимс разрешением жить в Киеве, с обязательством , не отлучаться без соответствующего разрешения. Трепов, Федор Федорович, был в то время петербургским градоначальником.
59. О т ц у [Киев, 1876 г. марта 23], Папа! Ваше об воинской повинности я читал. В военную службу я итти не хочу, а потому, по всей вероятности, если нельзя будет воспользоваться семейной льготой, буду тянуть жребий. Но, впрочем обо всех условиях и постановлениях я еще не узнал и не решил потому окончательно. Воспользуюсь также Медицинской академией для отдаления службы 1. Копию с свидетельства сниму, скоро и пошлю. Не забудьте привезти посылку. Целую Вас, Ваш сын Александр. Копия; П. Щ.
1 См. далее письмо № 68. 60. Отцу Kиев, март 1876 г. Здравствуйте Папа. Вы писали, что получена на имя мое посылка. Я думаю, Вы ее уже получили по оставленной мной доверенности. Пусть она полежит у Вас, а к празднику Вы, будьте так добры, привезите. Я надеюсь, что Вы передали то, что я просил Вас, Мише. Я узнал от одного из исключенных технологов, что нужно подавать прошения министру юстиции с отзывом полиции о поведении1. Это все можно будет сделать после праздников и послать прошение. Целую Вас и остаюсь Ваш сын А. Михайлов. Копия; П. Щ.
1.См. далее, письмо № 62. 61. Родителям и сестрам Киев, 1876 г. 9 мая. Здравствуйте Папа, Мама и Сестры. Итак Вы в Путивле, окунулись в застоявшийся флакон с египетский тьмой. Что же Вы новое встретили в Путивле или он, как вечный жид, не движим в своем историческом и социальном возрасте и потому; все остается по-старому. Это отчасти интересно — пишите Я занимаюсь с Сережей и имею за это у Рябчевеких обед. За то им спасибо. Надеюсь иметь еще уроки, Я здоров, только все еще кашляю. Живу в двух комнатах. один. Передали ли Вы мои письма Папе и Мише? Целую Вас. и остаюсь Ваш А. Михайлов. У нас идут даже снега. Вообще холодно. Копия; П.Щ.
62. Родителям Kиев, 1876 г. 23 мая. Я Вас тоже поздравляю и целую всех. Я здоров. Кашель прошел. Бумаги, т. е. прошение и свидетельство от губернатора о поведении, я отправил 15 мая1. Выхлопотав свидетельство мне стоило очень много беготни и 2 руб. денег. Думаю приехать в начале июня, но денег нет. Был у Клени и она отдала мне масло. Благодарю за него; я его ем. Ваше письмо на имя Юрия Александровича, с передачею мне, получил. Целую Вас всех ,и остаюсь Александр. Копия; П. Щ.
1 Свидетельство от губернатора о безупречном поведений Михайлов отправил в Министерство внутренних дел, чтобы получить разрешение на приезд
в Петербург. 63. Матери 1 июня 1876 г., г. Путивль. Здравствуйте Мама! Ванте письмо мы подучили. Мы все здоровы и дома все благополучно. Папы еще дома нет — он теперь опять в Вощининой. Жаль что Вам так долго придется жить в Киеве, особенно жаль Фаню. Он, я думаю, желает поскорее домой. Вы бы его отпустили одного, если поедете еще не скоро. Поблагодарите Марью Васильевну за внимание, но кондиция мне эта неудобна. Ведь я еду в Петербург и значит год у меня занят1. Не забудьте взять ответ у М-м Поганюк. Я уже ездил на охоту, но довольно неудачно — почти ничего не убил. Поклонитесь Тимофею Васильевичу. У него в доме все благополучно. Я вчера был у Лизаветы Давыдовны. Она здорова. Целую Вас и остаюсь Ваш А. Михайлов. Да вот что. Попросите Тимоф. Васильев., пусть он купит в Киеве пороху в арсенале — фунта три для меня с Мишей, Да и себе может быть. В Киеве порох дочти вдвое дешевле. Попросите, пусть это сделает. Копия; П. Щ,
1 Разрешение на приезд в Петербург Михайловым в это время еще не было подучено (в своих показаниях он пишет, что получил его в конце
июля), так что эта фраза основана лишь на уверенности, что разрешение будет ему дано.
64. Отцу С.-П[етербург]. 3 сентября [1876 г.]. Здравствуйте Папа! Письмо Ваше получил и отвечаю Вам. 30 августа я провел у Дяди и ел пирог. У них были их родные. Николай Осипович копии пришлет скоро. Он согласен чтобы Рябинин хлопотал по делу о наследстве. Третьего дня я держал экзамен в Горный на математике и выдержал порядочно, но скверно то, что большая конкуренция— там подано прошений 133, а примут только 40, и так примут 1 из 4 1/2, как видите, попасть трудно 2. Я думаю, если не поступлю в Горный, ни в Лесной, поступить вольнослушателем в Университет на Математический факультет. А так как на 1 курсе Мат. фак. и Горн. инс. проходят одно и то же, то на следующий год можно будет поступить и Горный сразу на второй курс, Так делают многие. Деньги у меня в исходе. Как устроилась Мама? Пишите. Целую Вас и остаюсь Ваш А, Михайлов. Копия; П. Щ. 1 Н. О. Вербицкий. 2 Неудача с экзаменом в Горный институт оказалась решающей для Михайлова. Как он пишет в своих показаниях, он тогда „дал слово не искать счастья в этих просветительных заведениях". Единственным, предметом интересов и стремлений Михайлова становится с того момента дело революции, и он уже через несколько месяцев является одним из основателей „Земли и Воли" и членом ее основного кружка.
22 .сентября [1876 г.]. С.-Петербург]. Здравствуете Мама, сестры и брат. Кай вы доживаете, нашли ли квартирантов? Вот вопросы, интересующие меня. Благодарю Вас, Мама, за 10 рублей — я их получил. Также получил и от Папы 10 pублей. Он пишет, что скучает. Вы бы ему чаще писали. В Горный институт я, хотя и выдержал и был зачислен в кандидаты, все-таки не попал. Конкуренция была огромная — на 40 вакансий было 184 желающих, т. е. на 1 вакансию 4 1/2 желающих, конкуренция, как видите, огромная. Если не поступлю в Лесной институт, то буду вольнослушателем в Университете на Математическом факультете. И таким образом на следующий год можно будет поступить прямо на второй курс в Горный институт. Я вчера писал Папе. У Дяди давно не был. Что делают сестры? Если увидите Гребенюкова — скажите, чтобы, он писал мне. Передали ли Вы книги Дорошенку? .Как поживает Фаня? Кланяйтесь Рябчевским. Копия; П. Щ. Остаюсь Ваш Александр. 66. Род и т е л я м 26 октября 1876 Г. С.-П[етер6ург]. Поздравляю Вас, Папа, с днем Ваших имянин и от всего сердца желаю Вам всего хорошего, успехов в Ваших предприятиях, одним словом, всего, всего, чего Вы сами желаете. Извините, что не написал раньше. И сегодня получил ваше письмо с шестью рублями. Очень благодарю за них. Я живу хорошо я здоров, было немного простудился, но теперь совершенно здоров. Я душевно рад, что Вы 26-е проведете все вместе в Киеве, и это семейное счастье облегчит некоторые неудачи, постигшие Вас за это время. Целую и Вас, Мама, и Вас, сестры с братом, и поздравляю Вас с днем ангела Папы. У Дяди я был уже давно, т. е. недели две назад. Они все Вам кланяются. Я был зато недавно у Софьи Ивановны1, сестры Василия Ивановича. Она меня принимает очень радушно и приглашает к себе обедать, но я все не могу воспользоваться ее приглашением, так как обедают они очень поздно— часов в 5 1/2, а я часа в 2. Софья Ивановна живет здесь тем, что держит меблированные комнаты и дает обеды своим жильцам; она живет недалеко от Невского и потому получает очень дорого за комнаты и обеды, напр. за 2 блюда в месяц с персоны 18 руб. Как поживают Кленя и Женя? Здоровы ли они? Бывают ли они у Вас и часто ли? Скажите Клене, чтобы она писала мне. Бывает ли у вас Ефим Семенович Гребенюков? Если увидите его, скажите, чтобы писал мне. Советовал бы я сестрам поступить в Университет учиться акушерству. Это, во-первых, была бы утилизация жизни .в Киеве, а во-вторых — они имели бы всегда в запасе знания, которыми могли бы пропитаться при всяких случайностях. Право, подумали бы да и поступили. Там нe требуют почти никаких вступительных экзаменов, а что насчет всяких страхов, то я думаю, что пора бы и перестать дрожать перед всяким более или менее свободным шагом девушки. А ведь пора подумать о будущем. Не всем выходить замуж; да и скоро ли отыщешь его, а между тем материальное обеспечение бедных людей шатко и можно на все рассчитывать. Вот и виду таких соображений я и советовал бы сделаться акушерками. Научиться за 2 года можно хорошо, да и цель жизни в Киеве будет определенная. Прощайте, целую Вас Всех и остаюсь Ваш сын и брат Александр. Пишите тете Настеньке. О мне не беспокойтесь, я жив, здоров, счастлив и последовательно стремлюсь к своим целям. Если Папы мое; письмо не застанет — перешлите ему его сейчас же, т.е. поскорее. Извините, что долго не писал — денег не было. Автограф; М. Р. 1 Софья Ивановна Эзова.
67. Отцу 22 ноября 1876 года. С.-П[етербург], Здравствуйте Папа! Ваше последнее письмо получил. Очень и очень сожалею о неудачах, которые постигли Маму в Киеве, очень жаль мне и Вас, Папа, что материальное состояние нашей семьи не может позволить наслаждаться заслуженным спокойствием ни Вам, ни Маме. Но в этом не виноваты ни Вы, ни я. В этом виноват тот строй, который заставляет в одно и то же время одного трудиться на нескольких, ничего не производящие, и миллионы работать целую жизнь для доставления удовольствия и эстетического, утонченного наслаждения. Я думаю, что ваша семья еще счастлива тем, что первые потребности ее всегда удовлетворены наличными деньгами и только второстепенные приходится удовлетворить в долг. Я думаю, что ограничь немного эти второстепенные потребности, и Вы могли бы выйти в отставку и зажить спокойно. Я думаю, что все это возможно сделать следующим образом. Во-первых, я с настоящего дня отказываюсь от всякой материальной помощи с Вашей стороны. Во-вторых, Кленя, как устроившая свою жизнь с материальной стороны хорошо, должна взять Фаню на свое попечение, тем более, что это ей ничего не будет стоять. В-третьих, Мама и сестры могут переехать в Путивль. И таким образом сократить рублей на 500 расходы. Таким образом расходы сокращаются на 1000 рублей: Я Вам стоил в год.. 250 руб. Фаня ........ 200 „ Мама и сестры . . . 600 „ Итого 1050 руб. Выйдя в отставку, Вы бы имели пансиону рублей 250 что ли. С имения рублей 500, а с городской земли рублей от 100 до 200, смотря по тому, чем будете ее эксплуатировать. Итак, наличные средства до 850. Их будет достаточно, если принять в соображение, что при сокращении членов семьи, нуждающихся в поддержке, много статей семейных расходов сокращаются и даже сводятся на нуль. Жизнь для Вас, Папа, таким образом сделается наконец легче, да и пора действительно! А жить с материальной стороны, при своем доме, при своих продуктах в Путивле на 800 рублей можно порядочно. Да наконец; Вы, я думаю, имеете полное индивидуально -нравственное право жить и на основной капитал, чтобы доставить под старость себе покой и чтобы не изменять своим жизненным привычкам. Итак, я думаю, что если Вы пожелаете устроить свою жизнь практичнее, то это Вам удастся. Вы на это мне можете возразить, что Вам желательно еще многое осуществить по отношению к детям, то, я думаю, нам нужно свои цели сообразовать со средствами, которыми мы можем пользоваться, если же .мы свои заели будем строить на песке, то отсутствие средств будет причинять нам одни мучения.
Автограф; М. Р.
68. Отцу 25 ноября [1876] г. С.-Петербург. Денежное письмо от Мамы со вложением пяти рублей заставило меня отложить отправление письма от 22 ноября. Они все здоровы. Пишут от 16 ноября. Мама пишет, что самое трудное начало заложено —Квартирант в 450 руб.. в год отыскан, значит, очень возможно устройство жизни Вашей общей и в Киеве, только конечно общей, чтобы не жить двумя домами. Найдя одного-двух и имея таким обрядом заручку, гораздо легче исподволь отыскать и больше квартирантов. Но во всяком случае, я думаю, Вам нужно бросить службу, она Вас только расстраивает. В Киеве жизнь дешевле и скромно можно устроиться, имея как поддержку с одной стороны квартирантов, а с другой — доходы с имения, а при случае и с дома. Теперь поговорю о себе. Во-первых, я здоров, чего и Вам всем желаю. Во-вторых, живу хорошо, а занятия делают жизнь целесообразной. Я достал себе урок довольно выгодный. Я занимаюсь у одного эконома с его сыном, мальчиком лет 9-ти и приготовляю его в приготовительный иди в первый класс гимназии. Даю уроки по часу с небольшим три раза в неделю и получаю 10 руб. в месяц, да кроме того, так как у них пища. казенная, — она предложили мне завтрак, и а в те дни, когда даю уроки, остаюсь у Них завтракать; а их завтрак все равно что обед — два блюда, одно из них мясное, и.кофе. Итак, Вы видите, что мне ехать в Киев нет расчета. А утруждать Вас помощью я, как сказал выше, боле не намерен, разве если у Вас был бы избыток или я был в крайностях, ну тогда дело другое — в силу взаимной любви это дело наладилось бы, Поступать в заведение теперь если бы и хотел, то некуда, а что дальше будет — увидим. Я -имею в виду кондицию в провинции и может быть уеду через несколько времени. У Дяди давно не был, не был потому, что несмотря на мои приглашения Саша и Петя ни разу у меня не были. Но впрочем на-днях побываю у них. В Питере ждут войны 1. Пришлите пожалуйста мне свидетельство о льготе первого разряда. Оно должно быть при моих бумагах. К призыву я могу не являться на основании апрельского или майского, не помню хорошо, циркуляра, который предоставляет это право льготным первого разряда 2..-. * пожалуйста пришлите надлежащий билет. Я квартиру переменил. Адрес мой следующий; Бассейная ул., дом № 14, квартира № 7, на мое имя. Дома или в Киеве осталась моя теплая барашковая шапка, если, можно, пришлите ее. Она легкая и это дешево будет стоить. * В копии пропуск. Я получил письмо от Клени, и буду скоро отвечать (не знаю ее адреса). Она здорова и тетя тоже. Целую Вас всех крепко и остаюсь Ваш сын Александр. От тети Настеньки получил тоже недавно письмо. Они кажется бедствуют, Сестер и Фаню целую крепко. Я настаивал бы на том, чтобы они поступили акушерками,- иначе они не в состоянии будут зарабатывать себе хлеб и останутся неумелыми барышнями. Статью, которую Вы мне советовали прочесть, я знаю уже давно. С своей стороны я Вам советую прочесть „Знамение времени" Мордовцева — роман в Современном Труде за 1869 год. Копия; П. Щ. 1 Речь идет о русско-турецкой войне, которая явно назревала тогда в связи с конфликтом на почве сперва восстания Боснии и Герцеговины, а потом и войны Сербии и Черногории с Турцией. Еще 28 марта Россией был предъявлен Турции ультиматум, и война с этого времени стада неизбежной 2 На призыв Михайлов действительно не поехал в Путивль. Хотя свидетельство об явке его к исполнению воинской повинности гласит, что он записан и ратники ополчения „по вынутому им жребию", но это, невидимому, канцелярская форма, жребий же был вынут кем-либо другим за него. Свидетельство это выдано 30 декабря 1876 г. (оно напечатано в „Архиве „Земли и Ноля" и „Народной Воли", стр. 356).
69. Матери, сестрам и брату 11 декабря [1878 г.]. С.-П[етербург]. Здравствуйте Мама, Сестры и брат! Ваше письмо я получил. Благодарю за деньги. Все собирался писать, но то одно, то другой дело мешало» Наконец я выбрал удобное время. Во-первых, я жив и здоров, чего и Вам желаю, во-вторых, мне интересно знать, как Вы поживаете. Нашли ли Вы еще квартирантов? Вы должно быть ждете Папу к рождеству: я ему сегодня тоже пишу. У дяди давно уже не был. В Петербурге теперь свирепствуют страшные морозы градусов 27, 30 и даже больше. Я одет тепло и морозов не боюсь. Целую крепко Вас всех и остаюсь Ваш сын и брат А. Михаилов. От тети несколько времени не получал писем. Вам кланяется Софья Ивановна Эзова. Я у ней иногда бываю. Кланяйтесь Марье Васильевне, Юрию Александровичу, Клене, поцелуйте Женю, Прощайте.
Автограф; М. Р. 70. Родителям, сестрам и брату С.-Петербург, 22 декабря 1876 г. С праздником, дорогие родные! Здравствуйте Папа, Мама, сестры и брат. Вчера получил повестку, а сегодня и самое письмо от Клени. Во-первых, благодарю ее за деньги и за память и целую ее крепко, во-вторых, оправдываюсь от обвинения, будто я долго не писал. Я 11 числа послал два письма: одно в Киев к Маме, другое в Путивль Папе. Писал в них, что жив и здоров. Я надеюсь, Вы получили их и не беспокоитесь уже с 14 или 15 декабря. Как же вы поживаете? Теперь должно быть все вместе встречаете праздник и приготовляете на целые недели всяких домашних кушаньев. Для Фани должно быть уже наступили праздники и он уже отдыхает от утомительного ежедневного хождения в училище. Сестры должно быть приготовляют обновки какие-нибудь, одним словом все повторяется по заведенному много лет назад порядку. Я тоже должно быть вкушу от сластей праздничных у дяди Николая Осиповича, а может быть и у Софьи Ивановны Эзовой. Ты, Кленя, спрашивала, чем я занимаюсь и что делаю. Большую часть времени я посвящаю чтению. Кстати предлагаю тебе и сестрам — благо праздники подходят — прочесть ниже указанные. книги, или те из них, которые более заинтересуют, эти книги есть во всякой библиотеке. Беллетристика. 15. Франц фон Сикинген, историч. трагедия, соч. Ласаля. 14. Сказки Кота Мурлыки, соч. Вагнера. 7. Гнилые болота, соч. Михайлова. 2. Сила солому ломит, Наумова. 1. Некрасова стихотвор., 6 томов. 3. Очерки бурсы, соч. Помяловского. 4. Где лучше? роман, соч. Решетникова. 5. Глумовы — его же. 6. Подлиповцы— его же. 18. Письма об Америке1. 19. Путешествие по Америке, соч. Циммермана. 17. Эмма роман, соч. Швейцера. 8. Помпадур 2, соч. Щедрина. 20. Знамение времени, соч. Мордовцева во Всемирном Труде за 69 год. 10. В разброд, роман Михайлова. 9. Лентяй, соч. Глеба Успенского. 11. Пушкарев, стихотворения 3 13. Что делать? роман в Современнике за 63 год, начиная с 3-й книги 4 12. Отцы и дети, соч. Тургенева. 16 .Один в поле не воин, роман, соч. Шпильгагена. Публицистика. 2. Соч. Писарева, 10 частей. Положение рабочего .класса в России, соч. Флеровского 3. Соч. Шелгунова, 4 части. 1. Соч. Добролюбова, 4 части. 4. Ассоциации, соч. Михайлова. История. 1, Древняя Русь, Худякова. 3. Гайдамачина, Мордовцева. 4. Пугачевщина, его же. С. История Французской революции, Луи Блана. 2. Земство и раскол, Щапова. 8. Деятели 48 г., Вермореля. 5. История русской женщины, Чудинова. 7. Пролетариат во Франции, Михайлова. Философия. 1. Утилитаризм и о свободе, Милля. 2. Исторические письма, Миртова. Естественные науки. 1. Физиологические картины, Бюхнера. 2. Физиология, Монса, 2 тома. 3. История свечки, соч. Фарадея, При этом можно держаться порядка и поэтому я поставил цифры. Кроме этого, я думаю необходимо читать журнал Отечественные Записки за этот год, а из газет — Неделю. Сказки Кота-Мурлыки очень интересны для всех и заинтересуют и Фаню; также ему понравятся Очерки бурсы, Где лучше, Глумовы, Подлиповцы. Воспользуйтесь праздником, как свободным временем, да почитайте. Это не мешает. Целую Вас всех, желаю Вам весело проводить праздники и остаюсь Ваш сын и брат Александр. Целую Женю. Кланяюсь и поздравляю с праздником всех родных, 1 По- видимому, имеются в виду Луи Блана „Письма об Англии". Спб., 1866-1870. 2 Т. е. „Помпадуры и помпадурши". Спб., 1873. 3 Н. Л. Пушкарев Стихотворения. Спб., 1869, 4 Знаменитый роман Чернышевского.
71. Родителям 1877 год. 28 января. [Петербург]. Поздравлю Вас, милые мои, мои дорогие, с Новым годом и желаю Вам всем, чтобы счастье в Вашей жизни удесятерило свои плоды, чтобы рог изобилия и благоволение богини всегда пребывало с Вами, чтобы вследствие Этого Ваша жизнь была полна, как заздравная чаша, легка, как эдемское обетование, и светла и радушна, как весеннее безоблачное небо. Я Вам недавно писал, а теперь, получивши Ваше письмо от начала ноября, отвечаю Вам. Сожалею очень о покраже, но так как прошлого не вернешь, то горевать и печаловать себя не из-за чего. Сожалею также, что Вы стесняете сестер в желании их сделаться акушерками и помогать страждущему человечеству, а хотите сделать их модницами, работающими турнюры, шлейфы и тому подобные дикие затеи пустоголовых барынь. Впрочем, конечно, лучше это знать, чем ничего не знать и не быть в состоянии прокормить себя своими руками. Замечу кроме того, что работа модисток убивает здоровье, особенно у слабогрудых, и плохо оплачивается. Я, как уже писал, думаю быть в Киеве около пасхи. Писать буду Вам к масляной или на масляной, а до той поры должно быть не будет случая. Если Папы нет в Киеве, то Вы пошлите ему от меня поклон, поздравление и это письмо. Целую Вас всех крепко и остаюсь Ваш сын, брат и друг Александр. Советую Клаве выучиться быть телеграфисткой. Копия; П. Щ.
14 февраля 1877 г. С.-П[етербург]. Здравствуйте Мама, сестры и Фаня! Как же Вы поживаете— давно я не получал от Вас писем. Я жив и здоров и живу хорошо. Недавно от Папы подучил письмо и пять рублей и сегодня отвечаю ему. Он также прислал мне свидетельство о зачислении меня в ополчение. Итак, я отделался от воинской повинности и теперь свободен. Чему очень рад. Что Вы поделываете в Киеве? Как Ваши дала с квартирой? Ваш проект о занятии чулочным производством мне нравится, как вообще определенное запятив, как переход сестер от жизни более или менее нетрудной — к добыванию собственными руками пропитания, что составляет необходимость всякого честного обыкновенного человека. Кленю и ее сына целую. Как она поживает? Я переезжаю на другую квартиру, а потому пока пищите на имя одного моего знакомого. Вот его адрес: Фурштадтская ул., дом № 8, квартира № 17. Ивану Андреевичу Косовичу 1, с передачей мне. Целую Вас всех крепко и остаюсь Ваш Александр. Относительно бумаги, я думаю, нечего обращаться к Софье Ивановне, так как она не может иметь хороших знакомых между купцами, а потому все одно как ее, так и Вас могут надуть. Но если Вы будете покупать Много бумаги, то Вы и сами приобретете знакомство, впрочем я зайду к ней и поговорю об этом. Ее адрес: Софье Ивановне Эзовой. В С.-П. Александрийская площадь, дом № 7 (русского музыкального общества), квартира № 25. Автограф; П.Щ.
1 Студент Медико - Хирургаческой академии. 73 Матери, сестрами брату 16 марта [1877 г.]. С.-П[етербург]. Здравствуйте дорогие Мама, сестры и брат! Целую Вас всех. Ваши письма я подучил. Пишите по тому же адресу, только передать пишите внутри конверта на письме. Я уезжаю из С.-П. в провинцию 1. Нашел себе занятия и буду там до лета. Я здоров и живу хорошо. Мне приятно было узнать, что сестры познакомились поближе с Ефимом Семеновичем и что он им дает читать книги. Он человек вполне хороший. Поклонитесь ему от меня. Клене тоже поклонитесь. Получила ли она мое письмо? Целую во и Женьку. Я бы желал повидать теперь этого мальчугана. Но по всему вероятию не скоро еще увижу. Обнимаю и, горячо целую Вас всех, мои дорогие, и остаюсь Ваш сын и брат Михайлов. Р. S. Поздравляю Вас с наступающей пасхой и желаю Вам, во-первых, весело провести, ее, а во-вторых, поесть, как всегда, хороших пасок всем вместе. Автограф; П. Щ, 1 Отъезд Михайлова в провинцию был связав с планом организации землевольческих поселений. Михайлов поехал в Саратовскую губернию и поставил себе задачей ведение пропаганды среди раскольников. В показаниях им подробно рассказана эта попытка („Народоволец А. Д. Михайлов.", стр. 112 и сл.).
1 апреля [1877 г. Петербург]. День пасхи. Дорогие родные ! Поздравляю Вас всех с праздником. Желаю Вам всего хорошего. Вы верно теперь все вместе проводите время — встречаете весну. Постараюсь побывать у Вас весной — -повидаться с Вами, мои дорогие. Я жив и здоров, живу хорошо. Сегодня я буду у Дяди. Ваше письмо я получил с месяц назад. Как вы поживаете? Чем теперь занимаются сестры? Здоровы ли Вы все? Вообще Ваше житье-бытье меня очень интересует — пишите о всем подробно. Пока прощайте, целую Вас всех крепко. Ваш Александр. Буду писать еще скоро.
Автограф; П. Щ. 75. Родителям
13 апреля 1877 г. Долго я уже не писал Вам, но это вполне зависит от того, что я живу теперь в таком захолустье1, откуда сообщения доходят до первого населенного места через многие дни, а потому корреспонденция залеживается и задерживается. Кондиция, занимаемая мною, представляет мне то громадное удобство, что я [делаю, что] хочу, а времени мне для этого остается достаточно; это такое удобство, которое не везде найдешь, ибо обстановка часто стесняет человека до необходимости ломать себя самого, а это ведь тяжелая пытка человеку хоть сколько-нибудь цельному или желающему слить воедино те многие двойственности и противоречия, которые создает русская жизнь в русском мыслящем обществе; такому человеку необходимо жить как можно ближе к действительности, где бы его слово оживилось жизнью, где бы это дитя ветра или дитя отвлеченности приобрело плоть и кровь. Здесь я также нахожу тот кусок хлеба, о котором мы часто говорили с Вами. Значит и с Вашей точки Зрения мое положение сносно. Об остальном Вам нечего также беспокоиться, потому у меня на плечах голова, которую я ценю дорого — не дорого, Но и не дешево. Писать я Вам буду, как возможно, от времени до времени, о своем житье-бытье, и потому Вы не беспокойтесь, не .получая некоторое время писем. Если Вам что особенно нужно сообщить — пишите по тому адресу, который я Вам сообщил. Впрочем часто не пишите — письма доставляются не особенно скоро. Целую крепко, крепко сестер и брата. Как они поживают? Целую Вас еще много, много раз. Прощайте, мои дорогие. До свидания. А свидание будет летом или. осенью. Прощайте. Ваш искренно любящий сын Александр. Копия. П. Щ. 1 Письмо это написано, по-видимому, из Саратова, о „захолустье" же говорится лишь для того, чтобы не раскрывать из конспиративных соображений своего местопребывания. Подтверждает это соображение и следующее письмо, где говорится о том, что переписку вести отсюда „очень неудобно".
3 мая 1877 г. Здравствуйте мои дорогие! Как поживаете, живы ли, здоровы? Я недавно написал в Киев, но не знаю, дойдет ли, так как может быть теперь уже Мама в Путивле. Я Жив и здоров, Кондиция мне нравится. Хотя вознаграждение небольшое, но зато хорошо жить. Неудобно только, что в глуши. Всякую переписку вести очень неудобно. Поздравляю Вас с весной. Эта красавица и у Вас должно быть чарует все и одевает в летний наряд природу. Да, хороша весна о ее вечерами, с их соловьями, только нехорошо встретили люди эти вешу. Безработица, застой, голод, наводнения, а тут еще, как снег на голову, война со всеми ее ужасами и несчастиями. И покроются, как росой, весенние луга слезами жен и матерей, оплакивающих своих улетевших соколов, проклинающих свое сиротство 1. Должно быть будет созвано ополчение, тогда и мне придется своими боками отдуваться за политику сильных мира сего. Где будет проводить лето Кленя? Каково поживаете Вы все это время? Целую Вас всех, мои милые, и остаюсь Ваш Александр. Доставка Ваших писем затруднительна. Случаев бывает мало. Пишите по тому же адресу. Адреса этого Никому, исключая моих, известных Вам товарищей, не давайте. Копия; М. Р.
1 Война была объявлена Турции 12 апреля 1877 г. 77. С е с т р а м и б р а т у 19 мая 1877 Здравствуйте дорогие мои! Получили ли Вы мои письма? Живы ли Вы? Все здоровы ли? Я Вам писал недели три назад и в Киев и в Путивль. Я здоров и вообще живу хорошо. Я уже Вам писал — устроился хорошо и живу так, как желал именно пожить некоторое время и заняться собою. Как же Ваше дело по хозяйству? Завели ли табачные плантации? Как дела в Киеве? Там ли еще Мама или уже в Путивле? Ну что, как отразилась война на жителях Путивля, взбудоражила ли она лягушек этого болотца — сиречь уездного града Российской империи, которая ныне, сама не зная, каким манером это случилось, стала защитником угнетенных и слабых. Да, слово монарха, — и массы войск идут освобождать угнетенных и верно поймут и оценят по достоинству как монаршее желание славы и силы своему престолу и дому, так и необходимость тех жертв и тех громадных внутренних и внешних займов (по 23 % в год), какие были следствием великой идеи монарха-освободителя. И наш народ непременно поймет, поймет в силу обстоятельств, эту великую идею, всегдашнюю идею нашего гуманного правительства, и если бы ему даже пришлось вытянуться в тоненькую ниточку, он все-таки легко перенесет некоторые затруднения в его жизни, могущие возникнуть от накопления налогов и оскудения хозяйства. В этом ему также помогут и капитан-исправники, зорко следящие за хозяйством и урожаями крестьянских земель, Однако прощайте. Целую Вас всех крепко, крепко и остаюсь Ваш, обнимая Вас, Ваш сын Александр, Копия; М. Р.
2 июня 1877 г, Здравствуйте дорогие мои! Ваше письмо от 12 мая я получил. Оно меня обрадовало. Благодарю Вас за него. Я удивляюсь, почему Вы не получили моих писем. Я отправил их штук пять. Во-первых, к пасхе два: в Путивль и в Киев, потом недели через две или три опять, не помню, одно или два и вот недели две или три назад опять два письма в Путивль и в Киев. Верно ли я надписывал адрес: Стретенская ул., дом Мудрова? Если верно, то значит письма пропадают — их перехватывают и потому я буду лучше писать в Киев на имя Рябчевского, а в Путивль хотя на имя Тимофея Васильевича что ли или кого укажете. Вам пришлют для лета новый адрес, на который Вы и будете адресовать письма ко мне. Косович же уедет, если уже не уехал. В Путивле письма не сдавайте на руки, а опускайте в ящик. Вашего письма, в котором Вы писали о неприятности Папе, я не получил и потому теряюсь в догадках. Еще раз прошу-—не давайте никому (исключая моих товарищей, известных Вам) адреса, иначе, по нонешнему времени, очень может статься, что письма Ваши не будут доходить до меня. Я жив и здоров. Живу хорошо и приятно. Вербицкие должно быть в три раза потолстели, если им показалось, что я похудел. Напротив, все говорят, что я толстею и завожусь брюшком; хотя и это чересчур уже. Я здоров и весел, как был и прежде. Этому помогает и то хорошее душевное состояние и живительная обстановка, в котором и которой я теперь нахожусь среди природы и ее детей. Если я и могу о чем теперь печаловаться, это именно о том, что Вам не суждено (если и суждено иным, то после) жать так, как я живу теперь, в такой хорошей отрезвляющей, очеловечивающей, выводящей из грубого Эгоизма атмосфере. Одним словом, я чувствую себя хорошо и желаю искренно Вам этого же. Целую Вас всех, сиречь: Папу, Маму, Кленю, Анюту, Клаву, Фаню, Женю крепко, крепко, в самые дорогие уста. Кланяйтесь от меня всем помнящим меня родным. Поклонитесь Гребенюкову от меня и скажите ему следующее: пусть не забывает его юное сердце и честная воля того, что было в Нем[иро]ве. Пусть прочтет, в воспоминание этого пятую главу послания Иакова, шестую главу второго послания Павла к Коринфянам и шестую главу от 10-го стиха послания Павла к Ефесянам. Еще раз целую Вас Прощайте Александр. Просьбу о передаче пишите не на первом конверте, а внутри письма. Автограф; М. Р.
79. Родителям 1877 г. августа 7-го. [Москва]. Здравствуйте мои дорогие! Спешу известить Вас, что я являлся в 5 уч. г. Москвы для отбытия ополчения и за дальностью номера освобожден. Много способствовало этому то, что в этом участке явилось очень много добровольцев, которые и пополнили разверсткой указанное число. Можете передать об этом и присутствию нашему (интересно: знать, что они говорят), а официальное заявление они получат сами от здешнего присутствия. Пишу это письмо только что возвратившись оттуда у Василия Ивановича 1. Он один. Тетя вот уже два месяца в Питере. Василию Ивановичу предлагают должность доктора в Нижегородском земстве; он соглашается, но не знаю, чем это кончится. Их адрес: Солянка, дом Кобижской, против опекунского совета, Вас. Ив. или Наст. Осип. Шлите мне тоже по этому адресу с передачею Алекс. Дмитр. В Москве пробуду еще недели полторы 2. Крепко, крепко Вас всех целую, Ваш Александр. Копия; П. Щ. 1 Вартанов, муж тетки Анастасии Осиповны. 2 На сохранившемся свидетельстве Михайлова об явке к исполнению воинской повинности (см. выше, № 78) имеется штамп от 7 августа 1877 г. о том, что Михайлов „отпущен домой с возвращением свидетельства" „по недошедшей до него очереди за дальним жеребьем" 80. Отцу 24 августа [1877 г.], г. Москва. Дорогой Папа! Я сейчас посылаю в Путивльское полицейское управление прошение о выдаче нового паспорта и прилагаю удостоверение о явке к исполнению ополченской повинности, имеющееся на моем: ополченском свидетельстве. Прошу Вас, дорогой Папа, сейчас же зайдите в полицию и настойте, чтобы они сейчас же выдали паспорт и мое ополченское свидетельство передали бы Вам, что я упоминаю в прошении, а Вы сейчас же Отправьте на почту в Москву на имя Василия Ив. Вартанова с передачей мне. Тетя приехала и они едут первых чисел сентября на службу в Нижегородскую губ., а поэтому; нужно выслать так, чтобы документы: паспорт и ополченское свидетельство получились до 1 или 2 сентября. Я получил письмо от Мамы они здоровы. Целую Вас, мой дорогой, крепко, крепко и остаюсь Ваш сын и друг Михайлов. Буду писать подробнее, теперь спешу. Тетя и Вас. Ив. Вам кланяются. Я приложил при прошении 2 сорокакопеечных марки. Автограф; II. Щ.
[Август — сентябрь 1877 г.] Дорогие родные! Извините, что долго не писал. Несколько времени я был в дороге и потому неудобно било писать, а теперь, возвратясь, сушусь, как бы получше устроить своя дела. Я жив, здоров и благополучен. Матерьяльная сторона моей жизни здесь тоже удовлетворительна — я имею работу. Кроме того, я значительную часть времени посвящаю науке, так что в общем живу помаленьку, да полегоньку. Только часто бывает грустно чувствовать себя вдали от Вас, мои дорогие. Как и где устроились Анюта и Кдава? Где живет Мама? Пишите [на] имя Ник[олая] Ос[иповича]. На днях [буду писать] больше, а теперь пока прощайте. Спешу заниматься. Ваш сын сильно и много любящий Александр. С.-П[етербург]. P. S. Выдала ли мне полиция вид? Если нет, то почему?1 Автограф; П. Щ.
1 Вид путивильской полиции был выдан Михайлову 5 сентября 1877 г. сроком на один год (см. „Архив „Земли и Води" и „Народной Воли", стр. 355).
82. М а т е р и, сестрам и брату 1877 г. 14 сентября, г. Москва. Дорогие Мать, сестры и брат! Долгонько я уже Вам, мои милые, не писал, по все собирался со дня на день ехать отсюда и думал написать при отъезде. Наконец собрался — завтра еду и потому пишу. Первое, с чего начинаю, это посылаю Вам адрес, по которому будете писать мне. Он следующий: Москва, Ордынка, Грибоедовский переулок, дом Жукова, Исааку Гульяну. Внутри конверта—.передать Александру Дмитриевичу. Прошу никому не говорить и не давать этого адреса. Я получил недавно письмо от Папы; он сильно скучает и печалуется о том, что семья разделена и хозяйство запущено, а Вам в Киеве потребуются деньги для поддержки. Я его утешал — говорил, что от жизни в Киеве для сестер и брата очевидная польза, что ему самому неприятно было бы видеть томящихся дочерей, хотя они и жили бы, по его желанию, в Путивле. Я старался утешить нашего дорогого отца. Пишите и вы ему письма потеплее и дружественнее. Вы конечно, сестры, воспользуетесь этим будущим годом и займетесь чем-нибудь специальным, приобретете какое-нибудь ремесло, чтобы действительно не даром тратились те деньги, которые отец добывает трудом непосильным, чтобы Вы в ближайшем будущем могли избавить его от того непосильного креста, который он несет. Избавить, говорю, в том смысле, что Вы могли бы жить на собственные средства, a отцу и матери для их расходов хватит их состояния. Я бы Вам советовал слушать курсы акушерства. По-моему, это наиболее подходит к Вашему положению. Постарайтесь пристроиться. Посылаю Вам список книг наиболее полезных при саморазвитии. Он составлен по отделам. Начинайте с экономических наук, потом беритесь за историю и наконец за философию. При этом читайте сначала те, которые отмечены крестиками, как более легкие. Относительно чтения советуйтесь или с Ефимом Семеновичем или с Т-вой. Беллетристики списки не посылаю, так как не признаю за чтением массы этой литературы пользы. Но лучшие романы предложат Вам эти две личности (выше поименованные). Напрасно Вы, дорогая Мама, беспокоитесь о мне: будто я и несчастен и в скверном положении. Вы совершенно ошибаетесь. Вы спросите у тети Настеньки, насколько я хорошо и счастливо себя чувствую. Я говорю ничуть не преувеличивая. И могу подтвердить все это фактами. Одним словом, я заявляю, что я чувствую себя совершенно счастливым:. Тетя Настенька собирается все ехать, но откладывают со дня на день. Плохо она бедная живет. Жаль, сильно жаль ее. Ну, прощайте, мои милые, мои дорогие. Я еду опять туда же, где и был, на уроки. Целую крепко, крепко и остаюсь Ваш сын, друг и брат Александр. Буду скоро писать. Пишите свой адрес, Копия; П.Щ.
Сентября 27-е [1877 г. С.-Петербург]. Здравствуйте дорогие! На днях я был у дяди и получил Ваше письмо от 29 августа и деньги 20 рублей. Спасибо за то и за другое. Письмо меня обрадовало, я давно уже не получал от Вас писем. Копию с льготного свидетельства я получил. Как же Вы поживаете, дорогие? Вы пишете, что желали бы повидаться со мною. У меня тоже сильное желание, но те дела, к которым Вы относитесь, как к отлагаемым, я не могу отлагать, потому что считаю чрезвычайно серьезными. Присланные 20 рублей я сберегу и при первой возможности приеду, но этой осенью не обещаю. Я скоро уезжаю опять на старое место в Тамбовскую губ. и упустить этого места не могу. А как желалось бы повидаться с Вами, мои дорогие! Но я уже Вам писал много раз и теперь повторю, что мои принципы, мои идеи, мой долг, как честного человека, заставляют поступать часто не так, как мне хочется. И это не одна моя доля, это Вы сами хорошо сознаете. При ртом наше несчастье в том, что принципы у нас разные, что долг мы понимает не одинаково. Это создает с обеих сторон неудовольствия. По как поправить это? Трудно! Одно только может облегчить отношения — это взаимное уважение и веротерпимость. Я Вас и всю семью сильно люблю, но мир моих воззрении дороже для меня всего на свете. Дядя и вся его семья здоровы; они переехали на новую квартиру. Вот их адрес: Петербургская сторона, Широкая улица, дом № 17, квартира № 1. Вам пришлет адрес Роман Дистерло. По нем Вы и пишите мне, а он будет доставлять. Если же он не вышлет, то пишите на имя дяди. Я Вам вышлю на-днях свой старый паспорт, по нем полиция должна дать новый. А сообщать ей место своего жительства я не обязан (они не имеют права требовать это), так как я не под надзором полиции. Скажите им только, что я не в Петербурге. Невыразимо жалею, что не могу сейчас приехать. Обо мне Вы совершенно напрасно беспокоитесь и я бы дорого дал, чтобы уверить Вас в ртом отношении. Я живу совершенно безопасно и мирно. Обнимаю и целую Вас, драгоценные мои, и остаюсь Ваш любящий сын Александр. Автограф; П. Щ. 84. Родителям 13 октября [1877 г.]. Дорогие Папа и Мама! Вы должно быть получили от меня письмо, писанное из Питера. Теперь я пишу из провинции 1. Мне очень хотелось побывать у Вас, пожить с Вами, но опасения потерять место заставили меня отказаться от удовольствия видеть всех Вас, дорогие. Но весною я наверное побываю у Вас в Путивле или в Киеве. А до той поры будем переписываться. Пишите по адресу Романа Дистерло. Он обещал выслать свой адрес Вам, да его адрес знают и в Гончарах. Он же письма будет передавать для пересылки мне. По этому же адресу перешлите и вид. Как Вы поживаете? Как ваше здоровье? Меня чрезвычайно печалит, что Вы, Мама, слишком беспокоитесь о мне, беспокоитесь до расстройства здоровья. Ведь Вы поймите, что я не враг же сам себе и не сумасшедший. Это одно. А другое, что не могу я жить всегда около Вас и так, как хотелось бы Вам. И могу, насколько позволяет моя совесть, приближать свою жизнь к Вашему желанию. И я приближаю по возможности. Но требуя большего, Вы требуете моего несчастия. Чрезмерно беспокоя себя, Вы тем самым тоже причиняете боль и мне. А поэтому утешьтесь, будьте уверены в моем благоразумии и не вредите своему здоровью, для нас дорогому, болезненною мнительностью. Не я первый, не я и последний. Ваш сын сильно, сильно любящий Александр. Автограф; П. Щ.
1 Михайлов писал это и следующие письма (№№ 85—99) из деревни в Саратовской губ., где он поселился и качестве учителя в среде раскольников, (спасовцев), выполняя одну из
задач общего плана землевольческих поселении. Он пробыл там до марта 1878 г., когда уехал в Петербург. Свае пребывание учителем Михайлов подробно описал
в своих показаниях („Народоволец А. Д. Михайлов", стр. 119—120). 85. Родителям [Октябрь 1877 г.] Дорогие родные! Давно я уже не писал Вам, мои милые. Не знал, куда писать, где Вы живете, в Путивле или в Киеве. А кроме того я боялся, что те, которым все интересно, полюбопытствуют прочесть, если я напишу в Путивль. Ну, как же Вы поживаете? Здоровы ли? Счастливы? Эти вопросы часто приходят мне в голову, часто волнуют среди моих занятий. Что же касается меня, то я могу сказать только одно хорошее, живу так, как считаю нужным, делаю, что могу и умею, вообще я доволен своей жизнью. Дорогие моя, много раз Вас целую, обнимаю всех, желаю Вам всего хорошего. Папу поздравляю с прошлыми именинами и прошу принять самые душевные пожелания. Надеюсь скоро увидеться, Ваш искренне и глубоко любящий Александр.
Автограф; II. Щ. 86. Матери и сестрам 10 ноября 1877 г. Здравствуйте дорогие! Как Вы поживаете? Здоровы ли вое? Я же своим житьем-бытьем могу похвалиться, — живу помаленьку, но хорошо. Получили ли Вы мои два письма: одно от 10-х чисел октября, другое от 15-го числа того же месяца? Был ли у Вас в Киеве на свои имениям Папа и как Вы проводили этот день? Как поживает Кленя и ее малютки? Мне бы очень интересно было знать, как Вы устроились с квартирантами и можете ли Вы прожить на счет их. Ведь если бы Вы устроились так один год, то можно было бы рассчитывать на тех же квартирантов и на другой год и таким образом были бы обеспечены от возможности сидеть на мели. Ведь без квартирантов действительно тяжело жить в Киеве на свои средства. А жить в Путивле положительно не стоит, пока не заставит крайняя необходимость. Но без возможности иметь квартирантов она не заставит долго ждать себя. Если бы Ваше положение в Киевe было самостоятельно— Папа мог бы выйти в отставку и заняться хозяйством иди еще лучше пристроиться тоже в Киеве на зиму с Вами, а летом вести хозяйство. А пора ему бедному заспокоитъ себя и освободить от этой тяжелой службы. Ну ее совсем. Лучше сократить расходы и жить еще скромнее, да не мучить себя непосильным трудом, который так тяжело отражается на жизни и душевном состоянии. Ведь бьются люди и сами зарабатывают хлеб,—должны суметь и сестры добыть себе кусок хлеба. Да и сумеют, — я вполне уверен. По-моему, об ртом нужно серьезно подумать. Это „злоба дня" нашей семьи. Это вопрос „счастия и спокойствия" человека, который имеет на это право, который потрудился на свою долю много, даже уж слишком много, который в праве требовать спокойствия. Желал бы, мои милые, с Вами повидаться. Но не знаю, зимой едва ли можно будет, а весной постараюсь. Прощайте, целую Бас крепко всех много раз и остаюсь Ваш сын, брат и друг Александр,
Копия, М. Р. 67. М а т е р и и сестрам
21 декабря 1877 года. Давненько я не писал Вам, Мои милые. По представлялось к этому удобного случая в той глуши, где я Занимаюсь первоначальной подготовкой помещичьих детей. Но это время перед праздником дало мне случай доставить письмо на почту. Поздравляю Вас всех с праздником рождества Христова. Вы верно будете проводить его в Киеве все вместе. Я тоже жду с нетерпением того времени, когда буду с Вами имеете проводить иди встречать большие праздники. Я думаю, что это Мне удастся на пасхе. Как же Вы поживаете, здоровы ли все? Как идут Ваши дела? На-днях получу Ваши письма, которые мне доставят, и буду отвечать сейчас же. Теперь же сообщаю Вам, что я жив и здоров, живу хорошо. А потому прошу обо мне не беспокоиться, — я буду и впредь цел и невредим, так как я живу тихо, мирно, чинно и благородно. Сплетням не верьте, ибо они из зависти, а иногда прямо из свойственной людям привычки делать из мухи слона, все раздувают и извращают, а я знаю, что несколько раз из-за них Вы беспокоились. Итак, желаю Вам всех благ на свете и остаюсь Ваш сын, брат и друг Александр.
Копия; М. Р.
88. Ро д и те л ям 23 февраля 1878 г. Дорогая семьи! Давненько я не писал Вам, мои милые. Этому причина, как я писал, та глушь, в которой я живу. В городе я бываю редко, а потому и случаи доставить письма на почту редко. Желал бы повидать Вас всех, но пока еще но могу. Но вот близко то время, когда я буду располагать своим временем и заверну к Вам при первой возможности. Я думаю, эта приятная для меня возможность представится в конце великого поста. Я здоров и живу хорошо. Ваше постоянное, желание, Мама, чтобы я питался сытнее, в настоящее время исполняется в самой высшей степени. Я ем чуть ли не весь день и очень сытно. Пища деревенская, но ведь Вы знаете, как в деревнях сытно и плотно едят. Вспомните хотя семейство Стакосимовых. Как-то Вы поживаете? Здоровы ли все, спокойно ли и счастливо ли катятся дни Вашей жизни? Эти вопросы меня очень интересуют, но пока удовлетворение этого желания немыслимо. Итак, прощайте, до свидания, мои дорогие. Желаю Вам здоровья, счастья и всего хорошего. Ваш любящий сын Александр.
Копия; М. Р. 89. Родителям [Июнь 1878 г.] Москва. Дорогие! Извините, что долго Не писал. Я ждал и не дождался от Вас письма в Питер1. Я Вам писал оттуда еще к пасхе и послал в письме адрес, но не получил ответа. Теперь я уезжаю На некоторое время из Питера, но должно быть буду опять там через месяц. У Дяди быть не пришлось. По присланному из Питера адресу не пишите больше, так как Роман Дистерло, на адрес которого Вы должны были писать, уже уехал или на-днях уедет. Мни очень жаль, дорогие, что не получал от Вас никаких вестей вот уже несколько месяцев. Но что будешь делать! Надеюсь это лето повидаться с Вами. Прощайте, дорогие. Целую Вас крепко, крепко. Ваш Михайлов. Как только буду иметь возможность, напишу Вам: свой адрес. Автограф; П. Щ.
1 Уезжая из спасовской деревни, Михайлов считал, что он сделал лишь „первый шаг" своей работы среди сектантов. Свой отъезд в Петербург оп предполагал использовать для тщательного ознакомления с сектантским движением, для того, чтобы еще глубже продолжать свою работу. Приехав в Петербург, Михайлов окунулся в работу землевольцев по пересмотру и выработке программы, а затем, как он сам пишет, уехал в Москву, так как в Петербурге, в Публичной библиотеке, он
не мог получить раскольничьих рукописей, нужных для своей подготовки, в Москве же он рассчитывал найти к ним доступ.
90. Родителям 1879 г. 10 февраля. С.-П[етербург], Дорогие мои! Целую Вас всех крепки, крепко и извиняюсь, что долго не писал. Происходит это не от того, ч что я о Вас, мои дорогие, не думаю или не достаточно люблю. Нет, условия петербургской, жизни,—жизни преимущественно исполненной суетой и беготней, создают для человека впечатлительного такой заколдованный круг, который очень часто мешает ему обратиться к вопросам и интересам, не касающимся этого круга. Вот причины, часто мешающие поговорить, побеседовать с Вами1. Теперь, улучив часок, сел за письмо, Много интересных вопросов возбуждают мое любопытство, вопросов о Вашем житье-бытье, здоровьи, делах, но удовлетворить, дать ответы, а также и получить Их без личного свидания трудно. Поэтому я постараюсь весной повидаться с Вами, мои дорогие. Пока скажу Вам только, что я жив и здоров, живу хорошо, счастливо. Только разлука с Вами иногда, когда не увлечен каким-нибудь дедом, омрачает минуты. Но утешаешься тем, что живешь сообразно своему долгу и призванию. На рождественских праздниках был у Дяди. Они принимают меня радушно. В этот визит я получил лежавшее у них для меня письмо от Вас. Меня чрезвычайно, несказанно обрадовало то обстоятельство, что сестры вступили на новый путь самостоятельного труда. Желаю им от всей души полного и широкого успеха. Мне с ними очень хочется повидаться, поговорить. Советую им читать и думать побольше о жизни „людей труда" и о задачах Этого сословия. Ведь они сами сделались труженицами и должны ими быть сознательно. В поте липа человек должен снискивать пропитание свое. Иной человек ничтожный, не нужный никому человек. Прядет время и таких людей не будет в обществе, Итак, до свидания. Крепко, горячо целую Вас всех и остаюсь Ваш друг, брат и сын Александр. Адрес: г. Киев. В Киевское Реальное Училище. Его Высокоблагородию Павлу Григорьевичу Безменову. Прошу передать Клеопатре Дмитриевне Безменовой. Автограф; П. Щ.
1 Письмо это написано Михайловым во время разгара его революционной деятельности, когда
в составе „Земли и Воли" он был одним из руководителей организации. См. кратко об его деятельности за этот период и письме № 119.
91. Товарищам1. 1880 г. 16 декабря. Дорогие!
Горячо Вас целую. Простите, милые; простите мне риск, который обошелся так
дорого. Это несколько дней мучило меня очень сильно. Но один сидни мудрец2
случайно утешил меня пословицей: „На всякого мудреца достаточно простоты".
Святая истина! Теперь я спокоен. Борьбу с инстинктами жизни одолел в несколько
дней и примирился с будущим, но привязанности к дорогим людям... Это ужасная
вещь... чем глубже они:—тем беспощаднее терзают сердце, надрывают грудь...
подавляют, но и зажигают огонь высокой страсти... не скрыл* от Вас этого. * Так
в копии. * Одно слово неразобрано, ** Так в копии. Современная копия; П. Щ. 1 Это первое письмо Михайлова из заключения. 28 ноября он был арестован при обстоятельствах, о которых он пишет в этом же письме. 2 Жандарм. 3 Прецедентом, о, котором пишет Михайлов, является, вероятнее всего, эпизод, о котором рассказывает А. П. Корба. Когда накануне Михайлов заходил в фотографию "справиться о карточках, жена шпиона-фотографа, стоя за стулом мужа и с тревогой тревогой глядя на А. Д., провела рукой по своей глее, давая этим понять, что ему грозит быть повешенным". Михайлов рассказал этот случай на состоявшемся в этот же день заседании Распорядительной комиссии и, несмотря на то, что обещал больше не ходить в фотографию, все же пошел. 4 Боголюбов — под этою фамилией привлекался по делу о Казанской демонстрации Алексей Степанович (?) Емельянов. После того, как в январе 1877 г. Емельянов был по этому долу присужден Особым присутствием Сената к лишению всех прав состояния и 15-летним каторжным работам, он, вследствие столкновения 13 июля 1877 г. в Доме предварительного заключения с тогдашним петербургским градоначальником Треповым, был, по распоряжению последнего, подвергнут телесному наказанию. Известно, что это произвело громадное впечатление на революционные кружки и вызвало одновременную подготовку двух покушений на Трепова: Вера Засулич предупредила в этом деле группу Чубарова. Емельянов, переведенный в Новобелгородский централ, славившийся своим каторжным режимом, заболел здесь психически и умер в Казанской психиатрической больнице в 1885 г. 5 Гервасий Иван Антонович (ок. 1857—1913)—другой участник Казанской демонстрации, присужденный к 10 годам каторжных работ, которые были заменены ему ссылкою на поселение. 6 Окладский Иван Федорович (род. в 1859 г.) — рабочий, входил в один из рабочих кружков, организованных чайковцами, затем был причастен к деятельности одесских революционных организаций, наконец, с образованием „Народной Воли", был привлечен к ее террористической деятельности. Участвовал в покушении под Александровском, работал в динамитной мастерской. Судился по „процессу 16-ти", был приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. .Заслужил симпатии своим поведением на суде, но уже скоро стал предателем и агентом департамента полиции. Арестованный в 1922 г., судился Верховным судом и был приговорен к десяти годам строгой изоляции. 7 Тихонов Яков Тихонович (1851—1883) — рабочий, участвовавший и революционной деятельности с середины 70-х годов, участвовал я покушении под Александровском. Судился по „процессу 16-ти", был присужден к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Умер на Каре. 8 „И опять палачи..." — первая строка стихотворения „После казни 4 ноября" (т. е. казни Квятковского и Преснякова). Стихотворение было напечатано в вышедшем уже после ареста Михайлова Л» 4 „Народной Воли" (помечен 5 декабря). 8 Мезенцевская история — дело об убийстве 4 августа 1878 г. начальника III отделения ген. Мезенцева. Непосредственного участия в деле Мезенцева Михайлов не принимал, но был разыскиваем по этому делу вследствие указаний Адриана Михайлова. Последний во время свиданий своих в мае 1880 г. с Лорис-Меликовым рассказал последнему, что с участником этого дела Тюриковым (т. е. А. И. Баранниковым) он познакомился через Александра Михайлова. После этого указания были предприняты обширные розыски Александра Михайлова, переписка о которых напечатана в настоящее время в „Красном Архиве", т. 39, стр. 153 и сл. Арестованный Михайлов таким образом в первую очередь и был привлечен по этому деду. 10 Дриго Владимир Васильевич— управляющий имениями Дм. Лизогуба, которому Лизогуб вполне доверял; и которому поручил свои денежные дела после ареста. Именно за деньгами Лизогуба приезжал в маe и июле 1879 г. в Чернигов Александр Михайлов. Уже ко второму приезду Михайлова Дриго, будучи арестован, стал предателем, предал Лизогуба и указал на Михайлова, которому удалось уйти от ареста лишь благодаря осторожности и хитрости, о чем он подробно рассказывает в своих показаниях. Хотя Дриго судился по „делу 16-ти" и был присужден к 15 годам каторжных работ, они были заменены ему ссылкой на житье в Томской губернии. 11 Действительно, Михайлову удалось дать такой очерк в своих показаниях, из которых он, но его же словам, сделал „отчет русскому обществу и народу в тех моих поступках и ими руководящих мотивах и соображениях, которые вошли составною частью в события последних лет, имевших серьезное влияние на русскую жизнь". К сожалению, как об этом говорит Михайлов в своем дополнении к показаниям 7 июля 1880 г., его стали торопить с показаниями и по своему плану он их смог связно написать только кончая событиями весны 1877 г.; остальное было изложено бегло, и так же беглы июльские дополнения к показаниям,. 12 Добржинский Антон Францевич (1844—1897) — после крупной роли, сыгранной им в качестве тов. прокурора Одесской судебной палаты в деле склонения Гольденберга к показаниям, переведенный товарищем прокурора Петербургской судебной палаты, занял сразу виднейшее место (впоследствии тов. министра юстиции и кратковременный директор департамента полиции). Об „интересе" Добржннского и „синих" сохранились указания и в официальных документах и в объяснениях Михайлова на суде. В постановлении от 18 января, подписанном ведущим дознание жандармским полковником Никольским но соглашению с Добржинским, находим указанно на „частые с ним [т. е. с Михайловым] разговоры во время расспросов, имевшие целью собрать возможно больший материал о характере и направлении деятельности русской социально-революционной партии после тех разоблачений, кои составляли дознание о 16-ти политических преступниках". В своих объяснениях на суде Михайлов говорил: „Товарищ прокурора Добржинский в личных беседах со мною очень интересовался, приготовляет ли партия что-либо против Александра II и в каких формах. Но я мог удовлетворить его любопытство уж слишком и общем смысле. Я ему ответил, что погибель отдельных лиц но может изменить направления партии. Только новые условия государственной и общественной жизни создадут и новое направление ее. А приемы и способы борьбы неисчерпаемы в той же мере, как и безгранична изобретательность, человеческого ума". 13 Лизавета Александровна — то же лицо, которое в дальнейших письмах названо Анной. Тихомиров в своих примечаниях к автобиографии Михайлова писал:: „Что касается собственно „сердечных привязанностей", то в последнее время говорили о его близких отношениях с г-жою А. (имени ее не называем)Насколько это верно, не знаем, но, действительно, у А. Д. по отношению к ней видно было какое-то экстраординарное расположение, а г-жа А. относилась к.нему; с уваженном, переходящим даже в некоторое обожание".
92. Товарищам [Начало января 1881 г.] ..Кроме ужасной горечи разлуки я спокоен душою и весел: прошлое полно и цельно, будущее достойно борца. Моя прошлая жизнь беспримерна; я не знаю человека, которого бы судьба так наградила деловым счастьем! Узнай о нем от старых друзей и ты согласишься со мною. Пред моими глазами прошло почти все великое нашего времени. Лучшие мечты нескольких лет осуществляются. Я жил с лучшими людьми и был всегда достоин их любви и дружбы. Это великое счастье человека. Будь довольна такой моей судьбой. „Народоволец А. Д. Михайлов", стр. 107.
93. Родителям 14 января 1881 года. С. П. Б. Дорогие! Пишу по здешнему городскому адресу Вашему, так как не знаю, — уехали ли Вы, или нет. Если да, то Катерина Николаевна2 отправит это письмо по назначению. Много бы хотелось передать Вам из того, что я чувствую и думаю, но узость рамок невольно ставит в положение человека с завязанным ртом, желающего поделиться волнующими его ощущениями с дорогими ему людьми и Не могущего этого сделать. Но лучше что-нибудь, чем ничего. Потоку я взялся за перо, чтобы сообщить Вам о своем здоровья и сравнительном благополучии. Положение мое, в смысле условий жизни, изменилось на днях к худшему 3, но все-таки терпеть можно и можно сохранять спокойствие духа, (это философское средство врачевания болей, приносимых житейскими невзгодами. Спокойствие духа, вообще несвойственное подобному положению, не покидает меня, благодаря отсутствию внутреннего разлада, способного вызывать самые разнородные чувства и тем возбуждать невыносимые страдания. Гармония совести, мысли и дела, т. е. внутреннего мира и его проявления, делают человека каким-то неуязвимым, недоступным для людских страданий. Одно только огорчает меня, что не мог я в жизни своей ничего сделать для дорогих, постоянно любимых мною людей, для семьи, для тех, кому я так бесконечно много обязан, от кого я всегда принимал дорогие и нежные ласки горячей любви. А мне приходилось часто, особенно последнее время, причинять им страдания и горе, отравлявшие их и без того не особенно сладкую, трудовую жизнь. Э.то сознание больно и горько! Но что будешь делать! Есть чувства, которые говорят, — „оставь отца и матерь твою и ближних твоих и иди, куда мы зовем". И идет он, влекомый ими, всесильными, отдавая всего себя и все свое. И счастлив он будет тогда, когда эти чувства до конца будут наполнять его, когда он но обманул их и они но обманули его. Говорю это от глубины души. Дорогие! Если Вы еще здесь, или кто-нибудь из Вас, навещайте меня хотя изредка, что доставляет мне большую отраду и удовольствие. В том, что мне доступно, я не нуждаюсь, а потому не беспокойтесь об этом. Пишите о своих делах и здоровьи, — я ими интересуюсь, сильно любя Вас всех. Целую крепко всех дорогих своих и остаюсь навсегда сын, брат и друг Александр Михайлов. Автограф; П. Щ. 1 Александр Михайлов был арестован под именем Константина Николаевича Поливанова, но уже 3 декабря, как сказано в официальном постановлении, „из негласного, но вполне достоверного источника", были получены сведения, что он именно и есть А. Д. Михайлов (в письме № 91 Михайлов пишет, что его опознал Дриго. Дриго уже был осужден по „делу 16-ти" и известен как предатель, трудно попять поэтому, почему опознание это было произведено так негласно). На этом основании было постановлено „вызвать родителей и родственников" его, „для предъявления им обвиняемого". 16 декабря отец, и мать Михайлова приехали в Петербург и в тот же день им был предъявлен сын. 2 Екатерина Николаевна Вербицкая, двоюродная сестра А. Д. Михайлова. 3 По всей вероятности, речь идет о переводе из Дома предварительного заключения в Петропавловскую крепость.
94. Родителям С. П. Б. 1881 года. 29 января. Дорогие мои! Не знаю, получили ли Вы мое письмо от 14 января. Я, кажется, никогда не научусь писать казенные письма, а потому не знаю, будут ли проходить через цензуру благополучно поедания, в которых невольно отражается часть моего внутреннего мира. Ваше маленькое письмецо (открытое) я получил: оно было адресовано неправильно. Письмо должно пройти через несколько рук, пока наконец попадет к коменданту, а потому Вы адресуйте прокурору судебной палаты для передачи мне или в III отделение, т. е. я ошибся... в Департамент государственной полиции на мое имя. Вы, мои милые, хлопочете о свидании со мной, Вы, дорогие, остались для этого здесь. Тысячу раз благодарю за любовь, которую я, может быть, у Вас не заслужил. Но как мне не любить Вас сильно, горячо, когда я Вам так много обязан от начала и до конца. Вы дали мне жизнь и вместе с тем положили основания тех чувств, которые освящают человека на служение великой идее. С самого раннего детства я научился от Вас любить ближнего и помогать ему. Истинно христианское нелицемерное, нефарисейское воспитание согрело в моем сердце любовь великого учителя. Помню и никогда не забуду, как в спальне, при свете лампады, после детской молитвы, я слушал Ваши рассказы о страдальце за грехи мира и глубоко западали они в детскую чуткую душу. Не заботясь о себе, о своем здоровье и покос, Вы отдавали себя нам всецело и, видя Ваши заботы, я стад понимать цель жизни, посвященной для других. Ваше гуманное, редкое в окружавшей среде, отношение к людям, ниже стоящим, как к равным, с детства приучило меня признавать за всеми права человека. Вы не желали коверкать моей натуры, моих способностей и призвания и дали значительную свободу, когда я вступил в юношеский возраст. Это дало мне неоцененное чувство самостоятельности и самобытности. Из семьи я вынес только одно искреннее, чистое, хорошее. Как мало в русском обществе людей, которые могли бы с такой" благодарностью вспомнить о семье. За все это я только могу горячо любить Вас и глубоко уважать. Если за последние несколько лет я был оторван от семьи, то не думайте, дорогие, что я забыл ее. О, нет! В этот период времени я не принадлежал себе. Время, силы и способности, т. е. весь я поглощен был служению тому, что выше личных страстей и семейных привязанностей. Но и в это время, когда все, кроме возвышенной цеди и стремления к ней, исчезает и теряется, я часто вспоминал о своей дорогой родной семье, будучи вполне счастлив в своей жизни и деятельности, я желал столь полного же счастья и Вам, мои дорогие. Вы хлопочете о свидании со мною. Но вот уже 2 1/2 недели, а Вам еще не дали ответа. Видно не очень торопятся удовлетворить это законное желание или, может быть, для этого необходима слишком большая переписка. Я живу, конечно, не особенно весело, но не нуждаюсь ни в чем. Если будете сталкиваться с лицами, имеющими влияние на ход моего дела, то узнайте, пожалуйста, как скоро будет суд и в какой инстанции оно теперь находится. Как жаль, дорогие, что Вам приходится здесь так долго жить и тратиться, ведь при Ваших средствах это очень чувствительно. Получили ли Вы две мои книги „Отечественных Записок" за 77, и 80 год, которые пересланы отсюда в (Департамент государственной] полиции]. Не пришлось мне прочитать за прошлый год „Отеч. Записок", а здесь их за 80 год нет, так что мне приходится прочитывать за 77 год. А сюда книг носить нельзя. Поцелуйте за меня милую и добрую Катерину Николаевну, я так ей благодарен за то, что с Вами посещала меня, она вспомнила мне самое раннее детство. Мою Анну, дорогую сестру, любимую свою Анюту, целую в ее светлые глаза, и ее горячую голову. Целую крепко, крепко тетю Настеньку и всех любимых родных. Напишите Клене, чтобы писала мне, пишите и Вы также, и если те затруднит и не обременит, то и Катерина Николаевна. Целую всех Вас. Ваш сын, брат и друг Александр Михайлов. Копия; П. Щ.
95. Родным С.-Петербургская крепость. 8 февраля 1881 года. Дорогие мои, отнимаю и целую Вас! Ваше письмо! от 21 января я получил только позавчера, т. о. более чем через две недели. Итак, Вам не разрешили свидания со мною, не дали свидания отцу в матери с сыном... Не дали последних свидании!.. Здесь для меня нет ничего неожиданного. Но зачем же лишают Вас этого кровного права? Скажите, дорогие, чем Вам мотивировали отказ и у кого Вы просили об этом— Какими бы тяжелыми условиями не обставляли теперешнюю жизнь мою, — не отнимут от меня дух мой. Новое бремя вызывает и новые силы, но лишнее бремя бесполезно натягивает отношения. Милые мои! Вы теперь уже в Киеве, среди дорогих и мне, и Вам. Как же поживают Кленя, Клава, Фаня, что поделывают? Пусть не скучают и не горюют обо мне, но пусть помнит меня. Я же люблю их, люблю сильно и глубоко, не только как родных своих сестер и брата, но и как друзей своих, как честных и добрых людей. Целую нежно своих племянников, твою пару голубят, моя добрая Кленя. Эти маленькие, чистые птенчики, их наивные, светлые личики всегда у меня в памяти. Береги их и воспитай их чуткими к правде и горю людей, а они в тебя и будут способными и умными. Люби их одинаково и твое равное к ним отношение не даст в них развиться ничему дурному. Добрая и дорогая моя Кленя, ты хочешь повидаться со мною! Ты, конечно, знаешь, как я хотел бы того же, во ведь ехать тебе, кроме того при детях, так далеко: И, не будучи уверенной, дадут ли свидание, тратиться и жить здесь несколько недель, для того, чтобы на полчаса раз иди два побыть со мною, — едва ли это будет целесообразно. Хоть и тяжело сказать тебе не приезжай, рука еле выписала это горькое слово, но сознание говорит это, трудно удалить преграды, воздвигнутые между нами. Далее поговорить с тобой в письмо нельзя, как следует, о своей жизни, о своем душевном состоянии... не пропустят, пожалуй, письмо. Главные .черты моей деятельности ты узнаешь из процесса, в ней легла основанием большая часть моей жизненной силы, силы ума и сердца. Конечно, суть не в формах и средствах, вполне зависящих и вытекающих из обстоятельств и условий, а в долях, в мотивах. В них отразился мой внутренний мир, первые же определили только интенсивность стремлений. Дорогая моя, будущее грозными, темными, беспросветными тучами надвинулось, во на востоке, в Прошлой моей жизни так иного светлых образов, ярких глубоких впечатлений, честных и сильных порывов, что идущий оттуда свет не даст тьме объять душу мою. Силы естественной жизни, присущей в главных страстях и инстинктах всякому человеку, возбуждают иногда во мне острые, жгучие страдания, которые были бы, конечно, еще жесточе, если бы этот светлый поток воспоминаний не прогонял бы, или до крайней мере не оттеснял их приступов. Если нам не придется видеться, то, во всяком случав, ты пиши мне. Твой почерк, твои мысли будут напоминать о тебе, моя дорогая. Дорогая Клава, милый Фаня, мой любимый брат, добрая и милая сестра, осыпаю ваши родные и светлые липа горячими поцелуями, будьте здоровы и счастливы, берегите Папу и Маму и любите их, как они нас. Милая и дорогая Анюта, благодарю тебя за заботы, за те тяжелые передряги, которые вам с Мамой и Папой пришлось перетерпеть из-за меня, я не забуду их.. Все это и та сильная, нежная любовь, которою согрели нас утешили меня Вы, бесценные Папа и Мама, вся семья, и тетя Катя и мое сердце, моя любимая Анна, превратили любовь мою к Вам в горячую страсть и преданность мою увеличили во много раз. Я весь ваш и до конца ваш. Последние мысли идее, последние горячие чувства вам. Обнимаю, целую и прижимаю к своей горячей груди, вас, дорогие... Александр Михайлов. Пишите! На письме пометка Просмотрено тов. Прокурора СПБ. Суд. Пал.
Автограф П.Щ. 96. Родным 22 февраля 1881 года,. СПБ. Дорогие и милые мои! Получили ли Вы мое письмо от 8 февраля в ответ на Ваше последнее письмо от 21 января, писанное Вами перед отъездом отсюда? Горевал я тогда, что не видал Вас, мои ненаглядные! Но 12 февраля я получил свидание с тетей Настенькой, правда, очень мимолетное, но все-таки и это утешение. Я был очень рад видеть любимую свою тетю и крестную мать. Я к ней сильно привязан и чувствую себя так много обязанным ей, что не знаю, как, какими словами благодарить ее за все жертвы, хлопоты и беспокойства. Жаль, что это свидание было единственным и не мог я более насмотреться на дорогого своего друга и тетю. А теперь увижусь ли еще?!.. Целую Вас всех, мои хорошие, крепко, любовно горячо. Переношусь и Вам мыслью, в ваш мирный, уютный семейный круг, живу с Вами радостями и заботами, печалями и надеждами. Все Ваши дороги и близко мне. Всесильный гений увлек меня от Вас и разошлись наши дороги в этом мире горя и страданий, но чувства мои — любовь к семье и семейной жизни — навсегда остались во мне и сохранили в душе моей: живое и сильное сродство с милым родственным: кругом. Высокие общественные идеалы, руководящие деятельностью человека, не могут потушить те глубоко сокрытые огоньки, которые с самого детства загораются в нем, сосредоточивая в себе чистые, сильные в естественные семейные привязанности. Когда жизнь горячо и страстно., возбуждает в нем общественные чувства, эти внутренние огоньки теряются в пламенных стремлениях. Ho когда он оторван от жизни, все нити, связывающие его с миром ему подобных, перерезаны, он уходит в самого себя. Его тяготят и давят мрачные и тесные своды, заменившие ему жизнь между людьми, и уходит он от тяжелых, гнетущих впечатлений в свой внутренний мир и замыкается в нем. Тут еще живы отражения жизни, здесь сосредоточены привязанности и идеалы. Этот мир — сокровищница всей жизни. В ней для неги отрада, источник силы и утешения. Семейные привязанности выделяются из других его чувств, так как с ними связаны дорогие образы, более близкие, чем другие. Итак, дорогие, я мысленно с Вами, в своей родной семье, что же Вы не пишете мне? Как Вы все поживаете? Прошу Вас, не горюйте обо мне. У Вас своя жизнь, свои радости и цели, я же доволен своей прошлой деятельностью и не раскаиваюсь в ней, потому что действовал по глубокому внутреннему убеждению, побуждаемый самой искренней любовью к своей родине. Прав ли я был, действуя так, или ошибался, — это покажет будущее. Мои Милые, Папа и Мама, более всего прошу Вас быть покойными и не кручиниться. Пусть помогут Вам в горе христианские чувства, любовь сестер и брата и моя, если Вы простите мне то, что я невольный виновник Ваших страданий. Вы поверите, конечно, как мне тяжело и больно причинять Вам их. Целую и обнимаю Кленю и ее семью, шлю ей горячий привет друга и брата, он так полон любви и сердечного чувства, что передаст ей мою душу полное, чем это письмо. Дорогих моих, юных и свежих Анюту, Клану и Фаню осыпаю поцелуями и крепко прижимаю к своему сердцу. Утешьте, друзья мои, Папу и Маму за меня. Вы сделаете это для меня, Вашего родного брата, которого любите. Я Вас за это буду благодарить. Любовь мою к Вам не могу выразить. Так глубоко и сильно любить можно только тогда, когда так сильно страдаешь... У человека нет языка, нет слов для выражения этих чувств... Все нервы дрожат и трепещут от этих чувств... Александр Михаилов. Пришлите свой адрес и письмо. Тот, который Вы дали, здесь затеряли. Это письмо посылаю через Екатерину. Николаевну1 На письме пометка: Просмотрено тов. прок. Копия; П. Щ_.
1 Вербицкая. 97. Родным 15 апреля 1831 Дорогие! От второго апреля я писал Катерине Николаевне, а шестого к Вам и поздравлял с праздником. Получили ли эти письма? Еще раз поздравляю Вас всех здесь и в Киеве с этим светлым, теплым весенним праздником. На поседней неделе я говел, говение было довольно оригинально, но гораздо более целесообразно и, думаю, душеспасительнее, чем церковное, официальное говение. В среду явился ко мне священник здешнего собора, человек умный и симпатичный, и я с ним беседовал с час о религии вообще и в применении об к данному случаю в особенности. Я ему откровенно высказал свой взгляд по этим вопросам и сказал, что однако желаю, из любви и глубокого уважения к мировоззрению Народа своего, оставаться верным обрядам Его религии. Беседы о нравственной идее Христа, конечно вне узких рамок догматики, чрезвычайно полезны. По своему глубокому философскому смыслу она настраивает на самоуглубление, отвлекает от злобы дня и потому сильно успокаивает. Священник после этого был у меня еще два раза и мы опять беседовали на ту же тему, и в последний свой визит, сообразно моему желанию, совершил обряд говения. Так что никаких великопостных служб, всенощных и т. под. не было. Праздник пасхи я желал провести как можно ближе к воспоминаниям детства, чтобы мыслью быть с Вами. Я купил себе кулич, сырную пасху и яиц. Долго ждал я писем от Вас и даже обращался с запросом, предполагая, что Ваши почему-нибудь задерживают. Наконец, 10 апреля вечером часов в десять мне принес смотритель Ваши письма от 9 марта. Вы на можете себе представить, с какой радостью встречаешь здесь каждое письмо, каждую даже (незначительную новость. Ваши же дорогие письма доставляют мне величайшее удовольствие. Вместе с ними проникает сюда струя жизни, освежающая на несколько дней. Вместе с ними являетесь и Вы сюда и приятно нарушаете своими милыми образами однообразный до одурения покой. На этом месте я должен был прервать письмо. Потребовали на следствие, в первый раз с февраля м-цa. Теперь, когда возвратился оттуда, не могу писать, не могу успокоиться. Быстрая, как грозный обвал, страшная, как последний день, небывалая в истории человечества драма развернулась перед моими глазами. Чувствую, что сердце мое разрывается от боли... О событии 1 марта, т. е. о смерти царя весть была принесена мне громом пушек, похоронным звоном колоколов и звуками торжественной музыки. Музыка, свободные звуки которой ворвались и сюда, произвела на меня тогда глубокое впечатление. Ею вызывались и довершались воспоминания. Звуков этих я не мог забыть целую неделю. Еще и теперь живы они в памяти. Однако целый месяц после этого я не имел никаких сведений об этом событии. Наконец из Ваших писем и от следователей я узнал отчасти фактическую сторону всего происшедшего. Кто может спокойно, без ощущения глубоких душевных страданий, переживать такие драмы? Наверное всю Россию волнуют гамме разнообразные чувства и складываются в различные мнения. Душевно желаю, .чтобы скорее все эти процессы мысли и чувства дали удовлетворительные результаты и вывели бы родину на путь прогресса и мира. А пока одно только мужество облегчит страдания. Обыкновенно люди думают, что после тяжелых, неурожайных годов следуют годы, обильные хлебом, рождающие богатства народа. Полагаю, что этот вывод уместен и в исторической жизни народов. На другой день после Вашего письма я получил от тети Настеньки. Оно ошибочно помечено 29 апреля, что заменяет, верно, 29 марта. По ее милому письму я -заключаю, что теперь она здесь, хотя в нем и не упомянуто о приезде. Целую ее, свою любимую крестную мать. Долго ли она пожить думает здесь? Здоров ли Василий Иванович1? Родная Катерина Николаевна, сожалею, что от Вас не получил ни одного письма, хотя, как Вы говорили мне на последнем свидании, и писали. Расцелуйте за меня братьев и сестер, желаю им от всего сердца здоровья, счастья, успеха. Процесс мой, думаю, оттянется месяца На два, а может быть и более. Это конечно мне неприятно. Дорогие мои сестры и милый, любимый брат, благодарю Вас за письма. Не говорю уже о любви и участии, выраженной в них, — после долгой разлуки мне приятно было читать ваши мысли, глядеть на ваш почерк и разбирать его. По внешним и внутренним признакам с искренней радостью замечаю ваши успехи, ваш рост. Ты, Фаня, спрашиваешь, чем я занимаюсь, как провожу время. Большую часть времени обыкновенно читаю. В промежутках для моциону хожу из угла в угол, вечером с полчаса занимаюсь гимнастикой, утром каждый день гуляю пятнадцать минут. Остальное время проходит в обеде, чаях, сне и т. д. Самое тяжёлое это разобщение с людьми и отсутствие работы. Посылаю, дорогие мои, Вам всем свой душевный привет, обнимаю всех крепко, крепко, бессчетно целую и остаюсь навсегда Вашим сыном, братом и другом Александр Михайлов. Отдал бы все, чтобы на груди беззаветно любимых излить то, что переполняет ныне грудь мою. Только, одного этого страстно желал бы. На письме пометка: Просмотрено тов. пр. А. Д[обржинский] 21 апреля 1881 г. Автограф; П. Щ. 1 Василий Иванович Вартанов. 98. Родителям С.-Петербургская] Щрепость]. 28 мая 18S1 г. Дорогие мои и милые! Целую и обнимаю Вас крепко, крепко. Мое письмо по всему вероятию не застанет уже Вас в Киеве, так что, мне кажется, удобнее адрессоватъ его в Путивль. Катерина Николаевна сделает, как найдет лучше. — Хотелось бы еще раз взглянуть на родные палестины, на живописный берег Сейма, с которого открываются на десятки верст украинские степи, на бесконечные холмистые равнины, одетые теперь ярко-зеленой пеленой хлебов, полежать бы еще раз где-нибудь в лесном острове, наслаждаясь дремою жаркого полдня и прислушиваясь к тихому шелесту, тайному говору леса. Может ли что-нибудь более очаровывать человека, чем природа... Я испытывал часто чувства страстные, глубокие, жгучие, — вызывали их люди. Ощущения же мира душевного, сладкой неги, покоя, созерцание чудной гармонии приносила мне природа... Как понятен и прекрасен пантеизм первобытных люден, какими героическими: образами и глубокими чувствами выразился он в народной поэзии... Да, природа может быть богом. Помню, когда детское религиозное мировоззрение рухнуло, подкопанное пробуждающеюся мыслью, в это время развилась во мне любовь, поклонение красоте природы. Как в детстве душевные тревоги и горести выливались и молитве, не ежедневной обязательной, а в тайной, сопровождаемой часто горячими слезами, так после в дни юношества первые бури и первые страсти увлекали меня в глубь леса, на крутой обрыв реки, вообще туда, где нет людей, где можно остановить взор на божественной красавице природе, и она исцеляла первые раны, полученные в жизненной битве. Природа дала мне первые идеалы красоты и гармонии, которые, увы, только в будущем найдут воплощение. Она зажгла искру нового божества в душе. Жизнь и люди со своим чудовищным злом и неправдой скоро помогли новому божеству занять в ней все место. Новые чувства так цельно охватили меня, что не нашлось уже места или лучше сказать времени для культа природы. Сладость поэзии отравлена была жизненной правдой, она оторвала меня от леса, от реки, от неба и вот я очутился в больших городах, среди горя, страдания и борьбы. Здесь начал я служение новому богу и редко с тех пор удавалось мне возвращаться хотя на минуту в лоно природы и наслаждаться ее чудной прелестью, да и по мог уже так цельно отдаваться упоению; покоя и личного счастья не могла уже она мне принести, хотя любил ее по-прежнему, люблю и до сего дня. Если бы последний культ не поглотил меня всего, я бы был поэтом, хотя и не знаю, чем бы проявил тогда свое служение. Но жизнь приучила уже меня подавлять личные желания, а потому и желание взглянуть да родные нивы ушло туда, откуда пришло... Фаня пусть за меня и за себя исколесит хлебные доля и цветущие луга. — В последний раз я Вам писал от 14 мая. В марте мои письма были от 10 и 24, в апреле от 6 и 16. Ваше письмо, то есть Клени и Мамы от 11 мая я получил. Рад, что увижу тебя, сестра моя, дорогая Кленя, желал бы, чтобы ты присутствовала на суде, но не знаю, как это устроится, так как по всему вероятию процесс начнется не раньше осени, а тебе тогда едва ли возможно будет приехать. Процесс будет очень сложный и многолюдный по количеству обвиняемых и числу предъявленных обвинений, поэтому надо ожидать его не ранее сентября, что мне очень неприятно, я желал бы, чтобы покончили с нами летом. Не люблю я осени и зимы! В некоторые моменты приятно видеть вокруг вечно возрождающуюся жизнь. Двадцать третьего мая меня навещала Катерина Николаевна, ей теперь стали чаще разрешать свидания, мне конечно приятно видеть ее, добрую и родственную. Я советую ей съездить к Вам в Алееву, подышать чистым и здоровым воздухом, это положительно необходимо для нее как постоянно живущей в Питере и следовательно дышущей пылью и вредным городским воздухом.— Как же Вы поживаете, мои дорогие, мои милые? Все ли здоровы? Рад, что Анюта и Клаша поправились. Пусть милая и любая Анна берегет себя, она такая горячая, а здоровье у ней слабое. Как бы я желал отдать ей свое железное здоровье, оно ей гораздо нужнее. Ну прощайте же, все родные и любимые. Через неделю или полторы буду писать опять. Целую и обнимаю всех Вас. Поклонитесь всем помнящим и любящим меня. Здесь на свободе, хотя и в неволе я вспомнил о многих друзьях детства, если они не забыли меня, шлю им поклон и душевный привет. За тем и остаюсь глубоко любящий Вас всех друг, сын и брат. Александр Михайлов Автограф; П. Щ. 99. Родным 17 июня 1881 года. С.-Петербургская крепость. На прошлой неделе получил Ваше письмо, дорогой Папа, от 30 мая и Клени от 4 июня. Ваши горькие чувства понимаю и разделяю. Ваши страдания делают особенно тяжелым то, что без них я пренес бы спокойно, к чему меня подготовила жизнь, что венчает мое земное - поприще и мои усилия. Чувства любви, которые Вы так горячо проявили ко мне и которые, мне кажется, я не заслужил у Вас, и Ваше глубокое горе заставило меня болезненно чувствовать живую связь между нами и нашей судьбой. Сильная привязанность моя к Вам была постоянна с самого детства, основание ее лежало в прямых, свободных и искренних отношениях, существовавших между нами, благодаря Вашим гуманным к светлым взглядам на свои обязанности, как родителей. Эти святые и чистые чувства вместе с другими, сильными и страстными личными: привязанностями однако никогда, ни на минуту не останавливали меня в исполнении того, что я считал своими обязанностями, как человека и гражданина. Напротив, если я заслужил любовь чистых и светлых душ, то счел бы себя недостойным ее, если бы стал служить своим личным интересам. Ваш ум, пишете Вы, говорит Вам о заблуждениях и ошибках, а сердце шепчет о любви... Слушайте более сердца. Не выслушав обеих сторон, не произносите осуждения; Ни поднявшись на точку зрения идеи, не отрицайте ee безусловно. Вспомните историю развития мысли и прав человека, и Вы, если не оправдаете, то и не осудите. Познакомьтесь в самом деле с литературою этого предмета* и Вы взглянете несколько объективнее, конечно, только несколько, потому что привязанности и жизнью выработанные взгляды сильны и устойчивы, но все-таки то, что теперь Вам кажется ужасно по своей необычайности, станет хотя также горестным для вашего сердца, во понятным, объяснимым в жизни народов. * Лекки, Бокль, Дреппер и др Теперешнее Ваше горе и страдания Мамы сильно мучат меня. Больно думать, что это все расстраивает Ваш покой: я здоровью. До опять повторяю, что напрасно Вы смотрите так мрачно на судьбу нашей семьи. Вокруг Вас любящие дети и внуки, живете хоть и не богато, но все таки обеспеченно. А ведь миллионы людей льют такие горькие слезы нужды и страданий совершенно беспомощно, от каких Вы избавлены обеспеченностью и семейным положением. Есть, конечно, и беспечальные счастливцы, так, ведь это по большей части оловянные человечки, люди без души, без сердца. Вообще же среди людей столько горя и страданий, сколько невежества, рабства и нищеты. Горя рассуждением не потушишь, но безусловно ему отдаваться не следует: с ним можно бороться, как и со всяким чувством. Надеюсь, что Вас, мои дорогие, укрепит и успокоит деревня. Поменьше думайте о тех, кто не с вами. — Когда Вы получите это письмо, то Катерина Николаевна, по всему вероятию, будет уже с Вами. Она думала выехать в конце прошлой недели. Боюсь только, чтобы не разъехалась с Кленей. В конце мая я получил письмо от тети Настеньки и отвечал ей. Деньги 10 рублей получил, благодарю за них, теперь мне не нужно больше. Последние письма мои были от 14 и 28 мая. Получили ли их, — напишите. От Клени я получил всего три письма. Ну, прощайте мои Милые и дорогие, обнимаю и целую Вас крепко, крепко. Не горюйте, — судьба Вас утешит! Ваш до глубины сердца Александр! Михайлов. На письме пометка: Просмотрено тов. прок. Автограф; П. Iff. * Лекки, Бокль и Дреппер — одни из популярных в 60—70-х годах авторов; Лекки — английский историк, автор „Истории рационализма в Европе" (Спб. 1871); из произведений Бокля наибольшею известностью пользовалась его „История цивилизации в Англии", выдержавшая к тому по три издания в двух переводах ( Буйницкого и Бестужева-Рюмина), были переведены также его „Влияние женщины на успехи знания" (1864) и др.; Дрепперу принадлежит „История цивилизации в Европе". Все эти авторы, представители английского позитивизма, привлекали своею борьбою против метафизики и, главным образом, против религии, и на ряду с этим своим превознесением естественных наук и их методов.
100 Родным 20 июля 1881 года. С.-Петербургская Крепостъ. Дорогие письма Ваши, от 4 июля Кленино; и от 11 июля Папы и Мамы получил. Благодарю за них. Не могу, конечно, в глубине сердца не пожалеть, что не прядется хотя бы только видеть малую мою Кленю, но и вполне одобряю ее решение. Мне было бы очень неприятно, если бы из-за желания видеть меня она бы повредила своему делу, от которого зависит ее свобода, и счастие. Ведь ее занятии — основание независимой жизни и разумного воспитания детей, а эти причины настолько серьезны, что могут побудить и не к таким незначительным жертвам. Наша любовь не должна становиться на дороге наших обязанностей, точно так же как личные симпатии и интересы замолкают перед общественными интересами. При всем желании видеть Вас меня смущали траты, очень чувствительные при ваших средствах и неизбежные при дальних поездках. Я исколесил по России не один десяток тысяч верст и сам знаю, как поглощают рубли чугунки и столичные гостиницы. Кроме того совершенно верно мнение Клени, что едва ли стоит ехать из такой дали, чтобы получить несколько свиданий при таких условиях, при которых они даются в этом месте. А более благоприятные условия, напр. хотя бы возможность обнять, могут представиться разве только во время, суда. Итак, дорогая моя Кленя, сообразуйся только о существенною пользою Для: себя и своей семьи, а если за всем эти откроется возможность побывать здесь, то сама знаешь, что буду сердечно рад увидеть тебя. Целую твоих малых голубят. Пусть укрепляются в деревне. Поздравьте Фанюшу с окончанием1, с этим светлым и победным праздником юности. В это время обыкновенно все на свете улыбается человеку и самые темные стороны жизни с избытком озаряются ярким снегом надежд. Счастливое и невозвратное время! Желаю много, много любимому брату собрать эту медовую дань юности, чтобы было о чем вспомнить тогда, когда жизнь покажет свои оборотные стороны. Советую ему перед выбором специальности серьезно подумать о своих симпатиях, о склонностях натуры. Мне кажется, лучше всего может удовлетворить в этом отношении молодого человека разнообразный университетский труд. Но разве разрешили реалистам поступление в университет? Если да, то это самый лучший путь. Что же касается Института Путей Сообщения, то не нужно забывать, что получение мест по этой специальности чрезвычайно затруднительно в настоящее время. Что достройка железных путей в настоящее время идет туго и на иное положение этого дела трудно надеяться и ближайшем будущем вследствие экономического положения страны и естественной реакции после железнодорожной горячки2. Да и приток желающих поступить чрезвычайно большой, возбуждающий тяжелую конкуренцию. Пусть пишет Фаня, что он надумает. Целую его, моего родного. Душевно рад, что здоровье Мамы поправляется в деревне. Хорошо бы пожить подольше в деревне. Небольшое хозяйство, тишина и покой поправили бы еще более дорогое ее здоровье. — Целую Катерину Николаевну и советую ей подольше пожить с Вами. Тетя Настеньки я еще не видел, а может быть она еще и не приезжала. — Целую милых моих Анюту и Клаву и желаю им как можно больше надышаться здоровым воздухом, пополнеть, так чтобы прибавил ось, как после; лечения кумысом, весу на несколько пудов. Целую дорогах Папу и Маму и обнимаю крепко, крепко. Ваш Александр Михайлов. На письме пометка: Просмотрено 28 июля тов. прок. Автограф; П. Щ. 1 Митрофан Дмитриевич Михайлов окончил весною 1881 г. гимназию. 2 Известно, что шестидесятые годы ознаменовались усилением железнодорожного строительства, куда были брошены значительные капиталы. Кризис 1873—1877 гг., начавшийся на Западе и перекинувшийся к нам, произвел и у нас общий застой. Современная публицистика, выясняя причины кризиса, главным образом относила его за счет сокращения железнодорожного строительства.
101. Родным 19 августа 1881 года. С.-Петербургская Крепость. Дорогие! Письма Ваши от 3 августа получил с неделю назад. Из них я
заключаю, что Вы, мои милые, не получили моего письма от 2 июля, оно до Вас не
дошло и, вследствие этого образовался промежуток в месяц, обеспокоивший Вас.
Впрочем Вы вообще напрасно беспокоитесь, — находящиеся в моем положении
обыкновенно окружены внимательнейшим попечением и можно быть спокойным относительно моего здоровья. К тому же я обладаю крепким организмом, могущим
значительное время бороться с всегдашней здешней сыростью. Ведь с детства я не
избалован вредною комнатною атмосферой, за что искренно благодарю Вас, милые, а
.последующая жизнь приучила переносить всякие климатические невзгоды. Гораздо вреднее действует отсутствие деятельности,
движения и впечатлений. Лишение
этого элемента в жизни особенно чувствительно для человека, привыкшего к самой
оживленной деятельности, к постоянному движению и напряжению всех душевных
способностей. При таких условиях самая грубая и даже бесцельная физическая
работа была бы спасительна, а ее то и нет. Конечно предварительное заключение, как не особенно продолжительное, не может
еще особенно сильно
парализовать и убить образ человеческий в организме, особенно когда к своему
положению относишься по возможности спокойно, но более продолжительное срочное
или бессрочное без физического труда - - хуже смерти. Я здоров и наполняю,
однообразное течение времени чтением — перечитываю старые журналы, восполняю те
пробелы в знакомстве с нашею литературой, которые образовались ранее, вследствие
недостатка времени. — Как же решили Вы с Фанею и что думаете предпринять? Если
реалистам разрешено поступать в университет, то самое лучшее воспользоваться
этим. Физико-математический факультет тем хорош, что он не отнимает возможности
переменить путь образования. Можно со второго или с третьего курса без большой
потери времени и даже совсем без потери перейти в какое-либо техническое высшее
учебное заведение. А это удобно потому, что дает возможность решения вопроса
специального образования самому и более обдуманно, получивши за несколько лет пребывания в столице гораздо более необходимых данных, чем,
напр., Фаня имеет теперь. — Теперь верно уже сестры уехали в Киев. Пусть вышлют
адресе оттуда. Тете Настеньке не пишу потому, что не имею ее адреса. Как
поживаете теперь в деревне, как урожай? Здесь уже начались дожди и серые дни. —
Если будете богаты деньгами, то будьте так добры пришлите рублей пять или
десять. Не хотелось Вас беспокоить, но я не предполагал, что так долго затянется
дознание. Теперь надо полагать не позже как через месяц будет суд. Вот у меня до
этого времени немного не хватит денег. Целую Вас, родные, хорошие, милые, крепко
и жарко. Напишите как здоровье Анны. Целую Катерину Николаевну, если застанет
это письмо ее у Вас. Еще раз целую и обнимаю. Александр Михайлов. Писал Вам от 3 августа. Получили ли это письмо? На письме пометка: Просмотрено 21 авг. тов. прок. [подпись]. Автограф; П. Щ. 102. Родным 27 августа 1881 года. С. П. Б. Милые и дорогие мои! Письма Ваши от 3 и 12 августа получил и сердечно благодарю за них. Они заносят сюда на некоторое время жизнь и оживление, те животворные источники, которые здесь против воли постепенно иссякают и потому нуждаются от времени до времени в пополнении. Они дают повод для многих воспоминаний живых и приятных, они уменьшают расстояние, разделяющее Вас, мои дорогие, от меня. Мне приятно, дорогой Папа, что Вам полюбилась деревенская жизнь и деятельность. Для истого русского человека деревня всегда служит притягательной силой, как своей жизнью, близкой к природе и более соответственной натуре человека, так и привязанностью к земле-кормилице, к земледельческой хозяйственной деятельности. Нет занятия более производительного для человечества и мало занятий более достойных и честных! А потому ничего более искренно не желаю, как того, чтобы наша родная нива, если не сторицей, то по крайней мере сам 10 вознаградила бы Ваши труды. Конечно, если Вы будете сами хозяйничать, то заведите побольше скота, пользуясь молчанским болотом, и, мало-по-малу удобряя, удвоите урожайность полей и заведете собственные запашки. Иначе собственно там и занятий земледельческих почти нет. Отдавая исполу, нужен только некоторый надзор в два летние месяца, а в остальное время соскучитесь за неимением дела жить в глуши. Собственные же посевы и скот, увеличив доход, наполнят почти все время хозяйственными занятиями. Кроме тою, полагаю, было бы недурно, если бы продать путивльскую усадьбу и дом тысячи за четыре и на эти деньги прикупить земли к алеевской десятин 40 хорошей. Ведь в городе ни Baм с Мамой, ни сестрам, а тем менее брату, не придется жить. Ничто уже Вас, кроме собственности, не притягивает к нему, а многое может быть и отталкивает, вместе с тем дробление хозяйства на три пункта противоречит хозяйственным интересам. Доход от найма дома далеко не верный доход и не постоянный, а между тем ничто так не уменьшает ценности дома и его долговечности, как такие постояльцы. Ремонт требуется постоянный, да и страхование необходимо, а то чего доброго и до греха не долго. Пользуясь теперешней его доходностью, может быть легче было бы продать. вообще путивльский дом, как он ни дорог нам всем по связанным с ним светлым и незабвенным воспоминаниям детства и юности, стал теперь в некотором роде обузою. Кстати что слышно о постройке ремесленного училища на пожертвованные деньги? Не пригодится; ли устроителям: наш дом и усадьба? По расположению комнат он очень удобен для школы и имеет большую залу. — Где теперь Фаня и что он думает делать? — Целую Вас и дорогую Маму. Желаю ей здоровья и покою. Пусть не сокрушается о мне, так как и я мало сокрушаюсь лично о себе. Живите и будьте здоровы и спокойны. Это нужно для брата и сестер. — Получили ли Вы мое письмо от 19 августа? В нем я просил уделить, если при деньгах теперь, рублей десяток мне. Не думал я, что дело так затянется, а то бы рассчитал иначе свои финансы. — Думаю, что в сентябре наконец достигнем тихого пристанища, идеже... и т. д. Целую Вас всех, мои милые и дорогие родные . Александр; Михайлов, сын и брат. На письме пометка: Просмотрено тов. прок, [подпись]. Автограф; П. Щ.
103. Родным 29 сентября 1881 г. П[етербургская] Крепость. Дорогие мои! Письмо Ваше от 31 августа и деньги 10 рублей получил около 13 сентября и отвечал 14-го, но не знаю, получили ли Вы. Как Вы поживаете среди наших родных полей и холмов? Как Ваше здоровье? Я рад, что Вы живете теперь в деревце, Я уверен, что спокойная жизнь и укрепляющая сельскохозяйственная деятельность как нельзя лучше отразятся на Вашем организме и прибавят по несколько лет к Вашей жизни, а вместе с тем помогут установиться тихому и спокойному душевному настроению, с которым гораздо легче и разумнее встречать житейские печали и треволнения. До Вашей миленькой, тихой и далекой пристани только самыми широкими и слабыми кругами должны доходить всякие бурные и сокрушающие волнения. Такой уголок Вам дорог и нужен. Довольно выпало на Вашу долю трудов; забот, хлопот и волнений и теперь Вы должны успокоить себя от всего этого настолько, чтобы не чувствовать бремени, чтобы занятия были удовлетворением, а хлопоты моционом. И где же все это удобнее осуществить, как не в нашей благословенной Алеевой. Одного, кажется, там не достает, — это именно небольшого, но приятного общества соседей, что впрочем можно заменить периодическими поездками в город, хотя и там, кажется, довольно трудно найти по душе компанию. — Что, как поживают Ваши половинщики? Жив ли добродушный старик Алексей и разбогател ли Андрей слободской? Его хитрую и бойкую фигуру я не могу забыть. Помню, как он ловко эксплуатировал мою страсть к охоте, когда я, будучи гимназистом, приезжал хозяйничать в деревню. На вымолоты, делаемые в поле, я обыкновенно брал с собою ружье. Чтоб отвлечь меня на некоторое время от тока, он очень ловко пользовался слабой стрункой охотника. Помню, раза два случалось так, как во время работ, очевидно до уговору, подходит к нам слободской мужичок и с оживлением объявляет, что сию минуту в ближайшем овраге он видел лисицу. Имея ружье за плечами, трудно устоять от искушения легкой добычи, и, кажется, однажды он меня поддел на этом, его умолот оказался меньше других. — Я здоров и чувствую себя хорошо. Зима и весна порядком таки порасстроили мои нервы, но лето и чистый воздух в значительной степени возвратили им прежнюю крепость. Хотя мало времени приходится проводить на дворе, во целый день открытые форточки и значительная тяга в коридоры делают воздух в камере чистым и свежим, как на дворе. Но вот настает холодное время и придется все время закупориваться в комнатной атмосфера, столь сильно расслабляющей организм. Постараюсь гимнастикой бороться с этим вредным влиянием сидячей комнатной жизни. С моральной стороны я не особенно часто ощущаю тесноту каменных сводов. Почти все время проходит в чтении, дающем значительную пищу духовной жизни. Только чистое небо и лунные ночи смущают, своим обаянием разрушая толстые и тесные рамки, в которых заключен покой. Но лунные ночи редки, а небо постоянно затянуто серой грязной простыней, своим непривлекательным видом разгоняющей мечтательное настроение. — Целую дорогую сестру и крепко и жарко обнимаю ее. Целую всех Вас мои милые много, много раз; Ваш сын и друг Александр Михайлов. На днях получу письмо от Клени и буду ей отвечать. Добрая сестра, Катерина Николаевна, целую Вас и прошу отослать это письмо моему отцу. Автограф; П.Щ. Ваш любящий брат Александр. На письме пометка: Просмотрено тов. прок.
[подпись]. 104. Родным 4 октября 1881 г. С.-Петербургская] К[репость]. Письмо Ваше, дорогие мои, от 26 сентября я получил 9 октября. Весьма рад, что Вы вое здоровы и с осени с новыми силами принялись каждый за свое дело. Рад за Фаню, что ему удалось пристроиться, хотя и не вполне согласно его желанию. Но это дело может быть поправимым, если он и на следующий год останется при прежнем намерении. Рад и за Клаву, если ею руководит серьезная и глубокая привязанность. Но если нет ее, то желал бы исчерпать всякие доводы и употребить все влияние, чтобы удержать от рискованного решения. Ведь у ней печальный пример на глазах, но мало ли и во много раз печальнее и трагичнее. Житейский расчет, даже если он верен, может создать в этом деле только самое низменное счастье, а рутинное отношение в выборе не гарантирует даже и его. Впрочем все это истины, не останавливающие очень многих грешить против них. Мой Задушевный совет дорогой Клаве — пусть решает утвердительно только тогда, когда иное решение причинило бы ей большое горе, в пролитом случае время должно решить — да или нет. Да и зачем ей особенно спешить, — у ней еще вся жизнь впереди. Во всяком случае посылаю ей горячее пожелание самого полного, светлого и радостного, как весеннее небо, счастья. — Как ни желал бы я видеть родного моего Фаню, но все-таки не советовал бы ему хлопотать о свидании. На суд же он может попасть без больших хлопот. Он может получить билет от председателя суда, которому поручено будет наше дело. Хорошо, что он так удобно устроился на квартире у доброго дяди. Кроме других преимуществ он еще избавятся от невозможных обедов и неизбежного катара. — Что это Анюта все простуживается? Надеюсь она теперь уже здорова? Это хорошо, что она так долго остается в нашей драгоценной Алеевой, — наверное, чем долее проживет она там, тем здоровее выедет оттуда. Пусть будет здорова, моя милая, родная, дорогая Анна. Горячо целую ее в алые губки. Пусть они чаще улыбаются. Я хочу, чтобы она была весела и счастлива, насколько возможно это под нашим суровым северным небом. — Я здоров и чувствую себя совершенно удовлетворительно. Не беспокойтесь, дорогие мои Папа и Мама, — состояние моего духа с трудом поддается неблагоприятным условиям, как бы худо ни было, я уверен, что мне удастся остаться возможно спокойным. Надеюсь так же, как до сей поры, прямо глядеть в лицо будущему. К чертам его я успел уже присмотреться. А ведь, не правда ли, и с ужасным ликом медузы можно свыкнуться. Ну прощайте, мои дорогие. Обнимаю Вас и целую много, много раз. Хотелось бы хоть раз взглянуть на Вас, но сознаю, что это невозможно. Поклон и привет родным и пожелание всякого счастья. Я всякую субботу вижусь с тетею. Нечего говорить, как я ей благодарен. Ваш Александр; Михайлов. Автограф; П.Щ. На письме пометка: Просмотрено тов. прок,
[подпись]. |
Оглавление|
Персоналии | Документы|
Петербург"НВ" |
"НВ"в искусстве|Библиография|