Мощное сектантское движение на Западе в 60-е годы XX века породило в середине 70-х несколько антикультовых организаций. Среди них американская CAN — «Сеть осведомления о культах» появившаяся в середине семидесятых годов в США,[1] AFF — «Американский семейный фонд», основанный в 1979 году и FAIR — «Семейные действия, информирование и спасение», образованный в Великобритании в 1976 году. Многие люди покинули новые религиозные движения благодаря этим организациям, однако деятельность CAN, AFF и FAIR оценивается неодно-значно, ибо нередко сотрудники антикультовых комитетов занимались депрограммированием.

Депрограматоры придерживающиеся мнения, что люди присоединяются к сектам потому, что культы «промывают мозги» (англ. brainwashing) своим потенциальным сторонникам, их «запрограммировали»,  или используют какой-либо другой метод «контроля над сознанием».[2] Такое объяснение процесса обращения в секту служит обоснованием специальной технологии депрограмирования, применявшегося в 70-е, 80-е годы в основном в Западной Европе и Америке. Его целью является восстановление измененного под влиянием  сектантов сознание в состояние до обращения в секту.

Термин депрограммирование «является попыткой перевода китайского словосочетания «цзи-нао», означающего в конфуцианстве «очищение помыслов». Более определённое китайское выражение «цзи-цзян-каи-цао» — «изменение сознания» стало известно на Западе из книги Р.Дж. Лифтона «Изменение сознания и психология тоталитаризма: исследование «промывания мозгов» в Китае».[3] Лифтон утверждает, что существуют деструктивные культы, в которых под воздействием «тоталитарного» окружения последователи подвергаются «смене сознания». Эта идея была затем развита в книге Ф. Конвея и Дж. Зигельмана «Ломка: американская эпидемия внезапного изменения личности»[4].

«Суть депрограммирования заключена в физико-психологическом и эмоциональном воздействии на человека. Как правило, его выкрадывают из группы, помещают в изолированное помещение и пытаются заставить отречься от своей веры и убеждений, не совпадающих со взглядами депрограмматора. Для более успешного воздействия человека лишают сна и еды, он постоянно находится под контролем приставленных к нему охранников, часты случаи избиений, другого насилия. Помимо физического изнурения, человека почти непрерывно подвергают тяжелому духовному испытанию, надругаясь над его идеалами и разрушая его ценностную систему. После такой «обработки» люди, как правило, чувствуют себя внутренне опустошёнными, потерянными и не имеющими цели в жизни. Независимо от результата, тяжелый след от такой процедуры остается на долгие годы».[5]

Средняя продолжительность курса депрограмирования составляет 8,5 дней, а его стоимость в США доходила до 80 000 долларов плюс расходы. По сообщению Американского Семейного Фонда 16% всех случаев депрограмирования, ставших известным, закончились  судебным преследованием депрограматоров, поискам их жертв.[6]

По данным того Американского Семейного Фонда и американского «Центра изучения вредных религиозных сект» свыше трети (37%) из 62 попыток принудительного депрограмирования оказались неудачными. В дальнейшем четвертая часть «неудачно депрограмированных» по собственной воле покинула секту, но около 15% вернулись в секту после того как покинули ее. Но статистика успешного депрограмирования повышается в том случае, когда человек непродолжительное время был членом секты (до двух месяцев — этот показатель для ЦО, но может меняться в зависимости от сектантской принадлежности) или его привязанность к секте была слабой.

В случае неудачи депрограмирования вернувшиеся становятся еще более ревностными сектантами и вероятность того, что они покинут сету уменьшается. При удачном депрограмировании многие испытывают внутренний кризис, вызванный многими факторами. Это может быть разочарование собою из-за неспособности контролировать собственную судьбу, или разочарование в дружбе и любви изливавшейся на них в секте, которые оказались для них иллюзорными[7]. Поэтому такие люди нуждаются в психологической реабилитации.

Сторонников этой теории не интересуют религиозные убеждения людей попавших в секты. Более того, сами секты рассматриваются как не религиозные организации. В этом контексте депрограмирование есть принуждение человека к отказу от его веры в Бога, или Божество, или объект его обожествления, и при этом иные религиозные взгляды ему не прививаются. Антикультовые организации не занимаются проповедью атеизма, но и не предлагают человеку альтернативных религиозных ценностей. В этом кроется принципиальное отличие их деятельности от православной миссии, задача которой не сводится к выводу человека из какой либо секты, но заключается в приобщении его к Церкви через свидетельство о духовной красоте Православия. Еще одним недостатком теории «промывания мозгов» и методики депрограмирования является ее противоречие с христианским представлением о богоподобной свободе человека. Никто не может заставить человека принять какое либо учение, если он сам не даст это согласие или же не будет к каким то идеям внутренне расположен. В случае принятия какого либо учения и последующего разочарования в нем или осознания своего заблуждения, любой сектант может отказаться от него и выйти из секты.

Определение секты в социологии религии и религиоведении

В современном российском религиоведении преобладают научные разработки из западного религиоведения и социологии религии. Считается, что западное религиоведение было лишено идеологического влияния и его методология является более совершенной.

В западной социологии религии основным признаком сектантства, его критерием является отношения какого-либо религиозного сообщества к миру и светским ценностям. Основополагающие принципы религиозной доктрины или не рассматриваются или считаются в этом контексте второстепенными.

Этот подход к религиозным организациям сформулировал немецкий теолог Эрнст Трёльч (1865-1923). Он выделяет три основных типа религиозных организаций: церковь, секта и мистическое движение. В последствии теория Трёльча была развита американским исследователем Г.Р.Нибуром (1894-1962). Трёльч и Нибур считаются классиками и основоположниками социологии религии, и именно на их теории основан, в частности, учебник для студентов МГУ «Социология религии» В.И. Гараджи,[8] где различие между церковью и сектой определяется по трем критериям:[9] отношение к миру; форма членства в организации и организационная структура.

По первому критерию, согласно приведённой теории, если религиозная организация «не противопоставляет себя миру, если она приемлет его структуру и соглашается с его порядком, добиваясь того, чтобы стать универсальной организацией, вписанной в этот мир, то мы имеем дело с церковью. ... Церковь должна была отказываться (либо идти на послабления и компромиссы в реальной жизни) от насаждения своих ценностей и норм, особенно в тех случаях, когда обнаруживалось достаточно острое расхождение между культурными и церковными ценностями. ... Церковная теология должна искать средства сглаживания таких расхождений, чтобы сделать их приемлемыми для общественного сознания, приспосабливать христианские ценности к секулярному обществу. Секта, напротив, тяготеет к неприятию, осуждению «мира», мирских порядков...»

Соответственно, по второму признаку, «церкви предъявляют умеренные требования к своим членам. ... Членство в секте предполагает добровольное, сознательно принимаемое решение. Обычно необходимым считается «обращение» — как свидетельство того, что вступающий преобразуется из «падшего», «повреждённого состояния».

По третьему критерию, «церкви свойственна бюрократическая организация». В то же время секта имеет достаточно короткий, на время одного – двух поколений, период существования. После этого она либо распадается, либо через промежуточную форму, названную Р.Нибуром деноминацией и превращается в нее в процессе так называемой «рутинизации харизмы» (Вебер).

К мистическому движению относятся не стремящиеся к созданию общин люди радикальной религиозности, стремящиеся к личному мистическому богообщению и нравственному уподоблению Христу.

Схожее определение секты встречается и в учебнике «Основы религиоведения» под ред. И.Н. Яблокова. В нем отмечается, что «секта возникает как оппозиционное течение по отношению к тем или иным религиозным направлениям. Для нее характерна претензия на исключительность своей роли, доктрины, идейных принципов, ценностей, установок. С этим связаны настроения избранничества, а нередко и тенденция к изоляционизму. Резко выражено стремление к духовному возрождению. Институт священства отсутствует, лидерство считается харизматическим. Подчеркивается равенство всех членов, провозглашается принцип добровольности объединения, делается акцент на “обращении”, предшествующем членству».[10]

Современные социологи религии и религиоведы на Западе избегают употреблять термин секта, полагая, что с ним связано оскорбительное значение и предпочитают пользоваться термином «культ». Известные западные социологи Мелтон  и Моур считают, что: «культ есть религиозная группа, которая представляет отчётливо альтернативную модель религиозного делания и приверженности перспективам веры, чем те, которые доминируют в культуре ...альтернативная религия».[11] Несмотря на светский характер этих дисциплин, определение данное культам более адекватно обозначает суть религиозной природы культов, чем  западная антикультовая теория.

Под влиянием западной науки и российские религиоведы предпочитают именовать секты новыми религиозными движениями, новыми религиями, нетрадиционными религиями, молодежными религиями или харизматическими культами. Тех, кто использует термин новые религиозные движения, «которые давно в ходу у плюралистически настроенных ученых и теологов западных стран», одни религиоведы, большей частью вышедшие из круга преподавателей научного атеизма, относят к категории «серьезно мыслящих», свободных от «идеологической или конфессиональной нетерпимости». По их мнению, достоинство данного термина «заключается в мировоззренческой нейтральности, в отказе от жестких негативных оценок, имплицитно заложенных в понятиях «тоталитарные секты» и «деструктивные» культы», а также «псевдорелигии», «неоязычество», «ложные религии», «религиозное мошенничество», «пагубный сатанизм».[12] Этот термин они относят «только к неформальным религиозным образованиям, т.е. не имеющим строгой организации и сложившихся религиозных институтов. Поэтому понятие «новые религиозные движения» ... исключает ... культы, секты, ордена, братства, ашрамы, монастыри. Все эти мифологические различия охватываются понятием «новые религии».[13]

Другие российские религиоведы пользуются понятием новые религиозные движения поскольку, как они полагают, этот термин не содержит в себе оценочного значения и позволяет сохранять научную объективность[14] и охватывает секты, возникшие начиная с XIX века. Но, следует отметить, что объективность исследования зависит в первую очередь от добросовестности ученого, а не конфессионального или научного подхода, а во-вторых, упование на научность как условие безошибочности превращает эту научность в своего рода конфессиональность, только именуемой наукой.

Концепция «новых религий» разработана в трудах западных ученых.[15] Американский ученый Элвин Тоффлер (Toffler) считает, что «массовое появление новых религий, сект и культов — следствие крупнейшего цивилизационного сдвига, означающего вступление западных стран в постиндустриальную фазу общественного развития». Он  указывает «на полную неподготовленность лидеров уходящей в прошлое индустриальной эпохи к встрече с политическим экстремизмом новых религиозных образований».[16] Тем не менее, он убежден, что в этом «спиритуальном супермаркете ... взойдут семена новой позитивной культуры, соответствующей требованиям нашей эпохи» и более того, «уже можно мельком увидеть самое начало новой связанности и утонченности по мере того, как обломок индустриальной культуры сметаются историческими изменениями Третьей Волны».[17] Другой американский ученый, социолог Белла (Bell), исходя из взаимосвязи характера той или иной эпохи и зарождающимися в ней религиями, полагает, что в XX веке начинается новый этап в эволюции религии, то есть процесс формирования религиозных систем продолжается и в наше время.[18]

Эта теория, построенная на гипотезе о взаимобусловленности, о  взаимосвязи эволюции общества и появляющихся в нем религий практически ведет к постулированию относительности духовных и нравственных норм. В результате значимость религиозных и этических категорий ставится в зависимость от мнения общества, людей, которые подвержены непостоянству и изменениям по своей природе, несущей в себе последствия первородного греха. Только игнорируя факт поврежденности грехом человеческого естества можно заявлять о якобы позитивной составляющей в появлении новых сект, идеи которых видятся религий нового общества с измененным  религиозным сознанием. При таком подходе говорить о делении религий на секты и ортодоксию, действительно, неуместно. Очевидно, что с христианской точки зрения эта теория неприемлема. Христианство утверждает, что является религий Откровения, а не плодом человеческой деятельности. По причине его надмирности, оно вне времени и тех изменений, которые происходят в мире, в том числе и “эволюции” светских ценностей, ибо «Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же» (Евр. 13,8).

Признавая за сектами право называться религией, некоторые религиоведы, вместе с тем обвиняют традиционные религии в том, что они называют отпавших от них по религиозным убеждениям сектами, ересями, лжепророками и антихристами, и стремятся убедить, что это «не подлинные религии», или «вовсе не религии, или «искусственно сфабрикованные культы»,[19] чем разжигают конфессиональные споры и конфликты. Однако и секты употребляют по отношению к ним аналогичные термины. Так старообрядцы видят в Московском Патриархате «никонианскую ересь», приверженцы катакомбной церкви и Русской зарубежной Церкви видят в ней «сергианскую ересь», а  богородичники кроме этого еще обновленческую ересь и сектантство,[20] иеговисты же называют все мировые религии «ложными религиями», адвентисты именую римских пап антихристами, рериховцы заявляют, что быть церковным христианином — значит «записаться в узкие сектанты», а современное христианство — это вообще ложная вера и суеверие[21] и т.п.

Но в этом споре между старыми и новыми религиями большая часть российских религиоведов почему то немотивированно занимает сторону сект.

Термин “новые религии” весьма неопределенен, и в него вкладывают порою разное значение. “Новизну” сект можно понимать как временную характеристику, как указание на позднее в сравнении с мировыми религиями время их возникновения, или их появления в России. Существует мнение, что специфика “новых” религий связана  в первую очередь  с их отношением к “старым”, традиционным религиям, которые обычно более или менее резко отвергаются новорожденными (или “пришельцами) из иной социокультурной среды)”[22].

Наряду с ним для наименования сект используется термин нетрадиционные религии. Под ними понимают религии, которые не существовали на протяжении длительного времени на определенной территории, “которые исторически не унаследованы от прошедших эпох определенным этносом, не свойственны его религиозной духовности, не укоренились в быту, культуре, а распространились в результате миссионерской деятельности проповедников с их исторической родины. Нетрадиционными для определенных этносов могут быть как мировые религии, традиционные для других, так и новые религиозные образования, базирующиеся  на инотрадиционной основе... например, ... для одних этносов буддизм, как мировая религия, нетрадиционен, для других традиционен”[23].

Для названия сект возникших в 60-е годы во время молодежной контркультурной революции на Западе некоторые ученые предлагают вести термин молодежные религии.

Харизматические культы, по мнению Л.Н. Митрохина, обладают следующими особенностями.

“1. Во главе стоит харизматический лидер, уверяющий, что он обладает новым уникальным “откровением” относительно Бога и реальности.

2. Лидер создает особую “семью” или коммуну, в которой его называют “отцом”.

3. Лидер устанавливает обязательные для всех абсолютные правила поведения, но вовсе не обязательно следует им сам.

4. Группа придерживается катастрофически-апокалиптического взгляда на мир. Члены организации часто отказываются от всего имущества, меняют место жительства.

5. Используется определенная техника контроля за поведением обращенных, обычно предполагающая изоляцию от внешнего мира.

6. Культ в этих новых организациях предпочтительно коллективный, используется “техника” психологического манипулирования, психотерапия, особое внимание уделяется новообращенным, их адаптированию к группе”[24].

Работа Митрохина написана в годы подъема антикультового движения на Западе и представляет собою как бы обзор западной литературы по данной тематике.

История термина "секта" в русском богословии

Русь, принявшая христианство от Византии, усвоила себе восточный богословский понятийный аппарат. Поэтому появлявшиеся в Киевской митрополии, а затем в Русской Православной Церкви лжеучения или проникавших со вне заблуждения: стригольников, жидовствующих, Башкина[25], Феодосия Косого[26], латинян[27], лютеран и кальвинистов[28], хлыстов[29], и других, искажавших веру Церкви и представлявших опасность совращения в них верующих, она называла ересями.  Но с конца XVIII века для наименования подобных лжеучений — кроме известных крупных ересей первого тысячелетия (арианства, аполлинарианства, евномианства, несторианства, и т.п.), а также католицизма — в русском богословии преимущественно используется заимствованный из западных вероисповеданий термин секта. С той поры сектами стали называть как ранее бывшие в России и впоследствии возникшие еретические движения хлыстов, скопцов, духоборов, так и пробравшихся в Российскую империю с конца XVIII века меннонитов и распространившихся со второй половины XIX века баптистов, адвентистов, евангелистов, и прочих сектантов.

В начале XIX века существовало два мнения о появлении в России западной терминологии. Согласно первому слово secta было занесено к нам из Германии, так полагает священник Н. Фетисов[30]. По другому предположению, сделанному проф. Т.Буткевичем, оно было заимствовано южно-русскими богословами с католического Запада[31]. Зависимость русского богословия от западного (по меньшей мере терминологическая) была весьма сильной еще в начале XIX века. Тогда преподавание в духовных школах велось на латыни и по книгам протестантских и католических богословов[32]. Первые конспекты лекций для духовных школ на русском языке, появившиеся в первой трети XIX века, были переводами или перифразами западных авторов. Однако и в последующие годы русская богословская и историческая наука пребывала под влиянием западной. С 30-х годов XIX века в академиях усиливается преподавание исторических наук, на которых большое воздействие оказала немецкая историческая школа, находившаяся в расцвете. Влияние исследований западных ученых было сильным и конце столетия. Оно заметно в одном из лучших трудов XIX века по истории древних ересей протоиерея, профессора А.М. Иванцова-Платонова “Ереси и расколы первых трех веков христианства”, изданном в 1877 г., где он к еретическим движениям первых трех веков применяет термин секта. Со словом “секта” он соединяет “понятие о целом более или менее значительном обществе, состоящем не из одних ученых представителей, а из народа следующего за этими представителями, — об обществе имеющем одинаковые более или менее определенные мнения и общего для всех главу и руководителя”[33]. В данном случае этот термин употреблен им в классическом значении, для указания на некую религиозную общность и в нем не содержится церковной оценки ее учения. Но когда речь заходит конкретных лжеучениях, он использует слово секта в сочетании с определением “еретическая”. Это говорит о том, что зависимость от западной науки в данном случае была больше внешне-формальной, чем содержательной.

В близком к этому значению термин секта употреблялся в трудах многих русских ученых. Во второй половине XIX веке сектой в русском богословии называли “организованное сообщество людей, разномыслящих с господствующей Церковью, но согласных друг с другом в религиозном отношении”. Считалось, что между сектой и вероисповеданием “резкой разницы нет; сектой есть вероисповедание, которому следует сравнительно небольшое число лиц, ... которое с точки зрения большинства считается ложным и вредным”. Разницу между сектой и ересью видели в том, что ересь обозначала “не только совокупность лиц, следующих известному учению, сколько содержание самого учения”[34].

Среди всех работ по ересиологии выделяется написанный в начале века труд Н. Глубоковского “Блаженный Феодорит, епископ Киррский” безупречный с точки зрения корректности понятийного аппарата при анализе ересиологических сочинений блаженного Феодорита[35]. В этом сочинении он для наименования лжеучений практически всегда использует термин ересь.

Тем не менее, это во многом верное по существу определение секты было подвергнуто серьезной критике. Дело в том, что на вторую половину XIX века пришелся очередной подъем сектантской деятельности в России. Большими темпами стали распространяться баптисты, евангелисты, а затем и адвентисты. Активность стали проявлять и секты российского происхождения особенно хлысты, скопцы и порожденные ими новые секты. Сектантство в России стало настолько массовым, что некоторые миссионеры стали высказывать мнение о самобытности российского сектантства, хотя оно оспаривалось большинством[36]. Как только миссионеры столкнулись с большим сектантским движением, то на основании опыта борьбы с ним они пришли к заключению, что существующие определения сектантства весьма неадекватно описывали их природу. Одно дело когда к ставшими предметом изучения академической науки ересям первых веков применяли слово секта, и другое, когда с подобными движениями и в таком большом масштабе, как в Древней Церкви приходилось стакиваться на практике. Создавалось впечатление, что книжные портреты древних еретиков как бы ожили. Гордость, самомнение, непочтительное отношение к Церкви и ее учению, стремление совратить в свое заблуждение православных христиан — все это можно было наблюдать у сектантов.

Тогда стала замечаться разница в описании сект с помощью западных и святоотеческих терминов. Термин ересь прямо указывал на догматичекую ошибку, опасность для Церкви этого учения и тем самым определял направление противодействия тому или иному заблуждению. Термин же секта был менее конкретен и кроме богословских включал себя и другие признаки сектантства.

С начала XX века стали предприниматься попытки обобщить накопленный опыт в противостоянии сектам, определить их природу, сопоставить их с ранее бывшими в истории Церкви еретическими движениями и со святоотеческим подходом к ним. Количество предложенных в литературе по этой проблеме определений сектантства было довольно внушительным, что свидетельствует о масштабах этой работы и ее насущности. Ниже приводятся некоторые из них.

Одним из первых попытался сформулировать определение секты известный миссионер епископ Саратовский Алексий в 1902 году. Под сектой он подразумевал “общество, которое отделилось от господствующей Церкви потому, что оно (это общество) не нашло осуществленными в ней идеалы своего спасения и святости”[37]. Введение в определение выражения “господствующая церковь” показывает на терминологическую связь с протестантским церковно-государственным правом, хотя в данном случае по значению эти определение разнятся. Если же под “господствующей церковью” понимать народную церковь, можно говорить и о частичной семантической зависимости этого определения от протестантского богословия.

Д. Грацианский определял секту как отступление от Церкви на моральной почве, доходившее потом до догматических погрешностей[38]. В этом определении акцентируется внимание на нравственном факторе, как мотиве отделения от Церкви. Но это утверждение нельзя было распространить на все секты, поскольку понимание морали у некоторых сект не выходит за рамки евангельской.

Профессор И.Г. Айвазов полагал, что “секта — организованное и тесно сплоченное общество людей, отпавших от господствующей Церкви по коренному религиозному разномыслию с нею, но согласных друг с другом в вопросах веры”[39]. По его мнению, учение секты является ересью, пока оно не собирает вокруг себя последователей, но как только возле лжеучителя появились адепты оно становиться сектой. “Самое слово еретик может употребляться по отношению к основателю лжеучения, но он же становиться сектантом, как член своей новой еретической общины”[40].

Более удачным было определение данное профессором Т.И. Буткевичем. Он предполагал, что слово секта привнесено в Россию в значении общин отделившихся от союза с Католической Церковью вследствие искажения ее учения, то есть для “обозначения общин несомненно еретических, но которых учение еще формально не осуждено церковью на соборе”[41]. “Лжеучения сектантов не есть, по его мнению, ошибочное только понимание Божественного Откровения, а есть греховное насилие над ним, сознательное искажение его под давлением” гордыни. Сущность сектантства и причины его происхождения, коренятся  в  “самом человеке, в области религиозно-нравственной психологии, а все виды сектантства суть не что иное, как патологические, ненормальные, греховные проявления ложно направленного религиозно-нравственного самосознания человека”[42]. Приведенное описание природы сектантства практически совпадает с представлением о ереси.

По мнению К. Плотникова, приведенном в учебнике для духовных семинарий изданном в 1910 году: секта — это “отделившееся от единства Православной Русской Церкви, её учения и обрядов религиозное общество, которое имеет свое особое учение, богослужение и устройство, совершенно отличное от православного, и живет отдельною, самостоятельною жизнью, стараясь осуществить в своей замкнутой среде свои религиозные идеалы”[43].

Сходное определение сектантства было дано и священником Н. Фетисовым в 1914 году. Сектантским, по его мнению, будет движение, которое сознательно уклонилось “от Богопереданного религиозно-нравственного учения, которое содержит историческая (народная) русско-православная церковь, уклонения, образовавшиеся под таким или иным наносным влиянием различных философских и богословских идей”[44].

В официальных документах Святейшего Синода Православной Греко-Российской Церкви с конца XVIII века термин секта употреблялся наряду с термином ересь. Так в Определениях от 31 мая 1735 года о деятельности сект хлыстов и от 4/11 декабря 1908 года — о иоаннитах, те и другие именовались ересями. В Определении Синода от 20-23 февраля  1901 года за № 557 об отлучении графа Льва Толстого не используется термин ересь, но его текст не дает повода думать иначе[45]. В то же время Священным Синодом в 1884 г. осуждены как явно сектантские, извращающие христианское учение брошюры пашковцев[46]. Термин секта используется в тексте Правил об устройстве православной миссии, утвержденных Синодом 25 мая 1888 года[47] и в многочисленных документах об организации противосектантской работы[48]. Однако имеются определения, где слова секта и ересь употребляются одновременно. Так “В предписании православному духовенству зараженных штундою местностей” указывается “вести пастырские собеседования с уклонившимися в ересь, а также совершать с подобающей торжественностью богослужения и требы”[49].

Понятия секта и ересь использовались и в церковно-государственном праве того времени. Но в указах императора по мерам против сект также не наблюдается единообразия в терминологии. В предписании от 1801 г. относительно духоборов их учение именуется ересью[50]. Но в указе о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, подготовленном при участии митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского), к подобным группам применяется термин секта. Однако следует учитывать, что это были правовые, а не канонические документы. Кроме того, несмотря на внешнюю оскорбительность этого термина, он на деле легализировал положение сектантов в государстве.

Итак, все определения новых сект в русской богословской литературе начала XX века стремились соединить в себе следующие характеристики религиозного движения: указать на отличие их вероучения от церковного, показать особое духовно-нравственное состояние ее членов, отличное от сложившегося в “народной”, то есть Православной Церкви и выявить источник их происхождения. Не все определения смогли освободиться от западного влияния, что видно по отдельным выражениям: господствующая церковь, народная вера, иностранное влияние, использовавшиеся в протестантской литературе. Эти замечания можно было бы отнести к социологии религии, а не богословию.

Во многом верные по существу, эти определение включали в себя социальные, психологические, политические[51] и культурологические характеристики сектантства из-за чего носили описательный характер и были расплывчатыми. В этом проявилась слабая сторона рассмотренных определений.

Например, привлечение культурологических аргументов не может рассматриваться как доказательство в чисто богословском споре. Народной религией является, например, старообрядчество; традиционными российскими религиями хотят считать себя современные баптисты[52] и католики. Тем не менее в Церкви, к сожалению, они не пребывают. Истина выше культурологических и исторических ассоциаций.  В то же время, подобные аргументы способны сыграть полезную роль в обращении к считающим себя по культуре христианами, но невоцерковлённым людям.

Несмотря на преобладающее в XIX начале XX века употребление русскими учеными применительно к ересям первых веков христианства, а также современных им лжеучениям термина секта, он не использовался при переводе на русский Священного Писания, (творений восточных ересиологов — проверить). Термина секта нет и Пространном Катехизисе Православной Восточной Кафоличной Церкви. Последнее замечание весьма существенно, поскольку при жизни святителя Филарета (Дроздова) термин секта уже вошел в русское богословие и в начале XX века исследовавшие данный вопрос миссионеры-полемисты ссылались на этот факт, как свидетельство его понятийной неопределенности в современной им литературе по изучению антицерковных движений в России, требовавшей его дальнейшего исследования.

Другим весьма важным обстоятельством способствовавшем критическому отношению к нему являлось отсутствие этого термина в богословии восточных отцов и переводах их трудов на русский язык, например в переводе известного ересиологического труда святителя Епифания Кипрского “Панарий”, и в канонических правилах, в частности, в известном послании святителя Василия Великого Амфилохию[53].

В связи с этим еще в начале XX века русскими богословами-полемистами был поднят не потерявший своей насущности по сей день вопрос о приемлемости использования в русском православном богословии западного термина секта. Кроме того, существовавшие определения секты по причине их расплывчатости можно было распространять и на еретиков, и на раскольников. Однако по обстоятельствам времени изучение этого вопроса не было доведено до завершения.

Таким образом, несмотря на то, что сектоведение как наука в XIX–XX веках пребывала под западным влиянием, определение секты приблизилось к по значению к понятию ересь. Кроме того, среди миссионеров росло осознание необходимости приведения значения понятия секта и ее критериев в соответствии со святоотеческим богословием. Это свидетельствует о том, что Предание находило свое выражение даже через использование чуждого восточному богословию Церкви терминологического аппарата.

Поднятый в начале XX века русскими богословами-полемистами вопрос о приемлемости использования в православном богословии западной терминологии не потерял своей насущности по сей день. Более того, он стал еще актуальней, поскольку в православном богословии появилась неизвестная ранее доктрины о тоталитарных сектах и неизвестные ранее критерии отличия истины от заблуждения.

Использование термина секта в различных вариантах в отношении лжеучений появившихся сравнительно недавно: баптистов, адвентистов, пятидесятников, мунистов, виссарионовцев, ивановцев, богородичников, сайентологов, бахаев, новоапостольников и прочих создает впечатление, что они представляют собою некую новую религиозную реальность, с которой Церковь прежде не соприкасалась. Поэтому многие православные христиане, чье сознание воспитанно на Предании, не может адекватно классифицировать новые учения и выразить свое отношение к ним в понятиях того же Предания. С такой точки зрения борьба с еретиками в Древней Церкви предстает как архивный исторический факт, и современные христиане призваны лишь охранять, стеречь переданное им наследие. В таком случае христианство отходит от представления о себе как истинной Жизни, в полноте являемой в Церкви, отстаивающей и для других возможность доступа к ней в постоянно изменяемом мире.

Современные тенденции в русском сектоведении.
Тоталитарная секта и деструктивный культ

Причины появления тоталитарной теории в русском сектоведении

С  20-х до 90-х годов XX столетия изучение сект оставалось на уровне начала века. В советское время, благодаря работам светских религиоведов, социологической стороне сектантства уделялось большее внимание, и в советской науке отчетливо звучало указание на факт негативного влияния на личность и социум. Этот взгляд светских религиоведов, растиражированный официальной пропагандой, оказал воздействие на формирование общественного представления о сектах.

Со средины 80-х и начала 90-х в связи с изменением политической ситуации в Советском Союзе, а затем в России в ней стали быстро распространяться секты, возникшие как за рубежом, так и в России и активно вовлекать в свои ряды новых членов. Сотни тысяч людей, не имевшие возможности в советское время получить религиозное образование, пошли в след миссионерам, распространявшим новые для России религиозные учения: мунистов, мормонов, сайентологов, кришнаитов, рейков, новоапостольников, а также возникших российских групп: богородичников, Белого Братства, виссарионовцев. Кроме того, активно стали действовать баптисты, адвентисты, пятидесятники, и бывшие в советское время на нелегальном положении иеговисты, ивановцы. Общество и некоторые богословы оказалось не готовым к такому развитию ситуации. Все задавались вопросом о причинах развития сект, о мотивах ухода людей из семьи, оставления ими учебы, работы, прекращения контактов с друзьями и родственниками. Вокруг сект стала складываться парадоксальная ситуация: многие говорили о вреде сект и деструктивном их влиянии на человека и общество, а люди, тем не менее, уходили в секты, в жестко контролирующие их поведение группы. Многие сходились во мнении, что сектанты используют особые психотехнологии для обращения и удержания людей в сектах. Распространению этих мнений способствовала деятельность Белого Братства, основатель и руководитель которого Кривоногов работал в советское время в закрытых лабораториях по исследованию нетрадиционных форм воздействия на человека, трансляция по телевидению выступлений экстрасенсов-колдунов Кашпировского и Чумака. В сложившейся ситуации закреплению такого объяснения этого религиозного феномена способствовала получившая распространение и поддержку среди части православных исследователей сект западная антикультиская теория о “промывании мозгов” или “контроле сознания”, а также заимствование опыта в основном протестантских, антисектантских центров в противостоянии культам. Считалось, что западные христиане первыми столкнулись с этой проблемой, и располагают эффективными методами противодействия сектантству. Появившиеся в России антисектантские брошюры явились изложением западного главным образом околопротестантского понимания природы новых групп, выдаваемого, однако за православное учение. Под влиянием этих факторов практически все активно действующие группы, за исключением лишь баптистов, стали именовать деструктивными культами или тоталитарной сектами.

Определение тоталитарной секты или

деструктивного культа и их критерии

“Деструктивный культ — это любая авторитарная иерархическая организация (религиозная, политическая, психотерапевтическая, образовательная или коммерческая, представитель последних — “Гербалайф”), практикующая обманную вербовку и прибегающая к использованию контроля сознания для сохранения своих адептов зависимыми и покорными доктрине и лидерам, которые, пользуясь психической и духовной (и всякой другой: медицинской, коммерческой, политической и т.п.) неосведомленностью и неопытностью многих людей, целенаправленно (стремясь к незаконному обогащению и незаконной власти) их обманывают и привязывают к себе, всячески сохраняя и усиливая состояния невежественности, неинформированности и формируя неестественные, противозаконные состояния зависимости у самих адептов”[54].

Сторонники этой теории полагают, что понятия тоталитарная секта или деструктивный культ являются синонимами. В одном из самых распространенных определений прямо говорится, что “тоталитарными сектами, или деструктивными культами, называются секты, нарушающие права своих членов и наносящие им вред путем использования определенной методики, называющейся “контролирование сознания”, для чего используются ограничения в пище и сне[55].

Определение “тоталитарной секты” производят от латинского слова “totalis” — полный, всеобщий, целый, всеобъемлющий. В обычном понимании он применяется “для характеристики политического режима, подавляющего всякую свободу. В применении к секте наименование “тоталитарная” означает захватывающего всего человека, его личность, контролирующая и направляющая все его поведение, все мысли и чувства”[56]. Но сами же приверженцы этой теории отмечают, что “различать религиозные объединения по той мере, в которой элемент тоталитарности там культивируется, очень трудно”[57].

Тоталитарная теория ошибочно рассматривает широко известные элементы общерелигиозной практики, такие как ограничение в пище, в сне,  в быту, молитвенные обращение к Божеству, “изменение сознания”, наличие иерархических структур, коммерческую деятельность, использование СМИ для своей пропаганды и т.п., в качестве показателей принадлежности группы к “тоталитарным сектам” и наличия в них технологий “изменения сознания”.

В средине 90-х отдельные некоторые сторонники теории тоталитарных сект утверждали, что “тоталитарность сект определяется не их верованиями, а их методами деятельности”. Они рассматривали религиозную практику и методы обращения в секту в отрыве от учения сект, а в качестве одного из важнейших критериев тоталитарности считали нарушение в них прав человека. Но во второй половине 90-х под влиянием критики они признали, что определение тоталитарной секты, где критерием принадлежности к ней названы права человека и другие вышеперечисленные признаки, рассчитано на светскую публику и властей, не понимающих и не принимающих богословских доводов для оценки сектантской опасности. С тех пор не отрицается связь образа жизни и преступлений сектантов с их учением. Поэтому ими для церковного употребления была предложена другая формулировка определения тоталитарной секты.

На Первом Миссионерском съезде, состоявшемся в 1997 году, был зачитан доклад  “Типология сектантства и методы антисектантской деятельности Русской Православной Церкви”, в котором даны отличия сект от религии и от Церкви. В качестве критерия сектантства предлагается использовать “традиционность той или иной религии”, при чем “традиционность” употребляется в данном случае в значении древности религии. На этом основании все религиозные группы, возникшие в XIX веке, стали рассматриваться как деструктивные культы. Кроме того, отмечается, что “критериями тут может быть наличие контроля над сознанием, подавление личности адепта организацией, информационная блокада, разрыв родственных и дружественных связей, обман или сокрытие части важной информации при вербовке, наличие секретных вероучений и тайных уровней посвящения и т.п. Но, наверное главный из этих критериев — “гуруизм”[58].

В то же время утверждалось, что сектой является “(религиозная) организация, находящаяся вне Церкви и активно ей противоборствующая. Тут следует пояснить,  — заявляют сторонники тоталитарной теории, — два момента: во-первых, следуя словам свт. Феофана Затворника, мы, знаем, где есть Церковь, но нам не дано знать, где ее нет”, то есть, четких границ Церкви никто не может провести. “Во-вторых, одна и та же организация может в одном месте не быть сектой, а в другом быть ею. Скажем буддисты в Гималаях безусловно традиционная религия, но буддисткие группировки занимающиеся прозелетизмом на улицах российских городов имеют вполне сектантский  характер...”. Но в дальнейшем этот критерий был пересмотрен. Согласно уточненному варианту сектой не являются религии, существовавшие до христианства, но возникшие на их базе группы “пытающиеся в западном мире возродить неевангельскую религиозность” и утверждающие себя в полемике с христианством[59]. Наконец, вводится “дополнительный критерий: совместимость той или иной религиозной организации с культурной традицией страны” пребывания[60].

Таким образом, если обобщить, то признаками принадлежности к тоталитарным сектам считаются: время возникновения, “неевангельская религиозность”, совместимость той или иной религиозной организации с культурной традицией страны” пребывания, гуруизм, наличие организационной структуры, методов вербовки и удержания в секте, “эзотерический разрыв”.

Рассмотрим более подробно эти критерии.

XX век как время возникновения тоталитарных сект.
Несостоятельность этого мнения

Приступая к анализу тоталитарной теории, следует учесть, что, судя по некоторым публикациям, она еще окончательно не установилась и внутренне противоречива. Право на ее существование выводят из предположения, будто бы в XX веке произошло некое качественное изменение в сектантстве, так как появилось “такое не существовавшее ранее понятие как тоталитаризм”. Вначале тоталитаризм “явил себя в политической ипостаси, а затем возникли и религиозные секты”, именуемые тоталитарными. “В XX веке у них появилось нечто новое; систематическое использование психологических наработок, направленных на подавление воли человека и контролирование его мыслей, чувств и поведения”. Кроме того, при вербовке новых и удержание всех в секте применяется обман и конфессиональная анонимность, гипноз, кодирование и других средства[61]. Также отмечается, что эти новейшие технологии контролирования сознания “раньше попросту еще не были изобретены. При современных скоростях передвижения, технологических новшествах, обилии информации и умении манипулировать ею контролирование сознания принимает массовый и тоталитарный характер, что ранее было попросту недостижимо”[62]. Другими словами, утверждается, что мы имеем дело с некой новой реальностью в развитии сект, ранее Церкви неизвестной.

В начале 90-х считали, что тоталитарные секты появились во второй половине XX века. Но после критичных замечаний о неисторичности этой теории и ее несостоятельности[63], дата появления сект уже не указывается, лишь говорится о том, что вероятно, предтечами современных тоталитарных сект следует считать мормонов и иеговистов[64]. Если допустить эту идею, то получается, что религиозный тоталитаризм предшествовал политическому. Следовательно, вышеприведенное утверждение о политическом тоталитаризме как причине тоталитаризма религиозного неубедительно.

Внесенные поправки о времени появления тоталитарных сект не снимают историко-богословские просчеты этой теории, составляющие ее принципиальные недостатки. Мормоны и иеговисты, которые по  классификации тоталитарной теории относятся к наиболее радикальным сектам, возникли еще в XIX веке. При чем, степень их тоталитарности в первые десятилетия их существования намного превосходит современные показатели. Так, у мормонов многоженство, откровение о котором, как они сами говорят, было 12 июля 1843 года, рассматривалось как важнейшее условие, дающее им возможность “быть богами и слава, и честь их будут простираться от вечности и вечности ... и все должно преклониться перед ними... Таким людям прощаются все роды преступлений, за исключением убийств, в “которых они пролили кровь невинных”, и богохульство против Святого Духа”. По этому пророчеству основателю мормонизма Иосифу Смиту даровалась власть “отбирать жен у виновных и отдавать их хорошим людям”. Тем женам, которые не дозволяли своим мужьям брать других жен, угрожали строгими наказаниями[65]. Чтобы пресечь многоженство правительству США пришлось пригрозить мормонам роспуском и лишением имущества. Поэтому в 1890 году полигамия как практика церкви мормонов была официально упразднена[66].

Известны мормоны и своими преступлениями. В 1857 году руководитель мормонов Брайем Янг приказал епископу Джону Ли уничтожить более ста иммигрантов-немормонов[67].

Но подобные секты существовали еще задолго до XX века. Такими можно считать многочисленные группы анабаптистов. Одним из видных их лидеров был Иоанн Лейденский (Бокельсон), упразднивший в захваченном им в 1532 году городе Мюнстере все гражданские законы, учредивший в нем свою диктатуру и введший полигамию. Подобных примеров в истории множество (более подробно об этом будет сказано ниже).

Первоначальная датировка возникновения тоталитарных сект не случайна и поясняет, почему они появились во второй половине XX века. Известно, что на Западе с XVIII века с эпохи Просвещения идет процесс движения вспять от ценностей христианства к языческой этике и языческому миросозерцанию, ставящему человека в центре вселенной и рассматривающему этого падшего человека мерой всех вещей. В результате права человека провозглашены в качестве мировоззренческого стандарта и поставлены выше христианских ценностей. Торжество идей языческого происхождения закреплено во “Всеобщей Декларации прав человека” в 1948 году[68]. Согласно этой Декларации религия объявляется частным делом каждого, главное, чтобы он признавал “общечеловеческие” ценности. Если кто-либо их не признает, то он рассматривается как деструктивный элемент в обществе.  Таким образом, мы имеем дело не с появлением новой религиозной реальности — тоталитарных сект, а с изменениями в системе “общечеловеческих ценностей”.  Согласно новой шкале ценностей практически все секты, в том числе и возникшие до XX века, превращаются в тоталитарные.

Итак, тоталитарная теория представляет собою взгляд западного человека на деятельность сект в XIX–XX веках сквозь призму современного представления об общечеловеческих ценностях. Следовательно, тоталитарная теория несостоятельна с исторической точки зрения.

Критерии тоталитарного сектантства: “неевангельская религиозность”, совместимость той или иной религиозной организации

с культурной традицией страны” пребывания и их разбор

Использование в качестве критерия сектантства проповеди  “неевангельской религиозности” весьма непрактично, по причине расплывчатости этой формулировки. Более того, если сравнить католическое и протестантское представления о сути христианской веры, ее основных принципах, в частности их учения о значении добродетелей, о понимании святости, о молитве и прелести, о роли духовных наставников с православным, то эти конфессии нельзя назвать представителями “евангельской религиозности”. Например, большая часть провозглашаемых за величайших святых Католической Церкви пребывали, как полагает профессор А.И. Осипов, ссылаясь на святителя Игнатия Брянчанинова, в прелести[69].

Баптизм, который около полторы сотни лет разрушает Русскую Православную Церковь, объявляется не сектой, хотя и отвергает главные положения православной веры и духовной жизни. Так, Священное Предание является для баптистов “сухой гнилью человеческих преданий”[70].

Введение в качестве дополнительного признака совместимости религиозной организации с культурной традицией страны пребывания также не придает этой теории конкретности при определении границ тоталитарного сектантства. Так в категорию тоталитарных сект не попадает пятидесятничество, баптизм, хотя они не совместимы с русской культурной традицией, во многом предопределенной православной верой.

Однако эти критерии сектантства не совпадают с принятыми в богословии признаками различения истины и заблуждения.

Признаки и характерные черты тоталитарных сект и их анализ

(гуруизм, наличие организационной структуры, методов вербовки

и удержания в секте, “эзотерический разрыв”)

Гуруизм

Первый признак “тоталитарной секты” усматривается в наличии лидера или гуру, замещающего собою Бога. “Если религия (в ее подлинном смысле) характеризуется стремлением к связи с Богом, то в сектантском менталитете все зацикливается либо на связи с обожествленным лидером, либо с также обожествленной всеведущей и всемогущей организацией”. Отсюда делается вывод, что “никакой связи с Богом (каким сектанты его себе представляют) помимо лидера в секте нет и быть не может... многие секты по смерти гуру распадаются, а если этого не происходит, то либо в них появляется гуру-наследник..., либо сама организация воспринимает на себя его роль”[71].

Поскольку термин гуру происходит из индуизма, то вначале рассмотрим насколько приемлемо применение этого критерия и к самому индуизму, и к сектам возникшим в нем.

Представление о роли гуру или наставника и его культ в индийской религии начали складываться еще в VII-VI в. до н.э. и завершилось приблизительно к IV-V веку[72]. К этому времени в результате преобразований в индийской религии возникает учение о некой традиции парампара, согласно которой Божество, гуру и ученик включены в единую информационную цепь. В “традиции наставничества”, первую, “иницирующую роль играет некое конкретное божество или святой мудрец передающий сакральное знание соответствующему “первонаставнику” и далее уже это знание распространяется по линии преемственности от одного guru к другому”[73]. Практически все известные для Запада имена: Шанкары (788-812 гг.), Рамануджи (XI в.), Нимбарки (XII в.), Мадхвы (XIII в.), Чайтаньи (XV в.), Валлабхи (XV в.), Рамакришны (1834-1886), Свами Вивекананды (1863-1902) были гуру.

В зависимости от вероучительных особенностей того или иного течения в индуизме в качестве гуру мог выступать Бог, его аватары (земные воплощения Божества), человек, наделенный определенными полномочиями от Бога, община или книга. Так, в сикхизме в результате перманентного переосмысления института гуру в XVII-XVIII веках появилась идея о гуру-общине[74], а затем место гуру заняла книга[75].

Несмотря на смещение в ходе истории акцентов в индуизме неизменным осталось представление о том, что без гуру-наставника нельзя достичь спасения, поскольку он владеет подлинным знанием и опытом общения с Богом.

Роль гуру в процессе спасения предопределила и его культ. “Доктринальной основой почитания гуру является представление об идентичности или единстве просветленного гуру с высшим божественным началом. Различные теологические школы практиковали этот вопрос со специфичными нюансами, вытекающими из общих метафизических принципов, однако в наиболее лаконичной форме его посылка выражена в ... афоризме … — “Познавший Брахмана сам воистину становится Брахманом. ... Просветленный гуру не просто агент распространения спасительного знания, ... но, что особенно важно, он суть само это знание в видимой человеческой оболочке”[76]. Роль гуру иногда настолько возвышается, что он ставится выше Божества. В одном тексте кашмирского тантризма говорится, что гуру “выше самого Бога, и нет в мире ничего более великого, чем гуру”[77].

Наряду с становлением института гуру и его культа складывалась определенные правила отношений между учеником и гуру. Одно из первых свидетельств о ней мы встречаем в “Законах Ману” (200 г. до н.э. — 200 г. н.э.). Среди этих правил имеется требование беспрекословного служения гуру. В частности приводится случай, когда по приказанию гуру ученик принес ему в жертву большой палец правой руки[78].

Примерный ученик в тантризме “правой руки” должен быть готовым к  максимальному отречению от самого себя. “Ученик должен быть готов пожертвовать гуру любую вещь, которую тот пожелает, не задумываясь, изменить по его требованию свою ашраму — образ религиозной жизни, то есть стать аскетом, отшельником или, напротив, вернуться к жизни домохозяина, поступиться кастой, репутацией, семьей, самой своей жизнью”[79]. В медитативных текстах, приписываемое гуру могущество равно могуществу всех богов. “Требование преданности гуру не меньшей, чем Богу, — это именно норма индуизма”[80].

Таким образом, поклонение гуру является неотъемлемой частью индуизма, поэтому его культ следует рассматривать в контексте богопоклонения. Поскольку гуру является одним из образов Божества или его аватарой, то культ гуру является одновременно формой почитания этого  Божества.

Однако, несмотря на роль гуру в процессе спасения и на культ его почитания наравне с божеством, а иногда и выше него, в шиваитском, шактистском и вишнуитском теизме, к которому в частности принадлежит и “Общество Сознания Кришны”, верующие непосредственно обращаются к своему Богу помимо гуру. В наиболее яркой форме это выражено в движении бхакти, видными гуру которого были Рамануджа (XI в.), Нимбарка (XII в.), Мадхва (XIII в.), Чайтанья (XV в.), Валлабха (XV в.). По  мнению светских индологов, они проповедовали “глубокую преданность личному Богу и непосредственную эмоциональную связь с ним как главный способ богопознания и путь спасения, гарантирующий слияние индивидуальной души с Богом. Общение с Богом происходит во внутреннем созерцании, это — глубоко мистический процесс. Он не требует жрецов-посредников и не нуждается в священном каноне”[81].

Типичным представителем этого течения в России является “Общество сознания Кришны”, получившее у нас наибольшее распространение.

Кришнаиты провозглашают, что к спасению, т.е. к восстановлению взаимоотношений с Богом и развитию любви к Нему, человека ведет занятие бхакти-йогой, суть которой в самых общих чертах заключается в слушании повествований о Кришне, прославлении его и памяти о нем[82]. Наиболее действенным способом достижения этой цели в наш век, то есть век Кали-юги, они видят в пение маха-мантры "Харе Кришна". “Пение и повторение мантры — это духовный призыв к Господу и Его энергии защитить обусловленную душу. Оно подобно непритворному плачу ребенка ко своей матери”[83]. Петь эту мантру может любой. Следовательно, каждый, кто призывает Кришну имеет с ним связь.

Но для освобождения от страданий, наряду с повторением этой мантры необходимо еще владеть определенными знаниями. Для этого  каждому необходим гуру, который одновременно будет также руководителем на пути к достижению освобождения. Кришнаиты настаивают на абсолютной преданности гуру, которая строится на вере в то, что только он сможет “передать ему ведическое знание и, тем самым, привести ученика к освобождению”[84]. “Однако ученик не должен слепо следовать своему учителю”, а соотносить его советы с священными писаниями (шастрами) и опытом святых (садху)[85].

Основатель ОСК Прабхупада учит почитать гуру практически наравне с Богом. Он говорит, что “поскольку мы пытаемся стать сознающими Бога, нам необходимо научиться оказывать почтение Богу через его представителя. Во всех шастрах говорится, что гуру практически равен Богу, но гуру никогда не говорит: “Я — Бог”[86]. Те из гуру, которые говорят, что равны Богу, являются, по мнению кришнаитов, мошенниками[87]. Хотя роль гуру весьма велика в жизни кришнаитов, но достижение спасения зависит от милости гуру и Кришны[88]. Другими словами, полное освобождение является результатом усилий гуру и служения Кришне самого ученика.

Итак, представление о роли гуру в индуизме сложились к IV-V веку, то есть за XV столетий до появления тоталитарной теории; во-вторых, несмотря на весьма важную роль гуру, ученик имеет возможность непосредственно, напрямую общаться со своим Божеством. Кроме того, связь с гуру-основателем и его прославление тождественно прославлению и связи с Богом, а преемники гуру-основателя должны почитаться на уровне почитания Бога, ибо оно есть проявление уважения к Богу. Если не принять во внимание эти соображения, то придется отнести к тоталитарным сектам весь индуизм и констатировать, что он не является религией в привычном для тоталитарной теории понимании. Но такое утверждение будет противоречить основополагающему принципу этой теории, считающей мировые религии культурообразующими.

В мунизме, как для полноправных членов секты, так и для вновь обращенного, но еще не участвовавшего в обряде установления биологической, природной связи с Богом, — блессинге — не существует никаких препятствий для молитвенной, религиозной связи с Ним, несмотря на то, что Сан Мён Мун, основатель секты, почитается ими как Господь Второго Пришествия. “Мунисты верят, что “молитва открывает канал для того, чтобы прямо говорить с Богом”. ... Члены Церкви Объединения обращаются к единому личному Богу, называя его “Небесным Отцом”[89].

Личность основателя мормонизма Иосифа Смита также никем не рассматривается в роли посредника-медиума между его последователями и Богом. Мормоны учат, что молитва есть “искренний, прочувствованный разговор с Отцом нашим Небесным”[90].

Виссарионовцы

В качестве еще одного подобного примера можно указать на бахаизм.  Вышедшей из шиитского ислама бахаизм, возвышает своего основателя Мирзу Хусейна Али (1817-1892) известного как Баха-Улла, до уровня непогрешимого наставника, без которого невозможно познать Бога[91].

На первый взгляд, эта формулировка вполне соответствует тоталитарной теории о роли лидера, на самом же деле, учение бахаев не укладывается в нее. По завещанию Баха-Уллы каждый день ищущий “должен вступать в общение с Богом, стремиться со всем рвением и твердостью к своему Возлюбленному и сжечь свое нерадением огнем любви к Богу и поминанием Его”[92].

Кроме того, секты, где лидер в буквальном смысле рассматривался воплощением Божества или становиться равным Ему, возникали и в христианстве. Примером такой секты являются хлысты, появившиеся в 40-е годы XVII века. Они учили, что Бог по-разному открывает себя в мире: то в образе Бога Саваофа, то Христа, то Святого Духа. Не разбирая подробно их противоречивые воззрения о Божестве, воплощениях или перевоплощениях Христа, отметим лишь, что, по мнению сектантов, Божество может пребывать одновременно в одном или нескольких “чистых и святых” людях, за нравственную жизнь удостоившихся усыновления Богу Саваофу и ставших христами — сыновьями божиими, равными по божеским свойствам Богу Отцу[93]. «Живые христы» почитаются у сектантов за живых богов[94]. Однако, никто из миссионеров не оспаривал тот факт, что хлысты могут непосредственно помимо своих руководителей общаться с Богом. В исследованиях посвященных хлыстовскому богослужению есть упоминания об их молитве к Богу и Божией Матери[95].

Никто из православных миссионеров, изучавших хлыстовство, не считал главным признаком этих сект наличие лидерства, не утверждал, что в них помимо него нет никакой связи с Богом, хотя хлысты как нельзя лучше подходят под определение тоталитарных сект. Полемика с ними велась вокруг их вероучения с тем, чтобы аргументировано показать их заблуждение и истинный путь ко спасению.

Кроме хлыстов в России в XIX веке было с десяток сект, лидеры которых выдавали себя за воплощения Христа. Но в таком случае не может быть речи о том, что лидер является посредником между верующими и Богом и что никакой связи с Божеством помимо него быть не может, поскольку он сам выступает в качестве Божества. Подобные секты также известны задолго до XX века.

Таким образом, культ гуру, мессий и лжехристов является чертой не только сект XX века, но сектантства вообще. В идее лидерства нет никакой новизны, ибо сам Христос предупреждает нас, что под Его именем придут многие, чтобы соблазнить избранных (Мф.24.4-5, 24, 26).

Еще в начале XX века проф. Буткевич видел сущность и причины сектантства среди прочего и в стремлении к самообоготворению[96]. 

Его современник иеромонах Варсонофий отмечал, что русскому рационалистическому и мистическому сектантству свойственно стремление “к “духовности” богопоклонению и желание непосредственного общения с Богом”[97]. Но в этой идее он не усматривал ничего не религиозного. Трагедия сектантов не в том, что они стремятся к единению с Богом, а в неправильном пути к достижению поставленной цели. Поэтому он утверждал, что в полемике с сектантами не следует отрицать самой возможности достижения богоподобия, непосредственного общения с Богом, но необходимо обращать внимание на их заблуждения в понимании и реализации этой идеи в сравнении с православием, а не сводить дискуссию к вопросам второстепенного значения. В противном случае Сектоведение превратится в оружие сведения счетов, но не будет наукою и бесстрастным свидетелем истины[98].

Лидерство, гуруизм, составляют важный элемент религиозной практики и рассматриваются как способ достижения религиозных целей, но секты и религии отличаются не этим принципом, а его содержанием. Хотя они имеют много общих черт, но разняться между собою их значением и ролью в религиозной жизни, которые, в свою очередь, обусловлены их вероучением.  Гуруизм в связи с этим сам по себе не может рассматриваться в качестве критерия принадлежности к особому религиозному течению —  сектантству. Он представляет собою лишь элемент религиозной жизни многих сект, один из ее принципов, но не исчерпывает ее. Однако его вырывают из более обширного контекста, абсолютизируют и провозглашают критерием сектантства. Но такой подход нельзя назвать взвешенным и объективным.

Тоталитарная теория сужает горизонты православного богословия и низводит его к протестантским доктринам, религиоведению и социологии религии. Для протестантизма, не знающего молитвенного восхождения к Богу, отвергающего иерархию, духовничество и аскетизм, гуруизм является большим соблазном. Поэтому протестанты, где каждый сам себе духовник и наставник, то есть своего рода гуру, ревниво относятся к идее духовного руководства, к любому авторитету кроме Библии и рассматривают его как отклонение от христианства. Исходя из такого понимания христианства и религии вообще, возникшая в 1978 году в США секта “Церковь Христа” провозглашается тоталитарной сектой, поскольку важнейшим принципом ее доктрины провозглашено ученичество. Без наставника, утверждают эти сектанты, невозможно правильно постичь истины христианства, следовать евангельским заповедям и правильно решать вопросы личной жизни. “Ученичество, по мнению одного из ее лидеров, — это то забытое искусство, тот недостающий компонент, отсутствие которого сводит на нет все усилия по строительству церквей и применению на практике учения под названием христианство”[99].

Однако ошибка сектантов заключена не в идее наставничества, а в понимании ее сути и осуществлении на практике. Но это не выделяется как признак сектантства.

Эзотерический разрыв

Далее, в ряду признаков тоталитарной секты идет эзотерический разрыв. Но и этот принцип не нов. Различные уровни посвящения были у появившихся еще I веке гностиков (они делили людей на плотских, душевных и духовных), в манихействе с IV века. В богомильстве существовало разделение между совершенными и простыми членами и соответственно между высшими тайнами и общими истинами[100]. Важным элементом эзотеризма являются средства его выражения, в особенности эзотерический язык. Святой Епифаний приводит различные термины созданные гностиками, вроде Кавлавках, Абраксас, Ялдабаот и др., созданные с целью создания атмосферы таинственности для привлечения людей[101]. В наше время также существуют секты, изобретающие искусственный язык. Примером такой литературы является книга “Роза мира” Даниила Андреева, который придумал свои слова: “уицраор”, “затомис”. Одной из причин создания искусственных языков называют стремление избежать критики извне, со стороны[102].