 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
легенду о том, что Молэ вызвал обоих с того света на суд божий. История сыграла еще более злую шутку над французским королевским домом. В революцию 1789 г. Людовик XVI был заточен в Тампле, где некогда помещалось руководство тамплиеров во Франции. Оттуда его отвезли на гильотину. Это совпадение дало повод французскому историку Ренэ Жиллю сделать следующее замечание: "Процесс тамплиеров - это одно из тех исторических событий, последствия которого сказываются на протяжении столетий, причем невозможно предвидеть, чем оно закончится в конечном итоге. Костер, поглотивший Жака де Молэ. имел своим продолжением четыреста лет спустя эшафот, на котором закончил свои дни Людовик XVI столь же трагично, как в свое время их закончил гроссмейстер Храма". Ренэ Жилль в известной степени прав: запрет ордена тамплиеров способствовал укреплению французской короны, однако прошли столетия, монархия изжила себя, и Людовику XVI пришлось заплатить головой не только за свои преступления, но и за преступления своих предшественников. Современным церковным апологетам приходится весьма туго, когда они касаются скандального дела тамплиеров, в истреблении которых такое активное участие принимали инквизиция и папство. Один из них, Марсель Лобэ, ссылается на неисповедимость путей господних. "Тамплиеры,- философствует Лобэ,- погибли подобно мученикам в огне костров, возможно, за интеллектуальные и "телесные" страсти, проявленные их многочисленными собратьями в левантийских походах". "Сила" подобных аргументов заключается в том, что с их помощью можно списать любое преступление инквизиции и церкви на счет божественного провидения... На Вьеннском соборе Климент V заявил, что "впредь под страхом отлучения название ордена тамплиеров не будет больше упоминаться, никто больше не станет в его ряды, никто больше не станет носить его одежду". Этот приказ наместника божьего на земле оказался не выполнен. Орден тамплиеров, правда уже как полусветская организация, был восстановлен во Франции при Наполеоне I в 1808 г. Формально он продолжает существовать в виде аристократического клуба по сей день. Прошло свыше шести столетий после процесса над орденом тамплиеров и казни его руководителей, а книги об этих событиях продолжают появляться. О них пишут, как будто они произошли только вчера, Мудрая богиня Клио, всевидящая и всезнающая, действительно никого и ничто не забывает, никому и ничего не прощает... ЯН ГУС И ИЕРОНИМ ПРАЖСКИЙ - ЖЕРТВЫ СОБОРНОЙ ИНКВИЗИЦИИ. В начале XV в. католическая церковь представляла собой весьма печальное зрелище. В церкви все еще продолжался "великий раскол" - в Авиньоне находился один папа, в Риме - другой, и оба яростно враждовали между собой. В 1409 г. собор в Пизе низложил авиньонского папу Бенедикта XIII и римского - Григория XII и избрал на их место Александра V. Но низложенные папы не признали решения собора, они прокляли всех его участников. Таким образом, вместо того, чтобы покончить с великим расколом, Пизанский собор только углубил его: теперь не два, а уже три папы претендовали на звание наместника бога на земле. Год спустя после Пизанского собора умер Александр V и его место занял бывший пират Бальтазар Косса, принявший имя Иоанна XXIII,- "циник и развратник с противоестественными похотями",- как его называет Маркс 2. Многие считали избрание Коссы на папский престол незаконным. В официальном церковном списке Б. Косса (Иоанн 23) числится как антипапа. Это позволило кардиналу Ронкалли после своего избрания на папский престол в 1959 г. принять имя Иоанна XXIII. Вскоре Иоанн, потерпев поражение в войне с неаполитанским королем, вынужден был оставить Рим и бежать во Флоренцию. Ожесточенная грызня за папскую тиару была только одним из моментов кризиса, охватившего как верхи, гак и низы католической церкви. Несмотря на костры инквизиции, в недрах церкви росла оппозиция к церковной иерархии, всюду раздавались требования ограничить ее власть, лишить колоссальных мирских богатств, в частности земельной собственности. В начале XV в. центром церковной оппозиции в Европе стала Чехия, где местное духовенство во главе с последователем Уиклифа Яном Гусом (1369-1415), поддерживаемое чешскими крестьянами, мелкой шляхтой, городской беднотой и бюргерами, выступало, с одной стороны, против роскоши и жадности высшего духовенства и продажи индульгенций, с другой - против немецких помещиков и дворян. Против гуситов объединились немецкие феодалы во главе с императором Сигизмундом и церковные иерархи во главе с папой римским. Чтобы покончить со смутой в церкви и расправиться с гуситской ересью, Сигизмунд и Иоанн XXIII созвали в Констанце XVI вселенский собор. Констанцский собор открылся 5 ноября 1414 г. На нем присутствовали 3 патриарха, 29 кардиналов, 35 архиепископов, более 150 епископов, 124 аббата, 578 докторов богословия, множество других церковников, которых сопровождала огромная челядь-около 18 тыс. человек. Среди светских делегатов были император Сигизмунд, посланцы 10 королей, 100 графов и князей, 2400 рыцарей, 116 представителей городов. Вместе с участниками собора, их слугами и сопровождавшими военными отрядами, гостями, бродячими артистами (одних игроков на флейте было 1400) и проститутками в Констанцу съехалось около 100 тыс. человек. Джон Уиклиф (1320-1384), английский богослов, оспаривал принцип непогрешимости пап, отвергал культ святых, торговлю индульгенциями, требовал отказа церкви от земельной собственности. Католическая церковь осудила учение Уиклифа как еретическое. Однако сам Уиклиф, которому покровительствовал английский король, избежал участи других ересиархов и умер естественной смертью. Это действительно был один из самых представительных соборов католической церкви. На повестке дня собора было три основных вопроса: борьба с ересью, восстановление единства церкви, Церковные реформы. Констанцский собор заседал три года. Дебаты на нем носили весьма бурный характер, острых моментов было много. Собору подчинился и представил свое отречение папа Григорий XII. Однако авиньонский папа Бенедикт XIII отказался признать авторитет собора; он укрылся в Испании, откуда продолжал, правда безуспешно, настаивать на своем праве носить папскую тиару. Обвиненный в различных преступлениях, сбежал с собора Иоанн XXIII. По дороге его поймали, возвратили в Констанцу (в 1415 г.) и заточили в замок. Из заточения он был освобожден только три года спустя папой Мартином V, избранным на папский престол Констанцским собором. Самым драматическим, "памятным", по словам хронистов, моментом собора был суд над выдающимся представителем реформационного движения в Чехии, мыслителем и гуманистом Яном Гусом и его казнь, являющиеся характерным примером деятельности соборной инквизиции. Гус был вызван на собор Иоанном XXIII; до этого он был отлучен от церкви и предан анафеме, однако в Проле, поддерживаемый населением, продолжал свою реформаторскую пропаганду. Гус решил явиться на собор, тем более, что неоднократно сам требовал его созыва и получил охранную грамоту императора Сигизмунда, гарантировавшую ему неприкосновенность. Ответить в этих условиях отказом означало не только проявить трусость, что для борца за правое дело, каким являлся Гус, было немыслимо, но и заранее признать себя виновным в еретических проступках. Между тем Гус себя считал подлинным христианином, а несогласных с ним церковных иерархов винил в отступлении от "истинного" учения Иисуса Христа. 25 дней спустя после прибытия в Констанцу Гуса по приказу Иоанна XXIII и кардиналов заточили в подземелье доминиканского монастыря, в позорное помещение - в келью рядом с отхожим местом. Арестовав Гуса, папа и кардиналы нарушили охранную грамоту, данную ему императором Сигизмундом. Последний, тоже присутствовавший на соборе, с присущей коронованным особам в таких случаях щепетильностью заявил, что его охранная грамота имела, так сказать, "целевое назначение", а именно: должна была обеспечить Гусу "справедливое разбирательство" его дела на соборе и дать ему возможность выступить перед соборными отцами в свою защиту, а вовсе не спасти его от наказания за еретические воззрения. "Если же,- заявил Сигизмунд, кто-либо будет продолжать упорствовать в ереси, то я лично подожгу (костер) и сожгу его". Впрочем, напрасно Сигизмунд оправдывался перед Гусом: церковь считала, что нарушение любого обещания, договора или соглашения оправданно и законно, если оно в интересах папы и веры. Что касается еретиков, то, согласно существовавшей церковной доктрине, все верующие автоматически освобождались от каких-либо обязательств по отношению к ним. В данном случае Сигизмунд мог не испытывать никаких угрызений совести, ответственность за его действия ложилась на самого папу римского, наместника бога на земле... Арестовав Яна Гуса, собор присвоил себе функции трибунала инквизиции. Он выделил следователей и фискалов, которые состряпали против чешского богослова обвинительный акт из 42 пунктов. Собор поручил специальным комиссариям произвести допрос арестованного. Допросы Гуса продолжались несколько месяцев. В этот период и произошло бегство Иоанна XXIII с собора, о котором мы уже упоминали. С уходом Иоанна XXIII со сцены можно было ожидать освобождения Гуса, однако его всего лишь перевели из одного места заточения в другое - из доминиканского монастыря в замок Тотлебен, да заменили комиссариев, назначенных бежавшим папой, новыми. В Тотлебене Гуса держали днем в ножных оковах, а ночью приковывали и его руки к цепи, вделанной в стену. Вскоре в тот же замок был посажен пойманный Иоанн XXIII, но его держали здесь со всеми удобствами. И это естественно, ведь Иоанн XXIII выступал в роли раскаявшегося грешника, он признал все выдвинутые против него собором обвинения; Гус же настаивал на своей невиновности, то есть, по мнению церковников, вел себя как упорствующий еретик. Гус обличал продажность, распущенность, стяжательство и жадность церковников. Но в этом ничего еретического не было. Многие соборные отцы выступали против пороков духовенства, и сам собор был созван для того, чтобы найти этому какое-нибудь противоядие. Ересь Гуса заключалась в том, что он требовал от духовенства строго придерживаться провозглашенных церковью христианских добродетелей. "Церковные иерархи выдают себя за наследников апостолов Христа? - вопрошал Гус и отвечал: - Если они ведут себя соответственно, то таковыми являются; если же наоборот, то они лжецы и обманщики. И тогда светская власть вправе лишать их церковных титулов и бенефиций". Слушая на соборе выступления Гуса, один венецианский кардинал отметил, что еретики примешивают долю истины к своим ложным доктринам, надеясь таким образом обмануть простых людей. Соборных отцов, ненавидевших Дольчино и его последователей, осудивших за подобную же проповедь Уиклифа, нельзя было на этот счет ввести в заблуждение цитатами из евангелия и трудов церковных авторитетов. Они прекрасно знали, что в лице Гуса перед ними выступает не мнимый, а подлинный, причем грозный и непримиримый противник. Соборным отцам не представляло особого труда доказать это. Ведь Гус был не только магистром богословия, но и неутомимым сочинителем богословских трактатов. Даже будучи в заключении в Констанце, он с согласия тюремщиков продолжал писать на богословские темы. И каждая написанная им страница давала его врагам новые основания для его обвинения в ереси. "Дайте мне две строчки любого автора, и я докажу, что он еретик, и сожгу его",- не без основания похвалялся один средневековый инквизитор. Действительно, при желании можно было любой текст истолковать во вред автору, учитывая противоречивость Библии, многочисленных соборных постановлений и папских энциклик и булл. Тот же, кто пытался подвергнуть критике или сомнению канонические тексты или официальные папские высказывания и заявления, был подобен самоубийце: инквизиторы бросали смельчака в костер или заключали пожизненно в один из своих казематов, если нервы подобного "еретика" не сдавали и он в последний момент не отрекался от своих "отвратительных заблуждений". В руках же врагов Гуса были не "две строчки", а гора его сочинений, из которых при желании можно было без особого труда надергать ворох цитат, обличающих их автора в ереси. Следует ли удивляться, что соборные отцы легко состряпали против Гуса обвинительный акт, напичканный цитатами из его сочинений. Но если написать такое обвинение было детской забавой для противников Гуса, то заставить его признать свои "омерзительные ошибки" оказалось для них совершенно недостижимой задачей. Между тем именно в этом заключалась основная цель суда над Гусом. В начале июня 1415 г. дело по обвинению Гуса в ереси было закончено и его, закованного в цепи, перевели во францисканский монастырь в Констанце, где заседал собор. 6 июня Гус предстал перед собором. Епископ Лоди выступил с обвинительной речью. Все попытки Гуса доказать необоснованность выдвинутых против него обвинений решительно пресекались соборными отцами. Ему попросту не давали возможности говорить. На него кричали, плевали, его поносили, ругали, осыпали проклятиями. Соборные отцы провозглашали, что он хуже, чем содомит, Каин, Иуда, турок, татарин и еврей. Они его сравнивали с "пресмыкающимся змием" и "похотливой гадюкой". Его выступления прерывались свистом, топаньем ног, воплями: "В костер его! В костер!" Так продолжалось изо дня в день в течение месяца, но Гуса невозможно было запугать, сломить. Мужественно и настойчиво требовал Гус от собора разбирательства своего дела по существу. "Докажите,- говорил он своим судьям,- что мои воззрения еретические, и я от них отрекусь". Император Сигизмунд и соборные отцы не жалели усилий, чтобы заставить своего узника принести повинную и отречься от приписываемых ему еретических заблуждений. Если бы им удалось вырвать у своей жертвы публичное покаяние, этим они нанесли бы удар по его сторонникам в Чехии. Гус отказался подчиниться их требованиям. Взамен он согласился присягнуть, что никогда не разделял и не проповедовал приписываемых ему заблуждений и никогда не будет разделять или проповедовать их. Собор отверг эту формулу. Гусу предложили заявить, что он никогда не разделял приписываемых ему заблуждений, но тем не менее отказывается, отрекается и отрешается от них и принимает любое духовное наказание, которое собор "по доброте своей" и во имя его же спасения найдет нужным наложить на него. Гус ответил, что не может выполнить требуемого, не согрешив против истины и не совершив клятвопреступления. Ему сказали, что, произнеся требуемое собором отречение, он перенесет на собор ответственность за этот акт, что же касается клятвопреступления, то ответственность за него понесут те, кто составил формулу отречения. Гус остался непреклонным. Как и в большинстве подобного рода дел, в деле Гуса не обошлось без Иуды-предателя. Врагам Гуса удалось перетянуть на свою сторону Стефана Палеца, единомышленника Гуса, выступившего против него в роли свидетеля обвинения. Были использованы и некоторые друзья Гуса, чтобы убедить его покориться воле собора. Этого же требовал от него и император Сигизмунд. Чешский богослов решительно отвергал какой-либо компромисс со своими врагами. Он предпочитал мученическую смерть на костре малодушному отречению от своих убеждений. Убедившись, что от Гуса не удастся добиться самообвинения и отречения, собор объявил его упорствующим еретиком, лишил священнического сана, отлучил от церкви и приговорил к сожжению на костре. Казнь Гуса была назначена на 6 июля 1415 г. В этот день состоялось самое торжественное в истории инквизиции аутодафе. На аутодафе явились все соборные отцы, император Сигизмунд в сопровождении блестящей свиты, князья, рыцари и другие почетные гости собора. Во время богослужения Гуса держали под охраной у дверей храма. Затем подвели его к алтарю и зачитали приговор собора. Гус громко отрицал свою виновность. Гусу дали в руки так называемую чашу искупления, и один из епископов провозгласил формулу проклятия: "О проклятый Иуда! За то, что ты покинул совет мира и перешел в стан иудеев, мы отбираем от тебя этот сосуд искупления!" Но Гус не оставался в долгу: "Я верю во всемогущего господа бога, во имя которого я терпеливо сношу это унижение, и уверен, что он не отберет от меня его чашу искупления, из которой я надеюсь пить сегодня в его королевстве". Ему приказали замолчать, а когда он отказался повиноваться, стражники зажали ему руками рот. Семь епископов сорвали с него священническое облачение и вновь призвали его отречься. Гус, повернувшись к присутствующим, заявил, что не может покаяться в заблуждениях, которых никогда не разделял. Присутствующие криками заставили его замолчать. Прежде чем бросить осужденного в костер, следовало его соответствующим образом подготовить к этому "акту веры". Гусу обрезали ногти и остригли тонзуру. Затем увенчали его голову шутовской бумажной тиарой, разрисованной чертями, на которой красовалась надпись "Се ересиарх". При этом возглавлявший эти колдовские действа епископ сказал Гусу: "Мы поручаем твою душу дьяволу!" Но Гус продолжал со стойкостью и упорством, вызывавшими уважение даже его врагов, отвечать на каждый удар контрударом: "А я посвящаю свою душу самому всепрощающему господу Иисусу Христу!" Когда в возникшей сутолоке с головы Гуса упал шутовской колпак, один из стражников приказал служке: "Напяльте снова на него этот колпак, чтобы его сожгли с чертями, его повелителями, которым он служил здесь на земле". На этом церковная часть аутодафе закончилась. Теперь предстояло совершить казнь над отлученным, предать его "грешное" тело костру с тем, чтобы "спасти" его душу. Гусу предстояло испить свою чашу искупления до дна... Император Сигизмунд передал осужденного графу палатину Людовику, который приказал прево г. Констанцы Гансу Газену: "Возьмите этого человека, осужденного нами обоими, и сожгите его как еретика!" Петр из Младеновиц (около 1390-1451), очевидец казни Гуса, оставил в назидание потомству ее детальное описание: "А место, на котором он был замучен, было нечто вроде луга среди садов констанцского предместья. Итак, сняв с него верхнюю черную одежду, в рубашке, крепко привязали его веревками в шести местах к какому-то толстому бревну, руки скрутили назад, и заостривши бревно с одного конца, воткнули его в землю, а так как лицо Гуса было обращено к востоку, некоторые стоявшие тут сказали: "Поверните его лицом на запад, а не на восток, потому что он еретик". Так и сделали. Он был привязан к этому бревну за шею черной закопченной цепью, на которой какой-то бедняк вешал свои котелки на огонь. И увидев эту цепь, он сказал палачам: "Господь Иисус Христос, мой милый искупитель и спаситель, был связан за меня более жесткими и тяжелыми путами, и я, бедный, не стыжусь за его святое имя быть привязанным этой цепью". А под ноги положили ему две вязанки дров, а на ногах у него были башмаки и одна колодка. Обложили его со всех сторон этими дровами, вперемежку с соломой, близко к телу, до самого горла. А до того, как поджечь, подъехал к нему имперский маршал Таппе из Попенгейма и с ним сын Клема, увещевая магистра отречься от своего учения и проповедей и подтвердить это присягой. А магистр Гус, подняв глаза к небу, торжественным и ясным голосом ответил: "Бог мне свидетель, я никогда не учил и не проповедовал всего того, что несправедливо приписали мне, использовав лжесвидетелей. Первой мыслью моей проповеди, учения и писания и всех моих прочих поступков было желание спасти людей от греха. За эту правду закона божьего и толкований святых и ученых мужей, которой я учил, о которой писал и которую проповедовал, хочу сегодня с радостью умереть". Услышав это, маршал с сыном Клема хлопнули в ладоши и отъехали от него прочь. И тогда палачи подожгли костер. А магистр высоким голосом запел: "Христос, сын бога живого, помилуй нас!" Затем поднялся ветер, и повеявшие в его лицо огонь и дым заставили его замолчать. Палачи долго копошились в догоравшем костре. Голову мученика, повествует тот же Петр из Младеновиц, они разбили кольями на куски и забросали их головешками. Во внутренностях нашли сердце, проткнули его острой палкой и старательно сожгли. Обуглившееся тело разорвали клещами, чтобы облегчить работу огню. В костер полетели и личные вещи пражского магистра. Когда же огонь потух, то палачи старательно собрали пепел и даже землю с места казни и бросили их в Рейн. От сожженного еретика не должно было остаться и помину. На другой день после казни соборные отцы устроили благодарственный молебен, в котором участвовали Сигизмунд и королева, князья и вельможи, 19 кардиналов, 2 патриарха, 70 епископов и все духовенство, присутствовавшее на соборе. Казнь Гуса вызвала волну гнева в Чехии, она оказалась пирровой победой для собора. Но в руках собора находился еще один еретик, правая рука и сподвижник Гуса - тоже чешский богослов, Иероним Пражский. Потерпев поражение с Гусом, соборные отцы решили взять реванш с Иеронимом: заставить его отречься и подчиниться их воле. Иероним, как и Гус, был последователем Уиклифа, идеи которого он блестяще пропагандировал и защищал в университетах Германии, Польши, Франции и Англии. Возвратившись после долгих странствований по Европе в Прагу, Иероним примкнул к Гусу, сделавшись его восторженным поклонником. Страстный оратор, непревзойденный полемист, превосходный знаток богословских текстов, Иероним Пражский был грозой папистов, которые ненавидели его больше, чем Гуса. Когда Гус отправился в Констанцу, Иероним оставался Праге. Арест, суд и нависшая над его учителем угроза смертной казни побудили Иеронима покинуть Прагу и тайно явиться в Констанцу в надежде вырвать Гуса из рук соборных отцов или оказать ему какую-либо помощь. Двухнедельное пребывание в Констанце убедило его в тщетности таких надежд. Иероним решил вернуться в Чехию но по дороге в Прагу его схватили и в цепях доставили на собор, где ему предъявили те же обвинения, что и Гусу. Иероним отказался покаяться, и его заточили в башню на кладбище св. Павла, где держали скованным по рукам и ногам в согнутом положении, на хлебе и воде. Расправившись с Гусом, инквизиторы принялись за соответствующую обработку Иеронима. Потрудились они основательно и небезуспешно. Их угрозы и запугивания, казнь его соратника и друга, ужасные условия заключения - все это, по-видимому, надломило волю Иеронима, и он 11 сентября 1415 г. заявил соборным отцам, что готов осудить учение Уиклифа и Гуса, а также свои собственные еретические ошибки, отречься от них и подчиниться воле собора. 23 сентября Иероним перед собором подтвердил свое отречение. Соборные отцы присудили его к ссылке в один из монастырей в Швабии, потребовав написать своим единомышленникам в Чехию письмо, осуждающее учение Гуса и свои собственные еретические ошибки. Иероним вновь подчинился и требуемое от него письмо написал. И тем не менее соборные отцы продолжали держать Иеронима в заключении. Это дало повод его друзьям, присутствовавшим на соборе, требовать его освобождения, а врагам, которых было большинство, настаивать на более строгом осуждении последователя Гуса. Последние добились назначения новой следственной комиссии, что было равносильно отмене уже принятого по делу Иеронима соборного решения. Когда инквизиционные комиссарии начали новый допрос обвиняемого, они были поражены: перед ними предстал прежний Иероним - беспощадный обличитель язв и пороков церковной иерархии, антипапист, друг и последователь Уиклифа и Гуса. Момент слабости прошел, и обвиняемый вновь "впал в ересь". 23 мая 1416 г. Иерониму на соборе был зачитан новый обвинительный акт, на который он под улюлюканье, злобные выкрики и брань соборных отцов ответил, что берет обратно свое отречение, вырванное у него под угрозой костра. Передаем слово официальным актам собора: "Что касается отречения, прочитанного публично и высоким голосом, подписанного рукой самого Иеронима, этот Иероним сказал, что действительно по-белому подписался под отречением, но, однако, совершил это из страха пред наказанием огнем. Однако сказал, что обманывался, как безумный, когда подписывал вышесказанное отречение, о котором чрезвычайно скорбит. И прежде всего о том, что отрекся от учения Я. Гуса и Дж. Уиклифа и согласился с осуждением Я. Гуса, который, как верит, был справедливым и святым человеком. Совершил самое скверное..." Цитируется по: Руколь Б. М. Письмо Поджио Браччиолини к Леонардо Аретинскому и рассказ Младеновица как источники об Иерониме Пражском.- Ученые записки Института славяноведения. Выступление Иеронима было столь впечатляющим, что даже его враги прониклись к нему уважением. Секретарь папской курии Поджио Браччиолини (1380-1459), участник собора, писал своему другу Леонардо Аретинскому: "Никогда я не видел столь красноречивого человека, столь близко стоящего к ораторам древности, как этот Иероним. Враги его выставили против него целый ряд обвинений, чтобы уличить его в ереси, а он защищался так красиво, скромно и умно, что я не могу тебе выразить... Иероним тронул все сердца; если бы он хоть чем-нибудь попытался оправдаться, хоть раз попросил о милости, то, конечно, его выпустили бы на свободу. Но он говорил о Гусе и называл его благочестным и святым человеком, который был осужден и казнен невинно, так как он боролся только с пороками церкви, с гордостью и высокомерием прелатов, с их роскошью, расточающей достояния бедняков, с их блудом, чревоугодием, пьянством, игрой и охотой. Иероним просидел в тесной и сырой башне 340 дней - и после этого он смог произнести столь блестящую и убедительную речь, полную примеров из жизни знаменитых мужей и положений из трудов отцов церкви. Имя его достойно бессмертной славы..." Цитируется по: Розенов Э. Против попов (Очерки религиозной борьбы XVI-XVII веков). 30 мая рано утром собор после обедни заслушал обвинительную речь епископа Лоди против Иеронима, этого еретика-рецидивиста, отплатившего собору за "снисходительное" к нему отношение "черной неблагодарностью". "Тебя не подвергли пытке,- воскликнул в порыве священного негодования епископ, обращаясь к обвиняемому,- а я очень желал бы, чтобы ты испытал ее: это заставило бы тебя изрыгнуть все твои заблуждения; подобное обращение открыло бы тебе глаза, которые ослепило преступление". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века. Епископ Лоди потребовал от Иеронима, чтобы тот подтвердил свое прежнее отречение. Иероним отказался. Это отречение, заявил он, было вырвано у него под угрозой костра. Тогда главный комиссарий, константинопольский патриарх Иоанн, зачитал приговор инквизиции, согласно которому Иероним объявлялся еретиком-рецидивистом, отлучался от церкви и предавался анафеме. Собор единодушно подтвердил приговор. Иероним сам надел на свою голову шутовскую тиару, разукрашенную чертями. Так как он не был священником, то расстригать его не полагалось. Оставалось только передать "отторгнутого" от церкви еретика в руки светской власти, чтобы она, отнесясь к нему с "чувством христианского милосердия", то есть без членовредительства и кровопролития, отправила бы его на тот свет... Приготовления к казни были закончены еще накануне. Инквизиторы знали, что на этот раз Иероним не испугается костра. Сразу же после зачтения приговора Иеронима увели с собора на то самое место, где был сожжен 10 месяцев тому назад Гус и где предстояло теперь принять мученический венец его ученику и последователю. Было 10 часов утра 30 мая 1416 г., когда палач раздел Иеронима Пражского донага, обернул вокруг его бедер кусок белой материи и привязал осужденного к столбу, обложенному сухим хворостом и соломой. Согласно легенде, когда сердобольный палач предложил своей жертве зажечь огонь за его спиной, то Иероним отказался от такой "услуги": "Пойди сюда, зажги перед лицом моим, если бы я боялся твоего огня, то никогда бы не явился сюда!" Руколь Б. М. Письмо Поджио Браччиолини к Леонардо Аретинскому. Иероним держался мужественно и стойко до последнего вздоха. Инквизиторы сожгли все его личные вещи и тюремную постель, а пепел бросили в воды Рейна. Собор не удовлетворился казнями Гуса и Иеронима, так как гуситская ересь продолжала распространяться, несмотря на гибель вождей. Соборная инквизиция решила разделаться еще с одним видным гуситом - Яном Хлумским, прибывшим вместе со своим учителем в Констанцу. Он тоже был схвачен, заточен в темницу, подвергнут допросам с пристрастием. Хлумский не выдержал выпавших на его долю испытаний и отрекся от своих воззрений. Собор сохранил ему жизнь. Но после героической гибели гуситских вождей вырванное силой раскаяние Хлумского не могло оказать какого-либо влияния на ход событий. Гуситы продолжали стойко держаться в Чехии, борьба против них только начиналась... В 1420-1431 гг. папа Мартин V и император Сигизмунд предприняли против непокорных гуситов пять крестовых походов и не смогли их одолеть. Папство и император вынуждены были пойти на уступки правому крылу гуситского движения - чашникам, представлявшим бюргеров и шляхту. Заключив союз с зажиточными участниками движения, церковники разгромили таборитов - радикальное крыло гуситов, представлявшее крестьянско-плебеискии лагерь. Расправившись с гуситскими вождями, Констанцский собор занялся "реформаторской" деятельностью, которая оказалась весьма скудной. Собор несколько ограничил права пап и поднял значение кардинальской коллегии, без согласия которой папа не мог впредь устанавливать новые налоги на церковные доходы или низлагать и перемещать прелатов. Папа также был лишен права присваивать себе имущество умершего духовного лица. Кроме этого, было принято по существу еретическое с точки зрения ортодоксальной католической доктрины решение о том, что собор стоит выше папы, который обязан подчиняться его постановлениям. Чтобы подвергнуть папу более строгому контролю со стороны высшего духовенства, Констанцский собор обязал папский престол периодически созывать соборы (следующий собор должен был собраться через пять лет, затем через семь лет, остальные через каждые 10 лет). Однако Мартин V и следовавшие за ним понтифики всемерно отстаивали свои права на неограниченную власть и уклонялись от выполнения принятых Констанцским собором решений и постановлений, в какой-либо степени ограничивавших власть папы. Немаловажную роль в укреплении папского абсолютизма продолжала играть инквизиция, полномочия которой своей расправой над Гусом и Иеронимом Констанцский собор только подтвердил и расширил, сведя тем самым на нет попытки ограничить всевластие "наместников божьих" на земле... История инквизиции показывает, что споры вокруг ее кровавых "актов веры" не утихают столетиями даже в лоне самой католической церкви. Дело Гуса не является исключением. По сей день вокруг него бушуют богословские страсти. Как же сегодня оценивают церковники или процерковные историки расправу над Гусом, учиненную Констанцским собором? В основном по этому вопросу имеются две точки зрения. Одна из них оправдывает казнь Гуса под разными предлогами. Уже цитированный нами историк инквизиции Хэйуорд объявляет Гуса опасным бунтарем, проповеди которого угрожали социальному порядку, освященному католической церковью, а значит, и самим богом. Церковь не могла допустить этого, а посему правильно поступала инквизиция, расправляясь с Гусом и ему подобными ересиархами и их последователями. Хэйуорд пишет: "Разумеется, содрогаешься от ужаса при мысли, что человека сжигают за его идеи, даже если они ошибочны; но с другой стороны, невозможно отрицать зло и беспорядки, порождаемые распространением таких идей, в особенности среди легко воспламеняемых масс". Итак, цель оправдывает средства, такова точка зрения этого современного защитника инквизиции. Таких же взглядов придерживается и французский иезуит Жозеф Жилль. С чисто иезуитской изворотливостью он утверждает: "Призывы Гуса противопоставить св. Писание церкви, практически ограничить церковь, превратив ее в невидимый корпус избранных (праведников), отсутствие в его проповеди уважения к юрисдикции и авторитету церкви, его упрямая защита осужденного церковью Уиклифа - все эти и другие соображения делали необходимым прекращение его проповеди в Богемии и возможным его осуждение и передачу в распоряжение светских властей. Его искренность и набожность делали это осуждение более жестоким и достойным всяческого сожаления, но эти его свойства не превращали вынесенный ему приговор в нечто принципиально несправедливое по отношению к критериям эпохи". Кто же виновен в гибели Гуса? Сам Гус, отвечает иезуит Жилль. Знакомый тезис средневековой инквизиции, сваливавший на ее же жертвы всю ответственность за ее преступления, за то, что происходило с ними в ее застенках... Другой точки зрения придерживается, например, бенедиктинский монах бельгиец Поль де Воогт. Он утверждает, что Гус был правоверным католиком, еретиком же, национальным героем, мятежником, первым мучеником будущей идеи протестантизма он стал "вопреки самому себе", в результате стечения ряда неблагоприятных для него обстоятельств и случайностей. Гус - католик, ортодокс, утверждает бенедиктинский монах, и только по недоразумению он может сойти за противника католической церкви. И если все же Гус кончил свою жизнь на костре, то в неменьшей степени такого же наказания заслуживали и его судьи, участники Констанцского собора, "торжественно провозгласившие в качестве символа веры еретический, безбожный и скандальный догмат их превосходства над суверенным понтификом". Почему с таким пылом защищает Гуса от него самого Поль де Воогт? Из симпатии к пражскому ересиарху? Вовсе нет! Он считает, что в нынешние времена католической церкви выгодно реабилитировать Гуса, ибо существует опасность "увидеть в один прекрасный день Гуса возведенным в роль почетного стахановца большевистской пропаганды". Поль де Воогт, судя по его книге, рассуждает "вопреки самому себе" приблизительно так: католическая церковь казнила Гуса, значит, он принадлежит ей и только ей одной. Правда, Гус - это блудный сын католической церкви, но теперь (то есть 500 лет спустя!) пора вернуть его в ее всепрощающее материнское лоно. Де Воогт не одинок, у него имеются последователи. Архивариус г. Констанца Отто Фегер обратился в 1965 г. к папе Павлу VI с официальным призывом не только реабилитировать Гуса, но и причислить его к лику святых. Времена ведь изменились, в том числе и для католической церкви. И еще как! II Ватиканский собор, осуществивший так называемую католическую реформу, поставил крест на некоторых решениях и постановлениях не только Констанцского, но и Тридентского соборов. Действительно, доживи Гус до сегодняшнего дня, он стал бы героем собора, созванного по инициативе "красного" папы Иоанна XXIII. Может быть, здесь и кроется разгадка, почему Джованни Ронкалли, став папой, избрал себе имя того самого пирата Бальтазара Коссы, который затеял Констанцский собор и превратил в его узника Яна Гуса. Не хотел ли Ронкалли, приняв имя Иоанна XXIII, вычеркнуть тем самым из истории католической церкви Коссу, а созвав второй Ватиканский собор, отменить одиозные решения Констанцского собора по отношению к Гусу и Иерониму Пражскому? И невозможное становится возможным, когда ладья св. Петра дает течь... ЖАННА Д'АРК - ГЕРОИНЯ, "КОЛДУНЬЯ", СВЯТАЯ. Пожалуй, ни одна из жертв инквизиции не удостоилась такого внимания со стороны историков и богословов, как знаменитая национальная героиня французского народа Орлеанская дева, погибшая на костре в Руане по решению инквизиционного трибунала 30 мая 1431 г. Вольтер, Ф. Шиллер, Анатоль Франс, Марк Твен, Бернард Шоу, Анна Зегерс и другие известные писатели посвятили ей много вдохновенных страниц. Живописцы, скульпторы, композиторы, артисты театра и кино запечатлели ее образ, каждый по-своему. До нас дошли многие документы ее процесса, в том числе протоколы допросов, которым она подвергалась со стороны инквизиторов. В данном случае богиня Клио действительно позаботилась сохранить для грядущих поколений все факты, проливающие свет на историю Жанны д'Арк. Эта история, пишет один из современных американских философов, Б. Данэм, "поразительна потому, что при всей своей кажущейся невероятности действительно произошла; прискорбна потому, что тогда люди уничтожили то, пред чем должны были преклоняться; поучительна потому, что учит нас сомневаться во всем, чему мы верим,- во всем, за исключением великой силы основных человеческих идеалов". Данэм Б. Герои и еретики. Политическая история западной мысли. Это писал человек, сам прошедший сквозь горнило инквизиционного судилища - комиссию сенатора Маккарти, которую роднит с трибуналом, осудившим Жанну д'Арк, то, что обе эти "инстанции" судили и наказывали тех, кто выступал и отстаивал интересы нации, интересы народа. Жанна д'Арк была сожжена живой. В день казни ей едва исполнилось 19 лет. Ее осудили якобы за ведовство и ересь, в действительности же это была расправа над патриоткой, единственное "преступление" которой заключалось в том, что она подняла французский народ на защиту своей родины против англичан, захвативших тогда значительную часть французской территории. Орлеанская дева была "верной дщерью господа", и тем не менее она погибла на костре. Инквизиционный трибунал, судивший ее, находился на службе англичан, которые добивались смерти Жанны, надеясь, что этим они нанесут чувствительный удар своим французским противникам. Таким образом, процесс над лотарингской крестьянской девушкой носил ярко выраженный политический характер, хотя обвиняемую и судили за мнимые преступления против церкви и католической веры. С точки зрения судебной процедуры, дело Жанны д'Арк представляется весьма типичным для инквизиции. В нем представлены все, за исключением пыток, характерные для св. трибунала элементы - ложные обвинения, лжесвидетели, допросы с ловушками и пристрастием, осуждение на смерть обвиняемого, его раскаяние и замена смертного приговора тюремным заключением, повторное впадение в ересь (рецидив) и, как следствие этого, сожжение "еретика" на костре. Однако прежде чем перейти к процессу над Жанной д'Арк, напомним, хотя бы вкратце, кем она была в действительности и что привело ее на скамью подсудимых св. трибунала в Руане. Жанна д'Арк родилась около 1412 г. в крестьянской семье в деревне Домреми в Лотарингии (Восточная Франция). Точно год рождения Жанны д'Арк не установлен. Когда ей исполнилось 17 лет, эта неграмотная пастушка решила, что богом на нее возложена высокая миссия освободить ее родину от англичан и помочь претенденту на престол Карлу стать королем Франции. Положение Карла и его сторонников в ту пору представлялось безвыходным и безнадежным. Англичане с их союзниками-бургундцами захватили почти всю Францию, за исключением Орлеана и его окрестностей. В их руках был Париж, их поддерживало большинство церковных сановников. Казалось, дело Карла могло спасти только чудо. Поэтому, когда в его лагере, где царило уныние и растерянность, появилась решительная, горящая фанатичной верой в победу молодая, да к тому же и обаятельная крестьянская девушка, утверждавшая, что "голоса" святых, которые якобы она слышала, призвали ее возглавить французские войска и изгнать англичан из страны, Карл и его советники после долгих колебаний и интриг решили доверить в ее хрупкие руки свою судьбу. Расчет был прост: это непорочное дитя, молодая воительница-девственница, имевшая таинственную связь с могучими представителями потустороннего мира - святыми, могла своим примером воодушевить таких же простых, как и она сама, крестьян Франции и поднять их на борьбу против англичан. Последующие события показали, что этот расчет полностью оправдал себя. "...Среди поразительных качеств Жанны ее девственность казалась самым необычайным. Это был сам по себе исключительный факт, так как крестьянские девушки рано выходили замуж или дарили какому-либо первому счастливому любовнику то, что с помощью поэтического эвфемизма именуется бутоном юности. Но девственность Жанны представляла собой нечто большее, чем социальную редкость. Тесно связанная с сознанием высокой миссии, которой Жанна преданно служила, эта девственность сближала ее вопреки ее собственным намерениям (так как Жанна была очень скромна) с богородицей Девой Марией" (Данэм Б. Герои и еретики). И все же следует отметить, что Карл и его двор в отношении девушки из Домреми проявили известную перестраховку. Они доверились ей только после того, как она прошла соответствующую проверку, иначе говоря, после того, как была подвергнута исчерпывающему допросу для выяснения, не колдунья ли она. В течение месяца в г. Пуатье ее допрашивали с пристрастием на этот предмет богословы, юристы и советники Карла. Они пришли к единодушному мнению, что Жанна правоверная христианка, достойная доверия, и что, следовательно, надо дать ей возможность сражаться за дело французского короля. И она возглавила 10-тысячное войско, которое под Орлеаном нанесло поражение англичанам, осаждавшим этот город. Англичане были вынуждены отступить. Вслед за этим французы под водительством столь необычного не только в те времена полководца освободили Реймс, где претендент на престол после торжественной коронации стал Карлом VII. Народ и окружение Карла воспринимали эти неожиданные победы как чудесные явления, как результат того, что бог, доверяющий Жанне и действующий через нее, поддерживает французов против англичан. Король и его двор заискивали перед своей спасительницей, в народе слава Орлеанской девы, как стали ее именовать, росла не по дням, а по часам. Разумеется, совершенно иной эффект имели победы французского оружия в лагере англичан и их союзников-бургундцев. Англичане приписывали победы французского оружия колдовским чарам Жанны д'Арк, утверждали, что она связана с сатаной и действует при его поддержке и по его наущению. Они угрожали пастушке из Домреми, превратившейся в героиню Франции, жестокой расправой. Они даже не подозревали, как быстро смогут осуществить свои угрозы... Не прошло и года после победы под Орлеаном, как 23 мая 1430 г., в одной из стычек под Парижем, который французские войска безуспешно пытались освободить от англичан, бургундцы взяли в плен Жанну д'Арк. Разумеется, при желании, согласно существовавшим тогда обычаям. Карл VII мог свою избавительницу выкупить у неприятеля. Но благодарные короли бывают только в сказках. Карл VII ничего не сделал, чтобы вызволить свою спасительницу из плена. Не проявил никакого интереса к судьбе Жанны и другой французский вельможа - архиепископ Реймский Ренье де Шартр. А ведь бургундцы предлагали в первую очередь им выкупить Жанну д'Арк. Почему же они предали Орлеанскую деву? Жанна, боготворимая народом, представляла угрозу их классовым интересам. Теперь само провидение устраняло эту помеху с их пути. Если действительно у нее связь со святыми, то пусть они и спасают ее, коли найдут нужным сделать это. Зато англичане не пожалели дать бургундцам 10 тыс. ливров за их пленницу. Жанна должна была заплатить жизнью за нанесенные англичанам поражения. Но англичане эту грязную работу сделают руками французов, а точнее - продажного французского духовенства. Впрочем, сами церковники жаждали не меньше англичан расправиться с "колдуньей". Три дня спустя после взятия Жанны в плен доминиканец Мартин Биллорини, генеральный викарий инквизиции в Париже, обратился к герцогу Бургундскому с посланием, в котором писал: "Как подлинный католик, вы обязаны выкорчевать ошибки и покончить со скандалами против веры. Между тем из-за действий некоей женщины, именуемой Девственницей, было посеяно изрядно ошибок, вызвавших погибель множества душ. Поэтому данной нам римским святым престолом властью мы призываем вас, под угрозой применения всех положенных наказаний, препроводить в наше распоряжение указанную пленницу Жанну, решительно подозреваемую в совершении многочисленных еретических преступлений, для привлечения ее к ответственности, как положено. Дано в Париже и скреплено официальной печатью св. инквизиции". Как ни улыбалось англичанам передать парижской инквизиции Жанну и устроить ей "красивое" аутодафе на одной из площадей Парижа, они, опасаясь возмущения парижан, решили не рисковать и устроить расправу над ней в более надежном и удаленном от фронта месте - в столице Бретани Руане, где пребывал малолетний король Англии Генрих VI и его двор. Руководить же процессом было поручено члену английского королевского совета епископу г. Бовэ, носившему фамилию Кошон - однозвучную с французским словом "свинья". Жанна попала в плен у г. Компьена, входившего в епархию г. Бовэ, и, таким образом, формально подпадала под юрисдикцию Кошона. Правда, Пьер Кошон, ярый сторонник англичан, был вынужден бежать из Бовэ, занятого французами, но это не помешало ему выступить в роли инквизитора и начать дознание по делу Жанны д'Арк, обвиненной в колдовстве, идолопоклонстве, связях с демоном и других преступлениях против веры. Чтобы ни у кого не возникло сомнений по поводу права Кошона на роль инквизитора в деле Жанны д'Арк, его полномочия были подтверждены богословами Парижского университета, считавшегося высшей инстанцией в области церковного права. Парижский университет именовался "светочем всех наук, искоренителем ереси, цитаделью католической веры и старшим сыном королей". Мнение Парижского университета поддержали все церковные иерархи и теологи, находившиеся в стане англичан и выступавшие против Карла VII. Кошон был весьма авторитетным церковным чином. Одно время он преподавал в Парижском университете и даже числился его ректором. Он участвовал в Констанцском соборе и обладал почетным титулом папского референдария. Англичане высоко ценили его услуги, он был членом королевского совета Англии, доверенным лицом опекуна малолетнего Генриха VI - его дяди герцога Бедфорда. Жадный на деньги и всякого рода почести, коварный и беспощадный, Кошон решил использовать в карьеристских целях дело Жанны д'Арк, тем более что англичане обещали ему в награду митру архиепископа руанского. Кошон ревностно приступил к исполнению инквизиторских обязанностей. Он назначил инквизиционный трибунал из 12 известных богословов (по числу апостолов), кроме того, привлек участвовать в судебном разбирательстве в качестве экспертов 16 докторов и 6 бакалавров богословия, членов капитула Руанского собора, 2 лиценциатов по каноническому праву, 11 юристов руанского суда, 2 аббатов и ряд других церковников - всего около 125 человек. Пять месяцев, пока длился суд над Жанной, эта свора французских прелатов кормилась за счет англичан. По подсчетам историков, англичанам этот суд обошелся в 10 тыс. ливров, что вместе с ранее выплаченным за Жанну выкупом составляло 20 тыс. ливров. Эти деньги англичане получили с населения оккупированных ими областей Франции. Сопредседателем судилища над Жанной являлся руанский инквизитор доминиканец Жан ле Метр, полномочия которого были подтверждены инквизитором Франции Жаком Гравераном. Только один из этого блистательного созвездия церковных иерархов и богословов, аббат Николай Гуперланд, высказал сомнения, полномочен ли суд, состоящий из заведомых противников Карла VII, судить его сторонницу Жанну д'Арк. Чтобы отбить охоту у других оспаривать полномочия Кошона, Гуперланда исключили из состава трибунала, засадили в Руанский замок и пригрозили утопить, если он станет настаивать на своих сомнениях. Впрочем, остальные участники судилища ревностно выполняли свои инквизиторские обязанности, следуя указаниям Кошона и ле Метра. "Священный" трибунал заседал в Буврейском замке, в одном из подвалов которого под английской стражей содержалась Жанна. Этот же замок служил резиденцией малолетнему королю Генриху VI и его двору. Трибунал провел шесть пленарных заседаний, и девять раз Кошон и его сподручные допрашивали Жанну. Инквизиторы обвиняли Орлеанскую деву во всех смертных грехах. Она слышала "голоса" - значит, это были голоса дьяволов. Она пыталась бежать из темницы - значит, признавала свою вину. Она носила мужское платье, не по повелению ли дьявола она это делала? Она утверждала, что является девственницей. Ее подвергли унизительной процедуре освидетельствования, которую совершила лично жена английского наместника леди Бедфорд. На нее кричали, ей угрожали земными и небесными карами, пугали орудиями пыток, требовали признаний... В камере ночью вместе с Жанной постоянно находились трое английских солдат, что заставляло ее не расставаться с мужской одеждой, а это "доказывало", что она колдунья. Наконец, ей подставили священника-провокатора Никола Луазелера, который, выдав себя за ее земляка и друга, вел с ней в застенке "откровенные" беседы и давал советы, как отвечать на вопросы инквизиторов, а в соседней камере, приложив ухо к отверстию, слушали Жанну Кошон и английский военачальник Уорвик. Эта страшная инквизиционная машина, смонтированная беспощадным Кошоном и его английскими покровителями, казалось, должна была сломить Жанну, заставить ее подчиниться воле ее мучителей, осудить дело, за которое она боролась, и отречься от него. Но молодая неграмотная лотарингская крестьянка, "ослабленная муками жестокого тюремного заключения и вынужденная ежедневно отвечать на ловкие коварные вопросы, придуманные отборными судьями, никогда не теряла ни присутствия духа, ни чудесной ясности ума. Ей расставляли ловушки, которые она угадывала верным инстинктом. На нее дождем сыпались вопросы, которые затруднили бы ученых богословов; с полдюжины ожесточенных спорщиков нападали на нее одновременно и прерывали ее ответы; беспорядок временами достигал таких размеров, что нотариусы, (писавшие протокол), заявляли, что они не в состоянии ничего понять". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века. Жанна парировала провокационные вопросы инквизиторов с искусством, вызывавшим удивление ее мучителей. Вот некоторые их вопросы и ее ответы: - Считаешь ли ты, что на тебе почиет божья благодать? - Если на мне нет благодати, да ниспошлет мне ее бог; если же есть, да не лишит он меня этой благодати! - Как выглядел архангел Михаил, когда он появился перед тобой? - Я не видела у него нимба и не знаю, как он был одет. - Он был голый? - Что же вы думаете, нашему господу не во что его одеть? - Были ли у него волосы? - А почему же, скажите на милость, его остригли бы? - Почему на коронации в Реймсе несли твое знамя, а не знамена других полководцев? - Это знамя разделяло тяготы борьбы, оно было вправе разделить и славу! Инквизиторы пытались обвинить Жанну в колдовстве на том основании, что она разрешала женщинам из народа целовать свои украшения. Она им ответила: - Да, многие женщины касались моих колец, но я не знаю ни их мыслей, ни намерений. Инквизиторы пытались уличить свою жертву в богохульстве: - Разве ты не говорила под стенами Парижа: "Сдавайте город - такова воля Иисуса"? - Нет!- отрицала Жанна. - Я сказала: "Сдавайте город королю Франции!" Она отказалась присягнуть, что ответит без оговорок на все вопросы инквизиции: - Я не знаю, о чем вы будете меня допрашивать; быть может, вы будете допрашивать меня о таких вещах, о которых я не желаю говорить. Ей задали вопрос: - Убежит ли она, если к этому представится удобный случай? Она ответила, что, если бы дверь была открыта, она ушла бы, хотя бы только для того, чтобы убедиться, угодно ли господу, чтобы она бежала. Жанну спросили, согласна ли она подчиниться папе? - Отведите меня к нему, и я скажу ему- последовал весьма хитрый ответ. Кошон стал угрожать Жанне пытками. Он повел свою пленницу в камеру пыток, где заявил ей: - Жанна! В вашем деле имеются многочисленные пункты обвинения, на которые вы отказались ответить или ответили лживо. Мы вас предупреждаем говорить нам правду, или вы будете подвергнуты пытке. Посмотрите, инструменты пытки наготове, перед вами палачи, которые ожидают только нашего приказа, чтобы подвергнуть вас пыткам. Они будут вас пытать с тем, чтобы направить вас на путь истины, которую вы не признаете, и чтобы обеспечить вам таким образом двойное спасение - вашей души и вашего тела, которые вы подвергаете столь серьезным опасностям из-за ваших лживых выдумок. Жанна ответила Кошону: - Говоря правду, если вы мне вырвете мои члены и выбьете мою душу из тела, даже тогда я не изменю своих показаний, если же я скажу вам другое, то затем я всегда буду утверждать, что вы силой заставили меня сделать это. Данэм Б. Герои и еретики. Пытки к Жанне не были применены, ибо Кошону и его сотрудникам в конце концов удалось ее запутать хитроумными вопросами и заполучить от нее таким образом желанный материал для обвинительного приговора. Жанна настаивала, что она находилась в непосредственной связи с "торжествующей", то есть "небесной", церковью, что она выполняла только указания ангелов, святых, блаженных, бога. "А как со сражающейся, то есть земной, церковью?" - задали ей коварный вопрос инквизиторы. Считает ли она себя ее послушной дщерью? Ее ответ гласил: "Я готова подчиниться сражающейся церкви, но только в том случае, если церковь действует согласно велениям бога". Этого было достаточно для того, чтобы в "последнем милосердном предупреждении перед вынесением приговора" ее обвинили в злостной ереси: "Ты сказала, что если бы церковь приказала тебе поступить вопреки тому, что, по твоему утверждению, исходит от бога, то ты не повиновалась бы ни за что на свете. По этому пункту ученые мужи считают, что ты являешься раскольницей, злоумышляющей против единства и авторитета церкви, отступницей и вплоть до настоящего момента закоренелой упорной еретичкой в отношении веры". В начале мая 1430 г. инквизиторы, руководимые Кошоном и ле Метром, сформулировали свои обвинения против Жанны д'Арк. Суд признал, что ее видения ангелов и святых исходили от злых духов и дьявола. Утверждение обвиняемой, что она вручила Карлу VII корону, якобы полученную ею от св. Михаила, было признано пустой выдумкой, делом тщеславным, лживым, гибельным и посягающим на достоинство церкви. Суд признал "безрассудным" утверждение Жанны Д'Арк, что она узнавала святых и ангелов по получаемым от них наставлениям и ободрениям и верила в эти явления как в веру Христову. Утверждение обвиняемой, что она могла при посредстве "голосов" узнавать незнакомых людей, суд счел суеверием и чародейством, тщеславным и пустым хвастовством. Суд обвинил Жанну д'Арк за ношение мужской одежды и коротких волос в богохульстве, оскорблении таинств, нарушении божеского закона, священного писания и канонических постановлений. Кошон заявил Жанне: "Ты запятнана преступлением против веры, ты виновна в простом хвастовстве и подозреваешься в идолопоклонстве; ты сама осуждаешь себя, не соглашаясь носить одежды твоего пола и следуя обычаям язычников и сарацин". По поводу ссылок в письмах Жанны на Иисуса, Марию и крест, угроз, если не послушаются ее писем, показать силою оружия, на чьей стороне действительное право, суд заявил Жанне: "Ты убийца и бесчеловечная, ты ищешь пролития крови; ты мятежница и ведешь к тирании; ты хулишь бога, его повеления и откровения". Жанна была обвинена в самовольном уходе из дома, что довело ее родителей почти до сумасшествия от горя, и в том, что обещала Карлу VII восстановить его королевство якобы по велению бога. Этот пункт обвинения вызвал такой комментарий суда: "Ты была зла к своим родителям, ты нарушила повеления бога, приказывающего почитать родителей. Ты произвела соблазн, ты возвела хулу на бога, ты погрешила в вере и дала своему королю безрассудное и тщеславное обещание". За попытку бежать из плена, несмотря на запрещение "голосов" и хотя это грозило ей смертью, суд обвинил Жанну в малодушии, отчаянии и стремлении к самоубийству; говоря, что бог простил ей эту вину, она якобы совершила заблуждение в вопросе о свободной воле человека. Заявление Жанны, что св. Екатерина и св. Маргарита обещали ей рай, если она сохранит девственность; уверенность в этом и утверждение, что если бы она совершила смертный грех, то эти святые не являлись бы ей, по мнению суда, свидетельствовали, что она "заражена заблуждением, затрагивающим христианскую веру". Утверждение Жанны, что св. Екатерина и св. Маргарита говорили по-французски, а не по-английски, так как они не принадлежали к партии англичан; заявление, что, узнав о том, что "голоса" расположены к Карлу, она перестала любить бургундцев, означали, по мнению суда, безрассудное богохульство на этих святых, нарушение божественной заповеди "люби ближнего твоего!". Почитание нисходивших к Жанне святых и вера в то, что они посланы богом, не посоветовавшись по этому вопросу с лицом духовным; такая же уверенность в этом, как вера в Христа и его страсти; отказ открыть без повеления бога, какое чудесное знамение было дано Карлу, доказывали, согласно суду, что Жанна - идолопоклонница, призывала демонов, заблуждалась в вере, безрассудно дала запрещенную клятву. Отказ Жанны повиноваться приказаниям церкви, если они противоречат мнимым повелениям бога, доказывал, утверждал суд, что обвиняемая схизматичка, придерживается мнений, идущих вразрез с истиной и авторитетом церкви, и гибельно заблуждается в вере бога. См.: Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века. Суд, прежде чем обнародовать и сообщить Жанне обвинительное заключение, послал его на утверждение 58 богословам, находившимся на занятой англичанами территории, а также руанскому капитулу и Парижскому университету. Все запрошенные эксперты и инстанции одобрили сформулированные "священным" трибуналом обвинения против Орлеанской девы. Правда, университет сделал это с оговоркой: обвинения против Жанны считать правильными, будь они "доказаны". Кошон и его коллеги-инквизиторы не сомневались, что они полностью доказали вину подсудимой. 23 мая 1431 г. Жанну вызвали в трибунал, и Кошон зачитал ей эти документы, уговаривая ее признать себя виновной, раскаяться и отречься от своих преступных заблуждений, иначе она загубит свою душу и погибнет на костре. Жанна, однако, не поддалась уговорам и угрозам и категорически отказалась признать себя виновной в каком-либо прегрешении. Учитывая ее "закоснелость" в ереси, трибунал постановил отлучить ее от церкви и сжечь. На следующий день, 24 мая, состоялось в Руане аутодафе в присутствии кардинала Бофора и других высокопоставленных церковных властей, а также высших английских чинов. Кошон вновь прочел Жанне постановление трибунала и призвал ее к раскаянию и отречению. И тут произошло нечто неожиданное: машина инквизиции, наконец, сработала, и Жанна, уступив бесконечным увещеваниям и угрозам, заявила, что готова отречься, но при условии, что ее переведут в церковную тюрьму, где она, наконец, избавится от присутствия английских солдат, не покидавших ее даже в камере. Кошон, обещав выполнить ее просьбу, зачитал ей формулу отречения, под которой чуть ли не силой принудил ее вывести знак креста - подпись. В этом отречении был пункт, в котором она признавала, что совершила тяжкий грех, "нарушив божественный закон святость писания, канонические права, надевая одежду развратную, неестественную, бесчестную, противоречащую природному приличию и подстригая волосы кругом подобно мужчине, вопреки всякому приличию женского пола". Вслед за этим Жанне был зачитан новый приговор: она присуждалась к пожизненному тюремному заключению на хлебе и воде. На этом аутодафе закончилось. Однако вместо того, чтобы отвести осужденную в церковную тюрьму, как это ей было обещано, Жанну возвратили англичанам, которые заковали ее в цепи и вернули в подвалы Буврейского замка. Если раскаяние Жанны и ее подчинение авторитету церкви инквизиторы могли считать для себя победой и наградой за свои черные дела, то англичане вовсе не были в восторге от такого финала процесса против их смертельного врага - Орлеанской девы. Живая Жанна д'Арк, даже осужденная, раскаявшаяся и находящаяся под стражей их солдат, все же представляла для английского претендента на французский трон большую опасность. Меньше чем на ее казнь они не желали согласиться, в недвусмысленной форме заявив об этом Кошону и другим инквизиторам. Дальнейший ход событий показал, что инквизиторы охотно пошли навстречу пожеланиям своих патронов-англичан. В тот же день, когда с аутодафе Жанну вернули в тюрьму, ее посетил Жан ле Метр и другие инквизиторы. "Святые отцы" продолжали угрожать ей суровыми карами за неповиновение. Они уговорили Жанну переодеться в женское платье, однако интересна деталь: ее мужская одежда была оставлена в мешке у нее же в камере. Что произошло с ней в последующие дни в тюрьме, где она находилась во власти англичан, с точностью трудно сказать. Если верить заявлению доминиканского монаха Мартина Лавеню, сделанному им во время процесса по пересмотру дела Жанны д'Арк в 1450 г., то над пленницей после аутодафе пытались надругаться английские солдаты, что заставило ее вновь надеть мужское платье. Свидетельство доминиканца Лавеню заслуживает доверия, так как он был в те дни исповедником Жанны. Когда инквизиторы 28 мая вернулись к Жанне в тюрьму она им заявила: "Я не совершила ничего греховного против бога или против веры. Я буду, если вы желаете, снова носить женское платье, но во всем остальном - я останусь прежней". Это были слова, несущие смерть! - responsio mortifira - согласно инквизиторской терминологии. факт рецидива был налицо, и Кошон заявил пленнице угрожающе: "Мы сделаем из этого соответствующие выводы". Данэм Б. Герои и еретики. На следующий же день Кошон сообщил "священному" трибуналу, что Жанна "вновь обольщена была князем тьмы и - о горе! - снова пала как пес, возвращающийся на свою блевотину". Мишле Ж. Жанна д'Арк. Трибунал постановил: Жанну д'Арк, как повторно впавшую в ересь, отлучить от церкви и "освободить" ее, передав светским властям "на их усмотрение". Казнь Жанны д'Арк состоялась 30 мая 1431 г. на площади Старого рынка в г. Руане, куда ее привезли на позорной колеснице из тюрьмы в сопровождении английской стражи. "На площади,- повествует Жюль Мишле,- были воздвигнуты три помоста. На одном из них помещались королевская и архиепископская кафедры, трон кардинала Англии, окруженный сидениями его прелатов. Второй предназначался для действующих лиц мрачной драмы: проповедника, судьи, бальи и, наконец, самой осужденной. Отдельно виднелся громадный оштукатуренный помост, заваленный дровами. Ничего не пожалели для костра, и он пугал своей высотой. Это было сделано не только для придания торжественности обряду сожжения, но и с определенной целью: палач мог достать только снизу до костра, расположенного на большой высоте, и зажечь его; таким образом, он не был в состоянии ни ускорить казнь, ни покончить с осужденной, избавив ее от огненных мук, как обычно делал с другими... Жанна должна была заживо сгореть. Поместив ее на вершине горы из дров, над кругом копий и мечей, на виду у всей площади, можно было предположить, что, долго и медленно сжигаемая на глазах любопытной толпы, она проявит, наконец, некоторую слабость, у нее вырвется если не признание, то по крайней мере несвязные слова, которые легко истолковать в желанном смысле; быть может, даже тихие молитвы или униженные моления о пощаде, естественные для павшей духом женщины". На казни Жанны присутствовали все ее мучители - Кошон, ле Метр, Уорвик, провокатор Луазелер... Кошон зачитал новое решение "священного" трибунала: "Во имя господа аминь... Мы, Пьер, божьим милосердием епископ Бовэский, и брат Жан ле Метр, викарий преславного доктора Жана Граверана, инквизитора по делам ереси... объявляем справедливым приговором, что ты, Жанна, в народе именуемая Девой, повинна во многих заблуждениях и преступлениях. Мы решаем и объявляем, что ты, Жанна, должна быть отторжена от единства церкви и отсечена от ее тела, как вредный член, могущий заразить другие члены, и что ты должна быть передана светской власти... Мы отлучаем тебя, отсекаем и покидаем, прося светскую власть смягчить свой приговор, избавив тебя от смерти и повреждения членов". Просьба к светским властям сохранить Жанне жизнь соответствовала стилю инквизиционных приговоров. Инквизиторы знали, что их просьбы подобного рода отклоняются. Более того, смягчение приговоров инквизиции светскими властями угрожало последним обвинением в потворстве ереси. Затем на голову Жанны надели бумажную митру с надписью "Еретичка, рецидивистка, вероотступница, идолопоклонница" и повели на костер. Хронисты отмечают, что во время казни Жанны инквизитор Кошон рыдал, по всей вероятности от радости. Теперь ему была обеспечена митра архиепископа Руанского! Когда огонь уничтожил ее одежды, то раздвинули охваченный пламенем хворост, чтобы толпа могла видеть обгорелый труп и, таким образом, убедиться, что Жанна была женщиной. После этого ее тело обратили в пепел, который выбросили в Сену. Мы не сказали о том, как вела себя Жанна в день своей казни потому, что восстановить эти подробности не представляется возможным. Ее сторонники свидетельствовали, что она мужественно и гордо взошла на костер, а противники утверждали, что она каялась и рыдала. Кошон и англичане даже после сожжения Орлеанской девы продолжали клеветать на нее, обвиняя свою жертву во всевозможных преступлениях против веры, жестокостях и бесчестных поступках. Кошон, будучи ученым богословом, прекрасно понимал, что расправа над Жанной была не только местью французской патриотке, возглавившей борьбу против англичан, но и ударом по простому народу, видевшему в ней, а не в феодалах и церковных иерархах, свою избавительницу. Вскоре после казни Жанны Кошон от имени инквизиционного трибунала обратился к папе римскому и католическим властелинам с посланием, в котором оправдывал свои действия под тем предлогом, что они якобы способствовали укреплению авторитета церкви. "Если мы дошли до такого состояния,- писал Кошон,- когда прорицательниц, пророчествующих от имени господа, как некую девицу, арестованную в пределах епархии Бовэ, народ по своей легковерности будет лучше воспринимать, чем пастырей и докторов (богословия), то тогда погибнет религия, порядок рухнет, церковь окажется сбитой с ног, и сатана со своей несправедливостью станет господствовать в мире". Это понимал не только Кошон и англичане, но и Карл VII, который спокойно взирал, как его противники расправлялись с Жанной. Но мертвая Жанна уже не представляла для Карла той потенциальной опасности, которую он видел в живой крестьянке из Домреми. Поэтому, когда в 1449 г. французы завладели Руаном, Карл, ничего не сделавший для ее спасения, теперь отдал приказ пересмотреть дело Жанны д'Арк. Хотя и с опозданием, но король решил снять ярлык колдуньи с той, которой был обязан своей короной. Однако пересмотр дела продвигался медленно. Сжечь Жанну было куда проще, чем реабилитировать. Несколько лет спустя по просьбе родных Жанны папа Каликст III назначил комиссию в составе нового архиепископа Руанского, епископов Парижа и Кутанса и нового инквизитора Франции Жана Брегаля, которой поручил пересмотр дела за счет просителей. К тому времени Кошон, достигнув всевозможных почестей, умер и был торжественно погребен в кафедральном соборе в городе Лисье, где его прах пребывает и по сей день. Ле Метр же скрылся. Многие другие участники расправы над Жанной д'Арк, стремясь реабилитировать себя и сохранить свои прежние прибыльные посты, принялись ее восхвалять, сваливая ответственность за ее казнь на англичан. "Следует ничего не знать о человеке,- комментирует их показания современный церковный историк Поль Донкер,- чтобы удивляться тому, что самыми рьяными панегиристами Жанны выступали те, которые сами нуждались в прощении за свои многие акты и нуждались в забвении многих своих действии". Впрочем, папские комиссарии вовсе не были заинтересованы в их осуждении. Ведь это создало бы опасный прецедент, ссылаясь на который можно было бы требовать осуждения любого инквизитора. Церковь не могла допустить подобного подрыва своего авторитета, она не могла высечь самое себя. Поэтому папская комиссия в своем решении от 7 июля 1456 г. ограничилась только тем, что признала несостоятельность выдвинутых против Жанны обвинений и на этом основании отменила ранее вынесенный против нее приговор. Таким образом, церковь реабилитировала Жанну д'Арк, не осудив ее палачей. В 1894 г. республиканец Жозеф Фабр предложил французскому парламенту учредить в честь Жанны д'Арк национальный праздник в день 5 мая - освобождения Орлеана. Дебаты в парламенте по этому вопросу носили исключительно острый характер. Антиклерикалы припомнили церковникам их ответственность за казнь Жанны. Церковники в свою очередь обвиняли своих противников во всех смертных грехах. Архиепископ Э. Ж. Суляр в исступлении взывал, обращаясь к республиканцам: "Берите Кошона и положите его в Пантеоне рядом с Вольтером!" Ж. Фабр ему ответил: "Пьер Кошон - это ваш человек, как вашими являются множество других представителей церкви - его сообщников. Держите его!" Опасаясь превращения Жанны в республиканскую героиню и желая использовать ее популярность в народе в интересах церкви, Ватикан в 1897 г. начал процесс ее беатификации. В 1909 г. папа Пий Х провозгласил ее блаженной, а в 1920 г. Бенедикт XV приобщил ее к лику святых. Среди многих тысяч жертв инквизиции Жанна д'Арк пока что единственная, посмертно удостоенная столь великой чести... Теперь церковники не жалеют чернил, чтобы доказать святость Жанны. С редким апломбом современный французский богослов Руиссен укоряет "неверующих историков" в том, что, дескать, они не способны понять "божественное естество" Орлеанской девы, объясняя - о невежды! - все ее поступки |
