Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки

    * Противоречие в определении (лат.). - Прим. пер.
    [113]
    ний и опытов, имеющих в данном вопросе решающее значение.
    Доказательство было дано в области гипнотических явлений. Когда я в 1889
г. наблюдал чрезвычайно убедительные демонстрации Льебо и Бернгейма в Нанси, я
был свидетелем и следующего эксперимента. Когда человека привели в
сомнамбулическое состояние, заставили в этом состоянии галлюцинаторно пережить
всевозможные ситуации, а затем разбудили, то сначала ему казалось, что он ничего
не знает о происходившем во время гипнотического сна. Бернгейм потребовал
рассказать, что с ним происходило во время гипноза. Человек утверждал, что
ничего не может вспомнить. Но Бергейм настаивал, требовал, уверял его, что он
знает, должен вспомнить, и вот человек заколебался, начал собираться с мыслями,
вспомнил сначала смутно одно из внушенных ему переживаний, затем другое,
воспоминание становилось все отчетливей, все полнее и наконец было восстановлено
без пробелов. Но так как он все это знал, как затем и оказалось, хотя никто
посторонний не мог ему ничего сообщить, то напрашивается вывод, что он знал об
этих переживаниях ранее. Только они были ему недоступны, он не знал, что они у
него есть, он полагал, что ничего о них не знает. Итак, это совершенно та же
самая ситуация, в которой, как мы предполагаем, находится видевший сон.
    Надеюсь, вас поразит этот факт и вы спросите меня: почему же вы не
сослались на это доказательство уже раньше, рассматривая ошибочные действия,
когда мы пришли к заключению, что приписывали оговорившемуся человеку намерения,
о которых он не знал и которые отрицал? Если кто-нибудь думает, что ничего не
знает о переживаниях, воспоминания о которых у него все-таки есть, то тем более
вероятно, что он ничего не знает и о других внутренних душевных про-
    [114]
    цессах. Этот довод, конечно, произвел бы впечатление и помог бы нам понять
ошибочные действия. Разумеется, я мог бы сослаться на него и тогда, но я
приберег его для другого случая, где он был более необходим. Ошибочные действия
частично разъяснились сами собой; с другой стороны, они напомнили нам, что
вследствие общей связи явлений все-таки следует предположить существование таких
душевных процессов, о которых ничего не известно. Изучая сновидения, мы
вынуждены пользоваться сведениями из других областей, и, кроме того, я учитываю
тот факт, что здесь вы скорее согласитесь на привлечение сведений из области
гипноза. Состояние, в котором совершаются ошибочные действия, должно быть,
кажется вам нормальным, оно не похоже на гипнотическое. Напротив, между
гипнотическим состоянием и сном, при котором возникают сновидения, имеется
значительное сходство. Ведь гипнозом называется искусственный сон; мы говорим
лицу, которое гипнотизируем: спите, и внушения, которые мы ему делаем, можно
сравнить со сновидениями во время естественного сна. Психические ситуации в
обоих случаях действительно аналогичны. При естественном сне мы гасим интерес к
внешнему миру, при гипнотическом - опять-таки ко всему миру, за исключением
лица, которое нас гипнотизирует, с которым мы остаемся в связи. Впрочем, так
называемый сон кормилицы, при котором она имеет связь с ребенком и только им
может быть разбужена, является нормальной аналогией гипнотического сна.
Перенесение особенностей гипноза на естественный сон не кажется поэтому таким уж
смелым. Предположение, что видевший сон также знает о своем сновидении, которое
ему только недоступно, так что он и сам этому не верит, не совсем беспочвенно.
Кстати, заметим себе, что здесь перед нами открывается третий путь к изучению
сновидений: от нарушающих сон раздражений, от
    [115]
    снов наяву, а теперь еще от сновидении, внушенных в гипнотическом
состоянии.
    А теперь, когда наша уверенность в себе возросла, вернемся к нашей
проблеме. Итак, очень вероятно, что видевший сон знает о своем сновидении, и
задача состоит в том, чтобы дать ему возможность обнаружить это знание и
сообщить его нам. Мы не требуем, чтобы он сразу сказал о смысле своего
сновидения, но он может открыть происхождение сновидения, круг мыслей и
интересов, которые его определили. Вспомните случай ошибочного действия, когда у
кого-то спросили, откуда произошла оговорка "Vorschwein", и первое, что пришло
ему в голову, дало нам разъяснение. Наша техника исследования сновидений очень
проста, весьма похожа на только что упомянутый прием. Мы вновь спросим видевшего
сон, откуда у него это сновидение, и первое его высказывание будем считать
объяснением. Мы не будем обращать внимание на то, думает ли он, что что-то
знает, или не думает, и в обоих случаях поступим одинаково.
    Эта техника, конечно, очень проста, но, боюсь, она вызовет у вас самый
резкий отпор. Вы скажете: новое предположение, третье! И самое невероятное из
всех! Если я спрошу у видевшего сон, что ему приходит в голову по поводу
сновидения, то первое же, что ему придет в голову, и должно дать желаемое
объяснение? Но ему вообще может ничего не прийти или придет бог знает что. Мы не
понимаем, на что тут можно рассчитывать. Вот уж, действительно, что значит
проявить слишком много доверия там, где уместнее было бы побольше критики. К
тому же сновидение состоит ведь не из одного неправильного слова, а из многих
элементов. Какой же мысли, случайно пришедшей в голову, нужно придерживаться?
    Вы правы во всем, что касается второстепенного. Сновидение отличается от
оговорки также и большим
    [116]
    количеством элементов. С этим условием технике необходимо считаться. Но я
предлагаю вам разбить сновидение на элементы и исследовать каждый элемент в
отдельности, и тогда вновь возникнет аналогия с оговоркой. Вы правы и в том, что
по отношению к отдельным элементам спрашиваемый может ответить, что ему ничего
не приходит в голову. Есть случаи, в которых мы удовлетворимся этим ответом, и
позднее вы узнаете, каковы они. Примечательно, что это такие случаи, о которых
мы сами можем составить определенное суждение. Но в общем, если видевший сон
будет утверждать, что ему ничего не приходит в голову, мы возразим ему, будем
настаивать на своем, уверять его, что хоть что-то должно ему прийти в голову, и
окажемся правы. Какая-нибудь мысль придет ему в голову, нам безразлично какая.
Особенно легко ему будет дать сведения, которые можно назвать историческими. Он
скажет: вот это случилось вчера (как в обоих известных нам "трезвых"
сновидениях), или: это напоминает что-то недавно случившееся; таким образом, мы
замечаем, что связи сновидений с впечатлениями последних дней встречаются
намного чаще, чем мы сначала предполагали. Исходя из сновидения, видевший сон
припомнит наконец более отдаленные, возможно, даже совсем далекие события.
    Но в главном вы не правы. Если вы считаете слишком произвольным
предположение о том, что первая же мысль видевшего сон как раз и даст искомое
или должна привести к нему, если вы думаете, что эта первая пришедшая в голову
мысль может быть, скорее всего, совершенно случайной и не связанной с искомым,
что я просто лишь верю в то, что можно ожидать от нее другого, то вы глубоко
заблуждаетесь. Я уже позволил себе однажды предупредить вас, что в вас коренится
вера в психическую свободу и произвольность, но она совершенно ненаучна и должна
уступить
    [117]
    требованию необходимого детерминизма и в душевной жизни. Я прошу вас
считаться с фактом, что спрошенному придет в голову именно это и ничто другое.
Но я не хочу противопоставлять одну веру другой. Можно доказать, что пришедшая в
голову спрошенному мысль не произвольна, а вполне определенна и связана с
искомым нами.1 Да, я недавно узнал, не придавая, впрочем, этому большого
значения, что и экспериментальная психология располагает такими
доказательствами.
    В связи с важностью обсуждаемого предмета прошу вашего особого внимания.
Если я прошу кого-то сказать, что ему пришло в голову по поводу определенного
элемента сновидения, то я требую от него, чтобы он отдался свободной ассоциации,
придерживаясь исходного представления. Это требует особой установки внимания,
которая совершенно иная, чем установка при размышлении, и исключает последнее.
Некоторым легко дается такая установка, другие обнаруживают при таком опыте
почти полную неспособность. Существует и более высокая степень свободы
ассоциации, когда опускается также и это исходное представление и определяется
только вид и род возникающей мысли, например, определяется свободно возникающее
имя собственное или число. Эта возника-
    ----------------------------------------
    1 Неизменно подчеркивая, что он является сторонником строжайшего
детерминизма применительно к течению психических процессов, Фрейд имел в виду
причинную обусловленность этих процессов психическими же силами или факторами.
Советская психология отвергает подобное понимание детерминизма. Она
рассматривает факты сознательной и бессознательной психической жизни в их
обусловленности физиологическими и социальными факторами, не отрицая вместе с
тем активность психического и, стало быть, его особую (несводимую к
физиологическим и социальным механизмам) роль в регуляции поведения.
    [118]
    ющая мысль может быть еще произвольнее, еще более непредвиденной, чем
возникающая при использовании нашей техники. Но можно доказать, что она каждый
раз строго детерминируется важными внутренними установками, неизвестными нам в
момент их действия и так же мало известными, как нарушающие тенденции при
ошибочных действиях и тенденции, провоцирующие случайные действия.
    Я и многие другие после меня неоднократно проводили такие исследования с
именами и числами, самопроизвольно возникающими в мыслях; некоторые из них были
также опубликованы. При этом поступают следующим образом: к пришедшему в голову
имени вызывают ряд ассоциаций, которые уже не совсем свободны, а связаны, как и
мысли по поводу элементов сновидения, и это продолжают до тех пор, пока связь не
исчерпается. Но затем выяснялись и мотивировка, и значение свободно возникающего
имени. Результаты опытов все время повторяются, сообщение о них часто требует
изложения большого фактического материала и необходимых подробных разъяснений.
Возможно, самыми доказательными являются ассоциации свободно возникающих чисел;
они протекают так быстро и направляются к скрытой цели с такой уверенностью, что
просто ошеломляют. Я хочу привести вам только один пример с таким анализом
имени, так как его, к счастью, можно изложить кратко.
    Во время лечения одного молодого человека я заговариваю с ним на эту тему
и упоминаю положение о том, что, несмотря на кажущуюся произвольность, не может
прийти в голову имя, которое не оказалось бы обусловленным ближайшими
отношениями, особенностями испытуемого и его настоящим положением. Так как он
сомневается в этом, я предлагаю ему, не откладывая, самому провести такой опыт.
Я знаю, что у него особенно много разного рода отношений с жен-
    [119]
    щинами и девушками, и полагаю поэтому, что у него будет особенно большой
выбор, если ему предложить назвать первое попавшееся женское имя. Он
соглашается. Но к моему или, вернее, к его удивлению, на меня не катится лавина
женских имен, а, помолчав, он признается, что ему пришло на ум всего лишь одно
имя: Альбина. Странно, что же вы связываете с этим именем? Сколько Альбин вы
знаете? Поразительно, но он не знает ни одной Альбины, и больше ему ничего не
приходит в голову по поводу этого имени. Итак, можно было предположить, что
анализ не удался; но нет, он был уже закончен, и не потребовалось никаких других
мыслей. У молодого человека был необычно светлый цвет волос, во время бесед при
лечении я часто в шутку называл его Альбина, мы как раз занимались выяснением
доли женского начала в его конституции. Таким образом, он сам был этой Альбиной,
самой интересной для него в это время женщиной.
    То же самое относится к непосредственно всплывающим мелодиям, которые
определенным образом обусловлены кругом мыслей человека, занимающих его, хотя он
этого и не замечает. Легко показать, что отношение к мелодии связано с ее
текстом или происхождением; но следует быть осторожным, это утверждение не
распространяется на действительно музыкальных людей, относительно которых у меня
просто нет данных. У таких людей ее появление может объясняться музыкальным
содержанием мелодии. Но чаще встречается, конечно, первый случай. Так, я знаю
одного молодого человека, которого долгое время преследовала прелестная песня
Париса из Прекрасной Елены [Оффенбаха], пока анализ не обратил его внимания на
конкуренцию "Иды" и "Елены", занимавшую его в то время.
    Итак, если совершенно свободно возникающие мысли обусловлены таким образом
и подчинены оп-
    [120]
    ределенной связи, то тем более мы можем заключить, что мысли с
единственной связью, с исходным представлением, могут быть не менее
обусловленными. Исследование действительно показывает, что, кроме предполагаемой
нами связи с исходным представлением, следует признать их вторую зависимость от
богатых аффектами мыслей и интересов, комплексов, воздействие которых в
настоящий момент неизвестно, т. е. бессознательно.
    Свободно возникающие мысли с такой связью были предметом очень
поучительных экспериментальных исследований, сыгравших в истории психоанализа
достойную внимания роль.1 Школа Вундта предложила так называемый ассоциативный
эксперимент, при котором
    ----------------------------------------
    1 Изучение ассоциаций являлось одной из первых тем психологии,
приобретавшей облик экспериментальной науки. Испытуемый в этих опытах должен был
отреагировать на предъявляемое ему слово-раздражитель первым пришедшим в голову
другим словом, т. е. непосредственной вербальной реакцией. Связь между словом-
раздражителем и словом-реакцией трактовалась с позиций ассоциативной концепции,
предполагавшей, что эта связь детерминирована частотой предшествующих сочетаний
этих слов, их смежностью и т. п. Дальнейшее изучение вербальных реакций на
предъявляемый стимул выявило, что в ряде случаев наблюдается их необычность,
задержка (торможение) реакции и т. п. Это дало основание предположить, что
привычный поток ассоциаций нарушается под влиянием аффективной значимости того
слова, на которое испытуемому было предложено отреагировать. Сам испытуемый не
мог разъяснить, почему его реакция оказалась столь непривычной, странной.
Первоначально факт влияния неосознаваемых аффектов на ассоциативное течение
представлений был выявлен швейцарским психиатром Юнгом, сблизившимся с Фрейдом в
первый период деятельности, но затем разошедшимся с ним. Данные Юнга
стимулировали разработку понятия о комплексе - особом психическом образовании, в
котором значимые для личности идеи бессознательно и прочно сливаются с
аффектами. Понятие комплекса заняло в системе представлений Фрейда прочное
место. Кроме индивидуальных комплексов он выделил общекультурные, которые
выступают в качестве детерминанты психической деятельности всех людей,
принадлежащих к данной культуре.
    [121]
    испытуемому предлагалось как можно быстрее ответить любой реакцией на
слово-раздражитель. Затем изучались интервал между раздражением и реакцией,
характер ответной реакции, ошибки при повторении того же эксперимента и
подобное. Цюрихская школа под руководством Блейлера и Юнга дала объяснение
происходящим при ассоциативном эксперименте реакциям, предложив испытуемому
разъяснять полученные реакции дополнительными ассоциациями, если они сами по
себе привлекали внимание своей необычностью. Затем оказалось, что эти необычные
реакции самым тесным образом связаны с комплексами испытуемого. Тем самым
Блейлер и Юнг перебросили мост от экспериментальной психологии к психоанализу.
    На основании этих данных вы можете сказать: "Теперь мы признаем, что
свободно возникающие мысли детерминированы, не произвольны, как мы полагали. То
же самое мы допускаем и по отношению к мыслям, возникающим по поводу элементов
сновидения. Но ведь это не то, что нам нужно. Ведь вы утверждаете, что мысли,
пришедшие по поводу элемента сновидения, детерминированы какой-то неизвестной
психической основой именно этого элемента. А нам это не кажется очевидным. Мы
уже предполагаем, что мысль по поводу элемента сновидения предопределена
комплексами видевшего сон, но какая нам от этого польза? Это приведет нас не к
пониманию сновидения, но только к знанию этих так называемых комплексов, как это
было в ассоциативном эксперименте. Но что у них общего со сновидением?"
    [122]
    Вы правы, но упускаете один момент. Кстати, именно тот, из-за которого я
не избрал ассоциативный эксперимент исходной точкой этого изложения. В этом
эксперименте одна детерминанта реакции, а именно слово-раздражитель, выбирается
нами произвольно. Реакция является посредником между этим словом-раздражителем и
затронутым им комплексом испытуемого. При сновидении слово-раздражитель
заменяется чем-то, что само исходит из душевной жизни видевшего сон, из
неизвестных ему источников, т. е. из того, что само легко могло бы стать
"производным от комплекса". Поэтому напрашивается предположение, что и связанные
с элементами сновидения дальнейшие мысли будут определены не другим комплексом,
а именно комплексом самого элемента и приведут также к его раскрытию.
    Позвольте мне на другом примере показать, что дело обстоит именно так, как
мы предполагаем в нашем случае. Забывание имен собственных является, собственно
говоря, прекрасным примером для анализа сновидения; только здесь в одном лице
сливается то, что при толковании сновидения распределяется между двумя. Если я
временно забыл имя, то у меня есть уверенность, что я это имя знаю; та
уверенность, которую мы можем внушить видевшему сон только обходным путем при
помощи эксперимента Бернгейма. Но забытое, хотя и знакомое имя мне недоступно.
Все усилия вспомнить его ни к чему не приводят, это я знаю по опыту. Но вместо
забытого имени я могу придумать одно или несколько замещающих имен. И если такое
имя-заместитель (Ersatz) придет мне в голову спонтанно, только тогда ситуация
будет похожа на анализ сновидения. Элемент сновидения ведь тоже не то, что
нужно, только заместитель того другого, нужного, чего я не знаю и что нужно
найти при помощи анализа снови-
    [123]
    дения. Различие опять-таки только в том, что при забывании имен я не
признаю заместитель собственным [содержанием] (Eigentliche), а для элемента
сновидения нам трудно стать на эту точку зрения. Но и при забывании имен есть
путь от заместителя к собственному бессознательному [содержанию], к забытому
имени. Если я направлю свое внимание на имена-заместители и буду следить за
приходящими мне в голову мыслями по их поводу, то рано или поздно я найду
забытое имя и при этом обнаружится, что имена-заместители, как и пришедшие мне в
голову, были связаны с забытым, были детерминированы им.
    Я хочу привести вам пример анализа такого рода: однажды я заметил, что
забыл название маленькой страны на Ривьере, главный город которой Монте-Карло.
Это было досадно, но так. Я вспоминаю все, что знаю об этой стране, думаю о
князе Альберте из дома Лузиньян, о его браках, о его любви к исследованию
морских глубин и обо всем, что мне удается вспомнить, но ничего не помогает.
Поэтому я прекращаю размышление и стараюсь заменить забытое название. Другие
названия быстро всплывают. Само Монте-Карло, затем Пьемонт, Албания, Монтевидео,
Колико. Сначала в этом ряду мне бросается в глаза Албания, она быстро сменяется
Монтенегро, возможно, как противоположность белого и черного. Затем я замечаю,
что в этих четырех названиях-заместителях содержится слог мон; вдруг я вспоминаю
забытое название и громко произношу: Монако. Заместители действительно исходили
из забытого, первые четыре из первого слога, последнее воспроизводит
последовательность слогов и весь конечный слог. Между прочим, я могу
восстановить, почему я на время забыл название. Монако имеет отношение к
Мюнхену, это его итальянское название; название этого города и оказало
тормозящее влияние.
    [124]
    Пример, конечно, хорош, но слишком прост. В других случаях к первым
замещающим названиям следовало бы прибавить более длинный ряд возникающих
мыслей, тогда аналогия с анализом сновидения была бы яснее. У меня и в этом есть
опыт. Когда однажды незнакомец пригласил меня выпить итальянского вина, в
ресторане оказалось, что он забыл название вина, которое хотел заказать, только
потому, что о нем остались лучшие воспоминания. Из большого числа замещающих
названий, которые пришли ему в голову вместо забытого, я сделал вывод, что
название забыто из-за какой-то Гедвиги, и действительно, он не только
подтвердил, что пробовал его в обществе одной Гедвиги, но и вспомнил благодаря
этому его название. К этому времени он был счастливо женат, а та Гедвига
относилась к более раннему времени, о котором он неохотно вспоминал.
    То, что оказалось возможным при забывании имен, должно удасться и при
толковании сновидений; идя от заместителя через связывающие ассоциации, можно
сделать доступным скрытое собственное [содержание]. По примеру забывания имен мы
можем сказать об ассоциациях с элементом сновидения, что они детерминированы как
самим элементом сновидения, так и собственным бессознательным [содержанием]. Тем
самым мы привели некоторые доказательства правомерности нашей техники.
    
    
    
    [125]
    СЕДЬМАЯ ЛЕКЦИЯ
    
    ЯВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ СНОВИДЕНИЯ И СКРЫТЫЕ ЕГО МЫСЛИ
    
    Уважаемые дамы и господа! Вы видите, что мы не без пользы изучали
ошибочные действия. Благодаря этим усилиям мы - исходя из известных вам
предположений - усвоили два момента: понимание элемента сновидения и технику
толкования сновидения. Понимание элемента сновидения заключается в том, что он
не является собственным [содержанием], а заместителем чего-то другого, не
известного видевшему сон, подобно намерению ошибочного действия, заместителем
чего-то, о чем видевший сон знает, но это знание ему недоступно. Надеемся, что
это же понимание можно распространить и на все сновидение, состоящее из таких
элементов. Наша техника состоит в том, чтобы благодаря свободным ассоциациям
вызвать к этим элементам другие замещающие представления, из которых можно
узнать скрытое.
    Теперь я предлагаю вам внести изменения в терминологию, которые должны
упростить наше изложение. Вместо "скрытое, недоступное, не собственное* [содер-
    ----------------------------------------
    * По смыслу должно быть "собственное". Прим. ред. перевода.
    [126]
    жание]" мы, выражаясь точнее, скажем "недоступное сознанию видевшего сон,
или бессознательное" (unbewu?t). Под этим мы подразумеваем (как это было и в
отношении к забытому слову или нарушающей тенденции ошибочного действия) не что
иное, как бессознательное в данный момент. В противоположность этому мы,
конечно, можем назвать сами элементы сновидения и вновь полученные благодаря
ассоциациям замещающие представления сознательными. С этим названием не связана
какая-то новая теоретическая конструкция. Употребление слова "бессознательное",
как легко понятного и подходящего, не может вызвать возражений.
    Если мы распространим наше понимание отдельного элемента на все
сновидение, то получится, что сновидение как целое является искаженным
заместителем чего-то другого, бессознательного, и задача толкования сновидения -
найти это бессознательное. Отсюда сразу выводятся три важных правила, которых мы
должны придерживаться во время работы над толкованием сновидения: 1) не нужно
обращать внимания на то, что являет собой сновидение, будь оно понятным или
абсурдным, ясным или спутанным, так как оно все равно ни в коем случае не
является искомым бессознательным (естественное ограничение этого правила
напрашивается само собой); 2) работу ограничивать тем, что к каждому элементу
вызывать замещающие представления, не задумываясь о них, не проверяя, содержат
ли они что-то подходящее, не обращать внимания, насколько они отклоняются от
элемента сновидения;
    3) нужно выждать, пока скрытое искомое бессознательное возникнет само,
точно так же, как забытое слово Монако в описанном примере.
    Теперь нам также понятно, насколько безразлично, хорошо или плохо, верно
или неверно восстанов-
    [127]
    лено в памяти сновидение. Ведь восстановленное в памяти сновидение не
является собственным содержанием, но только искаженным заместителем того, что
должно нам помочь путем вызывания других замещающих представлений приблизиться к
собственному содержанию, сделать бессознательное сознательным. Если воспоминание
было неточным, то просто в заместителе произошло дальнейшее искажение, которое,
однако, не может быть немотивированным.
    Работу толкования можно провести как на собственных сновидениях, так и на
сновидениях других. На собственных даже большему научишься, процесс толкования
здесь более убедителен. Итак, если попытаешься это сделать, то замечаешь, что
что-то противится работе. Мысли хотя и возникают, но не всем им придаешь
значение. Производится проверка, и делается выбор. Об одной мысли говоришь себе:
нет, это здесь не подходит, не относится сюда, о другой - это слишком
бессмысленно, о третьей - это уж совсем второстепенно, и вскоре замечаешь, что
при таких возражениях мысли задерживаются прежде, чем станут совершенно ясными,
и наконец прогоняются. Таким образом, с одной стороны, слишком сильно зависишь
от исходного представления, от самого элемента сновидения, с другой - выбор
мешает результату свободной ассоциации. Если толкование сновидения проводишь не
наедине, а просишь кого-нибудь толковать свое сновидение, то ясно чувствуешь еще
один мотив, которым оправдываешь такой недопустимый выбор. Тогда говоришь себе
по поводу отдельных мыслей: нет, эта мысль слишком неприятна, я не хочу или не
могу ее высказать.
    Эти возражения явно угрожают успешности нашей работы. Против них нужно
защититься, и при анализе собственного сновидения делаешь это с твердым
    [128]
    намерением не поддаваться им; если анализируешь сновидение другого, то
ставишь ему как непреложное условие не исключать ни одной мысли, даже если
против нее возникает одно из четырех возражений: что она слишком незначительна,
слишком бессмысленна, не относится к делу или ее неприятно сказать. Он обещает
следовать этому правилу, но затем с огорчением замечаешь, как плохо подчас он
сдерживает это обещание. Сначала объясняешь это тем, что он не уяснил себе смысл
свободной ассоциации, несмотря на убедительное заверение, и думаешь, что, может
быть, следует подготовить его сначала теоретически, давая ему литературу или
послав его на лекции, благодаря чему он мог бы стать сторонником наших воззрений
на свободную ассоциацию. Но от этих приемов воздерживаешься, замечая, что и сам,
будучи твердо уверен в собственных убеждениях, подвержен этим же критическим
возражениям против определенных мыслей, которые впоследствии устраняются, в
известной мере, во второй инстанции.
    Вместо того чтобы сердиться на непослушание видевшего сон, попробуем
оценить этот опыт, чтобы научиться из него чему-то новому, чему-то, что может
быть тем важнее, чем меньше мы к нему подготовлены. Понятно, что работа по
толкованию сновидения происходит вопреки сопротивлению (Widerstand), которое
поднимается против него и выражением которого являются те критические
возражения. Это сопротивление независимо от теоретических убеждений видевшего
сон. Больше того. Опыт показывает, что такое критическое возражение никогда не
бывает правильным. Напротив, мысли, которые хотелось бы подавить таким образом,
оказываются все без исключения самыми важными, решающими для раскрытия
бессознательного. Если мысль сопровождается таким возражением, то это как раз
очень показательно.
    [129]
    Это сопротивление является каким-то совершенно новым феноменом, который мы
нашли исходя из наших предположений, хотя он как будто и не содержится в них.
Этому новому фактору мы не так уж приятно удивлены. Мы уже предчувствуем, что он
не облегчит нашей работы. Он мог бы нас привести к тому, чтобы вовсе оставить
наши старания понять сновидение. Такое незначительное явление, как сновидение, и
такие трудности вместо безукоризненной техники! Но с другой стороны, именно эти
трудности заставляют нас предполагать, что работа стоит усилий. Мы постоянно
наталкиваемся на сопротивление, когда хотим от заместителя, являющегося
элементом сновидения, проникнуть в его скрытое бессознательное. Таким образом,
мы можем предположить, что за заместителем скрывается что-то значительное. Иначе
к чему все препятствия, стремящиеся сохранить скрываемое? Если ребенок не хочет
открыть руку, чтобы показать, что в ней, значит, там что-то, чего ему не
разрешается иметь.
    Сейчас, когда мы вводим в ход наших рассуждений динамическое представление
сопротивления, мы должны подумать о том, что это сопротивление может
количественно изменяться. Оно может быть большим и меньшим, и мы готовы к тому,
что данные различия и обнаружатся во время нашей работы. Может быть, благодаря
этому мы приобретем другой опыт, который тоже пригодится в работе по толкованию
сновидений. Иногда необходима одна-единственная или всего несколько мыслей,
чтобы перейти от элемента сновидения к его бессознательному, в то время как в
других случаях для этого требуется длинная цепь ассоциаций и преодоление многих
критических возражений.
    Мы скажем себе, что эти различия связаны с изменением величины
сопротивления, и будем, вероят-
    [130]
    но, правы. Если сопротивление незначительно, то и заместитель не столь
отличен от бессознательного; но большое сопротивление приводит к большим
искажениям бессознательного, а с ними удлиняется обратный путь от заместителя к
бессознательному.
    Теперь, может быть, настало время взять какое-нибудь сновидение и
попробовать применить к нему нашу технику, чтобы оправдать связываемые с ней
надежды. Да, но какое для этого выбрать сновидение? Вы не представляете себе,
как мне трудно сделать выбор, и я даже не могу вам еще разъяснить, в чем
трудность. Очевидно, имеются сновидения, которые в общем мало искажены, и самое
лучшее было бы начать с них. Но какие сновидения меньше всего искажены? Понятные
и не спутанные, два примера которых я уже приводил? Но тут-то вы глубоко
ошибаетесь. Исследование показывает, что эти сновидения претерпели чрезвычайно
высокую степень искажения. Но если я, отказавшись от каких-либо ограничений,
возьму первое попавшееся сновидение, вы, вероятно, будете очень разочарованы.
Может случиться, что нам нужно будет выделить и записать такое обилие мыслей к
отдельным элементам сновидения, что работа станет совершенно необозримой. Если
мы запишем сновидение, а напротив составим список всех пришедших по его поводу
мыслей, то он может быть больше текста сновидения. Самым целесообразным кажется,
таким образом, выбрать для анализа несколько коротких сновидений, из которых
каждое сможет нам что-нибудь сказать или что-либо подтвердить. На это мы и
решимся, если опыт нам не подскажет, где действительно можно найти мало
искаженные сновидения.
    Кроме того, я знаю еще другой путь для облегчения нашей задачи. Вместо
толкования целых сновидений давайте ограничимся отдельными элементами
    [131]
    и на ряде примеров проследим, как их можно объяснить, используя нашу
технику.
    а) Одна дама рассказывает, что ребенком очень часто видела сон, будто у
Бога на голове остроконечный бумажный колпак. Как вы это поймете, не прибегнув к
помощи видевшей сон? Ведь это совершенно бессмысленно. Но это перестает быть
бессмыслицей, когда дама сообщает, что ей ребенком за столом имели обыкновение
надевать такой колпак, потому что она не могла отвыкнуть от того, чтобы не
коситься в тарелки братьев и сестер и не смотреть, не получил ли кто-нибудь из
них больше ее. Таким образом, колпак должен был действовать как шоры. Кстати,
историческое сообщение было дано без всякой задержки. Толкование этого элемента,
а с ним и всего короткого сновидения легко осуществляется благодаря следующей
мысли видевшей сон. "Так как я слышала, что Бог всеведущ и все видит, - говорит
она, - то сновидение означает только, что я все знаю и все вижу, как Бог, даже
если мне хотят помешать". Этот пример, возможно, слишком прост.
    б) Одна скептически настроенная пациентка видит длинный сон, в котором
известные лица рассказывают ей о моей книге "Остроумие" (1905с) и очень её
хвалят. Затем что-то упоминается о "Канале", возможно, о другой книге, в которой
фигурирует канал, или еще что-то, связанное с каналом. она не знает. это
совершенно не ясно.
    Вы склонны будете предположить, что элемент "канал" не поддается
толкованию, потому что он сам так неопределенен. Вы правы относительно
предполагаемого затруднения, но толкование трудно не потому, что этот элемент
неясен, наоборот, он неясен по той же причине, по которой затруднено толкование:
видевшей сон не приходит по поводу канала никаких мыслей; я, конечно, тоже
ничего не могу сказать.
    [132]
    Некоторое время спустя, вернее, на следующий день она говорит, что ей
пришло в голову, что, может быть, относится к делу. А именно острота, которую
она слышала. На пароходе между Дувром и Кале известный писатель беседует с одним
англичанином, который в определенной связи цитирует: Du sublime au ridicule il
n'у a qu'un pas [От великого до смешного только один [шаг]. Писатель отвечает:
Qui, le pas de Calais [Да, Па-де-Кале]; [шаг по-французски "па". - Прим. пер.] -
этим он хочет сказать, что Франция великая страна, а Англия - смешная. Но Pas de
Calais ведь канал, именно рукав канала, Canal la manche. Не думаю ли я, что эта
мысль имеет отношение к сновидению? Конечно, говорю я, она действительно
объясняет загадочный элемент сновидения. Или вы сомневаетесь, что эта шутка уже
до сновидения была бессознательным для элемента "канал", и предполагаете, что
она появилась позднее? Пришедшая ей в голову мысль свидетельствует о скепсисе,
который скрывается у нее за искусственным восхищением, а сопротивление является
общей причиной как задержки мысли, так и того, что соответствующий элемент
сновидения был таким неопределенным. Вдумайтесь в этом случае в отношение
элемента сновидения к его бессознательному. Он как бы кусочек бессознательного,
как бы намек на него; изолировав его, мы бы его совершенно не поняли.
    в) Один пациент видит длинный сон: вокруг стола особой формы сидит
несколько членов его семьи и т. д. По поводу стола ему приходит в голову мысль,
что он видел такой стол при посещении определенной семьи. Затем его мысль
развивается: в этой семье были особые отношения между отцом и сыном, и он тут же
добавляет, что такие же отношения существуют между ним и его отцом. Таким
образом, стол взят в сновидение, чтобы показать эту параллель.
    [133]
    Этот пациент был давно знаком с требованиями толкования сновидения.
Другой, может быть, был бы поражен, что такая незначительная деталь, как форма
стола, является объектом исследования. Мы считаем, что в сновидении нет ничего
случайного или безразличного, и ждем разгадки именно от объяснения таких
незначительных, немотивированных деталей. Вы, может быть, еще удивитесь, что
работа сновидения выразила мысль "у нас все происходит так, как у них" именно
выбором стола. Но все легко объяснится, если вы узнаете, что эта семья носит
фамилию Тишлер [Tisch - стол. - Прим. пер.]. Усаживая своих родных за этот стол,
он как бы говорит, что они тоже Тишлеры. Заметьте, впрочем, как в сообщениях о
таких толкованиях сновидений поневоле становишься нескромным. Теперь и вы
увидели упомянутые выше трудности в выборе примеров. Этот пример я мог бы легко
заменить другим, но тогда, вероятно, избежал бы этой нескромности за счет какой-
то другой.
    Мне кажется, что теперь самое время ввести два термина, которыми мы могли
бы уже давно пользоваться. Мы хотим назвать то, что рассказывается в сновидении,
явным содержанием сновидения (manifester Trauminhalt), а скрытое, к которому мы
приходим, следуя за возникающими мыслями, скрытыми мыслями сновидения (latente
Traumgedanken). Обратим внимание на отношения между явным содержанием сновидения
и скрытыми его мыслями в наших примерах. Эти отношения могут быть весьма
различными. В примерах а) и б) явный элемент является составной частью скрытых
мыслей, но только незначительной их частью. Из всей большой и сложной
психической структуры бессознательных мыслей в явное сновидение проникает лишь
частица как их фрагмент или в других случаях как намек на них, как лозунг или
сокращение в телеграфном стиле. Тол-
    [134]
    кование должно восстановить целое по этой части или намеку, как это
прекрасно удалось в примере б). Один из видов искажения, в котором заключается
работа сновидения, есть, таким образом, замещение обрывком или намеком. В
примере в), кроме того, можно предположить другое отношение, более ясно
выраженное в следующих примерах.
    г) Видевший сон извлекает (hervorzieht) (определенную, знакомую ему) даму
из-под кровати. Он сам открывает смысл этого элемента сновидения первой
пришедшей ему в голову мыслью. Это означает: он отдает этой даме предпочтение
(Vorzug).
    д) Другому снится, что его брат застрял в ящике. Первая мысль заменяет
слово ящик шкафом (Schrank), а вторая дает этому толкование: брат ограничивает
себя (schrankt sich ein).
    е) Видевший сон поднимается на гору, откуда открывается необыкновенно
далекий вид. Это звучит совершенно рационально, и, может быть, тут нечего
толковать, а следует только узнать, какие воспоминания затронуты сновидением и
чем оно мотивировано. Но вы ошибаетесь - оказывается, именно это сновидение
нуждается в толковании, как никакое другое спутанное.
    Видевшему сон вовсе не приходят в голову собственные восхождения на горы,
а он вспоминает, что один его знакомый издает "Обозрение" (Rundschau), в котором
обсуждаются наши отношения к дальним странам. Таким образом, скрытая мысль
сновидения здесь: отождествление видевшего сон с издателем "Обозрения".
    Здесь вы видите новый тип отношения между явным и скрытым элементами
сновидения. Первый является не столько искажением последнего, сколько его
изображением, наглядным, конкретным выражением в образе, которое имеет своим
источником созвучие
    [135]
    слов. Однако благодаря этому получается опять искажение, потому что мы
давно забыли, из какого конкретного образа выходит слово, и не узнаем его в
замещении образом. Если вы подумаете о том, что явное сновидение состоит
преимущественно из зрительных образов, реже из мыслей и слов, то можете
догадаться, что этому виду отношения принадлежит особое значение в образовании
сновидения. Вы видите также, что этим путем можно создать в явном сновидении для
целого ряда абстрактных мыслей замещающие образы, которые служат намерению
скрыть их. Это та же техника ребуса. Откуда такие изображения приобретают
остроумный характер, это особый вопрос, которого мы здесь можем не касаться.
    О четвертом виде отношения между явным и скрытым элементами сновидения я
умолчу, пока наша техника не откроет нам его особенность. Но и тогда я не дал бы
полного перечисления этих отношений, для наших же целей достаточно и этого.
    Есть у вас теперь мужество решиться на толкование целого сновидения?
Сделаем попытку и посмотрим, достаточно ли мы подготовлены для решения этой
задачи. Разумеется, я выберу не самое непонятное сновидение, а остановлюсь на
таком, которое хорошо отражает его свойства.
    Итак, молодая, но уже давно вышедшая замуж дама видит сон: она сидит с
мужем в театре, одна половина партера совершенно пуста. Ее муж рассказывает ей,
что Элиза Л. и ее жених тоже хотели пойти, но смогли достать только плохие
места, три за 1 фл. 50 кр.,* а ведь такие места они не могли взять. Она считает,
что это не беда.
    Первое, что сообщает нам видевшая сон, - это то, что повод к сновидению
указан в явном сновидении.
    ----------------------------------------
    * 1 флорин 50 крейцеров. - Прим. ред. перевода.
    [136]
    Муж действительно рассказал ей, что Элиза Л., знакомая, примерно тех же
лет, обручилась. Сновидение является реакцией на это сообщение. Мы уже знаем,
что подобный повод в переживаниях дня накануне сновидения нетрудно доказать во
многих сновидениях, и видевшие сон часто без затруднений дают такие указания.
Такие же сведения видевшая сон дает и по поводу других элементов явного
сновидения. Откуда взялась деталь, что половина партера не занята? Это намек на
реальное событие прошлой недели. Она решила пойти на известное театральное
представление и заблаговременно купила билеты, но так рано, что должна была
доплатить за это, когда же они пришли в театр, оказалось, что ее заботы были
напрасны, потому что одна половина партера была почти пуста. Она бы не опоздала,
если бы купила билеты даже в день представления. Ее муж не преминул подразнить
ее за эту поспешность. Откуда 1 фл. 50 кр.? Это относится к совсем другому и не
имеет ничего общего с предыдущим, но и тут есть намек на известие последнего
дня. Ее невестка получила от своего мужа в подарок 150 фл., и эта дура не нашла
ничего лучшего, как побежать к ювелиру и истратить деньги на украшения. А откуда
три? Об этом она ничего не знает, если только не считать той мысли, что невеста
Элиза Л. всего лишь на три месяца моложе ее, а она почти десять лет замужем. А
что это за нелепость брать три билета, когда идешь в театр вдвоем? На это она
ничего не отвечает и вообще отказывается от дальнейших объяснений.
    Но эти пришедшие ей в голову мысли и так дали нам достаточно материала,
чтобы можно было узнать скрытые мысли сновидения. Обращает на себя внимание то,
что в ее сообщениях к сновидению в нескольких местах подчеркиваются разные
сроки, благодаря чему между отдельными частями устанавливается не-
    [137]
    что общее: она слишком рано купила билеты в театр, поспешила, так что
должна была переплатить; невестка подобным же образом поспешила снести деньги
ювелиру, чтобы купить украшения, как будто она могла это упустить. Если эти так
подчеркнутые "слишком рано", "поспешно" сопоставить с поводом сновидения,
известием, что приятельница, которая моложе ее всего на три месяца, теперь все-
таки нашла себе хорошего мужа, и с критикой, выразившейся в осуждении невестки:
нелепо так торопиться, то само собой напрашивается следующий ход скрытых мыслей
сновидения, искаженным заместителем которых является явное сновидение: "Нелепо
было с моей стороны так торопиться с замужеством. На примере Элизы я вижу, что и
позже могла бы найти мужа". (Поспешность изображена в ее поведении при покупке
билетов и в поведении невестки при покупке украшений. Замужество замещено
посещением театра.) Это - главная мысль; может быть, мы могли бы продолжать, но
с меньшей уверенностью, потому что в этом месте анализу незачем было бы
отказываться от заявлений видевшей сон: "За эти деньги я могла бы приобрести в
100 раз лучшее!" (150 фл. в 100 раз больше 1 фл. 50 кр.). Если бы мы могли
деньги заменить приданым, то это означало бы, что мужа покупают за приданое; муж
заменен украшениями и плохими билетами. Еще лучше было бы, если бы элемент "три
билета" имел какое-либо отношение к мужу. Но наше понимание не идет так далеко.
Мы только угадали, что сновидение выражает пренебрежение к мужу и сожаление о
слишком раннем замужестве.
    По моему мнению, результат этого первого толкования сновидения нас больше
поражает и смущает, чем удовлетворяет. Слишком уж много на нас сразу свалилось,
больше, с чем мы в состоянии справиться. Мы уже замечаем, что не сможем
разобраться в том,
    [138]
    что может быть поучительного в этом толковании сновидения. Поспешим же
извлечь то, что мы узнали несомненно нового.
    Во-первых, замечательно, что в скрытых мыслях главный акцент падает на
элемент поспешности; в явном сновидении именно об этом ничего нет. Без анализа
мы бы не могли предположить, что этот момент играет какую-то роль. Значит
возможно, что как раз самое главное то, что является центром бессознательных
мыслей, в явном сновидении отсутствует. Благодаря этому совершенно меняется
впечатление от всего сновидения. Во-вторых, в сновидении имеется абсурдное
сопоставление три за 1 фл. 50 кр., в мыслях сновидения мы угадываем фразу:
нелепо было (так рано выходить замуж). Можно ли отрицать, что эта мысль "нелепо
было" выражена в явном сновидении именно абсурдным элементом? В-третьих,
сравнение показывает, что отношение между явными и скрытыми элементами не
просто, оно состоит не в том, что один явный элемент всегда замещает один
скрытый. Это скорее групповое отношение между обоими лагерями, внутри которого
один явный элемент представляется несколькими скрытыми или один скрытый может
замещаться несколькими явными.
    Что касается смысла сновидения и отношения к нему видевшей сон, то об этом
можно было бы тоже сказать много удивительного. Правда, она признает толкование,
но поражается ему. Она не знала, что пренебрежительно относится к своему мужу,
она также не знает, почему она к нему так относится. Итак, в этом еще много
непонятного. Я действительно думаю, что мы еще не готовы к толкованию сновидений
и нам надо сначала еще поучиться и подготовиться.
    
    
    
    [139]
    ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ
    
    ДЕТСКИЕ СНОВИДЕНИЯ
    
    Уважаемые дамы и господа! У нас возникло впечатление, что мы слишком ушли
вперед. Вернемся немного назад. Прежде чем мы предприняли последнюю попытку
преодолеть с помощью нашей техники трудности искажения сновидения, мы поняли,
что лучше было бы ее обойти, взяв такие сновидения, если они имеются, в которых
искажение отсутствует или оно очень незначительно. При этом мы опять отойдем от
истории развития наших знаний, потому что в действительности на существование
таких свободных от искажения сновидений обратили внимание только после
последовательного применения техники толкования и проведения анализа искаженных
сновидений.
    Сновидения, которые нам нужны, встречаются у детей. Они кратки, ясны, не
бессвязны, не двусмысленны, их легко понять, и все-таки это сновидения. Но не
думайте, что все сновидения детей такого рода. И в детском возрасте очень рано
наступает искажение сновидений; записаны сновидения пяти-восьмилетних детей,
которые имеют все признаки более поздних. Но если вы ограничитесь возрастом с
начала известной душевной деятельности до четвертого или
    [140]
    пятого года, то встретитесь с рядом сновидений, которые имеют так
называемый инфантильный характер, а затем отдельные сновидения такого рода можно
найти и в более поздние детские годы. Даже у взрослых при определенных условиях
бывают сновидения, похожие на типично инфантильные.
    Используя эти детские сновидения, мы с легкостью и уверенностью сделаем
выводы о сущности сновидения, которые, хотим надеяться, будут существенными и
общими [для всех сновидений].1
    1. Для понимания этих сновидений не требуется анализ и использование нашей
техники. Не надо и расспрашивать ребенка, рассказывающего свое сновидение.
Достаточно немного дополнить сновидение сведениями из жизни ребенка. Всегда
имеется какое-нибудь переживание предыдущего дня, объясняющее нам сновидение.
Сновидение является реакцией душевной жизни во сне на это впечатление дня.
    Мы хотим предложить вам несколько примеров, чтобы сделать еще некоторые
выводы.
    а) 22-месячный мальчик как поздравитель должен преподнести корзину вишен.
Он делает это с явной неохотой, хотя ему обещают, что он сам получит несколько
вишен. Утром он рассказывает свой сон: Ге(р)ман съел все вишни.
    ----------------------------------------
    1 Обращение Фрейда к детским сновидениям было обусловлено его общей
(заимствованной из эволюционной концепции) установкой о том, что в простейших
психических формах, не осложненных последующим развитием личности, общие
закономерности динамики неосознаваемых мотивов выступают в более резком типичном
выражении.
    Факты иллюзорной реализации потребностей в образах сновидений
использовались Фрейдом для подкрепления своей общей теории, строящейся на
противоположении влечений личности условиям ее существования в реальном мире.
    [141]
    б) Девочка 3 1/4 лет впервые катается на лодке по озеру. Когда надо было
выходить из лодки, она не хотела этого сделать и горько расплакалась. Ей
показалось, что время прогулки прошло слишком быстро. На следующее утро она
сказала: Сегодня ночью я каталась по озеру. Мы могли бы прибавить, что эта
прогулка длилась дольше.
    в) 5 1/4-летнего мальчика взяли с собой на прогулку в Эшернталь близ
Галлштатта. Он слышал, что Галлштатт расположен у подножия Дахштейна. К этой
горе он проявлял большой интерес. Из своего дома в Аусзее он мог хорошо видеть
Дахштейн, а в подзорную трубу можно было разглядеть на нем Симонигютте. Ребенок
не раз пытался увидеть ее в подзорную трубу, неизвестно, с каким успехом.
Прогулка началась в настроении радостного ожидания. Как только появлялась какая-
нибудь новая гора, мальчик спрашивал: это Дахштейн? Чем чаще он получал
отрицательный ответ, тем больше расстраивался, потом совсем замолчал и не
захотел даже немного пройти к водопаду. Думали, что он устал, но на следующее
утро он радостно рассказал: сегодня ночью я видел во сне, что мы были на
Симонигютте. Он участвовал в прогулке, ожидая этого момента. О подробностях он
только сказал, что уже слышал раньше: поднимаются шесть часов вверх по
ступенькам.
    Этих трех сновидений достаточно, чтобы получить нужные нам сведения.
    2. Мы видим, что эти детские сновидения не бессмысленны; это понятные,
полноценные душевные акты. Вспомните, что я говорил вам по поводу медицинского
суждения о сновидении: это то, что получается, когда не знающий музыки
беспорядочно перебирает клавиши пианино. Вы не можете не заметить, как резко эти
детские сновидения противоречат такому пониманию. Но не слишком ли странно, что
ребе-
    [142]
    нок в состоянии во сне переживать полноценные душевные акты, тогда как
взрослый довольствуется в том же случае судорожными реакциями. У нас есть также
все основания предполагать, что сон ребенка лучше и глубже.
    3. Эти сновидения лишены искажения, поэтому они не нуждаются в толковании.
Явное и скрытое сновидение совпадают. Итак, искажение сновидения не есть
проявление его сущности. Смею предположить, что у вас при этом камень свалился с
души. Но частицу искажения сновидения, определенное различие между явным
содержанием сновидения и его скрытыми мыслями мы после некоторого размышления
признаем и за этими сновидениями.
    4. Детское сновидение является реакцией на переживание дня, которое
оставило сожаление, тоску, неисполненное желание. Сновидение дает прямое,
неприкрытое исполнение этого желания. Вспомните теперь наши рассуждения о роли
физических раздражений, внешних и внутренних, как нарушителей сна и побудителей
сновидений. Мы узнали совершенно достоверные факты по этому поводу, но таким
образом могли объяснить лишь небольшое число сновидений. В этих детских
сновидениях ничто не свидетельствует о действии таких соматических раздражений;
в этом мы не можем ошибиться, так как сновидения совершенно понятны и в них
трудно чего-нибудь не заметить. Однако это не заставляет нас отрицать
происхождение сновидений от раздражений. Мы только можем спросить, почему мы с
самого начала забыли, что, кроме физических, есть еще и душевные раздражения,
нарушающие сон? Мы ведь знаем, что эти волнения больше всего вызывают нарушение
сна у взрослого человека, мешая установить душевное состояние засыпания, падения
интереса к миру. Человеку не
    [143]
    хочется прерывать жизнь, он продолжает работу над занимающими его вещами и
поэтому не спит. Для ребенка таким мешающим спать раздражением является
неисполненное желание, на которое он реагирует сновидением.
    5. Отсюда мы кратчайшим путем приходим к объяснению функции сновидения.
Сновидение, будучи реакцией на психическое раздражение, должно быть равнозначно
освобождению от этого раздражения, так что оно устраняется, а сон может
продолжаться. Как динамически осуществляется это освобождение благодаря
сновидению, мы еще не знаем, но уже замечаем, что сновидение является не
нарушителем сна, как это ему приписывается, а оберегает его, устраняет нарушения
сна. Правда, нам кажется, что мы лучше спали бы, если бы не было сновидения, но
мы не правы; в действительности без помощи сновидения мы вообще бы не спали. Ему
мы обязаны, что проспали хотя бы и так. Оно не могло немного не помешать нам,
подобно ночному сторожу, который не может совсем не шуметь, прогоняя нарушителей
покоя, которые хотят разбудить нас шумом.
    6. Главной характерной чертой сновидения является то, что оно побуждается
желанием, исполнение этого желания становится содержанием сновидения. Другой
такой же постоянной чертой является то, что сновидение не просто выражает мысль,
а представляет собой галлюцинаторное переживание исполнения желания. Я желала
бы. кататься по озеру, гласит желание, вызывающее сновидение, содержание
сновидения: я катаюсь по озеру. Различие между скрытым и явным сновидением,
искажение скрытой мысли сновидения остается и в этих простых детских
сновидениях, и это - превращение мысли в переживание. При толковании сновидения
надо прежде всего обна-
    [144]
    ружить именно это частичное изменение. Если бы эта характерная черта
оказалась общей всем сновидениям, то приведенный выше фрагмент сновидения: я
вижу своего брата в ящике - надо было бы понимать не как "мой брат
ограничивается", а как "я хотел бы, чтобы мой брат ограничился, мой брат должен
ограничиться". Очевидно, что из двух приведенных характерных черт сновидения у
второй больше шансов быть признанной без возражений, чем у первой. Только
многочисленные исследования могут установить, что возбудителем сновидения должно
быть всегда желание, а не опасение, намерение или упрек, но другая характерная
черта, которая заключается в том, что сновидение не просто передает это
раздражение, а прекращает, устраняет, уничтожает его при помощи особого рода
переживания, остается непоколебимой.
    7. Исходя из этих характерных черт сновидения, мы можем опять вернуться к
сравнению сновидения с ошибочным действием. В последнем мы различали нарушающую
и нарушенную тенденцию, а ошибочное действие было компромиссом между обеими. Та
же самая схема подходит и для сновидения. Нарушенной тенденцией в ней может быть
желание спать. Нарушающую тенденцию мы заменяем психическим раздражением, то
есть желанием, которое стремится к своему исполнению, так как до сих пор мы не
видели никакого другого психического раздражения, нарушающего сон. И здесь
сновидение является результатом компромисса. Спишь, но переживаешь устранение
желания; удовлетворяешь желание и продолжаешь спать. И то и другое отчасти
осуществляется, отчасти нет.
    8. Вспомните, как мы пытались однажды найти путь к пониманию сновидений
исходя из очень понят-
    [145]
    ных образований фантазии, так называемых "снов наяву". Эти сны наяву
действительно являются исполнением желаний, честолюбивых и эротических, которые
нам хорошо известны, но они мысленные, и хотя живо представляются, но никогда не
переживаются галлюцинаторно. Таким образом, из двух характерных черт сновидения
здесь остается менее достоверная, в то время как вторая, зависящая от состояния
сна и не реализуемая в бодрствовании, совершенно отпадает. И в языке есть также
намек на то, что исполнение желания является основной характерной чертой
сновидения. Между прочим, если переживание в сновидении является только
превращенным представлением, т. е. "ночным сном наяву", возможным благодаря
состоянию сна, то мы уже понимаем, что процесс образования сновидения может
устранить ночное раздражение и принести удовлетворение, потому что и сны наяву
являются деятельностью, связанной с удовлетворением, и ведь только из-за этого
им и отдаются.
    Не только это, но и другие общеупотребительные выражения имеют тот же
смысл. Известные поговорки утверждают: свинье снится желудь, гусю - кукуруза;
или спрашивают: что видит во сне курица? Просо. Поговорка идет, следовательно,
дальше, чем мы, - от ребенка к животному - и утверждает, что содержание сна
является удовлетворением потребности. Многие выражения, по-видимому,
подтверждают это, например: "прекрасно, как во сне", "этого и во сне не
увидишь", "я бы не мог себе это представить даже в самом необычайном сне".
Употребление в языке таких выражений, очевидно, говорит в нашу пользу. Правда,
есть страшные сновидения и сновидения с неприятным или безразличным содержанием,
но их словоупотребление и не коснулось. Хотя мы и гово-
    [146]
    рим о "дурных" снах, но для нашего языка сновидение все равно остается
только исполнением желания. Нет ни одной поговорки, которая бы утверждала, что
свинья или гусь видели во сне, как их закалывают.
    Конечно, немыслимо, чтобы столь характерная черта сновидения, выражающаяся
в исполнении желания, не была бы замечена авторами, писавшими о сновидениях. Это
происходило очень часто, но ни одному из них не пришло в голову признать ее
общей характерной чертой и считать это ключевым моментом в объяснении
сновидений. Мы можем себе хорошо представить, что их могло от этого удерживать,
и еще коснемся этого вопроса.
    Но посмотрите, сколько сведений мы получили из высоко оцененных нами
детских сновидений и почти без труда. Функция сновидения как стража сна, его
возникновение из двух конкурирующих тенденций, из которых одна остается
постоянной - желание сна, а другая стремится удовлетворить психическое
раздражение; доказательство, что сновидение является осмысленным психическим
актом; обе его характерные черты: исполнение желания и галлюцинаторное
переживание. И при этом мы почти забыли, что занимаемся психоанализом. Кроме
связи с ошибочными действиями в нашей работе не было ничего специфического.
Любой психолог, ничего не знающий об исходных предположениях психоанализа, мог
бы дать это объяснение детских сновидений. Почему же никто этого не сделал?
    Если бы все сновидения были такими же, как детские, то проблема была бы
решена, наша задача выполнена, и не нужно было бы расспрашивать видевшего сон,
привлекать бессознательное и пользоваться свободной ассоциацией. Но в этом-то,
очевидно, и состоит наша дальнейшая задача. Наш опыт уже не раз
    [147]
    показывал, что характерные черты, которые считаются общими, подтверждаются
затем только для определенного вида и числа сновидений. Речь, следовательно,
идет о том, остаются ли в силе открытые благодаря детским сновидениям общие
характерные черты, годятся ли они для тех неясных сновидений, явное содержание
которых не обнаруживает отношения к какому-то оставшемуся желанию. Мы
придерживаемся мнения, что эти другие сновидения претерпели глубокое искажение и
поэтому о них нельзя судить сразу. Мы также предполагаем, что для их объяснения
необходима психоаналитическая техника, которая не была нам нужна для понимания
детских сновидений.
    Имеется, впрочем, еще один класс неискаженных сновидений, в которых, как и
в детских, легко узнать исполнение желания. Это те, которые вызываются в течение
всей жизни императивными потребностями тела: голодом, жаждой, сексуальной
потребностью, т. е. являются исполнением желаний как реакции на внутренние
соматические раздражения. Так, я записал сновидение 19-месячной девочки, которое
состояло из меню с прибавлением ее имени (Анна Ф., земляника, малина, яичница,
каша). Сновидение явилось реакцией на день голодовки из-за расстройства
пищеварения, вызванного как раз двумя упомянутыми ягодами. В то же время и
бабушка, возраст которой вместе с возрастом внучки составил семьдесят лет,
вследствие беспокойства из-за блуждающей почки должна была целый день голодать,
и в ту же ночь ей снилось, что ее пригласили в гости и угощают самыми лучшими
лакомствами. Наблюдения за заключенными, которых заставляют голодать, и за
лицами, терпящими лишения в путешествиях и экспедициях, свидетельствуют о том,
что в этих условиях они постоянно видят во сне удовлетворение этих потребностей.
Так, Отто
    [148]
    Норденшельд в своей книге Антарктика (1904) сообщает о зимовавшей с ним
команде (т. 1, с. 366 и cл.): "О направленности наших сокровеннейших мыслей
очень ясно говорили наши сновидения, которые никогда прежде не были столь ярки и
многочисленны. Даже те наши товарищи, которые видели сны в исключительных
случаях, теперь по утрам, когда мы обменивались своими переживаниями из этого
фантастического мира, могли рассказывать длинные истории. Во всех них речь шла о
том внешнем мире, который был теперь так далек от нас, но часто они имели
отношение и к нашим тогдашним условиям. Еда и питье были центром, вокруг
которого чаще всего вращались наши сновидения. Один из нас, который особенно
часто наслаждался грандиозными ночными пирами, был от души рад, если утром мог
сообщить, "что съел обед из трех блюд"; другой видел во сне табак, целые горы
табаку; третьи - корабль, на всех парусах приближающийся из открытого моря.
Заслуживает упоминания еще одно сновидение: является почтальон с почтой и длинно
объясняет, почему ее пришлось так долго ждать, он неправильно ее сдал и ему с
большим трудом удалось получить ее обратно. Конечно, во время сна нас занимали
еще более невозможные вещи, но почти во всех сновидениях, которые видел я сам
или о которых слышал, поражает бедность фантазии. Если бы все эти сновидения
были записаны, это, несомненно, представило бы большой психологический интерес.
Но легко понять, каким желанным был для нас сон, потому что он мог дать нам все,
чего каждый больше всего желал". Цитирую еще по Дю Прелю (1885, 231): "Мунго
Парк, погибавший от жажды во время путешествия по Африке, беспрерывно видел во
сне многоводные долины и луга своей родины. Так и мучимый голодом Тренк видел
себя во сне в Sternschanze в Магдебурге, окруженным
    [149]
    роскошными обедами, а Георг Бакк, участник первой экспедиции Франклина,
когда вследствие невыносимых лишений был близок к голодной смерти, постоянно
видел во сне обильные обеды".
    Тому, кто за ужином ест острую пищу, вызывающую жажду, легко может
присниться, что он пьет. Разумеется, невозможно удовлетворить сильную
потребность в еде или питье при помощи сновидения; от таких сновидений
просыпаешься с чувством жажды и напиваешься воды по-настоящему. Достижение
сновидения в этом случае практически незначительно, но не менее очевидно, что
оно возникло с целью не допустить раздражение, заставляющее проснуться и
действовать. При незначительной силе этих потребностей сны, приносящие
удовлетворение, часто вполне помогают.
    Точно так же сновидение дает удовлетворение сексуальных раздражений, но
оно имеет особенности, о которых стоит упомянуть. Вследствие особого свойства
сексуального влечения в меньшей степени зависеть от объекта, чем при голоде и
жажде, удовлетворение в сновидении с поллюциями может быть реальным, а из-за
определенных трудностей в отношениях с объектом, о чем мы скажем позже, очень
часто реальное удовлетворение связано с неясным или искаженным содержанием
сновидения. Эта особенность сновидения с поллюциями делает их, как заметил О.
Ранк (1912а), удобными объектами для изучения искажения сновидения. Впрочем, все
сновидения взрослых, связанные с удовлетворением потребности, кроме
удовлетворения содержат многое другое, что происходит из чисто психических
источников раздражения и для своего понимания нуждается в толковании.
    Впрочем, мы не хотим утверждать, что образуемые по типу детских сновидения
взрослых с исполнением желания являются только реакциями на так
    [150]
    называемые императивные потребности. Нам известны также короткие и ясные
сновидения такого типа под воздействием определенных доминирующих ситуаций,
источниками которых являются, несомненно, психические раздражения. Таковы,
например, сновидения, [выражающие] нетерпение, когда кто-то готовится к
путешествию, важной для него выставке, докладу, визиту и видит заранее во сне
исполнение ожидаемого, т. е. ночью еще до настоящего события достигает цели,
видит себя в театре, беседует в гостях. Или так называемые "удобные" сновидения,
когда кто-то, желая продлить сон, видит, что он уже встал, умывается или
находится в школе, в то время как в действительности продолжает спать, т. е.
предпочитает вставать во сне, а не в действительности. Желание спать, по нашему
мнению, постоянно принимающее участие в образовании сновидения, явно проявляется
в этих сновидениях как существенный фактор образования сновидения. Потребность
во сне с полным правом занимает место в ряду других физических потребностей.
    На примере репродукции картины Швинда из Шакк-галереи в Мюнхене я покажу
вам, как правильно понял художник возникновение сновидения по доминирующей
ситуации. Это "Сновидение узника", содержание которого не что иное, как его
освобождение. Примечательно, что освобождение должно осуществиться через окно,
потому что через окно проникает световое раздражение, от которого узник
просыпается. Стоящие друг за другом гномы представляют его собственные
последовательные положения при попытке вылезти вверх к окну и, если я не
ошибаюсь и не приписываю намерению художника слишком многого, стоящий выше всех
гном, который перепиливает решетку, т. е. делает то, что хотел бы сделать сам
узник, имеет его черты лица.
    [151]
    Во всех других сновидениях, кроме детских и указанных, инфантильных по
своему типу, как сказано, искажение воздвигает на нашем пути преграды. Мы пока
еще не можем сказать, являются ли и они исполнением желания, как мы
предполагаем; из их явного содержания мы не знаем, какому психическому
раздражению они обязаны своим происхождением, и мы не можем доказать, что они
также стремятся устранить это раздражение. Они, вероятно, должны быть
истолкованы, т. е. переведены, их искажение надо устранить, явное содержание
заменить скрытым, прежде чем сделать вывод, что открытое нами в детских
сновидениях подтверждается для всех сновидений.
    
    
    
    [152]
    ДЕВЯТАЯ ЛЕКЦИЯ
    
    ЦЕНЗУРА СНОВИДЕНИЯ
    
    Уважаемые дамы и господа! Мы познакомились с возникновением, сущностью и
функцией сновидения, изучая сновидения детей. Сновидения являются устранением
нарушающих сон (психических) раздражений путем галлюцинаторного удовлетворения.
Правда, из сновидений взрослых мы смогли объяснить только одну группу, которую
мы назвали сновидениями инфантильного типа. Как обстоит дело с другими
сновидениями, мы пока не знаем, мы также и не понимаем их. Пока мы получили
результат, значение которого не хотим недооценивать. Всякий раз, когда
сновидение нам абсолютно понятно, оно является галлюцинаторным исполнением
желания. Такое совпадение не может быть случайным и незначительным.
    Исходя из некоторых соображений и по аналогии с пониманием ошибочных
действий мы предполагаем, что сновидение другого рода является искаженным
заместителем для неизвестного содержания и только им должно объясняться.
Исследование, понимание этого искажения сновидения и является нашей ближайшей
задачей.
    Искажение сновидения - это то, что нам кажется в нем странным и
непонятным. Мы хотим многое уз-
    [153]
    нать о нем: во-первых, откуда оно берется, его динамизм, во-вторых, что
оно делает и, наконец, как оно это делает. Мы можем также сказать, что искажение
сновидения - это продукт работы сновидения. Мы хотим описать работу сновидения и
указать на действующие при этом силы.
    А теперь выслушайте пример сновидения. Его записала дама нашего круга,* по
ее словам, оно принадлежит одной почтенной высокообразованной престарелой даме.
Анализ этого сновидения не был произведен. Наша референтка замечает, что для
психоаналитика оно не нуждается в толковании. Сама видевшая сон его не
толковала, но она высказала о нем свое суждение, как будто она сумела бы его
истолковать. Вот как она высказалась о нем: и такая отвратительная глупость
снится женщине 50 лет, которая день и ночь не имеет других мыслей, кроме заботы
о своем ребенке.
    А вот и сновидение о "любовной службе". "Она отправляется в гарнизонный
госпиталь № 1 и говорит часовому у ворот, что ей нужно поговорить с главным
врачом (она называет незнакомое ей имя), так как она хочет поступить на службу в
госпиталь. При этом она так подчеркивает слово "служба", что унтер-офицер тотчас
догадывается, что речь идет о "любовной службе". Так как она старая женщина, то
он пропускает ее после некоторого колебания. Но вместо того чтобы пройти к
главному врачу, она попадает в большую темную комнату, где вокруг длинного стола
сидит и стоит много офицеров и военных врачей. Она обращается со своим
предложением к какому-то штабному врачу, который понимает ее с нескольких слов.
Дословно ее речь во сне следующая: "Я и многие другие женщины и молодые девушки
Вены готовы солдатам, рядовым и офице-
    ----------------------------------------
    * Госпожа д-р фон Гуг-Гелльмут (1915).
    [154]
    рам без различия." Здесь в сновидений следует какое-то бормотание. Но то,
что ее правильно поняли, видно по отчасти смущенному, отчасти лукавому выражению
лиц офицеров. Дама продолжает: "Я знаю, что наше решение несколько странно, но
оно для нас чрезвычайно серьезно. Солдата на поле боя тоже не спрашивают, хочет
он умирать или нет". Следует минутное мучительное молчание. Штабной врач
обнимает ее за талию и говорит: "Милостивая государыня, представьте себе, что
дело действительно дошло бы до . (бормотание)". Она освобождается от его объятии
с мыслью: "Все они одинаковы" - и возражает: "Господи, я старая женщина и, может
быть, не окажусь в таком положении. Впрочем, одно условие должно быть соблюдено:
учет возраста; чтобы немолодая дама совсем молодому парню. (бормотание); это
было бы ужасно". Штабной врач: "Я прекрасно понимаю". Некоторые офицеры, и среди
них тот, кто сделал ей в молодости предложение, громко смеются, и дама желает,
чтобы ее проводили к знакомому главному врачу для окончательного выяснения. При
этом, к великому смущению, ей приходит в голову, что она не знает его имени.
Штабной врач тем временем очень вежливо предлагает ей подняться на верхний этаж
по узкой железной винтовой лестнице, которая ведет прямо из комнаты на верхние
этажи. Поднимаясь, она слышит, как один офицер говорит: "Это колоссальное
решение, безразлично, молодая или старая; нужно отдать должное". С чувством, что
просто выполняет свой долг, она поднимается по бесконечной лестнице".
    Это сновидение повторяется на протяжении нескольких недель еще два раза с
совершенно незначительными и довольно бессмысленными изменениями, как замечает
дама.
    В своем течении сновидение соответствует дневной фантазии: в нем мало
перерывов, некоторые частно-
    [155]
    сти в его содержании могли бы быть разъяснены расспросами, чего, как вы
знаете, не было. Но самое замечательное и интересное для нас то, что в
сновидении есть несколько пропусков, пропусков не в воспоминании, а в
содержании. В трех местах содержание как бы стерто; речи, в которых имеются
пропуски, прерываются бормотанием. Так как мы не проводили анализа, то, строго
говоря, не имеем права что-либо говорить о смысле сновидения. Правда, в нем есть
намеки, из которых можно кое-что заключить, например, выражение "любовная
служба", но части речи, непосредственно предшествующие бормотанию, требуют
прежде всего дополнений, которые могут иметь один смысл. Если мы их используем,
то получится фантазия такого содержания, что видевшая сон готова, исполняя
патриотический долг, предоставить себя для удовлетворения любовных потребностей
военных, как офицеров, так и рядовых. Это, безусловно, совершенно неприлично,
образец дерзкой либидозной фантазии, но в сновидении этого вовсе нет. Как раз
там, где ход мыслей привел бы к этому признанию, в явном сновидении неясное
бормотание, что-то утрачено или подавлено.
    Вы согласитесь, надеюсь, что именно неприличие этих мест было мотивом для
их подавления. Где, однако, найти аналогию этому случаю? В наши дни вам не
придется ее долго искать. Возьмите какую-нибудь политическую газету, и вы
найдете, что в нескольких местах текст изъят, на его месте светится белая
бумага. Вы знаете, что это дело газетной цензуры. На этих пустых местах было
что-то, что не понравилось высоким цензурным властям и поэтому было удалено. Вы
думаете, как жаль, это было, может быть, самое интересное, "самое лучшее место".
    В других случаях цензура оказывает свое действие не на готовый текст.
Автор предвидел, какие выска-
    [156]
    зывания могут вызвать возражения цензуры, и предусмотрительно смягчил их,
слегка изменил или удовольствовался намеками и неполным изложением того, что
хотел сказать. Тогда в газете нет пустых мест, а по некоторым намекам и
неясностям выражения вы можете догадаться, что требования цензуры уже заранее
приняты во внимание.
    Будем придерживаться этого сравнения. Мы утверждаем, что пропущенные,
скрытые за бормотанием слова сновидения принесены в жертву цензуре. Мы прямо
говорим о цензуре сновидения, которой следует приписать известное участие в
искажении сновидения. Везде, где в явном сновидении есть пропуски, в них
виновата цензура сновидения. Нам следовало бы пойти еще дальше и считать, что
действие цензуры сказывается каждый раз там, где элемент сновидения вспоминается
особенно слабо, неопределенно и с сомнением по сравнению с другими, более ясными
элементами. Но цензура редко проявляется так откровенно, так, хотелось бы
сказать, наивно, как в примере сновидения о "любовной службе". Гораздо чаще
цензура проявляется по второму типу, подставляя на место того, что должно быть,
смягченное, приблизительное, намекающее.
    Третий способ действия цензуры нельзя сравнить с приемами газетной
цензуры; но я могу продемонстрировать его на уже проанализированном примере
сновидения. Вспомните сновидение с "тремя плохими билетами в театр за 1 фл. 50
кр.". В скрытых мыслях этого сновидения на первом месте был элемент "поспешно,
слишком рано". Это означало: нелепо было так рано выходить замуж, также
бессмысленно было покупать так рано билеты в театр, смешно было со стороны
невестки так поспешно истратить деньги на украшения. От этого центрального
элемента сновидения ничего не осталось в явном сновидении; в нем
    [157]
    центр тяжести переместился на посещение театра и покупку билетов.
Благодаря этому смещению акцента, этой перегруппировке элементов содержания
явное сновидение становится настолько непохожим на скрытые мысли сновидения, что
мы и не подозреваем о наличии этих последних за первым. Это смещение акцента
является главным средством искажения сновидения и придает сновидению ту
странность, из-за которой видевший сон сам не хотел бы признать его за
собственный продукт.
    Пропуск, модификация, перегруппировка материала - таковы действия цензуры
сновидения и средства его искажения. Сама цензура сновидения является причиной
или одной из причин искажения сновидения, изучением которого мы теперь займемся.
Модификацию и перегруппировку мы привыкли называть "смещением" (Verschiebung).
    После этих замечаний о действии цензуры сновидения обратимся к вопросу о
ее динамизме. Надеюсь, вы не воспринимаете выражение слишком антропоморфно и не
представляете себе цензора сновидения маленьким строгим человечком или духом,
поселившимся в мозговом желудочке и оттуда управляющим делами, но не связываете
его также и с пространственным представлением о каком-то "мозговом центре",
оказывающем такое цензурирующее влияние, которое прекратилось бы с нарушением
или удалением этого центра. Пока это не более чем весьма удобный термин для
обозначения динамического отношения. Это слово не мешает нам задать вопрос,
какие тенденции и на какие элементы сновидения оказывают это влияние, мы не
удивимся также, узнав, что раньше уже сталкивались с цензурой сновидения, может
быть, не узнав ее.
    А это было действительно так. Вспомните, с каким поразительным фактом мы
встретились, когда начали применять нашу технику свободной ассоциа-
    [158]
    ции. Мы почувствовали тогда, что наши усилия перейти от элемента
сновидения к его бессознательному, заместителем которого он является,
натолкнулись на сопротивление. Мы говорили, что это сопротивление различается по
своей величине, в одних случаях оно огромно, в других незначительно. В последнем
случае для работы толкования нужно было только несколько промежуточных звеньев,
но если оно было велико, тогда мы должны были анализировать длинные цепочки
ассоциаций от элемента, далеко уходили бы от него и вынуждены были бы
преодолевать много трудностей в виде критических возражений против этих
ассоциаций. То, что при толковании проявляется как сопротивление, теперь в
работе сновидения выступает его цензурой. Сопротивление толкованию - это только
объективация цензуры сновидения. Оно доказывает нам, что сила цензуры не
исчерпывается внесением в сновидение искажения и после этого не угасает, но что
она как постоянно действующая сила продолжает существовать, стремясь сохранить
искажение. Кстати, как и сопротивление при толковании каждого элемента меняется
по своей силе, так и внесенное цензурой искажение в одном и том же сновидении
различно для каждого элемента. Если сравнить явное и скрытое сновидения, то
обнаружится, что отдельные скрытые элементы полностью отсутствуют, другие более
или менее модифицированы, а третьи остались без изменений и даже, может быть,
усилены в явном содержании сновидения.
    Но мы собирались исследовать, какие тенденции осуществляют цензуру и
против чего она направлена. На этот вопрос, имеющий важнейшее значение для
понимания сновидения и даже, может быть, всей жизни человека, легко ответить,
если просмотреть ряд истолкованных сновидений. Тенденции, осуществляющие
цензуру, - те, которые признаются видевшим
    [159]
    сон в бодрствующем состоянии, с которыми он согласен. Будьте уверены, что
если вы отказываетесь от вполне правильного толкования собственного сновидения,
то вы поступаете по тем же мотивам, по которым действовала цензура сновидения,
произошло искажение и стало необходимо толкование. Вспомните о сновидении нашей
50-летней дамы. Без толкования она считает его отвратительным, была бы еще
больше возмущена, если бы д-р фон Гуг-Гелльмут сообщила ей что-то необходимое
для толкования, и именно из-за этого осуждения в ее сновидении самые неприличные
места заменены бормотанием.
    Однако тенденции, против которых направлена цензура сновидения, следует
сначала описать по отношению к этой последней. Тогда можно только сказать, что
они по своей природе безусловно достойны осуждения, неприличны в этическом,
эстетическом, социальном отношении, это явления, о которых не смеют думать или
думают только с отвращением. Эти отвергнутые цензурой и нашедшие в сновидении
искаженное выражение желания являются прежде всего проявлением безграничного и
беспощадного эгоизма. И действительно, собственное Я появляется в любом
сновидении и играет в нем главную роль, даже если это умело скрыто в явном
содержании. Этот "sacro egoismo"* сновидения, конечно, связан с установкой на
сон, которая состоит в падении интереса ко всему внешнему миру.
    Свободное от всех этических уз Я идет навстречу всем притязаниям
сексуального влечения, в том числе и таким, которые давно осуждены нашим
эстетическим воспитанием и противоречат всем этическим ограничительным
требованиям. Стремление к удовольствию - либидо (Libido), как мы говорим, -
беспре-
    ----------------------------------------
    * Священный эгоизом. - Прим. пер.
    [160]
    пятственно выбирает свои объекты и охотнее всего именно запретные. Не
только жену другого, но прежде всего инцестуозные, свято охраняемые человеческим
обществом объекты, мать и сестру со стороны мужчины, отца и брата со стороны
женщины. (Сновидение нашей 50-летней дамы тоже инцестуозно, ее либидо,
несомненно, направлено на сына). Вожделения, которые кажутся нам чуждыми
человеческой природе, оказываются достаточно сильными, чтобы вызвать сновидения.
Безудержно может проявляться также ненависть. Желания мести и смерти самым
близким и любимым в жизни - родителям, братьям и сестрам, супругу или супруге,
собственным детям - не являются ничем необычным. Эти отвергнутые цензурой
желания как будто бы поднимаются из настоящего ада; в бодрствующем состоянии
после толкования никакая цензура против них не кажется нам достаточно строгой.
    Но не ставьте это страшное содержание в вину самому сновидению. Не
забывайте, что оно имеет безобидную, даже полезную функцию оградить сон от
нарушения. Такая низость не имеет отношения к сущности сновидения. Вы ведь
знаете также, что есть сновидения, которые, следует признать, удовлетворяют
оправданные желания и насущные физические потребности. Но в этих сновидениях нет
искажения; они в нем не нуждаются, они могут выполнять свою функцию, не
оскорбляя этических и эстетических тенденций Я. Примите также во внимание, что
искажение сновидения зависит от двух факторов. С одной стороны, оно тем больше,
чем хуже отвергаемое цензурой желание, но с другой - чем строже в это время
требования цензуры. Поэтому у молодой, строго воспитанной, щепетильной девушки
неумолимая цензура исказит побуждения сновидения, которые, например, мы, врачи,
считаем дозволенными, безобидными либидоз-
    [161]
    ными желаниями и которые она сама десять лет спустя сочтет такими же.
    Впрочем, мы еще далеки от того, чтобы возмущаться этим результатом нашего
толкования. Я полагаю, что мы его еще недостаточно хорошо понимаем; но прежде
всего перед нами стоит задача защитить его от известных нападок. Совсем не
трудно найти для этого зацепку. Наши толкования сновидений производились с
учетом объявленных заранее предположений, что сновидение вообще имеет смысл, что
бессознательные в какое-то время душевные процессы существуют не только при
гипнотическом, но и при нормальном сне и что все возникающие по поводу
сновидения мысли детерминированы. Если бы на основании этих предположений мы
пришли к приемлемым результатам толкования сновидений, то по праву могли бы
заключить, что эти предположения правильны. Но как быть, если эти результаты
выглядят так, как только что описанные? Тогда можно было бы сказать: это
невозможные, бессмысленные результаты, по меньшей мере, они весьма невероятны,
так что в предположениях было что-то неправильно. Или сновидение не психический
феномен, или в нормальном состоянии нет ничего бессознательного, или наша
техника в чем-то несовершенна. Не проще и не приятнее ли предположить это, чем
признать все те мерзости, которые мы будто бы открыли на основании наших
предположений?
    И то и другое! И проще и приятнее, но из-за этого не обязательно
правильнее. Не будем спешить, вопрос еще не решен. Прежде всего мы можем усилить
критику наших толкований сновидений. То, что их результаты так неприятны и
неаппетитны, может быть, еще не самое худшее. Более сильным аргументом является
то, что видевшие сон решительнейшим образом и с полным основанием отвергают
желания, кото-
    [162]
    рые мы им приписываем благодаря нашему толкованию. "Что? - говорит один. -
Основываясь на сновидении, вы хотите доказать, что мне жаль денег на приданое
сестры и воспитание брата? Но ведь этого не может быть; я только для них и
работаю, у меня нет других интересов в жизни, кроме выполнения моего долга перед
ними, - как старший, я обещал это покойной матери". Или дама, видевшая сон,
говорит: "Я желаю смерти своему мужу. Да ведь это возмутительная нелепость! Вы
мне, вероятно, не поверите, что у нас не только самый счастливый брак, но его
смерть отняла бы у меня все, что я имею в жизни". Или третий возразит нам: "Я
должен испытывать чувственные желания к своей сестре? Это смешно; я на нее не
обращаю никакого внимания, у нас плохие отношения друг с другом, и я в течение
многих лет не обменялся с ней ни словом". Мы могли бы с легкостью отнестись к
тому, что видевшие сон не подтверждают или отрицают приписываемые им намерения;
мы могли бы сказать, что именно об этих вещах они и не знают. Но то, что они
чувствуют в себе как раз противоположное тому желанию, которое приписывает им
толкование, и могут доказать нам преобладание этого противоположного своим
образом жизни, это нас наконец озадачивает. Не бросить ли теперь всю эту работу
по толкованию сновидений, поскольку ее результаты вроде бы и привели к абсурду?
    Нет, все еще нет. И этот более сильный аргумент окажется несостоятельным,
если к нему подойти критически. Предположение, что в душевной жизни есть
бессознательные тенденции, еще не доказательство, что противоположные им
являются господствующими в сознательной жизни. Возможно, что в душевной жизни
есть место для противоположных тенденций, для противоречий, которые существуют
рядом друг с другом; возможно даже, что как раз преобладание одного по-
    [163]
    буждения является условием бессознательного существования его
противоположности. Итак, выдвинутые вначале возражения, что результаты
толкования сновидений непросты и очень неприятны, остаются в силе. На первое
можно возразить, что, мечтая о простоте, вы не сможете решить ни одной проблемы
сновидения; вы должны примириться с предполагаемой сложностью отношений. А на
второе - что вы явно не правы, используя в качестве обоснования для научного
суждения испытываемое вами чувство удовольствия или отвращения. Что нам за дело
до того, что результаты толкования кажутся вам неприятными, даже позорными и
противными? Са n'empeche pas d'exister,* - слышал я в таких случаях молодым
врачом от своего учителя Шарко. Приходится смириться со своими симпатиями и
антипатиями, если хочешь знать, что в этом мире реально. Если какой-нибудь физик
докажет вам, что в скором будущем органическая жизнь на земле прекратится,
посмеете ли вы ему возразить: этого не может быть, эта перспектива слишком
неприятна? Я думаю, что вы промолчите или подождете, пока явится другой физик и
укажет на ошибку в его предположениях или расчетах. Если вы отстраняете от себя
то, что вам неприятно, то вы, по меньшей мере, действуете как механизм
образования сновидения, вместо того чтобы понять его и овладеть им.
    Может быть, вы согласитесь тогда не обращать внимания на отвратительный
характер отвергнутых цензурой желаний, а выдвинете довод, что просто невероятно,
чтобы в конституции человека столько места занимало зло. Но дает ли вам ваш опыт
право так говорить? Я не хочу говорить о том, какими вы кажетесь сами себе, но
много ли вы нашли благосклонности у своего начальства и конкурентов, много ли
рыцарства у своих
    ----------------------------------------
    * Это не мешает тому, чтобы было так (франц.). - Прим.
    пер.
    [164]
    врагов и мало ли зависти в своем обществе, чтобы чувствовать себя
обязанным выступать против эгоистически злого в человеческой природе? Разве вам
неизвестно, как плохо владеет собой и как мало заслуживает доверия средний
человек во всех областях сексуальной жизни? Или вы не знаете, что все
злоупотребления и бесчинства, которые нам снятся ночью, ежедневно совершаются
бодрствующими людьми как действительные преступления? В данном случае
психоанализ только подтверждает старое изречение Платона, что добрыми являются
те, которые довольствуются сновидениями о том, что злые делают в
действительности.
    А теперь отвлекитесь от индивидуального и перенесите свой взор на великую
войну, которая все еще опустошает Европу, подумайте о безграничной жестокости,
свирепости и лживости, которые сейчас широко распространились в культурном мире.
Вы действительно думаете, что кучке бессовестных карьеристов и соблазнителей
удалось бы сделать столько зла, если бы миллионы идущих за вожаками не были
соучастниками преступления? Решитесь ли вы и при этих условиях ломать копья за
исключение злого из душевной конституции человека?1
    Вы мне возразите, что я односторонне сужу о войне; она обнаружила самое
прекрасное и благородное в людях, их геройство, самоотверженность, социальное
чувство. Конечно, но не будьте столь же несправедливы к психоанализу, как те,
кто упрекает его в том, что он отрицает одно, чтобы утверждать другое. Мы не
собирались отрицать благородные стремления че-
    ----------------------------------------
    * Версия о том, что источник войн скрыт в психологическом устройстве
человека, является совершенно несостоятельной. Она опровергается историческим
опытом, указывающим на решающую роль социальных факторов в возникновении войн.
    [165]
    ловеческой природы и ничего никогда не делали, чтобы умалить их
значимость. Напротив, я показываю вам не только отвергнутые цензурой злые
желания сновидения, но и цензуру, которая их подавляет и делает неузнаваемыми.
Мы подчеркиваем злое в человеке только потому, что другие отрицают его, отчего
душевная жизнь человека становится хотя не лучше, но непонятнее. Если мы
откажемся от односторонней этической оценки, то, конечно, можем найти более
правильную форму соотношения злого и доброго в человеческой природе.
    Итак, все остается по-прежнему. Нам не нужно отказываться от результатов
нашей работы по толкованию сновидений, хотя они и кажутся нам странными. А пока
запомним: искажение сновидения является следствием цензуры, которая
осуществляется признанными тенденциями Я против неприличных побуждений,
шевелящихся в нас ночью во время сна. Правда, почему ночью и откуда берутся эти
недостойные желания, в этом еще много непонятного, что предстоит исследовать.
    Но с нашей стороны было бы несправедливо, если бы мы не выделили в
достаточной мере другой результат этих исследований. Желания сновидения, которые
нарушают наш сон, нам неизвестны, мы узнаем о них только из толкования
сновидений; их можно поэтому назвать бессознательными в данное время в указанном
выше смысле. Видевший сон отвергает их, как мы видели во многих случаях, после
того как узнал о них благодаря толкованию. Повторяется случай, с которым мы
встретились при толковании оговорки "auf sto?en", когда оратор возмущенно
уверял, что ни тогда, ни когда-либо раньше он не испытывал непочтительного
чувства к своему шефу. Уже тогда мы сомневались в таком заверении и выдвинули
вместо него предположение, что оратор долго ничего не знал об имеющем-
    [166]
    ся чувстве. Теперь это повторяется при всяком толковании сильно
искаженного сновидения и тем самым приобретает большое значение для
подтверждения нашей точки зрения. Мы готовы предположить, что в душевной жизни
есть процессы, тенденции, о которых человек вообще ничего не знает, очень давно
ничего не знает, возможно, никогда ничего не знал. Благодаря этому
бессознательное получает для нас новый смысл; понятие "в данное время" или
"временно" исчезает из его сущности, оно может также означать длительно
бессознательное, а не только "скрытое на данное время". Об этом нам, конечно,
тоже придется поговорить в другой раз.
    
    
    
    [167]
    ДЕСЯТАЯ ЛЕКЦИЯ
    
    СИМВОЛИКА СНОВИДЕНИЯ
    
    Уважаемые дамы и господа! Мы убедились, что искажение, которое мешает нам
понять сновидение, является следствием деятельности цензуры, направленной против
неприемлемых, бессознательных желаний. Но мы, конечно, не утверждаем, что
цензура является единственным фактором, вызывающим искажение сновидения, и в
дальнейшем мы действительно можем установить, что в этом искажении участвуют и
другие моменты. Этим мы хотим сказать, что если цензуру сновидения можно было бы
исключить, мы все равно были бы не в состоянии понять сновидения, явное
сновидение не было бы идентично скрытым его мыслям.
    Этот другой момент, затемняющий сновидение, этот новый фактор его
искажения мы откроем, если обратим внимание на изъян нашей техники. Я уже
признавался вам, что анализируемым иногда действительно ничего не приходит в
голову по поводу отдельных элементов сновидения. Правда, это происходит не так
часто, как они утверждают; в очень многих случаях при настойчивости мысль все-
таки можно заставить появиться. Но бывают, однако, случаи, в которых ассоциация
не получается или, если ее вынудить, она не дает того, что мы от нее ожидаем.
Если
    [168]
    это происходит во время психоаналитического лечения, то приобретает особое
значение, о чем мы не будем здесь говорить. Но это случается и при толковании
сновидений у нормальных людей или при толковании своих собственных сновидении.
Когда видишь, что никакая настойчивость не помогает, то в конце концов
убеждаешься, что нежелательная случайность регулярно повторяется при
определенных элементах сновидения, и тогда начинаешь видеть новую закономерность
там, где сначала предполагал только несостоятельность техники.
    В таких случаях возникает соблазн самому истолковать эти "немые" элементы
сновидения, предпринимаешь их перевод (Ubersetzung) собственными средствами.
Само собой получается, что, если довериться такому замещению, каждый раз
находишь для сновидения вполне удовлетворяющий смысл; а до тех пор, пока не
решишься на этот прием, сновидение остается бессмысленным и его связность
нарушается. Повторение многих чрезвычайно похожих случаев придает нашей вначале
робкой попытке необходимую уверенность.
    Я излагаю все несколько схематично, но это вполне допустимо в
дидактических целях, и мое изложение не фальсификация, а некоторое упрощение.
    Таким образом для целого ряда элементов сновидений получаешь одни и те же
переводы, подобно тем, какие можно найти в наших популярных сонниках для
всевозможных приснившихся вещей. Однако не забывайте, что при нашей
ассоциативной технике постоянные замещения элементов сновидения никогда не
встречались.
Семинарская и святоотеческая библиотеки

Предыдущая || Вернуться на главную || Следующая