front3.jpg (8125 bytes)


Лев Топоров

ПРЕДЛОЖЕНИЕ         
(Сцены из русской жизни 1881-1883 годов)

1

Долгорукий. 15 декабря 1881 

Он, если позволяло время, предпочитал сам просматривать бумаги, поступающие на его имя. Было не по себе, когда он представлял, как его канцеляристы читают письма и документы, касающиеся только его. Но при нехватке времени или появлении усталости он отдавал их на откуп чиновникам, которые разбивали поток бумаг по принадлежности на ручьи, обтекавшие его кабинет, и только один из них с пометами "В собственные руки" струился на его стол.

Вот и сейчас, соскучившись по своей привычке, он велел принести поступившую за день почту. Оглядев упавшую набок стопку пакетов, он сразу обнаружил конверт, который своей чистотой, изяществом, незамятостью говорил о важности и срочности его содержимого. В таком состоянии пакет мог быть доставлен только нарочным. Он потянул конверт за край, при этом с него на пол соскользнул другой, положил его перед собой и убедился, что этот конверт надо вскрывать в первую очередь – он поступил от министра внутренних дел. Деревянным, остро заточенным ножичком он прорезал его, вытащил сложенный лист и развернул.

"Милостивый государь

Князь Владимир Андреевич!

В ожидании имеющих быть в мае будущего года коронационных торжеств в московском Кремле прошу принять меры, предупреждающие …"

Опять о коронации. Царь уже десятый месяц без короны. Первое марта всех напугало – от околоточного до… министра. Не смеем коронацию провести, за каждым углом покусители мерещатся. Хотя, если память ему не изменяет, то Александр II короновался спустя полтора года после восшествия на престол. Но тогда шла Крымская война, было не до торжеств. Впрочем, и сейчас идет война, – как иначе назовешь это противоборство со взрывами, стрельбой и виселицами. Ну что ж, надо дать поручения губернатору и обер-полицеймейстеру по подготовке к коронации.

Вскрыл следующий конверт:

"Ваше высокопревосходительство!

Департаментом государственной полиции в полученном мной отношении запрошены сведения по поводу пропечатанной в газете "Московский листок" корреспонденции из г. Коломны о том, что на вагонно-паровозном заводе Струве тысяча человек рабочих будут уволены от дела вследствие прекращения правительством выдачи денег г. Струве вперед под работы.

Вследствие сего мной по собрании надлежащих сведений вместе с сим сообщено  в   Департамент,  что  на   Коломенском   машиностроительном   заводе г. Струве по случаю неимения заказов в настоящее время уже приступлено к сокращению числа рабочих; для продления же занятий остающихся на заводе рабочих работы распределены так, что каждый из них занят на заводе в течение недели только 3 дня.

Такое распределение работ, как сообщает коломенский уездный исправник, вероятно, продлится не далее мая месяца, когда, если не будет заказов, завод придется закрыть совсем.

Сокращение работ в настоящее время и возможность совершенного их прекращения возбуждает в рабочих опасение за будущее.

Всех мастеровых и рабочих на заводе, кроме служащих, находится до 3000 человек и за исключением из этого числа 1000 человек чернорабочих, могущих в летнее время найти занятия на полевых работах, остальные же останутся с семействами без всяких средств к существованию и, чтобы приискать себе работу, обратятся, конечно, в Москву, где наплыв их во время предстоящей выставки может произвести немало затруднений для полиции.

Коломенский городской голова сообщил мне, что распорядитель заказа генерал-майор Струве известил на днях правление о передаче заказа 40 локомотивов для правительственной криворожской дороги, по ходатайству петербургской полиции Невскому петербургскому заводу в видах его поддержания, вследствие чего Коломенский завод остается без работы.

Опасаясь за последствия прекращения крупного производства, дающего средства к существованию трем тысячам рабочего народа с семействами, считаю долгом чести довести о сем до сведения вашего сиятельства.

 

Губернатор Перфильев ".

Что вскоре произойдет в Коломне он знал наверное. Рабочие начнут стачку, предъявят свои требования. Придется туда послать войска, усмирить рабочих, выявить зачинщиков и выслать их из губернии. И обо всем этом слать донесения в министерство внутренних дел, которое и возбуждает своим решением недовольство рабочих. У петербургского генерал-губернатора будет тишь да гладь, а ему унимать бурю. Ну, нет! Пусть министр заранее знает, к чему может привести необдуманное решение и примет меры. И на документе он пометил: "М.В.Д.". Донесение Перфильева напомнило ему о том, что промышленная выставка приурочена к проведению коронации. А хорошо ли это? Попробуй-ка обеспечь порядок в городе и безопасность государя императора, если в Москву съедется пол-России. Пожалуй, всё же надо направить императору представление с предложением перенести коронацию на несколько месяцев с доказательствами причин этого, а самим более тщательно к ней подготовиться. Да и бомбистов, дай Бог, к тому времени повыловят.

Он встал, заложил руки за спину, прошелся от стола до двери и обратно. Около упавшего конверта остановился, поднял его и со вздохом опустился в кресло. Новый документ удивил своей неожиданностью.

"Ваше высокопревосходительство!

Обращается к Вам Наталья Осиповна Демидова.

В настоящее время мой жених, Владимир Иванович Бочков, бывший студент киевского университета, находится в Бутырской тюрьме в ожидании отправки  на поселение в Восточную Сибирь, к коему он приговорен Высочайшим повелением за участие в противоправительственной деятельности.

Желая разделить его судьбу, я решила обвенчаться с ним и следовать в Сибирь.

Но, так как кроме разрешения на бракосочетание от тюремного ведомства, необходимо и Ваше согласие, то и обращаюсь к Вашему высокопревосходи-тельству с нижайшей просьбой позволить нам обвенчаться.

С надеждой о Вашем ко мне снисхождении…"

На дворе декабрь – вот и явилась декабристка. Всё же удивительно – что, в конце концов, толкает их на такую жизнь? Только ли желание облегчить участь простого народа? Так и занимайтесь именно этим, господа, а не бунтами и убийствами. Или хотят стать робеспьерами, чтобы, имея власть, упиваться ею?

Это прошение, конечно, было ему вручено вчера во время приема посетителей. Вспомнил просительницу. Это была девушка с необычайно красивыми глазами. Про такие глаза говорят, что они излучают свет. Он тогда смотрел на нее и пытался найти, в чем же секрет этих глаз. Видимо, в цвете. Он никак не мог определить их цвет: то они казались светло-серыми, то светло-синими. Может быть, в этой их игре и была разгадка. Погрузившись в эти глаза, тогда он не вник в объяснение ее просьбы.

Размышления резко прервались, когда до него дошел смысл того, что было изложено на очередном листе бумаги, который он держал перед собой и до этого момента машинально пробегал глазами.

Он предполагал, что нечто подобное может с ним произойти. Но сейчас это – явь. От страха сердце сжалось и в нем поселилось так нелюбимое им беспокойство.

 

2

Бочков. 18 декабря 1881

 

День, начиная с утра и до вечерней поверки, он обычно проводил вне своей камеры, стараясь занять себя хоть чем-нибудь. В это время двери трех камер Часовой башни Бутырской тюрьмы, в которой содержались до отправки по этапу назначенные к ссылке на поселение, были открыты. Сейчас он вместе с Сергеем Ивановым ходил круг за кругом вдоль внутренней стены башни. Здесь было потеплей, чем в камерах. Свет и тень перемежались на их лицах от двух фонарей, висевших напротив друг друга.

- Ты, Володька, все еще одержим побегом?

- Что значит одержим? Не одержим, а точно убегу. Здесь мы до весны просидим, так что времени для подготовки достаточно. Надо только все как следует продумать, чтобы не получилось осечки.

- А зачем думать? До нас уже все продумано.  Здесь мне рассказывали про знаменитого дезертира Ланцова. Он из Бутырок не раз бегал. Вот могу тебе предложить один из его способов. Однажды Ланцов на полу камеры нарисовал мелом лодку, сел в нее и уплыл из острога.

- Смеешься?

- Ах, этот способ тебе не подходит. Тогда вот тебе другой. Мне его представили в виде песни. Слушай:

Звенит звонок на счет сбираться,

Ланцов задумал убежать,

Не стал зари он дожидаться,

Проворно печку стал ломать.

В трубу он тесную пробрался

И на церковный на чердак.                                                                            Дальше я не помню.

- Что ж, Сергей, этот способ мне уже подходит.

- Но, Володька, ты же собрался жениться  на Наталье Осиповне и ехать вместе с ней в Сибирь. И от молодой жены ты собираешься сразу же убежать?

- Сергей, ну подумай сам, каким образом я еще смогу пробраться на чердак тюремной церкви как не во время венчания?

- Ха-ха, действительно. Теперь я уверен, что Сибирь тебя не дождется. Кстати, есть ли ответ от генерал-губернатора на прошение Натальи Осиповны?

- Есть, но странный. В канцелярии ей сказали, что Долгорукий лично объявит ей свое решение. Наташе назначен день приема.

- Ого! Отчего такая честь? Не появился ли у тебя соперник? Наталья Осиповна настолько обаятельна, что могла и покорить сердце старого ловеласа.

-  После посещения губернатора она придет на свидание, и мы все узнаем. Однако время нам идти в свои клетушки – скоро перекличка.

 

 

 

3

Долгорукий. 18 декабря 1881

 

 

Адъютант распахнул дверь:

- Пожалуйте, сударыня.

Наташа вошла в кабинет. Увидев ее, он привстал из-за стола, указал жестом на стул. Мелькнула мысль: "А может быть, это она? Сейчас вытащит револьвер и конец. Пример для подражания есть – Засулич." Он вгляделся в ее лицо, освежая в памяти впечатление от первой встречи. Хороша, однако. Глаза по-прежнему светятся.

- Позвольте, прежде всего, спросить вас, Наталья Осиповна, вот о чем. Раз вы желаете следовать за своим будущим мужем в Сибирь, то, по-видимому, разделяете и его политические убеждения. Смею предположить, что и вы сами участвовали в деятельности г-мм…, подрывающей устои существующего госу-дарственного устройства.

Кажется, сказал лишнее, – сжала губы, и на их краях появились уголки през-рительных морщин.

- Не хотите ли вы, ваше высокопревосходительство, этим сказать, что вместо добровольного следования в Сибирь, я могу быть препровождена туда принудительно? Ну что ж, это освободит вас от обузы принять положительное решение по моему прошению.

Как повернула! Палец ей в рот лучше не класть.

- Я так сказал совершенно с другою целью. Если, как я предполагаю, вам приходилось вращаться в революционной среде, то хотел бы обсудить с вами...

- Я догадываюсь. Вы можете пойти мне навстречу в моем деле, если я, в свою очередь, дам некоторые сведения о моих друзьях.

- Наталья Осиповна, не дослушав до конца, вы заставляете меня оправдываться перед вами. Я не следователь, и ни о какой сделке здесь речь не идет. Ведь давая согласие на ваш отъезд в далекую Сибирь, я делаю вам не Бог весть какую услугу. Я хочу выяснить для себя некоторые обстоятельства.

Он замолчал, обдумывая как лучше продолжить разговор.

- Покушение на государя императора Александра Николаевича, бывшее первого марта и закончившееся его смертью, не оказало никаких преимуществ господам революционерам. Общество не поддерживает их устремления. Однако, думая, что пролитие крови подвигнет Россию к райской жизни, они продолжают реализовывать свои теории.

- Ваше высокопревосходительство, не мне решать судьбы России. Я пришла к вам с личной просьбой, считая, что удовлетворение ее не затруднит вас.

- Вот-вот – личная просьба! С одной стороны личная просьба, а с другой? Извольте ознакомиться с этим письмом!

Он взял со стола сложенный лист бумаги, развернул его, встал и вышел из-за стола. Подойдя к Наташе, протянул ей лист. Пока она читала, он прохаживался вдоль кабинета, наблюдая за выражением ее лица.

По мере чтения первоначальное недоумение сменилось у нее на удивление, затем на тревогу и снова на лице появилось недоумение. При каждой смене выражения лица она бросала взгляд на него. Кончив читать, опустила руки на колени, держа письмо перед собой. Наступила долгая пауза. Он продолжал ходить, припоминая суть письма:

" Ваше сиятельство!

Нашему терпению приходит конец. Мы, социалисты-революционеры, делаем Вам предупреждение в том, что, используя свой высокий пост генерал-губернатора, Вы измываетесь над народом, гноите в тюрьмах наших товарищей.

Даем Вам срок до Рождества Христова, чтобы Вы ушли в отставку. В противном случае над Вами будет произнесен приговор – смертная казнь.

Исполнительный Комитет Партии Народной Воли".

- Почему вы мне показали это? – прервала она наступившую паузу.

Он подошел к ней, взял из ее рук письмо.

- С объяснения этого я и хотел начать наш разговор. Раз уж случай свел меня с вами, то я хотел бы с вашей помощью проверить свои впечатления от этого послания.

- Извините меня, ваше сиятельство, за проявленную резкость. Я вас слушаю.

- Скажите, Наталья Осиповна, вы и ваши друзья стали бы делать мне подобное предупреждение?

- Ваше сиятельство, я могу сказать только за себя. Разумеется, прежде чем обратиться к вам с прошением, я постаралась узнать о вас как можно больше. И у меня составилось о вас впечатление как о человеке порядочном. Вы много своих средств отдаете на благотворительность, на церковные нужды, в московских тюрьмах из мести не измываются над заключенными. В Москве вас уважают. К тому же на днях стало известно, что пятнадцатилетнюю каторгу, к которой военный суд приговорил Майнова и Кирхнера, вы заменили ссылкой на восемь лет в Иркутскую губернию. Вряд ли такое могло бы произойти в каком-либо другом генерал-губернаторстве.

- Благодарю за такое суждение, Наталья Осиповна. Но в глазах нашей общественности, а еще более того – государя императора, наместником коего я являюсь, похвала революционеров не делает мне чести.

Опять у рта появились уголки морщинок.

- Понимаю ваше недовольство. Скажу так: похвала революционеров и лиц, знакомых с ними, к которым вы все-таки принадлежите, раз находитесь у меня по вашему делу.

Улыбнулась недоверчиво:

- Вы удостаивались похвалы революционеров?

- Представьте себе. Не далее как два года назад после известного покушения на покойного государя императора, происшедшего 19 ноября путем взрыва мины возле Курского вокзала, господа революционеры в своей газете "Народная Воля" назвали меня своим пособником. Там было напечатано, что князь Долгорукий уговорил императора ехать в Петербург не через Варшаву, а через Москву, где и было подготовлено покушение, и что, таким образом, он явился пособником революционеров.

- По всему видно, что император не читает революционную литературу, а то бы вы уже два года провели на каторге.

- Однако вы – язва. – И, вторя ее тону, с улыбкой: - Итак, мы выяснили, что у вас намерения лишить меня жизни не возникало. Более того, если исключить кровожадность, которая присуща людям все-таки больным, и у революционеров нет особых причин мне угрожать.

- Как я поняла, вы читаете революционные издания.

- Даже обязан по долгу службы.

- Поэтому не можете не обратить внимания на невежественное изложение письма, чего я не встречала…чего почти не встречается в подобных изданиях. Кроме того, письмо написано рукою, хотя генерал-губернатору при наличии у революционной партии типографии его отпечатали бы. Обращает на себя внима-ние наклон почерка влево - так делают, чтобы скрыть свой почерк.

- Вы очень наблюдательны, Наталья Осиповна. Вот ответ на ваш вопрос: я ждал подтверждения своим мыслям от человека, близко стоящего к револю-ционным кругам. Этим человеком по воле случая оказались вы. Мои подозрения по поводу подлинности этих угроз укрепились. И если бы я, повинуясь первому порыву, отдал письмо для расследования в полицию, то следствие, я думаю, пошло бы по ложному пути.

- Ваш недоброжелатель – изобретательный человек, но в то же время неда-лекий.

- По этой же причине, я полагаю, обнаружить автора письма будет не-сложно.

Он обошел стол, сел на свое место.

- А теперь о вашем деле. Я на прошении пишу о своем согласии. Канцелярия направит соответствующее отношение в тюремное управление, и вы сможете обвенчаться со своим женихом.

- Благодарю вас, ваше сиятельство.

- Сейчас благодарите, а потом, быть может, пожалеете.

- Нет, не пожалею. Я очень люблю своего жениха и хочу скорее стать с ним под венец. Правда, есть еще одно маленькое препятствие нашему соединению. Дело в том, что я еврейка и исповедовала иудейскую веру. Теперь мне надо окреститься, чтобы обвенчаться со своим избранником. 

Он, помолчав, спросил:

- А кто же будет вашими крестными родителями?

- Пока не знаю. Я в Москве впервые и знакомых имею здесь очень мало.

- Обычно, Наталья Осиповна, меня часто просят быть крестным отцом, зная мою слабость к церковным обрядам и почитая за честь иметь меня в таком родстве. Но, чувствуя к вам симпатию, смею сам предложить себя в крестные отцы.

Брови ее удивленно изогнулись дугой.

- Это так неожиданно… Право я в растерянности от такого предложения. Спасибо, ваше сиятельство. Но…, как и вы, должна предостеречь о том, чтобы позже не пришлось об этом пожалеть.

- Мне, уже старику, о многом приходиться теперь сожалеть, так что я к этому привык. Позвольте уж подыскать вам и крестную мать с тем, чтобы она соответствовала крестному отцу. Согласны?

- Разумеется, ваше сиятельство.

- В таком случае, известите меня через канцелярию о времени и месте крещения.

- Я очень вам признательна за доброе ко мне отношение. До свидания, ваше сиятельство.

- До свидания, Наталья Осиповна.

Она встала, сделала поклон с приседанием и вышла из кабинета.

Гора с плеч. Тяжесть с сердца спала. Но как обнаружить этого, как она его назвала, недоброжелателя? Надо подумать. Однако не сперло ли у него в зобу от радости дыханье, что тут же предложил себя в крестные отцы?

 

 

4

Долгорукий. 18 декабря 1881

 

 

Итак, кто же мог направить ему это предупреждение?

Он повертел в руках письмо и конверт, изучая их. Не обнаружил ничего, что бы подтолкнуло к ответу на этот вопрос. Прочитал еще раз письмо, надпись на конверте. Письмо пришло не по почте, – почтовый штемпель отсутствовал. Значит, скорей всего, отправитель подложил его здесь, в канцелярии. Кто из его окружения может так ненавидеть его? Кому он перешел дорогу? Может быть, этот человек получил серьезное взыскание или был уволен с должности?

В последнее время, кажется, таковых не было. Но так жить, гадая, кто же его враг, подозревая всех, невозможно. А что, если действительно уйти в отставку. Ему уже семьдесят один год, из них на этом посту – двадцать шесть. На престол вступил новый император, назначено новое правительство. Меняется внутренняя политика, а он сам-то не изменился.

И вдруг, в который раз пробегая глазами строчки письма, он почувствовал, что его взгляд обо что-то спотыкается. Он стал медленно просматривать строки, не вникая в их смысл, стараясь найти то, что его насторожило. Вот! Одна из букв у имела хвостик не выпуклой формы, как обычно ее пишут, а вогнутой. Он очень хорошо знал этот  хвостик, не раз любовался его изяществом. Тот человек использовал такое начертание и в других буквах, имеющих такой хвостик – д и з. Сейчас он изменил свой почерк, но укоренившаяся привычка его подвела. Что же  заставило его пойти на такую подлость, зачем ему это? Но если он совершил одну ошибку, то возможна и другая.

Он поднял колокольчик и позвонил.

Вошел адъютант и встал у двери навытяжку:

- Слушаю, ваше сиятельство.

Адъютант служил у него недавно, месяца два. Проявлял четкость и предупредительность. Когда его рекомендовали, то подчеркивали, что он сын обедневшего после крестьянской реформы генерала в отставке, но из старинного дворянского рода и понятие чести ему не чуждо.

- Голубчик, пригласи ко мне Павла Петровича Мостовского.

- Сию минуту, ваше сиятельство.

- Подожди. Мне потребуется твоя помощь, но… как бы это сказать, деликатного свойства. Поэтому я скорее прошу, чем приказываю.

- Я готов оказать вам любую услугу, ваше сиятельство.

- Прекрасно. Дело в том, что мне надо убедиться в недостойном поведении одного человека. Мне нельзя ошибиться, я должен быть уверен. Сделать же нужно следующее. Когда Павел Петрович войдет ко мне, ты отправишься в его кабинет. Постарайся, чтобы тебя никто не видел. Осмотри его бумаги, в том числе и выброшенные. Искать надо тексты с определенным почерком. Я понимаю твое недоумение. Понимаю нежелание это проделать, но, поверь мне, речь идет не просто о поиске уличающих документов, а о поиске справедливости.

- Ваше сиятельство, я сделаю то, что вы просите. Но прошу после этого предоставить мне право выразить свое мнение и принять решение, если я сочту, что оно необходимо.

- Обещаю тебе это. Вот записка с образчиком почерка, который меня интересует. Времени у тебя будет полчаса. Если обнаружишь бумагу с таким почерком, то вложи ее в конверт и вручи его мне при Павле Петровиче как нечто срочное. Если ничего не найдешь, то вручи пустой конверт.

Он перегнул лист пополам и показал адъютанту только начало письма. Тот медленно прочитал, изучая почерк, изумленно взглянул на него, кивнул головой и вышел.

Он подошел к окну. Сквозь кусочек не замерзшего стекла виден был костер на площади, у которого грелся городовой и останавливались погреться прохожие. Мороз стоял сильный, во избежание обморожений без костров было не обойтись. Надо бы напомнить Огареву, чтобы полиция присматривала за безопасным разведением костров, а то, не ровен час, возникнет пожар. Хотя напоминать обер-полицеймейстеру об этом будет напрасно: обидится, наверняка принял меры. Он улыбнулся, вспомнив, как Огарев стал наводить порядки в полиции, только что приступив к своим обязанностям. Для того чтобы квартальные надзиратели контролировали, как несут службу бывшие в то время в Москве будочники, Огарев приказал завести в каждой будке журнал, в котором квартальные должны были расписываться при ежедневном ночном обходе будок. Но это кончилось тем, что будочники стали носить журналы квартальным на подпись. Тогда Огарев распорядился прикрепить журналы к столам, находившимся в будках. После этого в Москве можно было наблюдать такую картину: по улице идет будочник, направляющийся к квартальному, а на голове у него стол вместе с журналом.

- Звали, ваше сиятельство? – услышал он за спиной голос Павла Пет-ровича.

- Да, Павел Петрович… Я вот о чем хотел с вами посоветоваться.

Посмотрел на часы, стоявшие в простенке между окнами, запомнил время.

- Да, кстати, Павел Петрович, как здоровье вашей супруги? Давеча в разговоре вы упомянули, что она хворает.

- Благодарю за внимание, ваше сиятельство. Жена моя выздоровела. Слаба еще, но простудная лихорадка прошла.

- Вот и прекрасно. Передайте ей мои поздравления с Рождеством Христовым.

- Всенепременно. Представляю, как ей будет приятно.

Как медленно идет время. Течением времени никогда доволен не будешь. Оно капризно: хочешь, чтобы оно шло быстро, так нет же – замедляется; захочешь, чтобы текло узкой струйкой – начинает бить фонтаном. Но надо разговор продолжать.

- Мне губернатор Перфильев прислал отношение, в котором предупреждает о могущих быть волнениях рабочих на Коломенском заводе в связи с возможностью их увольнения из-за сокращения заказов по железнодорожному ведомству. А заказы эти по представлению от министерства внутренних дел переданы на Невский завод в Петербурге, исходя из того вида, что там рабочих нечем занять. Я направлю это отношение вам, Павел Петрович. Вы уж, голубчик, постарайтесь, отпишите министру графу Игнатьеву, что, мол, негоже нам латать тришкин кафтан, надо искать решение положительное и для Москвы и для Петербурга. Конечно, я надеюсь, вы изложите все это в деликатной форме.

- Я понимаю, ваше сиятельство. Приложу к этому все свое старание. В крайнем случае, вы меня поправите.

- Разумеется. Вот и порешили.

Пауза до неловкости затянулась.

- Что-нибудь еще вас тревожит, ваше сиятельство?

- Да. Ведь когда-никогда должна свершиться коронация…

Наконец-то дверь отворилась, и вошел адъютант.

- Извините, ваше высокопревосходительство, что прерываю вас. Срочное донесение от обер-полицеймейстера. Просили сразу же вручить вам.

- Хорошо, давайте. Спасибо, можете идти.

Адъютант вышел.

На конверте были выведены его чин и имя. Предусмотрительно. Он надорвал край пакета, вытащил лист бумаги и с полминуты его изучал.

-         Как я и предполагал… Огарев почти все свои решения считает срочными

и спешит о них донести.

- Что-нибудь важное, ваше сиятельство?

- Нет-нет. Итак, продолжим…Так вот, предстоящая коронация обязывает меня принять надлежащие меры, которые исключили бы не только возможность каких-либо действий со стороны террористов, но даже слухи на этот счет. Вообразите, милейший Павел Петрович, мне докладывают, что в Москве ходят разговоры о том, будто бы известный Кобозев, заложивший мину под Малой Садовой в Петербурге на пути частого следования покойного императора, взял подряд на организацию электрического освещения коронационных торжеств и с помощью электричества намерен взрывать бомбы. И это мы виноваты, что в Москве стал возможен такой слух. Поэтому я хочу усилить охранительную деятельность, а также ответственность лиц за нее отвечающих. По линии жандармерии и полиции само собой будут приняты меры. Но кто-то должен осуществлять общее руководство намечаемыми действиями. Вы скажете, что это обязанность генерал-губернатора, то есть меня. Безусловно. Но один человек не в состоянии все охватить. В конце концов, его могут просто убить.

- Что вы такое говорите, ваше сиятельство!

- Да-да, я должен предусмотреть все. Повторения первого марта нам Россия не простит. А насколько все серьезно вы можете убедиться из этого письма.

Он достал из ящика стола конверт, из которого вытащил письмо, протянул его Павлу Петровичу и с этого момента не спускал с него глаз. Было видно, что тот не ожидал увидеть этого письма. Расширившиеся зрачки выдали его волнение, взгляд был направлен в одну точку, а не ходил по строчкам. Стало быть, письмо ему знакомо, и он лихорадочно соображает как ему сейчас себя вести. Вот и испарина на лбу выступила, хотя в кабинете было прохладно.

- Ваше сиятельство! Это неслыханно! У меня нет слов…

Ну что ж, это еще не все.

- Так вот. Я хочу назначить себе помощника, который ведал бы всеми делами по охране Москвы от революционеров, передать ему по этой части некоторые свои права. И для этой цели я наметил вас, Павел Петрович. Разумеется, так как новые обязанности будут связаны с большой ответственностью, в том числе, и лично перед государем императором, а также и с риском для жизни, то и жалованье будет этому соответствовать. Итак, Павел Петрович, если вы согласны, то я готов поздравить с вступлением вашим на новую ступень служения отечеству.

- Ваше сиятельство, это так неожиданно. Да разве же я справлюсь с таким поручением? Вы имеете огромные заслуги перед государем императором и опыт… А я всего-навсего чиновник…

- Не скромничайте. Ведь у вас всегда был свой взгляд на ведение борьбы с террористами, отличный от моего. Может быть, я стал стар, многого не понимаю, а вам, молодому, и карты в руки.

- Это меня и удивляет. Зная мое несогласие с вашими методами управления, вы все-таки выбрали меня.

- Времена изменились. Был Александр II с лорис-меликовской "диктатурой сердца", а теперь император Александр III с "диктатурой кнута без пряника" Победоносцева, к которому, я знаю, вы питаете симпатии.

- Да, у меня есть свой взгляд на ведение внутренней политики. Если мы будем проявлять слабость, то революционеры развалят Россию. Скажу вам откровенно, ваше сиятельство. С момента, когда вы шесть лет назад отправились в Серпухов во время стачки на фабрике Коншина и стали сами улаживать конфликт между хозяином и рабочими, до сего дня, когда вы недавно осужденным революционерам пятнадцать лет каторги заменяете ссылкой на поселение, я молю Бога вразумить вас. Нельзя потакать бунтовщикам! Это может кончиться революцией, резней, как было уже во Франции.

- Мне, Павел Петрович, в молодости пришлось побывать на Кавказской войне и на усмирении Польши. Там я убедился, что насилие порождает новое насилие, и конца этому не будет, если люди не будут стремиться понять друг друга и делать шаги навстречу. Да, рабочих-смутьянов и террористов надо наказывать, но, наказывая заблудших и просто сочувствующих, мы толкаем их в объятья, как вы говорите, бунтовщиков. Вести правильно внутреннюю политику – это большое искусство, идти здесь напролом – значит погибнуть. От высокого ли ума наши патриоты, поощряемые Победоносцевым, создали тайную Священную дружину для противодействия революционерам? Перенимают у террористов их приемы борьбы, даже помышляют об организации охоты на них и убийствах! Вы боитесь резни, а она уже начинается.

Господи! Как же это ему сразу в голову не пришло. Ведь Мостовский наверное состоит в этой дружине. И не по наущению ли ее он действует? Конечно! Только, имея за своей спиной такую опору как Священная дружина, появление которой одобрил сам император, он мог отважиться идти против него.

- Ваше сиятельство, я …

- Вот что, милостивый государь, кончим эту игру в рассуждения о судьбах отечества. Мне доподлинно известно, что угрозу мне, которую держите сейчас в руках, сочинили и написали вы. Под прикрытием Священной дружины вы и ваши покровители устраиваете темные делишки, ставя себя над государем императором, указом коего я посажен на Москву. Я понимаю вас: близость к дворцовым и правительственным кругам вскружила голову и вы пошли на это преступление. Мое решение будет такое, и то только из уважения к вашему ни в чем не повинному семейству: чтобы через неделю в московском генерал-губернаторстве вас уже не было. А ваше послание ко мне оставьте. Если понадобиться, с его помощью я смогу, смотря по обстоятельствам,  определить вас либо в террористы, либо в священнодружинники. Прощайте!

- Ваше сиятельство, я так поступил, потому что…

- Не желаю выслушивать ваши объяснения. Напоследок расскажу одну историю, похожую на вашу. Хотелось, чтобы она вас чему-нибудь научила. Генерал Слезкин мне ее поведал. Один из ваших дружинников жил по соседству с семейством студента. И вот через стенку ему стал слышаться стук из комнаты студента, да все больше по ночам. Воображение ему подсказало, что так может стучать типографский станок. Этот бдительный сосед доносит в полицию о том, что он обнаружил тайную типографию. Нагрянувшая к студенту полиция типографию не нашла. А расследование показало, что так напугавший дружинника стук исходил от детской коляски, в которой убаюкивали новорожденного. Забавно? Так что не суйте свой нос туда, где по нему могут щелкнуть. Прощайте.

- В таком случае, ваше сиятельство, позвольте и мне рассказать занятную историю. Из Киева в наше жандармское управление поступил запрос от прокурора Стрельникова, в котором он, ввиду новых открывшихся обстоятельств расследуемого им дела, просит незамедлительно отконвоировать известного вам Владимира Бочкова обратно в Киев. Должен вас огорчить тем, что вам, видимо,  не удастся духовно породниться с революционерами. Прощайте, ваше сиятельство.

Ушел. Значит, следил за ним. И донос на него в Петербург, конечно, пошлет. Может быть, действительно, он поддался какому-то порыву с этим крещением? Но каким образом Мостовскому так быстро стало известно о  содержании его разговора с Демидовой? Вот пройдоха! Услышал:

- Ваше сиятельство, не нужно ли чего?

Только сейчас заметил, что у раскрытой двери стоит адъютант.

- Нет, голубчик, уже поздно. Поеду домой. Пусть подают карету. Тебе же спасибо - очень меня выручил. У тебя нет ко мне вопросов?

- Нет. Я все понял. Рад был вам услужить.

- Ну и прекрасно… А ведь в этом году я не посещал тюрем. Вот завтра и поедем в пересыльную тюрьму. Сделай на этот счет распоряжения, голубчик.

 

 

5

Долгорукий. 19 декабря 1881

 

 

С утра камеры не были отперты, как это делалось обычно. Сидельцы с опытом сразу предположили, что сегодня произойдет какое-то важное событие. Большинство склонялось к тому, что их посетит важная персона. Некоторые шутили, что не иначе как будет поздравление с Рождеством.

И действительно, вскоре в камеру, где находился Бочков, вошел смотритель тюрьмы и объявил:

- Его высокопревосходительство московский генерал-губернатор князь Долгорукий.

Следом вошли два жандарма и он.

- Здесь, ваше высокопревосходительство, содержится девять человек, приговоренных к ссылке на поселение, в ожидании первой весенней партии.

Оглядел камеру, заключенных и обезличенно спросил:

- Нет ли каких претензий, жалоб, пожеланий?

Бочков шагнул вперед:

- Есть, ваше высокопревосходительство.

- Как зовут? Вы здесь староста?

- Да. Мне товарищи доверили вести общие наши дела. Зовут Бочков Владимир.

Значит судьба.

- Слушаю вас.

- Мы все, содержащиеся в башне, купили вскладчину большой самовар с тем, чтобы лучше и экономнее питаться. Но на прошлой неделе его у нас отобрали, посчитав, что за самоваром мы устраиваем воспрещаемые сходки. Мы пытались объяснить, что чаепитие не подрывает основы нашего самодержавного государства, но тюремное начальство осталось при своем мнении. Ваше высокопревосходительство, обращаемся к вам с просьбой распорядиться вернуть наш самовар, скрашивавший наше заключение.

Остёр, как и его невеста.

- Еще есть просьбы?

- Нет. Была бы еще одна, но, даже если бы и захотели ее исполнить, она не в вашей власти, ваше высокопревосходительство. Я имею в виду наше освобождение.

Как знать, как знать.

- Насчет самовара я выслушал одну сторону. Господин полковник, после обхода приведите Бочкова в вашу комнату, и мы примем окончательное решение.

 

 

6

Бочков. 19 декабря 1881

 

Он вошел в комнату смотрителя в сопровождении надзирателя. Долгорукий оторвался от бумаг, которые он рассматривал, сидя за столом, и обратился к смотрителю:

- Господин полковник, оставьте нас одних. Я бы хотел побеседовать с Бочковым наедине.

- Ваше высокопревосходительство, по инструкции не положено. Мало ли чего ему на ум взбредет.

- Ничего, голубчик. Беру ответственность за это на себя.

- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

Когда смотритель и надзиратель вышли, Долгорукий спросил:

- Вы в Москве раньше бывали?

- Нет, не приходилось.

- Садитесь. Как вы, верно, знаете, я знаком с вашей невестой.

- Да, Наташа мне рассказывала о том, как вы отечески к ней отнеслись. Ваше высокопревосходительство, уж, коли мы с вами встретились, то откройте мне тайну такого покровительства.

- Разве она вам не рассказала всё подробно?

- Она мне вообще ничего не рассказывала. На свиданиях, сами понимаете, разговоры кроме как о погоде, предстоящих праздниках и тому подобной чепухе не ведутся.

- Однако, как я услышал, вы осведомлены не только о погоде за тюремными стенами.

- Поскольку мы состоим женихом и невестой, то во время свиданий целовались. А во время поцелуя передать записочку через рот не составляет труда. Но в записке многого не сообщишь. Поэтому я и задал этот вопрос, ваше высокопревосходительство. Сообщая об этом способе общения, я надеюсь на вашу скромность.

- Быть мелким доносчиком Бог миловал. Тем более, как я заметил, ваша невеста в ответ на мое к ней такое отношение заботится и о моей репутации. Но подробности вы узнаете из следующих поцелуев, а у меня к вам другой разговор, довольно серьезный и касающийся вашей судьбы.

- Внимательно вас слушаю.

- Я имею свой взгляд на систему наказаний за совершенные преступления. При свершении правосудия нет отношения к наказуемому как к данной личности. Бывает так, что человек осознал свою ошибку, и все окружающие это видят и знают, что он более такого проступка не совершит. Но согласно закону он должен быть осужден. Помилуй его сейчас во время суда и обществу вернется полноценный его член. В противном случае из тюрьмы через несколько лет может выйти ожесточившийся человек, потерявший навык свободной жизни и способный на продолжение преступлений. Конечно, то, что я сказал, не относится к тяжким преступлениям, совершенным обдуманно и намеренно, - здесь наказание должно быть неотвратимо и в полной мере. Вот вы, в наше суровое время приговорены к ссылке на поселение в Сибирь. Даже не заглядывая в ваше дело, я догадаюсь о совершенном вами преступлении. Это или хранение и распространение подпольной газеты, или сокрытие скрывающегося от полиции товарища, или что-нибудь подобное. Не так ли?

- Ваше высокопревосходительство, вы не далеки от истины.

- Живите же вы в Европе – никакого наказания не понесли бы. Там социалистические партии существуют открыто, имеют свою печать, незачем скрываться от полиции.

- Там вынуждены так жить – у них нет Сибири.

- Шутки шутками, но твердолобость нашей внутренней политики мешает движению России вперед. Приверженцы этой политики утверждают, что Россия далеко отстала от Европы, простой народ невежествен и некультурен, если такому народу дать конституцию, то он почувствует слабину власти, захочет жить как господа и займется грабежами. Я глубоко сочувствовал реформам, проведенным покойным государем Александром Николаевичем. Он собирался ввести представительный орган власти от народа. И только несчастный день первого марта, и нетерпение вашей партии помешало России совершенствоваться. В результате у власти теперь другие люди и движение России к прогрессу затормозилось.

- Простите, ваше высокопревосходительство, но хочу вам напомнить, что первыми просветителями народа были именно революционеры, которые десять лет назад пошли в народ поднимать его на борьбу, а, убедившись, что, как вы говорите, он невежествен и некультурен, они и стали его просвещать. Так за это около двух тысяч молодых людей попали в тюрьму, а сто девяносто три из них были судимы. Только поэтому и началась борьба за отстаивание самых необходимых политических прав, уже имеющихся у народов других стран. При нашем самодержавии невозможна простая культурная деятельность, потому что невежественный народ легче держать в подчинении.

- Но даже культурную работу нельзя проводить революционными способами. Это процесс постепенный. Нельзя заставить яблоко созреть в два раза быстрее. Всему свое время. А насчет невежественного народа я с вами не согласен. Все зависит от того, по какой азбуке учить народ.

- Я, ваше высокопревосходительство, теряюсь в догадках: зачем вы затеяли со мной этот разговор?

- Вот как раз мы и подошли к ответу на этот вопрос. Из нашей беседы я вынес заключение, что вы глубоко ошибаетесь в своих воззрениях. И если будете им следовать и далее, то просто погибнете, а общество потеряет умного и деятельного своего члена. Я стараюсь быть последовательным и поскольку начал принимать участие в вашей судьбе, то хочу сделать вам предложение. Оно заключается в следующем: я устрою так, что вы сегодня же выйдете на свободу, но при одном условии. А условие такое: вы оканчиваете свое образование в университете, при этом даете мне слово не иметь никаких дел и встреч со своими товарищами по партии, не читать и не распространять подпольную литературу. По окончании же учебы, через два-три года, вы сами решите, как вам поступать и жить дальше.

Невероятно! Сейчас же выйти на свободу! Быть вместе с Наташей! Или старик шутит? Да нет, не похоже. Но дать такое слово… Какую же цель имеет князь? Что ему ответить? Выйти отсюда и нарушить данное слово? Нет, это мелко. При таком оказанном доверии это невозможно. Согласиться и дать такое слово?

- Я понимаю ваше смятение. Если вы согласитесь на мое предложение, то, разумеется, вам нельзя будет возвращаться в Киев, где вас, конечно, хорошо знают. Но вы можете учиться в Москве или, скажем, в Казани. В конце концов, можно уехать и в заграницу, чтобы не подвергаться соблазнам вернуться на прежний путь или домогательствам ваших товарищей.

А что скажут товарищи? Ведь не все поверят такому стечению обстоятельств его освобождения. Наверняка поползет слух о том, что свобода куплена им за предоставленные жандармам услуги. Как отнесется ко всему этому Наташа? Старик же, видимо, считает, что своим поступком он спасет мою душу от притязаний революционного молоха. Такое вполне может быть: за несколько лет ты остепенишься, женишься, потеряешь все связи с друзьями, и возврат назад будет невозможен. Но жить спокойно из-за постоянного присутствия чувства измены революционному делу он не сможет. Значит – отказ. Жизнь под надзором – это не тюрьма, и свободу он обретет, совершив побег.

- Ваше высокопревосходительство, не скрою, своим предложением вы смутили мою душу. Но я отказываюсь от вашего предложения. Я не смогу жить с таким грузом данного обещания и боюсь его не выполнить.

-  Вы еще не знаете, что уготовила вам судьба. Я не хотел говорить об этом заранее, чтобы новость не повлияла на ваше решение. Дело в том, что из Киева от генерала  Стрельникова пришло предписание вернуть вас в киевскую тюрьму, поскольку по вашему делу обнаружены ранее неизвестные обстоятельства. Вы, я думаю, не подумали, что вас вызывают для того, чтобы уменьшить меру наказания. Прокурор Стрельников благотворительностью не занимается.

Вот еще напасть! Что же там открылось? Скорей всего будет процесс. И  он должен быть рядом с товарищами или, во всяком случае, быть рядом с ними в Киеве, если удаться бежать. Насчет побега на обратном пути надо будет сговориться с Наташей.

- Но я не беру назад свое предложение. Решайте, каков будет ваш выбор.

            - Да, известие для меня неприятное. Догадываюсь, чем может кончиться новое расследование. Но и теперь принять ваши условия, ваше высоко-превосходительство, я не могу. Благодарю вас за участие в моей судьбе, но я уже неисправим.

            - Не скрою, с одной стороны, я разочарован тем, что мои благие намерения отвергнуты, а с другой – я уважаю людей, имеющих твердые убеждения.  Прощайте!

Долгорукий открыл дверь. Когда зашли смотритель и надзиратель, он махнул рукой – уводите.

- Позвольте узнать, когда я буду препровожден в Киев?

Смотритель посмотрел на генерал-губернатора, тот сделал разрешающий жест рукой.

- Вас отправят завтра же.

Значит, с Наташей он не увидится.

- Да! Я не сказал вам еще то, ради чего собственно пригласил сюда. Самовар решено отдать в тюремный лазарет. Там от него будет больше пользы. Я полагаю, особых возражений на это решение с вашей стороны не последует. 

Он, обескураженный свалившимися на него переживаниями, смог только кивнуть головой.

Следующая


Оглавление| | Персоналии | Документы | Петербург"НВ" |
"НВ"в литературе| Библиография|




Сайт управляется системой uCoz