Лаура Перлз

Некоторые аспекты Гештальт-терапии

         Всегда, когда меня просят написать статью или выступить ex cathedra в

качестве «авторитета» в теории и практике гештальт-терапии, я вспоминаю сон,

который видела много лет назад.

         Вечером перед этим я читала стихотворение Кроу Рэнсома «Эквилибристы».

Оно завершается строкой: «Оставьте их лежать опасными и прекрасными».

         В моем сне я шла по пляжу, где и встретила Пола Гудмена и его сына

Мэтью. Они собирали раковины и камешки. Я сказала:

         Не собирайте их; когда они высохнут,

         Раковины сломаются, камешки посереют

         И потускнеют.

         Оставьте их лежать опасными и прекрасными.

         (в оригинале стихотворение рифмованное – Я. К.)

         Это мое существование: я Пол и Мэтью, учитель и ученик, наблюдатель и

классификатор. Я – раковины и камешки, хрупкие и тусклые, выброшенные на берег,

на милость ученых и собирателей. Я пляж, вечнодвижущаяся береговая полоса, где

сухое прошлое периодически оживляется и увеличивается или уменьшается волнами

настоящего. Я также и море, постоянно обновляющаяся, ритмически движущаяся

жизненная сила. И я поэт, знающий то, что ученые забыли.

         Я только что дала вам несколько укороченный пример работы со сном в

гештальт- терапии. То, что я обнаружила, работая с этим сном, и то, что я

пытаюсь сказать вам, особенно в применении к сегодняшнему вопросу, - это то, что

сортировка и суммирование опыта гештальт-терапии в классы, помеченные как

Теория, Техники, Расширения и Ожидания Достижений, совершенно не резонируют с

холистической и организмической философией гештальта.

         Мне больше нравится думать о любой теории, включая Гештальт, как о

рабочей гипотезе, дополнительном конструкте, который мы строим и приспосабливаем

к целям коммуникации, рационализации и оправдания нашего особого личного

подхода. Эти семантические конструкты, если они согласованны и целостны сами по

себе, могут быть, как, например, работа Фрейда, великими произведениями

искусства и как таковые, быть точными выражениями и поддержкой опыта и развития

многих людей в определенной культурной ситуации. Но, как это случается с любым

фиксированным гештальтом, они могут при других обстоятельствах стать

препятствием в развитии человека, отношений, группы или целой культуры.

         Это прямо приводит меня к базовому (для меня) понятию в

гештальт-терапии – континууму осознания, свободно текущему формированию

гештальта, при котором то, что представляет наибольший интерес для личности,

отношений или группы, выходит на передний план, где с этим можно контактировать

и справляться так, что затем оно может уйти на задний план и оставить передний

план для следующего гештальта.

         Контакт возникает в любой актуальной ситуации в настоящем, в

единственный момент, когда возможны переживание и изменение. Когда бы мы ни

думали и ни говорили о прошлом, наши воспоминания, сожаления, возмущение, горе

или ностальгия присутствуют здесь и теперь и относятся к настоящему. Когда бы мы

ни говорили о будущем, мы фантазируем, планируем, надеемся, ожидаем, собираемся,

стремясь к тому, или ужасаясь тем, где мы находимся здесь и теперь, в настоящей

ситуации. Гештальт- терапия – это экзистенциальный, экспериентальный

(«проживательный») и экспериментальный подход, который основывается на том, что

есть, а не на том, что было или будет. Интерпретации не нужны, когда мы работаем

с тем, что доступно пациенту и терапевту в актуальном текущем осознании и с чем

можно экспериментировать посредством этого всегда возрастающего осознания.

         Контакт – это граничный феномен между организмом и окружением. Это

признание другого и взаимодействие с ним. Граница, где встречаемся Я и другой,

есть локус эго-функций идентификации и отчуждения, сфера возбуждения, интереса и

любопытства, страха и враждебности.

         Эластичность границы определяет континуум осознания: если нет

препятствий для сенсорных и моторных функций, происходит непрекращающийся обмен

и рост (Карл Витакер называет это растущим краем) и постепенное расширение общей

почвы для коммуникации.

          Когда границы становятся фиксированными, мы имеем, в лучшем случае,

обсессивную личность, сильный «характер» с фиксированными принципами и

привычками, кто правильно живет согласно закону и порядку, принципам, гордости и

предрассудкам. В худшем случае мы получим кататоника, который может внезапно

вырваться из своего заточения в неконтролируемой и разрушительной ярости.

          Когда границы разрушены или размыты, дверь открыта для интроекции и

проекции. В лучшем случае мы имеем инфантильного потребителя, жадного

интроектора, для которого счастье идентично состоянию полного слияния и который

воспринимает другого как угрожающего и враждебного. В худшем случае мы имеем

эмоционально безразличного дезориентированного шизофреника со странным или

отсутствующим самовыражением, который может дегенерировать в полностью

отчужденную и изолированную не-личность.

          Контакт возможен только в той степени, в которой доступна поддержка

для него. Поддержка – это общий задний план, на фоне которого выделяется

(существует) и формируется значимый гештальт. Это и есть значение: отношение

фигуры к своему фону.

          Поддержка – это все, что облегчает текущую ассимиляцию и интеграцию

опыта для человека, отношений или общества: первичная физиология, прямая поза и

координация, чувствительность и мобильность, язык, привычки и обычаи, социальные

правила и отношения и все, что мы можем приобрести или выучить в течение нашей

жизни; короче, все, что мы обычно принимаем как гарантированное и на что

полагаемся, даже и особенно наши привязанности и сопротивления – фиксированные

идеи, идеалы и поведенческие шаблоны, которые стали второй натурой именно

потому, что могли поддержать во время своего формирования. Когда они переживают

свою полезность, они становятся блоками (препятствиями) для текущего жизненного

процесса. Мы застываем в тупике, на перепутье, в параличе, подобном смерти.

          В гештальт-терапии мы деавтоматизируем эти вторичные автоматизмы,

оставаясь с очевидно неразрешимым конфликтом и исследуя каждую доступную деталь:

мышечные напряжения, возникающую в результате нечувствительность,

рационализации, удерживание статус кво, интроекции, проекции и т.д. Альтернативы

становятся возможными и доступными с повышением осознания и сопровождающими

инсайтами, ресенситизацией и ремобилизацией. Тупик превращается в текущую

проблему, с которой можно справиться и принять за нее ответственность здесь и

теперь.

          Это приводит нас к вопросу о техниках. Как гештальт-терапевт я

предпочитаю говорить о стилях как унифицированных способах выражения и

коммуникации. В гештальт-терапии существует столько же стилей, сколько

терапевтов и пациентов. Терапевт применяет себя в ситуации и к ситуации с тем

жизненным опытом и профессиональными навыками, которые он ассимилировал и

интегрировал как свой фон (задний план), который дает значение текущему

осознанию его и пациента. Он постоянно удивляет не только своих пациентов и

группы, но и себя.

          Терапия сама по себе есть процесс инноваций, в котором пациент и

терапевт постоянно открывают себя и друг друга и постоянно изобретают свои

отношения.

          К сожалению, в результате многочисленных демонстраций и

распространения фильмов о работе Фрица Перлза только тот подход, что он

использовал в последние три или четыре года жизни, стал широко известен как

гештальт-терапия. Его работу со сновидениями имитировали как «настоящую» технику

гештальта многие нетренированные и неопытные групповые лидеры, используя ее

механистически, упрощенно, как трюк. Но, не рассматривая сложности ситуации, не

осознавая ограничения – собственные и пациентов, имитаторы не просто ошибаются,

а ведут себя неаутентично и безответственно.

           Не существует амплификаций в техниках гештальт-терапии.

Гештальт-терапия сама по себе – постоянная амплификация всеми доступными

средствами в любом возможном и желательном направлении.

           Лично я много работаю с телесным осознанием: дыханием, позой,

координацией, непрерывностью и текучестью движения; с жестами, выражением лица,

голосом, языком и использованием его особенным идиосинкразическим способом. Я

буду работать с музыкантом за его инструментом и с писателем – над его

рукописью. Я работаю со сновидениями и фантазиями, чтобы облегчить идентификацию

или реидентификацию с отчужденными или неразвитыми частями личности.

           Я работаю с очевидным, с тем, что непосредственно доступно осознанию

- моему или пациента. Забавно, что мы используем латинское слово «obvious» (ср.

русское «очевидный» - Я. К.), описывая что-то слишком простое, тривиальное,

чтобы об этом беспокоиться; и греческое слово «проблема» – в противоположном

смысле: описывая серьезную трудность, о которой нужно беспокоиться, которую

нужно диагностировать, прорабатывать, решать, преодолевать и т.д. Но

лингвистически оба слова имеют одинаковое значение - а именно: то, что находится

прямо перед вами, у вас на дороге. Терапевтические возможности случайного

переворота в языке слишком очевидны, чтобы о них говорить!

           Я также не хочу говорить о Достижениях. В гештальт-терапии мы

поощряем и облегчаем продолжающийся процесс осознания того, что есть, и мы

прекращаем терапию, когда пациент испытывает ту степень интеграции, которая

облегчает его собственное развитие.

            1972

(L. Perls. (1992). Living at the Boundary. A Gestalt Journal Publication. Pp.

129 – 135.)