Народная Воля № 10,сентябрь 1884

ГОД ПЯТЫЙ                                                              № 10                                     СЕНТЯБРЬ 1884

НАРОДНАЯ ВОЛЯ

СОЦИАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Цена отдельного №:
в Петербурге . . . 25 к.
в провинции . . . 35 »

Постоянная подписка на «Народную Волю» не принимается

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Летом 1882 г. умер на Каре известный революционер рабочий Яков Тихонов.

Осенью 1883 г. в Петропавловской крепости окончила жизнь самоубийством Анастасия Осинская. 

В ноябре того же года в Иркутске расстрелян учитель Константин Неустроев.

В мае 1884 г. застрелился в Тифлисе перед высылкой в Сибирь агроном Иосиф  Елеозов.

Нынешним летом отравился в Берне польский эмигрант социалист Дикштейн.

В начале нынешнего года умер на Каре известный революционер Дмитрий Рогачев.

ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ НАРОДНОЙ ВОЛИ.

Сегодня, в пятницу, агентами Исполн. Ком. казнен инспектор секретной полиции, жандармский подполковник Г. П. Судейкин, при чем убит защищавший его сыщик.

С.-Петербург, 16 декабря 1883 г.

----------------------------

ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ НАРОДНОЙ ВОЛИ1.

Правительство назначает денежные награды в несколько тысяч рублей тем, кто предаст лиц, казнивших начальника тайной полиции, жандармского подполковника Судейкина.

Исполнительный Комитет об'являет, что смерть грозит каждому предателю.

С.-Петербург, 26 февраля 1884г

1 Это заявление И. К, подало в свое время повод к очень неприятному недоразумению: многие полагали, что И.К. брал Дегаева как бы под свою защиту и таким образом об'являл себя как бы солидарным с ним. Для устранения этого недоразумения считаем не бесполезным пояснить теперь, что заявление И. К., появившееся в ответ на нахальное обращение правительства к продажным душам, относилось не к одному Дегаеву, а ко всем лицам, участвовавшим в факте 16 декабря; что же касается самого Дегаева, то И. К. хотел сказать лишь то, что распоряжение судьбою Дегаева принадлежит исключительно ему, и что он не допустит вмешательства в это дело добровольных и наемных пособников правительства.

---------------------------------------------------

ОТ ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ КРАСНОГО КРЕСТА «НАРОДНОЙ ВОЛИ».

Более чем двухлетний опыт показал, что существование «Заграничного Отдела Красного Креста Народной Воли» не представляет никакой практической необходимости, как по неимению в действительности никаких чисто заграничных дел, так и по неудобству для членов этого отдела, рассеянных по различным городам Европы, частых и живых личных сношений, вследствие чего вся деятельность их ограничивалась на практике простой пересылкой в Россию поступавших пожертвований, т.-е. такой ролью, .которая могла бы быть поручена с гораздо большими удобствами простым отдельным агентам. На основании всего этого, Центральное Управление Красного Креста Н. В. постановило: упразднить заграничный отдел и заменить его единичными агентами, находящимися в непосредственных с ним сношениях, предложив эту роль как прежним членам заграничного отдела (в случае их на то согласия), так и другим благонадежным лицам. Обо всем вышеизложенном доводится сим до сведения членов партии Народной Воли и всей сочувствующей ей публики.

----------------------------------------------

ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ НАРОДНОЙ ВОЛИ.

В виду разнообразных и большею частью ложных слухов, распространяющихся о фактах, связанных с казнью Судейкина, Исп. Ком. партии Н. В. считает своею обязанностью перед товарищами и перед публикой, обнародовать .по этому, поводу следующее.— Из наших предыдущих публикаций известно, что И. К. решил до появления коронационного манифеста Александра III не производить никаких наступательных действий, предоставив русскому правительству самому доказать русскому обществу, что оно, правительство, и не обеспокоиваемое ударами революционеров, не способно ни к каким благодетельным мерам для России. Казнь Стрельникова, подготовленная заранее, была лишь частным средством самозащиты.

Но это преднамеренное бездействие, которое, благодаря неслыханной трусливости Александра III, превзошедшей все расчеты и предположения И. К., растянулось на слишком продолжительное время,—начало истолковываться не только врагами, но даже некоторыми членами организации Н. В. как результат ослабления партии вследствие крупных ударов, нанесенных ей перед этим. Это могло в особенности иметь место для кое-кого из тех лиц, которые, занимая лишь второстепенные положения в организации, не дозволявшие им обладать надлежащими сведениями о ее намерениях и силах, и очутившись вслед за тем в заключении или ссылке, отрезавших их от живых сношений с товарищами,—могли лишь крайне недостаточно знать то, что делал или имел в виду сделать в это время Комитет. Такое малодушно-недоверчивое отношение к внутренней силе нашего дела и к наличным силам защищающей его партии, в связи с несчастным личным характером, представляющем уродливую смесь громадной самоуверенности и самонадеянности с позорным страхом за свою личную безопасность и благополучие, повели в одном случае к целому ряду глубоко прискорбных и прямо преступных действий, нанесших партии много непоправимого нравственного и материального вреда и действительно парализовавших на время ее деятельность-. Мы говорим, конечно, о С. П. Дегаеве,—человеке, присоединившемся к партии в момент ее могущества, исполнявшем многие доверенные ему службы и поднявшемся поэтому во время позднейших разгромов довольно высоко в организационной иерархии, хотя его прошедшее, бедное серьезными испытаниями, и не давало всех требуемых в другое время гарантий безусловной состоятельности во всех случаях. Арестованный в Одессе в декабре 1882 года, чувствуя себя скомпрометированным самым серьезным образом, устрашенный открывавшейся перед ним перспективой личной гибели, малодушно смешивая под влиянием тюремных иллюзий и своего слабого характера свою собственную гибель и бессилие с гибелью и бессилием самого дела и партии и суеверно представляя себе схватившую его полицию Судейкина какою-то всемогущей, вездесущей силой он решился на такой план действия, который не только спасал его от каторги, но и открывал перед ним, по его мнению, заманчивую перспективу блестящей политической роли. А именно,  находясь в этом состоянии духовного помрачения нравственного падения и отрезанный от нравственной поддержки более сильных и благородных товарищей, он задумал купить признательность и доверие правительства ценой выдачи ему своих вчерашних друзей и его злейших врагов с тем, чтобы впоследствии, заручившись полным доверием самодержавной власти, нанести ей при случае решительный удар. О этими химерическими, смутным, и глубоко безнравственными идеями в голове, он предложил Судейкину свои услуги, которые и были охотно приняты, перепуганным правительством, немедленно устроившим ему подложный побег, приведший снова в ряды партии этого бессовестного и опасного предателя. Если верить его собственным об'яснениям, то он льстил себя некоторое время надеждами на то, что ему удастся достигнуть своей цели ценою сравнительно незначительных жертв выдавая лишь второстепенные дела и личности и спасая всех важных деятелей и все, важные предприятия и учреждения и даже обеспечивая этим последним более широкое развитие под его самоличной охраной. Но действительность скоро разбила эти фантастические планы и показала всю химеричность этой беспринципной и преступной затеи. Находясь под неустанным давлением ненасытной полиции и под непрестанным опасением потерять ее доверие и возбудить против себя ее подозрения, он был вынужден мало-по-малу выдать ей почти все, что знал, не щадя ни личных друзей, ни доверявших ему знакомых, ни учреждений и предприятий самого серьезного свойства, за исключением лишь того, что оставалось ему неизвестным в силу его иерархического положения. Мало того, под давлением тех же мотивов и для придания себе большей важности и более прочного положения, ему пришлось даже сочинять небывалые предприятия и приписывать многим отдельным личностям, даже и не принадлежавшим совсем к организации, совершенно фантастическое значение. Но все это, конечно, не повело ни к чему и, разрушив множество серьезных предприятий и погубив не мало благородных личностей, нисколько не вывело его самого из позорного положения обыкновенного предателя и сыщика. И вот, подавленный сознанием своего преступного самообольщения, невольно поддаваясь влиянию окружавшей его опять нравственной атмосферы, мучимый угрызениями совести, отчаявшись в возможности для себя не только блестящей, но и какой бы то ни было карьеры, удерживаемый правительством в незавидной роли полицейской ищейки, постоянно опасаясь обнаружения своей позорной тайны и утомленный в конец вечной борьбой с непрестанно возникавшими против него подозрениями, он решился напоследок открыться Исп. Комитету, предоставив этому последнему или подвергнуть его заслуженной казни, или дозволить ему искупить, хотя до некоторой степени, свое преступление какой-нибудь услугой делу партии. Очутись перед лицом этой глубоко печальной и трагической задачи, И. К., как представитель политической партии, не счел себя в праве действовать подобно частному лицу в обыденной жизни и руководствоваться в своем решении только нравственной брезгливостью да требованиями отвлеченной справедливости. Напротив того, он полагал, что прямая обязанность состояла в том, чтобы, обеспечив—путем ли физической смерти, или иными: способами—полное уничтожение личности Дегаева для партии, правительства и общества, достигнуть вместе с тем и некоторых других важных целей. А именно,—он нашел необходимым: 1) спасти прежде всего тех из действительных деятелей, которые, хотя и были указаны полиции, находились еще на свободе; 2) вывести из-под надзора полиции указанные ей учреждения и скрыть их вполне надежным образом; 3) отобрать у Дегаева подробные сведения обо всех наемных агентах и добровольных пособниках политической полиции; 4) и, наконец, казнить самого Судейкина (но непременно руками самого же Дегаева), ибо этот неутомимый деятель политического разврата должен был, по мнению Комитета, погибнуть в той самой яме, которую он рыл другим, оставив собственной гибелью вечно памятный .урок того, как ненадежно все, основанное на предательстве. К тому же только такое взаимоистребление двух достойных друг друга деятелей могло, по его мнению, успокоить, хоть до некоторой степени, возмущенное нравственное чувство зрителей этой трагедии и действительно обеспечить на будущее время полную невозможность нового выступления Дегаева на той или другой стороне русской политической арены. Нет надобности прибавлять, что все выдачи были прекращены безусловно с того самого момента, как Дегаев отдался в распоряжение Исполнительного Комитета.

Что касается того, как были выполнены приказания  Комитета касательно казни Судейкина, то это достаточно известно всем и каждому из разных газет. Вынужденный горькой необходимостью преодолеть свою нравственную брезгливость и законное негодование и воспользоваться услугами Дегаева, И. К. нашел справедливым заменить ему смертную казнь безусловным изгнанием его из партии с запрещением ему, под опасением смерти, вступать когда-либо на почву русской революционной деятельности. И. К. приглашает всех членов партии Н. В. следить за точным выполнением этого приговора, а также за поведением других лиц, запятнавших себя договорами с Судейкиным, Плеве и вообще полицией.

Пусть эти лица знают, что организация предупреждена об их проделках, и помнят, что в настоящее время единственный выход для них составляет добровольное удаление к частной жизни. Несмотря на всю важность занимающих его внимание целей, И. К. найдет время неуклонно преследовать дело очищения русской политической атмосферы, от деморализации, развитой в ней Судейкиным.

Исполн. Ком. 21 декабря 1883 г.

-------------------------------------------------------------

Петербург. 1 января 1884 года.

Ошибки революционера и преступления предателя не могут изменить ход истории, но временно они способны все-таки приносить неисчислимую массу зла. Мы пережили этот страшный опыт и тяжко расплатились за него, вынужденные на целые полтора года волей-неволей перейти от наступления к обороне и напрягать все свои силы уже для сохранения  хотя бы только собственных позиций. Надеемся, что мы имеем право теперь громко сказать, что не теряли за это время ни бодрости, ни веры. Мы понимали, что в конце-концов победа должна быть наша. Ведь не коренная ошибка в общей постановке нашей деятельности, не несоответствие ее с общим ходом дел в России наносили нам удар. Этот удар был нанесен прежде всего изменой и и усилен затем частными ошибками организации—недостатком в некоторых случаях осмотрительности, чрезмерной торопливостью в приеме членов, смешением иногда в одну кучу совершенно разнородных дел и т. д. Но как ни важны все эти частные обстоятельства, невероятным казалось допустить, чтобы вредные последствия их не могли быть исправлены организацией, выросшей в таком тесном соответствии с запросами и условиями современной русской жизни. Мы твердо верили, что тяжелое время пройдет наконец. Иначе думали, повидимому, наши противники. Они громко и радостно праздновали наше предполагаемое поражение. «Народная Воля погибла», «Народная Воля должна погибнуть»,— так кричали на все лады добровольные и наемные прислужники деспотизма. Они торопились хоронить нас и, полные уверенности в том, что вместе с нами сходит в могилу вообще живое революционное движение, начинали действовать с неслыханным нахальством. Судейкин замышлял уже с'езд «революционеров», на котором его шпионы должны были провести новую «программу»; за границей под покровительством полиции и на казенные деньги, затевались якобы революционные журналы Шпионские брошюры кричали, что террор уже сделался невозможным благодаря успехам полицейской организации 1; что общественные силы уже отшатнулись от нас и организуются под другими знаменами2.

1 «Соврем. приемы политической борьбы в России».

2 «Не знаю к кому» Мальшинского.

Прикрываясь всевозможными ярлычками нечистые голоса на все лады старались оторвать русские революционные силы от Народной Воли, усердно выкрикивая каждый день бюллетени ее близкой смерти... А нам приходилось молчать; и что, в самом деле, могли бы сказать мы? Не рассыпаться же в уверениях, что мы еще живы! Напрягая все силы в борьбе, приходилось волей-неволей слушать этот концерт ругани, лжи и восторгов, и мы молча делали свое дело, собирая силы, расстраивая интриги полиции и реакционных авантюристов, да повторяя про себя: «Радуйтесь, господа, радуйтесь! Только кому-то напоследок весело будет».

Но вот теперь декорация внезапно переменяется. Радостные завывания трихинных голосов, удары ослиных копыт и т. д. и т. д.-—все это вдруг проваливается куда-то сквозь землю; выхоленные физиономии хитроумных правителей России вытягиваются. Г. Победоносцев восклицает: «Кто говорит о завтрашнем дне? Разве мы знаем, что завтра не будем там же, где подполковник?» (Судейкин). Самодержец упятеряет свою бесчисленную стражу, заправители и сторонники осужденного на погибель порядка начинают понимать, что беспечальное время восторгов не имело в действительности никакого права на существование; библейское «мани, факел, фарес» снова загорается перед ожиревшими глазами, так долго отдыхавшими на зрелище придворных иллюминаций да на страницах успокоительных судейкинских докладов. Что же случилось однако? Что могло так внезапно превратить шумное ликование в малодушную дрожь? Случилось то, что вечно печальной и мрачной памяти история Дегаева с Судейкиным пришла, к своему окончанию, совершенно неожиданному для правительства. Последнее воображало себя до сих пор господином положения и покоилось в блаженных сновидениях о том, будто вся революционная организация находится в его руках. И вдруг—великий чародей шпионского «умиротворения» внезапно исчезает со всеми своими затеями, не имея времени даже сказать: «Ты победил, галилеянин!» и, м. б., даже сознать, насколько сильнее его оказалось нравственное влияние революционной организации. Тяжелая завеса падает на глаза правительства. Оно ничего не видит, не знает, не понимает. Оно не только теряет человека, «жизнь которого,—по словам Плеве,—наиболее драгоценна для России после жизни государя императора», оно убеждается сверх того, что революционная организация, даже в то время, когда ее значительное расстройство совпадает с появлением в лагере правительства совершенно исключительного таланта Судейкина,—оказывается все-таки непобедимой, потому что обладает бесконечно большей нравственной силой, чем ее противники. Пробуждение, нужно сознаться, довольно неприятное. Признавая, однако, все значение факт 16 декабря, нельзя все-таки не пожать с улыбкой плечами, когда видишь, что это событие является для правительства совершенно каким-то откровением. Давно уже остроумный писатель заметил, что нервы наших правителей способны воспринимать только такие экстраординарные впечатления, кат взрыв динамита или удар кинжала; теперь приходится несколько расширить область восприимчивости этих деревянных нервов и присоединить к доступным для них впечатлениям еще удар полупудового лома. О, господа, с такими тонкими способностями к пониманию политической жизни и общественных явлений вы, действительно, имеете все шансы увидать перед собой уже не кинжал или лом, а эшафот. И где только, подумаешь, память у этих людей! Кажется, сколько раз уже они хоронили революцию и Народ. Волю, сколько раз жестоко разочаровывались в этом и остаются все-таки неисправимы. В 1879 году, в то самое время, когда Исполн. Ком. начинал свой «поход» против Александра II, начальник III Отделения, обрадованный появлением какого-то предателя (чуть ли не Швецова) говорил: «Ну, теперь я могу хоть самому государю доложить, что революционная организация у меня в руках». Это было за несколько недель до 19 ноября. После предательства Гольденберга нас снова поспешили похоронить, хотя очень не надолго, потому что тут как раз случился взрыв в Зимнем дворце. Но деревянные нервы и деревянная способность понимания снова усыпляют лагерь душителей; нас опять хоронят, и только 1-е марта было способно возвратить их от приятных сновидений к печальной действительности. Теперь, в недавнее время нас опять похоронили, с обычными уверениями, что это уже окончательное погребение. Гибель Судейкина заставляет, однако, наших премудрых политиков опять изменить мнение и повергает их снова в отчаяние. Этот ряд фактов может напомнить людям, не соприкасающимся близко партией, насколько можно полагаться на официальные мнения—относительно уничтожения крамолы и т. п. Легкомыслие этих мнений, периодически перебегающих по всем оттенкам от высокомерия до панического страха,—было бы поразительным, если бы не было таким обычным. Частный, иногда случайный факт постоянно определяет в сановных глазах общую оценку состояния России. Удалось заарестовать десяток крупных революционеров, удалось отыскать себе ловкого шпиона,-—подымается ликование: революция уничтожена. Происходит какое-нибудь наглядное проявление жизни и силы революционеров,—немедленно является уныние, и государственные люди восклицают: «Кто может говорить о завтрашнем дне?»

Мы об'ясним вам это, гг. сановники. О завтрашнем дне может говорить тот, кто знает смысл и причины своего существования. Если вы существуете, как ваш император, только «божьей милостью», то, разумеется, ничего не можете знать о завтрашнем дне. Революционное движение и та партия, которая сумеет лучше всего служить ему, находится в несколько ином положении. Такая партия может говорить о завтрашнем дне и может верить в свое торжество. Оно неизбежно, как неизбежно торжество демократической революции. Самодержавие каждым актом царя, губернатора, урядника ежедневно кричит миллионам народа: «Я не возможно!» Оно разрушается со всех концов, а все, что разрушает самодержавие царя, ведет у нас роковым образом к выступлению на политическое поприще народных масс, ведет к самодержавию народа. Народное же самодержавие—это прямой предшественник социализма, потому что только в социализме масса народа находит одновременное осуществление своего экономического интереса и своей свободы. При сохранившемся еще общинном духе народа, при близком торжестве социалистической идеи в Европе— социально-революционное значение народного самодержавия у нас будет еще более резко и решительно, чем было в самой Европе. Таков естественный ход развития современной России, и наша партия, социалистическая по существу, но выдвинувшая практически на первый план именно принцип Народной Воли, идет в сущности только по течению. Не мы его создали, но мы его поняли. То, что делаем мы,—делает вся русская жизнь. Мы идем только в первых рядах общего революционного движения, волны которого подгоняют нас и постоянно вбрасывают в наши ряды все новые и новые силы, и вот почему мы не истребимы. У нас погибают люди, но направление, которое они представляют собой, живет и будет расти до тех пор, пока демократическая революция не превратится наконец из воинствующей в торжествующую.

Без сомнения, нам никто не решится возражать, будто все это только общие рассуждения; мы имеем пять лет практики, подтверждающей их справедливость. Всматриваясь в деятельность партии в 1879—80 годах, мы находим в ее направлении то же самое, что в 1883—84 гг. С одной стороны, непримиримая борьба против самодержавия всеми средствами, начиная с динамита и кончая вольным печатным словом. О другой стороны—посильная организация народных элементов, интеллигентных и рабочих, с целью выработки силы, способной в решительный момент послужить авангардом революции. Между тем личный состав организации за это время несколько раз изменился чуть ли не весь полностью; иной из молодых народовольцев настоящего времени не имеет даже возможности с точностью знать, что именно писали его предшественники в первых номерах «Народной Воли», а действуют совершенно в одном духе с этими предшественниками.

Такова сила правильной общей постановки задач, согласованных с естественным характером русского революционного движения и с теми условиями, которые русская действительность представляет для развития и деятельности революционной организации. Это-то согласование, придающее нашей деятельности особенную, что называется, практичность, дает самой организации стойкость и способность выходить с новыми силами из самых затруднительных положений. История двух последних лет дала яркое доказательство этой стойкости. Действительно, для того, чтобы пережить несколько последовательных разгромов, какие наша организация испытала со времени 1 марта, и, в конце-концов, явиться перед неприятелем в таких же стройных рядах, как прежде, с новыми силами, с полной уверенностью в победе, для этого нужно иметь гораздо более жизненности, чем для частных террористических фактов, даже в роде убийства неуловимого Судейкина.

В настоящее время, оставив за спиной тяжелый период самообороны и стоя на пороге нового смелого наступления, мы должны однако не забывать уроков, данных тяжелым опытом. Перебирая в памяти длинный ряд неудач, начиная с московских погромов в начале 1882 г., петербургских летом 82 г. и кончая одесскими, киевскими и харьковскими 1883 г., мы повсюду находим в них одни и те же причины: предательство, с одной стороны, недостаток конспиративности,—с другой. Печальную картину нравственного падения представляет это предательство, за последнее время несколько раз опозорившее революционную среду. Оно легче всего начинается с тюрьмы. Слабый нравственно человек выхватывается арестом из среды товарищей, дававших ему ту опору, которой самостоятельно он не имеет в душе. И вот в одиночестве, перед искушением дьявола, в лице следователей, перед грозной правительственной карой—недостойный человек начинает проявлять свою настоящую природу. Он начинает спасать себя, «выкручиваться» так или иначе, Слабые остатки совести протестуют, появляется софизм и заглушает их. Отчего не выдать неважного человека? Или наоборот: отчего не свалить всего на важного, который все равно пропадет рано или поздно? Или, наконец, отчего не втереться в доверие полиции, хотя бы посредством выдач, с тем, чтобы потом выдать самое правительство революционерам? Софизм неистощим в соображениях, и вот изменник готов. Начинаются выдачи, лучшие революционные силы выхватываются, наилучше скомбинированные планы величайшей важности погибают... Печальная и страшная картина! Лицом к лицу с нею, мы можем найти некоторое утешение лишь в том, что, приходя в соприкосновение с организацией, предатель невольно подчиняется нравственному ее влиянию и ужасается своего дела. Но почерпая даже из этих печальных случаев новую веру в могущественное значение организации, мы все-таки спрашиваема каким образом такие люди могут даже близко подходить к ней? Каким образом становится возможным возникновение гнусностей, подрывающих ее основу, взаимное доверие товарищей и единомышленников? Нетрудно понять, конечно, что, подрывая в революционной среде взаимное доверие и веру в людей вообще, мы развращаем эту среду и делаем ее именно уже не революционной. Нетрудно понять, что никакие частные выгоды не могут окупать этого страшного зла. Это ясно для человека даже самого глупого. Но тут дело не в рассуждениях. Очевидно, что порядочному человеку не нужно рассуждать для того, чтобы не совершать низости. Людей, способных к этому, не убеждают, а просто не подпускают к своей среде, требующей от людей совершенно иной нравственной закалки. Только строгое наблюдение высокого нравственного ценза дает нам возможность создавать революционную организацию. Это первое, о чем должен помнить каждый революционный кружок, в частности и вся организация вообще. Другое обстоятельство, несколько раз дававшее торжество полиции,—это недостаточная осмотрительность и конспиративность революционеров. Мы в современной России можем действовать только как заговорщики. Это условие, не зависящее от наших желаний или вкусов, условие, созданное самой жизнью, и с ним волей-неволей, нужно сообразоваться, если желательно чего-нибудь действительно достигнуть.

Среди испытаний прошлого организация Народной Воли уцелела только потому, что привычка способность к заговорщической деятельности в среде оказалась достаточной для того, чтобы парализовать и уравновесить случаи неосмотрительности и неосторожности; точно так же, как нравственный уровень революционеров, допускаемых в организацию, был достаточно высок для того, чтобы подавить и уничтожить частные проявления деморализации, о которой мы сейчас упоминали.

Организация удержалась в позициях, оправилась и снова развила свои силы. Но задача наша состоит не в том, чтобы удерживаться на позициях. Пред нами стоят великие цели, для осуществления которых требуются об'единение несравненно большего числа людей и согласование их действий на одном деле. То, что спасло нас в критическую минут должно сделаться святыней революционера и организации, и только тогда мы в состоянии будем встать в уровень со своими задачами.

-------------------

Призывая нашу партию к новому энергичному наступлению, мы считаем нелишним остановиться более обстоятельно на выяснении наших задач народе. Какое место в общей сумме нашей деятельности должна занимать работа в народе? Каков должен быть ее характер? Мы подымаем снова эти вопросы, п. ч. ошибочное распределение и направление сил нигде, быть может, не способно отзываться такими вредными последствиями, как в этой области. Сверх того, наши истинные мнения и действия ни в одном отношении не перетолковывались более неправильно, благодаря тенденциозным искажениям политических противников. Мы хотели бы раз навсегда устранить эти недоразумения, и в этих видах прежде всего напомним читателям, каково было в действительности отношение наших предшественников к деятельности в народе.

Наиболее экономная и целесообразная затрата сил с целью произведения переворота, выше характеризованного1,— говорит передовая статья в №7 «Народной Воли»,—вот наш принцип (тактический), который прилагается одинаково ко всем сферам нашей деятельности, между прочим и в народе.

1 Т.-е. переворота, передающего власть в руки народа. Во избежание недоразумений напомним, что наша партия никогда не ждала этого переворота исключительно от заговора. Переворот может быть результатом самостоятельной революции; партия во всяком случае должна принять участие в революции, чтобы помочь ей закончиться указанным переворотом. Подгот. деят. наша таким образом, не меняется от этого. См. «Подг. работа партии».

Мы видим в народе лишь такую деятельность, которая действительно способствует перевороту, т.-е. окупает затрачиваемые нами силы и увеличивает в наибольшей степени способность партии выполнить свои задачи, эй точки зрения мы отрицали не «деятельность» в народе, а именно «бездеятельность», «сиденье в народе», «болтовню о народе», такую якобы деятельность, которая на. самом деле составляла чистую "политическую фразу". В такую «политическую фразу» неизбежно превращается все, что по самым условиям жизни или по количеству наших сил невыполнимо. Но, отрицая фразу, мы сами настаивали на необходимости делать в народе то, что представляет действительную, реальную работу. На такую работу Н. В. энергически звала революционеров с самого начала. Уже «Программа Исп. Ком.», вырабатывавшаяся под грохот динамитных взрывов, напоминает нам обратить самое серьезное внимание на народ. «Партия,—говорит программа,—должна приобресть себе сознательных сторонников в наиболее выдающейся части крестьянства, должна подготовить себе активное содействие масс в наиболее важныx пунктах и среди наиболее восприимчивого населения» (§ 4). Несколько месяцев позже (начало 1880 года) в «Подготовительной работе партии» мы находим уже целый подробный план пропаганды и организации среди городских рабочих и выяснение необходимости «сходиться с лучшими из крестьянства, обращая их по возможности в сознательных сторонников партии». В то же время «Программа рабочих членов партии Н. В.» подробно раз'ясняет важную роль рабочих в перевороте. Так относятся . делу наши официальные документы. То же самое ядим мы в текущей публицистике. Уже в № 1 "Нар. Воли" редакция, указывая «злобу дня»— "разрушение Карфагена",—напоминает однако, что завтра же может оказаться необходимой «усиленная деятельность среди городских рабочих, среди крестьянства». Передовая № 3-го, упрекая интеллигенцию в  бездеятельности, гонит ее между прочим и на работу в народе. «Городские рабочие,—восклицает газета,—не допросятся книг, связей с интеллигенцией, крестьяне не имеют понятия о своих друзьях и бойцах, а между тем сотни социалистов-народников упражняются в обсуждении разных теорий и направлений и обивают столичные тротуары, говоря безумолку о деятельности в народе».

Голод 1880 года опять дает «Н. В.» повод возобновить свой призыв. «Народному терпению бывает конец,—говорит передовая статья № 4-го,—партия должна серьезно взвесить момент и приготовиться». Мы часто указывали партии,—говорится далее,— на деятельность среди городского рабочего населения. Беспримерные бедствия нынешнего года расширяют область обязательного воздействия на народ в десять раз». В № 5 находим опять указание на обязанность партии внести больше сознательности в народную программу, организованности в народное движение и т. д.

Ограничиваемся этими немногими цитатами; они достаточно характеризуют пропаганду партии, а мы должны экономничать каждой строчкой. Что касается самой деятельности, то, разумеется, всегда и везде не трудно обращаться к другим с упреками: почему не сделали того или другого, почему не сделали больше и т. д.

Напомним строгим критикам, что успех деятельности зависит не от одних стараний и даже не от одной умелости, а в гораздо большей степени от об'ективных условий. Нельзя сделать больше того, что возможно при данных условиях, и Н. В. сделала в народе во всяком случае больше, чем кто другой. Нам часто говорили: «Вы бы сделали больше, если бы направили в народ больше сил...» Конечно, это правда; но к несчастью мы не могли этого сделать, не покидая всех других отраслей деятельности, а покидать их мы не могли, не должны были. Если бы мы их покинули,—мы не в состоянии были бы производить .воздействие и на самый же народ. Революционная партия должна бороться против существующего строя гораздо более широко, наглядно и энергично, чем это возможно, находясь исключительно в народе. Народ для того, чтобы понимать нас, должен видеть в нас силу борющуюся, и уже это одно не позволяет нам уйти целиком в современную массу. Сверх того—судьбы всей русской революции существенно зависят от того, насколько быстро мы успеем разрушить самый центр гнетущего народ . строя—самодержавное правительство. Поэтому уничтожать или ослаблять ту армию, которая непосредственно борется против правительства,— есть преступление и измена народному же делу. Эти условия, конечно, значительно урезывают количество силы, которую мы можем направить в народ, но что же делать? Зато—они же дают единственную возможность оказывать на массу действительно широкое революционное воздействие. Так смотрели на дело наши предшественники, но —за теми ограничениями, которые были неизбежны,—они направляли в народ все силы. Цитируем для краткости характеристику, сделанную П. Л. Лавровым в его «Взгляде на прошедшее и будущее русского социализма»: «...Усиленная пропаганда среди рабочих,— говорит почтенный автор,—выставленная, как одна из задач подготовительной работы партии, в некоторых местностях выходила даже за пределы городских групп рабочих. В большей части местных групп деятельность среди рабочих поглощала большую часть сил. Первая рабочая группа народовольческой партии в Петербурге образовалась в конце 1879 года; а в 1880 г. около нее, как центра тайной организации партии, группировались многие сотни рабочих. С 15 декабря 1880 года стал появляться ее орган «Рабочая Газета». Две местные группы нашли возможность вести энергическую агитацию на почве аграрного вопроса и среди крестьянского населения». Мы не имеем, к сожалению, места для дополнения этой характеристики новыми фактическими подробностями, но и сказанного, полагаем, достаточно для того, чтобы показать в истинном свете деятельность нашей партии в народе за прошлые времена. Напомним разве еще, что у таких людей, как Желябов, Перовская, Халтурин, Тригони и т. д., личная деятельность среди рабочих поглощала значительную часть сил даже в самый разгар террористической борьбы.

Так смотрела и действовала Н. В. с начала своего существования; так мы смотрим ж действуем в настоящее время, и этот образ действий вытекает из всего нашего миросозерцания. Все наше революционное значение определяется тем, насколько мы содействуем демократическому перевороту, к, которому идет Россия и от которого зависит ее возрождение. Таким образом мы идем не только за  н а р о д, но и с народом. Мы должны делать многое, что недоступно разрозненной массе, мы нередко должны делать выводы, которые она еще не сумела формулировать. Мы должны это делать, потому что в противном случае—какая бы из нас была польза для народа? Но дело наше остается все-таки народным делом. Мы необходимо нужны народу. Без нас, т.-е. без достаточного количества интеллигентной сознательной силы, он рискует быть обманутым и разбитым по частям даже в эпоху революции. Тем более нужны мы ему теперь, когда интерес революции требует прежде всего низвержения правительства и подготовки хоть небольшой, но хорошо организованной силы, способной сразу внести организацию в революционное движение и спасти его от опасности остаться лишь хаотическим беспорядком, как это, к несчастью, столько раз бывало в истории. Итак, мы, элемент сознательности, необходимы для народа, но, с другой стороны, мы без содействия народа, без его силы точно так же не можем ничего сделать в момент окончательной развязки. Слияние силы и сознания необходимо для торжества революции.

В настоящее время, однако, это слияние совершенно невозможно. Невозможность открытой легальной организации заставляет нас быть заговорщиками, «подпольными» деятелями. Тайное же общество, по существу дела, не может быть многочисленным, тем более не может охватывать массы. Сверх того, заговор требует людей, всецело отдающихся делу революции, способных заменить количество качеством и, стало быть, между и: вполне развитых и сознательных. В массе нашего народа таких людей именно не много. Это суживает возможность для современной организации охватывать собой народные слои. В общей сложности наши задачи теперь сводятся, т образом, лишь к подготовке возможности такой организации, какая необходима будет в эпоху. революции, т.-е. организации, охватывающей одновременно и нас, и значительные массы народа. В настоящее время для подготовления такой возможности мы можем создать только известную связь между собой и народом, связь в некоторой, незначительной степени организационную и уже в гораздо большей степени нравственную. Это все, чего можно достигнуть, пока держится существующий строй. Но зато мы обязаны достигнуть всего, только в этом случае возможно. Мы упомянули сейчас о связи организационной и желали бы, чтобы нас не перетолковывали. В революции видимость, форма, фраза хуже, чем ничего. Тратить действительную силу мы можем лишь на создание действительной же силы (или, конечно, на разрушение вредной нам силы). Поэтому мы считаем прямо вредными несбыточные мечты о широкой народной организации. Не широкая организация нужна, а прочная, решительная, революционная. Сверх того, она вообще нужнее всего там, где должен быть нанесен правительству главный удар. По всем этим причинам мы должны прежде всего создать некоторые небольшие, но испытанные революционные кадры среди городских рабочих, с тем, чтобы эти группы заранее обеспечили себя обширными связями с остальною массою городских рабочих и, разумеется, с крестьянством, поскольку это возможно. Что касается самого крестьянства, то, кроме таких посредственных связей, мы должны по необходимости удовольствоваться выработкой в нем лишь отдельных личностей, сознательно и систематически способствующих планам партии. Люди, действительно способные к тайной революционной организации, здесь так редки и рассеяны на таких громадных пространствах, что о групповой организации здесь не может быть и речи. Такие люди в деревне, конечно, будут фактически являться, так сказать, лишь агентами городской организации. Мы говорим, разумеется, не о частных фактах, по поводу которых временно могут и в деревне складываться группы, столь же быстро расплывающиеся, как, напр., это случается при разных протестах и бунтах. Мы говорим лишь о деятельности систематической и сознательно-революционной. Однако, возвращаемся к делу. Итак, организационные связи с народом, если не говорить о совершенно исключительных случаях, исчерпываются вышесказанным. А затем перед нами стоит еще другая в высшей степени важная задача: это пропаганда идей социализма, идей и задач партии, популяризация последней, короче—установление между нами и возможно большею массою народа нравственной связи, которая позволила бы нам в момент революции быстро понять друг друга.

Таковы основания нашей деятельности в народе, само собой разумеется, что на этом фундаменте вырастет на практике много вторичных, так сказать, служебных форм деятельности. Член партии здесь встречается, напр., с необходимостью приобрести влияние, он встречается со стачкой, бунтом, ожиданием милостей от царя, сектантскими идеалами мы, встречается, наконец, с аграрными претензиями, тенденциозным разбоем и т. д., и. т. д.  Ко всему этому нужно так или иначе отнестись, принять и лично такое или иное положение. А между тем сплошь и рядом, стараясь выполнить одну из основных задач, тем самым подрываешь другую. Мы не можем в небольшой статье своей браться за подробное рассмотрение всех подобных запросов и столкновений и вытекающей отсюда деятельности. Вместо этого мы остановимся еще на выяснении той общей точки зрения, которая освещает всю нашу деятельность, и, хорошо продумавши которую, мы не остановимся уже в затруднении ни перед каким частным случаем. Прежде всего напомним читателям ещё раз, что деятельность в народе только одна из отраслей нашей деятельности в народе. Мы не только пропагандисты, агитаторы, бунтовщики. Мы передовой отряд самой революции, исполняющий ее общую миссию, разрушение существующего строя. Наша деятельность в общей сложности есть живой пример, живой образчик, видимый миллионами, пропагандирующий и агитирующий их. Наша борьба, поэтому, должна быть борьбой действительно революционною, широкою, бьющею в самую настоящую точку. Наше историческое значение и, между прочим, наше обаяние всецело зависит от этого. Переходя к частностям—наша первая и главная задача, как силы сознательной и по преимуществу способной к организации, состоит в расчистке народу пути, в устранении с этого пути главных препятствий, а также в выработке д о р е в о л ю ц и и  тех небольших, но крепких кадров организации, около которых может потом сплотиться масса. Вот что должны мы постоянно помнить и этого главного значения своего не должны разрушать ни для какой частной формы деятельности, даже и для деятельности в народе. Это значило бы оказывать народу очень плохую услугу и отнимать у него все то, что больше всего ему нужно в нас. Что касается специальной деятельности нашей в народе, ее общий характер определяется опять тем значением, которое мы имеем в революции. Наше значение для народа зависит не от физической силы, которой мы не имеем, не от того, чтобы мы были храбрее и т. д., а от того элемента сознательности, который мы способны внести в революционное движение. Этот элемент, позволяющий понять и оценить общее положение дел и составить поэтому правильный общий план действия, дает нам уверенность в себе и помогает сделаться силой инициативной. Такова сущность нашего значения, от которой мы не можем отрешиться, не лишаясь и самого значения. Везде, а стало быть, и в народе, мы должны являться силой не только инициативной, но и сознательной, действующей во имя определенной программы, указывающей народу определенные пути действия1. Этим определяется характер не только пропаганды, но и агитации нашей и вооруженной борьбы.

1 Конечно, и нам приходится многому учиться у народа, но и учась мы не теряем своего основного характера—элемента сознательности.

Мы обращаем особое внимание читателей на эту сторону дела. Революционер, являющийся большею частью уже по темпераменту агитатором и бунтовщиком, легко может впадать в увлечение и забывать для факта агитации и борьбы ту необходимую подкладку, без которой они теряют всякое значение. Такие увлечения темперамента совершенно не дозволительны для серьезного общественного деятеля. Поясним свою мысль примером. Существование, напр., недовольства в народе является основой всякого протеста и реформы. Однако, странно было бы для революционера задаваться главным образом возбуждением недовольства в народе. Прежде всего—это вовсе не наше дело. Недовольство порождается кулаком, помещиком, урядником, заводчиком, фабрикантом. Оно порождается частными фактами обиды, притеснения, грабежа. Поэтому недовольство массы, в первом фазисе своем, точно так же имеет частный, личный характер. Точно так же и протест, в первый момент появления, имеет характер противодействия частному факту: это частная самозащита, личная месть и т. п. Понятно, что пока в обществе нет таких частных столкновений, нет места и для революции, так как общество, стало быть, благоденствует. Понятно также, что пока в народе нет решимости протестовать хотя бы за свое личное дело,—невозможно никакое общее движение. Но мы, сознательные революционеры, точно так же понимаем, что пока протест остается на этой первичной ступени, он не имеет еще общественного значения. Дело революционера—-способствовать тому, чтобы частный протест об'ективировался и направился не против отдельных лиц и факторов, а против самих условий, порождающих частные факты. Укажем для примера хотя бы на протест, проявляющийся в аграрных и фабричных убийствах, поджогах и т. п. Приходится иногда слышать мнения, что революционеры обязаны принимать участие в таких делах и даже вызывать их появление... Характерно, что к тому же подбивает нас и полицейское провокаторство,—напр., судейкинская газета "Правда». Мы это говорим не в обиду кому-нибудь. Всякое мнение может быть искренним, но полицейское провокаторство остается все-таки при верном расчете. Нет лучше средства погубить партию даже во мнении самого- народа, как увлечь ее на путь какого-нибудь безнадежного или безыдейного, безрезультатного протеста, а тем более еще частного, по преимуществу не общеполезного, жестокого и несправедливого. Разве это не полное понижение революционера? Нам говорят даже о возбуждении фабричного и аграрного террора. Но это совсем н е  н а ш е  дело! Об этом достаточно хлопочут гг. кулаки, мироеды, заводчики, фабриканты, земская и городская полицая и прочие слуги и приспешника современного общественного «порядка». Их бесчисленные подвиги порождают и так достаточное число несчастливцев, которые не выносят своих мук и пускаются, очертя голову, на бесплодный для себя и для общества частный протест, лишь бы только отвести хотя на минуту душу и дать исход накипевшей злобе. Неужели же сколько-нибудь умный, понимающий и искренний революционер может по совести подбивать людей на подобную бесплодную гибель или принимать участие в этих бесполезных для общего дела насилиях? Это значило бы открыто сознаться, что он точно так же ничего не смыслит в общем положении вещей, как и сам народ, что он не может указать народу никакого действительно полезного пути; одним словом, что он не имеет в себе ничего, чем единственно важен и дорог для народа интеллигентный человек. Участвовать в делах частной мести—может частный же человек, но для партии-—это позор,; это всенародное признание своей политической бессодержательности. Революционер должен принимать участие лишь в таком протесте, который по своему сознанию и совести может рекомендовать как нечто целесообразное, действительно выводящее народ на путь возрождения. Только такой протест есть протест революционный, и только в нем революционер обязан принимать участие, как член партии. Что касается таких проявлений озлобления народа, как поджоги, аграрные и фабричные убийства и т. п.,-это - не более, как сырой материал, который может вырабатываемый только самой жизнью и в сыром виде не имеет какого отношения ни к какой революционно-грамме. Появление недовольства и протеста само по себе явление очень отрадное, и, без сомнения, крестьянин или рабочий, как и каждый человек имея защиты от общества, имеет полное право самозащиты. Но до тех пор, пока это есть его личное дело, оно не касается революции. Обязанность революционера—это словом и делом способствовать не сведению личных счетов, а превращению личного протеста в общественный. Точно такое же положение должен занять революционер в тех случаях, где народ, пытаясь обобщить свой протест, приходит к  ошибочной формуле, как это происходит, напр при антиеврейских беспорядках. У нас в этих случаях нередко замечается полное помутнение собственного рассуждения. Говорят—антиеврейское движение вызывается экономическими причинами, что оно имеет серьезную подкладку... Но разве в этом дело? На свете все имеет серьезную подкладку, но не все целесообразно. Вопрос в том, правильный ли путь выбирает народ для улучшения своего положения. Когда крестьяне служат молебен от засухи, их поступок тоже обусловлен серьезными и тоже экономическими причинами. Беда только в том, что от молебна не упадет с неба ни одной капли дож: То же самое происходит при антиеврейском движении. Мы желали бы быть понятыми правильно. Протест—дело первой важности, без протеста нет революции. Заглушать протест—для революционера преступно. Но он же обязан и словом и делом действовать для превращения этого протеста в целесообразный, правильно сформулированный и.направленный против общих условий. Лишь такой именно протест мы обязаны вырабатывать из сырого материала народного недовольства. Но мы нисколько не обязаны и даже не имеем права, ронять перед народом революционную идею своим участием в таких действиях, которые по совести и убеждению не признаем разумными и справедливыми. Мы должны помнить, что протест, неспособный найти себе правильной формулы, не может быть успешен и, кончаясь бесплодным истощением сил, приводит массу к самому страшному виду апатии— к разочарованию в себе и в возможности вообще чего бы то ни было добиться. Вся система полицейского провокаторства основана на этом общественно-психологическом законе. Революционер на основании того же закона действует, конечно, совершенно противоположным образом. Он старается сделать каждое проявление народного протеста целесообразным для того, чтобы движение, даже в случае неуспеха, осталось в народе памятником только частной неудачи, а не доказательством невозможности что-нибудь сделать по существу. Такова наша общая точка зрения, дающая нам надежную руководящую нить при всех столкновениях с явлениями народной жизни. Являясь в народ, мы должны быть силой деятельной, революционной, бунтовской даже,  но непременно сознательной. Народ всегда и во всем должен видеть, что мы не только на его стороне, не только хотим ему добра, но сверх того знаем, как этого достигнуть. Только таким путем мы можем приобрести действительную популярность, основанную на уважении и на уверенности, что от нас можно узнать кое-что полезное. Лишь таким путем наша деятельность в народе может создать между ним и партией ту нравственную связь, которая так необходима для успеха революции.

---------------------------------------

Помещаем следующее заявление центральной группы одной из революционных фракций, намеревавшейся недавно выделиться из общей организации, под именем «Молодой Партии Народной Воли», но потом—после удовлетворительных взаимных об'яснений—вступившей снова в состав общей народольческой организации.

"В виду появившихся в последнее время самых неправдоподобных и даже недостойных слухов о наших взаимных отношениях с Исполнительным комитетем, о характере и содержании нашей программы, будто бы представляющей полный разрыв с нашим недавним общенародовольческим миросозерцанием, считаем необходимым в коротких словах восстановить истину.

Нам казалось и до сих пор кажется, что пришло время внести некоторые серьезные поправки как в самой организации партии, так и в самую программу деятельности в смысле введения в нее таких теоретических фактов, которые,—будучи доступнее родному пониманию и ближе к насущным нуждам и интересам рабочего люда, нежели террор политический (как-то: факты аграрного и фабричного характера)—скорее могли бы произвести необходимое для социального переворота слияние силы народа с сознательностью революционной партии. При этом террору аграрному, как труднее осуществимому в настоящее время, мы отводим в нашей программе второстепенную роль, давая ему место лишь в отдельных исключительных случаях сдающегося насилия и поругания народной правды; на террор же фабричный смотрим, главным образом, как на одно из орудий агитации, как лучший способ сделать пропаганду идей социализма продуктивным и жизненным делом, как на средство установления живой и тесной связи партии, а не как на единственно справедливое средство политической борьбой средство уничтожения существующего строя,—почему и не могли возводить этот террор в какую-то кровавую систему, которую многие нам приписывали.

Но, при ближайшем ознакомлении со взглядами Исполн. Ком., мы увидели, что расхождение наших теоретических взглядов не привело бы в настоящее время к такому разногласию в практической постановке вопросов, которое делало бы необходимым разрыв организации на две части, разрыв—печальный во всякое время и тем более пагубный в настоящую минуту, когда необходимее, чем когда-либо, тесно сплотиться в одну силу для борьбы с общим врагом. Для нас тем легче подобное сплочение, что и с другой стороны мы видим искреннее желание предоставить возможно широкий простор личным мнениям и взглядам, с целью лучшего выяснения многих вопросов, поставленных на очередь революционной практикой".

---------------------------

В начале нынешнего года Центральный Комитет польской социально-революционной партии «Пролетариат» обратился к Исп. Ком. партии Н. В. с проектом договора касательно совместной деятельности и взаимных отношений обоих Комитетов и представляемых ими партий. Проект этот—после основательного, всестороннего его обсуждения заинтересованными сторонами—был утвержден ими в обеих своих частях, т.-е. как в той, которая подлежит опубликованию, так и в той, которая должна остаться совершенно конфиденциальной. Мы помещаем ниже как предложение Центр. Ком.—в форме общей программы его деятельности вместе с публичной частью договора,—так и ответ на него Исполн. Комитета.

ОБЩИЕ ОСНОВАНИЯ

программы и организационной деятельности Центрального Комитета социал.-револ. партии

«ПРОЛЕТАРИАТА».

Социально-революционная партия в своей деятельности в Польше должна исключительно опираться на рабочий класс, представляющий там единственный революционный элемент; должна для успешного достижения своих целей явиться выразительницей его классовых интересов и стремлений. Установив в программе вполне ясно свое стремление к социальной революции, она вместе с тем с самого начала должна стать в определенные отношения к другим классам польского общества—шляхте и буржуазии. Дряблая, изнеженная, ни к чему хорошему неспособная шляхта, обанкротившаяся после освобождения крестьян, не может простить русскому правительству этой «нигилистической реформы» и в своих национальных идеалах не идет дальше холопского преклонения перед престолом Габсбургов.

Новонарожденная, но уже достаточно окрепшая буржуазия довольна, что для нее oткрыт восточный рынок, что «московский» штык всегда готов охранять ее «священные права», довольна, что ей уже никто не мешает итти по пути «мирного прогресса». Та и другая всегда будут враждебны не только социальной, но и всякой революции: шляхта потому, что никогда добровольно не уступит своих старых привычек и привилегий, составляя консервативный и даже ретроградный элемент польского общества; буржуазия—потому, что всякое нарушение «общественного спокойствия» тяжело отзывается на ее карманах. Прибавим ко всему этому деспотическое царское правительство, тормозящее всякий порыв к лучшему, не дающее нормально развиваться обществу, представляющее вместе с тем одну из крупнейших экономических сил в государстве и стоящее, вследствие того, всегда на стороне имущих классов,—правительство, отдавшее в их распоряжение свои штыки, бюрократию, суд и т. д., чтобы таким образом не дать развиться появившемуся у нас рабочему движению.

Этими данными определяются сами собой цель и тактика, каких должно придерживаться социально-революционной партии в Польше.

Цель ее—полное экономическое и политическое освобождение трудящихся классов от давящего их гнета. Цель эта может быть достигнута самими рабочими классами, когда они придут к сознанию своей классовой обособленности и враждебности своих интересов интересам других привилегированных классов общества. Партия, принужденная политическими условиями к тайной деятельности, не может заняться массовой организацией сознательных социалистов-работников, которые могли бы на другой день после революции взяться за перестройку старого общества. Все, что она может сделать,—это сгруппировать около одного центра то сравнительно небольшое количество социалистов, которое ей удастся выработать путем пропаганды в период своей подготовительной деятельности; затем, путем агитации—словом, печатью, действием— стараться сделать возможно более популярными свое знамя, свою организацию, так чтобы массы в ней действительно увидели своего защитника и на сделанный ею в соответственную минуту п р и з ы в пошли под ее знамя.

Таким образом, деятельность партии по преимуществу сводится к распространению среди рабочих сознания их классовой обособленности, с одной стороны, путем пропаганды социализма, с другой—путем агитации среди масс на почве насущных, будничных интересов, и путем организованной борьбы за них с привилегированными классами и правительством, стоящим на стороне этих классов, последствием чего должна быть дезорганизация существующего государственного механизма. Дезорганизация этого механизма необходима польскому пролетариату как средство, которое поможет ему вырвать политическую власть из рук правительства и завоевать таким образом безусловно необходимое оружие для реализации своей программы. Борьба с правительством, дезорганизуя современное государство, не только непосредственно приближает миг социального переворота, но и может принудить государственную власть пойти на некоторые уступки, которые в свою очередь облегчат организацию социальных кадров. Таким образом, партия, с одной стороны—противодействует всему, чем правительство и привилегированные классы стараются ухудшить настоящее положение рабочих, с другой—добивается улучшения этого положения.

В этой борьбе одним из наиболее действительна средств в руках партии является террор экономический и связанный с ним политический, проявляющийся в разных формах. Свою деятельность партия распространяет везде, где большинство населения говорит по-польски и где вместе с тем применимы ее программа и тактика. Приготовленные путем этой борьбы и сорганизованные на почве ее боевые силы будут в свое время употреблены как пособие к ниспровержению существующего правительства и захвату власти Центральным Kомитетом, который при поддержке со стороны масс— так как он один явится истинным представителем их интересов—проведет ряд экономических и политических реформ, при посредстве которых окончательно подорвет существующие понятия о собственности и реализует всю ту долю социалистической программы, реализация которой будет возможна в минуту взрыва. Вышеизложенный взгляд на задачи социально-революционной партии в Польше определяет и отношение ее к русской социально-революционной партии Народной Воли. В своей деятельности, на почве экономических условий, состоящей в подготовлении рабочих классов к будущей социальной революция путем пропаганды, агитации и организованной борьбы, Центральный Комитет сохраняя полную независимость от Исп. Ком. и в сфере своей деятельности обладает исключительной в этом отношении компетенцией. С другой стороны, принимая во внимание: 1) что польскому пролетариату возможно вырвать власть из рук русского правительства только при помощи революционных сил остальных частей Российской Империи; 2) что эти силы успешнее всего группируются и организуются под знаменем «Народной Воли»; 3) что партия эта, необходимая для польского пролетариата в деле низвержения существующего правительства, задалась этой целью ради достижения социалистических реформ; 4) что борьба с деспотическим централизованным правительством должна быть приведена в полное соответствие и единство во всех своих проявлениях и на всей территории, находящейся под его гнетом,—Ц. Ком. участвует в ней лишь по полному соглашению с Исп. Ком., как представителем соц.-рев. партии, действующей в пределах Российской Империи. Принимая далее во внимание, что окончательная победа над правительством возможна только в том случае, если оно одновременно будет парализовано во всех важнейших своих центрах, Ц. К. приступит к государственному перевороту не иначе, как по знаку, данному И. К. в тот момент, когда этот последний найдет возможем начать его в России, после чего, в своих созидательных работах, Ц. К. отделяется от И. К., как самостоятельное целое, и проводит в районе своей деятельности возможные реформы, согласуясь с конкретными условиями.

На основании предыдущего:

I. Организационные работы обоих Комитетов признано необходимым привести в тесную связь при помощи мер, подробное изложение которых не подлежит опубликованию и которые значатся в конфиденциальной части договора, заключенного с И. К. партии Н. В.

II. В подготовительной работе оба Комитета помогают друг другу имеющимися в их распоряжении людьми, средствами, сношениями и полезными сведениями.

III. Организации Красных Крестов обеих партий сливаются и действуют солидарно.

IV. Официальные документы обоих Комитетов печатаются в органах обеих партий.

V. В виду того, чтобы в минуту переворота не дать возможности воспользоваться им другим партиям, которые в своих сношениях с социал.-революционерами могут скрыть свои истинные стремления, Ц. К. обязуется во все время своих организационных отношений с И. К. не входить без его согласия ни в какие договоры с другими группами и партиями, появляющимися в районе деятельности переднего.

И. К. с своей стороны принимает перед Ц. К. такое же обязательство по отношению к группам и  партиям, действующим в Польше.

Центр. Ком.
Варшава, 1 февраля 1884 г.

ОТВЕТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ «НАРОДНОЙ ВОЛИ».

Уважая самостоятельность и свободное развитие каждого народа, Исп. Ком. партии Н, В. не может сверх того не признать, что различие социальных условии русского и польского народов не допускает полного тождества в приемах подготовительной работы русских и польских социалистов. Вследствие этого полное слияние партии Н. В. с польской партией «Пролетариат» могло бы скорее тормозить. деятельность русских и польских социалистов, стесняя свободу тех и других в выборе наиболее целесообразных способов, организации и борьбы. С этой точки зрения И. К., вступая в союз с Центр. Ком., признает однако вполне разумным решение последнего—сохранить за «Пролетариатом» полную независимость и ответственность в ведении всех дел своей партии в Польше. И. К. даже не решился бы принять на себя ответственность за руководство делами в краю, столь отличном от России, точно так же, как не решился бы поставить ведение своих дел под влияние какой бы то ни было нерусской партии. Тесный союз между партиями «Н. Воли» и «Пролет.» в интересах революции представляется, однако, столь же необходимым, как и полная их самостоятельность.

Борьба русских и польских социалистов не может представлять никаких различий в том, что касается низвержения нашего общего врага—русского самодержавия. В этом случае нравственное единство русских и польских социалистов может и должно переходить в формальный союз. Об'единенному врагу мы должны противопоставить об'единенные же силы. В этом случае взгляды И. К. еще раз вполне совпадают со взглядами Ц. К. Низвержение русского правительства естественно лежит прежде всего на обязанности русских революционеров, к которым польские револ. силы, для этой частной задачи, примыкают как вспомогательный союзный корпус. Таковы естественные условия нашего союза, сообразно с кот. выработан договор русской и польской организаций. Утверждая этот договор, И. К. надеется, что действительность не замедлит показать все выгоды такого об'единения сил как для нас, так и для наших польских товарищей.

Исполн. Ком.
С.-Петербург, 1 марта 1884 г.

ВМЕСТО ВНУТРЕННЕГО ОБОЗРЕНИЯ.

Много времени прошло, много воды утекло с тех пор, как появился наш последний номер!.. Ослабленная крупными разгромами и насильственным удалением из ее среды наиболее выдающихся и опытных вождей, наша партия тяжко боролась за свое существование под неустанными ударами освирепевшего правительства и мучительно билась в сетях внутреннего предательства со стороны некоторых недостойных ее членов. Дорогие личности то и дело вырывались из ее рядов, наилучше задуманные планы разлетались, как картонные дома»; едва устроенные учреждения проваливались одно за другим. Сколько раз, ценою неимоверных трудов, самопожертвования и усилий, мы добывали шрифты, строили станки, ставили почти полные типографии, собирали материалы, приготовляли статьи и т. д., и т. д. И что же? В один прекрасный день все это разлеталось прахом: типографии открывались, люди забирались, рукописи исчезали или становились понемногу устарелыми и несвоевременными и т. д. И вот эта убийственная работа Данаид начиналась снова! Много нужно было энергии и веры в свое дело, чтобы не прийти в отчаяние, но снова и снова приниматься за тот же упорный и неустанный труд. Даже решительная расправа с Судейкиным и Дегаевым не сразу вывела нас из этого тяжелого и трудного положения. Во-первых, проклятая «дегаевщина» роковым образом оставила свои страшные нравственные следы в уменьшении партиозной дисциплины и в ослаблении взаимного доверия между членами партии,—следы, с которыми нам неизбежно придется бороться еще долгое время. Естественно не доверяя вполне Дегаеву даже в самый последний период его деятельности, когда он отдал себя целиком в распоряжение партии, сам Исп. Ком. принужден был тщательно отделять еще чистых людей от людей, скомпрометированных прежним соприкосновением с Дегаевым, что, конечно, необходимо привело вначале к кажущейся розни и к взаимным недоразумениям, особенно в глазах людей, стоявших далеко от центра и поэтому плохо знавших весь ход этого печального дела. Последствия понятны сами собой. Так вот, нам невольно пришлось бороться с этими последствиями и тяжко трудиться над- переорганизацией наличных сил, прежде чем приступить к настоящему делу. Но и этого мало. Ни допросы Дегаева, ни последующие тщательные разведки И. К., понятно, не могли указать ему  в с е х  членов партии, оговоренных когда-либо разными трусами и предателями, но оставленных на время на свободе. Понятна, что эти лица, вращаясь и работая в нашей среде, нередко наводили за собой сыск и подавали повод к новым погромам и провалам, хотя и не таким грандиозным, как прежде. И вот, снова исчезали типографии, люди, рукописи и пр., и пр. Но «жив бог и жива душа моя!»—восклицаем мы словами одного библейского героя и снова идем на приступ. Нам важно показать, как можно скорее, правительству, обществу и товарищам, что мы еще живы, верим в успех и твердо намерены бороться за него, не покладая рта; а потому мы спешим выпуском этого номера, извиняясь перед читателями за его неполноту, устарелость, но не смущаясь особенно этими недостатками, в виду тех необычайно затруднительных условий, при которых мы выпускаем его в свет.

Устарелость большинства даваемых нами статей несомненна. Так, заявление И. К. о Дегаеве было подписано еще 21-го декабря прошлого года. Первая передовая статья была вручена редакция в конце того же декабря, 2-я передовая была написана в начале нынешнего марта по случаю вопроса «о простонародном терроре», который волновал в то время партию. Помещаемое, вместо иностранного обозрения, «Письмо из Парижа» писано тоже еще в прошлом году; большинство официальных документов партии тоже не блистает свежестью. Наконец, те из корреспонденции, которые не были утрачены при провалах разных типографий, настолько устарели, что мы принуждены отказаться от их помещения и, быть может, напечатаем в выдержках только некоторые сколько-нибудь интересные места из них. Что касается неполноты этого номера, то ода тоже неоспорима и мы сами сознаем это, и сильнее и и живее, чем кто-либо. Прежде всего она сказывается на хронике бесчисленных арестов последнего времени и в отчетах о денежных пожертвованиях. Множество заметок об арестах и денежных отчетов утратились при погромах,  потому поневоле печатаем пока только то, что нам удалось собрать до этой минуты, обещаясь пополнять впредь невольные пробелы по мере возможности и накопления новых сведений. Затем всего более пострадало со стороны неполноты именно внутреннее обозрение. Не одно такое обозрение вместе с материалами пропало у нас при прежних попытках издать N 10. Собирать снова факты за этот длинный период и приводить их в стройную систему мы не имеем решительно времени: это значило бы о отсрочить снова на довольно продолжительное время выход этого номера, что было бы совсем нежелательно по многим, весьма понятным причинам. К тому же мы утешаем себя еще той мыслью, что №1 «Вестника Н. В.» содержит в себе очень полное и живое внутреннее обозрение почти всего нынешнего царствования и может служить отличным  вознаграждением за нашу неполноту по этой части.
Мы надеемся, что наши читатели примут во внимание выставленные нами соображения и простят нам наши невольные недостатки и пробелы.

Упомянув о внутреннем обозрении в № 1 "Вестника", мы должны сознаться, что мы могли бы прибавить к нему очень мало нового, по крайней мере, касательно общего политического положения дел внутри империи. Как в конце прошлого царствования, так и в нынешнем оно остается тем же, что и прежде. Русское самодержавие попрежнему стоит перед роковой, неразрешимой задачей: сохранить неприкосновенными свои старые прерогативы векового деспотизма, несмотря на веяния нового времени и сил изменившиеся обстоятельства. Попрежнему оно имеет перед собой два обществ. фактора, с помощью которых оно обязано разрешить эту задачу сфинкса. С одной стороны, под ним распростерт бедный, обнищавший и невежественный народ, для которого так называемый «просвещенный деспотизм» был бы, может быть, наилучшею форм правления. С другой, перед ним стоит интеллигенция, очень мало отличающаяся по своему умственному рaзвитию от интеллигенции Западной Европы, а потому не лишенная сознания личного достоинства и жаждущая втайне хотя каких-нибудь общечеловеческих, гражданских и политических «прав», т.-е. ограничений самодержавного произвола в свою и народную пользу. Попрежнему правительство обольщает себя химерическими, несбыточными надеждами подавить эти стремления, опираясь на преданность невежественных масс. Конечно, оно охотно смело бы с лица русской земли всю эту враждебную ему интеллигенцию и навеки помешало ее возрождению сызнова, прихлопнув окончательно всякую литературу, закрыв гимназии, университеты и т. д. Конечно, у него хватило бы сил сделать это. Но, увы! это невозможно. К несчастью, Россия граничит с запада с «образованными» государствами, вследствие чего борьба с ними и сохранение своего положения великой державы требуют постоянной наличности не только материальных, но и умственных сил. Ведь «по нонешнему времени» даже военное дело и неразрывно связанное с ним финансовое управление и государственное хозяйство требуют большого ума, образования и знаний, т.-е той же проклятой «интеллигенции», столь враждебной самодержавному произволу, и вот самодержавие осуждено роковой судьбой готовить себе ежедневно своих будущих внутренних «врагов»! Конечно, оно охотно ограничило бы российское просвещение так. назыв. прикладными науками да изящной и даже распутной литературой, потребной для развлечения правящих классов. Это оно и делает по мере сил и возможности. Но, увы! успешное освоение хотя бы прикладных наук требует предварительного общего научного образования и развития; а общее образование приносит о собой понимание окружающего мира, критическое отношение к его несовершенствам, чувство личного достоинства, сознание своего долга перед народом, вкус к личному и общественному почину, отвращение к произволу и насилию, и т. п. «превратные» идеи и стремления... И вот, правительство усердно, но бессильно бьется все время над неразрешимою задачею: создать себе неинтеллигентную интеллигенцию. Напрасные усилия! Просвещение и наука имеют свою обязательную логику, которая неотразимо приводит их адептов к известным, неизбывным выводам, не имеющим ничего общего с поддержкой самодержавия, и порождают прямо враждебную ему интеллигенцию. Одна — наиболее молодая, свежая, чистая, последовательная и энергическая часть ее бросается прямо в смелую непримиримую борьбу с правительством. Другая—более трусливая и эгоистичная часть пускается в погоню за наживой и житейскими наслаждениями, предоставив опасную борьбу с произволом своим самоотверженным товарищам. Третья—самая низкая и развращенная часть поступает, правда, на службу правительства, но лишь ради той же наживы и житейских наслаждений, а отнюдь не в силу веры в правоту защищаемого ими порядка и выполняемого ими дела, т.-е. с полным отсутствием тех внутренних условий, при которых только и возможно верное и успешное проведение какой бы то ни было системы. Понятно, что эти «рабы лукавые и неверные» поспешно разбегутся во все стороны при первом серьезном несчастья с их господином, что это сознает сам господин, т.-е. правительство. Тем не менее, ради собственного самосохранения, оно должно довольствоваться хоть такими слугами и всячески заботиться об увеличении их числа и об истреблении интеллигенции иного типа, что оно и делает с величайшим старанием. Напоминать относящиеся сюда факты положительно не стоит, так как они слишком хорошо известны каждому, кто следит за правительственными распоряжениями и прислушивается к литературе и общественным слухам и толкам. Поощряя прикладное знание, терпя изящную литературу безобидного свойства, власть беспощадно опрокидывается на науку к литературу всякий раз, когда они обнаруживают самомалейшую попытку к пробуждению в публике честной мысли и живого общественного чувства. Блестящим заключительным финалом этой стороны правительственной деятельности может считаться недавнее закрытие столь любимых публикой - «Отеч. Зап.», по поводу чего мы даем ниже особую статью.

Отношение правительства к университетам, как рассадникам будущей интеллигенции, тоже слишком хорошо известно хотя бы ив истории нескончаемых переделок университетского устава. А в последнее время власти не постыдились открыто об'явить все студенчество подозрительным и неблагонадежным.

Как известно, попечитель Киевского учебного округа, не стесняясь ни свободой гражданского договора в денежных и т. п. сделках, ни даже с е м е й н ы м правом, запретил воспитанникам средних учебных заведений жить не только в одной квартире, но даже в одном доме со студентами, хотя бы даже с родным братом. Спрашивается: можно ли итти дальше в откровенной вражде к интеллигенции? Спрашивается еще: что остается делать сколько-нибудь уважающей себя интеллигенции, как не об'явить, не только в интересах народа, но и в интересах собственного самосохранения, неумолимую войну не на жизнь, а на смерть этому правительству, поклявшемуся истребить все честное и живое в ее среде? И мы твердо верим, что брошенный правительством вызов будет понят и принят и что наши ряды никогда не оскудеют новыми интеллигентными борцами.

На, может быть, безжалостно давя интеллигенцию, правительство облегчило хотя сколько-нибудь скорбную долю того народа, в котором оно справедливо видит пока свою главную или даже единственную опору? Действительно, толки о реформе податей, об уничтожении паспортов, об облегчении переселений, о содействии крестьянству в покупке земель и т. п. не прекращаются ни на минуту. Но— увы — все эти благие затеи так и остаются одними затеями или же, переходя в жизнь, тотчас же вырождаются в нечто совсем противоположное первоначальным намерениям. Дело в том, что правительство и тут стоит перед лицом той же роковой дилеммы: или не предпринимать ничего нового и путного, или же обратиться за помощью и исполнением к той же проклятой интеллигенции, которая так ненавистна ему и с которой оно и без того но знает, как справиться. Но, как мы уже сказали выше, лучшая часть интеллигенции прямо враждебна правительству и не пойдет помогать ему в его лукавых затеях провести за нос народ. Другая ее часть просто сторонится от него и уходит в чисто личную жизнь. Таким образом, ему остается только продажное, ленивое, наемное чиновничество, думающее только о получении жалования каждое 20-е число, упорно уклоняющееся от всякой лишней работы и заботы, привыкшее только «отписываться» от всякого действительного дела и нисколько не печалящееся в глубине своей души ни о народе, ни даже о самом правительстве. Удивительно ли, что с такими помощниками и исполнителями дело не подвигается ни на шаг вперед, тогда как подобные дела требуют именно веры, любви, беззаветной преданности и искреннего, Самоотверженного служения им, до забвения самого себя? Но правительство натыкается здесь не только на апатию, но и на прямое сопротивление со стороны своих приспешников. Ведь вся эта челядь служит ему только ради своих корыстных интересов, которые но большей части противоположны интересам народа.. Не может же правительство изобидеть и оттолкнуть от себя своих единственных слуг. И вот с высоты трона раздаются приснопамятные слова царя-народолюбца: «Не ждите ни передела земель, ни новой нарезки. Все останется, как было. Повинуйтесь вашим (?!) предводителям дворянства»...

Постоянно, обманываемый в своих ожиданиях и теряющий последнее терпение, народ глухо бродит и беспокойно мечется, как зверь в клетке, не сознавая еще ясно основной причины своих бедствий, не видя средств помочь им и постоянно опрокидываясь лишь на ближайшие, частные поводы своих невзгод, всего ярче бросающиеся в глаза или всего больше задевающие его в данную минуту. Со всех сторон несутся горькие, жалобы имущественных классов на самовольные порубки лесов, на насильственные захваты владельческих земель, на поджоги помещичьих усадеб, сена, хлебов и строений, на избиение и калечение скота, на акты насилия по отношению к управляющим и пр., на сопротивления судебным приставам и чинам земской полиции, доходящие нередко до кровавых побоищ, на поголовные стачки рабочих и вообще на подозрительное и опасное возбуждение масс, проявляющееся иной раз в таких ужасных формах, как антиеврейские беспорядки, не обошедшие даже такого чисто русского города, как Нижний-Новгород. Мы далеки от того, чтобы видеть в этом смутном брожении начало победоносной народной революция. Но мы ясно видим, что народ изверился в правительство, что он исстрадался вконец, что он устал терпеть, что ему невмоготу более нести . свой тяжелый крест, что он беспокойно бьется в своих узах, ища выхода, и что. поэтому всякий громкий призыв к нему поговорить по душе «о своих нуждишках, о своих делишках и о разном прочем» —  глубоко всколыхнет народное море и вызовет в нем радостный отклик. Раздастся ли этот призыв с высоты трона, поколебленного ударами революционеров, или же он будет сделан самой партией, захватившей на момент в свои руки правительственную власть,— это все равно. Мы твердо верим, что и в том и в другом случае народ не пропустит мимо ушей обращенного к нему призыва, — что он сумеет сказать, где его жмет тесный сапог, — что он найдет вокруг себя людей, которые сформулируют его. нужды, требования и ..желания в толковые «наказы» его избранникам, — что он сумеет 'инстинктивно отличить друзей от врагов и что он поддержит всею дикою мощью непобедимой стихийной силы истинных представителей и заступников его интересов в недрах будущего Земского Собора. Мы твердо верим, что грядущая государственная реформа не может выродиться на нашей почве в чисто п о л и т и ч е с кую «конституцию», но непременно принесет с собой все те аграрные и иные экономические и социальные реформы, какие совместимы с нынешним умственным и нравственным развитием человечества. Ибо только такая реформа пли революция может найти себе опору в народных массах, во всенародном энтузиазме, без которого немыслимо никакое великое историческое дело, никакой крупный общественный переворот. А пока главная задача наша и наших товарищей, — в особенности же рабочих и сельских групп, — должна заключаться в том, чтобы пользоваться всяким случаем для выяснения народу, что основная причина всех угнетающих его зол лежит не в злодействе отдельных личностей, а в общем строе современного порядка вещей, опирающегося прежде всего на самодержавное правительство, мешающее народу выражать и выполнять свою волю или даже просто рассуждать всенародно о своих делах с целью улучшения своей жизни. Мы должны постоянно и неустанно указывать народу, что самодержавный царь и его приспешники явно не желают облегчения бедствий народа, да и не в силах облегчить их, если бы даже и желали, не призвав к этому делу самого народа.

Итак, с какой бы точки зрения ни посмотрели мы на нынешнее положение наших внутренних дел, с точки ли зрения интересов народа или же интересов интеллигенции, все приводит нас к одному и тому же выводу: самодержавие отжило свой век, — оно не в силах больше принести ничего хорошего ни народу, ни обществу, — всякая дальнейшая минута его существования только безнужно удлиняет муки неопределенного переходного положения и увеличивает сумму -народных и общественных бедствий; а потому неустанная, неумолимая борьба против него, в лице всех его представителей, борьба без отдыха, без пощады и без перемирия, — есть священнейший долг всего живого и честного на Руси. Вот почему еще решительнее и энергичнее, чем когда-либо, повторяем мы свой старый клич: Carthago delenda est.

Чтобы не быть голословными в наших утверждениях насчет беспокойного брожения народных сил почти : всей России, приводим наудачу несколько фактов из самого последнего времени и относящихся исключительно сфере аграрных отношений.

Наиболее интенсивная мелкая борьба народа с имущественными классами и представителями власти наблюдается в Уфимско-Оренбургском крае. Этот край положительно как бы на военном положении. Громадные лесные порубки, захват земель, поджоги, убийства, сопротивления властям — все это здесь самые заурядные явления. В совершении их иной раз принимают участие сотни людей. Иногда факты подобного рода принимают крайне резкий характер и доходят до жестокости. Укажем для пример на несколько случаев сожжения живьем по несколько человек (управляющих, приказчиков, лесничих и т. д.)  заколоченных предварительно домах. Интенсивность и распространенность подобного рода явлений заставили перетрусившее уфимское дворянство потребовать прошлым летом от правительства «принятия чрезвычайных мер для защиты собственности и личности владельцев»! С течением времени движение все усиливается. В виду громадного числа известных фактов мы останавливаемся только на одном уезде—Белебеевском. Здесь идет война не на живот. а на смерть между населением и казенными и частными лесниками. Порубки в сотни пней уже не принимаются в счет; они производятся по несколько тысяч пней. При порубках постоянно кровавые столкновения. В феврале 6 татар деревни Башнидов были оштрафованы за порубку; а вслед затем у Куюкинского лесника были зарезаны 10 овец и лошадь. Одному понятому д. Андреевкя еле-еле не отрубили головы; он спасся только благодаря быстроте лошади. В половине февраля в лесу, прилегающем к дер. Екатериновке и Линовке, крестьяне изрубили топорами двух стражников, несмотря на то, что последние были вооружены ружьями. В дер. Шаран-Князеве стычки из-за леса сопровождались целым рядом убийств. Являлся сюда исправник, по едва унес ноги. Пришлось согнать несколько сот полицейских чипов; приезжали прокурор и губернатор, но князевцы покорности не обнаружили. Угон скота и поджоги хлеба здесь самое заурядное явление. Но бывают факты и гораздо любопытнее. Так, башкиры д. Слах в феврале разоряли и сожгли до тла хутор барона Нолькена, разогнав сторожей, рабочих, и угнали скот, часть которого была затем зарезана и с'едена. У доктора Бычкова на хуторе в Бакалинской волости убили приказчика; в одной из соседних деревень избили урядника и станового. Чиновников, — членов крестьянского присутствия, землемеров и т. д., являющихся производить размежевание и вообще «насаждать порядок», — население или гонит, или принимает самым оригинальным способом: «Твоя кто посылал наша?» — «Присутствие, казна».— «А-а! казна, присутствие — ну, ты и гуляй по казна. Зачем ваша пришел? Мы не звал!»—«Землю от вас в казну».—«Зачем казну. Земелька наш, какой казну? Казна свой есть. А вот самовар твая кипит, мы готовил; ямай мало—малясай, потом здыхай (отдохни), yтро придет — гуляй казна, коли он твоя посылал, а наша твоя не надо!». И затем наутро выпроводят самым бесцеремонным образом. Ограничиваемся приведенными фактами, хотя список их можно было бы удлинить до бесконечности.

Другим районом с сильным аграрным движением является местность, охватывающая Донокую область, Екатеринославскую, Тамбовскую, Курскую губ., отчасти и Рязанскую, а затем Черниговскую и Полтавскую. Здесь практикуются в самых широких размерах поджоги помещичьего хлеба, сена и строений. Тут имели место любопытные случаи стачек сельских и полевых рабочих с целью оставления без уборки помещичьего хлеба или возвышения заработной платы, при чем крестьяне опирались на свою общинную организацию. Вообще отношения между здешними крестьянами и помещиками крайне обострены. В Екатеринославской губернии прошлой осенью крестьянское движение выразилось в усиленных поджогах, разрушении помещьичьих домов и захватах земель. Первые весенние сведения из этого края указывают, что движение, направленное к захвату земель, началось снова. Из множества фактов, имевших место в Донской области, приведем только два. В слободе Мокеевке, Донецкого округа, крестьяне, стесненные землевладельцем и его приказчиком, сожгли 80 стогов сена, вырубили лес и затем, заманивши в лес приказчика, высекли его и, заткнув рот, привязали к дереву. Здесь он провисел более двух суток (.дело было в феврале) и был случайно найден пастухом; приказчик тотчас же сбежал, а поступивший на его место держит себя значительно мягче. Вообще крестьяне Донецкого округа в последнее полугодие энергично принялись за экспроприацию землевладельческой собственности. Они рубили лес. увозили к себе помещичий хлеб с полей, нападали на принадлежащие помещикам и скупщикам земель хлебные амбары и грабили их, нередко в виду самих хозяев. Дело не раз доходило до вооруженного сопротивления. В слободу Большинскую и соседние села для усмирения явился окружной начальник с целой сворой полицейских. Появление его страшно возбудило население. «Так он не за нас?... Бей его!...» И окружной начальник едва успел спастись. Зато несколько его спутников были избиты до смерти. Затем большинцы бросились на ближайшие усадьбы землевладельцев. Произошла свалка, во время которой несколько человек было убито. Землевладельцы с своей дворней, забравшись в одну экономию, кое-как отстрелялись; но зато остальные экономии были разграблены и разрушены. Грабеж продолжался двое суток, пока прибыло войско. С появлением последнего крестьяне разбежались и позасели по заросшим мелким лесом балкам и оврагам. Многие из них имели ружья, а потому, когда на них двинулось войско, произошло правильное сражение с массою убитых и раненых. В конце-концов крестьяне оказались, конечно, усмиренными... Мы не будем приводить фактов, имевших место в других местностях: это бы перепевом той же самой однообразной песни.

Повторяем: мы не думаем видеть в этих фактах смутного брожения народных сил залога скорого и успешного всенародного взрыва; но слеп будет тот, кто откажется усмотреть в них явное знамение крайней шаткости нынешнего порядка вещей и не менее явное указание на п у т ь, по которому пойдет народное движение, когда наступит, наконец, его момент.

--------------------------------

ЗАКРЫТИЕ «ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ЗАПИСОК».

"Вот так скотина! добрые люди от него кровопролитев ждали, а он чижика с'ел!"

"Бурбон стоеросовый! чижика с'ел!"

"Олуx царя небесного! чижика с'ел!"

Так, по словам г. Щедрина, приветствовали звери Топтыгина, после того, как он с'ел чижика. Отдавая вместе со всем русским обществом должную дань уважения таланту и проницательности г. Щедрина, мы сомневаемся, однако, чтобы он предвидел, что граф Толстой так скоро возьмет на себя роль Топтыгина и предоставит роль чижика «Отеч. Запискам», соблазнясь, должно быть, их чижикового цвета оберткой.

Мы не думаем смеяться над погибшим журналом или принижать его. Это был почти единственный орган русской печати, в котором сквозь дым и копоть цензуры светилась искра понимания задач русской жизни во всем их об'еме. За это он должен был погибнуть — и погиб. Было бы странно, если бы мрачная правительственная сила не наложила раньше или позже руки на мало-мальски светлое явление. Но мы утверждаем все-таки, что, закрыв «От. Зап.», Толстой с'ел чижика, и не того от него ждали. Ждали искоренения революции, прекращения крамолы, а мы живы и надеемся, что в скором времени в этом убедятся все. Что же касается Толстого, то, как видно из правительственного сообщения, об'являющего о закрытии «Отеч. Зап.», он уже и теперь признает факт нашей живучести и нашего значения.

Правительственное сообщение имеет целью доказать, что не чижик с'еден, а уничтожен очаг революции. Не в наших интересах разоблачать ложь и путаницу, переполняющие этот документ. Пусть очаг революции остается на углу Литейной и Бассейной улиц. Документ нас интересует с другой стороны. Уже много лет правительство держит петлю на шее русского общества и все туже ее затягивает. Много лет ссылка, тюрьма, каторга, виселица поглощают все новые и новые жертвы. Чем же достигла напрягшая все силы и, невидимому, торжествующая реакция? Самодержавный повелитель ста миллионов, не освобожден из гатчинского плена, о его приездах и от'ездах верноподданные узнают на другой день; усиленная охрана нужна попрежнему; жандармы, сыщики, прокуроры зарабатывают свой хлеб в поте лица. Но всего этого мало. Все чрезвычайные правительственные меры не только не в состоянии прекратить революционное течение, но даже держатъ его на том же уровне. Мы не можем печатать отчеты о действительном ходе нашего дела, о -наших успехах и потерях; господа сыщики должны сами потрудиться над добыванием нужных им сведений. Мы только сделаем вывод из правительственного сообщения. Когда-то правительство и его холопы утверждали, что наши ряды пополняются исключительно «молодыми безумцами», недоучившимися мальчишками и пр. От этой иллюзии пришлось с течением времени отказаться потому, что двери тюрьмы стали все чаще захлопываться за людьми зрелого возраста и известного положения. Теперь же правительственное сообщение прямо говорит, что известная часть легальной литературы солидарна с нами или даже входит в состав революционной организации, а литература всегда и везде составляет цвет интеллигенции страны. Молодые безумцы называются здесь иногда Лермонтовыми, недоучившиеся мальчишки — Белинскими. На чьей же стороне успех в нашей многолетней борьбе с русским правительством? Кого устрашили, что предохранили тюрьмы и виселицы, если после долгой реакционной практики правительству приходится закрывать журнал наиболее распространенный, пользующийся наибольшим сочувствием публики? Мы принесли много жертв, но они принесены не даром. В этом расписывается само правительственное сообщение.

В сообщении заслуживает нашего внимания еще одна подробность. Глупцы, холопы и лжецы толкуют об императорском или государственном социализме, который избороздит нашу голодную родину молочными реками с кисельными берегами. Правительство благосклонно слушает эту сказку. Но, отстаивая свое место в государстве, администрация знает только одно: гнать всякую критику, всякий свободный голос. Во воем остальном она не делает ни одного какого бы то ни было прямого, определенного шага. Правительство хорошо знает, что оно изолгалось, что с каждым днем падает его кредит на бирже и в дипломатии, внутри и вне России, в народной массе и в образованной среде. В сообщении, об'являющем о закрытии «Отеч. Зап.», четыре подписавших его министра не решаются говорить от собственного имени о революционном влиянии легальной литературы. Они знают, что никто не поверит либеральному долготерпению, с которым они будто бы присутствовали при разгуле русской печати, Поэтому они ссылаются на показания какого-то Иуды из наших рядов — «одного из важных государственных преступников». Опять, на чьей же стороне успех, если слова "даже Иуды, анафематского отребья из революционного лагеря, весят больше, чем уверения четырех русских министров?.. Таковы выводы, сами собой вытекающие из правительственного сообщения. Можно сказать, таковы мнения правительства о своем собственном бессилии и лживости. Ни в том, ни в другой мы никогда не сомневались. Пока упрямая, тупая и своекорыстная администрация не потеснится для предоставления законного места свободным представителям страны, до тех пор русское правительство будет падать все ниже и, наконец, падет. Мы ждем этого часа со спокойствием людей, сознающих, что они плывут по течению, с презрением к тем, кто мечтает задержать историческую, необходимость.

Эпитет «высочайше утвержденный» фактически уже теперь значит сомнительно утвержденный», хотя бы относился только к направлению железной дороги:; а реакционные меры так же мало способны поднять кредит правительства, как и переливание из пустого государственного казначейства в порожний государственный банк. Четыре министра, Иуда сам-пят, забыли или не знают той старой истины, что литература есть только выражение и отражение существующих в обществе чувств, мыслей, отношений.

Министерский квартет не удовольствуется, вероятно, одними «Отеч. Зап.», но мы не видим в этом большой беды. Нам в нашей литературной деятельности случалось переживать очень тяжелые времена: типографии исчезали, редакции отвлекались по другим делам или гибли, но мы живы потому, что жива идея, которой мы служим. Бели правительство задушит даже всю легальную литературу» мы скажем:

«Бурбон стоеросовый! Чижика с'ел!»

----------------------------------------------------------------

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ.

Письмо из Парижа.

Экономический кризис и политические партии во Франции.

Над всем промышленным миром висит Дамоклов меч приближающегося кризиса. Застой в делах и недомогание являются предвестниками его и в Англии, и в Германии, -и в Северной Америке. Во Франции его тяжелая рука давит на самые жизненные артерии 'Промышленности", и под этой ледяной рукой пульс экономической жизни начинает биться вое медленнее и медленнее. Симптомы наступающего кризиса несомненны. Стачки, особенно в течение двух последних месяцев, обошли всю Францию. Рудокопы в Северном департаменте, ткачи в департаменте ; ткачи в Лионе, кочегары и матросы в Марсели, седельщики в Бордо, извозчики в Париже — все они и по очереди и одновременно пытались бороться против капиталистов,  уменьшающих тариф под предлогом трудного сбыта продуктов, и все (за единственным исключением седельщиков) должны были сдаться на капитуляцию. Безработица заходила даже в Алжир. В одном Париже рабочих без занятий и куска хлеба насчитывают от 150 до 200 тысяч. Особенно страдают от безработицы рабочие по постройке зданий: каменщики, кровельщики, маляры, столяры и т.п. По официальным отчетам к 8 января (срок перемены квартир в Париже) квартир было нанято в столице лишь 3 234, очищено же 4 500, при чем в 75 случаях пришлось прогнать жильцов при помощи полиции.

Таким образом, незанятых квартир остается 1 326 что об'ясняется выселением нуждающихся рабочих из самой столицы за городскую черту, где квартиры дешевле; жалобы на трудное время раздаются повсюду... Но кроме непосредственного экономического значения приближающийся кризис имеет еще более глубокое значение социальное и политическое, и его-то нам и хотелось коснуться в нашем письме. Застой и безработица, послужили поводом  к выяснению взаимных отношений, существующих меж политическими партиями во Франции. Как известно, (3) января 10 делегатов от рабочей партии (фракции поссибилистов) пришли в палату депутатов и подали петиции, прося собрание немедленно принять меры к облегчению безработицы и кризиса. Волей-неволей палата вынуждена была поставить на очередь «рабочий вопрос», и вот на т буне в течение полутора недель сменились один за другим около 15 ораторов. Что говорилось ими, нам о том подробно рассказывать незачем, ибо за сведениями читатель может обратиться к русским легальным газет. Нам интересно здесь лишь указать на те взаимные провокации, которые занялись политические партии при этих дебатах. Республиканское большинство — представители крупной и средней буржуазии, оппортунисты в политике стали к рабочим в положение прямо враждебное. Кризис просто-напросто отрицался, да и вообще отрицалось чуть ли не всякое вмешательство государства в экономическую деятельность: «свобода», «свобода в экономической сфере сыпалось из уст г. Ферри, того самого Ферри, который теперь и спит и видит, как бы пробить брешь в современной политической свободе Франции.

Правые, бонапартисты и монархисты, сделали вид, что приняли петицию горячо к сердцу. Не было недостатка в постановке на сцену. «народной политики», столь знакомой и нам, русским. Бодри д'Ассон, например, сваливает все беды на республику и предлагавший как панацею монархию, внес проект открыть кредит в 20 миллионов и предоставить его в распоряжение синдикальных камер раздачи неимущим. Граф Мен, пустивший в ход критику современного экономического строя, критику, украденную у социалистов, проповедывал что-то вроде средневековых цехов, называя их ассоциацией, и прославлял прелести христианского единения рабочих под одной католической церковью. Он мироточился любовью к рабочим, к  бедному народу, умилялся его трудолюбием и совершенно забыл, как сам же он после коммуны с пеной у набрасывался на рабочих и писал о расстреливаемых, что это люди бесстыдные, люди, лишенные всех «нравственных чувств» и умиравшие храбро лишь потому, что предпочитали "разделаться с жизнью, чем жить трудясь."

Как видите, тая в глубине души страшную ненависть к народу, он играл здесь игру, надеясь выловить в мутной воде трон и скипетр для какого-нибудь Филиппа YII и возвратить при монархии с лихвой знаменитые Бодри д'Ассоновские 20 миллионов. Крайняя левая, радикалы, коснулись многих мер, которые, по их мнению, должны были повести к разрешению рабочего вопроса. Но, к сожалению, предлагая эти меры, они не стали на более общую точку зрения. Они не подчеркнули ясно и для самих себя, и для других политических партий, а самое главное для народа, что: 1) истинный политический радикализм в настоящее время неразрывно связан с радикализмом социальным и экономическим, и 2) что никакая политическая партия не может существовать долго, если не захочет решать насущные вопросы масс, вопросы благосостояния, экономической независимости и всестороннего развития личности. Речь вожака крайней левой, Клемансо, речь, бесспорно лучшая из всех речей по поводу петиции, грешит разрозненностью предлагаемых мер. Мы не говорим, что они не хороши, напротив, хороши, но слишком частны, и частны не столько сами по себе, сколько потому, что оратор не постарался стать обеими ногами на почву социализма, как необходимого вывода из принципа демократии, и не рассмотрел все очерченные им меры, как некрупные, но неизбежные  шаги в направлении социализма, как последовательные этапы на этом пути. Так, он говорил о всестороннем (интегральном) воспитании, о необходимости сделать из ребенка человека, способного к умственному и к физическому труду. Это требование, конечно, хорошо. Но оно было бы гораздо лучше и, главное, нашло бы отголосок в отзывчивом французском рабочем, если бы г. Клемансо показал, что оно не есть, так сказать, только педагогическое требование, даже не есть только политическая мера, имеющая целью воспитать гражданина. Нет, он должен был бы показать, что всестороннее образование является необходимой подготовкой к тому строю, где не будет тунеядцев и паразитов, где каждый должен трудиться, и при том совмещая физический труд с умственным и переходя от одного рода труда к другому. Или, например, далее Клемансо указывал на ряд возмутительных монополий, которые дарованы государством железнодорожным, рудокопным и другим компаниям. Спору нет, эти монополии возмутительны. Но их нужно было подвергнуть критике с гораздо более общей точки зрения. Весь современный экономический строй несправедлив и монополии компаний являются лишь последним выводом из настоящей свободной конкуренции, где сильный и без того побивая слабого, употребляет свое влияние на чтобы добиться от государства еще особого покровительства в этой бойне. Подвергнув пересмотру все экономические условия нашей эпохи и открыв в них принципиальную несправедливость, г. Клемансо мог бы тогда, конечно, потребовать прежде всего уничтожения наиболее несправедливых сторон экономической жизни, но не потому, чтобы все остальное было добро зело, а потому, если начать вырубать что-нибудь, так уж начать с вреднейшего. И здесь могла бы установиться прочная связь между политическим радикализмом и теми социалистическими требованиями, которые все сильнее и сильнее пускают корни в сердце французских рабочих классов, то же самое можно было бы сказать и о прогрессивном налоге, предложенном Клемансо, и т. д.

Вообще, если бы крайняя левая теснее сблизилась с рабочими классами, если бы постаралась по возможности в каждом политическом вопросе отыскивать его прямое или косвенное значение для решения социальных и экономических задач, эта партия, мы уверены, заняла бы почетное место в парламенте. Опираясь на требования массы, она в каждый момент могла бы производить сильное давление на законодательную деятельность парламента. Без поддержки народа, хотя бы в смысле удовлетворения его настоятельных потребностей, всякая политическая партия осуждена теперь на бессилие. Это сделалось уже общим местом, и разные политические авантюристы во Франции., начиная с Наполеона I, так хорошо понимали это, что попирали даже законы во имя «воли народа» и укрывались от критики под защитой плебисцитов. Замыкаясь же в парламентской ограде, никакая партия не может сделать что-либо нужное, особенно партия в роде крайней левой, которую не берут под покровительство ни разжиревший буржуа, ни трусливый рантье, которая желает осуществления демократии, а не правления меньшинства.

С другой стороны, случай с петицией показал нам, к сожалению, что даже и сам парижский рабочей недостаточно вдумался в значение политической борьбы. Стоят прочитать хотя бы отчет о свидании петиционеров с крайней левой или еще лучше отчет о собрании в зале Маркизских Островов (17 января), где делегаты рассказывали об упомянутом свидании. Подача петиции была враждебной демонстрацией против всей палаты без исключения, даже и против крайней левой.

Понятно, что оппортунисты воспользовались, как нельзя лучше, этим обстоятельством, чтобы показать радикалам, что между ними и массой нет ничего общего, что все требования радиальных реформ висят в воздухе и оставляют народ равнодушным. Делегаты рассказывали, например, как на все вопросы крайней левой, чего же собственно хотят рабочие, они отвечали: «Это дело не наше, мы вас предупредили и не хотим давать оружие партии г. Клемансо для борьбы с нами; делайте, что хотите».

Некто Доврикур признался даже, что «Клемансо, самая дельная голова среда этой шайки, долго надоедал мне своей политикой» и т. д. в таком же роде. Конечно, если слышатся такие голоса со стороны рабочих, то винить в этом придется не их,. а политических радикалов, которые не умели показать, что их политика есть в то же время и политика масс, практикуемая во имя действительных требований народа. Во всяком разе от этого не легче, и подобным отношением к политике могут восторгаться лишь платонические социалисты, которые увидят в этом презрение к «парламентарной болтовне» и «буржуазной игре в политику». Мы же, не принадлежащие к таким прямолинейным мыслителям, полагаем, что рае нет достаточных сил для немедленной революции, то пренебрегать политической борьбой и давлением на палату значит обрекать себя на самоубийство. Возьмите даже этот вопрос с точки зрения революционной агитации и боевой организации. Организовать массу во имя чистого социализма невозможно. По крайней мере, невозможно создать широкую боевую организацию и втянуть в нее массу, проповедуя ей лишь прелести будущего гармонического общества и не заставляя ее пробовать свою силу хоть на каком-нибудь практическом требовании, осуществимом в данную минуту. С другой стороны, нужно брать с бою известные политические условия, необходимые для возможности организоваться. Если предположить, что нужно смотреть на все это лишь с точки зрения чисто революционной, то несомненно все-таки, что вовлечь в революцию массу путем заговора невозможно; потому что массовых заговоров нет и не может быть, и что, стало быть, нужно иметь известные легальные формы, за которые не может переступать даже и то правительство, против которого вы боретесь.

Мы возьмем несколько примеров. Во Франции с самого 1848 года существует закон, определяющий максимум рабочего дня в 12 часов, И что же? Этот закон вышел совершенно из употребления, так как рабочие никогда не организовались для достаточного протеста против нарушения его, а потому и по сие время работают столько, сколько заблагорассудится капиталисту. Конечно, от ограничения рабочего дня 12 часами до водворения социализма очень далеко, но нет сомнения, что продумать .этот идеал и бороться за него может скорее человек, работающий 12 часов, чем 15 часов, потому что последнему и думать-то некогда. Далее, еще в 1869 году «либеральная империя» отменила книжки, которыми капиталисты аттестовали рабочих и пред'явление которых было обязательно для получения работы. И этот закон постоянно нарушался, и рабочие опять протестовали очень вяло.

В последнее время, когда палата возобновила его, воспретив употребление книжек, сенат вотировал против формального воспрещения книжек, оставив этот вопрос на произвол капиталистов.

Ясно, что книжки требоваться будут, и возмутительная нравственная цензура эксплоататора над эксплоатируемым будет продолжаться. Тот же самый сенат ухитрился в течение двух с половиной лет не приступить к окончательному в от у ни по закону о железнодорожных компаниях и их служащих, ни по закону об обществах взаимной помощи, ни о кассе для престарелых рабочих, а в заседании 1 февраля провалил 5-ю статью закона о синдикатах, уже вотированного палатой, лишив таким образом рабочих права федерироваться в профессиональные союзы и развивать свою организацию. Ясно, что сенат еще реакционнее палаты. Крайне жаль поэтому, что парижский рабочий не устроил никакой внушительной демонстрации в то время, как в прошлом году заходила речь об уничтожении сената, и крайняя левая создавала революционную лигу. Далее, во Франции до сих пор посылаются войска во время стачек, чего нет уже в Англии, воспрещаются сходки под открытым небом, а в последнее время мало-по-малу урезываются и прочие свободы — свобода афиширования и т. п. Оппортунистская палата вотирует, например, присоединение бюджета префектуры полиции к государственному бюджету и, отнимая контроль над полицией у парижского муниципалитета, выковывает из полиции послушное орудие реакции, несмотря на все протесты крайней левой. Нам кажется, что во всех перечисленных примерах рабочие могли бы в .должны бы были оказать поддержку радикалам. Странно было бы, если бы они считали все это вещами такими безразличными даже и в смысле революционной агитации, чтобы проходить мимо них, как мимо ненужной «политики», устремив глаза вперед к идеалу гармонии.

Будем надеяться, что когда политические радикалы и демократы станут на более социалистический путь и когда, наоборот, массы будут живо интересоваться каждым политическим вопросом, приближение истинного демократического строя и экономического благосостояния будет значительно придвинуто.

---------------------

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Во многих иностранных газетах очень нередко назывался в числе членов Исполн. Комитета и П. Л. Лавров. В отвращение всяких недоразумений по этому  поводу, считаем нужным заявить, что, несмотря на все сочувствие  П. Л. Лаврова нашему делу,—выразившееся как в согласии его принять на себя труды по редактированию «Вестника Н.В.» совместно с Л. А. Тихомировым, так и во множестве других важных услуг с его стороны делу нашей партии,—он никогда, не состоял и не состоит членом Исп. Комитета.

---------------------------------------------

К. Г. НЕУСТРОЕВ.

Сын обрусевшей якутки, Неустроев получил образование сначала в иркутской гимназии, потом в Петербургском университете, где в 1881 г. окончил курс кандидата естественных наук. Собственно революционная деятельность его началась только с того времени, как он возвратился на родину в качестве учителя в иркутской женской гимназии и воспитателя в мужской. Местная молодежь боготворила молодого учителя. Но поработать Константину Гавриловичу пришлось недолго. В октябре 1882 г. он уже был арестован по доносу уголовного арестанта Зельцера, через посредство которого поддерживал некоторое время сношения с Козловским, арестованным по делу о побеге Ковальской и Богомолец. Дело Неустроева должно было кончиться административным порядком, и в начале апреля 1883 г. его поместили даже в одной камере с Козловским и Булановым. Но нервы его сильно расстроились; условия тюремной жизни и вечные столкновения с надзирателями страшно его раздражали. Он постоянно настаивал на необходимости протестов и всякий раз, как встречал скептицизм со стороны товарищей, ужасно горячился. Благодаря его усилиям, действительно, был удален один из самых усердных и грубых надзирателей, Жалик. Собственно против генерал-губернатора Анучин лично знакомого Неустроеву и непосредственного виновника его гибели, Неустроева предрасполагали крутые расправы Анучина с политическими каторжанами на Каре, которых, по окончании срока каторги, он ссылал обыкновенно в Якутскую область (где, как известно, во многих отношениях хуже, чем на каторге).

В день посещения Анучиным иркутской тюрьмы Неустроев был особенно раздражителен. Дело происходило так. Остановившись на пороге камеры, в глубине которой находился Неустроев, Анучин пригласил последнего подойти поближе, говоря: «Стыдно! стыдно!» Неустроев, приблизившись, резко спросил: «Что такое?» Анучин скороговоркой повторял свое: «Стыдно! стыдно!» Раздалась пощечина. Находившиеся тут же солдаты бросились на Неустроева, но Анучин остановил их рукой. Неустроев закричал: «Убирайтесь вон! вы не за тем должны являться в тюрьму, чтобы оскорблять людей!» Анучин, страшно бледный, велел запереть камеру, и тотчас уехал из замка.  Вскоре К. Г. перевели в другой коридор и заковали в наручники, несмотря на то, что он не был лишен прав: на его просьбу послать об этом телеграмму министру юстиции не обратили внимания. Распоряжением из Петербург форма суда была предоставлена на усмотрение Анучина. Военно-полевой суд вынес смертный приговор. Жажда жизни с неудержимой силой проснулась в молодой душе.Но напрасно просил Неустроев телеграфировать в Петербург о пересмотре дела. 9 ноября, между 3 и 4 часах утра, он был расстрелян во дворе пересыльной тюрьмы.

До последней минуты терзало его сознание, что он умирает «незаслуженно», не за то, что мог бы он сделать еще пожив и поработав: Тем не менее, видевшие казнь рассказывают, что он бодро подошел к позорному столбу исхудалый и бледный... попрощался с доктором, солдатами... громко высказал «вой пожелания родине...

Иркутское общество очень живо отозвалось на казнь Неустроева. Анучину просто нельзя было проехать по городу,—-ему кричали: «Убийца!». Ворота его несколько раз были вымазаны кровью. В конце- концов он получил отпуск (которого не просил) на 11 месяцев, и на его его место отправлен Педашенко.

Помещаем предсмертное письмо Неустроева. Страстно желал он, чтобы это письмо дошло до нас, вольных и заключенных его товарищей, чтобы оно поведало «добрым сердцам» его горе, его муки. И судьба, так жестокая к ему при жизни, исполнила его предсмертное желание— письмо не пропало.

ПРЕДСМЕРТНОЕ ПИСЬМО К. Г. НЕУСТРОЕВА.

Ночь, 8 ноября 1883 г.

Прощайте, братья-друзья! Спать не хочется. А скоро, скоро конец. И хуже всего—не уверен. Незаслуженно умираю,—вот что обидно. Обнадеживают: «завидный жребий!» Говорят: «Это только политическая смерть». А гроб уже готов—священник сказал.

От причастия отказался, просил крест принести. Символ страдания! он заменит вас и все, все дорогое. О, дай боже, пусть дойдет до вас письмо.

Знаете ли, даже не верится—так все кажется странным. Муки мои, дойдут ли они до вас?..

Братья! простите мои слабости: не всякому дано. Я был простой работник, но не изменил святыне знамени. Я верю ему, знаю—победоносно водрузится оно!..

Я хотел жить и даже просил... Но рок уже готов поразить. Просил смотрителя попрощаться с вами1—отказал. Мысленно у вас. У вас тишина, ни звука. Прощальный, последний привет!..

Просил, раскаивался вот почему в обвинительном акте не поместили фактов, сообщенных в моих показаниях, отказали послать царю ходатайство о том, чтобы дело было представлено ему. Не хотелось, не хочется умирать за неосмысленный рефлекс.

Каким бодрым сегодня встал было! Так жизнь и била ключом! Ожидал свидания с братом жены 2, но его не оказалось в городе, а свидание дозволили, и вместо него пришел священник. Как дешева наша жизнь!.. Рад одному: пуля смоет все нечистое во мне. Вы приймите меня в свое лоно! Еще одно слово: все, что Урсик3 говорил, писал— исходило от чистого -сердца. Пусть будет это моим последим словом.

И жаль, и не жаль такого конца... Горе, горе мое... даю тебя добрым сердцам. И хочется, и не хочется спать. Жаль на бессознательное тратить миг остающийся.

Прости, родина! Цвети, красуйся! Прийми эти пожелание от чистого сердца.

1 Заключенными товарищами.

2 Последней не было в Сибири.

3 Кличка Неустроева.

-----------------------------------------

)Т ЮЖНО-РУССКОЙ БОЕВОЙ ДРУЖИНЫ ПАРТИИ НАРОДНОЙ ВОЛИ.

По распоряжению Исполнительного Комитета, 8 января 384 года агентами Южно-русской Боевой Дружины казнен шпион я предатель—рабочий Федор Шкряба.

Харьков, 8 января 1884 года.

------------------------------

КАЗНЬ ШПИОНА В ЗГЕЖЕ.

Перепечатываем буквально нижеследующую прокламацию польской партиии «Пролетариат»:

В виду несомненных доказательств того, что Франц Гельшер—член организация партии Пролетариата—сделался доносчиком и при том без всяких причин, которые могли бы хоть до некоторой степени оправдать этот поступок, Центральный Комитет 16 (28) мал 1884 г.,

а) желая сделать Ф. Гельшера безвредным для организации,

б) а также наказать его за измену делу освобождения рабочего класса,—

1) приговорил Ф. Гельшера к смерти;

2) немедленное исполнение сего приговора поручил Рабочему Комитету местечка Згеж.

Приговор этот был приведен в исполнение 25 мая (6 июня) сего года.

Центр. Ком.

---------------------------------------

Как бы в ответ на передовую статью № 2 «Листка Н. В.», где был упрек нашим либералам в том, что они трусливо прячутся по норам в то время, когда социалисты-революционеры умирают в борьбе с общим врагом, группа русских конституционалистов выпустила, недавно «воззвание», в котором призывает конституционную партию к организации и протесту «против мрачного и бессовестного правительственного произвола, отстаивающего священные основы деспотизма и хищничества». Воззвание это во многих отношениях интересно. Интересно оно, во-первых, -как первый шаг либеральной партии к открытой политической агитации и борьбе. До сих пор из либерального лагеря, как известно, протестовали только отдельные, разрозненные голоса, да и то -преимущественно шопотом из-за угла, в трактирах, под пьяную руку, или в кабинетах с запертыми от «Филиппов» дверями. Протесты же в земских собраниях, которые действительно могли бы иметь значение при одновременной постановке многими земствами одних и тех же вопросов, были до того редки, малочисленны и разрозненны, что никаким образом не могли иметь силы. Теперь же, по-видимому, и невероятному долготерпению либералов приходит конец. Во-вторых, не разделяя социалистических воззрений по некоторым существенным пунктам и не сочувствуя средствам, к которым прибегает террористическая группа соц.-рев. партии, конституционалисты, однако, требуют для социалистов .«такого же права на существование, как и для себя». Они не претендуют на непогрешимость своих идей и допускают возможность ошибок с своей стороны, а, главное, надеются «при свободном обсуждении вопросов и нужд, которыми изболелся русский народ, достигнуть соглашения всех людей, на самом деле любящих родину». Пункт этот считаем мы существенным, как первую попытку установить прямые и -боле-е или менее правильные отношения между двумя наиболее жизненными -русскими партиями. До сих пор во взгляде на социалистов либералы стояли почти на той же точке зрения, как и правительство. Они говорили, что социализм есть лжеучение, исходящее из смуты в умах, считали его не глубоким и не естественным явлением истории, а каким-то наростом на государственном теле, и начинали свои робкие пожелания хотя каких-нибудь «орав» не иначе, как с ходатайства допустить их до расправы с так называемой крамолой. Положим, что это было часто только известным дипломатическим приемом дл« того, чтобы высказать потребность страны в политических правах, по тем не менее это было глубоким позором для либеральной партии, позором, который, вероятно, долго не изгладится из общественной памяти. Для нас либеральная партия с ее капиталистической подкладкой, с ее компромиссами и массой недоразумений тоже может казаться если не болезненным наростом, то отживающей исторической категорией; однако, мы проявили гораздо больше терпимости, и если и нападали на либералов, то не столько за их образ мыслей, сколько за их трусливый образ действий. И происходило это вовсе не оттого, чтобы мы когда-либо сомневались в истинности своих идей, а оттого, что считали главным народным врагом правительство. Мы отлично понимаем, что в будущем дороги наши разойдутся, но в то же время не понимаем, почему до созыва представителей русской земли,—одинаково желательного для обеих сторон,—-мы не можем вместе бороться против .деспотизма и полицейского произвола?

В-третьих, воззвание конституционной партии определяет впервые и конституционную программу, которая выражена в трех пунктах. Конституционалисты . желают: 1) созыва представителей русской земли в особое совещательное учреждение, в котором должны гласно обсуждаться все законы, проекты и ежегодные сметы приходов и расходов, при чем императору предоставляется право согласиться с мнением большинства или меньшинства, и выбранное им мнение получает силу закона; 2) свободы религиозной совести и уничтожения предварительной и карательной цензуры, с подсудностью печати суду присяжных, и 3) амнистии по всем государственным преступлениям.

Конституционалисты считают названные три задачи самыми неотложными. Они признают необходимость и экономических преобразований в интересах рабочих масс, и необходимость реформы местного управления, в смысле расширения крестьянского представительства, но полагают, что эти сложные задачи могут быть удовлетворительно разрешены лишь при участии общества, т.-е. после того, как будут осуществлены политические преобразования.

Мы ничего не имеем возразить против последних двух пунктов конституционной программы (разве только заметили бы в виде вопроса: подразумевает ля 2-й параграф программы, говорящий о свободе слова и печати, и свободу общественных собраний?), но решительно не можем ни понять, ни об'яснить наивности и противоречий первого пункта. Конституционалисты желают дать представителям русской земли не решающий, а только совещательный голос, и предоставляют императорской власти санкционировать мнение меньшинства. Но гарантирует ли это хоть сколько-нибудь правильность решения вопросов, и много ли будет в такой конституции истинного конституционного духа? Можно подумать, что наши конституционалисты не знают, к чему приводят монархическое «вето» и право распускать парламент. Насколько велико недоразумение этого пункта, можно видеть из того, что происхождение этого воззвания приписывается некоторыми императрице, которая будто бы, с одной, стороны, заражена конституционным ядом, а с другой—желает сохранить династические интересы в полной неприкосновенности. Кроме того, нам остается неясным еще следующее: господа конституционалисты предъявили правительству известные требования, но они не об'яснили, в чем они видят гарантию исполнения этих требований, и какими средствами они намерены добиваться осуществления своих желаний. Полагаем, что группа, выступившая с открытым воззванием к обществу, не замедлит дать ответ на поставленный нами далеко не праздный вопрос.

Но, несмотря на все, мы не можем не приветствовать этого первого шага либеральной партии. Шаг этот может в значительной степени содействовать прекращению происходящего в жизни хаоса и неопределенности общественных отношений. Кроме того, если бы либералы пожелали пойти еще на шаг дальше и перейти от слов хотя к каким-нибудь «поступкам», то это могло бы облегчить нашу общую задачу борьбы с правительством и, при дальнейших его поражениях, могло бы служить хотя некоторою гарантией того, что общество сумеет воспользоваться его замешательством в роковую минуту. Нужно, чтобы в пробитую нами брешь вступили общественные силы и постарались обеспечить, стране могучее развитие как в политической, так и в социально-экономической области.

--------------------------

Спешность выпуска этого номера и значительный об'ем его заставляют нас отказаться на этот раз от помещения имеющихся в наших руках корреспонденции даже в отрывках. Возможно, что мы выпустим их несколько позже особым приложением, не дожидаясь составления следующего номера. Там же мы поговорим и о реакц. новинках самого последнего времени, т.-е. о знаменитых циркулярах по министерству нар. просв., учрежд. род каких-то иезуитск. коллегий для нашей несчастной учащейся молодежи, о демонстративном изгнании из службы неск. известных профессоров, а также об из'ятии из обращения множества первоклассных произведений европейской и русской мысли.

----------------------------------------

АРЕСТНАЯ ХРОНИКА.

Помещаем длинный мартиролог революционного движения за нынешний год и конец прошлого. Он так велик, так сложен и повсеместен, что, конечно, только Отчасти, только весьма яеполно и бледно может быть воспроизведен на страницах настоящего номера. Печатаем то, что имеем в эту минуту под руками.

В Петербурге, по телеграмме из Перми, арестованы в декабре прошлого года студ. унив. Кузнецов, Грибель и Кузовников. Арестованный еще два года назад вольносл. Петерб. унив. Гребенчо (болгарин), находившийся на излечении в больнице св. Николая, взят снова под стражу. 2 дек. арест, рабоч. Конст. Федоров Граченко-Ленский; слушат. медиц. курсов Троицкая (вскоре вып., но после убийства Судейкина арестована снова и выслана из Петербурга); еще выслана медичка Макарова. После казни Судейкина тайная полиция совершенно растерялась и не знала, куда направить поиски. По домам и больницам искали, нет ли где раненых. Во время похорон Судейкина, 19 декабря, взят на улице нелегальный Афанасьев, оказавшийся потом итальянским подданным Степаном Росси. Несмотря на желание правительства, в пику партии, обставить перенос «останков» знаменитого сыщика возможно торжественнее, процессия имела комический вид: перед гробом несли несколько венков от «сослуживцев»—сыщиков, следовавших in pleno за гробом, а на гробе красовался и обращал на себя всеобщее внимание венок из белых роз, с надписью «Исполнившему священный долг», возложенный, по газетным слухам, самою императрицею. Мин. Нар. Проев. Делянов, желая, должно быть, освятить и облагородить в глазах русского юношества шпионство, счел своим долгом также присутствовать на похоронах современного Иуды Искариота. Но, что всего замечательнее,— святая, православная церковь, в лице протоиерея Д. Богоявленского, не задумалась осквернить память великих учителей христианства, приравняв деятельность Судейкина к делам апостолов. «Ты своей жизнью учил нас, как нужно исполнять свои обязанности, ,как и с каким самоотвержением должен служить отечеству каждый верноподданный;, вещал пастырь церкви... До Нового года произведено было несколько безуспешных обысков, и арест, некто Завко. После Нов. года прежде всего арест, -учит, одной из город, школ Софья Усова и сотрудник «Отеч. Зап.», автор внутренних обозрений, Сергей Кривенко, затем чиновник министер. фин. Юлий Антоновский, Подбельский; привезена с родины Мария Кулябко, схваченная по делу петербургской типографии прошлого года; арест, б. ученица консерватории Елиз. Дегаева, Эсфирь Билинкер, инженер Дерюгин, сотр. «Дела» и "Отеч. Зап". Протопопов (известный в литературе под пеевдонимом Горшкова и Морозова); учитель Ив. Попов вып. на поруки, слуш. Бестуж. курсов Сартори, Обуховская и Пашковская, отст. оф. Константин Степурин и его брат кроншт.оф., учительница Любовь Чернова, студ. унив. Шипицын и Шихтин—оба вып. и последний выслан в Псков, путеец князь Андронников и Михмандаров, пом. прис. Николай Тур, писарь Эртель—освобожден в июне на поруки, секр. ред. "Новостей"- Греков, пом. секр. мирового с'езда А. Юрасов, бестужевки IV курса А. Леонтьева—выпущена, Хворостанская, Никонова и Иванова, вольносл. унив. Баранов, фельдшерица Трипецкая—выпущена, и акушерка Толпыго; Виноградский, Дехтярев, медик Мартынов, студент унив. Вишневский, Ратнер, институтка Евгения Демидова— вып., Венедикт Бадаев, Адам Гассельмауер—нелегальный, при аресте неудачно пытался отравиться и настоящего своего имени не открывший, сидит в Петроп. крепости. Раньше арестованы еще: Салазкин—вып., художница Ершова и Мария Черепанова; 23 марта взята типография по Лиговке в доме № 42, кв. 49. Хозяева, заметив перед тем слежение, успели скрыться; арестованы технологи—Булыгин (в крепости) и Белопольский. Арестован на границе, на возвратном пути в Россию, издатель журнала «Дело» Станюкович, ездивший в Швейцарию к умирающей дочери,—первое время сидел в крепости, потом переведен в Д. Предв. Закл. Взят пом. прис. пов. Зах. Раппопорт, капитан гвард. арт. Николай Зиновьев, Борис Налимов
( в крепости) и раб. Крупнов—выслан на родину. Из Пермской губ. привезен Николай Блинов. Кроме того, Дом Предв. Закл. переполнен арест. офицерами, по преимуществу, моряками и артиллеристами. 1 мая выслана на родину Евд.Боголюбова. 28 июля арестован сотрудник «Дела» Н. В. Шелгунов, а 30 июля на Троицком мосту взят один нелегальный. Помимо арестов, в Петербурге произведена масса обысков, неоднократно повторявшихся в одном и том же месте; в доме, где был убит Судейкин, на Гончарной улице, проведены три обыска; два раза был обыск у Нотовича в перепелетной Дементьевой на Моховой; в ред. «Дела» при обысках взята масса рукописей и даже деньги. Ряд обысков в Троицком пер., что на Петербургской стороне, и т. д. до бесконечности. В ночь на 26 июля арестован некто Ив. Харченко и отвезен в Киев. 

В Москве. В октябре прошлого года арестованы и высланы Деев и Семенцов (кончившие курс в Петр. акад.). После годового ареста выслан в Обоянь (Курск. губ.) доктор Кандопуло. 16 ноября взяты: Николай Фомин и Павел Аргунов (юристы 2-го курса, оба вып. через неделю), Вас. Распопин  канд. математ. наук—15 мая отправлен в Тобольск на 2 года и Софья Бродская (фельдшерские курсы—в Томск на 2 года), доктор Станов (вып.). 17 ноября арест, студенты Василий Померанцев (умер), А. Богословский и Ал. Яковкин (оба выпущены). В декабре арест, г-жа Горинович, жена подсудимого по Киевскому процессу,—выпущена, но после казни Судейкина снова арестована, больная, почти при смерти, ар. некто Помер (вскоре вып.); 19 дек. студ.П. ак. Никифор Баранов (выпущен на поруки за 5 т. рублей) и у него в квартире фармац. Гродецкий, А. Золотницкий, Введенский и Ксения Петрова; того же числа арестованы унив. ст. . Минор (выпущен на поруки), Мих. Лаврусевич, Осип Рубинов, Серг. Сонников, Коссонич, Смирнов, Вечулевич и др. В январе нынешнего года С. Усов, кадет IV воен. корп. V класса перевед. в киевский кад. корпус, приказчик Илья Френ-Фейга Лифшиц (ак. к.). Выслан в Рязан. губ. секр. зем. управы Ткаченко. В феврале—акушерка Вера Обухова. 9 марта сл.к. Герье Евг. Бабушкина и О. Кирова—слуш. Луб. к.; 30 апреля: студент Павел Соколов и Иван Березин (вып.), Н.Лаврушин. Значительно раньше арест. были на время уч. консерв. Лапинский, Пузанов и г-жа Анцута. Раньше—в марте арест. уч. комерч. уч. Новицкий. 30 апреля взята на Самотеке литография Киселева с хозяином и 5-ю рабочими. 1 мая аpecт. Вл. Романовский, 3 мая Вас. Роев (техн. 2 практ. кл), сл. ак. к. М. Шиблакова. В мае же арестованы: студ. ак. Палладии, Гинзбург, Зильберберг. В последних числах апреля на полустанке Ник. ж. д. близ Петр. ак. арестован нелегальный пожилых лет, ехавший из Петербурга, и с ним  вместе студент, немедленно, впрочем, отпущенный. Кроме того, еще в начале марта, неизвестно при каких обстоятельствах арестован в Москве же молодой нелегальный человек, — именующий себя князем Антоном Григорьевичем Трубецким.

В половине июня арест. на улице ст. СПБ универ. С. Степанов, нелегальный, и разновременно пропало без вести еще двое нелегальных. В конце июня арест, б. профес. Моск. унив. В. Голъцев. 1 августа ст. (петровец) Ковалев, и произведены обыски у многих студентов в разных высших учебных заведениях. По последним сведениям, в Москве за август и сентябрь арестовано около 50 человек.—14 мая 1884 г. отправлена из Москвы в Сибирь новая партия административно-ссыльных. В нее вошли: дворянин Аркадий Вл. Тырков (юрист IV курса СПБ ун.)—в Красноярск.—Сын свящ. Федоров, студ. мед. 1V курса.—Двор. Вас. Распопин.—Негволод, гимназист.— Двор. Костюрин, рабочий.—Сын казанского фотографа Карелин.—Биткин, рабочий.— Сын свящ. Георгиевский.—Студ.-мед. Орлов—Литвинов, гимназист из Глухова Черниговск. губ.—Головицкий, рабочий.—Двор. Мартино, кандидат прав.— Двор. Косменко, технолог.—Беловежский, канд. математ, наук.—Меленчук, получивший высшее образование за границей.—Мосолов, канд. прав.—Kипиани, из выс. уч. заведения— Чрелаев.—Мельников, уч. юнк. уч.—Капитан артиллер. Шепелев— Технолог Горбачевский.— Чиновник Ткаченко.— Уланский оф. Протасов.—Инженер-технолог Фриденсон.—Техник Емельянов.—Горинович.—Пироженко, рабочий.—Студент Бычков.— Немцовский.— Свитыч из Одессы.—Фундаминская.— Софья Бродская.- Дичискуло.—Лютик. — Князь Шервашидзе

В Киеве. Жандарм, полковн. Новицкий, с гордостью называющий себя «бывшим начальником» . Судейкина, после казни этого последнего рыскал со своими жандармами по всему городу, всюду производя обыски и аресты. К концу февраля арестованных числилось до 40 чел.; большинство из них, разумеется, было выпущено вскоре после ареста. Назовем следующих студ. Дорожинский, Корниенко, Врочинский, Коношевич—нелегальный, сын купца Фатеев, Симоновский и Решкина. 30 января арестован на вокзале ж. д. поляк Рехневский (канд. СПБ унив.). 12 февраля арест, студ. Антон Лапио, Ортынский, Марченко, Озеров и Борисович. В ночь на У марта арест. Мих. Шебалин с женой, урожден. Богораз, разыскиваемые, как содержатели революционной типографии, существовавшей в Петербурге в 1883 г.; той же ночью взят служащий в канцелярии ген.-губерн. Макар Васильев. Эти три ареста послужили сигналом к совершенному разгрому киевской организации, благодаря чему до сих пор еще не приведены в ясность ни последовательность арестов, ни их обстановка, ни даже имена всех погибших. Взята типография, несколько человек рабочих и множество студентов, между прочим: студ. дух. акад. Петр Дашкевич, студ. унив. Завадовский и Степанов, Варвара Шулепникова—нелег. Было два вооруженных сопротивления, при чем в одном случае стрелявшему рабочему удалось, путем пожертвования собою, спасти арестованную на улице женщину и ранить схватившего ее агента полиции. Арестован на нелегальном положении Василий Караулов.—В мае арестованы курсистки Левина (вып.), Левенталь и др. О юбилейных волнениях в Киевском университете и вызванных ими арестах пока не сообщаем читателям, за неимением подробных и вполне достоверных сведений.

В Полтаве арестованы рабочие Гвоздев и Гавриленко. Отмечаем весьма любопытный факт: в Земском собрании был произведен обыск, не давший полиции никаких результатов, но произведший в обществе большую сенсацию.

В Воронеже арест, студ. Петерб. унив. Дмитрий Перелешин и отвезен в Петербург. Еще б. студ. Прозоровский— отвезен в Петропавловскую крепость—и б. студ. Верцинский— вып.

В Екатеринославе арест. Дьяконенко и отвезен в Петроп. крепость. Во время летних беспорядков прошлого года убит нелег. Эверс, разыск. по делу 1 марта.

В Харькове в прошлом году арест, бывш. офицер Мельников и его сожитель студ. ветер. инст. Сыцянко, затем Голубева и ак. Матвеева.

Одесса. 8 августа нынешнего года Мария Калюжная, два года назад арестованная в одесской типографии вместе с Дегаевым и его женой и потом, благодаря крайней молодости, отданная всего под надзор местной полиции, выстрелом из револьвера,—по собственной инициативе,—пыталась убить нач. одесской жандармерии полк. Катанского, но, к сожалению, промахнулась. Быстро снаряженный военный суд приговорил ее к 20 годам каторги. Согласно с новым узаконением, несчастная девушка должна будет провести эти годы в Шлиссельбургской крепости, об ужасах которой, усовершенствованных в новейшее время, знает русская история мрачною периода императорского режима. Отчет о погромах, разразившихся вслед за выстрелом Калюжной над всем югом России, мы к сожалению, должны отложить до следующей apестн. хроники, в  Одессе арест., между прочим, купец Раппопорт.

Ростов на Дону. Здесь арест. еще в прошлом году Пешекеров—сослан на 5 лет в Западную Сибирь,

В Севастополе арест, некто Телепнев.

В Саратове арест, служ. на ж. д. Малеев и Львов, подполковник Шатилов—отвезен в Петербург, гимназист Минаев и еще 6 гимн, за расклейку прокламаций о казни Судейкина.

В Самаре, В сентябре прошлого года арест, бывш. нечаевец Долгов и гимн. Иванов,—последний вскоре вып. и исключен из гимназии. Кроме того, по подозрению в распространении революционных изданий, произведены обыски у 7 гимназистов и 2  гимназисток, и все они исключены из уч. заведений.

Сызрань. В сентябре прошлого года арест, студ. Горн. инст. Гудков— перевезен в Петербург.

Нижний-Новгород. Еще в мае прошлого года здесь арест, фельдшерица Ковязина и студент Рождественский— вып., а в августе скрылось трое рабочих, высланных сюда из Одессы под надзор полиции. В селе Павлове, Семеновского уезда, в марте того же прошлого года произошло возмущение кустарей против местных кулаков и полиции, усмирявшей волнение; были вывешены на улицах прокламации, писанные уставом и призывавшие крестьян к бунту. При помощи войска волнение подавлено, при чем несколько «зачинщиков» арестовано.

Тула. В прошлом октябре арестован священник Иоанн Воинов. За обедней, когда клир пел «благочестивейшего», он обратился к молящимся с речью, в которой доказывал, что грешно нынешнего государя называть благочестивейшим, потому что он «нечестивейший из царей, в каждой честной семье поселивший скорбь и утрату». Арест о. Иоанна произвел на тульское общество сильное впечатление.

Тверь. Здесь нынешним летом произведено множество обысков у гимназистов. Найдены запрещенные издания. 14 юношей сидят в тюрьме.

Село Успенское, Великолуцкого уезда. Арестован в нынешнем марте Николай Караулов и отвезен в Петропавловскую крепость.

Новгород. Даже в этом, некогда великом, а ныне диком и богоспасаемом граде начало, наконец, отражаться соц.-рев. движение. Так, сильное впечатление произвел арест оф. Мазовского; отец его, извести, местный обыватель, потерял по этому поводу место, а младший брат удален из реального училища.

Вологда. В октябре прошлого года арест, некто Анатолий Васильев и медичка Шатова—вып.

У ф а. Нынешним летом арест. доктор Елпатьевский и отправлен в Сибирь.

Пермь. 4 и 5 декабря на Мотовилихинском заводе и в Муллинском селе произведено до 100 обысков и арест. 58 человек—из них 30 на заводской вечеринке. Нам известно след. фамилии: Померанцев и Казаков—студ., высланные из Казани за беспорядки, служ. на ж. д. Евг. Попов, двое Федотовых, 4 Бахаревых, из них 2 женщины, Толкач, служащая на заводе, Остроумов, высланный на 2 года из Казани лицеист; гимназист V класса фон- Пановиц, 16-летний уч. реального учил. Богданов, техник Скорпухлецкий, служ. на ж. д. Шперлинг, б. гимназистка Вера Серебренникова, учитель Ермолин, б. реалист Арнольдов, реал. Баранов, Пономарев, Безукладников, жена торговца Осколкова, актер Марков, мещ. Ситников, вдова купца Меркурьева, вол. старшина Рудаков, зав. рабочие: Костарев, Ляпихин, Головков, Норин, Фалалеев, Лоскутов, Шустов, Захаров, Габов, Высотин, Першин, Козлов, Деменев, Малинин, Пустозеров, Карябдин, Гневашев, Баишевы отец и сын, Белавин, Сергеев—ссыльный. Арестованные обвиняются в принадлежности к кружку партии, стремящейся насильственным путем ниспровергнуть сущ. порядок. На Нижне-Тагильском заводе взят, между прочим,- б. семинарист Волков, в Палазнинском заводе—учитель Десятов.

В Екатеринбурге. Арестованы учитель Шадрин и гимназист Удинцев.

Даже в С и б и р и  все время шли большие аресты, главным образом по делу петербургского «Красного Креста». Шварц и Юферов отправлены в Восточн. Сибирь на 5 лет. Миртова, Субботина-мать и Ярошевский из Томска переведены в Вост. Сибирь на 3 года. Семеренко и Ольга Рубанчик должны кончить свои сроки в Иркутске. Арестован Данько, возвращавшийся из ссылки с массой писем и поручением на родину. На каторге для политических сделаны большие стеснения; их запирают на замок по 6 человек в камере; выпускают только на 3/4 часа, безденежье общее. Отбыли кат и поселены в улусах Якутской области след, лица: Ковалик, Войнаральский, Александров, Белоцветов, Терентьев (брат покойной Людмилы), Богданович, Щепанский, Феохари, Костецкий, Студзинский, Зубрилов, Шпиркан, девица Сарандович. В Томске арест. адм. ссыльный оф. Дробный «за оскорбление величества» и б. семинар. Посохин. Оттуда же бежал в октябре прошлого года админ.-ссыльный Логовский.

Царство Польское. Здесь также все время продолжаются многочисленные обыски и аресты среди чего люда, где полицией констатирован блестящий успех рев. пропаганды. 4 ноября в Варшаве произведен тщательный обыск у Гальпернов в квартире и подвале—искали типографии; ничего предосуд., однако, не было найдено. Проведено много арестов в окр. Тарчина, в Белой; в Плоцке взят студ. Голембиовский, в Варшаве—реалист Кон, за чтение «Пролетар.» в учил. В Лодзи обысканы все части город населенные рабочими, перерыто множество складов, фабрик, заводов; арестованы: Черегжи, Даровский, Грабовский, Классович, Оловинский. Ночью 1 окт. прошл. года на Новой обыскан сталелит. завод и арест. слесарь Высоцкий, другой рабочий—Гальбрун взят, несмотря на тяжкую болезнь, арестованы: Чарнецкий, Данилович, Гаевский, Кобылянский,  Крахмальский, Лебедзинский, Новаковский, Павловский, Седлецкий с женой, Сливинский, Щепанский и Загорский (рабочие). Нынешним летом 28 июня арест. мир. судья Бардовский с женой, а у них в квартире студ. Крживоблоцкий и один нелегальный, еще Людвиг Янович, почет. мир. судья Добровольский и мн. других.

Вильно. Арест. варш. студ. Викентий Руткевич, Як. Бобес, Рабинович. Пашковский, Лопушинский. Гродно Арест. наборщик Глинкевич. Минск. Арест. землем. Носович, с женой акушеркой. Витебск. В марте 1883г. взяты, по указаниям Янчевского: б. студ. Варш. унив. Данилович и Яцкевич, а также раб. Высоцкий. По тому же делу в Тульской губ. взят отставн. ряд. Артем Высоцкий. В Р и г е-кондуктор Бауман. Произведены обыски на нескольких ст. Мит. ж. д., также у нач. Динамюндской ст., 5 чел. рабочих арестовано. Дерпт. В конце августа увезен в Одессу студ. Раппопорт. Тифлис. В декабре 1 арест., уч. учит. инст. Плохотников и Буслаев—вып., в мае реал. Заврьев (вып.) и бывш. технолог Семенов. Кишинев. В конце нынешнего мая забрано 38 чел. (чиновники, гимназ., семинар.). Из них пока известны: некто Городищин и учащиеся—Бланк, Гухман, Зейдис, Сагайдаковский, два брата Рабиновича, два брата Стери, Станевич, Лускалов, Иванов, Самвелов, Каушанский, Елена Гроссу и Холецкая. В Унгенах арест. некто Левин.

В середине нын. лета взят на границе некто Давыдов, а во Фрейбурге арест. эмигрант Лейба Дейч. Он в  России и сидит теперь в Доме Предв. Закл.

-----------------------------

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Доводим до, сведения членов партии нижеследующее. В Листке «Н. В.» было напечатано, что Д. Петров, находясь 1 арестом в г. Одессе, выдавал своих товарищей. Позднейшее внимательное расследование выставленных против него обвинений и его собственных об'яснений показало, что нив злоумышленных выдач с его стороны не было. Одна вследствие своего болезненного состояния и отсутствия правильной и твердой системы действий в подобных случая: держался очень неудачно и постоянно попадал во все выставлявшиеся ему ловушки, чем немало повредил как самому, так и своим товарищам.

-------------------------------

24 сентября в Петербурге начался процесс 14 лиц,  обвиняемых в принадлежности к русской социально-революционной партии «Народной Воли». Эти лица следующие: Вера Филиппова, Ювачев (поручик), Волкенштейн (женщина), Михаил Ашенбреннер (полковник), Похитонов (поручик), Афанасий Спандони, Рогачев (поручик), барон Штромберг (лейтенант), Тихонович, Иванов, Любовь Чемоданова, Чуйков, Андрей Немоловский, Дмитрий Суровцев.

-------------------------------------

ОТЧЕТ о суммах, вновь поступивших на дело народного освобождения.

Помещая ниже все имеющиеся у нас в руках денежные отчеты, считаем долгом оговориться, что они могут оказаться несовершенно полными, так как немало таких отчетов могло погибнуть при разных погромах. Если бы некоторые из них оказались потом уцелевшими и попали в наши руки, то они, конечно, будут помещены в последующий номер «Народной Воли».

На типогр. от икса в n-ой степени 315 руб., от аз и ферта 25 р., от лиры 25 р., из бойкого места 97 р., от +++ 210 p., от Янос 40 р., из Твери 24 р., из Ярославля с 1882 г. 587 р., по л № 22 в Слупке 60 р., Полкановы 4 р., по л. № 33: от М. С. 40 к.; Александрович 1 р., по л. № 18: в надежде лучшего 50 к., от Тихона 1 р.; в Москве без листка: от Анны 60 р., из Т. от В. 40 р., Гаэтона 5 р.; в Петербурге по л. № 71: 90 к., 9 р. 40 к., 8 р., 10 р.; по л. № 6 (на издание «Вестника»): рыба, х, армянин по 30 к., Г., обезьяна по 20 к., гражданин 46, 46 и еще 46, хлопец по 50 к.; P. Leo по 1 р.; прошлый, будущий по 25 к., бес арабский 10 р.; барыня 10 к., В. М. 3 р., за карт. 1 р. 50 к. По листку № 205: от Тамбовцев—Leo, х по 1 p., z + y 1 p. 60 к.; сбор 6 р. 55 к. От рубруса, Nemo, х в 5-й степени, потенциала по 1 р., от хохла 50 к., Н. 1 р. 50 к. Без листка—Сергей через Семку 25 р., от секретаря Т. 235 р. Из Москвы № 45 потерян—воспроизводим по памяти—4 р., Новгородец 3 р., артистка (без л.) 28 р.— № 121 от 3. 8 р. 15 к., акцизный 1 р. 60 к., от Анны 57 р., по листку без номера—Александр, семинар., Ракомбе, берегись!?!, готовый, Володя, Маруся, икс по 50 к.—Nemo, сиротка, гимназистка по 1 р.—старушка 2 р., Поповы 80 к., девять 2 р. 45 к., гомилетика 90 к., заподозривший 10 р. Без листка—от кр. офицеров в январе 1884 г. 4 р., в феврале 10 р. По л. № 15—от оглашенного, марш-тревога, от своего, курсив, ш ш, тор. iй, от бесконечности в нулевой степени, яки, шамана, Анфилогова по 1 р.—от журавля 5 р., всегдашнего 1 р. 22 к., блондина 3 р. 75, неизв. 1 р. 50 к., соль, оспa, NNN по 3 р., процент 2р.20 к., графини, путейца по 2 р., шмеля, юного соц. 50 к., коммерсанта 2 р. 50 к., Тихона 4р., кассовый взнос 50 р. По л. № 8 (ежем., начиная с сент. по март 1883 г.): кремневка, ятаган, штык, верба, NNN по 1 р.; кинжал, пистолет, рубака по 3 р., офицер 10 р. По тому же л. за окт. также 24 р., по л. ном.(х плюс 16) 12 р., по л. ном. 99— доброжелатель, блондин, кунктатор, Сквозник-Дмухановскнй, Венцель, Д. Б. К., роза, С, космополит, дикарь, Александр, бактерия, борода, непримиримый по 1 р.; бессильный, квартальный, мин. вн. дел гр. Толстой по 2 р.; раскаявшийся консерватор, западноевропеец, Николка, NN, чичероне, Игнатий по 50 коп.; яд-гамазе 75 к., Ю-а, С. по 3 р., добрый человек 5 р., желающий успеха, дворянин по 40 к., С-в, нераскаянный консерватор, КС, 40 к., по листку № (х плюс 7)—М, плюс, нуль, В по 50 к., К. 60 к.; а, барыня по одному р., номер 41— слуга государства, куцая, NN по 1 р., березник З р., Аристид 2 р., А. В. 6 р., им. 200 рублей, от жаждущих свободы 60 р., из провинции от гимназиста 5 р., Ф. 19 р , Л. 10 р.— 75 р.—100 р., по листку (х—2) от несвободного 7 р. Без листка от ласточки, С. по 10 р.; на издание народных брошюр 2000 р. М. и Н. П. в 25 р. С. 15 р. Л. О. и из Москвы по 100 р., от провинциала 115 р., педагогов 20 р., радикала 200 р. Юлии Александровны 600 р.; по листку № 14—кум, якобинец, NN, ***, преферансист по 1 р., южанин, армянин 50 к., от У. Ш. для Вестника» 100 р., от фр. 1000 р., по списку в 5 номере "Пролетариата" 35 р., от портного в Москве 50 р., через А. Н. руб. (40 плюс 30), на поездку 300р. Тоже (А. К.) 50 руб., лодка 15 р. М. Н. 3 р. По листку номер 16—х 20 к., выдыбай 5 р. По временному листку № 49 лит. ж: Фабий Максим 4 р. ego ipse 6 р, безымянный 10 р., старый долг 10 р., прохвост 20 р., через бухгалтера 50 к., от чертовки, N, NN, по 1 р., корень, NNN, по 50 к., ***—5 р., козел 3 р. По утраченному листку от Р. 20 р., по листку номер 38 от Ю. 100 р., от восточного человека 30 р.,—по старому счету 1500 р., по тому же счету для «Кр. Креста» 100, р., от офицера в СПБ. 40 р., Калинкин- 10 р. От неизвестного 100 р.

--------------------------------------------------------

Уже по отпечатании первого листа до типографии дошли еще следующие сведения об умерших членах партии:

В августе 1882 г. в г. Селенгинске админ. ссыльный Сергей Наддачин бросился с десятисаженной скалы на берегу р. Селенги.

Весной 1884 г. умер в Петропавловской крепости Петр Теллалов, осужденный по процессу семнадцати.

В марте этого же года в киевском остроге умер от чахотки студент Киевского университета Крушинский.

В мае нынешнего года в Харькове отравился Сахаров (нелегальный).

Поправка: А. Осинская удавилась в Доме Предв. Закл. в Петербурге.

--------------------------------------------------------

ОБЪЯВЛЕНИЯ.

За границей вышел 2-й номер «Вестника Народной Воли».

В Варшаве вышел номер 5 польского соц.-революцион. обозрения «Пролетариат».

В Женеве будет издаваться заграничный орган «Пролетариата.» «Борьба классов».

-----------------------------------

Конспиративные заметки.

1) «канава»

2) пароль «Грязная канава».

-----------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ: 1. Некролог. 2. Три объявления Исп. Ком.—о казни Судейкина, об участи, грозящей предат., и о приговоре партии над Дегаевым. 3. Заявление о закрытии загранич. отдела Кр. Креста. 4. Передов. статья. 5. О задач. деятельн. партии в народе. 6. От группы народовольцев. 7. Договор с «Пролетариатом». 8. Вместо внутреннего обозрения. 9. Закрытие «Отечественных Записок». 10. Иностранное обозрение. 11. Заявление. 12. Неустроев и его предсмертное письмо. 13. От Южнор. Боевой Дружины. 14. Казнь шпиона в Згеже. 15. По поводу воззвания конституционалистов. 16. Вместо корреспонденции. 17. Арестная хроника. 18. Еще заявление. 19. Процесс четырнадцати. 20. Денежный отчет. 21. Дополнительный некролог. 22. Об'явления о революционных изданиях. 23. Конспиративные заметки.

---------------------------------------------

С.-Петербург. Тип. «Народной Воли» 30 сентября 1884 г.