ГОД ТРЕТИЙ № 8—9 5 ФЕВРАЛЯ 1882 г.
НАРОДНАЯ ВОЛЯ
СОЦИАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Цена отдельного №:
Петербурге .. . 25 к.
провинции . . . 35
Постоянная подписка на «Народную Волю» не принимается.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ОБ'ЯВЛЕНИЕ.
Центр. Упр. Общ. Кр. Креста партии «Народной Воли» заявляет, что:
1. Представителями его за границей служат: П. Л. Лавров и В. И. Засулич.
2. Существующее в Петербурге общество вспомоществования политическим ссыльным и заключенным хотя и преследует цели, осуществление которых, между прочим, входит в круг деятельности Красн. Креста Народной Воли, тем не менее отличается чисто филантропическим и легальным характером, основано совершенно самостоятельно и в организационном отношении не стоит ни в какой связи с нашим Обществом.
20 января.
Центр. Упр. Общ. Красного Креста.
--------------------------------------------------------
Петербург, 4 февраля.
Что дало нам 1 марта? Какие изменения внесло оно в направление нашей деятельности? Каковы наши ближайшие задачи теперь?.
Прежде чем ответить на эти вопросы, напомним, чего сама партия ждала от казни Александра II.
Совершение переворота путем заговора—вот цель партии «Нар. Воли», определяемая программою Исп. Комитета. Но выполнение этой цели не соединялось с 1 марта. Для этого у нас было много оснований: мы еще не считали себя силой, достаточно выяснившейся в глазах общества, достаточно заявившей себя перед народом; с другой стороны, роль общественных единиц в предстоящей борьбе, их идеалы, интересы и стойкость в достижении своих стремлений могли быть определены лишь гадательно, за полным отсутствием у нас свободной общественной деятельности. Руководясь такими соображениями, партия не решалась брать на себя тяжелую ответственность и старалась вносить возможно меньше насилия в свою предварительную работу. Казнь 1 марта—этот акт революционной справедливости, покаравший деспота за его преступления—должна была развязать руки русскому обществу, в жизнеспособности' которого мы не имели права совершенно отчаиваться. Мы не теряли надежды, что лучшая, здоровая часть нашего общества, искренно желающая блага народу и счастья родной стране, воспользуется первым случаем, чтобы приобрести права, необходимые для человеческого существования. Печальная необходимость кровавой расправы могла быть избегнута или отсрочена, если бы недовольные элементы общества сумели отстоять тот минимум требований, которые Исп. Комитет пред'явил Александру III. Мы первые тогда покинули бы путь насилия, обратившись к социалистической работе, для подготовления социальной революции.
Возможно было, хотя с меньшей вероятностью, предположить и другой исход.—Серьезный анализ экономических и бытовых явлений русской жизни привел нас к твердому убеждению, что в России, при решении социального вопроса, главным и наиболее трудным моментом будет сокрушение политического насилия и коренное изменение государственных учреждений.—Но, ведь русскому революционеру, при выработке плана борьбы, волею судеб приходится разбираться в потемках, идти ощупью к намеченной цели. У нас нет партий; даже проявление идивидуальной мысли затруднено до крайних пределов, — немудрено проглядеть нарождающееся явление и натолкнуться на неожиданность. Для нас такой неожиданностью могла явиться буржуазия в европейском смысле, ибо раз существует подобная экономическая сила, она выступила бы при первом удобном случае, как партия, жизненно заинтересованная в приобретении для себя политических прав, в видах эксплоатации народа; вслед за 1 марта она подняла бы голову и не преминула бы добиться конституционного порядка, потому что. только буржуазный парламентаризм гарантирует прочность капиталистического1 строя и устраняет потрясения, сопряженные с дальнейшим существованием у нас деспотизма. Таким оборотом дел социально-революционная партия была бы поставлена в необходимость считаться с силой, не входившей прежде в ее расчеты, и отвести экономическому элементу видное место в самом процессе революционной борьбы.
В государствах, подобных русскому, нанесение удара деспотизму приобретает громадный интерес, пробуждая дремавшие, скованные политические группы, служа толчком, выводящим потенциальные силы из их скрытого состояния. С этой точки зрения 1, марта получило значение социологического эксперимента, глубоко поучительного для всякой действующей партии.
Теперь протекло уже довольно времени после 1 марта. Политическая правоспособность партий обозначилась- настолько, что позволительно подвести итоги. Печальные это будут итоги для сторонников мирного шествия и в высокой степени ободряющие, утешительные для социалиста-революционера.—При самом усиленном старании, в нашем обществе не отыскиваются элементы, способные играть историческую роль. Стоит полюбоваться на наших спасителей -отечества.
Вот народолюбцы-реформаторы, люди, повидимому, искренно желавшие блага народу и во всяком случае не принимавшие прямого участия в общем беспутстве,—они притаились, оцепенели от страха, замерли в ожидании, что на их голову надет расплата за действия революционной партии. Эти господа «крехтят не болевши»; они продолжают «годить», невзирая ни на предательство «веяний», оказавшихся прозрачным и грубым фарсом деспотизма, ни на смелый почин революционеров.
Вот консерваторы: они не находят других орудий борьбы, кроме клеветы, лжи и доносов, и стремительно пускают в ход свои излюбленные средства, в надежде—авось, от .этой грязи что-нибудь да останется.
Вот русские либералы: застигнутые врасплох нежданным конфузом, они в перебой с консерваторами подняли вой, сами не зная, на чью голову. Вся деятельность этих жалких трусов ограничивается тем, что при случае, обиняком, они рабски просят конституции, обязуясь и на свободе попрежнему пресмыкаться.
Вот крупные собственники, капиталисты и банкиры—они тесно примкнули к опозоренному гатчинскому трону и активно проявили себя лишь в роли дворников и лигистов. Наша субсидированная буржуазия знает, что она—чисто политическое учреждение, искусственное детище деспотизма, сойдет в могилу вместе с ним: оттого-то она так неизменно тяготеет к силе русского самодержавие силе вымирающей, обреченной историей на гибель.
Да, событие 1 марта воочию доказало полную несостоятельность культурных классов. Они не л. шевельнули пальцем, когда растерявшаяся, дезорганизованная власть, при дружном натиске, пошл бы на какие угодно уступки; когда достаточно был. незначительного усилия, чтобы стряхнуть- осмеянный, опозоренный режим. Монархический деспотизм как будто изверился в свою силу; на его истрепанном знамени только и можно разобрать теперь: трусость, лицемерие и ложь. Питомцы ресторанов, во всеоружий разврата и невежества, являются защитниками колеблющихся основ и об'являют войну гнилому Западу и мужицкому кабаку. Меры и личности, правительства возбуждают смех или негодование. Казалось бы, одно чувство гадливости должно заставить раздавить гатчинское государство. А наши либералы все—чего-то ждут.
Но их не станет ждать история, не ждут и не могут ждать действующая социально-революционная партия и обездоленный русский народ. Развязка не за горами. О ней свидетельствуют грозные признаки приближающейся ликвидации. Живые, протестующие силы из народа откликнулись на 1 марта не враждою против революционеров, не платоническим пожеланием улучшений, а настойчивым требованием коренного изменения экономического строя. Обаяние царского имени почти повсюду исчезло или ослабело в значительной степени,—стоит взглянуть на огромное количество политических дел в прошедшем году, на небывалое число оскорблений величества и сопротивлений властям. Ожидания перешли в разрушительное действие. Целая треть России была охвачена антиеврейскими беспорядками; другая полоса заявила себя многочисленными отказами от работ по зимнему найму, упорной борьбой против помещиков и кулаков, борьбой, принявшей такие размеры, что администрация и по сие время уверена, что крестьянскими смутами заправляла рука социалиста.— Мы не упоминаем об отдельных случаях брожения в народе, имевших более или менее непосредственное отношение к деятельности партии «Нар. Воли».
Минувший год доставил нам богатый результатами опыт, расширил сферу воздействия партии и прочно установил наши цели. Пред нами все тот же враг, без новых союзников,—следовательно, нам незачем изменять практические задачи, и наши действия остаются строго согласованными с программой Исп. Комитета. Теперь наша непосредственная задача—организация заговора с целью ниспровержения существующего государственного строя. Предшествующая деятельность партии приблизила эту задачу. В настоящее время работа партии "Нар. Воли"направлена главным образом к. тому, чтобы соединить все активно-протестующие, силы, сплотить их в крепкую централистическую организацию, способную взять на себя инициативу восстания в решительный момент, а до той поры — успешно вести заговорщическую деятельность, несмотря ни на какие преследования правительства. Успешное выполнение этой задачи возможно при концентрации боевых сил лишь в тех пунктах, где каждый шаг приближал бы нас к цели, каждое действие имело бы значение в ближайшем, а не в удаленном будущем. Поэтому-то мы и группируем активные, сознательно-революционные силы в правительственных центрах, не исключая и окраин, по степени их важности, и ведем организационную работу только среди тех элементов, которые примут непосредственное участие в самом перевороте.
Необходимость такой постановки дела практически вытекает, между прочим, из того, что деревенские волнения, движения с окраин, без инсуррекции в административных и промышленных центрах, всегда немедленно подавляются и проходят почти бесследно для дела народного освобождения. И невыгода этого способа будет постоянно возрастать, по мере прогрессирования технических усовершенствований, которыми располагает центральное правительство, между тем как самые условия жизни народа отнимают у него возможность организоваться для борьбы. Кроме того, организация крестьянских сил не входит в наши расчеты, и, хотя популяризация партии, в связи с агитационным значением террористических фактов, расчистила нам путь для прямого действия среди народа, мы считаем необходимым направить свою деятельность в эту сторону лишь настолько, чтобы уяснить народу истинный смысл наших требований, оградить крестьянскую среду от реакционных попыток врагов народа в момент восстания и тем самым обеспечить успешность и прочность переворота.
Чтобы не быть неправильно истолкованными, расскажем в общих чертах о цели и содержании переворота, как их понимает партия «Нар. Воли»
По нашему мнению, ни один привилегированный класс у нас потому не заинтересован в завоевании политических прав, что эта задача для России революционна по существу и гораздо в большей степени, чем самая широкая пропаганда экономического переустройства, И мы, как социалисты - революционеры, берем на себя выполнение политического переворота, будучи крепко убеждены, что в России лишь та работа революционна и, единственно целесообразна в смысле приближения. социалистического строя, которая сокрушает государственный деспотизм; что действовать иначе,.. осаждать врага с другой стороны — значит прать против рожна, обрекая себя на бесплодную борьбу. Практические способы решения социального вопроса в каждой стране по необходимости должны: видоизменяться, сообразно с индивидуальными отличиями экономических, бытовых и политических форм жизни данного народа. Не эмпиризм —в тесном смысле—привел нас к нашим выводам, а всестороннее исследование исторических и современных особенностей строя России.
И факты действительности вполне оправдывают нас: одновременно с тем, как социально-революционная партия наносит удары правительственной власти, в народе все более и более пробуждается, ненависть к привилегированным, правящим сословиям и настойчивое стремление к радикальному изменению экономических отношений. Такое выгодное соотношение политических и экономических факторов на русской почве позволяет нам с большою вероятностью надеяться, что, когда революционная организация будет в силах произвести политический переворот, народ сумеет совершить революцию в экономической сфере, и захватившему власть временному революционному правительству придется лишь санкционировать экономическое равенство, отвоеванное народом у его вековых, угнетателей и эксплоататоров. Одно уже то, что наше государство — самая крупная капиталистическая сила в России, значительно упрощает решение экономической стороны социального вопроса, раз; государственная власть будет в руках революционной партии. Но если обстоятельства сложатся менее благоприятно, в таком случае временное революционное правительство, рядом с политическим освобождением народа, рядом с установлением новых политических учреждений, производит экономический переворот: уничтожает право частной собственности на землю и на орудия крупного производства. Тогда на созванный Земский Собор явятся истинные представители народа, освобожденного политически и экономически, и народная жизнь станет регулироваться неподтасованною народною волею.
Мы будем преследовать свою задачу, несмотря на репрессалии правительства, не останавливаясь ни пред какими препятствиями. Как и прежде, мы будем дезорганизировать правительственную силу везде, где это окажется нужным, соображаясь лишь с тем, чтобы не отклониться от главной цели. Люди, умеющие умирать за идею, не отступят ни перед косностью общества, ни перед клеветой, ни перед ужасами пыток, которые, как слышно, практикуются теперь в более зверской форме, чем прежде. Победить или умереть—наш девиз. И если отдельных лиц легко выхватить из наших рядов, то задавить неумирающую идею не сможет никакая адская сила: идея снова соберет под свое знамя более многочисленных приверженцев.
-------
Крайне своеобразно и в то же время совсем не самобытно сложилась наша русская жизнь, беспрерывно испытывая на себе чуждые давления, насильственно вторгавшиеся и мешавшие естественному росту народных сил. Все славяне вообще отличались склонностью к земледелию и мирным занятиям, обладали в самой малой степени завоевательными стремлениями и не были способны поглощать покоренные племена. Результат известен: славяне сами очутились под властью иноземцев. Одни русские образовали самостоятельное сильное государство, остались политически независимым народом. Нельзя, однако, не заметить здесь обидного смешения терминов, подобно тому, как буржуазная экономия понятие народного богатства отождествляет с богатством горсти капиталистов. Всякий знает, что именно русские, даже среди славян, наиболее обезличенный, политически приниженный, бесправный народ. Многочисленные исторические влияния создали у нас могущественное государство и вместе с тем заглушили самобытность народа, развили в нем пассивность и безграничное тупое терпение. Определяющим моментом в процессе разорения и подчинения народа является .происхождение и характер государственной власти. В самом начале своей исторической жизни русским, в силу географического и торгового положения, пришлось столкнуться с варягами и Византией. На долю варягов выпало политическое об'единение русской земли; Византия дала нам религию, нравственное миросозерцание, проникла, следовательно, в самую душу русского человека. — Варяжская княжеская дружина пришла водворить «порядок», взявши на себя функцию внешней обороны и политического об'единения разрозненного населения. Неудивительно поэтому, что факт добровольного если не «призвания», то признания над собой этой силы имеет большую или меньшую степень достоверности. Княжеская власть была вначале строго ограничена указанной ей сферой деятельности, а при попытках перейти эти пределы князья получали «досадительные письма» и отказы. Таким, образом, собирая дань, предпринимая завоевания, князь со своей дружиной был элементом пришлым, внешним для народа, и только вследствии, при взаимодействии с позднейшими: историческими невзгодами, этот фактор, оставаясь последовательным лишь в своей отторженности земли, получает большую власть и сказывается в опричине Грозного, в ближних советах царей, тайных приказах и канцеляриях прошлого века. III Отделении нынешнего и в кромешниках «Дружины» настоящего царствования.
Насаждение византийства было первой попыткой со стороны варяжского элемента—глубоко повлиять на самую народную жизнь. Опыт удал блистательно. Православная вера, введенная у нас огнем и мечом, проповедуемая греческим духовенством, сначала туго прививалась к народу, который неохотно мирился с навязываемым ему мировоззрением; но затем, при одновременном воздействии других неблагоприятных исторических влияний, византийство своею существенною стороною постепенно вошло в состав народного миросозерцания, положило свою окраску на нравственный характер народа. Особенно же прочно византийские порядки утвердились в нашей государственной системе. Чтобы характеризовать сущность рассматриваемого влияния, достаточно вспомнить, что христианство, сделавшись в IV веке государственной религией, пошло по пути уступок, утеряло свое животворное начало, ассимилировалось с византийской культурой и из области страстных запросов верующей души, измученной царящей несправедливостью, удалилось в успокоительные метафизические сферы. Христианство заменилось византийством, и вот этот-то «повапленный» гроб суждено было нам воспринять в себя; молодой, только-что начинающий жить народ принял в наследство от издыхающего народа его мертвящий, буквально тлетворный дух; государство, сходящее с исторической сцены в силу внутренней несостоятельности и бессилия распутать социальную неурядицу, завещало нам свою растлевающую систему. Эта система принесла с собою духовное рабство, умственный квиетизм, подавление личного начала, пассивность, недостаток инициативы—и тем самым подготовила почву для глубокого проникновения в государственную и народную жизнь татарского элемента.
Монгольское иго обрушилось на русскую землю, раз'единенную, обессиленную княжескими междоусобиями. Князья стали добровольными холопами ханов и, пользуясь услугами татар в домашних раздорах, призывая татарские силы на русские области, с своей стороны способствовали татарам в их статистических трудах переписи населения и проч.. что дало возможность монголам ограничиться разорением народа, оставивши над ним прежнюю власть, которая взяла на себя роль ханского приставника. Под покровом татар началось и благополучно завершилось «собирание» русской земли и зарождение единодержавия. Рабскими средами укрепилась царская власть на Руси, ценой низких измен своему народу, подкупов, подарков, вероломных убийств и самого унизительного холопства князей перед ханами. Равным образом, сброшено было монгольское иго не патриотическим одушевлением, а пропитанною татаризмом государственною властью, сложившеюся по типу полудикой военной орды. Такая победа только закрепляла иноземное рабство, придавши ему характер своего постоянного учреждения. И действительно, многим мы обязаны татаризму: он внес в нашу жизнь азиатский абсолютизм власти, розыски, пытки, кнут, смертную казнь, варварское обезображивание преступников, «слово и дело», всемогущество царского гнева и царской милости, господство сверху донизу ничем не сдерживаемого произвола. Под напором татарского царизма пали веча свободных земель, жители их были зверски перебиты или сотнями тысяч выселены из родных мест: все безразлично слои населения, начиная с удельных князей, превратились в холопишек московского
Татаризм, слившись о византийством в одно нераздельное целое, прочно оковал народную жизнь, надолго отрезал нас от общения с Европой и установил для власти традиции, которыми она держится и доныне. Скоро, однако, такая система оказалась бессильной сладить с государственными затруднениями, способною породить беспощадное разорение и анархию. Надо было подновить расшатанное здание власти.
С этой целью первые Романовы обращаются к искаженным древнерусским установлениям (земские соборы), и наконец Петр I «прорубает окно в Европу». — Но и тут народу пришлось ведаться с одними неприглядными сторонами. Правда, Петр личной энергией и неустанной работой нарушил болотную тишь да гладь древней Руси; он сделал это при помощи средств, завещанных татарским преданием, и, вместо широкого освободительного начала, насадил в государственной жизни немецкий бюрократизм и табель о рангах. Народ всеми находящимися в его распоряжении способами протестовал против нового—немецкого ига, и был совершенно прав, ибо оно давало себя знать введением, при первой ревизии 1719 г., подушной подати и уравнением крестьян с. холопами и кабальными людьми, расширением крепостного права, возвышением повинностей, обложением бород, преследованием раскола и людей без определенных занятий, так называемых «избылых, вольных государевых людей». Таким образом, чрез европейское окно пролез к нам незванный гость — немецкий бюрократизм—и поспешно принялся за устройство канцелярий, казарм и тюрем. Не даром предок Романовых, Никита, первый из русских одел своих слуг в ливрею; его потомки проделали ту же операцию, но уже над, целой Россией. Европеизма в такой оригинальной переделке правительству нечего было опасаться.
Но беда в том, что европейское влияние имело и оборотную сторону. Преграда между Россией и Европой была уничтожена, — и вот одновременно с тем, как правительство и высшие классы делают внешние заимствования, заботливо пересаживают отжившие учреждения, технически усовершенствованные способы грабежа и подчинения и вообще— все то, что мирно уживается с татаризмом и даже его поддерживает,-—одновременно с этим сношение с Европой вносит к нам освободительные идеи, открывает доступ к науке. Лучшая часть нашей интеллигенции всегда отличалась строго-критическим отношением к европейским порядкам и отвращением к формальным переделкам; а между тем для правительства европейское влияние постольку враждебно, поскольку оно вносит к нам свет науки, вселяет в верноподданного обывателя 'сознательное отношение к своему прошлому и настоящему и желание стать человеком, с правами на жизнь, свободу и счастье. Правительство сочло своей обязанностью бороться с таким европейским влиянием. С неуклонною правильностью чередуются у нас со времен Екатерины II либеральные царствования (Екатерины II, Александра I, Александра II, из которых каждое делится на две половины: 1—с либеральными тенденциями, 2—заметающую след— реакционную) с царствованиями сплошь реакционными, то кратковременными, как при Павле, то продолжительными, как при Николае. С такой же неизменностью каждая реакционная эпоха ставит своим лозунгом преследование интеллигенции и обвинение ее в европеизме. Страх перед революцией до того обуревает нашу власть, что она не задумывается, напр., указом (1797 г.) исключать из русского лексикона слова: «общество, отечество, гражданин», оказывает радушный прием легитимистским эмигрантам корпуса принца Конде, чистейшим представителям Франции последних Людовиков и т. п. Роль русского царизма, как оплота деспотов в Европе, особенно в текущем столетии, слишком известна, чтобы ее здесь касаться.
Итак, вот четыре исторические силы, остановившие свободное, самобытное развитие народа и определившие характер нашего государственного строя: варяжская дружина, византийство, монгольское иго и немецкий бюрократизм. Слабое развитие политического инстинкта в народе, редкость населения при однородном составе племен, раскинутых на огромном пространстве, ничем не защищенные границы с востока и юга, открывавшие свободный доступ полудиким народам,—все эти физико-этнографические особенности послужили почвой, благоприятной для проявления и господства внешних элементов власти. Исторические воздействия, с одной стороны, и физико-этнографические условия— с другой, непрерывно переплетаясь между собой, взаимно обусловливая и усиливая друг друга, создали у нас режим, чуждый народу и обществу, покоящийся на раз'единенности и спячке народа, не терпящий рядом с собой никакой самостоятельной общественной группы.
Нельзя не отметить коренной разницы в генезисе государственной власти в Европе и у нас. Там власть является выразительницей и защитницей интересов экономически господствующих классов, санкционирует фактические отношения, сложившиеся главным образом на формах производства и распределения. Изменившиеся экономические отношения отражаются и на распределении власти, выливаются в новую форму политических отношений. Нарождающаяся экономическая формация требует известных прав, которые составляют ее нравственно-политическую подкладку и в момент борьбы ей преобладание становятся идейным лозунгом, увлекающим за собой даже сословия, экономически не заинтересованные. Всякое эксплоататорское право, всякий вид насилия имеют на Западе, кроме своего естественно-исторического происхождения, и—-так сказать—идеальное прошлое, когда стремившийся к преобладанию класс выделял борцов за общечеловеческие права. Совсем обратное замечается у нас. Русская государственная власть, сложившись исключительно из внешних элементов, мало того, что не опиралась ни на какое сословие, не представляла его, но на пути своего возникновения задавила зачатки классовых подразделений, хотя бы и с эксплоататорскими тенденциями. Выродившись в голое насилие, оставаясь неуклонно верным своему происхождению, русский абсолютизм целые века искусственно создавал порядки, не имевшие корня в экономических и бытовых условиях народной жизни. С неменьшим постоянством --наше правительство вводит и поддерживает формы эксплоатации и порабощения народа, оказавшиеся уже пагубными на Западе: так было с крепостничеством, то же видим теперь по отношению к буржуазно-кулацкой эксплоатации. Наше правительство не щадит сил и сред-: в этом направлении, не останавливается ни перед какими жертвами, лишь бы поставить на ноги класс, который бы систематически свирепствуя над народом, служил надежной опорой трона.
Неудивительно, если народ, окруженный со во сторон хищниками и угнетателями, был поставлен в невозможность воплотить справедливую экономическую организацию. Общинный и артельный дух не помешал развиться у нас эксплоатации беспримерной по наглости и полноте: не справившись с невзгодами от насилия и произвола, поневоле пришлось практиковать свои способности усилиях водворить, по крайней мере, равенство рабстве я нужде.
Но русская жизнь не застыла на приспособлении; живучесть и энергия народных сил сказались в многочисленных активных попытках—отыскать выход из невозможного положения. Тут мы встречаемся с движениями в области экономической, интеллектуальной и нравственно-религиозной. — Поучительно вникнуть в характер этих движений уяснить себе причину их сравнительной бесплодности. Эти примеры показывают, насколько нерасчетливо «вливать новое вино в старые мехи», и научают нас придавать большое значение в деле переустройства социальных отношений элементу сознательности, организации и степени активности.
Только недостатком этих свойств и можно до некоторой степени об'яснить себе в истории русских движений громадное несоответствие затраченных сил и достигнутых результатов. Более двух веков продолжающееся раскольничье и сектантское движение, захватывающее своим потоком миллионы людей, не привело, однако, к созданию религии в полном смысле этого слова, не приобрело широкого реформаторского значения, осталось бел всякого влияния на государственный строй и до настоящего времени само состоит под запретом. Равным образом . работа критической мысли, дошедшая, например, в воззрениях «не наших» до полного глубокого отрицания и даже атеизма, остановилась на пассивном сопротивлении, не нашла для себя более продуктивного применения и остается заброшенной, в ведении исправников да тюремных смотрителей. Кажется, нет недостатка в самоотвержении, в умении терпеть, в готовности страдать. Сколько жертв принесено в борьбе за убеждения, свободу совести, за обеспечение лучшего экономического положения! Какая масса бесполезно угасших сил, раздавленных жизней, заглохших в тюрьмах и изгнании! Едва ли какой другой народ так дорого платал за одни лишь попытки—мыслить и действовать в направлении к облегчению своей участи.
Тормозящими влияниями, обусловившими непроизводительность реформаторских революционных усилий, мы считаем: разброд мысли и дела, политическую невыработанноетъ, отсутствие общенародной организации, недостаточную степень сознательности, убеждение в непреоборимости зла, пассивность в сопротивлении, традиционные пути византийства в религиозных движениях, идеи царизма в бунтовских взрывах. Возьмем бунты. Русское крестьянство почти без перерывов находится, если можно так выразиться, в состоянии хронической революции. Чего стоило народу, напр., уничтожение крепостного права! Ежегодные бунты; и беспорядки, особенно с 1762 г., Пугачевщина, жертвы интеллигенции—от Радищева и декабристов до Чернышевского; пусть добросовестный историк вычислит цену крестьянской реформы—скажет ли он тогда, что она дарован а сверху, милостью самодержавной власти? С необычайной наглядностью показывает наша история, во что обходится народу так называемый мирный путь реформ, который в государстве, лишенном политической жизни, всегда является результатом хронической революции, выхватывающей порознь бесчисленное количество жертв, слагающейся из недоразумений и вспышек стихийного характера, не об'единенных во времени и пространстве, а приправленных каким-нибудь ложным принципом (напр., у нас идея царизма), мешающим массовому движению подняться на надлежащую высоту.
Не улеглось народное брожение и теперь: напротив, освободительная фикция, не удовлетворившая мужика в экономическом отношении, послужила заметным толчком к политическому развитию -масс, и активное проявление недовольства в формах. до бесконечности разнообразных, растет за последние два десятилетия в геометрической прогрессии. Стихийное настроение народа встречается на этот раз с серьезным сознательным движением революционной интеллигенции. Приближение кризиса чуется всеми, и всякий по-своему готовится к нему. Так, «два генерала», издавшие «Письма о современном состоянии России», настойчиво рекомендуют правительству опереться на о р г а н и з о в а н н у ю земскую единицу и исподволь давать обществу разрешения и поблажки, вместо прав. Легкомысленные генералы, повидимому, не подозревают, что этот самый прием наше государство практиковало много веков, рассчитывая опереться то на опричников, то на помещиков, то на кулаков; что твердую точку опоры представляет лишь сила, самостоятельно сорганизовавшаяся, с каким-нибудь идейным содержанием; что иначе можно вызвать к жизни не более, как шайку грабителей, и что, наконец, земская единица заключает в себе представителей несовместимых интересов.
Другие допускают у нас возможность царского социализма, в противовес революции. Дело представляется в таком, приблизительно, виде: власть проводит ряд широких экономических реформ, в интересах мужика, с расчетом подавить стремления интеллигенции, отнять почву у социализма и направить народную месть против образованных классов. С этой целью, государство, не переставая быть деспотическим, возьмет в свои руки заведывание крупной промышленностью, землю передаст народу и предоставит; ему организовать мелкую промышленность на артельных началах,—словом «и будет у нас братство и равенство, а свобода и прежде была».
Не говоря уже о том, что мудрое правило предписывает «бояться данайцев, и дары приносящих», мы не верим в самую возможность со стороны нашего правительства не только по своему почину, искренно, но даже вынужденно вступить на путь коренных экономических преобразований; и эта наша глубокая уверенность зиждется на изучении родной истории и на тщательном взвешивании наличного соотношения факторов социальной жизни: тирания, вскормленная татарскими традициями, развращенная тысячелетней узурпацией, не может, не уничтоживши себя, вдруг стать доброжелательною для народа. Если и случаются подобные превращения, так обыкновенно слишком п о з д н о, когда народ уже не поступится свободой ни за какие сребренники, не продаст свое первенство ни за какую похлебку.
Однако, допустим осуществимость царского социализма и посмотрим, что бы из этого вышло. Разные стороны социальной жизни так тесно в настоящее время соприкасаются одна с другой, что обеспечение, напр., экономически справедливых отношений совершенно немыслимо без прочной гарантии воплощения социальной справедливости вообще. Раб лишается возможности жить полной жизнью; у него нет инициативы и энергии свободного человека, нет стимулов даже к устроении экономического благополучия. Кроме того, монаршее д а р о в а н и е, хотя покупается более высокой ценой народных страданий, чем завоеванное революцией н е о т'е м л е м о е право, приводит, однако, в государственной жизни к плачевным результатам: разрешенное или урезывается или воспрещается, дарованное—отнимается; новая форма наполняется старым содержанием. Судьба реформ прошлого царствования с достаточной убедительностью показывает, что на почве половинчатых решений с новой силой расцветают и прежние порядки, и искореняемые злоупотребления. Далее. наша государственная власть исторически враждебна истинному просвещению: на это указывают ее происхождение и характер, прогрессивное уменьшение интеллигенции в ее рядах, постоянное ограничение образования, гнет нал мыслью. А власть, фатально невежественная, очевидно, не в силах урегулировать сложные функции социального организма. Другое присущее нашему государственному строю качество — абсолютизм. Нормальный наилучший порядок .солильной жизни, регулируемый непосредственно и свободно выражаемой народной волей, требует равномерного распределения общественно-необходимой власти. Нарушенное соответствие прав и обязанностей порождает произвол и бесправие, развращает обе стороны—и господствующую, и подчиненную. Наша история представляет яркое, сплошное доказательство полного бессилия деспотизма сладить с задачами простого благочиния: железная, революционная натура Петра отступила перед искоренением взяточничества и казнокрадства; энергия и личное управление Николая только деморализовали правящий класс и привели Россию на край гибели. Посулы «скорбного главою» Александра III — дать мужику на чаек, вместо водки, и :меры, клонящиеся к осуществлению этих обещаний—слишком карикатурны, чтобы на них останавливаться.
Такая беспомощность правительства—не случайное явление. Это бессилие не зависит ни от содержания законов, ни от способности и решительности законодателя. «Втуне законы писать, ежели их не , исполнять». А соблюдение закона не достижимо при деспотизме: когда регулятором государства является бесконтрольный произвол, тогда всякий носитель малой доли власти неизбежно становится неограниченным властелином, между тем как обладатель маленьких прав превращается в бесправную, безответную жертву. Преступления царственной семьи, подвиги Скарятиных и Токаревых—до урядников включительно—это не диссонанс, не исключение, а основной фон нашей неприглядной действительности. Даже строгое наказание виновных .не сделает тут ровно ничего.
: Очевидно, наши очередные вопросы не могут быть разрешены при настоящем государственном строе, потому что осуществление политической свободы и социально-экономических реформ идет в разрез с характером нашей власти, логически несовместимо с ее исторической родословной. Ясно та же и то, что у нас нет достаточно активного, дающего правами и сознательного большинство способного мирным путем провести требуемые перемены. Самые условия жизни выдвигают революционный способ решения вопроса, как единственно возможный и притом неотложный, ибо нищета низших классов и распутство господствующих достигло размеров, угрожающих народу физическим вырождением и падением. Безобразный общественный склад выделяет массу лиц, которые, не находя для альтруистических порывов приложения в сферах, куда сами принадлежат по рождению и воспитанию, обильно пополняют кадры революционных сил. Есть, впрочем, значительный контингент людей, которые, не удовлетворяясь современной действительностью, пытаются на разные лады слиться с народом или ищут выхода в религиозно- нравственном созерцании. Это—сторонники личного нравственного удовлетворения, прямые потомки -как это ни странно — Базаровых и Лопуховых, мыслящего пролетариата 60-х годов. Нам хотелось бы, при случае, подробнее остановиться на этом: любопытном побочном течении русской жизни; теперь же скажем только, что эти люди, удаляясь от мира сего, в большей или меньшей степени вычеркивают себя из ряда борцов за лучшее будущее и служат показателями напряженной ненормальности существующего порядка.
Нас угнетают глубокие социальные недуги, они как сфинкс, требуют разгадки, угрожая в противном случае пожрать нас, смести с историческо8 сцены. И народ тогда только выйдет победителем из тяжелого испытания, если, помимо массовок ожесточения, способного в минуту действия породить не более, как хаос и анархию, помимо чистых сердцем, задыхающихся в атмосфере индивидуальной и общественной неправды, бегущих от зла,— если помимо всего этого жизнь заключает в себе настолько здоровых задатков, чтобы выделить группу лиц, которые, вооружившись продуманными положительными идеалами, мужественно вступят в открытый бой с врагом во имя свободы и счастья своего народа, Эти люди составят зиждительный фермент движения, приблизят час возмездия и в критический момент ликвидации отжившего строя не дадут всеобщему возбуждению остановиться на голом разрушении. У нас таким значением обладает социально-революционная партия и никто более. Не пристрастие заставляет нас утверждать это; мы думаем, каждый непредубежденный исследователь неминуемо придет к мысли, что для России вопрос о жизненности революционной организации — роковой вопрос жизни или смерти.
Тем серьезнее сознательный революционер обязан взвесить все обстоятельства, среди которых сходится действовать, чтобы затем направить свои силы туда, где исходный пункт наших исторических и современных бедствий, где наиболее прочна неприятельская позиция, разрушение которой откроет путь к плодотворному решению социального вопроса. Кроме того, способ ведения борьбы должен обеспечить возможность—скорее, совершеннее и с меньшими потерями добиться желаемых результатов.
Общий очерк происхождения нашей государственной власти показал, что она развилась из внешних элементов и приобрела всепоглощающее значение, опираясь на недостаточное политическое развитие народа, на его пассивность и разрозненность, свойства, которые утвердившийся деспотизм всеми средствами усиливал и эксплоатировал в свою пользу. Поэтому, центр тяжести преобразования социальных отношений лежит у нас в коренном изменении политической системы; для нас не придававать последней преобладающего значения так же безрассудно, как в Европе игнорировать экономическую общественную организацию. Откладывая до другого раза изложение, своих взглядов на экономический склад России и вообще на участие экономического элемента в процессе борьбы, ограничимся здесь указанием на то, что мы нимало не отнимаем у экономических побуждений их огромного значения в качестве стимулов человеческих действий; но критика наличных социальных отношений в России приводит нас к заключению, что крайнее разорение страны, весь экономический гнет, все крупные хищения и неправды — все это почти целиком плод господствующего политического строя, результат насилия и бесправия, которые проходят через все стороны русской жизни.—История повелительно возлагает на русских социалистов задачу политической борьбы, и мы берем на себя эту задачу, не опасаясь ни упреков в оторванности от «жизни», в отчуждении от народа, ни указаний на опасность слиться с конституционалистами.
Русская социально-революционная партия поставлена в необходимость сплотиться в заговорщицкую организацию и должна вести свою борьбу наиболее активно, с беспощадной последовательностью. Только таким путем ей удастся пробудить в народе и обществе активное, сознательное отношение к безотрадному современному положению и побороть все грады, будут ли они заключаться в реакционных усилиях правительства или—в живучести традиционных идолов, поглотивших столько человеческих жизней, заглушивших столько самоотверженных порывов.
Конечно, такую трудную задачу с успехом выполнит лишь крепкая организация; а сила, последней, по нашему мнению, стоит в прямой зависимости от степени централизации боевых элементов. Строго централистический т и п организации, на весь период борьбы, да первой прочной победы революции, мы считаем за наилучший, единственно ведущий к цели. Это положение приобретает особую важность для России, где предстоит борьба с громадным централизованным государством, где, кроме того, приходится считаться с такими препятствиями, как обширность территории, разбросанность населения, отсутствие самостоятельно сложившихся общенародных групп.—Наконец, технические условия современной экономической и политической жизни ведут к социализации всех интересов: каждая функция все более отходит из личной или частной области и получает общественный характер (см. передов, ст. № 6 «Н. В.»). Таким образом, обобществление потребностей и способа их удовлетворения исключает возможность бороться с социальными несовершенствами, не направляя точно рассчитанных ударов на целую государственную систему во всей ее совокупности. С такой ролью в состоянии справиться только об'единенная, строго централизованная революционная организация.
В заключение—несколько слов об отношении: партии «Нар. Воли» к национальностям, входящим в состав русского государства.
Нередко говорят, будто партии «Нар. Воли» присуще пренебрежение местными особенностями русских окраин, стремление подчинить остальные народности великорусскому племени. Излишне доказывать, что народовольство, как социалистическая партия, чуждо каких бы то ни было национальных: пристрастий и считает своими братьями и товарищами всех угнетенных и обездоленных, без различия происхождения; что пользоваться племенной враждой, а тем более раздувать ее—швее не входит в наши планы; что мы не сделаем подобного шага, как бы ни была велика ожидаемая от того временная выгода для партии.
Другая сторона национального вопроса касается будущего способа существования исторически: обособившихся народностей. Само собой разумеется, мы не отнимаем у таких народностей права на полную политическую независимость, оставляя на их добрую волю стать в те или другие отношения к остальным национальностям. Но мы утверждаем,, что против общего врага должны быть направлены соединенные, дружные усилия всех составных частей государства: раз'единение в борьбе ослабит наши силы и отдалит победу. Мы настаиваем также на том, что торжество революции и социалистических принципов упрочится только при том условии, если общими силами будет произведена не одна дезорганизационная разрушительная работа, но и созидательная, т.-е. если учредительная деятельность о б щ е р у с с к о г о Земского Собора, который займет место временного революционного правительства, распространится на территорию всего государства. Только после закрепления революционных приобретений, после твердой установки общих основ нового строя отдельным народностям должно быть предоставлено право— определить свою политическую связь с целым государством. Иначе темные реакционные силы, наверное, найдут свою Вандею, откуда откроют поход против расчлененной революции.
У нас нет места и времени, да,—пожалуй,—и надобности, входить >в препирательства с праздно болтающими педантами—автономистами. Наши слова обращаются к тем честным людям, Которые— быть может—уже работают на пользу своего родного края и которых разделяет от нас простое недоразумение.
Мы призываем их к совместной с нами деятельности, указывая на обоюдную нерасчетливость «брести врозь».
------------------------------------------------------
РЕЧЬ
ПРЕДСЕДАТЕЛЯ САРАТОВСКОГО ГУБЕРНСКОГО ЗЕМСКОГО СОБРАНИЯ г.
ФЕДОРОВСКОГО.
(Окончание.)
Я далек от мысля ставить в осуждение землевладельцам невыгодный для крестьян способ выкупа земли. В этом виновато, законодательство. Если закон предоставляет кому-либо право произвести какую-либо операцию в известных приделах, То. само собой разумеется, лицо это старается произвести ее сколько возможно выгоднейшим для себя образом, и в этом ничего нет предосудительного, хотя бы сделка и была несогласна с справедливостью, понятие о которой между людьми весьма разнообразно. В этом деле стояли на одной стороне интеллигентные люди, солидарные между собой, ибо составляли законную корпорацию, с другой—невежественная масса людей, действующая врозь, между которой же могло явиться руководителей, защищавших ее законные интересы против первой стороны. Лица, не принадлежавшие ж. податным сословиям, за защиту крестьянских интересов, .даже в земских собраниях, именовались подстрекателями, возбуждающими крестьянское сословие против помещиков (так как слово «подстрекательство» весьма растяжимо), а что касается до лиц податного сословия, то они, когда не было против них улик для предания суду, административно ссылались в другие губернии на основании высочайшего повелений 1 июня 1861. г. Защитники же крестьян из мировых посредников, с которыми администрация ничего не могла сделать, по окончании первых двух лет большею частью перестали быть деятелями, ибо, на основании высочайшего повеления 26 июля 1863 г. о сокращении мировых участков, попали под упразднение. Я также не могу осуждать землевладельцев за то, что они назначают за с'ем земли высокие цены, и арендаторов крупных участков за то, что они передают дешево арендованные у казны земли втридорога крестьянам. Это их законное право, так как все подобные сделки подлежат действию непреложного политикщ- экономического закона спроса и предложения. Но я осуждаю законодательство, которое поставило крестьян, прикрепленных к земле в такое положение, что волей-неволей должны подчиняться пред'явленным требованиям; если что и есть предосудительного в этих сделках, то второстепенные условия, имеющие целью обеспечить выговоренный за землю платеж и вместе с тем содержащие в себе хищническое вымогательство.
Вместо того, чтобы вывести крестьян по возможности из зависимого положения, бюрократическо-полицейская партия всеми мерами устраняла даже и возбуждение по сему предмету запросов. Ходатайство Хвалынского Земского Собрания года три тому назад, о дозволении желающим землевладельцам дополнить крестьянам, получившим уже дар, при согласии крестьян, земельный надел до полного размера, с распространением на эту сделку правил о выкупе, доныне остается без ответа. Мне положительно известно, что дел подобных сделках, возбуждавшихся частными лицами, eще прежде в Земском отделе Министер. Внутр. Дел советовалось не подымать на местах. О наделе крестьян казенною землею и говорить нечего. Бюрократическо-полицейская партия, щедро разбиравшая по своим рукам государственное достояние в Царстве Польском, в западных губерниях и в Оренбургском крае при помощи как бы нарочно для себя придуманной системы оценок, отвергала всякую просьбу крестьян купить казенную землю за деньги. Вот пример: в Рыбушанском обществе Саратовского уезда, получившем дар, около 160 душ возымели намерение переселиться в Оренбургский край и купить там казенную землю. Присмотрев там 2.700 десятин в Кузьминской оброчной статье, приносившей дохода до 800 руб., они подали прошение генерал-губернатору о продаже им этой земли. Крестьяне рассчитывали дать по 12 руб. за десятину. Генерал-губернатор соглашался, вследствие переписки с местным начальством крестьяне получили освобождение от общества. Но Министер. Гос. Имущ. поступило иначе. От временного отдела по земельному устройству государственных крестьян 20 дек. 1879 г. № 10516, приказанию г. министра гос. им., они получили следующий отзыв: наделу из казенных земель Оренбургской губ., на основании высочайшего повеления 28 янв. 1870 г., могут подлежать только те из бывших помещичьих крестьян, получивших в дар четверть высшего или указного надела, которые прибыли в Оренбургский край и проживали там до воспоследования этого повеления; доверители же просителя, имеющие земельный надел и проживающие по настоящее время в Саратовской губ., никакого права на получение надела Оренбургской губ. не имеют, и ходатайство их по сему предмету (о чем они вовсе не просили—прибавим от себя), выраженное в прошении от 18 дек., удовлетворено быть не может. Может быть, эта земля понадобилась кому-нибудь в подарок или в продажу за два двугривенных, с рассрочкой на 37 лет. Выходом из настоящего положения многие находят увеличение надела крестьян землею. Одна из солидных газет высказала даже убеждение, что крестьяне должны получить такой надел, который бы давал им возможность приложить к нему весь свой труд. Я касаюсь этого вопроса потому, что со времени об'явления крестьянам знаменитого, но вместе тем и пресловутого Маковского циркуляра, вывешенного на всех волостных правлениях, которым об'являлось от имени покойного государя, что им, крестьянам, новых наделов земли, как своих ушей, не видать, начались между крестьянами толки о недостаточности их наделов и о необходимости новых им нарезок земли. Упомянутый циркуляр как раз произвел обратное действие против того, какое он желал произвести. Он-то сам и был главнейшим поводом в распространению в народе толков о новом наделе землею. Высочайшая. воля, в нем об'явленная, не имеет никакого значения, ибо ей никто из крестьян не верит. Крестьяне, не зная всех бюрократических тонкостей относительно форм обращения к народу правительства и нисколько не интересуясь знать, какая такая должность министра, говорят об этом циркуляре так: «что если бы государь сказал, что нового надела не будет, то сам бы свой указ и подписал, а то его подписал какой-то Маков». Нельзя не признать в этой мысли своего рода крестьянской логики, ибо крестьяне в такой важной мере, касающейся непосредственно их быта, никакой иной формы обращения к ним монарха усвоить не могут, как только формы манифеста. Если бы подобная мысль возникла в сферах правительственных, то каждый из нас обязан бы был принять все меры убеждения к ее отклонению, ибо никак нельзя ручаться за последствия, зная, что в России революционные порывы могут направляться не в форме западных революции, направленных к изменению форм правления, а единственно в доступной для России, самой ужасной форме революции—Пугачевщины. Нельзя при этом принять во внимание сильно распространяемых нигилистами в народе прокламаций, рассылаемых грамотным крестьянам в письмах, и так как в этих прокламациях говорится для крестьян все приятное, то по доходящему из народа говору можно полагать, что только одно в этих прокламациях их смущает, а именно, что о царе говорится нехорошо. Увеличение наделов крестьян до того размера, чтобы они имели возможность приложить к ним весь свой труд, однозначительно с упразднением частной земельной собственности и все-таки не разрешит этой задачи, ибо через несколько времени, с наращением населения, опять земли у крестьян будет недостаточно, чтобы к ней приложить весь свой труд. Размер этой целью наделения землей должен был бы с необходимым количеством пастбища достигать 9 десят. на душу. Где же в настоящее время взять такое количество земли? Ее иедостало бы, если бы даже конфисковать все владельческие земли.
Между крестьянами, однако, сформировываются уже более определенные понятия о способах нового надела землей, притом ими указывается прямо на казенные оброчные земли, сдаваемые в аренду большими участками купцам, которые передают эти земли крестьянам же по мелочам в тридорога. Затем, благоразумнейшие крестьяне, признавая несправедливым отобрание от владельцев земель даром, так как земли, за наделом оставшиеся, часто переходили из рук в руки и находятся у лиц, в том числе и у самих крестьян, которые крепостным трудом не пользовались, рассуждают, что суммы, причитающиеся за землю, они с рассрочкой на года выплатили бы. Когда в народном сознании являются мысли в определенной уже форме, то их не благоразумно было бы игнорировать. Очевидно, что крестьянский вопрос, восстает вновь, и разрешить его в настоящее время будет не менее трудно, чем 20 лет тому назад, потому что паллиативные меры ни к чему не приведут. Вопрос этот должен быть рассмотрен во всей его совокупности и целости, при соглашении всех разнообразных интересов не только по владению землею, но и по платежу податей. Разрешение этого вопроса бюрократии, совершенно не знающей России, мы, представители земства, доверить не можем. Что бюрократия управляет Россией, не зная ее, лучшим доказательством может служить сенаторская ревизия, которая имеет не прежнюю карательную цель, а ознакомление с истинным положением дела. Если бы петербургская бюрократия знала Россию, то не понадобилась бы с означенной целью сенаторская ревизия. Отношение бюрократическо-полицейской партии, господствующей в правительстве, к народу настолько известно, что доверия к ней положительно не существует. Да и как существовать этому доверию, когда вся Россия знает и громко говорит, как продавались концессии на железные дороги с правительственною гарантией, как разбирались и обменивались казенные земли, наконец, как подарены были в настоящем году крупным солеторговцам (как рассчитывают) около 9 миллионов рублей, собранных уже с народа, а голодающим губерниям в то же время отпускались, по недостатку денег, пособия в обрез настолько, чтобы не умереть с голода, хотя и уничтоживши экономический быт. Вместо 3.242.987 р., исчисленных Губерн. Земск. Собр. в самом крайнем размере, на продовольствие с января 1881 г. и на обсеменение яровых полей, отпущено только 1.400.000 р. Чем же, спрашивается, питался народ? Картофелем с капустой, пока они были, лебедой, отрубями с примесью некоторого количества муки, даже колобом, которым лишь откармливают скот; затем, продавали корм, назначенный для скота, чтобы купить себе хлеба, и, наконец, продавали уже самый необходимый скот и окончательно расстраивали свое хозяйство; большая же часть населения понуждаема была уйти из губернии, чтобы кормиться подаянием.
А в это время саратовский солеторговец Аносов получает от казны подарок более 1 миллиона руб., собранного им с голодающего народа соляного акциза, да другие саратовские солеторговцы получают такие же подарки, более чем на 600.000 руб. Не без основания люди, близкие к делу, говорят, что подобные подарки даром не делаются.
Кто же во всем этом потребует, наконец, у правящей Россией партии отчета? Мы не властны потребовать этот отчет; но зато и нет власти, которая заставила бы нас доверять этой партии и верить в искренность предполагаемых ею преобразований.
Я считаю, однако, своею обязанностью окончить свою речь указанием на то, что нужно для разрешения крестьянского вопроса, не разрабатывая мыслей в подробностях, так как к этому не призван.
1. Просить правительство прежде всего назначить свободные казенные земли под поселения крестьян из числа тех обществ, в которых причитается в настоящее время на наличную мужского пола душу менее 4 с пол. дес. удобной земли, с назначением со вновь образовавшихся обществ оброчной за землю платы, по соображению правительства с существующими ценами и при свободном согласии на них крестьян.
2. Одновременно с этим разрешить землевладельцам всех сословий и обществам, государственных крестьян, владеющим большими наделами, приглашать к поселению на их земле крестьян из вышеупомянутых же обществ, в которых причитается на наличную мужскую душу менее 4 с пол. дес. удобной земли, но с тем, чтобы владелец тем самым обязывался передать эту землю крестьянам в выкуп по свободно договоренной с ними цене, но при этом имел бы право получать в число причитающейся суммы выкупные бумаги в таком размере, какой причитается по положению о выкупе, если только договоренная цена не ниже этой суммы. Дополнительные платежи, если они будут, не могут быть обращаемы ко взысканию на эту землю. Выдаваемая ссуда возвращается крестьянами.
3. Все означенные сделки совершаются при посредстве и под наблюдением местных земств, на обязанности которых должно лежать и устранение таких вызовов и об'явлений, которые не соответствуют действительности и могут вводить в заблуждение. Каждому крестьянскому обществу должно быть предоставлено право приглашать по приговорам кого-либо из местных владельцев в посредники как по делам, относящимся до приобретения земли, так и по поверке должностных лиц и вообще по защите крестьянского общества в сношениях с разными учреждениями.
4. При переселениях предоставить удаляющимся из обществ получать с сих последних вознаграждение за оставленную ими землю и уничтожить 173 ст. Положения о выкупе, требующую при удалении из обществ взноса половины выкупной суммы, с принятием, если земля не стоит выкупной суммы, разности на счет всего государства.
5. Расход по производству выкупа и заведывание им отнести к числу общегосударственных.
6. Произведенные по выкупу крестьянами переплаты пол-проц. зачесть им в уплату капитальной суммы и тем сократить срок выкупа.
7. Податной вопрос решить безотлагательно. .
8. Все вышеозначенные предположения, по разработке их, передать на окончательное обсуждение в одной из столиц (желательно в Москве) представителям земств, избранным от каждого уезда.
----------------------------------------
САРАТОВ, 14 декабря.
Плохо было положение наших крестьян в голодный год. да не больно-то улучшилось оно и о нынешний, урожайный. Урожай нынешнего года отдалил только до некоторой степени кризис.
Миновал голой, а вместе с ним и снисходительные отношения начальства к «мужикам». Становые, урядники и пр. и пр. снова принялись за "нещадное" выколачивание недоимок в податей. Поголовное сечение целых обществ на сельских сходах, бесчеловечное сажание в ч холодную», собственноручные "притыкания" начальства, открытый грабеж народа, облеченный в легальную форму аукциона,—все это практикуется в деревне в самых грандиозных размерах.
Так, в селе Сухом Ворбулате, после сплошной порки крестьян на сходе, лошади и прочая домашняя животина были проданы по нижеследующим ценам: лошадь—12 р., корова—10 р., овца—1 р. 50 к., куры за десяток— 1 <р. 50 к., между тем как в Саратове в то же самое время далеко не казни/тая лошадь стоит 40 р., даже курица и та—45 коп.
В селах Юрьевке, Поповке, Выковке, Дмитриевке, Золотая Гора порка производилась почти поголовно.
Начальство действует так энергично, что заставляет местные сельские власти прибегать к поистине необычайным средствам. Сообщаю факт, имевший место в громадном, славящемся своей торговлей селе Баланде. После неоднократных, но безрезультатных требований уплаты податей, в это село заявляется самолично местный исправник. «Собраны ли подати?»—вопрошает он старшину.—"Никак нет".—«Почему?»—«Не дают», лаконически отвечает старшина. Исправник, страшно избив старшину, приказывает ему к следующей же неделе непременно собрать подати. Избитый, в свою очередь, староста вырыл глубокую ямищу, вылезть из которой без посторонней помощи не было никакой возможности, и ввергнул туда всех неплательщиков впредь до уплаты податей. Трудно описать происходившую картину!.. Но и такое, поистине ужасное средство не дал» вполне благоприятных результатов. Правда, многие и уплатили, но только за этот год, меньшинство же выдержало и не заплатило ни копейки.
Толки о переделе помещичьих земель между крестьянами становятся все настойчивее. Прежние надежды крестьянства на то, что передел этот совершится по указу царя, начинают мало-по-малу терять под собой почву; в крестьянстве все более и более развивается сознание необходимости насильственного захвата земель непосредственными усилиями самого народа. Первые шаги по этому пути уже сделаны.
В Кузнецком уезде, у арендатора Вальгалина, крестьяне ночью свезли весь хлеб с половинных посевов, и когда он вздумал было силой возвратить свои снопы с крестьянских гумен, то был встречен дружным натиском в колья, вилы и т.п. У владельца Самбикина, Сарат. у., было скошено и свезено с лугов сено, прежде сдававшееся крестьянам и удержанное за недоимки. В Аткарском уезде у помещика Штейнберга за многолетние притеснения сожжено гумно с хлебом на несколько тысяч. В некоторые села становые и урядники не показываются иначе, как с большим конвоем сотских и казаков. Особенно плохо приходится урядникам. В Саратовской губ. нынешними осенними, праздниками было уже до 20 случаев, что урядников избивали, как говорится, до полусмерти, — и это в таких близких к Саратову селах, как Кирсановка, Злобовка, Чардьш и др.
Скажу несколько слов о местных войсках. Положение солдат крайне плохо. Постоянное грабительство со стороны начальства, карцеры, побои и другие наказания за самую ничтожную провинность истощили терпение солдат и вызвали несколько случаев протеста, окончившихся, впрочем, очень печально для протестантов.
Так, на Пасхе прошлого года унтер-офицеры и солдаты 9-й роты Имеретинского полка, возмущенные наглым обкрадыванием фельдфебеля и ротного командира, решили не отвечать на обычное приветствие последнего и таким образом добиться приезда полковника и довести до его сведения о злоупотреблениях своего ближайшего начальства. Результатом был приказ полковника расформировать роту и разжаловать в рядовые четырех унтер-офицеров, признанных зачинщиками.
Другой случай был в ноябре этого года в 6-й роте Кутаисского полка. За ничтожный проступок фельдфебель, без всякого на то права, наказал двоих солдат, велев им стать на всю ночь под ранцы, наполненные кирпичами. Рота возмутилась и в вида протеста стала вся под рaнцы наравне с наказанными товарищами. Дело дошло до начальства, но и на этот раз решилось не в пользу солдат. Указанные фельдфебелем якобы зачинщики высидели гауптвахте, да и вся рота спаслась от расформирования только благодаря заступничеству ротного командира.
Наконец, третий случай был вызван зверским обращением некоего поручика Серженко, который имеет обыкновение за всякую вину бить солдат собственноручно по голове, отчего наказанные лишаются слуха, а нередко и умирают. В конце ноября 14 человек его роты сговорились во время учения нарочно не исполнить каких-то мелких формальностей, с щелью быть избитыми командиром и иметь возможность довести дело до сведения начальства. Говорят, что на замечание своего начальника Серженко с цинизмом отвечал: "Чем же я виноват, что обладаю таким кулаком".
------------------------------------------------
ОДЕССА, 1 декабря.
Вот уже два месяца, как «события» у нас не прекращаются. Сначала — еврейские беспорядки и возмездие за них в виде розог и высылки беспаспортных, потом целый ряд обысков и арестов политических; наконец—в последнее время—снова еврейские беспорядки и «студенческая история», последствием которой могут быть новые аресты и ссылки,—не дают успокоиться общественному мнению. Не затрогивая еврейского погрома, заслуживающего отдельной корреспонденции, я коснусь лишь жандармской экспедиции за этот период времени и «злобы дня»—волнений в университете. Началом усиленной деятельности тайной полиции в конце июля был арест секретаря Таврическо-Бессарабского банка, бывшего офицера генерального штаба, человека солидного и уже не молодого, Ивана Ивановича Сведенцева, и связанной с ним многолетним знакомством г-жи Ерицкой, вскоре, впрочем, выпущенной. Арест банковского чиновника, в котором до этого никто не усматривал социалиста, произвел не малую сенсацию в обществе, пошли толки, слухи о причине ареста, сущность которых сводилась к знакомству его с Тригони, состоявшим до своего ареста помощником присяжного поверенного одесского окружного суда и, по своему официальному положению, имевшим значительный круг знакомых клиентов. Не один одесский обыватель затрепетал над шкурным вопросом: Тригони бывал в суде, в клубе, в ресторанах; один обращался к нему за советом, как к адвокату, другой знал его студентом Новороссийского университета, надо было достаточно времени, чтобы невольно согрешившие убедились, что «чаша» миновала их.
Одновременно и в таинственной связи с арестом Сведенцева был взят рабочий Моисей Попов, с незапамятных времен состоящий под надзором полиции и арестуемый во всяком событии с политической окраской, происходит оно в Российской Империи вообще или в г. Одессе в частности. Недели три спустя, едва смолк говор по поводу происшедшего, гром грянул снова, разразившись на сей раз преимущественно над рабочими. Орест Костюрин (брат сосланного), Петр Овчинников, Петр Валуев, Дымнич, Мельков, вокзальный рабочий, его сестра (ныне выпущ.) были арестованы; другие, тесно связанные с ними, спаслись бегством. Из интеллигенции в то время была арестована фельдшерица Оржих; полиция явилась также на квартиру фельдшерицы Шехтер, только-что выехавшей из города. Вскоре после этой облавы на одесском горизонте появился прокур. Стрельников, еще в Киеве, говорят, хваставший, что создаст процесс в Одессе. Преследования возобновились, но уже в другой сфере—среди студенчества. Арестованы сначала: студ. Дрей и Корнфельд, немного спустя — бывший студ. Немировский, студ. Соломонов, Рубанович, бывший студ. Гольдсвурм и двое Поляк, один бывший студ. Московского, другой Киевского унив.; был обыск у студента Бухштаб. В это же из Петербурга привезена домашн. учит. Степанова, из Киева некий Малер, из Николаева Морейнис1.
1. Нужно добавить, что Стрельников с его шайкой охранителей (которая, кажется, превышает численностью явную полицию) не забывает и рабочих. Известны аресты рабочих: и К.Надеева и Бартеньева. Последний арестован только дня назад.
Все поименованные лица будут фигурировать в процессе с «чесночным запахом», как выразился г. Стрельников, навербовавший в тайное революционное общество «жидов», говорят уже около 3-х десятков членов и думающий на сей раз доказать, что русская революция двигается жидами города (своего рода юдофобство!). В тесной связи с арестами студентов стоит история в университете.
20 ноября собравшаяся масса студентов произвела демонстрацию против профессора Патлаевского. Крики: "шпион! подлец! скотина!" и свистки огласили сборную залу, когда этот сподвижник и друг Цитовича проходил ее. Вот факт, составивший, так сказать, реальное проявление недовольства студентов. Причиною такого недовольства послужило следующее, В качестве приват-доцента, частного преподавателя, на 1-м курсе юридич. факультета энциклопедию права читает навязанный начальством университету Чижов. Соединяя нахальство и незнание с бездарностью, довел студентов 1-го курса до того, что они прекратили посещение лекций. Университетское начальство, отстаивая Чижова, всему 1-му курсу по частям сделало строжайший выговор за непосещение лекций, но, встретив со стороны студентов надлежащий отпор, обещало пересмотреть программу Чижова и послать эксперта на его лекции. Некоторые студенты поддались на удочку и стали посещать лекции Чижова, которого постоянно конвоирует на лекции и после эксперт Патлаевский, он же декан юр. факультета. В самом начале брожения против Чижова, Патлаевский, взявший его под свое крылышко, угрожал «бунтующим» студентам «штыками». Одному студенту он даже сказал: "если вы не перестанете волноваться, я обращусь сам. в жандарма и донесу жандармскому полковнику!". Это возмутило все студенчество, особенно когда один из студентов (Полляк), которого оскорбил Патлаевский, был предан университетскому суду за оскорбление Патлаевского. Последовавшие вскоре затем аресты нескольких студентов еще более возбудили студентов против их начальства, в особенности против Патлаевского, которого многие считают причиной этих арестов. Возмущенные произволом администрации, студенты собрали сходку, на которой решили протестовать против полицейского отношения администрации к студенчеству.
Брожение усиливалось с каждым днем, как вдруг студенты узнали о новом поступке Патлаевского: он донес своему начальству на проф. Посникова, одобрившего кандидатскую диссертацию, представляющую, по мнению Патлаевского, тенденциозно-коммунистический памфлет. Этот донос вывел окончательно студентов из терпения, и 20 ноября против автора доноса была сделана демонстрация. Начальство не замедлило вступиться за Патлаевского и, выхватив наугад 20 чел. студентов, предало их суду. Несмотря на то, что некоторые из них не присутствовали на демонстрации, суд судил их и осудил: посыпались выговоры слабые, строгие и строжайшие. Но этим дело не ограничилось: трое студентов уволены из университета, двоих предполагают уволить. Таким решением остались недовольны как студенты, так и профессора, и если решение войдет в законную силу, то дело едва ли обойдется без: протеста против начальства, уже грозящего закрыть университет.
Копия.
Его Превосходительству Г. Ректору Императорского Новороссийского Университета-.
Декана юридического факультета Патлаевского
ДОНЕСЕНИЕ.
На 5-ть часов вечера 9-го сего ноября мною было созвано факультетское заседание. В назначенное время к открыл заседание при полном составе факультета, т.-е. в нем участвовали, под моим председательством, при секретаре факультета профессоре Шпилевском, след, профессора: Леонтович, Дювернуа, М. И. Малииин и А. С. Посников.
Кроме текущих дел, повесткой назначены были для рассмотрения в вышеуказанном заседании следующие два. дела:
а) Представление проф. Посникова об оставлении кандидата Петра Климовича при университете в качестве стипендиата для приготовления к кафедре политической экономии и
б) Мое (декана.) заявление по поводу кандидатской диссертации М. Герценштейна, одобренной уже на. основании рецензии проф. Посникова факультетом.
По первому делу факультет постановил отложить суждение о предлагаемом кандидате до ближайшего заседания, что же касается до моего заявления, то оно было вызвано следующим обстоятельством:
Пересматривая кандидатскую диссертацию Герценштейна, я, к, удивлению моему, вместо ученой работы натолкнулся на тенденциозно-коммунистический памфлет,, который, по моему мнению, не только не мог быть принят,, как диссертация, но вообще премирован каким бы то ни было образом со стороны факультета. В предупреждение на будущее время подобных явлений, я в заявлении своем предложил факультету: 1) признать за правило на следующее время: не удостаивать подобного рода работ каких бы то ни было третий и 2) ходатайствовать пред советом о приостановлении представления факультета об утверждении Герценштейна в степени кандидата. Несмотря на обсуждение моего заявления .в факультете по существу и: на мнения, записанные в протоколе собственноручно профессорами Посниковым и Дювернуа, при постановке мною голосования первого моего предложения профессора Посников, Дювернуа и секрет. факульт. Шпилевский ушли из заседания без об'яснения причин, вследствие чего заседание не могло продолжаться за недостатком законного числа членов и было прекращено, о чем и записано мною в протокол. О всем сказанном мною имею честь донести Вашему Превосходительству.
Подлинное подписал Декан юрид. факульт. И. Патлаевский.
10-го ноября 1881 г. Одесса.
---------------------------------------------
ХРОНИКА АРЕСТОВ.
1881 год принадлежит к числу самых выдающихся по количеству преследований, возбужденных правительством против многочисленных проявлений революционного движения. Официальные данные определяют общее количество политических дел по октябрь месяц в 1.500, но их на самом деле значительно больше. Так, напр., те же официальные данные определяют количество дел по оскорблению величества до 1.500 только за сентябрь и октябрь месяцы. Большею частью, по официальным протоколам, они состоят в выражениях в роде: «собаке -собачья смерть», «так ему с... с... и нужно» и т. п. выражений, высказываемых по поводу кончины покойного государя, и при тон на половину случаев без всяких смягчающих обстоятельств, в роде: «был выпивши». Даже в числе прошений, подаваемых на высочайшее имя, 50 проц. оказываются содержащими в себе «оскорбления величества,». Для примера можно привести одно особенно выдающееся прошение, .где автор-крестьянка, между прочим, угрожает, что «Александру II оторвали ноги, а Александру III оторвут голову». Несмотря на угрожающий характер подобного явления, многочисленность преступлений вынудила чрезвычайно понизить меру наказания, которое в настоящее время колеблется между выговором и двухнедельным арестом.
Возрастающее число преследований затрудняет сколько-нибудь точное слежение за ним, тем не менее в дополнение к сообщенному прибавим еще несколько подробностей, относящихся к разным местностям России преимущественно за последние месяцы.
В течение последних месяцев умерло несколько человек как из сосланных на каторгу, так и из не дошедших до этого .предела. Известная по делу Ковальского Гуковская, сосланная в Сибирь, повесилась в Красноярске. Молодая, страстная натура не выдержала бесцельного и бесцветного прозябания: Гуковская повесилась с замечательным хладнокровием, в комнате, в которой была открыта дверь в смежную комнату, где находились ее товарищи. Семеновский — кандидат прав, осужденный в 1877 г. за пропаганду среди петербургских рабочих и сосланный па каторгу, застрелился теперь, не будучи в силах вынести притеснений, которым подвергли каторжных на Каре (где был и он) в декабре 1880 г. по распоряжению Лорис-Меликова. Петр Родин—тоже на Каре—отравился там же. Александр Николаевич Акимов, арестованный в марте 1880 г. по обвинению в государственном преступлении, ныне скончался от бугорчатки, приобретенной им в Одесском тюремном замке. Петр Федорович Архангельский — студ. М.-Х. Академии, — содержавшийся в С.-П. Б. в Д. Предв. Заключения, откуда был выпущен за несколько дней до смерти.
Главной ареной бесчисленных обысков, арестов и т. п. оставался, разумеется, по обыкновению С.-Петербург. В дополнение к ранее сообщенному, прибавим несколько новых, частью упущенных подробностей. В сентябре арестованы: студ. Вест, курсов Трубникова, Василий Ульрих, Бабенко. В октябре на Вас. Остр, арестовано до 35 человек рабочих; студ. Мед. курсов Сегаль; студ. Петр Иванов, по делу рабочего Гаврилова; 20 октября арестован студ. унив. Лукьянов, но поводу угрожающего письма, написанного .им ген. Козлову. В ноябре 14 числа арестован известный Санковский, покушавшийся на жизнь ген. Черевина, затем его товарищ Мельников; по тому же делу арестовано еще около 20 человек, у которых, однако, ничего подозрительного обысками не обнаружено. Сыскная полиция имела какие-то указания на подготовляющееся покушение и еще 13 ноября усердно разыскивала по городу Санковского и Мельникова, но безуспешно. 18 ноября арест. Вера Гассох, слушательница курс. Георгиевской общины. В начале декабря арестов. Н. Г. Франк. В ранее сделанных сообщениях пропущены: рабочие Лебедев, Григорьев, Орлов, Кирилов, Евсеев и Ильин, арест, после 1-го марта; Федор Артищев в июне, раб. Юрьев, Хохлов, Виноградов и Тропицын в июле, мещанка Татьяна Кузнецова, Черняев, Серпинский в феврале 81 г. в местечке Ковенской губ. (Серпинский был в административной ссылке в Сольвычегодске, откуда бежал в 80 г.). Сильные аресты происходили по военным училищам—Михайловск. Артиллерийском, Константиновском и Московском Александровском юнкерских, все в связи между собой. Между прочим арестов. юнкер Грязнов, а двое—Кандыба и Шумилович—дисциплинарным порядком отданы в солдаты. В мае 81 г. арестов. И. Емельянов, сын дьякона в Бессарабии. Из числа обысков, бывших за это время, стоит отметить обыск у Мавриной, старухи 60 лет, в ноябре и обыск в книжном магаз. Цвилева (д. Попова.) на Малой Садов линия ломала в кварт, полы, отыскивая мину (в агусте высылаются административным порядком: П. Хвалык в Новгород, губ.; Василий Перовский, брат Софьи Перовской (в чем и состоит единственное преступление его) в В. Сибирь; ст. унив. Россиков, Фермер, Переляев, Решко. Грязнова,—все в места, не находящиеся в состоянии усиленной охраны. Административ. порядком на 5-летний срок сылаются: Роза Личкус, Вериго, Чернявский и Бердичевский в Западную Сибирь; Иван Орлов. Ульрих и Иван Сведенцев в Вост. Сибирь в партии в 16 чел. Топогаф Потоцкий разжалован в солдаты и отправлен в Туркестан. В начале 2-й половины декабря взято двое нелегальных, доктор Мартынов, С. Михалевич, и еще несколько лиц.
В конце сентября в Судебной Палате разбирался известный процесс типографии «Черного Передела», арестованной в январе 80 года. Из лиц, прикосновенных к этому делу, некоторые (как Осип Аптекман) высланы ранее административным порядком. В качестве подсудимых были привлечены Мария Крылова (дворянка 39 лет), Иннокентий Пьянков (купеч. сын, 25 лет, судившийся уже по делу 193), Петр Тесленко-Приходько (дворянин 26 лет), Василий Переплетчиков (офицерский сын 28 лет. бывший владелец типографии в Смоленске), После многочисленных откладываний дела, разбирательство, наконец, состоялось 29 сентября. Состав заседания был, против обыкновения, не особенно звероподобен: председатель Н. Н. Шрейбер, члены: Шахов, П. К. Гераков, С. Христианович, И. О. Тур; сословные представители: С.-Птербургский губ. предводит. дворян, гр. Бобринский, Петерб.у. пред. двор. бар. М. Н. Корф, Петер, город. гол. И.И. Глазунов и старшина Московской волости А. А. Гелькер. Обвинял известный Н. В. Муравьев. Защищали: Турчанинов, Левенсон, Михайлов 1-й. Приходько защищался сам. На осн. Полож. 14 августа заседание происходило при закрытых дверях, при чем, однако, со стороны подсудимых допущено по три человека, которых всего и присутствовало 12 чел. Негласность, как известно, простиралась до того, что печать не смела обмолвиться ни одним словом о происходившем на суде, и никаких отчетов, даже извращенных, опубликовано не было. Такая секретность обусловливалась однако только принципом. На суде же собственно не происходило ничего, способного возбудить общественное чувство. Все подсудимые обвинялись, правда, по 250 ст. У лож. о нак., а Крылова и Пьяннков еще по 975 ст. Но даже Муравьев счел нужным тем не мене выставить перед судьями на вид, что газета «Черный Передел все же не столь ужасна, как «Народная Воля». «Листки газеты,—сказал он,—не пропитаны кровью, от них не пахнет динамитом»... Таким образом, сама идея, представляемая подсудимыми, казалось, не требовала такого ревнивого секрета. Подсудимые, правда, держали себя с достоинством, но также не произносили агитационных речей. Значит, простое м н е н и е, указывающее на народные нужды и желания, без всякого воззвания к революции,—само по себе опасно для существующего порядка и должно быть тщательно заглушено. Муравьев сам выразил эту мысль, продолжая свою параллель между партией «Народной Воли» и «Черным Переделом».
«В то время, когда одни, с оружием в руках, врываются в дом, уничтожая все преграды, убивая стражей, другие (т.-е. чернопередельцы) подкапываются под фундамент» Хорошо сказано: стало быть, Россия—это дом частного лица и всякий, кто указывает на народные права и нужды, подкапывается под фундамент этого величественного здания...
Суд вынес следующий приговор: дворянку Марию Крылову, куп. сына Иннокентия Пьянкова и дворянина Петра Тесленко-Приходько лишить всех лично и по состоянию присвоенных им прав и преимуществ и первых двух сослать на житье в Иркутскую губ., последнего же в Тобольскую губ.; сына отставного подпоручика Василия Переплетчикова считать по суду оправданным, подвергнуть его на основании 1008 ст. Улож. о нак. тюремному заключению на 4 месяца.
5 января Петерб. военно-окр. суд приговорил Санковского к смертной казни и Мельникова к 20 г. каторги. Смертная казнь для Санковского заменена пожизненной каторгой.
В половине января арест, студ. универ. Судаков, Перов и Сидоренко.
Киев. Начиная с апреля, преследования коснулись следующих лиц: арестованы студенты Бычков и Ааронский, высланные в настоящее время в Восточную Сибирь. В связи с арестом Бычкова был взят его брат гимназист, впоследствии выпущенный на поруки; за родство с Бычковым арестован и офицер 44 резервного батальона Бычков, переведенный из Киева куда-то в глушь. Вследствие письма, найденного у Бычкова, произведены аресты в г. Нежине; там взяты следующие лица: учит. Пархоменко (выпущен на поруки), ст.филол. инст. Игнатенко, гимн. 8 класса Любарский, сел. учит: Колтуненко, Лукьянович и Ященко.—Прапорщик 43 резерв. батальона Пелинский был предан суду и осужден по обвинению в открытом сопротивлении распоряжениям начальства при подавлении антиеврейских беспорядков и в возбуждении солдат к неповиновению. Офицер Степаненко, преследуемый начальством по подозрению в политической ненадежности,—застрелился. Во время беспорядков арестован Павел Иванов, набиравший в момент ареста прокламацию.
3 августе по ложному доносу номерного одной гостиницы арестован столяр Федор Шаповалов. В сентябре- арестованы Терентъев, брат обвиняющейся по Херсонскому делу ст. Дашкевич (выпущен). В октябре арестованы ст. Ив.Длусский, Бернадский (выпущ.), Генр. Сосновский (взят- в Ломже); В. Лесневич; прис. поверен. А. Длусский (освобожден); Лисовская, сестра арестованного весной в Варшаве бывш. ст. Киевск. ун. Последние 7 лиц—поляки; они обвиняются в принадлежности к "Польской Революционной Партии"-- и выданы одним лицом, которое было арестовано в Петерб. и затем освобождено за откровенное показание. Арестованы еще студ. Корецкий, перевезенный в Одессу, к Ширинская-Шихматова (выпущена).
О д е с с а. Арестованы рабочие: Моисей Попов, маляр :Петр Клименко, Дмитрий Овчинников, Трофим Дымнич, Орест Костюрин, фельдшерица Оржих, солдат Петр Валуев, железнодорожный раб. Мелъков, секретарь Таврич.-Бессарабск. банка Иван Иванович Сведенцев; бывший ст. Немировский, студ.Михаил Дрей, Рубенович (в октябре) и Корнфельд. Был обыск у Фесенко, человека почти умирающего от неизлечимой болезни, тянущейся несколько лет; он женат на сестре известного Дейча, чему и обязан вниманием полиции. В конце .ноября арест. ст. Поляк, Соломонов и воспитанник реальн. учил. Дамский.
Москва. Арестованы: студ. Петр. Акад. Рашевский (уже судившийся); Кабанов, Буткевич, Аппельберг—в связи с арестами, происходившими во Владимире; ст. техн. учил. Майнов, ст. унив. Виноградов, Цветаев и Преферанский. На вокзале Курской ж. д. В. Жебунев, скрывшийся от полиции; в ноябре О. Любатович в «Гранд Отеле» и пришедший к ней в гостиницу Герасим Романенко. В Моск. военно-окружном суде разбиралось три политических процесса: 1) Дело Николая Рашевского (20 лет), студ. Петровок. Академ.—Признали виновным в имении запрещенных книг, приговорен к 3-месячному тюремному заключению и 3-годичному надзору полиции; 2) Дело Александра Троицкого, делопроизводителя Бежецкого военного начальника. Он обвинялся по 246 ст., но был признан совершившим преступление в состоянии «опьянения» и приговорен всего к 8-месячному заключению в смирительном доме; 3) Дело крест. Майнова, ст. Кирхнера и Виноградова. Обстоятельства этого дела, как видно из обвинительного акта, следующие. По доносу шпиона крест. Ивана Хитрова, служившего коридорным в меблированных комнатах Гофман, где жил Майнов, и заметившего в номере этого последнего несколько экземпляров различного рода революционных изданий, Майнов был арестован. На следующий день по адресу Майнова было получено письмо компрометирующего содержания. Письмо это несомненно шпионского похождения; в нем указывается на некоего Валуева, как социалиста-революционера, которого следует принять в какое-то «братство». Между тем, по тщательно наведенным полицией справкам, Валуев этот оказался вполне благонамеренным человеком. Через несколько дней после ареста Майнова в его квартиру пришел студ. тех. уч. Кирхнер, которого там также арестовали. На квартире его были найдены различные революционные издания и записная книжка с заметками. По указанию того же шпиона Хитрова был произведен обыск у Нагубного, а заодно и у сожителя его, студ. универ. Виноградова, у которого был найден чистый листок для сбора пожертвований на рабочее дело в Москве. Майнов и Кирхнер обвиняются по 249 ст., а Виноградов по 3 части 252 ст.
Обвинительную речь прокурор начал с характеристики западно-европейского социализма, к которому отнесся с некоторым уважением. «Социализм на Западе,—говорил он,— его известная народная партия, быть может и ошибочная, но, во всяком случае, гуманная и великодушная. Социалисты Италии, Австрии и Германии с содроганием отвертываются русских революционеров, которые преследуют революцию для революции и свои идеи проводят в жизнь при помощи кинжалов, револьверов и динамита». Далее прокурор в самом лирическом тоне упомянул о великих реформах прошлого царствования, нормальное течение которых было задержано злодейской шайкой революционеров, о погибших вследствие этого «надеждах» общества и т.п. Перейдя затем к непосредственному обвинению подсудимых, он просил суд обратить особенное внимание на их образ жизни и имеющиеся о них официальные донесения, из рассмотрения которых вполне явствует, что Майнов и Кирхнер принадлежали к преступному, сообществу, уже начавшему активную борьбу с правительством. «Для чего подсудимый Майнов приехал в. Москву?— вопрошал прокурор.—Подсудимый говорил, что он хотел поступить в университет. Что же помешало ему выполнить это намерение? Во всяком случае не недостаток времени, а то. что голова подсудимого была занята не этим вопросом. Кто его знакомые? Часть их такова, что он не пожелал ничего сообщить о них, а о других- имеются свидетельские показания и официальные отзывы. Некто Петров, напр., по словам Хитрова, приходил к Майнову в кумачевой рубахе-, (о ужас!!) и подавал ему, коридорному, руку (наверное, с преступными замыслами)». Далее прокурор прочел несколько отрывков из бумаг, найденных у Майнова (это были выписки из различных революционных изданий), и приписал их перу Майнова. Цитировал прокурор с большой бесцеремонностью, приводя отдельные фразы и слова, и искажал таким образом самое содержание рукописей. Шпионское письмо также служит, по мнению прокурора, веской уликой против Майнова, так как подписавшийся под ним инициалами О. Л. несомненно принадлежит к руководителям (?) террористической партии.— Обвинение против Кирхнера по своей основательности не уступает предыдущему. В заключение прокурор просил суд. применить к Майнову и Кирхнеру ст. 249 по всей ее строгости.— Относительно Виноградова Кессель милостиво заявил, что он не имеет никакого отношения ж делу остальных подсудимых. Формулировавши виновность Виноградова, согласно обвинительному акту, за исключением той части его, в которой подсудимому приписывалось сочувствие социально-революционной доктрине, прокурор просил суд отнестись к нему с возможной снисходительностью. «Факт подсудности сам по себе,—говорил прокурор,—послужит подсудимому хорошим уроком на будущее время».
Защитник г. Андреев, отдав должное прокурорскому красноречию, заметил, что слишком смело и даже несправедливо брать за основание обвинения официальные донесения, так как они составляются при помощи негласных наблюдений и слухов, и пользоваться ими при составлении обвинения запрещается законом. В рассмотрении улик защитник следовал порядку, избранному прокурором. Опираясь на. свидетельские показания, он утверждал, что у Майнова не могло хватать времени даже для отдыха, не только что для пропаганды, так как он нанимался на службе по 14 часов в сутки. Относительно знакомых Майнот он заметил, в что в действительности их нет, а что они вымышлены Хитровым и другими шпионами. Что письмо к Майнову, значение которого, как улики, так усиленно старался доказать прокурор, писано сыщиками при содействии Хитрова, доказывается их противоречиями и очевидным незнакомством с азбучными приемами социалистической корреспонденции. Относительно цитат из рукописей, найденных у Майнова, защитник заметил, что если при оценке литературных произведений следовать такому приему, каким пользовался прокурор, тогда и Тургенева и Достоевского очень легко можно было бы привлечь на скамью подсудимых. Заканчивая защиту Майнова, Андреев сказал, что если Майнов и виновен в чем-нибудь, так только в случайном имении у себя противозаконных сочинений. По отношению к Кирхнеру защита велась в том же духе.
Речи защитника привели прокурора в неистовство. Он вскочил и заявил, что слишком рискованно отвергать авторитет высокопоставленных лиц, облеченных правительством обширными полномочиями и доверием, что он более доверяет: официальным донесениям, чем свидетельским показаниям. «Я заявляю, что слишком рискованно клеветать на людей, отсутствующих на суде; защитник берет на себя слишком много смелости отрицать виновность подсудимых Майнова и Кирхнера. Я говорю, что скверную историю с подсудимыми сделал не Хитров, а я. Милосердие суда в настоящем деле не имеет законного, места. Задача суда смягчать и облегчать наказание лишь по отношению к нарушителям закона. Эти же подсудимые не признают закона и стремятся истребить его представителей. Суду не надо убедительных фактов крайнего направления подсудимых, суду важно знать их образ жизни, среди которой они вращались, чтобы иметь полное право заключить, что существуют все условия для того, чтобы рано или поздно подсудимые оказались способными на все злодеяния, которые совершили Рысаков, Желябов и прочие. Я буду совершенно удовлетворен только в том случае, если суд , применит к подсудимым Майнову и Кирхнеру ст. 249».
Суд вынес следующий приговор: Майнова и Кирхнера лишить всех прав состояния и сослать в каторжные работы на 15 лет. а Виноградова подвергнуть двухнедельному аресту. Московский генерал-губернатор в виду полного раскаяния подсудимых заменил каторжные работы ссылкою в Восточную Сибирь.
В декабре арестованы: возвращенный из администрат. ссылки Яковенко с женой, инженер Михайлов, акушерка Фундаминская, Мурашкинцев и кандид. Московск. унив. Серебряков (выпущены оба). У них найдены издания «Черн. Перед.», а у Яковенко, кроме того, шифрованные записки. Интересно то, что шифр этот уже был известен полиции. Благодаря этому, полиция без труда разобрала заметки с адресами, следствием чего был ряд обысков и арестов в Казани, Екатеринбурге, Тюмени, Томске и других городах. Так, в декабре и январе в Казани были взяты Акципитров и еще 4 человека; в Екатеринбурге—арестованы Криль и Колосов; в Тюмени—обыски у Трескова, кн. Шаховского и еще двух других; в Томске арест. Юренев, Муромов, Шварц, Петр Орлов и Софья Субботина.
Волхов, Орловск. губ. Лидия Луцкая административн, порядком подвергнута 4 мес. тюремному заключению.
Пенза. В октябре арестованы 15 челов.—12 офицеров и 3 семинариста за речь возмутительного содержания, сказанную одним из них в клубе; между ними: подпоручик Николай Котов, отст. офицер Артобольский, вольноопределяющийся Конст. Соловьев, Лапин и др.
В и л ь но. Арестован бывший студ. Московск, университета Ромм.
Харьков. Арестованы 2 рабочих: только-что приехавший из Одессы—Галактионов и еще один, который немедленно бежал из участка.
Курск. С 15 по 19 сентября в Курском времен. военно-окружн. суде разбиралось дело о следующих лицах, обвинявшихся в принадлежности к тайному революц. сообществу: двор. Л. Н. Лаврениус, 24 лет, М. А. Тимофеев, 26 лет, Е. С. Попов, 34 л., ст. Харьковск. унив. Н. Г. Лебедев, 24 л., мещан. В. И. Майков, 26 л., крестьян. А. И. Спицын, 24 л., крест А. П. Колупаев, 24 л. Никто из подсудимых виновным себя не признал, кроме Лаврениуса, признавшего себя виновным в хранении запрещ. изданий. Приговор суда след.: Лаврениуса. Тимофеева и Лебедева—лишение всех особых прав и ссылка в Сибирь; Майкова, Колупаева и Попова—в тюрьму на срок от полутора до двух с половиною л.; Спицын—оправдан.
Самара. По указаниям мальчугана, взятого в Симбирске, арестов, учит. Боканов, который, впрочем, переведен после дознания на лучшее место в Астрахань и получил 300 р. под'емных.-—Затем арест, бывший ст. X. Ветер. Инст. Началов с изданиями; по указаниям его и его жены был взят администрат. ссыльный Кожин, Дзиковская, фельдшерица Артогрина (на Сергиевск. минерал, водах) и крестьян. Ивлев. Был целый ряд обысков: у Макова, Котовой, Андреевой, земского фельдшера Земского и Юнеева. Ивлев и крестьяне, сидящие по его делу в местном замке, показали, что «Об'явления» Исп. Ком. к народу читали и содержание их одобряют.
К а м е н е ц-П о д о л ь с к. В последнее время произошел целый ряд арестов среди местной молодежи; в связи с этил стоит арест ст-ок Франк и Кузьминой в С.-Петербурге.
Херсон. В ноябре арест. Пав. Торгашев.
Керчь. В августе арест. Диаманди с изданиями Н. В.
Житомир. Арестован литератор Лебович.
Р о о т о в-н а-Д о н у. В декабре арест. 6 рабочих, из которых 4 человека выпущены; по доносу арест, адвокат Ив. Ант. Рафаэли с тремя братьями (последние выпущены).
Н и ж н и й-Н о в г о р о д. Весною арестовали буфетчика парохода «Пермь», приняв его за Кобозева, и держали две недели. В декабре арест, сразу 10 человек.
----------------------------------------------
ТЮРЬМА И ССЫЛКА.
«Не бойтесь убивающих ~:зя душу же не могущих убить>. ]
Перед нами целый ряд писем и корреспонденции из разных мест Сибири. Они рисуют нам полную картину той истине загробной жизни, которая настает для каждого лишенного прав с момента произнесения над ним приговора суда или администрацией, и дают возможность бросить настоящий свет на способы, употребляемые правительством в его борьбе с революционным движением последних лет. Это не просто письма,—это непреложные, исторические документы, которые в день торжества революции будут пред'явлены русскому деспоту, как доказательства его преступлений против прав человека и даже просто против чести. Русское общество уже достаточно наслушалось, как все, кому дано говорить публично, будь то прокурор, поп, урядник или откупленный редактор, из всех жил вытягиваются забросать грязью деятелей революции. Не имея дерзости обвинять их по существу преступления (т. к. это значило бы признать себя самих врагами своего народа), они ловят каждый мелочной факт, подкуп; свидетелей, притягивают к процессам посторонних лиц, наконец, не брезгуют употреблять и всевозможные жестокости против слабейших из подсудимых, и все для того, чтобы сначала на суде, а затем и, в своих газетах можно было, пользуясь ничтожным фактом, возвести на подсудимых величайшую гнусность. Но, к несчастью русского правительства, как бы ни старались прокуроры и попы превратить великое дело революции в ничтожные бредни недоучек, а мелкие слабости людей,—в величайшие преступления и гнусности,—им не удалось убедить в этом общество. Единственный успех, которого они достигли, заключается в том, что в настоящее время лишь тот говорит, что верит в истину слов прокурора, попа и самого правительства, кому за это заплачены деньги; все же, решительно все считают их вралями и мелкими, продажными душами.
В течение нескольких лет тысячи людей, отдавших себя служению великой идеи свободы и равенства, прошли перед нашими глазами. Это были люди всех возрастов и всевозможных общественных положений: богачи и нищие, рабочие, 14-летние дети и старики, молодые девушки и матери семей, военные и мастеровые. Все они принадлежали к обществу и были самыми любимыми и деятельными членами его. Но тех пор, как они произнесли слово свобода, правительство возненавидело их и об'явило врагами государства. Они поставлены вне закона и суда. Один только раз правительство положилось на суд общественной совести, но беспристрастный приговор запугал и возмутил его. Оно желает для него не- суда, а инквизиции. И вот военные суды, верные престолу и неверные обществу, начинают кровавую расправу. Раздается барабанный бой, появляются военные команды, расстрелы, позорные колесницы, виселицы; доносы, насилия и опять виселицы, и целые толпы под невероятным караулом1, в цепях, в арестантских платьях угоняются за тысячи верст.
1. 5 женщин, в том числе Лешерн, Армфельд и Ковалевскую конвоировали 100 солдат при отправления на каторгу.
Но и эта насмешка над правосудием устрашила правительств так как до публики доходила не одна ложь и клевета прокуроров, но и истинные побуждения судящихся, а потому Александр III издал распоряжение судить и убивать революционеров тайно! И обществу теперь будет известно только, то, что кто-то кого-то судил и затем в тайном месте убил. Кого судили, за что и где убили,—об этом после убийства в «Правительственном Вестнике» будет помещена коротенькая заметка. Что это, насмешка над обществом или неисправимая трусость и глупость Александра III? Во всяком случае, это позор нашей родины, т. к. деспотизм и самодурство могут идти дальше разве по стопам Калигулы. Растеряв от страха за шкуру последний умишко, Александр III совсем позабыл, что в России, кроме «Правительственного Вестника», издается еще и «Народная Воля» и что сотрудниками этого органа стоят ближайшие друзья и товарищи тех самых людей, которых он намерен только подвергнуть позору, пыткам и смерти что они употребят все силы и старания, чтобы иметь возможность передавать на суд народа и общества его доблестные деяния.
Недостаток места не позволяет нам поместить на страницах весь материал, имеющийся в руках,—он будет издан особо, здесь же постараемся нарисовать перед читателем общую картину жизни осужденною в тюрьме и Сибири.
У всех, конечно, еще в памяти процесс 16-ти, 80 г. Он возбудил тогда особенное внимание как русского общества, так и Европы. Из числа судившихся 5 было приговорено к смерти, остальные к каторге без срока и на разные сроки. Мы знаем также, что из числа приговоренных к смерти трое были помилованы, о чем с необыкновенной торжественностью об'являлось всему миру, и Александр II был провозглашен гуманнейшим из людей. Обыкновенный смертный, не имеющий надлежащего представления о том, до каких размеров может простираться бессердечие и жестокость, подумает, пожалуй, что помилование есть акт милосердия; он и не догадается, что это не больше, как неудачный юридический термин, обозначающий, что смерть через повешение заменена смертью через заключение. На самом же деле слово «помилование» только это и выражает. Вот участь помилованных по процессу 16: 1-го ноября, после об'явления им приговора, они были переведены в Петропавловскую крепость и посажены в одиночные камеры, в которых так же холодно, мрачно и сыро, как и в могиле. Стекла в окнах замазаны краской и пропускают так мало света, что свеча гасится только на два раза в день. Пища, конечно, арестантская, т.-е. щи и каша на обед и по куску хлеба утром и вечером. Печи топятся три дня, а иногда и реже; вследствие этого стены постоянно покрыты влагой, а на полу стоят буквально лужи. Заключенные же сидят в одном нижнем белье и арестантских халатах; гулять выпускают через день на четверть часа. Не только книги, но и все, что только может сосредоточить на себе внимание, отбирается от сидящего. Раз Зубковский сделал себе из хлеба кубики, чтобы повторить геометрию, от него сейчас же отобрали их, с заявлением, что каторжнику развлекаться воспрещаются. Сношения не только с внешним миром, но и с заключенными безусловно невозможны. Словом,—это могила в полном смысле слова, и т. к. начальство знает, что живому человеку жить в такой обстановке невозможно и он непременно прибегнет к самоубийству, то в камеру сажают жандармов и солдат, которые уже окончательно отравляют жизнь беспомощного. Если, например, он обратит на что-нибудь особенное внимание, жандарм немедленно подскакивает и старается узнать, на что тот смотрит, нет ли каких-нибудь надписей, или чего-нибудь, могущего развлечь его. Он не спускает глаз с заключенного, смотрит за каждым поворотом его головы, за каждым движением руки, взглядом старается проникнуть его мысли, т. ч. нужно громадное усилие воли, чтобы хотя мыслью остановиться на каком-нибудь предмете. В самом скором времени спокойнейший из людей начинает ненавидеть этих постоянных соглядатаев и становится раздражительным в высшей степени. У жандарма же в руках находятся полотенце и носовой платок, которые-по мере надобности заключенные должны брать от него и затем возвращать. Нечего прибавлять, что за малейшее нарушение этого замогильного безмолвия и порядка осужденный подвергается выговорам, карцеру и побоям. Кто-нибудь, пожалуй, заметит, что такое заключение в гроб живого человека есть только система наказания и совсем не происходит от желания истязать жертву. Да, это есть система наказания более ужасная, чем сама смерть. С этим согласны и сами осуждение. Когда, 3-го ноября прокурор Ахшарумов явился к осужденным об'явить радостную весть об их помиловании, они так были обрадованы этим, что Ахшарумову пришлось с некоторым состраданием заявить, что повеление государя он отменить не может. . Предчувствия осужденных сбылись. В самом скором времени ко всем их испытаниям присоединились болезни. У Ширяева развилась чахотка. Окладский сошел с ума, и что с ним теперь—неизвестно. Тихонов заболел цынгой, он так ослабел, что уже не мог вставать с кровати, не мог двинуть ногами. Несмотря на это, при отправке его в Сибирь (летом прошлого года) его заковали в кандалы и закованного на руках переносили с места на место. В настоящее время он в Красноярской тюрьме, и ему уже недолго осталось жить. Тюрьма, как могила, равняет всех: эти трое помилованных от виселицы, как видите, умерщвлены в течение года; почти той же участи подверглись и остальные, осужденные по меньшим степеням. Мартыновский и Цукерман обнаружили признаки умопомешательства, при чем первый повесился, но часовой заметил его и даровал ему жизнь для новых мучений. Оба они за умопомешательство были посажены несколько раз в карцер.
Мы опускаем здесь много подробностей из жизни в равелине за недостатком места. Но читатель легко может и сам их дополнить, если потрудится себе представить систему обращения русского тюремщика, которому сказало начальство: «Мучение врагов нашего государя и даже смерть их не должна смущать нас».
Напомним далее участь, постигшую людей, вся вина которых состояла в том, что они, увлеченные христианской идеею равенства и полные негодования на всякое притеснение человека человеком, стали в ряды народа, чтобы вместе с ним терпеть нужду и лишения и внести в его среду свет науки, идею всеобщего братства и коллективного труда. Читатель, конечно, помнит этих людей: долгушинцы, подсудимые по процессу 193, 50 и т. д. и т. д. Большинство из них обвинялось так: Синегуб уличался в знакомстве с Чарушиным, Чарушин—с Синегубом, да сверх того они были знакомы с рабочими, которым, кроме добра, ничего не сделали. Но тут дело не в преступлениях, а в том, что по мнению всемилостивейших российских самодержцев каждая голова, думающая, что русский царь не есть сам бог во плоти, а тем более—что он мерзавец, должна быть снята с плеч, и потому судившиеся ни за что, были приговорены—одни к. заключению в центральных тюрьмах, другие на каторгу, третьи—в отдаленнейшие места Сибири и, наконец, оправданные, которых нельзя: было уличить даже в знакомстве друг с другом,— к ссылке в северные губернии.
О центральных тюрьмах считаем излишним повторять и только напомним о том, что уже было опубликовано в «Земле и Воле» и «Народной Воле». В Харьковской Ц. Т. заключенные были доведены до того, что решились или уморить себя голодом, или добиться улучшения своей участи. Но, как известно, их обманули: пообещали выполнить все их требования и не исполнили ни одного. Измученные физически и нравственно, они не могли возобновить вновь свой ужасный протест и молча сносили все пытки и оскорбления в течение 5 лет. Многие не выдержали—умерли или сошли с ума. Все соприкасавшиеся с ними утверждают, что они вели себя, как истинные страдальцы за идею. Но чем безропотнее переносили они свое положение, тем нахальнее и ожесточеннее нападало на них тюремное начальство; казалось, оно нарочно старается раздражить заключенных, придираясь к самым ничтожным случаям, и, наконец, добилось таки своего. Жизнь их стала страшней всякой смерти, и они, сознавая- вполне свою беспомощность и бессилие перед палачами, решились тем не менее убить смотрителя. Выбор для выполнения этого плана пал на князя Цицианова. Но смотритель как-то узнал об этом и, явившись к Цицианову один, без всякого оружия, стал раскаиваться и просить прощения, говоря, что он сознает бесчеловечность своего обращения с ними. Цицианов поверил ему и, конечно, простил его, но не прошло и двух недель, как тюремщик, принявший на время образ человека, превратился опять в тюремщика. Тогда убить его взялся Мышкин. Раз, будучи в церкви, он ударил его кулаком по голове, в надежде, что тот упадет на каменный пол и убьется насмерть; других средств к убийству он не имел. Понятно— это была надежда человека, доведенного до отчаяния, и дело кончилось тем, что смотритель, вскочив на ноги, нанес Мышкину несколько глубоких ран саблею.
Из Харьковской тюрьмы заключенные были переведены в Мценск и затем весной прошлого года отправлены в Сибирь на каторгу в числе 39 человек. Участь их еще неизвестна. По смыслу циркуляра Лорис-Меликова, большинство должно итти на поселение, но более вероятно предположение, что все они уйдут на Кару, т.-е. на каторгу. Все они, хотя уже надломлены и измучены, не потеряли еще веры в правоту своих убеждений и—что всего страннее—в свою будущность; они думают, что восьмилетнее одиночное заключение и все те ужасы и лишения, которые они перенесли, еще не навсегда отрезали для них возможность деятельности!.. Не теряйте же этой веры, мужественные борцы, так как она только и дает вам силы провести ужасную жизнь, которая и кончится в Сибири, если не совершится до того великое дело освобождения. По дороге они уже утратили одного товарища: в Иркутске умер Дмоховский.
Теперь перейдем к. конечному месту их путешествия. За 7.000 верст от нас, среди диких гор, покрытых непроходимой тайгой, расположены в котловине один за другим Карийские промыслы. Они следуют в таком порядке: Устъ-Кара, где имеется телеграф и женская уголовная тюрьма; тут же и карцер для политических. В этом карцере побывали: Армфельд, Кравцев, Стеблин-Каменский, Давиденко, Янковский, Красовский и Феохари. За Усть-Карой—тюрьма, для уголовных, потом Нижняя Кара; здесь живет заведующий рудниками и помещаются уголовные арестанты и политические женщины. Вблизи Нижней Кары строится новая тюрьма для политических. Затем—Средняя Кара с тюрьмой, в которой заключены все государственные преступники; здесь же помещается Горное Правление и живет Батальонный, т.-е. начальник всех местных войск1. Наконец,—Верхняя Кара с тюрьмой для уголовных.
1 Батальонным— Руденко. Оч прекрасно охарактеризовал себя сам, сказавши, что был бы весьма рад, если бы его кто из политических оскорбил, так как оскорбившего бы повесили.
Всех политических каторжников в настоящее время (не считая партию централистов, о которой упомянуто выше) 91 челов.; из них 83 мужчины на Средней Каре и 8 женщин на Нижней.
Политическая тюрьма на Средней Каре—это деревянный сруб, состоящий из двух половин, в виде крестьянской избы, обнесенной высоким частоколом. Эта несчастная изба не выдержала восьмимесячной суровой сибирской зимы и уже отказалась защищать своих обитателей от холода, бури и непогоды. В обеих ее половинах помещается 83 человека, обреченных жить постоянно не только друг у друга на глазах, но и друг у друга на плечах, так как теснота невероятная: ни столов, ни табуретов не полагается—одни нары, на которых можно поместиться, только плотно прижавшись друг к другу. Такая теснота защищает, правда, несколько от холода, но зато вызывает нечистоту, смрад, духоту и делает гигиенические условия хуже казарменных. Пища арестантов состоит, главным образом,—и даже исключительно—из хлеба, так как употребляемый ими за обедом суп, или баланда, как они его прозвали, кроме горячей воды и немного крупы, ничего в себе не содержит. Чай утром и вечером: только утром им полагается кусочек сахара, вечерний же чай без сахара. Хозяйство ведется артельно, под управлением избранной комиссии. Им позволяется улучшать пищу на свои средства, но средства эти так скудны, что их не хватает ни, на что больше. Больницы для политических не полагается, и больные лежат на нарах, в куче с здоровыми. Но начальство все-таки настолько благородно, что умирать здесь не дозволяет, а перед смертью переводит в больницу,—так было с Родиным.
Доктор хотя и есть—Кокосов,—но от него каторжане отказались и пользуются помощью своих товарищей медиков. К характеристике Кокосова скажем, что больную, сумасшедшую Ковалевскую, страшно избили во время припадка бешенства с его ведома.
На работу ходят за версту от тюрьмы, в «разрез», т.-е. снимают землю до золотого пласта; при этом ходят 50 человек, а остальные заняты хозяйством: мытьем полов, уборкой сору, приготовлением баланды и т. д. Жены каторжан живут на Нижней Каре, и свидание с ними дается два раза в неделю. Единственным и величайшим утешением каторжан являются книги и газеты, получать которые разрешается.
Начальство над ними — смотритель Тараторин, вполне безличное существо и лакей заведующего, и—сам заведующий, пар и бог каторги, Кононович (по последним известиям Кононович вышел в отставку и заменен Потуловым). Питаясь пустой «баландой» и черным хлебом, испытывая постоянный холод, сырость и духоту, без одежды, в грязи, под постоянной угрозой плетей и штыков, живут эти мученики, поддерживаемые и согреваемые одной надеждой—когда-нибудь увидеть снова свою родину, снова соединиться с дорогими им товарищами. Надежда эта до того сильна, что они постоянно находятся в экзальтированном состоянии; им приходится ежеминутно употреблять над собой усилие, чтобы, живя друг у друга на глазах, не выдавать своего личного горя, которого у каждого слишком достаточно; они стараются быть всегда веселыми. Ссоры между ними—величайшая редкость; напротив, беспрерывно слышатся остроты, шутки и смех. Ничего, что этот смех напоминает собой положение человека, старающегося под наружной веселостью скрыть ужас действительности от умирающего любимого существа; он все-таки служит нравственной поддержкой им обоим.
Так живут наши товарищи изо дня в день: сегодня похоже на завтра, завтра—на послезавтра и т. д. до самой смерти. Но не думайте, чтобы и у них не было развлечений; развлечения доставляются им самим начальством. Каторжанин может рассчитывать счастливо угаснуть физически и духовно только тогда, если он убьет в себе всякую веру в будущее, всякое человеческое достоинство и станет нем, как рыба, и безропотен, как кролик. Он должен терпеть все, что бы с ним ни сделал тюремщик. Но наши товарищи еще не дошли до такой степени; поэтому мирное время в их жизни часто сменяется военным, и тогда в воздухе пахнет кровью. Не так давно Армфельд была избита прикладами, что вызвало общее негодование. Впрочем, такое ничтожное наказание бывает за простую непочтительность; за более крупные проступки расправляются иначе. За побег из Иркутской тюрьмы 8 челов. удвоен срок каторги, 3 прикованы на 2 года к тачке и приговорены к плетям: Попко, Фомичев и Березнюк прикованы к тачке (все трое были присуждены к вечной каторге); Волошенко—с 10 л. на 20, Позен и Неизвестный—с 14 л. 10 м. на 31 год, Яневич—с 15 л. на 30 и Калюжный (мичман)—с 10 л. на 20. За побег с этапа виновным тоже срок удвоен и тоже присуждены к плетям: Минаков с 20 л. на бессрочную каторгу, Властопуло—с 15 л. на бессрочн., Крыжановский — с 20 на бессрочн. и Козырев с 8 на 16; Орлов за побег с 8 на 13 л., Медведев за участие в беспорядках в Красноярской тюрьме получил прибавку каторги на 1 год и плети, Родионов приговорен к 15 розгам. За пособничество к побегу Лукашевич пошел с поселения на 7 л. каторги, а Давиденко приговорен к 3 с половиной годам и 38 плетям. Ефремов, Красовский, Предтеченский, Стеблин-Каменский, Ковалев, Феохари, Колтановский, Богдановичи Багряновский, за отказ давать показания по поводу побег. из Иркутска, приговорены к 25 плетям и записаны в штрафной журнал, т.-е. лишены всяких сокращений сроков. Сокращения же эти имеют большое значение и, собственно говоря, составляют единственную надежду каторжанина увидеть вольный свет. Сроки каторги делятся на два разряда: испытуемых и исправляющихся; чтобы попасть во второй разряд, нужно только не быть записанным в штрафной журнал. Исправляющиеся через некоторое время (сообразно сроку каторги) выпускаются в «вольную команду», т.-е. на поселение. Кроме того, исправляющиеся имеют право на сокращение срока: осужденные на заводы—до 1 трети, а в крепости и на рудники до 1 шестой всего срока каторги. «Сменщики» бежавших Избицкого, Дебагория-Мокриевича и Орлова приговорены к заключению в Александровской центр. тюрьме: Курдюков (Избицкий) на 4 года, Павлов (Мокр.) на 3 года и Арзамасцев (Орлов) на 3 года.
Плети, кандалы и вечная каторга—вот единственные развлечения, которыми дозволено пользоваться каторжанам. Впрочем, плети и розги еще не применялись до сих пор: но это, конечно, зависит от произвола начальства, и, может быть, завтра же воссядет новый заведующий, который отдаст приказание привести в исполнение, все приговоры. Первый же день, когда употребят в дело плети, будет ужасным днем смерти и крови, так как каторжане все без исключения решились, в случае применения к ним этого позора, умереть.
Нам с вами, читатель, пожалуй, покажется, что эти люди достаточно наказаны и истязуются, и нет надобности придумывать новые мучения. Сама ненависть, кажется, не могла бы желать большего. Ишутин так и умер, прикованным на цепи. Ковалевская сошла с ума, Коленкина умирает, половина заключенных совершенно больные люди, с другой половиной в самом скором времени будет то же. Но нет! никакие страдания не могут насытить русский деспотизм. Либеральнейший и в то же время подлейший из русских министров Лорис-Меликов 15 декабря 80 г. издает новые : инструкции для политических каторжан, по которым разряды испытуемых и исправляющихся уничтожаются. Выпущенные на поселение на общем основании: Успенский, Чарушин, Семеновский, Шишко и другие вновь были заключены в тюрьму. Некоторые из них не перенесли этого: Семеновский стрелялся, Родин отравился фосфором. Затем все каторжане не только на работах, но и в камерах должны быть постоянно в кандалах. Переписка с родными воспрещается. Распоряжения эти были до того бесчеловечны и возмутительны, что заведующий промыслом Осантонович отказался приводить в исполнение и вышел в отставку. Заключенные не xoтели верить им, так как эти распоряжения были об'явлены им то самое время, как получились газеты, в которых Лорис- Меликов выставлялся гуманнейшим из людей, и России предсказывался золотой век под его управлением. Но так как действительность была налицо, то пришлось верить ей, а не газетам: измученные и исстрадавшиеся люди могли ответить Лорис-Меликову только искренними проклятиями.
В настоящее время на Карийских промыслах находят следующие лица: на Нижней Каре—М. Ковалевская (сумасшедшая, но все-таки сидящая в тюрьме), Н. Армфельдт, Е. Сарандович, С. Лешерн, Б. Россикова (теперь почему-то заключена в одиночную камеру), М. Кутитонская, Шехтер, Левенсон и Коленкика (умирающая от чахотки). На Средней Каре: 1) Успенский на 15 л. (недавно застрелился), 2) Ст. Богданов на 11 л., з) 3. Богданов на 7 лет (в 81 г. срок), 4) Шишко на 9 л. (из проц. 193, срок в 81 г.), 5) Союзов — тоже, 6)Квятковский Тим., брат казненного, с женой, 7) Терентьев на 6 л., 8) Тевтул на 8 л. (все эти лица до 1 янв. 81 г. были поселении и по циркуляру Лор.-Меликова возвращены незаконным образом в тюрьму), 9) Бибергаль на 9 л., 10) Бобохов на 20 л., 11) Кравцов, бесср., 12) Красовский—тоже, 13) Медведев на 20 л.. 14) Колтановский, бессp., 15) Овчинников на 20 л., 16) Боломез, А. на 20 л., 17) Давиденко на 12 л., 18)Предтеченский—тоже, 19) Дубровин на 4 г., 20) Зубрилов - тоже, 21) Ефремов, бесср., 22) Стеблин-Каменский на 10 лет, 23) Богданович Флор, на 4 г., 24) Ковалев на 10 л., Лури на 6 л., 26) Цицианский на 4 г., 25) Мозговой на 5 л., 28) Зейднер, 29) Багряновский на 6 лет, 30) Комов на 15 л. 31) Никитин на 8 л. (в роли шпиона состоит вне артели, 32) Казакевич на 6 л., 33) Кречетович на 4 г., 34) Эйтнер на 15 л., 35) Феохари на 5 л., а потом прибавлено до 8 л., 36) Родин, бесср. (ум.), 37) Тархов, 38) Опришко, 39) Попко—бесср., 40) Фомичев—тоже, 41) Геелис с женой, 42) Андрузский, 43) .Калюжный (студ.), 44) Калюжный (мичман), 45) Кривошеин, 46) Ястремский с женой, 47) Костюрин, 48) Неизвестный, 49) Казачковский, 50) Турович, 51) Шпиркан, 52) Франжоли, 53) Белоцветов, 54) Лукашевич, 55) Белоцветов (бесср.), 56) Янковский, 57) Яцевич, 58) Волошенко, 59) Лозен, Ник., 60) Попов, М. (бесср.), 61) Иванов — тоже, 62) Минаков, 63) Орлов, Пав., 64) Властопуло, 65) Юрковский Ф., 66) Диковский Серг., 67) Жуков, 68) Родионов, 69) Ильяшенко, 70) Бердников, 71) Левенталъ, 72) Лозянов, 73) Левченко, Никита, 74) Позен, Пав., 75) Козырев, 76) Бойченко, 77) Костецкий, 78) Зубржицкий, 79) Осмоловский, 80)Обнорский, 81) Петров (4 г.), 82) Крыжановский и 83) Диковский Моисей. Теперь, вероятно, уже прибыла новая партия каторжан из центральных тюрем, отправленная из Росси в прошлом году.
До сих пор мы говорили о лицах, которых правительство подвергало гонению на основании судебных приговоров. Правд, между ними встречаются люди в роде, Казакевича, Кречетовича и даже Щепанского; первые два вовсе не социалисты, а последний даже просто шпион; правда, что большая половина из упомянутых выше преследуются за те самые преступления, которые выставляются в настоящее время "Вольным Словом", как гражданские добродетели. Тем не менее, санкция суда придает всем этим зверствам и самодурству некоторую форму законности.—Взглянем же теперь на участь лиц, которых правительство не осмелилось поставить даже перед судом своих палачей, привыкших проливать кровь наших братьев. Правительство, беря на себя суд и расправу над этими людьми, не осмелилось даже сделать этого открыто перед всеми. Эти люди, выкраденные из своих семей ночью, тайно от всех, заточались в тюрьмах, где их держали сколько заблагорассудится, насмехались над ними, одевали в арестантские одежды, застращивали кандалами и, наконец, не сказавши даже им самим, за что и куда, их гнали за тысячи верст и бросали без всяких средств существования в остяцкие и самоедские юрты на верную смерть. Многие жены и матери до сих пор не знают, где находятся дорогие и близкие их сердцу..
Что приходится выносить этим преступникам без вины, читатель увидит из следующего очерка путешествия и житья в Сибири. Исходным пунктом их мытарств служит Нижний Новгород. Здесь ссыльные садятся на баржу с палубой под деревянным навесом, оплетенную толстой проволочной сеткой. Половина баржи занята уголовными преступниками с их женами и детьми. Здесь царство смерти. Дифтерит, тиф, скарлатина беспощадно косят взрослых и детей, особенно последних. Чуть не на каждой остановке конвойные солдаты выбрасывают на берег мертвых младенцев. Тесное больничное отделение, с невежественным фельдшером во главе, постоянно переполнено. При таких условиях совершить путь до Томска, с небольшим перерывом езды по железной дороге и на лошадях—от Перми до Тюмени. Выйти на берег, чтобы расправить измученные члены, вздохнуть вольным воздуxoм и даже купить необходимую провизию, которая подчас состоит из одного черного хлеба, воспрещается. Всего пути на барже 14 дней: 4 дня до Перми и от 8—12 от Тюмени до Томска. Этот последний путь особенно утомителен и сопряжен с лишениями даже для пассажиров I класса, едущих впереди баржи на пароходе. Для арестантов же он под конец превращается в пытку. От Томска начинается собственно этапное передвижение на лошадях, в сравнении с которым путешествие на барже может показаться завидным.. Арестанты размещаются по трое на каждую повозку, при. одном конвойном, одном жандарме и ямщике. «Возки» выравниваются в линию, и поезд окружается внушительным числом солдат, вооруженных штыками, саблями, револьверами и тесаками. Позади поезда—тарантас конвоирующего партию офицера. Когда все готово,—вместо обычного в таких случаях: «господи, благослови!» раздается команда, офицера: «заряди ружья, держи их на взводе! Если кто вздумает бежать,—стрелять!.. Убьешь—пять рублей награды за. человека...»
И поезд двигается в путь, извиваясь по грязной дороге.
Падает мокрый снег; жидкая грязь брызжет из-под копыт лошадей и в таком изобилии обдает путников, что они вскоре превращаются в какие-то фантастические существа, как будто вылезшие из болота; испарения пронизывают тело леденящим холодом. Приходится надевать на себя все, что только способно защитить от холода и сырости, но, несмотря на это, вода вскоре проникает до тела, бежит по спине и ногам и вливается в сапоги. «Возки» до того узки и тряски, особенно в тех местах, где проложена «елань», что сидящие по краям ежеминутно рискуют упасть в лужу, что нередко и случается. Дорога до того убийственна, что лошади выбиваются из сил, едва передвигают ноги и постоянно останавливаются. Таким образом едут целый день и значительную' часть ночи. Под конец подобного переезда до этапа всякое, терпение истощается, лихорадочная дрожь проходит по всему телу; усталость вследствие неудобного положения в возке,, нервное напряжение от постоянно угрожающей опасности упасть на грязную дорогу—все это до того невыносимо, до-того приближает путешествие к пытке, что даже с крепкими людьми случаются обмороки и истерики.
Но вот вдали обрисовываются очертания неуклюжего сруба—это этап. «Как бы ни был скверен этап, все-таки в нем можно отдохнуть, обогреться обсушиться»,—думается изнемогающим путникам; но действительность безжалостно разбивает эти мечты. Тесное помещение этапа не в состоянии вместить всей партии; теснота такая, что большинство должно всю ночь провести в узком пространстве между нар, и спать можно только по очереди. На нарах и в углах вековые отложения грязи, а в щелях деревянных стен громадное количество всяких паразитов, не дающих покоя ни минуты. Железная печь, раскаленная до-красна, до такой степени сушит воздух, что затрудняется дыхание, и у многих делается воспаление век; но- как только топка прекращается, тепло уходит через многочисленные щели и постоянно растворяющиеся двери, делается так холодно, что с шубой нельзя расстаться ни на минуту. При таких условиях может ли быть речь об отдыхе, тем более, что прежде всего надо употребить много времени на обсушку белья, платья. Какую грустную картину представляет в это время этапная конура! В туманной, наполненной испарениями атмосфере, при тускло горящей сальной свече, теснятся вое молодые люди с бледными, усталыми лицами. Под потолком во всех направлениях протянуты шарфы, бечевки, пояса, на которых висит мокрая одежда. Одни: сушат платье на себе, сидя у устья печки; другие прикладывают его прямо к горячему железу. Те, которые от изнеможения не могут уже стоять на ногах и дожидаться своей очереди у печки, расстилают на грязном я мокром полу свое-платье и ложатся, чтобы высушить его собственной теплотой. На утро—опять «возки», опять бесстрастные лица жандармов... Так продолжаются целые недели. Люди сходят с ума от этих ужасов, от физических и нравственных мучений; такая судьба, напр., постигла жену докт. Белого, ехавшую за своим мужем, и еще двух или трех человек.
Все эти испытания в связи с постоянно плохим и недостаточным питанием, вследствие дороговизны припасов, а подчас и невозможности достать их1, в корень расшатывают здоровье узников: заболевания различного рода тифами в пути—не редкость.
1 Чем дальше в глубь Сибири, тем все предметы потребления становятся дороже. Наиболее удобств в этом отношении предоставляет путь между Екатеринбургом и Томском. Здесь на каждый этап, за. несколько времени до прибытия партии, приходят торговки, продающие сравнительно хорошие и дешевые припасы.
Положение больных тогда ужасно: несмотря на болезнь, их заставляют ехать, так как начальство,, сопровождающее партию, заинтересовано в том, чтобы доставить ссылаемых до места назначения возможно скорее, живых или мёртвых—для них безразлично; поэтому оно никогда добровольно не оставит больных в какой-нибудь больнице, лежащей на пути; чтобы понудить его к этому, нужно всегда энергическое вмешательство партии. Так, однажды в Мариинске возки были уже готовы и оставалось только усесться, .партия наотрез отказалась ехать, если больные не будут оставлены, и начальство должно было уступить. До чего враждебно встречается начальством всякий шаг, клонящийся к облегчению участи больных, видно из того, что доктор Белый, указавший на опасное положение некоторых из своих товарищей по партии, именно за. это был сослан в Верхоянск -Якутской области.
Этапы перемежаются тюрьмами; последние находятся обыкновенно в более крупных городах,—и здесь партия останавливается на несколько дней, чтобы иметь возможность отдохнуть. Понятно, это—ирония, ибо вот как описывается прибытие и водворение партии в этой трущобе. Ворота гостеприимно раскрываются, и взорам узников представляется .узкий кривой двор, утопающий в грязи и только кое-где .устланный досками; вокруг самой тюрьмы в изобилии разбросаны экскременты, так как отхожих мест нет и естественные надобности совершаются под открытым небом при наблюдении конвойных, нередко на виду у гуляющих уголовных арестантов и арестанток. На таком дворе ссыльные проводят по несколько часов, переминаясь с ноги на ногу, ежась от холода и шатаясь от усталости; начальство в это время наслаждается своим величием и, желая дать почувствовать свою силу, не очень торопится с приемом партии. Наконец, оно снисходит до исполнения своих обязанностей: производится самый мелочной обыск, при чем отнимается вое, что -может доставить развлечение в убийственно скучной дороге,—карандаш, клок бумаги, табак. «Здесь — Сибирь, и мы имеем право к вам применять общие правила для всех арестантских партий», отвечает начальство на всякие заявления. Но вот кончаются все эти унижения,— и узники отправляются в камеры—две низкие, темные, грязные и вонючие комнаты, разделенные небольшой передней; в этой передней находится самое ужасное отхожее место, распространяющее по камерам такое зловоние, что положительно делается дурно; тут такое скопление гниющих нечистот, что некуда поставить ногу; едкий острый запах мочи бьет в нос и выедает глаза; на полу кишат черви в таком количестве, что получается своеобразный шум. Обе камеры пропитаны вредными миазмами, стоящими в воздухе в виде паров. Перед самыми окнами -возвышается стена внутреннего здания, отстоящая не более .как/на одну сажень, и тут же находится помойная яма. Немудрено, что в такой обстановке и тесноте люди заболевают пятнистым тифом, как это было, напр., с административно-ссыльным из Одессы военным ветеринаром Соковниным и многими другими.
Таковы условия, в которых совершается семимесячное путешествие. Никогда и нигде безграничное презрение к жизни и страданиям человеческим не находило себе более полного выражения. Какой организм, какое здоровье выдержит все эти испытания? Но прибавьте к этому всю горечь бесконтрольного, безусловного подчинения развитого, мыслящего человека грубому, невежественному, наглому начальству; все эти мелочные стеснения, придирки, возмущающие душу своей нелепостью, постоянные насилия, совершаемые .над личностью узника, произвол, не знающий пределов и находящий какое-то наслаждение в бессмысленной жестокости,—прибавьте все это—и тогда станет понятно, что человек в подобных условиях может дойти до бешенства или до сумасшествия. Нужно обладать громадным терпением, чтобы сдерживать свое негодование при виде всех начальнических .гнусностей, повторяющихся на каждом шагу и, невидимому, .на то и рассчитанных, чтобы вызвать какой-либо протест со стороны заключенных. Надо иметь нечеловеческую силу воли, чтобы не размозжить головы какому-либо негодяю смотрителю, который под охраной штыков и револьверов изрыгает целые потоки брани. Если личность заключенных еще не окончательно порабощена, то только благодаря тому, что всякое насилие и подлость начальства встречают со стороны партии самый энергичный и дружный отпор. Опишем один случай, имевший место в Красноярском остроге.
По заведенному порядку, один из заключенных дежурит :ш кухне. В день описываемого события дежурный был Федоров. По окончании дежурства, когда Федоров возвращался в .камеру, ключник с часовым останавливают его и из'являют желание обыскать. Это, конечно, возмутило Федорова, он отказался исполнить их требование (нужно заметить, что ни ключник, ни часовой не имеют права производить обыски). Тогда часовой стал прикладом бить Федорова; на крик последнего: «меня бьют прикладами!»—из камеры выбегают его товарищи и освободили из рук солдата. В это время ключник о случившемся сообщил смотрителю, а тот начальнику тракта Загарину и полицеймейстеру. Прошло много времени. Заключенные пообедали и принялись за свои обычные занятия. Все уже забыли о таком обыкновенном в арестантской жизни случае, а многие и совсем не знали о нем. Но в коридоре раздается команда Загарина: «заряди ружья, по команде стрелять! Теснее! Штыки вперед!..» и перед глазами изумленных заключенных предстал Загарин с воинским начальником, полицеймейстером, караульным офицером, смотрителем тюрьмы и толпой солдат. «Вы бунтовать, мальчишки, негодяи! В кандалы всех закую!.. На хлеб, на воду посажу!.. Розог велю наготовить!..» кричит на заключенных. Евгений Борисов, ничего не знавший о случае с Федоровым, подошел к Загарину и довольно спокойно заметил ему, чтобы он или об'яснил им, зачем пришел, или уходил бы вон. Этого было совершенно достаточно, чтобы Загарин совершенно освирепел и обезумел от злости.—«В кандалы всех, в карцер, командовал он. Выведенные из терпения, заключенные сорвали о нар доски и, держа их наперевес, приняли оборонительное положение. К ним присоединились и сидевшие на втором этаже, которых известил о всем случившемся Михайличенко. Град насмешек посыпался на Загарина. «В штыки, стреляй!» командует он, но офицер не повторил команды и тем избавил солдат от необходимости совершить напрасные убийства. Впоследствии офицер был сослан за это на Дальний Восток.—История эта кончилась тем, что были принесены ручные и ножные кандалы и ссыльных стали заковывать. При этом Загарин то жалобно восклицал: «что вы, что делаете, у меня жена, дети», то—"заковать, на хлеб— на воду!" Когда заковывали одного, то все требовали, чтобы их ковали; это окончательно выводило Загарина из терпения, он вопил благим матом: «не сметь! этого расковать сейчас и заковать того». Одержавши таким образом полную победу, он воскликнул: "я для вас все,—губернатор, министр, царь! " и на ироническое замечание по этому поводу велел говорившего посадить в карцер.
Об этом бунте было доложено в Петербург, откуда пришло приказание назначить над бунтовщиками суд. Но красноярское начальство, имея серьезные основания бояться суда, предложило посадить бунтовщиков на месяц в карцер и сослать затем в Якутку; на это, конечно, получено полное согласие.
Можно ли поверить, что все это многолетнее предварительное одиночное заключение, шатание по всевозможным тюрьмам, это ужасное этапное путешествие и, наконец, подобные безобразные проявления самодурства и дальнейшие гонения на местах поселений, что все это происходит с людьми, пользующимися юридически всеми правами граждан и привилегиями чинов и высшего образования.
Но все описанное—только цветки горькой доли ссыльных, ягодки ждут их впереди. Их ждут Олекминск, Верхоянск, Нижнеколымск и улусы, заброшенные в самые дикие и непригодные для жизни места Сибири. Мы не станем подробно описывать этой тяжелой жизни, а приведем отрывки из письма административно-ссыльного в Якутскую область: «....живем впотьмах, пользуемся полутора-двумя часами в сутки, чтобы читать при свече. Расходовать свечи более долгое время—не имеем средств, хлеба не едим, а питаемся рыбою; мяса достать- невозможно. Несколько лучше положение ссыльных в городах, хотя та же материальная нужда, чтобы не сказать хронические голодание; то же отсутствие книг и журналов, а если такие и есть, то получают через 4—5 месяцев. О письмах и говорить нечего. У нас до сих пор сохранился конверт от письма, шедшего ровно 10 мес. от Олекминска до Верхоянска. Правильной почты же по закону не полагается. Не краснее жизнь в Верхоянске и если мы не говорим здесь о ней, то потому, что не хотим говорить о себе»... «Пишу вам при тяжелой боли надкостной плевы; чувствую физическую боль и нравственную беспомощность. Я обращался, куда следует, с просьбами и требованиями поместить меня в больницу, но без успеха, так что теряю всякую надежду на поправление. Не знаю, долго ли придется мучиться... Единственное желание—поскорей отделаться от боли... Друг с другом видеться нам не позволяют, живем не более как в пяти верстах. Пособия получаем по 4 р.50 коп. в мес.»... Нет ничего удивительного, что ссыльный, не желающий путем, уголовного преступления улучшить свою участь, смотрит на смерть, как на желанный конец своихстраданий... А вот еще выдержка: «Благодарю вас, друзья, за присылку газет. Одна беда, что читать их нельзя, так как нет свечей, а купить их негде, да и не на что... цынга моя все усиливается, и так как на перевод в лучшее место рассчитывать трудно, то я рассчитываю в эту зиму умереть»...
Довольно и этих строк. Более ужасное положение, представить себе трудно. Это то же убийство, только в самой безобразной, мучительной его форме. Не забудьте, что мы говорим о людях, в статейных списках которых так формулируется их виновность : «член зловредной семьи», или «человек, хотя ни в чем не замеченный, но вредный». Казнь этих людей взяло на себя императорское правительство. Никакой суд не обвинил бы их, ни один палач не поднял бы руки на них, и только бездушные холопы царские да сам царь не страшатся или, лучше,—от страха берут на свою совесть подобные ужасные преступления.
Да не подумает читатель, что сделанные нами выдержки из писем относятся к нескольким отдельным личностям. Нет, положение всех ссыльных, живущих в мелких городах восточн. и западн. Сибири, приблизительно одинаково. Полная нищета, голод, холод, страшная тоска бесцельной жизни одинаково истощает и убивает всех. В одной Якутской области администрат. ссыльных более 70 чел.: в Олекминске 7, в Якутске 10, в Верхоянске и Колымске по 9, в улусах Верхоянского окр. 3; остальные разбросаны по улусам Якутского окр. Все упомянутые места мало чем отличаются друг от друга. Но оказывается, что и они не могут удовлетворить всем требованиям современной пытки, а потому за полярным кругом в Нижне-Колымске, где царствует вечная ночь, в настоящее время построена центральная тюрьма для политических. Туда, по слухам, переведен даровитейший из людей нашего времени Н. Г. Чернышевский. Без сомнения, Нижне- Колымск будет и могилою этого знаменитого человека, так как он теперь уже измученный дряхлый старик.
Жить в ссылке так же тяжело, а подчас и хуже, чем на каторге, и между ссыльными самоубийство и преждевременная смерть—такое же обыкновенное явление, как и на Каре. 81-го года 1-го марта в Красноярске повесилась Гуковская (она не дождалась известия о крупной революционной победе над правительством, быть может, отложила бы самоубийство). Пласковицкая умерла от скоротечной чахотки. Глазко—от паралича сердца. Смерть его особенно трогательна. Летом прошлого года проходила партия каторжан, в которой были его близкие друзья; он непременно хотел увидеться с ними, но ему не дали свидания. Тогда он вышел на дорогу, где должна была пройти партия. Увидев товарищей в цепях, окруженных бесчисленным караулом, он был так потрясен этим зрелищем, что успел только крикнуть: «здравствуйте, друзья»—и тут же упал мертвый. Рабинович Моисей сошел с ума, после чего отправлен в Казань в больницу, где в настоящее время и находится. Боголюбов, Малиновская, Донецкий, Плотников, Н. Богданович — все безнадежно больные.
Вечная мука и смерть—вот участь каждого врага правительства, попавшегося в его руки. Единственная надежда на избавление—побег, но это весьма трудное и неверное дело. За последнее время было всего несколько удачных побегов. Дебагорий-Мокриевич, Избицкий и Орлов бежали по пути на Кару, сменившись именами с уголовными; из них—Орлов арестован, Дебагорий за границей, а Избицкий пропал без вести. Емельянов и Вишневецкий из Енисейска благополучно добрались до России; но их тянуло опять к товарищам, с которыми так долго делили горькую долю, они возвратились в Сибирь и были арестованы. Бутовская бежала из Мариинска,—арестована в Казани; Бардина—из Ишима (теперь за границей). По пути между Красноярском и Иркутском бежали Властопуло, Крыжановский и Минаков; они прорезали стену на этапе и ушли в лес, но, не зная дороги, без съестных припасов и мучимые злой мошкой, они принуждены были выйти на дорогу и были взяты. Малеваный и Южакова—из Балаганска; первый скрылся, а Южакова взята в Иркутске. Любатович О. скрылась из Ялуторовска (в 79 г.); она была за границей, потом возвратилась в Россию, и осенью была арест. в Москве. Панкратьев, Чекоидзе и Клименко из Киренска (в 1881 г,); Овчинников и Георгиевский—из Енисейской губ. (все пятеро не разысканы). Брешковская, Тютчев, Шаманир и Линев (81 г.) бежали из Баргузина. Этот побег—бесспорно самый трудный и геройский из всех; за ними 180 верст гналась погоня по непроходимым забайкальским дебрям; они переправлялись через такие быстрые реки, перед которыми в изумлении останавливалась погоня; взбирались на отвесные скалы, делая на них насечки топорами; пойманы благодаря тому, что были покинуты проводником. Благовещенский из Ишима; участь его нам еще неизвестна.
Конечно, кроме этих, была целая масса неудачных попыток, за которые ссыльные подвергались таким же наказаниям, как и за самые побеги. Но никакие наказания и устрашения не могут заглушить в них стремления вновь увидеть свободу, и разве окончательно больной человек не воспользуется первым случаем вырваться из рук мучителей, хотя бы ему грозила за это смерть.
Мы кончаем наш очерк тюрьмы и Сибири; без сомнения, он не рисует и тысячной доли тех страданий, которые существуют в действительности. Да этого и нельзя сделать не только на нескольких страницах, но и в целых томах. Общество тогда только поймет эти страдания и ужаснется их, когда кровь мучеников достаточно оплодотворит идею, ради которой они страдают, и эта идея свободы, равенства и любви осенит сердца людей и заменит собой рабство, жестокость и презрение к человеческой личности.
Быть может, читатель-оптимист и в этом очерке найдет для себя утешение; он может сказать, что все это прошлое, действительно ужасное, но что оно уже миновало и, вероятно, не повторится больше. Хотелось бы верить этому... Но вот прислушайтесь. Вы слышите барабанный бой. скрип колес, звон цепей и оружия. Несметная толпа ждет чего-то ужасного. Издали показываются позорные колесницы, я на них возвышаются пять человеческих фигур...— Это—торжество вступления на престол нового царя! Он в первые же дни своего царствования, не дождавшись помазания елеем, окропил себя кровью мучеников за свободу и опозорил себя, повесив женщину. Мало того, — он выказал кровожадность и бессердечие, которых Россия давно уже не видала,—он прибегнул к пыткам: Рысакова пытали—это факт, не подлежащий сомнению. Он издал указ о тайном убийстве приговоренных к смерти, чтобы удобнее было убивать неприговоренных. За закрытыми дверями судов и тюрем совершаются возмутительные вещи. Для ребенка Геси Гельфман было принесено прекрасное детское белье, но когда доктора ушли, его одели в грубые- арестантские дерюги; матери стало жаль свое дитя, но на просьбу ее—оставить белье, ей ответили, что правительство не намерено растить негодяев! В то самое время, как услужливый .«Голос» восхищался прекрасным содержанием Гельфман, она, доведенная до отчаяния, просила у своих товарищей яду, так как не в силах переносить дольше свое ужасное положение. В прежнее время при полуоткрытых судебных дверях для ссылки на каторгу нужны -были хоть ложные, но все же доказательства виновности; теперь же прокурор смело заявляет, что если подсудимый и ни в чем не виновен, то склад его характера и обстановка жизни таковы.- что из него непременно выработается государственный преступник, и на таком фарисейском обвинении суд основывает приговор—19-летнего юношу к продолжительной каторге. Так было с Майковым и Кирхнером. Прокурор Стрельников, желая попасть в ряды лучших опричников нашего времени и заслужить монаршую благодарность, арестует без всякого повода в одном Киеве до 60 человек, ни к каким революц. делам не причастных, застращивает их, одевает в арестантское платье и держит по тюрьмам. Но мы не станем перечислять всех деяний Александра Ш в этом направлении, а попросим читателя посмотреть помещенную в этом № хронику. Он убедится тогда, что новое правительство открыто стало на путь прямого беззакония, оно не старается прикрывать это никакими формами приличия. Совершая убийство или насилие, оно уже не творит крестного знамения и не взывает к небесам о тяжести возложеного на него господом бремени. Полный, открытый произвол, бессердечие и.воздействие на самые низкие побуждения человека — вот его девиз.
------------------------------------------------------
ПРЕДИСЛОВИЕ,
написанное К. Марксом и Ф. Энгельсом к предпринятому «Русской соц.-революц. библиотекой» переводу «Манифеста коммунистической партии»1.
Первое русское издание «Манифеста коммунистической партии» появилось В начале 60-х годов, в переводе Бакунина (издание «Колокола»). В то время Запад мог смотреть на русское издание «Манифеста» только как на литературный курьез; в настоящее, же время такой взгляд невозможен. На какую ограниченную территорию распространялось тогда (декабрь 1847) движение пролетариата, яснее всего доказывает заключительная глава «Манифеста» — «Об отношениях коммунистов к различным оппозиционным партиям в разных странах». В ней совершенно не упоминается о России и Соединенных Штатах. То было время, когда Россия представляла последний надежный оплот общеевропейской реакции; когда путем эмиграции Соед. Штаты поглощали излишек европ. пролетариата и вместе с Россией снабжали Европу сырьем, являясь в го же время рынком для сбыта произведений ее промышленности. Таким образом, Россия и Америка, так или иначе, служили опорой существующего европ. порядка. Совсем другое теперь. Именно европ. эмиграция дала Сев. Америке возможность развить колоссальное земледельческое производство, конкуренция с которым пошатнула в самом основании европ. землевладение, как крупное, так и мелкое. Эмиграция же помогала. Соед. Штатам разработать свои огромные индустриальные источники с такой энергией и быстротой, что до сих пор существовавшей промышленной монополии Зап. .Европы и,—главным образом,—Англии неминуемо предстоит скорая гибель. Оба эти обстоятельства действуют революционно на самое Америку. Мелкое и среднее фермерство, составляющее базис всего ее политического строя, мало-по-малу погибнет под давлением конкуренции исполинского хозяйства; одновременно с этим в промышленных районах начинает развиваться массовой пролетариат и баснословная концентрация капиталов.
А Россия! Во время революции 48—49 гг. не только европейские монархи, но и европейская буржуазия обрели в русском вмешательстве единственный якорь спасения в виду только-что выросшего пролетариата. Царь был провозглашен шефом европейской реакции. В настоящее же время он сидит пленником революции в Гатчине, а Россия является авангардом революционного движения Европы.
«Манифест» партии имеет своею целью провозгласить неминуемо предстоящую ликвидацию современной буржуазной собственности. .
Но в России рядом с быстро растущим капиталистическим хищничеством (Schwindel) и только-что развивающимся частным, кулацким (burgerlich) землевладением, мы находим большую7 половину всей земли в общинном владении крестьян.
Спрашивается: может ли русская община, представляющая форму первобытного землевладения, хотя и сильно пошатнувшуюся, перейти непосредственно к высшей форме коммунистического землевладения? Или же ей предстоит пройти т от процесс разложения, в -котором и состоит историческое развитие Запада?
Единственно возможный в настоящее время ответ на это следующий:
Если русская революция послужит сигналом для революции пролетариата на Западе и, таким образом, о б е дополнят д р у г д ру г а, то существующее общинное землевладение в России может послужить исходным пунктом коммунистического развития.
Лондон 21 (9) января 1882 г. Карл Маркс. Ф. Энгельс.
1 С удовольствием помещаем «Предисловие», имея в виду глубокий научный и практический интерес затронутых в нем вопросов. Нам особенно приятно отметить заключительные слова: в них мы видим подтверждение одного из основных положений теории народовольства,—подтверждение, основанное на исследованиях таких авторитетных ученых, как Маркс и Энгельс., Давно ожидаемое продолжение знаменитого труда Маркса («Капитал») разовьет, конечно, с надлежащей полнотой, между прочим, и те положения, которых «Предисловие» могло только коснуться. Ред.
----------------------------------------------------------------
ПИСЬМО ИЗ ИТАЛИИ.
Момент, переживаемый в настоящее время итальянским социализмом, характеризуется одной довольно интересной особенностью — возвращением к первичным формам рабоч. движения, сходным с английскими "союзами сопротивления". Ремесленные общества и даже союзы давно уже существуют во всех провинциях Италии, преимуществ.же в северных, промышленных. Но в последние годы в этих союзах замечается сильное оживление, проявляющееся в организации множества новых секций и в стремлении соединить их в одно, для общего действия. Такие союзы уже образовались в настоящее время в Ломбардии, Романье, Лигурии и даже Сицилии. Чтобы дать понятие о быстром росте подобных организаций, укажу, напр., на Ломбардскую лигу, основанную всего в январе прошлого года, к настоящее время насчитывающую до 20.000 членов, соединенных в 256 секций, из коих около половины основаны вновь.
Причина такого невероятно быстрого развития подобных союзов лежит, конечно, прежде всего в страшно тяжелом положении рабочего люда во всей Италии. Об этом, впрочем распространяться не буду, п. ч. нищета итальянского народа—точь-в-точь как в России—вошла в поговорку. Городской рабочий всегда находился в лучшем положении, чем крестьянин: он ел не одну поленту, а прибавлял к ней несколько граммов сушеной рыбы, или даже заменял поленту «желтым» (смешанным с кукурузой), а то и чистым хлебом. Но в последние 10 лет быстрое развитие капит. производства, машины, тюремный труд—довели городского рабочего до положения, из которого было только два выхода: либо голодная смерть, либо союз для самозащиты. Есть страны, где ничего не остается, кроме первого исхода, но в Италии можно было прибегнуть ко второму. Пример палермских ткачей; бергамских размотчиц, туринских сапожников показывавает, что изменение условий рабочего рынка от вышеприведенных причин служило очень часто прямой и непосредственной причиной возникновения обширных рабочих организаций.
Была, впрочем, и другая причина, содействовавшая быстрому росту рабоч. союзов: это—косвенная, а иногда прямая поддержка тех классов, которые до того были либо враждебны, либо индиферентны к вопросу о социальных peформах. Отчеты о положении рабочих классов, представленные официальными комиссиями, которые нельзя заподозрить в преувеличении, привели в ужас всех тех, кому будущее нации была дороже собственных карманных интересов. Последние годы знаменуются явным стремлением сблизиться социалистами со стороны партии крайних республиканцев, выразителем мнений которых можно считать блестящего проф-ра Неапол. унив. Бовио. Стремление это было выражено многими газетами этой партии: «Secolo», «Lega» и др., в особенности же самим Бовио на митинге в г. Катания (в Сицилии). Это весьма важный и многообещающий признак переживаемого Италией момента.—С другой стороны, попытки вооруженного восстании социалистов, бывшие В 72 и 77 гг., несмотря на свою незначительность, показали правительству, что нет недостатка в людях, готовых превратить тлеющую искру народного недовольства в настоящий пожар. Однако, вместо того, чтобы стремиться подавить такого рода движение террором, каторгой и т. п. решительными, но к счастью недействительными мерами, правительство прибегло к другим — оно стало косвенно покровительствовать рабочему движению в его мирной форме. Так оно не только не разгоняет конгрессов раб. союзов, но даже отводит для их собраний залы в казенных зданиях; против стачек не только высылает солдат, как это делается даже во Франции, но часто становится на сторону рабочих: так было, напр., в деле огромной стачки ломбардских наборщиков, где суд вынес вердикт, которым об'являлось, что рабочие имели д о с т а т о ч н ы е основания для произведения стачки
Все эти и многие другие факты, опускаемые для сокращения письма, ясно показывают теперешнюю тактику правительства. И, действительно, благодаря такому способу действия, ему удалось эти мирные союзы превратить в мирнейшие: в настоящее время в них нет решительно ничего антиправительственного. Они думают достигнуть социального переворота путем мирной борьбы с буржуазией, не касаясь государства.
Разумеется, движение не может долго сохранять такой идиллический характер. Борьба с капиталом не может вестись на почве полюбовных сделок, п. ч. только при полном уничтожении капитал. производства, как принципа, действительно исчезнет народная нищета. Отсюда ясно, что борьба между трудом и капиталом неизбежна, и когда она начнется, капитал призовет к себе на помощь государство, которое находится в его полном распоряжении. Тогда борьба вступит в новую фазу; во главе движения станут новые люди, выступят на сцену новые средства, и уже в настоящее время можно предвидеть, что для Италии произойдет это новое веяние из деревень, где и теперь бессознательный, стихийный протест выражается в формах, столь отличных от практики «союзов», напр., убийство часовых, сборщиков податей, полицейских и т. п., а также в виде буйных демонстраций, которым, чтобы иметь широкое значение, нужно только осветиться великой идеей. Но об этом поговорим в следующий раз.
------------------------------------------------------------
МЕЛКИЕ ИЗВЕСТИЯ.
Лига добровольцев-шпионов. Мысль об этом учреждении зародилась во время летнего путешествия Александра III по патриотическому району. Тогда впервые был применен новый способ охраны царя, именно—замена конвоя легионом шпионов, насланных из Петербурга петербургской полицией, перекочевавшей на время в Москву, и сверх так называемой охранной стражей сословных представителей, преимущественно лабазников, рыцарей Охотного ряда. Они-то и представляли собой «народ».—Временная затея так понравилась Владимиру, что превратилась в постоянное учреждение — «Лигу», которая поставила своей целью борьбу с крамолой и искоренение всех недостаточно легальных проявлений русской жизни. Лига намерена прибегать к всяким средствам, не исключая убийств, конечно, по найму. В центр нового тайного общества входят: здесь— в.к. Владимир и Алексей, Воронцов-Дашков, Игнатьев, Победоносцев, Демидов Сан-Донато, Шувалов, банкир Гинзбург, Бобринский и бывший начальник департамента шпионов— Шульц; в Москве— Катков и Аксаков. Контингент агентов вербуется из гвард. офицеров, жеребчиков золотой молодежи, пропившихся приказчиков и проч. Приглашения за подписью Воронцова-Дашкова рассыпаются в большом количестве и очень многих ставят в безвыходное положение; нередко подобно Скобелеву, решается ответить, что обязался присягой не вступать ни в какие тайные общества.—Деятельность лиги пока ни в чем не проявляется, кроме дворцовых интриг. Около двух месяцев назад, после несогласия с Шуваловым, был пущен слух, будто Лига закрыта царем. Разумеется, это—ловкий маневр, придуманный с целью больше законспирировать существование Лиги. В последнее время упорно держится слух, что с помощью Лиги затевается дворцовый переворот в пользу Владимира.
Не довольствуясь виселицами и пытками, закрытием судов и уничтожением почти всех форм судопроизводства, не чувствуя под собой никакой нравственной опоры, правительство открыто принимает форму тайного заговора против свободы народа: оно вынуждено позорно прятаться, издавать тайные органы, прибегать к тайным наемным убийствам. Самому наглому опричному правежу дан полный ход. В злых корчах мечется отживающий строй и употребляет последние усилия, чтобы в конец развратить своих жрецов и оподлить все, к чему прикасается.
Общество улучшения народного труда — детище шпионской лиги; при помощи своих разветвлений в провинциях оно имеет в виду собирать точные сведения о настроении умов в разных слоях населения.
Тень убитого тирана в Казанском соборе. Молва о тени начинает утихать. Одни в появлении ее видели пользоваться опытностью полицейских а г е н т о в для извлечения всех тех указаний, какие могли бы быть сообщены, в видах установления с своей стороны более результат заговора, имеющего целью умертвить Александра III, когда он явится на поклонение тени отца. Другие об'ясняют эти проделки намерением Победоносцева—канонизировать царя; в этих видах приглашен был незаконный сын Николая Анненков—посещать собор по вечерам в качестве чуда. Молва об этом быстро разнеслась по городу, а затем по всей России, благодаря энергичной пропаганде шпионов.
Реформа Владимира. Извлечение из секретного циркуляра Главн. Штабу: «Внезапные осмотры казарм, несомненно, принесут пользу в полицейском отношении, и в то же время военное начальство получит возможность восбдительного надзора за пребывающими в казармах лицами не-военного сословия».
Ее величество — враг женского образования. Каждый член царской семьи стремится отличиться по-своему и перейти в память потомства с особым клеймом. «Женщина,—по словам царицы,— должна бить женой, матерью и хозяйкой» —фраза, которую богомолки и старые бабы могут лучше иллюстрировать. Отсюда—слухи о закрытии женских курсов, сокращение государственных расходов на счет образования и повышение платы за учение, в гимназиях. Впрочем, ограничение образования—это такой пункт, относительно которого царский хлев не знает разногласий.
Казенные сбережения. В настоящее царствование на содержание политич. заключенных в Доме Предв. Заключ. и Петропавловской крепости стали отпускать значительно меньше сумм, чем прежде. Такая экономия как-раз под стать нынешней финансовой реформе: ряд сбережений в таком же роде представляет роспись на 1882 г., напр., сумма на провиант и приварок для нижних чинов уменьшена на, 14 мил. руб., а столовые и порционные офицерам, духовенству и граждан, чинам военного ведомства увеличены почти на 3 мил. руб. Результат сбережений: сравнительно с прошлым годом предвидится (это только предвидится!) увеличение госуд. бюджета на 44 мил. руб.
Институт сведущих людей. Говорят, к коронации готовится новая реформа, своего рода конституция: каждому Губ. Земск. Собранию будет предложено выбрать 3-х кандидатов, из которых одного царь утвердит в звании сведущего! Образуется, таким образом, постоянный запас «сведущих людей», и правительство по своему усмотрению будет назначать из этого запаса отдельных лиц в различные комиссии с совещательным голосом.
Пытки в гвардейском полку. При дознании по делу об убийстве солдатами унтер-офицера в гусарском полку, были употреблены пытки, чтобы добиться выдачи виновных. Солдат голых заставляли ползать по щебню, мазали им животы едкими мазями и проч. Все эти доблестные деяния лежат на совести князя Хованского.
Турникеты. На платформах петерб. вокзалов устроены узкие извилистые ходы-турникеты, для прохода публики в вагоны. Эти «тесные врата» окружены чинами явной и тайной полиции, исследующими физиономии дефилирующих пассажиров. То же, по слухам, будет устроено и в Москве.
По делу Мровинского, Фурсова и Теглева на суде выяснилось, что до 1-го марта два раза, в месяц собирались сходки приставов, под председательством Федорова, дляя предотвращения покушений. По словам Фурсова, на секретное отделение (при градоначальнике) ассигновано было 60 т. р.; Янковский же определяет эту цифру в 90 т.,— не в одно врут —На вопрос Муравьева, в каких отношениях находятся между собой секретное отделение и департамент государственной полиции, Янковский ответил: «друг от друга скрывают сведения, в виду наград первому открывающему». Янковский уволен от службы и поступил в Лигу Владимира.—Лгали на суде свидетели беспощадно. Так, пристав Лит. час. 1-го участка поставил в заслугу себе и Фурсову арест Кибальчича, присовокупив, что выслеживал Кибальчича целый год и знал, кто он такой. Муравьев потребовал занесения в протокол этого заявления.—Федоров на вопрос, почему не был своевременно произведен обыск у Кобозева, ответил, что «закон предписывает осмотрительность в обысках». Иван, очевидно, кивает на Петра.—По показаниям подсудимых за Кобозевым был надзор еще с начала декабря; была наведена справка о документах, изредка наведывались в лавку. Оказалось, что торговали-то Кобозевы плохо, и никто из сыропромышленников их не знал, и смутились супруги при осмотре лавки, а во время ухода ревизоров ехидно улыбались. Муравьев сказал на это: «еще бы Кобозеву не смеяться, когда генерал Мровинский своим платьем касался заговора». Мровинский заметил, что смущение было именно таково, какое свойственно обывателям при неожиданном появлении полиции.
Политический процесс о 22 лицах нашей партии окончен Он будет напечатан нами особо, теперь же сообщаем приговор и некоторые подробности. Приговорены: Михайлов, Колоткевич, Суханов, Емельянов, Фроленко, Исаев, Тетерка, Клеточников. Якимова и Лебедева—к смертной казни; Ланганс, Баранников, Морозов, Арончик и Меркулова—к вечной каторге; Тригони, Терентьева и Златопольский—на 20 лет; Фриденсон—на 10 лег каторги; Люстиг—на 4 года каторги. В окончательной ферме приговор будет об'явлен 25 февраля.— Все подсудимые имели болезненный, измученный вид, но держали себя с замечательным мужеством и достоинством. Установлен факт,. что Исаева пытали,—не давали спать и есть. Он все перенес, но здоровье его надломлено. Никогда ни один суд в истории не вел себя с меньшим достоинством. На суд не пускали даже братьев и сестер. Судьи заодно с жандармскими солдатами обращались с подсудимыми возмутительно: им не давали произнести слова, толкали их и лишали всякой возможности защищаться.
21 февраля 1882 года.
--------------------------------------------------------
ОТЧЕТ
о суммах, поступивших на народное освобождение с 1-го ноября по 1-е февраля 1882 г.
Пожертвования, поступившие без листков с 10 ноября: От борца за свободу—2.600 р., Катерины из Грозы— 2-000 р., Купца—500 р., Неизвестного—1.000 р., Гр. из О.— 150 р., Борца за своб.—-4.500 р., Летописца—3.700 р., Приближенного А. Ш.—2.000 р., Пл.— 6.р. (ежемесячно), от Поручика—10 р., Высочайшей прибавки—25 р., С.—50 р., Кавказцев—37 р., Мишеля—15 р., Ч—200 р., Воскресший—127 р., доктора Ч.—10 р., К. Д.—4 р. 50 к., ду и дх— 2 р., Казака— -1 р., У.—5 р. 50 к., NNN—-3 р., Ка— 3 р., Галушкин—3 р., Ст. и К.—9 р., Кар.—100 р., Ки—20 р., X.—1 р., П—1 р., С—50 р., Петра—1 р., Неизвестного—1 р., А. Т.—1 р., X.—1 р., Неизвестного—2 р. 50 к., Маши—1 р. 50 к., Ильи—3 р., Рыжего— 3 р., Ив.—1 р., Клин—3 р.,—25 р.
Из С. от Старика—15 р., Чугунщика—6 р, Я—2 р., X— 10 р., Я—3 р., Ты—1- р., Мы—1 р., Вы—1 р., Очарованного— 1 р., Голосистого—1 р.. Хохла—1 р., Штунды—1 р., Тихого— 1 р., Цехового—1 р., Сочувств.—1 р., Казака—3 р., Барышни—3 р., Бесснинный—50 к., Учительницы—4 р., Дворянки— 1 р., Ученика—1 р-.-, Нового—3 р., Ч.—2 р., Пурлев—50 к., Коменданта— 10 р., Н-ко и Маши—1 р., 000—5 р., Большака— 4 р., 3—25 р., Эскулапа—3 р., Рыжего—1 р., Зем.—200 р., Кулака—500 р., С-ва—3.700 р.
По листку № 44: от радикала, Икс, Ъ, Поляка, Нотабене, В. А., А, Искры, Судьбы, Д, Одного—по 1 р.; от 3—3 р. 44 а., от 35 сочувствующих—35 р.; от двух—6 р., от постоянного: 4 р. 15 к., взносов меньше 1 р. на 8 р. 17 к. По листку X через Р.—15 р., От стар. капр.—2 р., от Гас.—150 р., от О. Ф. 20 и 14 р., от С., Т. соч., Давно пора, Сапожн. и Тыквы по 10 р., от 300, Т. и Т. А. С.—по 3 р., от Е. И. С.-—3 р. и из Каз.—50 р. По листку № 73: от Труб., Шахт и зап. .Арт. по 50 к., от П. Н. С., Карап., Жан-Жака и Н.—по 1 р., от Д. и Социал.—по 3 р., Девицы—5 р. и др. челов.—500 р.
В распоряжение Красн. Крест. Нар. Воли поступило по 1 февраля: от Дон-Жуана—1.700 р, А. К, О — по 25 р., А. Веретьева, IL, РМ., У. X. по 10 р., К—11 р.; Неизв. (ежемес.) за декабрь—25 p., M, W, Л, I, К, Л.—по 5 р.; Мих. Карийцам—по 13 р., И, Ст., S, У, 0, БлД, Лысого чорта - по 2 р.. Медведя, классика (ежемес.) за дек., Барышни, Kурсистки, Невер. в торжество свободы, Р, Н, Е, Б, X, Г, П, И.С., Дырки, Н. Леди, за письмо—1 р., К—11 р., через К— 4 Р., Е, Н, Бба нецые людии, X, Карандаша, Зеленого, Чудака - 3 р.; О—55 р., X—52 р. 10 к., N0—7 р., через Барсука - 32 р. 50 к, через Барсука—10 р., Щ—20 р,, Ветерок—50 р., Конторщика—18 р. 50 к., Крестьянки—50 к., МШ—50 к., Ек. - 60 к., Барина—4 р. 50 к., по листку № 35 от Рибо— 10р. Бессрочн.-отпускн.—3 р.
(Продолжение следует.)
-----------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ: Об'явление Красного Креста Н.В.»—Положение партии в данный момент.—Основные задачи револ. деятельности в России.—Речь Федоровского.—Koрреспонденции: из Саратова и Одессы.—Хроника.—Тюрьма и ссылка.—Предисловие Карла Маркса и Ф. Энгельса.—Письмо из Италии.—Мелкие известия.—Приговор суда,—Отчет.
-------------------------------------------------------------------------------------
С.-Петербург. Типография «Народной Воли». 26 февр. 1882
ПРИБАВЛЕНИЕ к № 8 —9 НАРОДНОЙ ВОЛИ
Второго февраля 1882 г. в каземате Петропавловской крепости умерла ГЕСЯ ГЕЛЬФМАН. Причины смерти остаются известными.
ОТ РЕДАКЦИИ.
Процесс 9 февраля возбуждает особенный интерес во всех, кому дорого торжество революционной идеи или даже просто понятно все ее значение для современной России. Крупная роль подсудимых в различных предприятиях революционной борьбы заставляет всякого с особенным вниманием прислушаться к каждому их слову, всматриваться в каждый их поступок. А между тем, ни один процесс не производился до такой степени келейно, и правительство, боясь нравственного влияния даже пленных врагов своих, приняло все зависящие от него меры для того, чтобы ни одно правдивое известие о суде не проникло в общество. В виду этого, мы решились начать печатание доставляемых нам материалов, не дожидаясь того времени, когда они дадут возможность сделать судебный отчет. Пусть эти материалы отрывочны, - они тем не менее дают некоторый ответ на запросы общества. По мере накопления материала мы будем печатать их и впредь. Недостаток места и незнакомство общества с фактической стороной процесса заставляют нас отложить оценку его значения до следующего №. Надеемся, однако, что публикуемые нами теперь факты сами по себе скажут многое общественной совести и сознанию.
------------------------------------------------
ЗАМЕТКИ О ПРОЦЕССЕ ДВАДЦАТИ.
Вводят подсудимых, каждого между двумя жандармами. Кроме того, в зале их ожидает еще внушительный караул: полиция, жандармы, даже казаки! Недостает только артиллерии. Стражи больше, чем публики. Так и кажется, будто она приготовлена для каких-то страшных силачей-разбойников, которые, того и гляди, растерзают гг. сенаторов. Что касается публики, то она вся состоит из чиновников М. В. Д. и военных. Из судебного ведомства—никого. Члены и даже председатели судов1 настолько заражены крамолой, что их нежелательно вовсе видеть в зале.
1) Председатель Суд. Пал. Ковальский не был впущен. Это, впрочем, было в 1-й день, во 2-й было несколько членов суда и мир. судей.
Нечего и говорить об адвокатах: они, как люди независимые, не получающие жалованья от начальства, а работающие по личному найму, настолько пропитаны зловредными идеями, что о допущении их в заседание не может быть и речи. Положим, по закону им более других следовало бы быть, чтобы знакомиться с судебными порядками, но ведь по времени и закону перемена бывает. Ход на хоры Муравьев собственноручно запер, поло-, жил ключ к себе в карман и поставил тут же городового, но, впрочем, не забыл спрятать на хоры за колонну свою супругу. Она, вероятно, как жена прокурора, лицо официальное и может присутствовать в заседании, происходящем при закрытых дверях.
Рассаживают подсудимых в два ряда. В 1-м—7 чел., ближе всех к судьям услужливый предатель Меркулов. Говорят, когда он был взят, то ему обещали прощение, если он выдаст своих. Он на это согласился и ходил по улицам, незаметно сопровождаемый шпионами. Встречаясь с теми, кого мог выдать, он только раскланивался с ними, и от него каждый раз отделялся шпион, который и следил за последним. По размещении подсудимые встают и об'являют, что имеют сделать заявление суду. «После!—кричит Дейер.—Теперь не время!»—«Мы относительно самого суда»,—заявляют подсудимые.—«Никаких заявлений относительно суда!»—кричит Дейер. Этот Дейер тот самый, который председательствовал в Москве на процессе Нечаева и в заключительном слове к присяжным произнес обвинительную речь. Михайлов, во избежание шума, хочет сделать заявление один от имени всех. — Предс. Вы не уполномоченный, но имеете права заявлять от имени всех! — Михайлов. Я от себя желаю заявить.—- Предс. И от себя нельзя. Еще раз повторяю, никаких заявлений!
Подсудимые протестуют против такого обращения. Стража бряцает оружием, с напряженным вниманием ожидая от председателя знака, чтобы ринуться в атаку против злодеев, горя благородным желанием сразиться с неприятелем. Наконец, все несколько успокоилось; подсудимые, едва сдерживая негодование, решили выказать более самообладания, чем сам беспристрастный суд, и прекратили перепалку. По опросе их о звании и проч. началось чтение 'Обвинительного акта. Оно прошло бы совершенно спокойно, но тут председатель опять слал безобразничать. Подсудимые, которым содержание акта давно уже хорошо известно, долго не видавшись друг с другом, стали очень тихо разговаривать между собой и передавать далеко сидящим записки. Все это нисколько не могло помещать чтению, так как шума почти не было. Но тут предс. стал орать, и так как подсудимые все не переставали, то чтение все время прерывалось криками предс., поминутно сыпались такие возгласы: «Молчать! не умеете себя держать! Вы не дома!» Угрозам удалить из залы не -было конца. Баранников получил нагоняй даже за то, что, сидя далеко от защитника, сделал знак, чтоб он передал ему обв. акт. «Подсудимый!» закричал предс., «никаких знаков делать не позволю! Если это еще раз повторится, то вы будете удалены из залы!» Итак, значит, относиться со вниманием к чтению акта (что гораздо удобнее, если он пред глазами) тоже нельзя. Наконец, кончилось чтение злополучного акта. Перерыв. Подсудимых уводят в тюрьму и после перерыва вводят поодиночке или группами для предложения вопроса о виновности. Определение об этом предс. не позаботился об'явить в заседании. Вообще, нарушение форм судопроизводства—на каждом шагу. Так, прежде всего, предс. не об'явил, что заседание происходит при закрытых дверях. Затем, на всякую просьбу Муравьева председатель, даже для виду не посоветовавшись с членами, предупредительно отвечает: «Особое Присутствие находит вполне возможным согласиться на просьбу прокурора». Но это все еще пустяки. Нарушение закона доведено было до поразительной наглости в первый день вечером. Дело было так: когда после чтения акта подсудимых стали вводить поодиночке, то защитники тех из них, которые оставались пока в тюрьме, навещали их и. по всей вероятности, лишения слышать эти слова, вылившиеся прямо из сердца, рассказывали, что происходило на суде в их отсутствие. Вдруг во время одного перерыва состоялось распоряжение председателя, запрещающее защитникам видеться с их клиентами во время судебного следствия.
По открытии заседания, защитники заявляют об этом председателю. Тот вооружается судебными уставами и провозглашает: «Да, я сделал это распоряжение (прибавим, не о б' я в л е н но е в з а с е д а н и и), основываясь на 569 ст.. Уст. Уг. Судопр.». Чтобы лучше видеть всю логику председателя, выписываем эту статью дословно: «Вместе с распоряжением о допущении защитников к исполнению их обязанностей, предс. суда разрешает им об'ясняться наедине с подсудимыми, содержащимися под стражей». «Так как эта ст. помещена в главе, говорящей о приготовительных к суду распоряжениях,—говорит далее предс..,—то тем самым она допускает свидание защитника с подсуд. во время только таковых распоряжений, а отнюдь не во время судебного следствия. Наша практика толковала до сих пор эту статью так, что она допускает свиданье и во время судебного следствия. Но Ос. Прис. в данном случае нашло необходимым толковать ее именно так, как я толковал выше. Если же гг. защитники желают знать мотивы, вызвавшие мое распоряжение, то вот они: я руководствовался желанием поддержать честь адвокатуры, так как до сведения моего дошло, что некоторые гг. защитники (имен я не называю) позволили себе, во время свиданий с подсудимыми, сообщать им то, что происходит в их отсутствие».
Г е р а р д. Что касается поддержания чести, адвокатуры, то мы просили бы позволения нам самим заботиться об этом. Что же касается до того, что мы сообщаем подсудимым, то прежде всего я позволю себе выразить удивление, каким образом г. первопр. стало известно содержание наших разговоров с подсудимыми, происходивших с глазу на глаз.
Предс. Это все равно, откуда я узнал. Этого могло и не быть. Я только говорю, что это не желательно.
Г е р а р д. Затем я позволю себе обратить внимание г. первоприсутствующего на то, что закон обязывает самого пред-ля суда сообщать подсудимому все, что происходило в его отсутствие. Тем более эта обязанность лежит на защитнике, и если мы это делали, то только исполняли закон.
Предс.что-то стал бормотать в ответ на это, но невозможно было уловить ни одной мысли (вернее, мысли и не было). В заключение он сказал: «Во всяком случае, распоряжение, основанное на 569 ст. Уст. Уг. Суд., остается в силе».
Спасович. В таком случае я просил бы позволения видеться с моим клиентом по поводу вещественных доказательств, иначе я не буду в состоянии поставить, как должно, свою защиту.
Предс. Я вам разрешаю.
Затем еще несколько защитников высказали мотивированные требования свиданий. Предс. их удовлетворил, так что распоряжение стало падать само собой. На другой день распоряжение было отменено, так как накануне большинство защитников делали намеки на то, что они откажутся от защиты, в виду таких стеснений ее. Муравьев при этом слиберальничал, что он против всяких стеснений защиты. Муравьев вообще царит. Предс. пред ним, как почтительная дочка перед строгой маменькой, наблюдающей за поведением и успехами ее в свете. Сам Набоков сидит очень близко к нему и смотрит на него, как на божество, обещающее разразить кромешников; он своей позой и благоговейными взглядами на Муравьева очень напоминает бабу, которая наняла в мировом суде «аблаката» и все время с надеждой и упованием смотрит на его рот, вполне уверенная, что из него посыплются неопровержимые доводы в ее пользу. Набоков вообще внимательно следит за ходом дела и волнуется: он очень боится скандала, и вот почему: всякий раз, как возникал политический процесс, перед царем старались восторжествовать одно перед другим два мнения: одни доказывали, что следует судить военным судом, потому что он скорый и строгий, и скандала никакого не будет; Набоков же старался поддержать «достоинство» гражданского суда, доказывая, что он упечет еще строже, чем военный, а скандала на нем скорее не будет, так как военные люди своей резкостью более способны раздражить подсудимых. Вот почему он на каждом процессе боится, чтобы чего не произошло. На процессе по делу 1-го марта, во время речи Желябова, он подбежал сзади к председателю и стал ему что-то нашептывать. Выходило просто неприлично.
Но, однако, довольно об этом; перейдем к подсудимым. Начинаются вопросы о виновности. Для полноты впечатления, производимого ответами подсудимых, мне надо сказать несколько слов об их внешности. Одеты они все прилично. Баранников даже изысканно. Держат себя с достоинством и тактом (только председатель безобразничает, да из подсудимых Меркулов отличается отвратительной наглостью и развязностью); отвечают о себе откровенно, о других oтказываются говорить (разумеется, исключая Меркулова, который выдает всех, кого может и не может). Самое выразительное лицо у Колодкевича. Ему, очевидно, очень трудно сдерживать негодование, но сила воли преодолевает: он сдержан, спокоен. Самообладание в нем замечательное. Затем обращает на себя внимание Баранников: слова его дышат такой правдивостью, что кажется дерзостью усомниться в них. Он просто об'ясняет свою роль, говорит, что делал, чего не делал, и все это убедительно, что только изолгавшийся человек мог бы потребовать доказательств. Но, разумеется, на суде ему приходится все доказывать. На вопросы же, могущие служить против других, он прямо отказывается отвечать. Что касается Михайлова, то это основательный теоретик: все у него выходит так логнчно, что просто подавляет противника или человека предубежденного; замечателен ответ его на вопрос о виновности. В нем он выяснял причины, приведшие их к террору. Мысли его, собственно говоря, ничего нового не представляли, но все было так обосновано, так логично вытекало одно из другого, выводы делались так строго, были так неопровержимы, что даже всякий предубежденный человек как-то невольно чувствовал всю их неизбежность, неотразимость. Даже сам Дейер до того был ошеломлен, что не только не прерывал Михайлова, но, напротив, утвердительно кивал головой. Только в конце речи предс. остановил его, а именно, когда он стал говорить о частностях, приведших их к цареубийству. Из таких частностей Михайлов успел упомянуть о двух: 1) «Приговор по делу 193», сказал он, «был довольно мягок, многих даже оправдали. Но по высочайшему повелению оправданные ссылались административно, а для остальных приговор был усилен. 2) Когда мы затем стали преследовать должностных лиц, то увидели, что убийство их не оказывало существенного влияния на перемену политики, а лица, на которых делались неудачные покушения, возвышались службе опять по высочайшему повелению...».
Тут председатель остановил его. Что касается до ответов других, то я ocобенно остановлюсь на Суханове и Клеточникове. В Суханове сразу виден честный, добрый, прямодушный моряк. «Я никогда бы не стал террористом», сказал он: «если бы самые условия русской жизни не вынудили меня к этому. Прежде всего ненормальное положение народа, доведенного тяжкими поборами до самого ужасного состояния, фактическая недоступность для него какого бы то ни было образования, бесправив слабых привели меня к той мысли, что так жить далее невозможно, что такой порядок вещей непременно должен быть изменен. Я-то лично не могу пожаловаться на судьбу, мне по службе везло, и, будь я карьерист, я остался бы вполне доволен существующим. Но на каждом шагу я видел, что порядочный человек не может только спокойно служить, хотя бы и без взяток, и не обращать внимания на злоупотребления других. Когда я служил во флоте, то однажды начальство обратило мое внимание на мелкие воровства подчиненных мне матросов и требовало строгого преследования. Горько мне было выслушивать подобные приказания и тяжело их исполнять. Действительные воры, беззастенчиво расхищавшие громадные суммы и до того свыкшиеся с этим, что считали себя вполне честными людьми, оставались вполне безнаказанными и пользовались почетом, а мелкий воришка, укравший на какой-нибудь грош и то по нужде, сейчас же получал возмездие. Мысль эта производила на меня удручающее впечатление. Во время моих поездок по Сибири видел я, кого у нас наказывают: особенно поразили меня административно-ссыльные. Я видел, этих оборванных, голодных, холодных, тяжело переносящих отсутствие всякой умственной деятельности. Каждый раз я спрашивал себя: За что? Разбойники это, воры, казнокрады, убийцы? Нет, все это большей частью участники разных студенческих историй, люди, не умевшие делать карьеру, люди, в которых бились стремления искать выхода из такого положения, стал искать пути к борьбе и, отыскавши его, весь отдался ему»
... Пробовал
я бороться с злоупотреблениями, но только заслужил репутацию
беспокойного человека. Это уж окончательно убило во мне веру в
легальный путь, гг.судьи! Я чувствовал, что дышать нечем, что воздуху
нет! ..."
Вот в бледных чертах речь Суханова. В ней вылилась вся душа честного
человека, искреннего патриота. Нельзя было без волнения слышать эти
слова, вылившиеся прямо из сердца. Камень, и тот не выдержал бы. Сам
Дейер прослезился, Островский, видимо, был смущен. Один Муравьев
остался неуязвимым: он все время смеялся.
Скажу теперь о Клеточникове. Он с виду производит впечатление самого обыкновенного мелкого чиновника, говорит он тихо, едва слышно, потому что находится в последних градусах чахотки. Председатель обращается с ним мягче, чем с другими. О причинах, побудивших его совершить преступление, он рассказал так: «До 30 лет я жил в глухой провинции среди чиновников, занимавшихся дрязгами, попойками, ведшими самую пустую, бессодержательную жизнь. При такой жизни я чувствовал какую-то неудовлетвореность, мне хотелось чего-то лучшего. Наконец, я попал в Петербург, но и здесь нравственный уровень общества не был лучше. Я стал искать причины такого нравственного упадка и нашел, что есть одно отвратительное учреждение, которое развращает общество, которое заглушает все лучшие стороны человеческой натуры и вызывает к жизни все ее пошлые, темные черты. Таким учреждением было III Отделение. Тогда, гг.судьи, я решился проникнуть в это отвратительное учреждение, чтобы парализовать его деятельность. Наконец, мне удалось поступить туда на службу.
Предс.(с иронией). Кому же вы служили? Этому отвратителъному учреждению (Набоков в волнении встает), т.е. по вашим словам, отвратительному, или кому-нибудь другому?
Клеточн. Я служил обществу.
Предс.(с иронией). Какому же такому обществу? Тайному или явному?
Клеточн. Я служил русскому обществу, всей благомыслящей России.
Предс. Вы получали жалованье в III Отделении?
Клеточн. Да, получал.
Предс.(с иронией). И вы находили возможным брать деньги из этого отвратительного учреждения, как вы его называете?
Клеточн. Если бы я не брал, то это показалось бы странным и я навлек бы на себя подозрение.
Итак, я очутился в III Отделении среди шпионов. Вы не можете себе представить, что это за люди! Они готовы за деньги отца родного продать, выдумать на человека какую либо небылицу, лишь бы написать донос и получить награду. Меня просто поразило громадное число ложных доносов. Я возьму громадный процент, если скажу, что из ста доносов один оказывается верным. А между тем почти все эти доносы влекли за собой арест, а потом и ссылку. Так, напр., однажды был сделан донос на двух студенток, живущих в доме Мурузи. Хозяйка квартирная была предупреждена, и когда пришли с обыском, то она прямо сказала, что она уже предупреждена и не понимает, зачем к ней пришли. У студенток был произведен тщательный обыск, и, хотя ничего не нашли, они были высланы. Таких случаев была масса. Я возненавидел это отвратительное учреждение и стал подрывать его деятельностъ: предупреждал, кого только мог, об обыске, а потом, когда познакомился с революционерами, то передавал им самые подробные сведения.
П р е д с е д. Сколько вам платили за это?
Клеточн. Нисколько.
Председ. На дознании вы показали, что получали от революционеров деньги.
Клеточн. На дознании я находился совсем в исключительных условиях, не в таких, в каких обыкновенно находятся обвиняемые, хотя бы и в политических преступлениях. Я находился под тяжелым давлением. Я был весь в руках своего начальства, всемогущего, озлобленного за то, что я так жестоко его обманул. В таком положении можно было и не то наговорить, на самом же деле я действовал, глубоко убежденный в том, что все общество, вся благомыслящая Россия, будут мне благодарны за то что я подрывал деятельность III Отделения. Я был уверен, что само правительство будет мне благодарно впоследствии, и кажется, я не ошибся, потому что само правительство осознало, наконец, вред этого отвратительного учреждения. и упразднило его.
Председ. Ну, положим, вы не можете сказать, что оно осознало.
Затем на следствии о Клеточникове стали проверять то, что он говорил. Между прочими свидетелями вызваны бывший управляющий экспедиции III Отделения Кириллов и жена жандармского полковника Кутузова. Кириллова спросили о факте, бывшем в доме Мурузи. Тот подтвердил, что студентки были высланы.
Предс. Хотя и ничего не нашли?
К и р и л. Да, но донос был так важен, что никак нельзя было оставить его без последствий. Но зато потом, когда возник вопрос о возвращении лиц административно-ссыльных, они в числе первых были возвращены.
Полковница Кутузова показала, что Клеточников жил у нее в комнате и что она рекомендовала его Кириллову.
Прибавлю еще несколько слов для характеристики суда.
Исаев, между прочим, сказал, что его у градоначальника били. Прокурор смеется. Председатель отвечает Исаеву, что до этого суду дела нет.
Тетерка, на вопрос о его занятиях, сказал, что он был рабочий.
Председ. Какой же работой ты занимался?
Тетерка. Всякой работой, какой придется.
Председ. А убивать можешь?
Затем председатель стал расспрашивать его о терроре. Тетерка, разумеется, не мог дать дельных ответов, потому что он человек совсем неинтеллигентный.
Я к и м о в а, рассказывая о своей деятельности, между прочим, сказала, что тогда-то она поехала к родителям.
Председ. (с удивлением). К родителям? Зачем?
Якимова. Как зачем? Чтобы повидаться!
Председ. (с
иронией). Повидаться? И вы сохранили к ним чувства!..
ОБ'ЯСНЕНИЯ АЛЕКСАНДРА МИХАЙЛОВА.
Пред об'яснениями по делу 2 апреля Михайлов заявил, что защищаться не намерен, так как суд лишен гласности и общества, а примет участие в судебном следствии лишь для того, чтобы по мере сил способствовать восстановлению исторической истины. Прежде об'яснения потребовал прочтения уличающих оговоров Гольденберга и других уже осуждённых в процессе 16 лиц. Ему сначала отказали, предложив изложить, как было дело, довольствуясь выдержками из показаний, приведенных в обвин. акте. Но Михайлов дать об'яснения отказался, прибавив, что извлечения каждый делает с своей точки зрения и сообразно с своими интересами. Так как перед этим Терентьева совсем отказалась давать показания в отсутствии товарищей и Михайлов, склонен был к тому же, то судьи, поговорив между собой, уступили и прочли для него одного все показания, относящиеся к делу 2 апреля.
Михайлов не отказался участвовать по группам в судебном следствии по следующим причинам: во-l) Баранников раньше по делу 4 августа тоже один давал об'яснения, во-2) судебное следствие по группам начато было совершенно неожиданно и не было никакой возможности регулировать общего поведения. По прочтении Михайлову показаний, он спросил суд, не было ли сделано относительно ведения судебного следствия каких-либо постановлений, и, получив отрицательный ответ: «Не было никаких» (суд имеет право по закону делить на группы), начал свой рассказ о Соловьевском деле. Сущность состояла в следующем: в феврале месяце 79 г. он встретился с Соловьевым, возвратившимся из народа с самыми радужными воспоминаниями о нем и с жаждой принести для него великую жертву. Он задумал цареубийство. До 79 г. соц.-революц. партия стремилась проводить свои идеи в народе и уклонялась от всякой борьбы с правительством даже и тогда, когда встречала его на своем пути, как врага. Но постепенно репрессалии правительства обостряли враждебность отношений к нему партии и довели наконец до решительных столкновений. Особенно в этом отношении повлияла погибель 70 человек в тюрьмах, во время дознания по делу 193, по которому было арестовано более 700 человек, а потом отменено ходатайство суда по этому же делу для 12 человек. Главным виновником считался Мезенцев, за что он и погиб. После него деятельность Дрентельна, выразившаяся в самых широких погромах, высылках, преследованиях молодежи и т. д., обрушившихся на те сферы, откуда партия черпает новые силы, побудила последнюю померяться с новым шефом.
Так
завязалась борьба с правительством, которая, в силу централизованности
правительственной машины и единого санкционирующего начала —
неограниченной власти царя,— неминуемо привела к столкновению с этим
началом. Так, в 79 г. революционная мысль единиц уже работала в этом
направлении, и одним из таких был Соловьев, натура чрезвычайно
глубокая, ищущая великого дела, дела, которое зараз подвинуло бы
значительно вперед к счастью судьбу народа. Он видел возможность
такого шага вперед в цареубийстве. По приезде, не найдя в СПБ. никого
из своих близких знакомых, кроме меня, и зная, что я близко стою к
органу партии «Земля и Воля», он открыл мне свою душу. Я в то время не
составил еще себе положительного мнения по этому вопросу, но и моя
мысль уже работала в этом направлении. Поэтому я не стал его
разубеждать, имея в виду кроме того, что раз составившееся его решение
поколебать невозможно. Мало того, я считал себя обязанным помочь ему,
если это будет нужно. Через несколько дней, после откровенной беседы,
Александр Константинович попросил достать ему яду, я обещал это
сделать, но многочисленные занятия помешали мне исполнить его просьбу.
Своего намерения совершить покушение Соловьев в то время еще не
приурочивал к определённому моменту, а потому, будучи свободен,
помогал мне в некоторых делах. Так прошло более месяца: совершилось
удачное Кропоткинское дело и неудачное покушение на Дрентельна, и
страсти враждебных лагерей достигли наибольшего напряжения. В средине
марта приехал в СПБ. Гольденберг, нашел меня и Зунделевича и сообщил
нам о своем намерении так же итти на единоборство с Александром II. Я
видел, что Гольденберг сильно ажитирован своим успехом в Харькове, но
что, несмотря на это, он нуждается в некотором давлении, одобрении со
стороны товарищей. Узнав от него о цели приезда, я не стал
распространяться с ним о подробностях и при первом же случае сообщил о
нем Соловьеву. Соловьев пожелал с ним видеться и говорить. Беседа
должна была быть, сообразно с важностью дела, в высшей степени
интимна, а они один другого не знали. Поэтому я, Зунделевич и
Квятковский сочли своим долгом быть посредниками между ними, своей
близостью к обоим придать встрече характер задушевности и вместе с тем
высказать наши мнения, которые были дадлко не безынтересны тому и
другому.
И действительно, вскоре состоялось несколько сходок в трактирах.
Разговоры на них были оживленные, теоретически вопрос обсуждался всеми
нами; но мы—посредники—старались избегать давления на тех, для кого
это было вопросом жизни и смерти. Мы трое в то время еще не были
приготовлены к самопожертвованию и чувствовали это. Сознание такого
нашего положения между двумя обрекавшими себя отнимало у нас всякую
нравственную возможность принять участие в выборе того или другого. Мы
предоставили вполне избрание их свободному соглашению. Я не могу не
сознаться, однако, что несколько не доверял решимости Гольденберга и
глубине его мотивов. Александру Константиновичу же я безотчетно верил
и считал, что только такой человек может возложить на свои плечи
подобный подвиг. Выяснены были совместно свойства и условия,
необходимые для исполнителя. Поставлено было на вид, что необходимо
избегать возможности дать повод правительству обрушиться своими
репрессалиями на какое-либо сословие или национальность. Обыкновенно
правительство после таких событий ищет солидарности между виновником и
средой, из которой он вышел. С еврея и поляка перенесли бы обвинение
на национальную вражду, и на голову целых миллионов упали бы новые
тяжести.
Соловьев особенно принял к сердцу это соображение. Оно побудило его покончить дело бесповоротным решением, навсегда памятными словами: «Нет, только я удовлетворяю всем условиям. Мне необходимо итти. Это мое дело, Александр II мой, и я его никому не уступлю». И Гольденберг, и мы не сказали ни слова. Гольденберг, очевидно, почувствовал силу нравственного превосходства и уступил без спора: он только просил, чтобы Соловьев взял его, как помощника. Но условия единоборства, при которых возможно было действовать только моментально и всякое лишнее лицо могло возбудить подозрение, побудили Александра Константиновича отвергнуть это предложение. Время, место и способ совершения покушения помогли Соловьеву обойтись без всякой серьезной нашей помощи.
По делу 19 ноября Михайлов, признав свое участие, дал об'яснения, мало разнящиеся от показаний Гольденберга и других, но указал признаки суб'ективности и забывчивости первого. Так, Гольденберг говорит, что он привез полтора пуда динамита из Харькова в Москву, между тем как на самом деле этого не было: в Москву был доставлен динамит из С.-Пет. Далее, Гольденберг утверждает, что предполагали провести, кроме перпендикулярной галлереи, еще параллельную рельсам под полотном дороги. Это, очевидно, его собственное предположение, так как проведение такой галлереи было немыслимо: при 20 саженях длины первой галлереи во вторую, расположенную под прямым углом к первой, не мог бы свободно проникать воздух, даже при существовании вентиляции. Такое обстоятельство легко предвидеть заранее всякому, сколько-нибудь знакомому с техникой работы. Михайлов заявил, что он принял участие в этом деле по распоряжению Исполн. Ком, как о том сказано в акте.
17 февраля. О мостовом предприятии Михайлов сделал об'яснение в таком смысле, что непосредственного участи закладке мины и технических работах не принимал. Он опровергал показания Меркулова допросом Тетерки и других товарищей и сопоставлением противоречивых об'яснений самого Меркулова. В конце следствия по этому делу, когда первоприсутствующий хотел уже удалить подсудимых, Михайлов заявил, что он опровергал Меркулова, не желая приписывать себе чужого риску и чужих усилий, но считает долгом об'явить, что о приготовлении покушения он знал. Несмотря на такое заявление, суд по этому делу его оправдал.
Судебное следствие о сообществе началось с Михайлова, так что его об'яснения невольно дали тон остальным подсудимым. Михайлов полагает, что очертил верно программные цели, задачи и средства партии и организации Н. В. Вообще, он говорит, руководясь предварительно намеченным планом. О сообществе он сказал приблизительно следующее:
«Я член партии и организации Н. В. Формулу, в которую заключил г. обвинитель нашу партию, считаю неверной, и постараюсь доказать своими об'яснениями.
К лету 79 г. многие отдельные члены русск. соц.-рев. партии, под влиянием условий русской жизни и репрессивного давления правительства, приведены были к мысли необходимости некоторых изменений в программах, до того времени руководивших практической деятельностью партии. Влияние действительности было так характерно и одноименно, что скоро стала чувствоваться потребность об'единения выдвигаемого жизнью нового направления. Единомыслие отдельных членов различных кружков, разбросанных по всей России, вследствие их постоянного общения между собой, тотчас же обнаружилось и привело в июне 79 г. многих из них в Липецк, где и состоялся таким образом с'езд известного числа членов соц.-рев. партии. Его нельзя считать общим с'ездом всей партии, как то делает обвинительный акт. Результаты его были также не те, которые приводит обвинитель, основываясь на показаниях Гольденберга. На заседаниях Липецкого с'езда, продолжавшихся от 17 до 21 июня, была выработана, во-первых, программа нового направления, во-вторых, были установлены принципы и средства деятельности; в-третьих, самый факт с'езда санкционировал первый момент существования партии Н. В. и выделение ее из соц.- рев. партии. Программа, начертанная здесь, представляла следующее: общая цель была поставлена — народоправление, переход верховной власти в руки народа. Задача партии: способствовать переходу и упрочению верховной власти в руках народа. Что касается средств, то все собравшиеся единодушно высказались за предпочтительность мирной, идейной борьбы; но тщетно напрягали они свои умственные силы, чтобы найти, при существующем строе, какую-либо возможность легальной деятельности, направленной к вышеозначенной цели. Таких путей не оказалось. Тогда, в силу неизбежной необходимости, избран был революционный путь и намечены революционные средства. Решено было начать борьбу с правительством, отрицающим идею народоправления безусловно и всецело. Борьба должна была вестись силами партии Н. В. и ее организации, при желательном содействии народа и общества. В главные средства включено было цареубийство, но не как личная месть тому или другому императору, а непременно в связи с другими главными средствами. Другие главные средства определены следующие (перечислены по пунктам все средства прогр. И. К.); революционный путь постановлено было оставить, как только откроется возможность приблизиться к цели посредством свободной проповеди, свободных собраний, свободной печати.
Практически вопрос о цареубийстве, как то утверждал Гольденберг, на Липецком с'езде не обсуждался, а также было много общих разговоров о ближайших предприятиях против А II: Г.Гольденберг придал совершенно неверную окраску всему с'езду. Он выдвигает на первый план цареубийство. На обсуждении практических средств, ведущих к нему, по его признаниям, сосредоточивалось все внимание собравшихся. Причина такой характеристики—опять же постоянный суб'ективизм этого умершего свидетеля, усиленный в данном случае еще тем впечатлением, какое произвела на него неудача 2 апреля и смерть Соловьева. Он был поглощен мыслью о необходимости последовательного повторения покушений, для которого не было других целей, других средств. Вообще надо иметь в виду, что мы все смотрели на Гольденберга, как на преданного делу человека и хорошего исполнителя, но считали недостаточно образованным и подготовленным для обсуждения общих программных вопросов. Попал он на с'езд случайно, по ошибке, столь возможной при первых шагах выделяющейся партии. Как доказательство, могу привести следующий факт. После Липецкого с'езда, как вам известно, через несколько дней в Воронеже было общее собрание членов общества 3. и В. Организационные правила этого общества дали возможность землевольцам, присутствовавшим в Липецке, провести многих из бывших с ними там в члены общества и на Воронежский с'езд, где также должен был обсуждаться дальнейший путь деятельности общества; был введен Желябов, Ширяев и др., но по отношению к Гольденбергу не считали нужным этого сделать и таким образом спасли десятки людей от его оговоров. Переданный Гольденбергом так подробно организационный проект есть отчасти его собственные соображения, а с другой стороны—сображения кого-либо из бывших на с'езде, высказанные ему в частных, личных с ним об'яснениях. На самом же деле организация Н.В. была результатом деятельности конца 79 и начала 80 г. Об И. К., руководителе и центре организации Н.В., я не могу ничего сказать, кроме того, что это учреждение неуловимое, недосягаемое».
П е р в о п р и с у т с т в у ю щ и й. Значит, вы отрицаете, что вы были избраны в распорядительную комиссию?
Михайлов. Безусловно отрицаю и утверждаю, что я только агент И. К. Таким образом, последствием Липецкого съезда было выделение из социально-революционной партии - как совокупности всех социалистических групп—партии "Народной Воли", с определенной практической программой.
Понятие о соц.-револ. партии невозможно смешивать, как то то делает г. прокурор в своей формуле сообщества, с партией, а тем более с организацией Н. В. На соц.-рев. партию ни в каком случае не могут падать правительственные обвинения в стремлении ее к цареубийству, так как оно допускается как средство, партией Н. В., в которую, должен, впрочем, заметить, вошла большая часть соц.-рев. партии. Поэтому ко всей соц. -рев. партии в широком смысле нет никаких оснований применять 241 и 249 ст. Ул. о нак. Кроме того, необходимо различать понятие о партии от понятия об организации. Партия — это определенная группа людей единомыслящих, не связанных между собою никакими взаимными обязательствами. Организация же, кроме непременного условия единомыслия, предполагает уже известную замкнутость, тесную сплоченность и полную обязательность отношений. Партия заключает в себе организацию, но последняя определенно ограничена в ней самой.
Партия — это солидарность мысли, организация— солидарность действия. Я утверждаю, что формулу сообщества, приведенную в обвинительном акте, и соответствующие ей статьи о смертной казни можно применить только к тем, по отношению к которым будет доказана или ими самими признана принадлежность к организации Н. В. Вот все, что я могу сказать вам, гг. судьи, о партии и организации, к которой принадлежу.
18 февраля.—Я считаю нужным восстановить истину относительно последствий задержания меня 28 ноября 1880 г. и дать признания по этому поводу. Обвин. акт говорит, что уже это дознание обнаружило приготовление к новому покушению, выразившемуся потом в деле 1-го марта. Это совершенно неверно. Ни обыск, ни мои. показания не дали таких указаний. Правда, у меня был найден динамит, но динамит организация имеет постоянно, как одно из орудий оборонительной и наступательной борьбы, точно так же, как револьверы и другое оружие. Притом же динамит найден у меня в свободной форме, в банках, а не в каких-либо нужных технических приспособлениях. Что же касается моих показаний, то, как теперь перед вами, так и при дознании,—я давал об'яснения о себе лично и о партии вообще; личность же товарищей и организационные тайны я обходил глубоким молчанием. Между прочим, замечу, что товарищ прокурора Добржинский в частных беседах со мною очень интересовался вопросом, приготовляет ли партия что-либо против Ал. II и в каких формах. Но я мог удовлетворить его любопытству уже в слишком общем смысле. Я ему отвечал, что погибель отдельных лиц не может изменить направления партии. Только новые условия государственной и общественной жизни создадут и новое направление ее. А приемы и способы борьбы неисчерпаемы в той же мере, как и безгранична изобретательность человеческого ума.
Далее, на вопрос первоприсутствующего о сношениях с Дриго, Михайлов рассказал следующее:
«Дм. Андреевич Лизогуб был членом общества 3. и В., в котором с конца 76 г. до лета 79 года действовал и я. Лизогуб имел большое состояние, простиравшееся до 150 тысяч. Оно состояло из различных ценностей: земли, лесов, крепостных на братьев актов, векселей и других бумаг. Свободных же денег у Л. почти не было. Будучи принят в члены действующего рев. общества и желая лично участвовать в различных предприятиях, он, чтобы, освободиться от связывающего ему руки состояния, совершил ряд операций, долженствующих все перевести на наличные деньги, но такое большое и разнообразное состояние сразу ликвидировать было невозможно. Самый короткий срок, необходимый для этого, растягивался на 4 года, от 78 до 81 включительно. Первый год поступления чистых сумм имели быть небольшие, приблизительно, тысяч 20, но с каждым годом они увеличивались, и последний 81 г. должно было получиться 50 тыс. Но судьба погубила Лизогуба. В сентябре 78 г. он был арестован в Одессе. На него пал оговор Веледницкого, состоящий в том, что Лизогуб дает деньги на рев. предприятия и, кроме того, взял от Веледницкого вексель в 3 т., которые последний обещался пожертвовать на дело соц.-рев. партии. Находясь в заключении, Л. дал полную доверенность преданному ему человеку, знающему вместе с тем положение хозяйственных дел, с тем, чтобы поверенный поспешил ликвидировать его состояние. .Этот поверенный был Дриго. Весною 79: г., когда надо было поспешить с приведением к концу или, по крайней мере, обеспечением денежных операций, я встретился с Дриго, как рекомендованный самим Лиз. и Зунделевичем представитель общ.«3. и В.». Я видел, что он совершенно игнорирует наши интересы, и его самого мало беспокоит положение Лиз., тогда уже грозившее серьезными последствиями. Он на словах старался меня успокоить, говоря, что все, сообразно завету Лиз., будет сделано через несколько месяцев. Дел же и мероприятий его я не видел, и он их старался скрыть. Я его посетил в продолжение мая и июня несколько раз, но никакого движения операций не замечал И денег от него не мог добиться, кроме ничтожных сотен. А, между тем, сведения, собранные мною в Черниговской губ. от посторонних лиц, разоблачали то, что он тщательно скрывал. Я узнал, что Дриго вошел в стачку с старшим братом Лиз., враждебно к последнему настроенным, и обращает вместе с ним состояние Дм. Андр. в личную их собственность. Так, Дриго купил на свое имя у старшего брата имение Довжик, стоимостью в 40 т., не заплатив ни копейки, но уничтожив многие акты Дм. Лиз. на брата. Я немедленно отправился в Одессу, снесся с заключенным Лизогубом и получил от него письмо к Дриго, уполномачивающее меня получить все состояние. В письме Лиз. настойчиво требовал от Дриго передачи мне всех денежных сумм и, кроме того, обязывал его неуклонно действовать по моим указаниям. «В противном случае, — писал он, — я сочту Вас вероломно злоупотребившим моей дружбой и присвоившим чужую собственность, на которую Вы не имели никакого права». С этим письмом я отправился в последний раз к Дриго, но на этот раз он понял, что для его собственного обеспечения ему нужно отделаться от меня. С последним моим к нему приездом совпала (20 июня 79т.) какая-то не вполне раз'ясненная история. На следующий день моего приезда в Чернигов, после того, как я побывал в городской квартире Дриго и не застал его там, он был арестован в своем новом имении Довжике, привезен в город и сейчас же выпущен. С некоторыми предосторожностями я успел с ним увидаться, передал ему на словах содержание письма Лиз., а он мне рассказал, что поводом к его аресту послужила телеграмма Тотлебена о выяснении отношений Лиз. к поверенному Дриго. При этой встрече на улице мы не могли долго беседовать, а потому он назначил мне вечером прийти к его одному знакомому, что я и исполнил. Мне пришлось ждать его там долго. Наконец, явился Дриго, взволнованный, и об'явил, что к нему приезжал полицеймейстер и, войдя в комнату, прямо обратился н нему с вопросом: «Кто у вас был сейчас?» На что он ответил: «Никто!». Передав мне этот случай, Дриго прибавил, что вопрос относился, очевидно, ко мне, и что я должен уехать. Я согласился, но попросил Дриго предварительно прийти вечером на площадь против почтовой станции, где я остановился, для окончательных об'яснений. Назначение этого свидания спасло меня от предательства: в то время, когда я под покровом прекрасной летней ночи, незаметно для посторонних, гулял на пустынной загородной площади, мое внимание было привлечено неожиданным приездом на станцию многочисленной полицейской своры. Через несколько минут все скрылось в здании, и экипажи были спрятаны в отдалении, в сумраке ночи. Это быстро пронесшееся видение открыло мне глаза: я видел, что предан и обнаружен. Оставшись среди ночи без квартиры и знакомых, в мало известном мне городе, я успел разыскать одного еврея-извозчика и выехал к ближайшей станции жел. дороги. Предательство Дриго на этот раз не удалось. Он пошел дальше. Он заключил, как я узнал впоследствии, с III Отделением условие, по которому он обязался способствовать разысканию известных ему социалистов, а III Отделение обещало оставить ему состояние Лиз. Дриго старательно выполнял свое обязательство, как агент III Отд., но III Отд. изменило ему так же вероломно, как он изменил Лиз., и отдало его, по миновении в нем надобности, в руки военного суда, продержав предварительно более полугода под арестом».
От защитительной речи Мих. воздержался и ограничился заявлением Особому Присутствию, где об'ясняет мотивы, делающие, по его мнению, бесполезною всякую защиту. Вот это заявление:
«Мы—члены партии и организации «Народной Воли». Деятельность нашу—вы, гг. судьи, признаны рассмотреть. Борьба сделала нас личными врагами государя императора. Воля государя, воля оскорбленного сына, вручила своим доверенным слугам — вам, гг. сенаторы, меч Немезиды. Где же залог беспристрастного правосудия? Где посредник, к которому мы могли бы апеллировать? Где общество, где гласность, которые могли бы выяснить отношения враждующих? Их нет, и двери закрыты!! И мы с вами, гг. судьи, наедине!! Как бы почтительно я ни относился к вам, гг. сенаторы, но перед судом Особого Присутствия я чувствую себя пленником, связанным по рукам и ногам»
РЕЧИ ЗАЩИТНИКОВ.
С п а с о в и ч. Прокурор заметил, что настоящий суд — есть суд страны. Я согласен с прокурором и думаю, что страна ждет, чтобы мы взглянули на подсудимых не только со стороны нарушения положительного законодательства, а и со стороны нравственной, конечно, не с точки зрения нравственности Деп. Гос. Пол., а нравственности общечеловеческой. Затем, переходя к фактической части обвинения, Спасович доказывает: 1) что Тригони не мог личным трудом участвовать в подкопе на Малой Сад., так как он, по ширине своей атлетической фигуры, не мог лазить в подкоп. При этом он указывает суду на себя и просит представить себе его вылезающим из узенького подкопа; 2) все обвинения акта относятся не непосредственно к Тригони, а к «Милорду», личность которого прокурор отождествляет с Тригони. Спасович доказывает, что этого тождества нет. Тригони, по его мнению, виновен, без сомнения, в знании и недонесении. «Но представьте себе,—говорит Спасович,—что друг его юности приводит его в лавку Кобозева, показывает подкоп, указывает на его цель, открывает ему всю свою душу. Что остается ему делать? Положим, что многие, даже большинство, донесли бы; положим даже, что это высоко нравственно, но такая нравственность не всякому по плечу, ибо не всякий способен быть, Меркуловым. Показание последнего составляет важнейшую улику против Тригони; прокурор говорит, что оно заслуживает полного доверия, так как Меркулов не мог ждать облегчения своей участи, и, таким образом, своекорыстных мотивов у него не было. Но этому положительно нельзя верить. Даже Рысаков, как непосредственный участник цареубийства, еще менее мог рассчитывать на смягчение своей участи, давал откровенные показания только из страха смерти и желания от нее избавиться, желания, заставившего его бороться с палачом, когда уже над ним висела петля». Заканчивает свою речь Спасович словами, что он низводит Тригони из милордского достоинства. Между прочим, в своей речи Спасович указывает на то, что уверениям прокурора, будто настоящий процесс есть последний процесс такого характера,— никто не поверит. Эти уверения, говорит Спасович, повторялись при всех политических процессах, а процессы все-таки не прекращались, и каждый последующий был грандиознее своего предыдущего.
Королев (защитник Т. Ив. Лебедевой) говорит, что его клиенткой всегда
руководили самые честные побуждения, а именно эта чистота мотивов
деятельности и привела ее на скамью подсудимых. В юности, по окончании
фельдшерского училища, Лебедева отправилась к неимущей массе русского
крестьянства с высокой целью—облегчить по возможности его страдания.
Тут она собственным горьким опытом и опытом лиц, совместно с ней
трудившихся на том же поприще пришла к убеждению, что, стоя на
легальной почве, народу помочь нельзя. Между тем, в Москве подсудимая
встречается с агентами-подстрекателями, из которых один держит
подпольную типографию, а другой раздает противоправительственные
прокламации. Эта встреча решает для Лебедевой ход в нелегальное
положение. Прокурор говорит, продолжает Королев, что на соц.-рев.
партии лежит черным пятном вовлечение в свои ряды Меркулова, которое
его погубило. Каким же пятном должно лежать на правительстве
завлечение людей, посредством его собственных агентов, в ряды
враждебной ему партии с специальной целью погубить их?
Далее Королев и Грац, говорят о нравственности революционных действий.
Защитник Суханова Соколов, отстраняясь от защиты в смысле стремления к оправданию, восстановляет светлую, нравственную личность подсудимого, поруганную в прокурорской речи. (Затем речь Суханова.)
Терентьева в своем последнем слове, говорит, что прокурор в своей речи называет ее членом Исп. Ком. Такое заявление прокурора очень лестно для нее, но несправедливо: она не могла быть удостоена такой чести и была простым агентом. Еще ей хочется указать на то, что она не истратила те 10 т., которые были сохранены из херсонских денег, на себя, как уверяет прокурор. Такое ложное, голословное уверение просто нечестно..."
--------------------------------------------------------------------
ОБ'ЯВЛЕНИЕ.
"Не спросись броду—не суйся в воду "—получено.
Исполн. Ком.
---------------------------------------------
ОТЧЕТ
о суммах, поступивших на народное освобождение с 1-го января 1882 г.
Пожертвования, поступившие без листков, с января: От неизвестного—2.500 р., Приближенного Алекс. III— 1.600 р., Летописца—750 р., Н. Н.—200 р., Чел. буд.—180 р Своего—100 р., М-го К.—75 р., Хохла—20 р., Надежды—25 р Ланина—18 р., К. Л.—50 р., А. Б. В. Г. Д.—35 р., Красных— 2 р. 55 к., Буд. деят.—9 р., Сочувст-ей,—5 р., Буд. товар.— 7 р., 65 к., Голодн. раб.—1 р. 20 к., в раб. к,—6 р.
Пожертвования по различным листкам, пропущенные : прежних отчетах:
От X.—10 p., H.—5 р., Н.—1 p., Г. Л.—4 р., X—5 р., ММ— 2 р., У.—1 р., 0.—1 р., ХУ—2 р., Кавказцев—32 р., Г.—1 р., Н. X. 3.—1 р., Сочувствующего—1 р., Секретаря—1 р., Грузина—5 р., Пахаря—1 р., Грузина—1 р., Воспитателя—1 р., Воина-наездника—1 р., НН—Зр., ННО—1р., Kого-то—2 р.. Минского—1 р., Неизвестного—5 р., У.—50 к., Б. и М.— 1 р., Поялка—1 р. 30 к., М. С.—1 р., И. С.—50 к., К.—50 к., А.—75 к., Ник.—1 p., HX3-—1 р., Д. X.—1 р., ФХ—1 р., Г.— 50 к., Адамова—50 к,, PS—50 к., П.—1 р., Петра—1 р., Маши-1 р. 50 к., Неизвестного—2 р. 50 к., Ильи—3 р., Ивана—3 р.. Неизвестного—10 р., Груни—5 р., С.—50 р.
По листку № 18:
От сочувст.—1 р. 50 к., Лок. Арк. Кош.—1 р., Дауто—1 р.. Н 20—2 р., Н 202—2 р., Н 203—1 р., ВЗ—3 р., Ю. и О—2 р., Чухны—20 р., Покойника—15 р. 50 к., Байды—25 р., Его не стало—4 р., Ш— 1 р., У.—1 р., А.—28 р., Н. Д.—7 р., Садовых радикалов—11 р., Лапшина—100 р., Из К-ота— 20 р.. из К.—10 р. Пожертвования меньше рубля в итоге составляют: 3 р. 10 к.
По листку № 58:
От Алекс.—не III— 1 р., Ивы—1 р., №—2 р., Худого—1 р., Юноши—1 р., О.— 3 р., Коли—50 к., Ивана—50 к.
По листку № 75:
От.Куп. сынка—1 р., Сочувст. гимназиста—1 р., Емельян Антонова—1
р., Коллаша—1 р., Карра—3 р., Мальна—2 р. 20 к., Митралова—1 р.,
Семинаристов— 3 р. 87 к., Крапивы—1 р, ОЗО—2 р., Победы— 3 р., Желаю
успеха—1 р., Сизова—1 р.
По листку № 72:
Вайда—1 р., Бабилонец—1 р., Простодушный—1 р., Альфа - 3 р., Омега—3 р., Вольнодумец—1 р., Кот—1 р., Синица— 1 р., Россиянин—1 р., Гимназист—1 р., Сумасшедший—1 р., ИИИ— 3 р., ННБ—1 р.
По листку № 17:
От К,—2 р., Г.—1 р., Л—р: Н. А.—2 р., Хуз.—1 р. 23 к., Г. —50 к., Кассовый взнос—9 р. 97 к.
По листку № 38:
От своей своим—200 р., Черноземной полосы—97 р., Начинающих—35 р., конвоя Е. И. В.—250 р., Неизвестного—5 р., Учительницы—16 р., Артистов—20 р., Д. К.—25 р., Полещука - 9 р., Кружка М. на Днепре—70 р., В. В.—5 р., У.—2 р., X,—3 р., Х.Х.—5 р., ?—1 р., Д.—1 р., Казака—1 р., Амура- 1 р., Э.—1 р., №—1 р., Немо—1 р., Цимбала—1 р., Фата— 1 р., С.—1 р., В.—1 р., Серой блузы—1 р., Сквозняка, Эк., Сп., Д., С. и В., Корня, Эс., Х-ва, Матроса—по 50 к.
По листку №66:
От Весьма сочувствующей—304 р., Сочувствующей—103 р., Самс.—92 р., Полтавы—58 р., Товарищества Украинцев—75 р., Вечернего—80 р., Паровоза—45 р., Теоретика—25 р., С.—3 р., Патера—3 р., Н.—8 р., Помещика—3 р., Мушка—3 р. 30 к., Синусa—1 р., Белого—1 р., Ш-ского—1 р., А.—1 р., С.—1 р., Ш.С.—1 р., У-ха—1 р. 50 к., Н. М. А.—1 р. 50 к., Я.—1 р., Семена Малого—1 р., Брд. пат.—1 р., Щ. ком.—1 р. 50 к., Дядюльке —1 р. 40 к., У-ся—3 р., X. У.—1 р. 49 к., Ж. св.— 1 р., Невесты—2 р., Аллаха—1 р. 30 к., Зеленого—75 к., Ветра—60 к., Одной из многих, Х-ва, X., Н-ъ, Аллаха, Т-ва, Ермолая—по 50 к., Решением большинства—69 р., На дело—100 р.
По листку № 43:
От Веры—35 р., Бойкого места—100 р., Священного человека—14 р., Голодающего—25 р., Чухны—25 р., Тетеньки— 17 р. 50 к., Море—10 р., Стрижки—9 р., Н.—10 р., Лидии— 17 р., Б.—25 р., Елены—10 р., Покоя—3 р., Девицы—2 р., Голодных рабочих—1 р. 45 к., С. д.—1 р. 15 к., Ли—1 р., Блуждающего—1 р. 30 к., Ъ—1р., Фельдфебель—2 р., П. А — 2 р., Запорожец—3 р., Д. Б.— 3 р., Р. В.—1 р., Плебей—1 р., Чр. №—1 р. 25 к., Гуго—1 р., М.—1 р., Черного—3 р., Тангейзера—1 р., Александра—1 р. 50 к., Петра Петрова—1 р.
По листку N° 74—24 р., по листку № 28—6 р. 75 К.у
По листку № 36— 3 р. 20 к.
Из приволжской губернии:
От М. С.—1 p.. NN—1 р., Р. Т. и У.—2 р. 35 к., Х.Х.—5 р., Х.У.2.—1 р. 75 к., П. А.—1 р., В. П.—3 р., А. Н.—8 р №—21 р., 5х—10 р., Т. и В.—3 р., Р. А. и Ш.—5 р., В.—5 р.
В пользу осужденных процесса 20-ти:
От Общества—600 р., 3емц—200 р., офицеров—131 р. 50 к., М.- 30 р., А. В.—40 р., Д.—25 р., Н. П.—10 p., Z—10 р., У.— 10 р. 75 к., Комп.—8 р., X—5 р., Кева—9 p., W—7 р., Курумсача—2 р., УХ—2 р., К. А. Г.—2 р. 40 к., X—2—1 р. 60 к., Халилула—1 р., О.—1 p., MN—1 р., П—1 р., X.—1 р., Бара-баля—1 р., Л.—1 р., Дзинь-Жени и Комп.—3 р. (Продолжение следует.)
-----------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ: Заметки о процессе. Об'яснения Александра Михайлова. Речи защитников.—Объявление от И. К.— Отчет.
--------------------------------------------------------------------------
С.-Петербург. Типография «Народной Воли». 9 марта 1882 г.
-----------------------------------------------------------------------------