ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА.
4 ноября, в 8 ч. 10 мин. утра, приняли мученический венец двое наших дорогах товарищей, Александр Александрович Квятковский и Андрей Корнеевич Пресняков.
Они умерли, как умеют умирать русские люди за великую идею: умерли с сознанием живучести революционного дела, предрекая ему близкое торжество. Но не доблесть их станем мы разбирать: их оценят потомки. Здесь мы намерены констатировать некоторые новые обстоятельства, сопровождавшие смерть этих мучеников.
Правительство убило их тайком в стенах крепости, вдали от глаз народа, перед лицом солдат. Какое соображение руководило палачом? Почему Лорис-Меликов, смаковавший смерть Млодецкого на Семеновском плацу, не задушил и этих всенародно? Почему царское правительство не воспользовалось по-прежнему этим зрелищем, как любимейшим средством— разжечь инстинкты масс против интеллигенции? Не потому ли, что народ берется за ум? Не потому ли, что настроение масс таково, что грозит собственной шкуре начальства?
Поживем, увидим.
Почему казнен Квятковский, а не Ширяев, Пресняков, а не Окладский или Тихонов? Александру II и его наперсникам хотелось крови; хотелось также гвардию задобрить, пострадавшую в лице Финляндского полка; хотелось отвести глаза народу, и вот выхвачен "дворянин" Квятковский,—а не крестьянин Ширяев; выхвачен и без всяких юридических улик вопиюще обвинен в гибели караула 5 февраля. Но крови одного Квятковского оказалось мало; притом царям нужны дворники, швейцары,—и казнили мещанина Преснякова за ограждение своей свободы против уличного нападения со стороны неизвестных лиц. Казнили Преснякова, как грозу шпионов, как предполагаемого убийцу верных царских слуг— шпионов Жаркова и Финогенова (Шарашкина). Остальных квазнить неловко: слишком много, притом все крестьяне да мещане; чего доброго, народ в мученики возведет. Оставалось только... замуравить в склеп.
Не знаем, долго ли царское правительство будет с успехом дурачить русский народ; но русское общество, чем оно себя заявило? Прекрасно сознавая, что наша борьба за народ и права человека есть борьба и за свободу общества; понимая всю бесцельность смертной казни и относясь к ней с омерзением как к напрасному варварству,—общество молчало, молчало, когда один говор его смутил бы палача! Своего дряблостью, пассивностью оно вычеркнуло себя из ряда борющихся общественных сил. Пусть же не требует впредь, чтобы партия действия его принимала в расчет при выборе момента и форм борьбы.
Русская интеллигенция! Из твоих рядов вышли эти мученики, чтобы, презрев личное счастье, стать за народное знамя. В их лице казнили тебя. Но не иссякнет источник животворной силы; на смену выбывшим товарищам ты вышлешь десятки новых и с кличем «смерть тиранам!» поведешь народ к победе.
Братья и товарищи! Отдельные лица и кружки пылали страстью помериться с врагом, вырвать узников из пасти его. Братья! Не поддавайтесь чувству удали и мщения; будьте верны расчету; сберегайте, накопляйте силы, судный час недалеко!
Исполн. Ком. 5 ноября 1880 г.