Я вчера устроил над своей гитарой суд

И приговорил её к расстрелу.

Изменила голосу,

Подрубила она сук,

На котором столько лет сидела.

 

А я глоткою выделывал такие кренделя,

Что стены глохли и собаки выли.

А она шептала, тля,

Тихо, нежно, смеха для

Тренькала мотивы зоревые.

 

Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы

И не видать огней за белой пеленой.

Канавы залиты водой,

И подорожники уже не лечат раны.

Какая ж тут заря!

Зачем шутила ты, гитара, надо мной?

 

Я был и защитник, и судья, и прокурор.

Ох, она виляла и юлила.

Но был коротким разговор,

И на расправу был я скор.

И вот ждала обманщицу могила.

 

А песни, ею созданные, плакали: "Прости!"

Мол, душу отогрей жестокосердную.

И, ломая руки, мною недоношенный стих

"Милосердия, - кричал, - милосердия!"

 

Ну как же тут простить,

Когда без малого лет двадцать

Я поверял ей всё и чуть ещё,

И слёзы ярости со щёк текли на талии трёх граций...

Ну как же тут простить,

Когда я на полу и смерть открыла счёт.

 

Расстрелял. Покойницу стаканом помянул.

Как-никак, а мне была она подругой.

Лёг без простыни, вздохнул

И, намаявшись, уснул,

Но вскочил под утро от испуга.

 

Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы

И не видать огней за белой пеленой.

Канавы залиты водой,

И подорожники уже не лечат раны.

Какая ж тут заря!

Зачем шутила ты, гитара, надо мной?

 

Я вчера устроил над своей гитарой суд -

Уж кто-кто, а я имею право.