Сполохи на небе, порывистый ветер,

Стрелы Чингисхана и пули Дюнкерка -

В его глазах надрывались столетья

И солнце пульсаром то пылало, то меркло.

 

В его груди извергались вулканы,

Ручьи журчали умиротворённо.

Куски Гренландии налезали на камни,

И танки падали в реки с понтонов.

 

По-английски пострижен,

Его запах - сигарный дым.

Но клошары Парижа

Считали его своим,

Считали своим.

 

Вертела шеей красотка Несси

Среди чудовищ из Голливуда,

А ноги его утопали в месиве

Лаосских джунглей, отвергающих Будду.

 

В куске железа журчало Поволжье,

А мозг его тосковал по Питеру,

Где он никому ничего не был должен,

Кроме своих престарелых родителей.

 

По-английски пострижен,

Его запах - сигарный дым.

Но клошары Парижа

Считали его своим,

Считали своим.

 

Ночами истерзанные, гетеры Рима

Горели в пламени нью-йоркских "твинсов",

А боль от струн была нетерпима,

И пот по спине проливался в джинсы.

 

Ангел и дьявол, еретик метафизик,

На левом мизинце цыганский перстень.

Он был поэтом и он любил жизнь,

Но ещё больше он желал смерти.

 

По-английски пострижен,

Его запах - сигарный дым.

Но клошары Парижа

Считали его своим.

 

По-английски пострижен,

Его запах - сигарный дым.

Но клошары Парижа

Считали его своим.