Как лица стариков безумны и жестоки.

Какая горечь тлеет в розовых очах,

Какие в них живут дотошные пороки

И варится чугун в мыслительных печах.

 

Им гадко выходить на грязные проулки,

Где в каждом уголке ларёк или лоток,

И где торгуют всем - от девочек до булки.

И едет Петербург всё дальше на восток.

 

По этим же камням, что звались мостовые,

Стучали их подборы в давние года.

Звериные сердца их были молодые.

И пахла иногда младенцами еда.

 

Всё было впереди в те годы озорные...

Прекрасен грубый быт их социальных грёз...

И были влажными делишки их дневные,

А ночью настигал донос или понос.

 

Как жаль - они тогда - врагов недоубили,

Недолюбили, недовыпили вино...

Тоскливо умирать в чужой, неясной гнили.

Куда их мир исчез - понять им не дано.

 

Им тяжело сейчас таскаться по трамваям.

С опаскою косясь на полусытый люд,

И бить детей в лицо, тюремно обзывая,

И созерцать вокруг великий новый блуд.

 

Как мало их теперь, как точны их плакаты

С угрозами пресечь, убить и закопать.

Терпите этот крик последний, демократы,

И почитайте их, как неродную мать.

 

Они нам не нужны. Они, как души наши,

Загажены враньём, замучены борьбой...

Страны великой тень, счастливый день вчерашний.

И завтрашний мятеж, и будущий запой.

 

И вот они живут - праящеры Эдема,

И помогают нам, являясь в нужный час,

На дьявольском балу убогая богема,

В минуты торжества похожие на нас.

 

Фантомы кричат по ночам от тоски и от боли...

Снова, снова на мясе войны воскресает их рать,

Но каждый ли выбор есть выбор неволи?

А нам предстоит выбирать.