Мне снился генерал Скобелев,

Только что попавший в тюрьму.

Мне снилось, что он говорит с водой,

И вода отвечает ему.

Деревья слушали их,

Вокруг них была пустота.

Была видна только тень от круга,

Тень от круга и в ней тень креста.

 

Дело было на острове женщин,

Из земли поднимались цветы.

Вокруг них было Белое море,

В море громоздились льды.

Женщины стояли вокруг него,

Тонкие, как тополя.

Над их ветвями поднималась Луна,

И под ногами молчала земля.

 

Генерал оглянулся вокруг и сказал:

"Прекратите ваш смех.

Дайте мне верёвку и мыло,

И мы сошьём платья для всех.

Немного бересты на шапки,

Обувь из десяти тысяч трав;

Потом подкинем рябины в очаг,

И мы увидим, кто из нас прав."

 

Никто не сказал ни слова,

Выводы были ясны.

Поодаль кругом стояли все те,

Чьи взгляды были честны.

Их лица были рябы

От сознанья своей правоты;

Их пальцы плясали балет на курках,

И души их были пусты.

 

Какой-то случайный прохожий

Сказал: "Мы все здесь, вроде, свои.

Пути Господни не отмечены в картах,

На них не бывает ГАИ.

И можно верить обществу,

Можно верить судьбе,

Но если ты хочешь узнать Закон,

То ты узнаешь его в себе."

 

Конвой беспокойно задвигался,

Но пришедший был невидим для них.

А генерал продолжал чинить валенки,

Лицо его скривилось на крик.

Он сказал: "В такие времена, как наши,

Нет места ненаучной любви", -

И руки его были до локтей в землянике,

А может быть - по локоть в крови.

 

Между тем, кто-то рядом бил мух,

Попал ему ложкой в лоб.

Собравшиеся скинулись,

Собрали на приличный гроб.

Священник отпел его,

Судья прочитал приговор;

И справа от гроба стоял председатель,

А слева от гроба был вор.

 

Этот случай был отмечен в анналах,

Но мало кто писал о нём.

Тот, кто писал, вспоминал об общественном,

Чаще вспоминал о своём.

А деревья продолжают их слушать,

Гудит комариная гнусь;

И женщины ждут продолженья беседы,

А я жду, пока я проснусь.