Как просто, тихо, без речей,

Решился будничный вопрос:

Мой дом, теперь уже ничей,

Приговорён — идёт под снос.

Ещё денёк — и крыша с плеч,

Сползётся гусеничный лязг.

На пустыре, где стенам слечь,

Устроят брёвна перепляс.

Где белый голубь на шесте,

Где в мае яблоня в фате,

Где звоном битого стекла —

Гляди — стрижи из-за угла,

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене

И чертит детская рука

Границы мира с чердака.

Не дом — корабль кверху дном.

Один — и ты уже не флот.

Большим растерзанным окном

Кричал его беззубый рот:

“Здесь больше некому стеречь

В горошек ситцевую ночь!..

И на траву, как было, лечь,

И полететь куда-то прочь...”

Где белый голубь на шесте,

Где в мае яблоня в фате,

Где звоном битого стекла —

Гляди — стрижи из-за угла,

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене

И манит пальцем на крыльцо

Кавказской пленницы лицо.

Что здесь задумано потом —

Благословенным трижды будь!

Конечно, дом, конечно, дом

Построят здесь когда-нибудь.

Каркас, затянутый в бетон,

Глаза — окон во все концы.

“А где же тот?.. А где же он?..” —

Весной замечутся скворцы.

Где белый голубь на шесте?

Где в мае яблоня в фате?

Где звоном битого стекла —

Гляди — стрижи из-за угла?

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене?

И тихо лестница-клюка

Живёт под мышкой чердака...