Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки
Семинарская и святоотеческая библиотеки


    Во Владимире, куда провожали Михаила два старших сына Димитрий и Александр посол ханский объявил ему гнев Узбека: сыновья умоляли отца не ездить в Орду, но послать их вместо себя, чтобы умилостивить хана. “Царь требует меня, а не вас, — отвечал Михаил, — за мое ослушание падет много голов христианских; тогда и я не избегну смерти; не лучше ли теперь положить душу за братию?” Он написал завещание, распределил уделы сыновьям, дал им отеческое наставление и отпустил их в Тверь.
    Михаил нашел Узбека на берегу моря Сурожского (Азовского) при устьях Дона, вручил дары хану и шесть недель жил спокойно в Орде. Вдруг хан повелел судить Михаила с Георгием. В числе судей были Кавгадый и вельможи ханские, подкупленные Московским князем. В первом заседании суда обвиняли Михаила в неисправном платеже дани; в этом он легко оправдался. Во второе заседание привели его уже скованным и объявили ему две новых вины, сказывая, что он обнажил меч на посла ханского и опоил ядом ордынскую царевну. “В битвах не узнают послов, — отвечал Михаил, — но я спас Кавгадыя и отпустил его с честью. В смерти Кончаки я невинен; как христианин, свидетельствую Богом, что у меня и в мысли не было такого злодеяния.” Судьи не слушали его, удалили от него верных его слуг и наложили ему на шею колодку.
    Узбек ехал тогда на ловлю к берегам Терека. Вся орда тронулась за ханом; вслед за нею повлекли и Михаила. Страдалец, обремененный цепями и тяжелою колодкой, терпел уничижение и муку с удивительною твердостью; спокойно готовясь к смерти, он несколько раз причащался Святых Тайн; проводил ночи в молитве и чтении Псалмов Давидовых, причем отрок княжеский держал книгу и перевертывал листы. Несколько раз верные слуги предлагали ему бегство, говоря, что кони и проводники готовы. Князь отвечал: “Не дай Бог и думать о том; спасусь сам, а народ мой подвергну беде; что же будет ждать меня там? Да будет воля Божия!”
    Орда кочевала уже далеко за Тереком близ Дербента, когда Узбек утвердил смертный приговор Михаилу. Страдалец не ужаснулся смерти. Отслушав утреню (с ним были игумен и два священника), он благословил сына своего Константина (которого прислал перед собой в орду) и передал ему на словах все, что было в сердце его заветного, супруге, детям и братьям. “Дайте мне теперь Псалтырь, — сказал он, — прискорбна душа моя до смерти!” Разогнув книгу, он прочел слова: “Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя.” Душа его невольно содрогнулась. Игумен сказал ему: в том же псалме написано:  “возверзи на Господа печаль твою.” Князь продолжал: “Кто даст ми криле, яко голубине, и полещу и почию?” Он закрыл книгу. В ставку вбежал один из отроков княжеских с лицом бледным, сказывая, что князь Георгий, Кавгадый и толпа народа приближаются к шатру. “Ведаю, для чего,” — отвечал Михаил и поспешил отправить юного сына к супруге Узбека, надеясь, что она сбережет его.
    Недалеко от шатра на площади остановились Георгий и Кавгадый, отрядив палачей на убийство. Всех людей княжеских разогнали: Михаил стоял один и молился. Убийцы повергли его на землю, мучили, били пятами; наконец один из них по имени Романец (вероятно, отступник) вонзил ему нож в ребра и вырезал сердце. Это было 22 ноября 1319 года. Тело святого страстотерпца лежало нагое, пока народ по обычаю татарскому грабил имущество князя. Кавгадый, свирепо взглянув на Георгия, сказал ему: “Он твой дядя; оставишь ли труп его на поругание?” Тогда Георгий приказал слуге покрыть тело [1].
    Память Михаила была священна для современников; великодушный в бедствиях он заслужил славное имя “отечестволюбца.” Все жалели его искренно, но всех более верные жители Твери. Он любил их, как отец, и возвеличил Тверское княжество. Святой Михаил отличался добродетелями семейными, нежною привязанностию к супруге [2], к детям и особенно к матери, умной и добродетельной Ксении, воспитавшей его в духе благочестия [3].
    Вскоре злодей Кавгадый погиб внезапно; чрез несколько лет Провидение наказало и коварную жестокость Георгия. В 1325 году Георгий встретил в Орде князя Димитрия, старшего сына святого Михаила. Пылкий юноша, носивший прозвание “Грозные Очи,” затрепетал от ужаса и гнева при виде убийцы отца и вонзил меч по рукоятку в грудь Георгия на глазах хана. Георгий испустил дух, а Димитрий был казнен в орде. Великое княжение было предоставлено сначала Александру Михайловичу Тверскому и вскоре потом, когда он перебил татар в Твери [4], — Иоанну Даниловичу Московскому.
    Иоанн Данилович более напоминал собою благочестивого родителя, святого князя Даниила, чем коварного брата своего Георгия. При нем, как выражаются летописцы, “мир и тишина воцарились в земле Русской.” Монголы перестали, наконец, опустошать города и села и кровию бедных жителей орошать пепелища; христиане за 40 лет отдохнули от насилий. Узбек и его преемники, довольствуясь определенною данью, перестали посылать воевод своих на грабеж Русских уделов: они были заняты делами Востока и внутренними беспокойствами Орды. Еще отечество наше сетовало в уничижении; головы князей еще падали в Орде по мановению руки ханов. Но земледельцы могли уже спокойно трудиться на нивах, купцы — ездить с товарами из города в город, бояре — наслаждаться избытком.
    Эта благословенная перемена ознаменовала возвышение Москвы, которая со времен Иоанна становится сердцем России, истинною матерью городов русских, заменяя собою древний первопрестольный Киев, который вместе с другими южными уделами почти в то же время перешел под власть язычника Гедимина [5].
    Мы видели, что прежние великие князья предпочитали свои наследственные уделы Владимиру, совершая в нем только обряд возведения на престол великокняжеский: Димитрий Александрович жил в Переяславле-Залесском, Михаил Ярославич — в Твери. По той же привязанности к родине Иоанн Данилович не захотел выехать из Москвы, тем более, что там находилась уже и кафедра русской митрополии.
    Блаженный митрополит Максим испытал много скорби во время своего архипастырства. Жизнь его была скитальческой: разъезжая по отдаленным епархиям своей паствы, он долго не мог найти себе постоянного места жительства. В Киеве нельзя было жить ему при непрестанных грабежах и насилиях татарских; а переселением на север он опасался оскорбить князей южных, и, сверх того, на севере непрочно было место престола великокняжеского: он был то во Владимире, то в Переяславле, то в Твери. Блаженный первосвятитель проливал теплые молитвы пред Богоматерью об указании ему воли Божией, и всеблагая Матерь страждущих утешила его Своим явлением, в котором указала Максиму место успокоения во Владимире. Сюда переселился он в 1299 году и здесь преставился [6]. По кончине его южные князья обратились к Патриарху Константинопольскому с просьбою об учреждении особой митрополии для южных областей Русских. Это поручение возложено было на игумена Ратского монастыря на Волыни Петра, о котором князья (тайно от него самого) писали к Патриарху, чтобы он рукоположил этого игумена на южную митрополию. Между тем явился соперник Петру: некто игумен Геронтий [7] отправился в Царьград просить митрополии Русской лично для себя; но Промысл Божий устроил так, что смиренный Петр получил то, чего напрасно домогался властолюбивый Геронтий. Тот, кто ничего не искал для себя, поставлен был в сан первосвятителя всех областей Русских, потому что Геронтий, задержанный бурею, замедлил на дороге, а Патриарх не захотел разделить митрополии.
    Великий во святителях святой митрополит Петр [8] с самой ранней юности был строгим подвижником благочестия. Двенадцати лет вступил он в монастырь и был образцом в исполнении послушаний монастырских и в подвигах молитвы и поста. Удостоенный сана пресвитерского он начал учиться иконному писанию, потому что находил услаждение всегда взирать на святые изображения Господа Иисуса Христа, Пречистой Его Матери и святых угодников и, взирая на них, возноситься умом к самим изображаемым. Наконец, после многолетних иноческих подвигов святой Петр сам основал монастырь на избранном им уединенном месте близ реки Рати, создал в нем церковь во имя Спасителя и, собрав немалое число братий, словом и делом поучал их жизни в Боге. Новое звание открыло в нем новые добродетели: он был кроток в назидании, безгневен в обличении согрешающих, щедр и милостив в призрении убогих; если не имел ничего другого, то раздавал требующим свои иконы и отдавал свою власяницу.
    Извлеченный из мирной обители на чреду первосвятительства (1308) святой Петр встретил немало огорчений. Он видел татарский набег в Брянске и сам вынужден был искать безопасности в храме, был холодно принят князьями северными, которые не знали его, и, наконец, подвергся клевете, от которой должен был оправдываться на Соборе. Тверской епископ Андрей, сын Герденя, князя Литовского, тайно послал к Патриарху донос, в котором ложно возводил на митрополита какие-то тяжкие вины. Как человек легковерный и честолюбивый, он мог завидовать Петру и, епископствуя в той области, где жил великий князь, мог сам желать для себя митрополичьего престола. Патриарх не поверил обвинению, но для расследования дела прислал одного из своих клириков, требуя оправдания. Созван был Собор в Переяславле-Залесском; прибыли епископы Ростовский и Тверской, знатнейшие игумены и пресвитеры. Из числа князей были Тверские — Димитрий и Александр Михайлович и Московский — Иоанн Данилович. Прочитан был присланный к Патриарху донос; он произвел сильное волнение в присутствовавших. Чтобы укротить смятение, невинный святитель, подобно святому Григорию Богослову, предложил: “Возлюбленные братия и чада во Христе! Я не лучше пророка Ионы. Если из-за меня такое великое волнение, извергните меня из среды своей.” Наконец, истина восторжествовала; все пожелали узнать имя клеветника. Когда открылось, что это епископ Андрей, то все обратились против него с укоризною и посрамлением. Один только смиренный святитель Петр принял его под свою защиту и сказал ему слова любви: “Мир тебе, чадо. Не ты сие сотворил, но древний завистник рода человеческого, диавол. Отныне блюдись лжи, а прошедшее да простит тебе Господь” [9].
    Между тем святому Петру готовился новый тяжкий подвиг: он должен был отправиться в Орду, чтобы получить от нового хана Узбека подтверждение прежних грамот, освобождающих духовенство от дани, и чтобы предупредить послов папы, которые могли испросить себе у хана вредные для Православия преимущества в южных областях Руси. Бог благословил путешествие святителя полным успехом, и святой Петр, принятый ханом с великими почестями, получил от него подтверждение всех прежних прав клира [10].
    Устроив таким образом внешние дела Церкви, он тем с большею ревностию заботился о внутреннем ее благосостоянии: объезжал епархии, не стесняясь ни болезнями телесными, ни преклонною старостию; поучал вверенное ему стадо словом и примером [11], щедро благотворил бедным и обличал противников истины. К этому времени жизнеописатель святого Петра относит обличение и осуждение еретика Сеита [12].
    Самым важным из дел великого святителя Петра было переселение его в Москву: он положил прочное основание мира и будущего величия России, когда перенес первосвятительскую кафедру из Владимира в Москву и принес с собою новой столице русской благословение Божие. Жизнеописатель святого Петра повествует, что в Москву привлекла его любовь к князю Иоанну Даниловичу, известному миролюбием, набожностию и щедростию к бедным. В 1325 году святой Петр был уже в Москве, где по его желанию происходила закладка храма в честь Успения Пресвятой Богородицы. Убеждая князя к сооружению этой соборной церкви, святой Петр пророчески говорил ему: “Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься с родом твоим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плечи врагов его, и прославится Бог в нем.” Князь с усердием приступил к совершению дела богоугодного: быстро воздвигаемы были стены храма. Но еще скорее приближался к концу своему блаженный святитель. Он только успел заложить себе каменный гроб в новой церкви, но не освятил ее. Незадолго до блаженной кончины первосвятителя Петра князь Иоанн видел сон: представилась ему высокая гора и на вершине ее — снег; но вдруг снег растаял и исчез. Рассказав об этом сновидении святителю, князь услышал от него такое объяснение: “Гора высокая — это ты, князь; а снег — это я, смиренный. Мне прежде тебя должно отойти из сей жизни в вечную” [13]. Вскоре после того святитель почувствовал приближение блаженной кончины. Князя Иоанна Даниловича тогда не было в Москве; святой Петр призвал к себе тысяцкого Протасия Вельяминова и сказал ему: “Чадо, я отхожу от жития сего; оставляю сыну моему, возлюбленному князю Ивану, милость, мир и благословение от Бога ему и семени его до века. За то, что сын мой успокоил меня в старости, воздаст ему Господь сторицею в мире сем и дарует ему живот вечный, и не оскудеют от семени его обладающие местом его, и память его прославится.” После того святитель предоставил все свое стяжение на строение соборной церкви, простился со всеми, начал петь вечерню и во время пения с молитвою на устах и с воздетыми к небу руками преставился 21 декабря 1326 года. Мощи его положены были в гробнице, которую он себе приготовил; чудеса от мощей открылись при самом погребении и не прекращались после того [14]. Преемник святого Петра митрополит Феогност, родом грек, прибыл из Царьграда в 1328 году.
    Вскоре начало сбываться пророчество святителя. При любимом его князе Иоанне Москва стала возвышаться над старинными городами; первосвятители утвердились на кафедре Московской. Единодержавная власть великого князя Московского возрастала и усиливалась в потомстве Иоанна и облеклась, наконец, порфирою царскою. Верная Москва, с любовию почитая память первого своего святителя и сохраняя в первопрестольном храме своем нетленные его мощи, как залог своего благоденствия, благоговейно соблюла святые иконы, им написанные, панагию его и жезл пастырский [15]. Святая церковь взывает к святителю Петру устами благодарной его паствы: “Ты явился новым чудотворцем, богоносный Петр, подавая исцеления всем, притекающим к тебе с верою, и невидимо посещая людей Христовых; ты просвещаешь землю нашу, и мы единодушно взываем к тебе: радуйся, жилище света бесстрастного! Радуйся, прогонитель страстей темных! Радуйся, разрушивший козни демонов! Радуйся, возвеселивший лики ангельские! Радуйся, высота чистого боговедения! Радуйся, глубина смирения, омывающая болезни! Радуйся, пастырь и учитель земли Русской! Радуйся, возвеличивший державу князей наших! Радуйся, преславный источник чудотворений! Радуйся, утверждение града нашего! Светло ликуй, преславный град Москва, имея в себе святителя Петра — зарю солнечную, озаряющую чудесами всю землю Русскую: он врачует немощи и прогоняет недуги вопиющих ему: радуйся, Иерарх Бога Вышнего, чрез тебя посещающего паству твою” [16].
    После преставления святителя Петра великий князь Иоанн Данилович прожил еще несколько лет. По воле хана Узбека он должен был вместе с другими князьями ополчиться против псковитян, которые не хотели выдать Александра Тверского, между тем как хан требовал его к суду своему. Иоанн двигался медленно, надеясь, что жители Пскова образумятся; наконец, видя, что надобно сражаться или уступить, прибегнул к другому способу: избегая кровопролития бесполезного, он склонил митрополита Феогноста наложить клятву церковную на Александра и на всех псковитян, если они не покорятся. Тогда Александр созвал вече и, сказав: “Да не будет проклятие на друзьях и братьях моих ради меня,” — удалился в Литву. Спустя несколько лет он сам добровольно решился ехать в Орду и явился к Узбеку. “Царь верховный, — сказал он хану, — я заслужил гнев твой: милуй меня или казни. Если помилуешь, прославлю Бога и твое великодушие. Если хочешь головы моей — вот она пред тобою!” Свирепый хан смягчился, взглянул на него милостиво и объявил, что “князь Александр смиренною мудростию спас себя от казни.” Узбек возвратил Александру княжение Тверское.
    Благоразумный Иоанн, видя, что все бедствия Русской земли произошли от несогласия и слабости князей, старался присвоить верховную власть над князьями удельными. Князья Рязанские повиновались ему беспрекословно; он выдал одну из дочерей своих за князя Ярославского, другую — за князя Ростовского, и предписывал законы зятьям своим в собственных их областях [17]. Оставался у него еще один непокорный соперник: возвратившись из орды и уверенный в милости ханской, мог ли Александр Тверской спокойно видеть враждебный род князей Московских на престоле великого княжения, мог ли не думать о мести? Но подозрительность Узбека предупредила новое столкновение Москвы с Тверью: слыша, что Александр собирает войско, хан вызвал его в орду и там велел умертвить его вместе с юным сыном Феодором; им отрубили головы и розняли по суставам [18]. Новые князья Тверские — Константин и Василий Михайловичи, младшие братья убитого Александра не дерзали выходить из воли великого князя Московского; самый Новгород смирялся пред ним.
    Пораженный внезапно тяжким недугом достойный сын святого Даниила принял пострижение в схиму и скончался в зрелых летах 31 марта 1340 года. Москвичи проливали слезы, погребая тело его в соборе Архангельском (где с того времени стали погребаться все князья Московские) [19], называли его “собирателем” земли Русской и государем-отцом. Князь Иоанн Данилович не любил проливать кровь в междоусобиях; освободив великое княжение от грабителей внешних и внутренних, он восстановил безопасность собственности и личности, был правосуден, набожен, усерден в построении храмов и весьма милостив к нищим; он всегда носил с собою калиту (мешок, наполненный деньгами для бедных), отчего и прозван Калитою, [20]; он окружил свою столицу дубовыми стенами и возобновил сгоревший в его время Кремник, или Кремль. В духовном завещании (душевной грамоте) он разделил удел свой между сыновьями, а Москву предоставил им всем вместе. О городах великого княжения (Владимире, Переяславле, Костроме и проч.) в завещании не было сказано ни слова. Иоанн мог располагать только своею отчиною, а назначение ему преемника зависело от хана.

12. Митрополит Алексий.
Преподобный Сергий Радонежский.
В первой половине XIII века упразднились русские княжения в Галицкой и Волынской землях. Последний князь Галицкий, Георгий Юрьевич, умер бездетным, и хан Золотой Орды, считая себя верховным властителем земель Русских, прислал в Галицию своих наместников; но жители убили их и поддались сначала Болеславу, зятю Гедимина, а потом, когда он вздумал обращать их из Православия в папизм, присягнули на верность свояку его Казимиру, который, сделавшись королем Галицким, заключил мирный договор с Литвою и уступил часть новых своих владений сыновьям Гедимина. Так прекратило существование знаменитое княжество, или королевство, Даниила Романовича, и древнее достояние России, приобретенное оружием святого Владимира, было разделено между иноплеменниками.
    Около того же времени скончался Гедимин. В Вильне, новой столице Литовской, было уже много христиан православных, а папизм еще не успел проникнуть туда. Почти все сыновья Гедимина были крещены в православной вере. Один только Ольгерд, с 1341 до 1377 года великий князь Литовский, долго и упорно оставался язычником [1].
    Ольгерд, второй сын Гедимина, превосходил братьев умом и славолюбием; вел жизнь трезвую, деятельную: не пил ни вина, ни крепкого меда, не терпел шумных пиршеств, был занят единственно мыслию о распространении своих владений, не чтил святости договоров и был всегда готов на войну с соседями, если только она казалась ему выгодною.
    Духовник первой супруги его, священник Нестор, успел обратить к христианству нескольких литовцев и в том числе двух родных братьев — любимцев Ольгерда. Кумец и Нежило (в крещении Иоанн и Антоний) перестали являться в храм Перкуна для принесения жертв Зничу (огню) [2] и соблюдали пост в известные дни. Это обнаружило их веру  жрецам. Ольгерд по настоянию жрецов приказал бросить в темницу обоих братьев. Там провели они целый год, томимые голодом и сыростью темницы, но оставались тверды в вере. На другой год старший брат Иоанн ослабел и объявил жрецам Знича, что отрекается от христианства. Тогда Ольгерд освободил обоих братьев. Но Антоний не перестал быть твердым христианином, и даже брат его Кумец, терзаемый угрызениями совести, открыто объявил князю, что он не хочет изменить святой вере и остается христианином. Свирепый язычник решился отдать Иоанна и Антония в распоряжение жрецов. После бесчисленных зверских истязаний Антоний 14 апреля 1347 года был повешен на дубе. Иоанна мучили долее, потому что надеялись снова отвлечь его от христианства; наконец 24 апреля жрецы повесили его на том же дубе.
    Родственник мучеников Круглец, также придворный Ольгерда, умный и прекрасный юноша, пораженный твердостию страдальцев, принял крещение с именем Евстафия и признался в том самому Ольгерду, отказавшись есть мясо в Рождественский пост. Пришедши в ярость, Ольгерд принялся мучить Евстафия, велел лить ему в рот холодную воду при жестоком морозе, ломать ноги железными прутьями и содрать кожу с головы вместе с волосами. Мученик все терпел и еще утешал христиан, свидетелей его подвига, надеждою на блаженную вечность. Наконец святой страдалец был повешен 13 декабря на том же самом дубе, который был освящен мученическою смертию Иоанна и Антония [3].
    “Кровь мучеников — семя христианства,” по выражению одного из древних писателей церковных [4]. Пример страданий мучеников литовских привлек многих язычников к истинной вере.
    Между тем как эти события происходили в Литве, престол великого княжения по кончине Иоанна Данииловича Калиты был занят старшим сыном его Симеоном с утверждения хана Узбека. Новый великий князь при самом вступлении на престол показал опыт твердости в сношениях с новгородцами, которые отказались от уплаты ордынской дани, говоря, что Новгород сам избирает князей и не терпит насилия. Симеон ополчился против Новгорода со всеми удельными князьями, принудил своевольных граждан просить мира, взыскал с них дань и сам обязался грамотою соблюдать древние уставы Великого Новгорода.
    Вместе с митрополитом Феогностом Симеон должен был отправиться в Орду на поклон новому хану Джанибеку — сыну и преемнику Узбека. С честию и милостию отпустив великого князя, хан удержал митрополита: фанатики ислама настоятельно требовали, чтобы митрополит платил дань за себя и духовенство. Феогност ссылался на ханские ярлыки, освобождающие Церковь от податей; но мусульмане, не желая нарушать устава монгольского правительства, хотели довести первосвятителя до того, чтобы он сам отказался от прежних прав. С этою мыслию они томили митрополита и подвергали его разным истязаниям; но блаженный Феогност терпел и не соглашался сделаться предателем Церкви. Наконец, он раздал татарским вельможам богатые дары (до 600 тогдашних рублей) и возвратился в отечество с прежними правами [5].
    Видя усиление Литовских князей, Симеон старался не только уклониться от всякого разрыва с ними, но и привязать их к себе родственными союзами [6]. В то же время сын Ольгерда Андрей, крещенный в православной вере, княжил во Пскове по избранию тамошних граждан.
    Святой митрополит Феогност неутомимо трудился, обозревая северные и южные области обширной своей паствы. Ослабленный старостию и трудами он чувствовал нужду в помощнике, который мог бы заменять его при частых отсутствиях святителя из Москвы. Вероятно, не без особенной воли Божией он избрал в это звание будущего своего преемника, великого по духу веры Алексия.
    Еще при княжении святого князя Даниила Александровича переселился в Москву из Чернигова, разоренного тогда татарами, знатный боярин Феодор Бяконт. Здесь под защитою кроткого и благочестивого князя он нашел спокойную жизнь и оставил по себе многочисленное потомство [7]. Старший сын его Елевферий, родившийся в 1300 году [8], был принят от купели сыном князя Даниила — отроком Иоанном. Обучившись грамоте, Елевферий узнал на 13-м году жизни об ожидающем его высоком назначении; однажды раскинул он сети на птичек и, долго сторожив их, от утомления задремал. Вдруг слышит он голос: “Алексий! К чему такой труд твой? Тебе надобно быть ловцом людей.” Эти слова глубоко запали в душу отрока; он стал молчалив, покинул игры детские, искал уединения, проводил время в молитве и чтении книг и изнурял себя постом.
    На 15-году он решил посвятить себя иноческой жизни и в 1320 году был пострижен в Московском Богоявленском монастыре с именем Алексия, которое слышал он в сонном видении за семь лет пред тем. Наставником и руководителем юного инока был старец Геронтий, опытный в духовной жизни. Прошло более 20 лет в иноческих подвигах Алексия. Блаженный митрополит Феогност любил Геронтия и ученика его, часто призывал их к себе для беседы, и однажды повелел Алексию жить на святительском дворе и заведовать церковными судебными делами. Алексий провел 12 лет в этой должности со званием наместника митрополичьего. В конце 1352 года блаженный первосвятитель, уже дряхлый и слабый, рукоположил наместника своего в сан епископа Владимирского и на совете с великим князем Симеоном назначил Алексия своим преемником. С извещением об этом избрании тогда же послали грамоту в Константинополь.
    В то время свирепствовала в Москве и во многих других областях Русской земли страшная моровая язва, известная под именем “черной смерти.” Она началась в Китае, где истребила до 13 миллионов народа, обошла всю Северную и Среднюю Азию, большую часть Европы и из Скандинавии перешла во Псков, где свирепствовала с такою силою, что едва лишь треть жителей осталась в живых. Псковитяне призвали к себе из Новгорода блаженного архиепископа Василия; как добрый пастырь, он спешил утешить их, презирая опасность, и молился вместе с ними, обходя город крестным ходом с чудотворными иконами и святыми мощами. На возвратном пути блаженный святитель скончался, без сомнения, зараженный язвою [9]. Скоро язва посетила Новгород, Киев и почти все города русские; в Москве в короткое время скончались блаженный митрополит Феогност[10] и великий князь Симеон с двумя сыновьями.
    Симеон скончался 36 лет от рождения. Достигнув великокняжеского сана в бодрой юности, хитрый, благоразумный, твердый он умел угождать ханам и даже выпрашивать у них облегчение дани для уделов разоренных, умел ладить с Литвою и держать в страхе Новгород. Русскими князьями он повелевал строго, не допуская их до междоусобий, и заслужил от них прозвание “Гордого.” Он справедливо именовал себя “великим князем всея Руси,” как это вырезано на его печати. В завещании своем он обращается к братьям с такими словами: “Худых людей не слушайте, а если кто станет ссорить вас, слушайтесь отца вашего, владыку Алексия.”
    Преемником Симеона был родной брат его Иоанн Иоаннович, тихий, миролюбивый и слабый. Хотя новгородцы желали иметь великим князем умного Константина Суздальского, но Джанибек утвердил на великом княжении Иоанна Московского.
    Преемнику Феогноста предстояла борьба с разными неприятностями. Болгарский (Тырновский) Патриарх еще при жизни Феогноста посвятил Феодорита в митрополита для Русской митрополии. Хотя Константинопольский Собор признал поступок Болгарского Патриарха незаконным и, отвергнув Феодорита, назначил Владимирского епископа Алексия в митрополиты всея Руси (в 1354 году), однако, уступая требованию Ольгерда, который не хотел, чтобы христиане, живущие в Литве, зависели от митрополита, избранного в Москве, патриарх решился поставить для Литвы другого митрополита, какого-то Романа. Это произвело тревогу в Русской земле, тем более, что Роман стал притязать и на Тверскую епархию. Чтобы положить конец смутам, святитель Алексий должен был снова отправиться в Царьград, где Патриарх подтвердил Роману, что он может управлять только Литвою и Волынью, а Алексию предоставил быть митрополитом Киева и всея Руси [11].
    С восторгом приняла Москва своего первосвятителя, который стал прилагать труды к трудам, как истинный пастырь стада Христова [12]. А во время путешествия святителя воссиял в Русской земле великий светильник благодати, скрывавшийся дотоле в тени дремучего леса.
    В Ростовской области жил благочестивый боярин Кирилл с женою своею Мариею. У них было три сына: Стефан, Петр и Варфоломей. Еще до рождения последнего (в 1314 году) Промысл Божий указал, что он будет избранным сосудом благодати. Однажды, когда Мария слушала литургию, младенец закричал во чреве три раза: — пред чтением Евангелия, в начале Херувимской песни и при возгласе “Святая Святым!” После этого необыкновенного приключения Мария во все остальное время беременности не употребляла ни мяса, ни молока, ни рыбы, ни вина, а питалась только хлебом и водою и молилась Богу. Новорожденный младенец был назван Варфоломеем, и в нем открылась дивная особенность: в среду и пяток он не брал сосцов матерних.
    На 7-м году отдали Варфоломея учиться грамоте; он учился с усердием, но почти без всякого успеха, и грамота не давалась ему, к глубокому огорчению доброго дитяти. Однажды Варфоломей увидел близ дома родительского под дубом старца-черноризца, стоявшего на молитве. Отрок подошел и дождался конца молитвы. “Что тебе надобно, чадо?” — спросил старец. “Учусь грамоте, — отвечал отрок, — но не успеваю; помолись за меня Богу, отче, чтобы я мог выучиться грамоте.” Старец помолился и дал ему часть просфоры в знамение благодати Божией, сказав при том, что отроку надлежит соделаться обителью Св. Троицы и привести многих к разумению воли Божией.
    Получив неожиданный и совершенный успех в учении, благодатный отрок чуждался детских игр, смеха и праздности, прилепился к церковному Богослужению, читал священные книги и соблюдал строгое воздержание: в среды и пятки не вкушал ничего, а в прочие дни питался хлебом и водою.
    Все это происходило в окрестностях Ростова. Там воспламенялись только первые искры того великого светильника благодати, которому надлежало просиять в мрачной пустыне и оттуда светить престольному граду и всем пределам земли Русской.
    Притеснения московских правителей [13] в Ростове принудили Кирилла переселиться с семейством в одну из областей великого княжения — в Радонеж, который отдан был Иоанном Калитою в удел меньшому сыну его Андрею. Там переселенцам обещались разные льготы, а Кирилл, некогда богатый, из-за разных несчастий оскудел. Старшие сыновья Кирилла уже вступили в брак, а младший, Варфоломей, желал сделаться иноком. Но, повинуясь воле родителей, он оставался при них и служил им до того времени, пока они сами не вступили в монастырь и, недолго пожив в монашестве, отошли к Богу [14]. Тогда, отдав последний долг родителям и предоставив имение их брату Петру, Варфоломей пошел искать себе места для пустынножительства вместе со старшим братом своим Стефаном [15].
    Они долго ходили по лесам, пока не полюбилось им место в густой дубраве, в 10 верстах от Радонежа и от Хотькова, удаленное не только от жилищ, но и от путей человеческих. Оно возвышалось небольшим холмом над окрестностью, почему и прозывалось Маковицею, или Маковкою. Здесь пустынники поставили келью, а потом небольшую церковь, которая была освящена в честь Пресвятой Троицы [16] по благословению святого митрополита Феогноста. Вскоре после того Стефан переселился в Московский Богоявленский монастырь, а Варфоломей принял пострижение от некоего игумена Митрофана на 24-м году жизни в 1337 году, 7 октября, в день памяти святых мучеников Сергия и Вакха причем, по обычаю того времени наречено ему имя Сергий.
    Юный инок остался в глухом лесу без предшественника и без сверстника, без наставника и без помощника, с единым Богом Вездесущим, всегда готовым приити на помощь к призывающим Его. Много искушений предлежало пустыннику: голод, жажда, мороз, страх зверей, уныние и смущение души, тягость и волнение плоти. И невидимые враги старались преследовать отшельника; во время ночной молитвы ему представлялись ужасающие видения и слышался вопль: “Беги отсюда, не надейся здесь жить!” Мужественный подвижник прогонял пустынные страхи и мечтания крепкою, смиренною молитвою; он обуздывал плоть постом, трудами и бдением. Иногда стаи голодных волков рыскали около кельи с ужасным воем; иногда приходили и медведи. Однажды Сергий увидел перед своею хижиною медведя и, примечая, что тот голоден, сжалился над ним, вынес кусок хлеба и предложил ему пустынный обед на пне. Зверь полюбил странноприимство пустынника и часто приходил за угощением. А пустынник привык миловать зверя, делил с ним хлеб, а иногда отдавал ему последний кусок, сам оставаясь без пищи.
    Около двух лет пробыл преподобный Сергий в совершенном одиночестве; потом стали приходить к нему люди, ищущие спасения, и просили дозволения жить подле него. Он выставлял им трудности пустынной жизни, но они обещали терпеть все с помощью Божиею. Так собралось к Сергию до 12 братий [17], построены кельи, и обитель обнесена тесною оградою.
    Но для совершения литургии не было священника, а для управления новою обителью не было игумена. По глубокому смирению преподобный Сергий не хотел принять ни игуменского, ни пресвитерского сана. Он управлял только посредством примера своей жизни: он был первым в том, что был всем слуга. Он строил кельи, рубил дрова, молол жерновом рожь, пек хлебы, варил пищу, носил воду на гору в водоносах и ставил их у кельи каждого. Но братия чувствовала нужду в игумене-наставнике и неотступно умоляла Сергия принять на себя настоятельство. Смиренный отшельник долго не соглашался; наконец, братолюбие одержало победу. “Желаю, — сказал преподобный Сергий, — лучше повиноваться, нежели начальствовать, но страшусь суда Божия и предаю себя в волю Господню.” Взяв с собою двух старцев, он отправился в Переяславль-Залесский к Афанасию, епископу Волынскому, которому святой митрополит Алексий поручил дела митрополии на время отсутствия его в Царьграде. Сергий просил епископа назначить игумена для новой обители. “Я слышал о тебе, — сказал святитель, — тебя избрал Господь; ты будешь игуменом в обители Святой Троицы.” Так преподобный Сергий против желания принял посвящение в сан пресвитера и игумена. Это было в 1354 году.
    Возвратившись из Царьграда, святитель Алексий узнал пустынножителя Сергия, и с того времени святая любовь соединяла двух угодников Божиих. В 1357 году совершился великий подвиг святителя в Орде, где супруга хана Джанибека Тайдула лежала больная и слепая уже три года. Хан писал к великому князю Иоанну: “Мы слышали, что есть у вас служитель Божий Алексий, которого Бог слушает, когда он о чем попросит. Отпустите его к нам; если его молитвами исцелеет моя царица, то дарую вам мир; если же не отпустите его, пойду опустошать вашу землю.” Смутился великий святитель: любовь к родине и усердие к святой Церкви не дозволяли ему отказаться от исполнения воли грозного хана. “Прошение и дело превышают меру сил моих, — говорил он князю, — но я верую Тому, Который даровал прозрение слепому. Он не презрит моления веры.” Собираясь в путь, святитель совершил молебствие в соборном храме пред чудотворною иконою Богоматери и при раке святителя Петра. Вдруг во время молебна пред глазами всех сама собою зажглась свеча при гробе чудотворца. С остатком этой свечи и освященною водою отправился святитель в Золотую Орду, был принят там с честию, отслужил над болящею молебствие с чудною свечою, окропил больную святою водою, и Тайдула прозрела [18]. В том же году святой Алексий должен был снова по просьбе князей отправиться в Орду, где по смерти Джанибека воцарился свирепый Бердибек и требовал к себе князей русских.
    Там святой Алексий сумел снискать милость хана, хотя свободно обличал мусульманство, и получил ханский ярлык с подтверждением прав духовенства.
    Торжественно встречали на родине ходатая за землю Русскую. В Нижнем Новгороде встретили его князья Суздальские. В Москве великий князь с юным сыном Димитрием, духовенство и народ вышли встречать первосвятителя за город. “Владыко! Чем заплатим тебе за труды твои? Ты даришь нас жизнию мирною,” — говорил святому Алексию восьмилетний отрок Димитрий, наследник Московского престола.
    Спустя два года по возвращении святителя из Орды (1359 г.) скончался великий князь Иоанн, сын Иоанна Калиты. В краткое время  правления Иоанна, за мягкосердечие прозванного Кротким, заметно ослабела власть великого князя над удельными княжествами; удельные князья с одной стороны, а с другой — Ольгерд Литовский все чаще нарушали спокойствие Русской земли.
    Смерть его подала повод для притязаний Суздальских князей на велико княжение, и старший из них, Димитрий Константинович, был утвержден новым ханом Наврузом в достоинстве великого князя. Новгород, не любя и боясь самовластия богатых князей Московских, охотно принял к себе великокняжеских наместников, а Димитрий согласился на все условия, предложенные ему вечем вольного города. Он желал перенести во Владимир, как в древнюю столицу великокняжескую, и престол митрополии; но святитель Алексий, благословив Суздальского князя на великое княжение в кафедральном соборе Владимирском, не захотел расстаться с Москвою по любви к юному Димитрию, о котором он заботился, как отец о родном сыне, и из послушания воле Божией, изреченной устами святителя и чудотворца Петра.
    Несмотря на заботы по управлению обширным Московским княжеством, которые легли на рамена святого Алексия, по малолетству князя он неусыпно продолжал свою пастырскую деятельность и занимался строением иноческих обителей. В 1361 году он основал женскую общежительную обитель во имя заступника своего преподобного Алексия человека Божия; там первою игуменьею была благочестивая старица Иулиания, а после родная сестра святого Алексия старица Юлия [19]; в том же году основан им обетный монастырь на берегу реки Яузы во имя Нерукотворенного образа Спасителя [20]. На следующий год основан был святителем Владычень монастырь близ Серпухова, где первым игуменом был ученик его Варлаам [21]. В 1365 году святой Алексий основал в самом Кремле Московском монастырь в честь чуда Архангела Михаила на месте, подаренном царицею Тайдулою. Это был благодарный памятник чудесному исцелению царицы, совершившемуся 6 сентября. Святитель весьма щедро украсил построенный им каменный храм Архангела, обеспечил содержание обители и учредил полное общежитие [22]. Он любил эту обитель и в ней подвизался по временам в посте и молитвах; ей отказал по духовному завещанию несколько селений [23]. Святой Алексий восстановил из развалин древние монастыри: Благовещенский близ Нижнего Новгорода и Константино-Еленинский во Владимире.
    В это время Золотая Орда волновалась смутами: в 1363 году явилось вдруг два хана. Один из них, Муруд, или Мюрид, признал малолетнего Димитрия Московского великим князем и главою князей русских. Димитрий Суздальский удалился из Владимира в свой удел, а святитель с радостию благословил своего питомца на великое княжение чудотворною Владимирскою иконою Богоматери.
    Слабая рука 12-летнего отрока взяла кормило государства, раздробленного, теснимого извне и возмущаемого внутренним междоусобием. Калита и Симеон Гордый положили в Москве начало великого и спасительного дела — единодержавия; слабость Иоанна Кроткого и неспособность Димитрия Суздальского приостановили успехи этого дела и дали удельным князьям надежду на независимость от престола великокняжеского. Требовалось много твердости и ума, чтобы поддержать то, что начинало клониться к падению. Но, по счастию, Провидение даровало Димитрию пестунов и советников мудрых. Святой Алексий был душою советов и дел юного князя Московского: непрестанными заботами святителя росла и крепла власть великокняжеская.
    Между тем как святой Алексий трудился в управлении Церковью и государством, преподобный Сергий Радонежский продолжал свои иноческие подвиги в пустыне, служившие примером благочестия для его братии и для всех приходивших к нему.
    Первым подвигом преподобного Сергия был подвиг воздержания. Мы видели выше опыты его постничества в младенчестве и отрочестве. Сделавшись иноком, он часто по нескольку дней пребывал без пищи. В житии его изображается один поучительный случай постнического труда. Проведя три дня без пищи, Сергий приходит к старцу Даниилу и говорит ему: “Я слышал, что ты хочешь сделать сени у себя пред кельею; я сделаю тебе сени, а ты дашь мне хлеба за труд.” Даниил сказал, что у него есть хлеб, но гнилой. Сергий отвечал, что для него хорош и гнилой хлеб, построил старцу сени и получил обещанное воздаяние за труд. Сотворив молитву, он растворил гнилой хлеб с водою, утолил голод и воздал Богу благодарение.
    Другой подвиг благоносного пустынника состоял в смирении и нестяжательности. Даже тогда, когда имя его сделалось известным не только в земле Русской, но и на востоке, преподобный Сергий оставался неизменно верен заповеди Евангельской о смирении и нищете. Он носил одежду из толстого и грубого сукна и притом самую ветхую, со множеством заплат, сделанных собственными его руками. Однажды не случилось в монастыре хорошего сукна для одежды, и никто из братии не хотел употребить единственную оставшуюся половину дурного сукна. Смиренный игумен взял это сукно себе, сшил из него рясу и не снимал ее до тех пор, пока она не распалась от гнилости. Приходившие в обитель иногда не признавали преподобного по внешнему виду за игумена, но думали видеть в нем одного из монастырских работников. Так было с одним поселянином, который издалека пришел, чтобы видеть знаменитого первоначальника Троицкой обители. Он увидел Сергия в огороде, копавшим землю в поте лица и одетым в разодранное рубище. Вскоре прибытие в обитель одного князя, который повергся на землю пред Сергием, вразумило поселянина, и он сделался учеником учителя смирения. До нашего времени сохранились памятники нестяжательности преподобного Сергия в его одежде, келейных и богослужебных вещах [24]; они свидетельствуют, что богоносный отшельник был чужд привязанности к внешним удобствам, предпочитая всему сокровище духовное.
    С умножением числа братии, преподобный игумен установил правило, чтобы после повечерия иноки не ходили из кельи в келью и не беседовали друг с другом, а занимались молитвою и рукоделием каждый на своем месте. Наблюдая за исполнением этого правила, он сам по совершении своей келейной молитвы в глубокую ночь обходил все кельи братии. Если находил кого в молитве, за книгою или за рукодельем, радовался и благодарил Бога о нем. Если же слышал празднословящих, ударял в дверь или в окно и удалялся. А наутро, призвав их к себе, старался привести к смиренному сознанию греха; непризнающихся он обличал и подвергал епитимии. Другим правилом преподобного Сергия запрещалось братии в случае недостатка пищи и других потребностей ходить по деревням и селам за подаяньем; пустынники должны были с терпением просить и ожидать милости от Бога. Это было трудное правило для обители, которая находилась в таком дремучем лесу, что к ней едва можно было пробраться по узкой, едва заметной тропинке [25]! Но Сергий веровал, и сбывалось по вере его; уповал, и упование не посрамляло его. По молитве блаженного игумена сам Бог чрез неизвестных христолюбцев посылал хлеб во время скудости. “Видите ли, братия, — говорил Сергий ученикам своим, — Господь не оставляет рабов Своих. Будем подвизаться, не ослабевая.”
    Случалось, что недоставало вина для совершения литургии, фимиама для каждения и воска для свеч; тогда зажигали лучину и при таком освещении совершали утреннюю и вечернюю службу. Даже самые книги писались в обители не на хартиях, а на бересте [26].
    Так в начале своем великая Лавра Сергиева была пустыня безлюдная, дикая, бесплодная, безводная, скудная, беззащитная и беспомощная! Но основатель ее и сподвижники его твердо уповали на Бога Спасающего; упование их оправдывалось в течение многих веков и ныне оправдывается в нашем скудном верою веке. Современный нам великий святитель в одном из слов своих говорит: “Желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной кельи, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыхании преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Посмотрел бы я, как позже других насажденный в сей пустыне преподобный Никон спешно растет и созревает до готовности быть преемником преподобного Сергия. Послушал бы молчания Исаакиева, которое, без сомнения, поучительнее моего слова. Взглянул бы на благоразумного архимандрита Симона, который довольно рано понял, что полезнее быть послушником преподобного Сергия, нежели начальником в другом месте. Ведь это все здесь, только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге. Откройте мне ковчег, покажите сокровище; оно непохитимо и неистощимо; из него без ущерба его можно заимствовать благопотребное, например, безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования.”
    Иногда братия жаловалась на недостаток воды и говорила игумену: для чего на таком месте создал обитель? Сергий отвечал: “Я хотел один безмолвствовать здесь; но Богу угодно было устроить обитель. Он не презрит вас, работающих Ему в молитве день и ночь, и подаст вам все нужное.” По молитве преподобного Сергия возник источник и потекла вода там, где ее не было [27]. И в других случаях вера чудотворца являлась чудодейственною: великий Сергий молитвою воскресил отрока, который был принесен к нему едва живым и умер на глазах его, и исцелил так же бесноватого.
    Слава о духовных подвигах Сергия и дарованной ему от Бога благодати распространилась не только в Русской земле, но и в странах отдаленных. К богоносному пустыннику пришли посланные от Патриарха Царьградского Филофея и принесли ему крест, параманд, схиму и послание Патриарха [28]. “Не к другому ли кому вы посланы?” — спросил их смиренный Сергий, а сам поспешил к святителю Алексию и донес ему о случившемся. По прочтении послания, в котором Патриарх советовал составить общее житие в обители, митрополит и со своей стороны подтвердил совет Патриарха.
    С того времени в обители Троицкой учреждено было совершенное общежитие [29] и запрещено инокам что бы то ни было называть своим, потому что всякая собственность в монастыре должна быть общею для всех. Так совершилось благоустройство обители, причем стало возрастать число братии, и начало водворяться в ней всякое обилие. Но чтобы избыток не повлек за собою нерадения и пороков, мудрый основатель обители ввел в ней странноприимство, питание нищих и подаяние просящим [30]. Об этом учреждении он сказал ученикам своим: “Если сохраните заповедь мою без роптания, то и по кончине моей обитель распространится и многие годы стоять будет благодатию Христовою” [31].
    Казалось, что после того монастырь Сергиев уже стал безопасен от превратностей; но внезапно поднялась буря, которая едва не лишила обители блаженного ее основателя и хранителя. В один субботний день святой Сергий стоял в алтаре, совершая сам вечернюю службу. Брат его Стефан, который опять пришел в обитель, стоял на левом клиросе. “Кто тебе дал эту книгу?” — спросил Стефан канонарха. “Игумен,” — отвечал тот. “Кто здесь игумен? — с гневом сказал Стефан. — Не я ли первый основал это место?” И прибавил к тому другие жесткие слова. Сергий слышал все это в алтаре. Ему понятно было, что здесь излилось тайное негодование многих на новый порядок обители [32]. По окончании вечерни он не пошел и в келью, а удалился из обители на место, называемое Киржач, где вскоре собралось к нему немало братии и основан был монастырь. Лучшие старцы Троицкой обители умоляли святителя Алексия возвратить им игумена. Немедленно святитель послал к Сергию двух архимандритов, убеждая его возвратиться на первоначальное место подвига. Узнав волю архипастыря, смиренный угодник Божий отвечал посланным: “Скажите господину моему митрополиту, что все исшедшее из уст его принимаю, как из уст Христовых.” Он возвратился в Троицкую обитель, где ученики, радуясь возвращению любимого наставника, целовали руки его, ноги и одежду.
    В это время святитель Алексий был обременен заботами о водворении мира и утверждении единодержавия в земле Русской. Еще прежде, вскоре после того, как Димитрий Суздальский без борьбы уступил престол великого княжения юному Димитрию Московскому, последний должен был помочь первому в получении Нижегородского удела, неправильно захваченного братом его Борисом Константиновичем по смерти другого брата, Андрея. Первосвятитель послал в Нижний Новгород преподобного Сергия объявить Борису, чтобы шел тот судиться с братом к великому князю; но князь отвечал, что повинуется только велениям хана. Тогда Сергий согласно с волей митрополита затворил все храмы в Нижнем Новгороде, а великий князь двинул на него войска свои, но до боя дело не дошло. Суздальские князья разделились между собою мирно [33].
    Подкрепляемый мудрыми советами великого святителя юный Димитрий Иоаннович усмирил своеволие новгородцев и выдержал несколько нападений Ольгерда Литовского, который, победив немецких рыцарей скучал, и искал случая к войне, несмотря на преклонную свою старость. Он усердно помогал брату второй жены своей Тверскому князю Михаилу Александровичу, и кровавая брань между Москвою и Тверью продолжалась с ожесточением. Михаил Тверской успел достать себе в Орде ярлык на великое княжение и возвратился оттуда с ханским послом. Но время беспрекословного повиновения воле ханской уже миновало. Тщетно посол звал Димитрия во Владимир выслушать грамоту хана [34]; но он отвечал: “К ярлыку не еду, Михаила во Владимир не пущу, а тебе, послу, даю путь свободный.” Действительно, Михаил не только не мог занять столицы великого княжения, но, гонимый московскими отрядами, едва успел пробраться к зятю своему Ольгерду в Вильну. Советники великого князя убедили его и святого Алексия призвать Тверского князя для примирения в Москву; но здесь споры князей еще более усилились, и князь Тверской был на некоторое время задержан в Москве [35]. Это несчастное происшествие еще более разожгло закоренелую вражду, и великий князь должен был пять лет бороться с Михаилом Тверским, пока, наконец, не усмирил его, ополчившись почти со всеми удельными князьями и осадив Тверь. Тогда, наконец, заключен был мирный договор между Москвою и Тверью [36].
    Около того же времени Димитрий успел усмирить и Литву, где в 1377 году умер поседевший в коварстве старец Ольгерд [37].
    Земля Русская наслаждалась спокойствием, и все удельные князья повиновались великому князю не как старшему между равными, но как государю; один только смелый Олег, князь Рязанский, оставался тайным врагом Москвы и ждал случая, чтобы удовлетворить своему честолюбию.
    Примирение великого князя с Михаилом Тверским было последним государственным делом великого святителя Алексия. Последние годы его были омрачены скорбию о беспорядках, которые современники называли “церковною смутою.” Король польский Казимир и князь огнепоклонников Ольгерд сильно злобствовали на митрополита за попечение его о Московском великом княжестве. Они требовали от Патриарха Филофея особого митрополита для западных епархий. Патриарх был вынужден уступить воле властителей иноверных [38] и посвятил в сан митрополита Антония, епископа Галицкого, а по смерти его — Киприана, родом серба, и притом с тем, чтобы по смерти святого Алексия он остался митрополитом всея Руси. Великий князь Московский выразил сильное неудовольствие  назначению Киприана без его согласия и при жизни святого Алексия.
    При таких обстоятельствах маститый первосвятитель, чувствуя приближение своей кончины, захотел, подобно предшественнику своему блаженному Феогносту, избрать себе при жизни достойного преемника. Он призвал к себе преподобного игумена Сергия и приказал принести для него золотой крест. “Прости меня, Владыко, — сказал с поклоном Сергий, — я от юности не носил злата, тем более в старости желаю пребывать в нищете.” Тогда святитель объявил богоносному пустыннику, что он, чувствуя немощь старческую, намерен посвятить Сергия в сан епископа и назначить его своим преемником. Не только с глубоким смирением, но даже с живою скорбию отрекся любитель пустыни от высокого назначения. Долго и настойчиво старался святитель убедить Сергия; но смиренный труженик сказал ему решительно: “Владыко святый! Если не хочешь прогнать нищету мою от твоей святыни, не говори о таком тяжком бремени моему недостоинству.” Уразумев, что дальнейшие настояния заставят Сергия удалиться в безвестную пустыню, прозорливый святитель отпустил его обратно в монастырь.
    Кто может постичь это священное состязание двух праведников! По человеческим соображениям, богомудрый Сергий не хотел противиться воле Патриарха, назначившего митрополитом Киприана, отягчить тем свою совесть и обречь себя на продолжительные треволнения. Сверх того, по внушению Духа Божия он мог ясно ведать свое назначение, помня слова апостола: Каждому дается особенное явление Духа на пользу (1 Коринф. 12:7). “Великий отец наш Сергий, как бы в некоторое вознаграждение Православной Церкви за то, что не отдал ей в епископство самого себя, в обилии возвращает под сению своею сынов послушания и разума духовного, которых потом избрание церковное призывает к епископству”[39].
    Между тем великий князь готовил в преемники престарелому святителю своего любимца Михаила (Митяя). Кроме осанистой наружности, этот Михаил отличался обширными познаниями в делах гражданских; он много читал книг,  имел хорошую память и беседа его была разнообразна и интересна. Поэтому-то великий князь и взял Митяя из Коломны, где он был священником, и сделал его своим печатником; потом, согласно со своими видами, убедил его постричься в монашество и в тот же день, как он постригся, сделал его архимандритом в своем Спасском монастыре [40]. Димитрий усилено просил святого Алексия, чтобы он благословил Михаила на преемство митрополии, но святитель отвечал ему: “Михаил еще молод в иночестве. Я не могу благословить его. Пусть будет митрополитом тот, кого изволит Бог и Пресвятая Богородица и изберет Патриарх с Собором.”
    Предавая престол митрополии и верное свое стадо в волю Божию, святой митрополит и чудотворец Алексий предал и дух свой Богу 12 февраля 1378 года, 78 лет от рождения, пробыв на кафедре всероссийской митрополии 24 года. Смиренный первосвятитель повелел положить тело свое вне церкви; но благодарный питомец его Димитрий, по совету епископов решился отступить от его завещания, и хранение священных останков предоставил той самой обители, которую почивший святитель вверил попечительству великого князя [41].
    Драгоценными памятниками его учения служит Евангелие, писанное собственною рукою святителя, Окружное послание к пастве и Послание к нижегородским христианам.
    Евангелие святителя Алексия писано им в 1355 году, когда он был в Константинополе и, следовательно, мог иметь в руках лучшие списки подлинника. Евангельский текст у святого Алексия, во многом несходный с прежними славянскими списками, заключает не только исправление ошибок, сделанных писцами, но совершенно новый перевод с подлинника [42] и отличается буквальною близостью к греческому тексту. “Сей подвиг, по словам современного нам архипастыря, важен, между прочим, потому, что чрез него святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным непозволительно и противно православию: он поверял и исправлял; и потому, очевидно, не так рассуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно так же, как и древле, и ныне рассуждает Православная Церковь” [43].
    В Окружном послании святитель советует христианам: “Приходите к отцу духовному с покаянием и слезами; отвергните все дела злые и не возвращайтесь к ним. Истинное покаяние в том, чтобы возненавидеть свои прежние грехи. Оставив все дела свои, без лености собирайтесь на церковную молитву. Не говорите: отпоем себе дома. Как храмина без огня от одного дыма не может нагреться, так и молитва домашняя без церковной. Церковь именуется земным небом. В ней заклается Агнец, Сын и Слово Божие для очищения грехов всего мира; в ней проповедуется Евангелие царствия Божия и писания святых апостолов; в ней престол славы Божией, невидимо осеняемый херувимами; в ней руками священническими приемлются тело и кровь Божественная и преподаются верным во спасение и очищение души и тела. Имейте знамение Христово в душах ваших. Знак же для овец стада Божия есть приобщение тела и крови Христовой. Вы, дети, как овцы словесного стада, не пропускайте ни одного поста, не возобновив на себе сего знамения; причащайтесь тела и крови Христовой.”
    В Послании к нижегородской пастве святитель поучает страху Божию и сильно восстает против пьянства. “Корень зла, — говорит он, — поднимающий всякие беззакония, — пьянство. Оно губит душу, помрачает зрелище очей, обессиливает тело, сокращает в человеке страх Божий, удаляет его от Бога и доводит до нищеты душевной и телесной” [44].
    Ублажая память великого святителя, истинного отца Церкви и государства, святая Церковь взывает к нему: “Радуйся, светило Российской митрополии, свято-прозябший гроздь винограда жизни, сопрестольник апостолов, верный хранитель Божественных догматов, преблаженный святитель Алексий! Стекаясь с любовию к благодатной раке твоей, славословим Христа Бога нашего, даровавшего нам тебя, угодника Своего, как обильный источник врачеваний, как защиту и утверждение престольному граду Москве и всей земле Русской” [45].
    По преставлении святителя Алексия великий князь настоятельно хотел видеть любимца своего Михаила на кафедре первосвятительской, а Михаил желал, чтобы посвящение было совершено в Москве русскими епископами, нарочно для того созванными. Никто из них не смел прекословить великому князю, кроме епископа Суздальского святого Дионисия [46], который утверждал, что самовольное посвящение митрополита без благословения патриарха будет противно правилам церковным. Голос святителя, уважаемого за добродетельную жизнь, друга преподобного Сергия Радонежского, был принят Димитрием во внимание. Михаил уже считал себя первосвятителем, позволял себе украшаться святительской мантиею и белым клобуком и употреблял жезл архиерейский, перешел жить на митрополичий двор и заведовал всеми судами и сборами церковными. Теперь же он был вынужден искать посвящения в Царьграде и, отправляясь туда, грозил мщением не только Дионисию, но и Сергию, которого считал врагом своим [47]. Но блаженный игумен, услышав об угрозах честолюбца, спокойно сказал ученикам своим: “Михаил не получит желаемого и Царьграда не увидит.” Предсказание праведника сбылось: Михаил умер по пути в Царьград.
    В это время великий князь был занят другими заботами: ему предстояла ожесточенная борьба с татарами не только за целостность, но и за существование Русского государства.
    Мамай уже давно злобился на Димитрия, который отказывал ему в послушании (как мы видели выше) и осмеливался обнажать меч против татар [48]. Как истинный властелин Орды, Мамай приготовился к страшному нашествию на Русскую землю. Кроме несметных полчищ монгольских, он вел с собою наемные войска и вступил в тесный союз с Ягайлом Литовским [49], который условился действовать с ним заодно. К ним пристал и внутренний изменник, Олег Рязанский, в надежде распространить свои владения после уничтожения Московской державы.
    Великий князь, со своей стороны, приготовился к обороне; с ним соединились все князья удельные со своими дружинами. Составилось ополчение, какого не видала земля Русская даже в самые счастливые времена своей целости и независимости: более 150 000 всадников и пеших стояло под Коломною, на Девичьем поле, где Димитрий обозревал войско. Признавая в богоносном игумене Троицком силу веры и дар пророчества, достойный воспитанник святого Алексия пришел к преподобному Сергию и спрашивал его: идти ли ему против сильного и грозного врага? Преподобный, совершив молитву, благословил великого князя и сказал ему: “Тебе, государь, должно попещись о врученном тебе христоименитом стаде; Бог правды дарует тебе победу и сохранит тебя для вечной славы, а многим из сподвижников твоих готовы венцы мученические.” Он отпустил с Димитрием двух своих иноков: Александра Пересвета и Андрея Ослябю, — которые были облечены в схиму и горели желанием пролить кровь свою за веру христианскую.
    Выступив против врагов, великий князь отважно перешел Дон, чтобы предупредить соединение Мамая с Ягайлом [50]; здесь получил он от преподобного Сергия просфору и послание, в котором было писано: “Иди, иди смело, князь, надейся на помощь Божию.” Эти слова одушевили мужеством Димитрия и все войско русское. На берегу реки Непрядвы, на обширном поле Куликовом произошла знаменитая кровопролитная битва 8 сентября 1380 года. Мамай, не успев соединиться с Ягайлом, был разбит и обратился в бегство. Преподобный Сергий, во время битвы стоя с учениками своими на молитве, говорил об успешном ходе сражения и о решительной победе над врагами; он даже наименовал павших на поле брани и принес за них молитву. В числе их были оба инока, посланные Сергием на войну. Один из них, Пересвет, мужественно вступил в бой с татарским великаном и богатырем Темир-Мурзою: они ударили друг друга копьями и оба пали мертвыми с коней [51].
    Великий князь, возвратясь с победою, поблагодарил богомудрого Сергия за советы и молитву и с восторгом восхвалял милость Божию. Вся Русская земля ликовала, в первый раз после порабощения одержав победу над неверными. Благодарные потомки единогласно прозвали Димитрия Донским, двоюродного брата его, Серпуховского князя Владимира Андреевича, одного из главных виновников счастливой победы — Храбрым, а самую битву — Мамаевым побоищем. Эта достославная битва еще не освободила Русской земли от постыдного ига, даже не прекратила варварских нашествий [52], но доказала возрождение сил Руси и явилась зарею ее свободы и независимости.
    Молитвенное участие в поражении Мамая не было последним опытом любви к отечеству в жизни дивного пустынника. В 1385 году преподобный Сергий ходил в Рязань, чтобы примирить великого князя с коварным Олегом. Богомудрый игумен умел смягчить сердце вероломного князя, и тот заключил с Димитрием искренний союз, скрепленный потом и родственною связью [53].
    Любовь и вера Донского героя к основателю Лавры Троицкой была так велика, что он имел преподобного Сергия восприемником детей своих от святой купели и свидетелем при своем духовном завещании [54].
    Великий князь Димитрий Донской скончался в 1389 году после краткой болезни, едва достигнув сорокалетнего возраста. По словам летописца, невозможно описать скорби народной о смерти любимого государя, которого современники называли “орлом высокопарным.” Долго не умолкали стенания и вопли. Кроткий и незлобливый, как младенец, но твердый в делах правления, мужественный в битвах, смиренный в счастии, терпеливый в бедствиях, чистый и целомудренный, добрый отец семейства Димитрий был достойным питомцем великого святителя Алексия; он ежедневно ходил в церковь, часто приступал к Святым Тайнам и носил власяницу на голом теле, но не пожелал по примеру предков принять перед смертию иноческого пострижения [55]. Престол великого княжения наследовал старший сын его, 17-летний Василий.
    Между тем богоносный Сергий, подвизаясь в пустыне своей, возрастал духом и восходил от силы в силу. Мы не можем описать здесь бесчисленных знамений, в которых разнообразно проявлялась дарованная Сергию благодать Господня; но не должны умолчать об одном чудесном видении, которое не только преисполнило небесною радостию самого дивного подвижника, но и сохранилось вечным залогом благоволения Божия к обители Сергиевой. Однажды глубокой ночью, Сергий пел акафист пред иконою Богоматери и молил Царицу небесную, да призрит Она на избранное им место. Окончив правило, он сел отдохнуть; но вдруг сказал ученику своему Михею: “Бодрствуй, чадо, мы будем иметь чудное посещение.” Едва сказал он эти слова, как услышан был голос: “Пречистая грядет.” Преподобный поспешил из кельи в сени, и там осиял его великий свет ярче солнечного. Он узрел Богоматерь, сопровождаемую апостолами Петром и Иоанном. Сергий пал на землю. Преблагая Матерь коснулась его и сказала: “Не бойся, избранник мой, молитва твоя о учениках твоих и о месте сем услышана; при тебе и после тебя Я неотступна буду от обители твоей и буду покрывать ее.” Когда видение кончилось и преподобный Сергий пришел в себя, он нашел ученика своего полумертвым от страха и поднял его. “Скажи, отче, — спрашивал блаженный Михей, — что за чудное видение? Душа моя едва не разрешилась от тела.” Но Сергий не мог еще говорить от сильных движений духа; только лицо его цвело и сияло радостию [56].
    Наконец, приблизилось время богоносному Сергию перейти к нескончаемому божественному видению. Предвидя приближение кончины, преподобный игумен поручил  управление обителью своему ученику Никону, а сам предался совершенномубезмолвию. В сентябре он почувствовал предсмертный недуг, призвал сподвижников своих и дал им последние наставления. Пред самым исходом души праведник принял Святые Тайны Христовы и предал чистую душу свою Господу 25 сентября 1392 года на 78-м году жизни. В минуту разрешения души от тела небесное благоухание разлилось в келье, и лик богоносного старца сиял дивным светом и чистотою. Святые мощи были преданы земле близ деревянной церкви, построенной первоначальником Троицкой обители.
    Преподобный и богоносный отец наш Сергий, игумен Радонежский, чудотворец — не только великий светильник благодати, но и особенный избранник Божий в деле распространения иноческой жизни: он — отец монашества средней Руси; последующие судьбы основанной им Лавры показывают в нем дивного заступника земной отчизны его. “Благодарение Богу, — скажем с блаженным Епифанием [57], — что он даровал нам такого богоугодного старца, святого и преподобного Сергия.”
    “От юности ты принял Христа в душу твою, преподобный, и более всего желал уклониться от шума мирского, мужественно поселился в пустыне и в ней возрастил чада послушания, плоды смирения. Всех, приходящих к тебе с верою, ты просвещаешь чудесами и всем обильно подаешь исцеления. Подвижник добродетелей, истинный воин Бога-Христа, ты много подвизался против страстей в жизни временной, был образцом для учеников своих в молитвах, посте и бдении; а потому и вселился в тебя Пресвятой Дух, светло украсив тебя Своими дарами. Предстоя престолу Святой Троицы, поминай стадо, которое ты мудро собрал, и не забудь посещать, по обещанию, чад твоих, Сергий, преподобный отец наш” [58].


13. Ученики преп. Сергия.
Однажды  глубоким вечером во время молитвы, великий чудотворец Сергий услышал голос, звавший его по имени. Сотворив молитву, он открыл окно и увидел необыкновенный свет с неба. “Сергий! — говорил голос. — Господь услышал молитву твою о чадах твоих!” Чудотворец увидел множество прекрасных птиц. Небесный голос продолжал: “Так умножится число учеников твоих, и после тебя не оскудеют последующие стопам твоим.” Сергий в удивлении и радости позвал к себе ученика своего Симона, и тот успел еще увидеть конец явления.
    Эти прекрасные птицы, порхавшие в обители Сергиевой и вокруг нее, изображали собою достойных учеников великого наставника. Одни из них до гроба оставались в обители отца своего; другие стали основателями монастырей вокруг престольного града, послуживших образцом благочестия для живущих в шуме мирской жизни; наконец, третьи удалились в непроходимые дебри севера и оттуда светили миру дивными подвигами и распространяли веру Христову между полудиким населением.
    В числе учеников преподобного Сергия первое место принадлежит тому, кого сам великий отец иноков назначил своим преемником. Преподобный Никон, уроженец Юрьева-Поволжского, еще в ранней юности слышал о подвигах Сергия и пришел к нему. Но Сергий, вероятно, находя неудобным присоединить к собору опытных старцев юношу, который мог нуждаться в отдельном руководстве, не принял в свою Лавру своего будущего преемника и отослал его в Серпуховский Высоцкий монастырь к ученику своему Афанасию. Никон пробыл там не более двух лет [1], много успел в иноческих добродетелях и удостоен священства. После того преподобный Сергий, видя успехи Никона в духовной жизни, принял его в свою обитель и велел ему жить в своей келье. Здесь будущий игумен Сергиевой обители нашел для себя “высшее училище духовного любомудрия в беседе с богомудрым Сергием, и новое поощрение к подвигам и добродетелям в близком его примере, и ограждение от искушений в его прозорливом руководстве и подкрепление против своих немощей в его сильной молитве, и райское утешение в сей молитве. Любящее сердце преподобного Сергия было для Никона отверстою дверью, отколе исходил к нему благодатный свет и мир; верное сердце Никона к Сергию было также отверстою дверью для открытия помыслов и душевных движений, дабы никакая мгла сомнения или смущения не уменьшала чистоты совести. Так почил на Никоне дух Сергия, который сперва возложил на него часть своих попечении о братии под своим наблюдением и, наконец, за шесть месяцев до своего преставления совершенно передал ему начальство над своею Лаврою” [2].
    Приняв на себя настоятельство (в 1392 году), преподобный Никон выполнял с точностию все заповеди богоносного своего наставника и разделял труды с братиею. Самое имя Никона пользовалось всеобщим уважением, как нечто священное [3], но слава человеческая тяготила смиренного подвижника; он испросил себе у братии увольнение от игуменства и провел шесть лет в безмолвии. Когда же избранный на место его игумен отказался от начальства, преподобный Никон по неотступным просьбам братии снова вынужден был принять на себя настоятельские заботы, но с условием отделять себе из каждого дня некоторую часть для безмолвного богомыслия и слезной молитвы.
    Пустынная жизнь в обители Сергиевой текла тихо и богоугодно. Но святому месту грозила неожиданная опасность. В 1408 году слух приближающегося нашествия неверных поколебал страхом всю землю Русскую. Преподобный Никон молил Господа о защите и призывал на помощь чудотворца Сергия, дабы не погибли плоды многолетних благословенных трудов его. Однажды после долгой ночной молитвы он присел отдохнуть и задремал. Внезапно явились ему святители Петр и Алексий и с ними богоносный Сергий. “Так угодно судьбам Божиим, — сказал Сергий, — чтобы нашествие иноплеменников коснулось и сего места. Но ты, чадо, не скорби и не смущайся: искушение будет непродолжительно, и обитель моя не запустеет, но после распространится еще более.” После того явившиеся изрекли Никону мир и исчезли из его глаз.
    Вскоре за предвещанием последовало событие. Татарский военачальник Эдигей, недовольный тем, что великий князь Василий Дмитриевич не помогал хану в походе против Литвы, устремился с полчищами ханскими прямо к Москве. При этой страшной вести великий князь, не имея готового сильного войска, удалился с семейством в Кострому. Он надеялся на крепость стен кремлевских, на суровость зимы (это было в конце ноября 1408 года). Защитником Москвы остался дядя великого князя, князь Владимир Андреевич Храбрый, украшенный сединою честной старости и славною памятью Куликовской битвы; он ободрял народ своим величественным спокойствием в опасности, но принужден был выжечь посады, чтобы не подпустить врагов слишком близко к стенам кремлевским. Эдигей, обложив Москву, напрасно ждал к себе князя Тверского со стенобитными орудиями [4] и не предпринимал ничего против столицы, опасаясь действия кремлевских пушек. Несмотря на недостаток нужных для приступа снарядов, он хотел зимовать в Коломенском, чтобы взять Москву голодом, а между тем отряды татар рассыпались по областям великого княжения, сожгли и разорили их, ограбили церкви и монастыри. Тогда в числе прочих опустошена и сожжена была обитель великого чудотворца Сергия.
    Только три недели продолжалась осада Москвы: Эдигей получил от хана Булата известие о внутренних смутах в Орде и должен был поспешить в свои степи, взяв выкуп с жителей московских. Великий князь воротился в столицу и с любовию обнял храброго дядю [5].
    Тогда и преподобный Никон возвратился на пепелище обители, из которой успел удалиться заблаговременно и притом спасти некоторые святыни: утварь преподобного Сергия и книги. Блаженный игумен снова устроил обитель на прежнем месте с деревянным храмом Святой Троицы.
    “Друг молчания, делатель бдения, образец целомудрия, неистощимое сокровище молитвы” [6] преподобный Никон занимался преимущественно Богослужением, келейною молитвою и чтением книг [7].
    Радостным венцом и сладостною наградою терпения и подвигов преподобного Никона было явление и прославление цельбоносных мощей чудотворца Сергия.
    Когда исполнилось 30 лет со дня преставления преподобного Сергия, Бог благоволил явить миру сокровище святыни. Преподобный Никон, приступая к созданию каменного храма, в присутствии князя Звенигородского и Галичского Юрия Димитриевича вынес из земли мощи отца своего 5 июля 1422 года. При открытии гроба разлилось благоухание необыкновенное. И не только тело чудотворца оказалось нетленным, — самые одежды его были невредимы, хотя с обеих сторон гроба стояла вода. Мощи на время поставлены были в деревянном храме. Каменный храм, как место покоя великого Сергия [8], созидался и украшался с благоговейною любовию и с усердными молитвами. Он и теперь, непотрясаем веками, освящает молящихся, и руки нечестивых врагов доныне не прикасались к нему. Святые мощи преподобного Сергия перенесены в новый храм при самом его освящении.
    Вскоре после того преподобный Никон почувствовал близость кончины. Уже на одре болезни призвал он братию и дал последнее наставление. В предсмертном изнеможении он сказал: “Отнесите меня в светлую храмину, уготованную мне молитвами отца моего,” — и скончался 17 ноября 1426 года. Мощи его были преданы земле подле храма, в котором почивали уже открыто обретенные им мощи великого чудотворца Сергия [9].
    Несколько обителей иноческих основаны самим преподобным Сергием или учениками его с благословения великого учителя прежде блаженной его кончины.
    Так, когда преподобный Сергий удалился из своей обители, чтобы избегнуть тревоги и несогласия, он поселился в лесу близ реки Киржач, на прекрасном высоком месте, и основал малый монастырь с церковью Благовещения Богородицы. Вскоре после того, возвращаясь по воле святителя Алексия в свой монастырь, преподобный Сергий поручил ученику своему Роману окончить устроение новой пустынной обители и быть в ней наставником иноков. Блаженный Роман исполнил заповедь отца своего: устроил Благовещенский монастырь и был образцом подвижнической жизни для своей братии. Он преставился 28 июля 1392 года [10].
    В предыдущей главе мы упоминали об основании в 1361 году святым митрополитом Алексием Спасского монастыря на берегу реки Яузы под Москвою. Первым игуменом этой обители был Андроник, один из любимых учеников великого аввы Сергия, уроженец ростовский, отличавшийся, при строгом постничестве, кротостию и глубоким смирением. Вскоре по устроении обители отец и наставник монашествующих Сергий приходил посмотреть на труд ученика своего и благословить новое место подвигов иноческих [11]. Преставление преподобного Андроника, по всей вероятности, относится к первым годам XV века [12]. Преемником его был ученик его преподобный Савва, а третьим игуменом — Александр, ученик Саввы и самого Андроника. Он построил в обители своей прекрасную каменную церковь.
    Вскоре после построения храм Спасов расписан был лучшими иконописцами того времени, андрониковскими иеромонахами: старцами Даниилом Черным и учеником его, Андреем Рублевым. Они поступили в сию обитель еще при преподобном Андронике и отличались такою ревностию к посту и иноческим подвигам, что удостоились Божественной благодати; они столько возвысились в святой любви к Богу, что никогда не занимались земным, но всегда ум и мысли свои возносили к невещественному и Божественному свету, а чувственное око всегда возводили к написанным вещественными красками ликам Владыки Христа, Пречистой Матери Его и всех святых. В самый праздник Светлого Воскресения Христова они, сидя на скамейках и имея пред собою честные иконы, смотрели на них неуклонно и исполнялись святою радостию и светом. Так поступали они и в другое время, когда не занимались писанием икон [13]. Последние труды их, уже в глубокой старости, посвящены были расписанию двух соборов: Троицкого в Сергиевой Лавре и Спасского в своем монастыре. Вскоре Господь за благоговейное украшение святых храмов воззвал их обоих созерцать славу Небесных обителей и лики праведников на Небе. Блаженный Андрей предварил своею кончиною наставника своего Даниила; спустя немного времени и Даниил стал приближаться к смерти; перед самым преставлением он увидел возлюбленного ему Андрея, в радости призывающего его к себе [14].
    Вскоре по основании Андроникова монастыря в Москве, когда преподобный Сергий в 1363 году приходил на родину для примирения Ростовских князей с великим князем, два пустынножителя Феодор и Павел попросили у богоносного старца благословения для устройства обители и указания места. Первый из них пришел из Новгородской стороны в Черный лес на реке Устье, построил себе из хвороста хижину, а при большой дороге из Белозерска в Москву повесил на дереве кузовок, чтобы принимать от приходящих милостыню для своего пропитания. Он жил, как птица Небесная, без забот о земном, проводя время в молитвах. Спустя три года пришел к нему Павел, и оба старца вместе обратились к великому отцу пустынножителей, бывшему тогда в Ростове. Сергий избрал прекрасное местоположение на берегу реки Устья в 15 верстах от города и сказал пустынникам: “Призрит Бог и Пресвятая Богородица на место сие.” Ободренные этими словами, а потом и явлением святых Бориса и Глеба Феодор и Павел построили монастырь Борисоглебский. Игумен Феодор после недолгого настоятельства поручил обитель сотруднику своему Павлу, а сам удалился сначала на берег Кубенского озера, а потом на устье реки Ковжи, где основал новый монастырь [15]. Предузнав кончину свою, блаженный старец возвратился в Борисоглебскую обитель, где и преставился 22 октября 1409 года. Вскоре после него скончался и преподобный Павел [16].
    В 1365 году, возвращаясь из Нижнего Новгорода в Москву, преподобный Сергий положил основание Георгиевской пустыни в Гороховском округе, на реке Клязьма [17].
    В числе учеников преподобного Сергия находился родной племянник его, сын брата его Стефана Феодор (в миру Иоанн). Он приведен отцом на 13-м году в пустыню Сергия и тогда же был пострижен в монашество. Под непосредственным руководством игумена-дяди юный инок возрастал в чистоте и святости, недоступный соблазнам грешного мира. В душе его не было ничего сокровенного для отца и наставника; он открывал ему грехи свои и помыслы тревожные и днем, и ночью. Удостоившись священства в обители Сергиевой, Феодор почувствовал желание основать новый общежительный монастырь. Святой Сергий, видя твердость и неизменяемость этого помысла в продолжение долгого времени, признал его делом Божиим и согласился отпустить Феодора и с ним некоторых из  братии, чтобы они избрали место для новой обители. Им понравилось место близ Москва-реки, именуемое Симоново. Сергий сам приходил осмотреть это место, одобрил и благословил. Тогда Феодор с разрешения святителя Алексия поставил церковь Рождества Богородицы и основал общежительный монастырь, известный доныне под именем Симонова [18]. Отличаясь не только привлекательною наружностию, но и добродетелями иноческими и обширным умом, новый игумен приобрел себе всеобщее уважение. Великий князь Димитрий Донской избрал его духовником своим и часто поручал ему дела церковные. Так в 1381 году Димитрий посылал Феодора в Киев, чтобы пригласить в Москву митрополита Киприана, а в 1383 году отправил его с поручениями в Царьград к Патриарху Нилу, который, беседуя с Феодором, весьма полюбил его, посвятил в сан архимандрита и возвел монастырь его на степень патриаршей ставропигии. Наконец, в 1388 году преподобный Феодор снова путешествовал в Царьград с поручением великого князя, который писал, что желает видеть его на святительской кафедре. Патриарх рукоположил Феодора в сан архиепископа в Ростове, где до того времени были только епископы; но, утомленный трудами, понесенными на благо Русской Церкви во время долгих и опасных путешествий, блаженный святитель недолго правил Ростовскою Церковью [19]: он преставился 28 ноября 1394 года [20].
    Другой ученик, “спостник и собеседник великого Сергия” [21], преподобный Мефодий, проведший несколько лет под руководством великого наставника иноческой жизни, в 1361 году удалился по благословению его искать безмолвия. За рекой Яхромою, в дубовой роще, на месте, окруженном болотами и лесами, он поставил себе келью и жил в совершенном уединении. Но вскоре подвижническая жизнь его сделалась известною и начала собирать к нему ревнителей пустынножительства. Преподобный Сергий, посетив любимого ученика, дал ему совет построить обитель и храм на другом, более сухом и обширном месте и благословил то самое место, где поныне стоит обитель [22]. Преподобный Мефодий сам трудился при построении храма во имя чудотворца Николая, “пеш” нося деревья через речку [23]. Обитель Мефодиева была и остается обителью трудолюбия; основатель ее всегда был первым между братиею по неутомимым подвигам труда, поста, молитв и нищелюбия. Иногда, как любитель безмолвия, он удалялся для молитвы за 2 версты от обители. Сюда же приходил к нему для духовной беседы богоносный Сергий [24]. Блаженный игумен Мефодий переселился в вечную жизнь 14 июня 1392 года [25].
    По просьбе Серпуховского князя Владимира Андреевича Храброго преподобный Сергий в 1378 году ходил в Серпухов, основал там монастырь в честь Зачатия Богородицы и дал этой новой обители первого игумена, ученика своего Афанасия, который был сыном священника из Обонежской пятины и, слыша о пустынных подвигах игумена Радонежского, пришел к нему из отдаленного края и принял пострижение в Троицкой обители.
    С помощью благочестивого князя новый игумен Афанасий построил в новом городе Серпухове храм и кельи монастыря, прозванного Высоцким по высокому берегу реки Нары, на котором он стоит вблизи реки Оки в версте от города. Скоро собрались к нему ученики: первым из них был преподобный Никон, будущий игумен Лавры Сергиевой, присланный сюда самим Сергием, а вторым — Амос, сын знатных родителей из Ярославской области, который при пострижении был назван Афанасием. Блаженный игумен ревностно заботился о душевной пользе учеников своих, советовал им остерегаться праздности и как можно чаще заниматься чтением книг [26]. Преподобный Афанасий был другом святого митрополита Киприана, и когда Киприан по неудовольствию великого князя Димитрия вынужден был удалиться из Москвы в Киев и потом в Царьград, Афанасий, оставив игуменство, добровольно последовал за ним в изгнание. В Царьграде, в Предтеченской обители, старец купил себе келью и жил с несколькими учениками, занимаясь то молитвою, то списыванием книг [27], то делами благотворения. Святитель Киприан, возвращаясь в Москву по приглашению преемника Димитриева, сильно упрашивал Афанасия возвратиться с ним вместе и обещал ему почести. Но смиренный старец отказался. “Келья моя дороже мне всех почестей,” — сказал он. Святитель отвечал ему: “О, ум рассудительный! О, взор светлый! Возлюбил ты горькое и скорбное, зная, что, по слову пророка, эта горечь слаще меда. Дивлюсь твоему подвижническому житию, скорблю, что и я не могу наслаждаться им.” Таким образом, блаженный Афанасий остался в Константинополе, но и там трудился для блага Церкви Русской [28]. Там он и почил в глубокой старости в первых годах XV века [29].
    Между тем основанная им обитель находилась под управлением ученика его Афанасия, который вел жизнь богоугодную и скончался 12 сентября 1395 года [30].
    По желанию великого князя Димитрия Донского богомудрый Сергий основал в 1378 году [31] монастырь Дубенский на реке Стромыни с церковью Успения Богородицы в 30 верстах на юго-восток от Троицкой Лавры при речке Дубенка, впадающей в реку Дубна, и поставил игуменом ученика своего Леонтия. Вторым игуменом в той же обители был преподобный Савва Стромынский по благословению преподобного Сергия [32].
    В 1380 году также по желанию Донского в благодарность Богу за победу над Мамаем основан преподобным Сергием другой монастырь, Дубенский на острову, также с Успенскою церковью, к северо-западу в 40 верстах от Лавры Сергиевой при другой речке Дубенка [33]. Здесь первым игуменом был преподобный Савва, впоследствии игумен Лавры и основатель Сторожевского монастыря близ Звенигорода.
    В 1385 году великий отец пустынножителей Сергий основал по желанию великого князя Димитрия Голутвин монастырь близ Коломны при впадении Москва реки в Оку [34] с церковью Богоявления Господня. Здесь он поставил игуменом ученика своего блаженного Григория [35].
    Во все эти места преподобный Сергий сам ходил, по обычаю, пешком, чтоб избрать место и положить начало обители. Средства, как для построения, так и для содержания этих трех монастырей даны были великим князем.
    Еще при жизни чудотворца Сергия ученик его блаженный Никита положил основание Покровскому Высокому монастырю на восточной окраине города Боровска, на берегу реки Протва [36].
    Другой ученик Сергия, преподобный Ферапонт, с иконою Успения Богородицы, данною ему в благословение от дивного наставника, удалился в густые леса Мосальской округи и там соорудил Успенскую Боровенскую обитель [37].
    Преподобный Аврамий, возлюбивший Господа с молодых лет, усердный послушник в обители Сергиевой, был удостоен сана священства и пожелал подвизаться в безмолвии. Испросив благословение великого наставника, он удалился в страну Галичскую на берег озера. Здесь, стоя на молитве под горою, он увидел на горе сияющую икону Богородицы с Предвечным Младенцем. На месте явления иконы пустынник при пособии местного удельного князя устроил храм и обитель в честь Успения Богоматери [38]. Обитель процвела и сделалась многолюдною; преподобный Аврамий назначил ей настоятеля — ученика своего Порфирия, а сам удалился в пустыню, за 30 верст далее, где по желанию учеников основал новый монастырь в честь Положения пояса Богоматери. Потом он перешел на реку Вочу и благословил учеников своих построить храм в честь Собора Богоматери и третью обитель. Наконец, неутомимый просветитель дикого края нашел себе лучшее место в 13 верстах от Вочского монастыря, под горой, на которой был Чудский Городок — гнездо старого чудского суеверия. Здесь нужно было много Света и Силы Небесной, чтобы рассеять оставшийся мрак язычества. Когда собрались сюда ревнители духовной жизни, Аврамий основал на Чудском Городке храм в честь Покрова Богоматери: сам на старческих плечах своих носил землю для укрепления крутого берега и ревностно трудился вместе с учениками при устроении обители. Велико было значение основателя четырех монастырей в чудской стороне! Он сам жил уединенно под горою; но сюда приходили к нему ученики для исповедания помыслов своих; сюда же приходили и окрестные жители и получали полезные наставления. Чухломская сторона чтит его как своего просветителя. Преподобный Аврамий, прозываемый также Чухломским и Городецким, почил 20 июля 1375 года [39].
    По блаженной кончине чудотворца Сергия многие из чад его разлетелись, как птицы Небесные, по разным краям Русской земли и свили себе священные гнезда — обители иноческие.
    Преподобный Савва, о котором мы говорили выше по случаю основания Дубенского монастыря на острову, научившись с молодых лет от блаженного наставника своего послушанию, смирению, чистоте мыслей и слезной молитве, желал уединения, но недолго насладился им на пустынном острове Дубенском: по удалении преподобного Никона в безмолвие смиренный подвижник Савва принужден был неотступными просьбами братии принять на себя управление обителью Сергиевой [40].
    Спустя некоторое время, духовный сын преподобного Саввы князь Юрий Дмитриевич, брат великого князя Василия, желая устроить монастырь в уделе своем, умолил духовника своего принять на себя это святое дело. Преподобному Савве полюбилось место близ Звенигорода на горе Сторожевской [41]. Он принес с собою икону Богородицы, поставил себе хижину на уединенной горе и близ нее — небольшой деревянный храм в честь Богоматери.
    Скоро слух о святой жизни нового подвижника Звенигородского привлек к нему многих, искавших безмолвия. Преподобный Савва с любовию принимал приходивших к нему и завел общежитие в новом монастыре, щедро одаренном селами и угодьями от местного удельного князя. Прекрасный белокаменный храм Рождества Богородицы в Сторожевской обители остается поныне памятником трудам преподобного Саввы и благотворительности князя Юрия [42]. Блаженный основатель обители, несмотря на богатые пособия духовного сына, не переставал сам трудиться: он вырыл своими руками колодезь под горой, который поныне доставляет прекрасную воду, а для безмолвных подвигов выкопал себе пещерную келью в овраге в версте от монастыря. Преподобный Савва достиг глубокой старости и предал Богу праведную свою душу 3 декабря 1407 года. Мощи его погребены были на паперти созданного им храма [43] .
    Другие ученики великого Сергия пошли далее от Москвы — в пределы Тверские, Новгородские и Костромские. Так блаженный Ксенофонт основал Тутанский монастырь в Тверском уезде [44]. Преподобный Иаков Железноборский, из рода Галичских дворян Амосовых, поселился в 1392 году в 30 верстах от Галича в глухом лесу у железных рудников в уединенной хижине на берегу речки Тепзы. Приидя случайно в Москву, он своими молитвами возвратил к жизни супругу великого князя Василия Дмитриевича, которая страдала трудными родами и была при смерти. Когда великий князь послал просить молитвы отшельника о больной, старец отвечал: “Молись Богу и Пречистой Матери Его; о княгине не скорби, будет здорова и в нынешний же вечер родит сына, наследника тебе.” София Витовтовна благополучно родила сына Василия, а благородный супруг ее дал щедрое пособие на устройство Железноборской обители. Преподобный Иаков преставился в глубокой старости 11 апреля 1442 года [45].
    Отшельник Афанасий, по прозванию Железный Посох, и Феодосий поселились в Новгородском краю на Череповском урочище, в весьма красивой местности при впадении речки Ягорбы в реку Шексну среди непроходимых дремучих лесов. Там поставили они церковь в честь Святой Троицы и устроили монастырь. Житие их неизвестно [46].
    Если верить сохранившимся памятникам старины, то к числу учеников преподобного Сергия, основавших новые монастыри, должно отнести преподобного Пахомия, Нерехотского чудотворца [47], и блаженного Никиту Костромского [48]. Небесные птицы из дивного гнезда Сергиева залетели и в дикие дубравы вологодские, и на живописные берега реки Обноры, и в непроходимые тундры Белозерского края.
    Прежде других учеников преподобного Сергия пришел на берега Обноры преподобный Сильвестр [49]. Он остановился в глухом лесу, водрузил крест, поставил себе келью и “подвизался подвигом добрым и изнурил свое многострадальное тело” [50]. Долго окрестные жители не знали о пребывании отшельника в лесу; но один из них, сбившись с дороги, увидел пустынника, одетого в рубище, который изумлен был появлением человека близ своей кельи и рассказал путнику, что он давно уже живет в пустыни, питается травами и кореньями и не желает, чтобы знали о нем люди. Вскоре затем пришелец этот нарочно посетил подвижника и принес запас хлеба, а вслед за ним начали приходить многие за благословением и Духовными советами. Некоторые пожелали жить в пустыне и с благословения преподобного Сильвестра поставили себе кельи. Таким образом устроился монастырь с деревянным храмом Воскресения Христова. Многолюдное стечение богомольцев, знатных и простых, вынудило любителя пустыни искать себе по временам уединения в дремучем лесу [51]. Преподобный Сильвестр преставился 25 апреля 1379 года; мощи его почивают под спудом в Воскресенской церкви [52] и прославлены многими чудотворениями в XVII веке, а в наше время с середины 1860 года исцеления от гроба его потекли обильною, неистощимою струёй и текут доныне [53].
    Вскоре по кончине блаженного Сильвестра воссияло в Обнорской стороне новое пустынное светило. Преподобный Павел, уроженец московский, сын благородных родителей, в ранней юности сделался учеником великого наставника — Сергия. Он трудился несколько лет с безответным послушанием в обители Троицкой, потом провел 15 лет в отшельнической келье в лесу под надзором богоносного Сергия, и жил в нескольких монастырях [54]. Но сердце любителя пустыни жаждало совершенного безмолвия: переходя с одного места на другое, наконец, остановился он в лесу Комельском над речкою Грязовицею и избрал себе жилищем дупло старой липы. В нем дивный Павел прожил три года, славя Бога вместе с пернатыми; они лишь одни вторили пению отшельника в дебрях безлюдных, куда не проникал до него голос человеческий. Здесь пустынник непрестанно молился Господу, питался травой и кореньями и в безмолвии очищал ум духовным созерцанием [55].
    По особенному внушению Божию преподобный Павел оставив дупло свое, перешел на реку Нурму, впадающую в реку Обнору, и, полюбив место, сказал: “Здесь покой мой, здесь вселюся!” Построил себе хижину, почти такую же тесную, как и оставленное им дупло, и проводил дни свои в бдении и молитве. Пять дней в неделю оставался он вовсе без пищи и пития; только по субботам и воскресеньям вкушал немного хлеба и воды. При нем поселилось несколько ревнителей благочестия, но еще не было обители иноческой. Однажды в светлую ночь Пасхи преподобный Павел услышал в пустыни своей звон колоколов и увидел свет на том месте, где после была поставлена им церковь Святой Троицы.
    Между тем на тех же пустынных берегах Нурмы, в 4 верстах от пустыни Павловой подвизался другой отшельник преподобный Сергий Нурмский, постриженик Афонский. Он пришел с востока в пределы Московские искать просвещения духовного от Радонежского светила. Успев в духовной жизни, Святогорский Сергий с благословения русского Сергия водворился в этой пустыни еще тогда, когда отшельник Павел обитал в дупле липы, как птица, обретшая себе храмину, и горлица — гнездо свое (Псалом 83, ст. 4). Два раза нападали на Сергия разбойники: в первый раз они избили пустынника до полусмерти, но во второй раз были прогнаны силою его молитвы. Когда к блаженному Сергию собралось до 40 подвижников, он поставил деревянный храм Преображения Господня и устроил общежительную обитель.
    Услышав о подвигах Павла, Сергий пошел к нему и увидел в лесу, что стая птиц вилась около чудного отшельника; мелкие пташки сидели на голове и на плечах старца, и он кормил их из рук. Тут же стоял медведь, ожидая себе пищи от пустынника; лисицы, зайцы и другие звери бегали вокруг, не враждуя между собою и не боясь медведя. Вот жизнь невинного Адама в Эдеме, владычество человека над тварью, которая вместе с нами стенает от нашего падения и жаждет освободиться в свободу славы чад Божиих! (Римл. 8:21-22).
Семинарская и святоотеческая библиотеки

Предыдущая || Вернуться на главную || Следующая