 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
Строение храма, начатое при разных чудесах и
знамениях, происходило в краткое время игуменства преподобного Стефана,
который вскоре должен был из-за несогласий с братией оставить обитель и
основать вблизи ее новый монастырь — Кловский, или Влахернский;
впоследствии же стал епископом во Владимире Волынском [8]. После него
был четвертым игуменом преподобный Никон, собеседник и первый ученик
великого Антония, присный друг преподобного Феодосия, который поручал
ему братию, когда временно удалялся из обители. В 1083 году пришли к
игумену Никону иконописцы из Царьграда, чудесно нанятые в видении
почившими первоначальниками Печерской обители — Антонием и
Феодосием, и принесли с собой чудотворную икону Успения Божьей Матери,
которая и доныне остается драгоценнейшей святыней Печерской Лавры [9].
Тогда же греческие купцы привезли мозаику на украшение церкви. Но
преподобный Никон не дожил до освящения храма [10]. При преемнике его,
игумене Иоанне, 14 августа 1089 года Великая церковь Печерская была
освящена митрополитом Иоанном с епископами: Иоанном Черниговским,
Исайей Ростовским, Лукой Белоградским и Антонием Юрьевским. Красота и великолепие этого храма изумляли современников. Внутренность его блистала золотом и мозаикой и привлекала взоры иконной живописью. Помост устроен был мозаически из разноцветных каменьев, расположенных красивыми узорами. Верхи церкви были позолочены; крест, поставленный на главном куполе, был выкован из чистого золота; современники называли Печерскую церковь “небеси подобной” и говорили, что она составляет славу и украшение всей земли Русской. Когда Великая церковь была освящена, игумен и братия Печерского монастыря решились перенести в нее мощи преподобного Феодосия. Преподобному Нестору, летописцу, поручено было выкопать мощи. Они оказались совершенно нетленными: суставы не распались, и только волосы присохли на голове; на следующий день собрались бывшие в Киеве епископы, пришли игумены всех монастырей с черноризцами и множество народа. Святые мощи перенесены были в Великую Церковь и поставлены в притворе 14 августа 1091 года [11]. Прославление имени преподобного Феодосия было довершено в 1108 году причислением его к лику святых при митрополите Никифоре. Тогда же начали праздновать день преставления блаженного первоначальника монашеского жития, а также и день перенесения мощей его. “Приидите все верные, — взывает Святая Церковь, празднуя память преподобного Феодосия, — воспоем богоносных отцев, которых прославил Христос Бог наш. Воззовем к ним голосом радости и чистой совести: Радуйся, ангел земной и человек небесный, Антоний преблаженный! Радуйся, восточная звезда златозарная, отец наш Феодосий, светило и пастырь монашествующих! Радуйтесь, похвала наша, помощники и утешители вселенной, водворяясь с ангелами в свете Пресвятой Троицы! Молите Господа, чтобы избавил нас от врагов видимых и невидимых и от всякой беды и напасти!” [12]. 4. Печерская обитель. Распространение христианства на севере. Ученики преподобного Феодосия, достойные великого наставника, были сильны духом для подвигов духовных. “Господь собрал таких черноризцев в обители Пречистой Матери Своей, что они сияли добродетелями, как звезды, в земле Русской. Одни крепки были в посте, другие в бдении или в коленопреклонении; иные постились через день или через два дня; другие вкушали только хлеб с водой; иные — вареную зелень, а другие и невареную. Все же пребывали в любви. Младшие покорялись старшим, не смея говорить пред ними иначе, как с покорностью и послушанием великим. А старшие имели любовь к младшим, наставляя их, как детей любезных. Если кто впадал в какое-либо согрешение, его утешали с кротостью, и трое или четверо по любви делили эпитимию одного. Если брат выходил из монастыря, все братия скорбели о том, посылали за ним и просили возвратиться в монастырь. И когда приходил, все шли к игумену, кланялись и умоляли игумена. И потом с радостью принимали брата. Такова была божественная любовь, таковы смирение и воздержание в святом братстве. И по смерти сияют преподобные, как неугасающая свеча, различными чудесами и молят за нас Бога [1].” Самый трудный и самый опасный вид иноческой жизни — затворничество. В Печерской обители было несколько затворников. Они доказали своим примером, что не может быть такого искушения, которого бы не вынесли силы человеческие, укрепляемые незримой силой Божьей. Преподобный Исаакий был богатым купцом торопецким. Пожелав жизни иноческой, он раздал все свое имение и пришел в пещеру к преподобному Антонию, прося пострижения. Антоний принял его и постриг. Исаакий наложил на себя тяжелые подвиги: надел власяницу и сверх ее покрылся сырой козлиной кожей, которая на нем высохла, затворился в тесной пещере и молился Богу со слезами. Пищей его была просфора, и то через день; воду пил он в меру. Антоний приносил ему и то, и другое, подавая в малое окошко, куда едва проходила рука. Семь лет провел он в таких подвигах, не выходил из затвора, не ложился на бок, но только сидя засыпал ненадолго. С вечера до полуночи он пел псалмы и клал поклоны. Однажды он сел отдохнуть после ночных поклонов. Внезапно пещера озарилась ярким светом. Взошли два светлых юноши. “Исаакий, — сказали они, — мы ангелы, и вот идет к тебе Христос, — поклонись ему.” Обольщенный затворник, не оградив себя ни крестным знамением, ни сознанием своего недостоинства, поклонился до земли бесовскому действию, как самому Христу. Бесы воскликнули: “Ты наш, Исаакий, пляши с нами!” Они подхватили его, начали им играть и оставили полумертвым. Наутро Антоний, по обычаю, подошел к окошку и сотворил молитву; ответа не было. Великий старец подумал, что затворник уже преставился; откопали пещеру и вынесли его как мертвеца, но тут заметили, что он еще дышит. Опытные в духовной жизни старцы узнали дело бесов. Во время болезни ходил за ним сначала преподобный Антоний; потом Феодосий взял больного к себе в келью и служил ему. Исаакий был в таком расслаблении, что не мог не только встать или сесть, но даже оборотиться с одного бока на другой. Два года пролежал он, ничего не вкушая, лишенный языка и слуха. Денно и нощно молился о нем Феодосий. Наконец, на третий год Исаакий заговорил, начал слышать и, как младенец, стал учиться ходить. Насильно приводили его в церковь, потом приучали ходить в трапезу. Но хотя и лежал перед ним хлеб, он не дотрагивался до него, если кто из братии не положит ему в руки. Потом Феодосий велел, чтобы он сам приучался брать хлеб; таким образом, мало-помалу Исаакий оправился от страшного потрясения, произведенного в нем нападением бесовским. Он опять начал вести строгую жизнь. Искушенный в затворе, подвижник не захотел уже идти опять в пещеру, но надел власяницу и начал помогать поварам в кухне. Прежде всех приходил он в церковь и стоял неподвижно. Во время зимы ходил он в протоптанных черевьях, так что ноги примерзали к земле, но он стоял на одном месте до конца службы. После заутрени уходил в поварню, приготовлял воду и дрова, разводил огонь. Над ним смеялись, как над юродивым. Укрепившись в силах духовных, он снова вошел в прежнюю пещеру и выдержал много нападений от злых духов, которые являлись к нему в виде лютых зверей и гадов. “Победил ты нас,” сказали наконец бесы. “Вы победили меня прежде, — отвечал им Исаакий, — когда пришли в образе Христа моего и ангелов. Теперь, в подлинном своем виде, вы мне не страшны, вы точно гадки и злы.” Еще много лет провел он в подвигах воздержания, поста и бдения до блаженной кончины своей [2]. Тому же искушению духовной гордости подвергся и другой затворник — Никита, постриженный при игумене Никоне. Желая славы пред людьми и избирая великое дело подвижничества не для Бога, он просил у старца дозволения идти в затвор. Игумен не позволял ему. “Чадо! Ты молод, — говорил он, — и потому не полезно для тебя сидеть праздным; лучше тебе трудиться вместе с братиями, и ты не потеряешь твоей награды; сам ты видел брата нашего Исаакия, как он прельщен был; только великая благодать Божия спасла его, и он творит ныне чудеса.” Никита отвечал: “Никогда не соблазнюсь я такой вещью, а прошу у Господа, дабы дал мне дар чудотворения.” — “Выше сил твоих прошение твое, — сказал Никон, — остерегись брат, чтобы вознесшись, не упасть. Смирение наше приказывает тебе служить братии.” Никита настоял на своем, и тайная гордость его привлекла к нему отца гордости. Явившийся в виде ангела, он дал ему совет оставить молитву и заниматься только книгами, а на себя принял молиться за него и молиться в виду его. Скоро стал Никита прозорливым и учительным. Он послал сказать Изяславу: “Ныне убит Глеб Святославич в Заволочье, пошли скорее сына твоего Святополка на Новгородский престол.” Как сказал он, так и исполнилось: князь Глеб точно был убит 1078 года, мая 30-го. Это оправдавшееся прозрение обратило внимание всех на Никиту: князья и бояре стали приходить к нему, чтобы слушать наставления его и предсказания. Никто не мог сравниться с ним в знании книг Ветхого Завета; он знал их на память, но книг Нового Завета он чуждался. По этой последней странности поняли, что он обольщен. Любовь отцов не могла быть равнодушной к несчастью брата. Игумен и подвижники Печерские пришли к прельщенному брату и, помолившись, отогнали от него беса. Они вывели его из затвора и спрашивали о Ветхом Законе, желая что-нибудь услышать от него. Но он с клятвой уверял, что никогда не читал книг. Тот, который прежде знал на память все ветхозаветные книги, теперь не знал ни слова, и отцы едва научили его грамоте. С того времени он посвятил себя посту и чистому, смиренному, послушливому житию, так что превзошел добродетелями других подвижников. В 1096 году он избран и посвящен в сан епископа Великого Новгорода, где однажды во время пожара молитвой угасил пламя, а в сильную засуху испросил дождь на жаждущую землю. После тридцатилетнего святительства блаженный пастырь скончался 30 января 1108 года и погребен в Софийском соборе [3]. Преподобный Иоанн многострадальный представляет собой пример тяжкой борьбы с плотской похотью и славной победы над ней при совокупном действии твердой воли подвижника и благодати небесной. “Послушай, — сказал Иоанн одному брату, страдавшему унынием от борьбы с нечистыми помыслами, — я расскажу тебе, что было со мной. От самой юности много я страдал, мучимый похотью плоти, и не знаю, чего не делал я для своего спасения. По два и по три дня пребывал я без пищи, часто и по целой неделе не ел ничего, томил себя жаждой, носил на себе вериги. В таком страдании провел я три года и все не находил желанного покоя. Я пошел в пещеру, где лежит отец наш Антоний, и пробыл тут день и ночь, молясь пред его гробом. Тогда услышал я голос: “Иоанн! Тебе надобно затвориться здесь, чтобы, по крайней мере, невидением и молчанием ослабить брань. Господь поможет тебе молитвами Своих преподобных.” С того времени поселился я в скорбной и тесной пещере. Вот уже 30 лет живу я здесь и только недавно нашел покой, а всю жизнь провел обуреваемый страстями. Жестока была моя жизнь в постоянной борьбе с плотским вожделением. Не имея силы выносить эту борьбу, я думал бежать отсюда. Наконец, я возложил на себя тяжелые вериги и выкопал себе яму по плечи; при наступлении великого поста влез в нее и своими руками засыпал себя землей, так что только руки и голова остались у меня свободными. Так, подавляемый землей, провел я весь пост, не имея возможности двинуть ни одним членом тела. Но и тут не вдруг прекратилось волнение плотское. Ноги мои, засыпанные землей, были как в огне, так что корчились жилы, трещали кости, жар обнимал чрево и все члены мои. Но я забывал лютую болезнь и в душе своей радовался, что чрез это утихали нечистые движения. Подлинно, я лучше желал сгореть в этом огне для Бога, чем выйти из ямы. Враг спасения навел на меня страх, желая выгнать меня из пещеры. Я увидел страшного змея, который хотел пожрать меня, дыша пламенем, осыпая меня искрами, и много дней продолжалось это действие лукавого. В самую ночь Светлого Воскресения Христова этот змей так напал на меня, что голова моя как бы поглощена была его пастью. Тогда воззвал я из глубины сердца: “Господи Боже и Спаситель мой! Почто оставил Ты меня? Помилуй меня, Ты един человеколюбивый; избавь меня от скверного беззакония моего, чтобы не увязнуть мне в сети неприязненного; избавь меня от врага моего; блесни молнией и прогони его.” Лишь только произнес я эти слова, вдруг блеснула молния; змей исчез, и я не видел его с тех пор. Свет Божественный осиял меня, как солнце, и я услышал голос: “Иоанн! Вот тебе помощь; отселе внимай себе, чтобы не случилось тебе худшее и не пострадал ты в будущем веке.” Я поклонился и сказал: “Господи! зачем же Ты оставлял меня так долго мучиться?” — “По силе терпения твоего, — сказано в ответ, — навел Я на тебя искушение, чтобы ты был выжжен как золото; крепким и сильным слугам назначает господин тяжкую работу, а немощным и слабым — малую и легкую; ты молись о себе погребенному здесь против тебя: он может помочь тебе в этой борьбе; он выше Иосифа.” Я не знал имени умершего, уже после узнал, что это был Моисей Угрин. Молись и ты, брат, сему преподобному Моисею.” Блаженная кончина преподобного Иоанна последовала в затворе, где он подвизался. Святые мощи его почивают в том же положении, в котором он умер: голова и крестообразно сложенные руки — на виду; все прочее — в земле [4]. В удалении от мира и его соблазнов, отшельники, еще не вполне укрепившиеся в любви к Богу, подвергаются иногда искушению сребролюбия, страсти не столь грубой, как страсти плотские, но тем не менее опасной для души. Несколько подобных примеров было и в обители Печерской. Один инок по имени Феодор, при вступлении в монастырь раздавший все свое имение нищим, поселился в Варяжской пещере [5] и провел много лет в строгом воздержании. Но по искушению врага в сердце его зародилась скорбь о розданном имении и желание обогатиться, чтобы не терпеть нужды в старости. Искуситель помог ему отыскать в пещере сокровище, состоявшее из золота и дорогих сосудов. Обрадованный Феодор хотел уйти с богатством своим в мир. По счастью, другой инок, по имени Василий, связанный с ним союзом братской любви, успел привести сребролюбца в раскаяние. Феодор снова забыл сокровище и, чтобы впредь не увлекаться опасными помыслами, поставил у себя в пещере жернова, брал из закромов рожь и ночью молол ее. Между тем до Мстислава, сына великого князя Святополка Изяславича, дошел слух, что Феодор нашел клад в пещере; он призвал Феодора и Василия и стал их допрашивать. Феодор отвечал ему: “Еще при жизни отца нашего Антония слышал я, что в этой пещере было древнее варяжское хранилище. Я видел там много золота и сосудов латинских, но Бог отнял у меня память, теперь не знаю, где зарыл их.” Мстислав, будучи пьян, велел мучить Феодора и сам пустил стрелу в Василия, который вынул ее, бросил к ногам князя и сказал, что он сам погибнет от стрелы. Оба инока в ту же ночь скончались, а Мстислав через несколько лет был смертельно ранен стрелой [6]. Другой инок по имени Арефа имел много богатства в своей келье и никогда не подавал нищим. В одну ночь воры украли все его сокровище. Отчаяние довело его до тяжкой болезни. Но, выздоровев, он раскаялся, роздал нищим все, что у него осталось, сделался затворником и провел остаток жизни в посте и молитве [7]. Искушение страсти сребролюбия постигло также преподобного Еразма, который прежде того употребил все свое имение на украшение Великой церкви Печерской. Враг стал внушать ему: “Нет тебе пользы от того, что ты истратил добро свое на церковь; лучше было бы, сберечь деньги у себя и подавать нищим.” Мучимый помыслом, он занемог и семь дней лежал в бесчувственном положении. На восьмой день Еразм внезапно встал как здоровый и сказал: “Отцы и братия! Я великий грешник, но ныне явились мне отцы наши Антоний и Феодосий и сказали мне: “Мы молились за тебя, и Господь дал тебе время на покаяние.” Потом видел я и Пречистую Богородицу с Предвечным Сыном Ее на руках, и Она сказала мне: “Ты украсил церковь Мою иконами, и Я украшу тебя в царстве Сына Моего; встань, покайся, а на третий день Я возьму тебя к Себе.” После того Еразм исповедал грехи свои пред всеми, постригся в схиму и на третий день умер [8]. Два киевлянина, Иоанн и Сергий, перед прославленной чудотворениями Печерской иконой Богоматери заключили между собой духовное братство. Спустя несколько времени Иоанн заболел; чувствуя приближение смерти, он пригласил к себе преподобного игумена Никона и при нем, раздав много имения бедным, завещал 1000 гривен серебра и 100 гривен золота пятилетнему сыну своему Захарии, а до совершеннолетия его отдал это наследство на сохранение другу своему Сергию. Захария, пришедши в возраст, стал просить у Сергия отцовской собственности. “Отец твой, — отвечал Сергий, — отдал имение свое Богу; у Него и проси, а я ничем не должен ни тебе, ни отцу твоему; отец твой был так глуп, что раздал имение бедным, а сына оставил нищим.” Молодой человек со слезами просил дать ему половину или даже третью часть наследства, но Сергий отказал. “Если ты ничего не взял у отца моего, — сказал наконец Захария, — то иди и поклянись в том пред чудотворной иконой Богородицы, пред которой ты заключил союз братолюбия с отцом моим.” Сергий пошел в церковь и пред иконой Богородицы сказал, что ничего не взял из имения Иоаннова. Но когда хотел он лобызать святую икону, то не мог подойти к ней и закричал: “Преподобные отцы Антоний и Феодосий! Запретите этому жестокому ангелу губить меня; молите Пресвятую Богородицу, чтобы прогнаны были от меня злые духи; пусть возьмут серебро и золото в запечатанном ящике, в моей клети.” Принесли ящик и нашли в нем 2000 гривен серебра и 200 гривен золота. Пораженный чудом, Захария отдал золото и серебро в распоряжение игумена Иоанна, а сам постригся и сделался строгим постником; до самой кончины он не вкушал ничего, кроме сырой зелени [9]. Безопаснее затворничества путь общежительной жизни, подвиги послушания и отречения от своей воли. В числе смиренных послушников был преподобный Николай Святоша, сын Черниговского князя Давида Святославича, в миру Святослав-Панкратий. Он первый из русских князей добровольно принял иночество, хотя имел жену и детей; одна дочь его была супругой святого князя Всеволода-Гавриила. Оставив княжество, он проходил разные послушания в Печерской обители: три года работал на братию в поварне, сам рубил дрова, носил из реки воду на плечах своих и приготовлял братскую пищу; еще три года стоял у врат монастырских, как сторож, не отходя никуда, кроме церкви; отсюда взят был служить при трапезе и своим усердием приобрел общую любовь. После таких подвигов послушания преподобный должен был по совету игумена и всей братии поселиться в келии и заботиться только о собственном спасении. Он повиновался, и никто никогда не видел его праздным. Своими руками он насадил пред своей кельей небольшой сад и постоянно занимался каким-либо рукоделием, имея в устах молитву Иисусову. Не вкушал ничего, кроме общей монастырской пищи на трапезе, и не имел у себя никакой собственности, потому что раздавал нищим и на устроение Церкви все, что получал от родственников. Братья его много старались возвратить его в мир, особенно через врача, поселившегося для князя-инока в Киеве. Врач уверял, что такая суровая жизнь очень вредна для здоровья князя. Да и благочестивые братья твои, Изяслав и Владимир, — говорил врач, — терпят укоризну от твоей нищеты. Кто из князей поступал так? Кто из бояр пожелал иночества, кроме того Варлаама, что был здесь игуменом?” Блаженный отвечал ему: “Много думал я и положил не щадить плоти моей, чтобы она не одолевала меня; пусть она, угнетаемая многими трудами, смирится. Если никто из князей не делал этого прежде меня, то пусть я буду вождем, и кто захочет, пойдет по следам моим. Благодарю Бога моего, что освободил меня от работы мирской и сотворил слугой рабам Своим, блаженным черноризцам. Братия мои пусть думают о своем спасении, а мне прибыток, если умру для Христа.” Опыт показал, что подвижническая жизнь надежнее искусства врачевания. Подвижник-князь бывал нездоров; но каждый раз выздоравливал прежде, нежели приходил врач. Раз захворал врач и очень тяжело. Князь-инок послал ему сказать: “Если не будешь пить зелья, будешь здоров; а если не послушаешься, много будешь страдать.” Врач не послушался и едва спасся от смерти. В другой раз случилось заболеть врачу; он послушал совета блаженного князя и на третий день выздоровел. В 1142 году преподобный Николай примирил князей Черниговских с братьями великого князя Всеволода и тем прекратил междоусобицу; это была последняя земная служба его Церкви и родине: в том же году 14 октября он мирно почил [10] брат его Изяслав выпросил себе на благословение крест и власяницу умершего и надевал последнюю, когда отправлялся на войну, для избавления от опасностей. Преподобный Алипий, научившись иконописанию от греческих художников, которые расписывали Великую Печерскую церковь, принял пострижение при игумене Никоне, трудился неусыпно и бесплатно писал иконы для игумена, для братии для церквей Киевских. Если случалось ему получать плату за труд, то одну треть ее употреблял на краски, другую — на милостыню, а третью — на свои нужды. За чистую и добродетельную жизнь он удостоился священства и прославлен от Бога даром чудотворения: он помазывал раны своими красками, как лекарством, и больные исцелялись. Одна из икон, чудесно написанных в его келье, находится и теперь в Ростовском Успенском соборе, где она сохранилась невредимой при трех больших пожарах, при падении первого каменного храма и при грабительских набегах татар и ляхов [11]. Другая икона была также чудесно написана в последние дни жизни Алипия. Он сказал братии: “Ангел, написавший икону, стоит теперь предо мной и хочет взять меня.” С этими словами первый русский иконописец предал дух свой Богу [12]. Преподобные Спиридон и Никодим занимались печением просфор, трудясь единодушно в течение тридцати лет. Первый из них, быв неграмотным, выучил наизусть всю псалтирь и прочитывал ее ежедневно при своей работе. Оба они почили около 1140 года [13]. Марк, называемый пещерником и гробокопателем, живя в пещере, постоянно копал землю и выносил ее на своих плечах, приготовляя места для погребения братии. За свой труд не брал он ничего, а если кто давал ему, он раздавал нищим. Однажды, утомившись от трудов, он не успел раскопать могилу достаточной ширины. Случилось тогда умереть одному из братии. Место оказалось так тесно, что мертвый едва с нуждой был вложен в могилу; братия роптали на Марка, не имея возможности ни убрать покойника, как следовало, ни возлить на него елея. Пещерник смиренно кланялся и говорил: “Простите меня, отцы святые, по худости моей не докончил.” Иноки еще более стали бранить его. Тогда Марк сказал умершему: “Сам, брат, потрудись: возьми и возлей на себя елей.” Мертвый протянул руку, взял масло и возлил его себе на лицо и на грудь крестообразно; потом, отдав сосуд, оправил на себе одежду и почил. Когда совершилось это чудо, на всех напал страх [14]. Некоторые из братии Печерской исключительно посвящали себя на служение нуждам ближних; таков был преподобный Прохор, прозванный Лебедником, уроженец Смоленский, постриженный при игумене Иоанне. Он так полюбил воздержание, что лишил себя ржаного хлеба, а вместо него собирал лебеду, растирал ее, пек себе хлеб и тем питался. Кроме просфоры церковной и хлеба из лебеды, он не вкушал ничего: ни овощей, ни вина, никогда не был печален и всегда весело работал для Господа. В княжение Святополка Изяславича после сильных междоусобий наступил голод. Лебеды родилось очень много. Блаженный Прохор удвоил труды свои, собирая лебеду и приготовляя из нее хлеб. Всем голодным он раздавал хлеб свой, который казался всем сладким, как будто испеченный с медом; но тот же хлеб, если брали его тайно у Прохора, оказывался нестерпимо горьким. Когда по причине войны между князьями прекратился привоз соли, Прохор собрал золу из всех келий и раздавал ее нуждающимся; она оказывалась чистой солью. Князь Святополк, желая воспользоваться народным бедствием для своего обогащения, послал отнять соль у Прохора. Привезли отнятую соль; оказалось, что это зола; три дня подержали и выбросили. Тогда нуждающиеся по наставлению Прохора стали подбирать пепел, выброшенный князем, и он был для них солью. Узнав, как Прохор делал хлеб из лебеды и соль из пепла, князь с чувством раскаяния пришел в монастырь и примирился с игуменом Иоанном, которого прежде он сослал было в заточение и возвратил только по настоянию Владимира Мономаха. А к блаженному Прохору он стал иметь великое уважение и заключил с ним такой договор: “Если я прежде тебя умру, то положи меня в гроб своими святыми руками, чтобы видно было на мне твое незлобие; если же ты преставишься прежде меня, я возьму тебя на плечи и сам отнесу в пещеру, чтобы Господь простил мне грех мой пред тобой.” В 1107 году настало время кончины преподобного Прохора. Святополк собирался тогда на войну с половцами. Блаженный послал ему сказать, чтобы пришел, если хочет исполнить свое обещание. Дав наставление князю, Прохор предрек ему победу, благословил его и вскоре скончался. Князь своими руками перенес его в пещеру [15]; потом он отправился на войну и возвратился с победой. После того он пред всяким походом приходил за благословением в обитель Печерскую. Некоторые из подвижников Печерских имели дар исцеления болезней. При преподобном Феодосии был черноризец пресвитер, по имени Дамиан. Он отличался необыкновенной кротостью и был такой постник, что кроме хлеба и воды не вкушал ничего до самой кончины своей. Если приносили дитя, страдающее каким-либо недугом, или приходили больные в монастырь, преподобный Феодосий поручал Дамиану сотворить молитву над больным. Дамиан совершал молитву, помазывал освященным елеем, и страждущие получали исцеление. Когда он сам разболелся и приближался к кончине, ангел явился ему в образе преподобного Феодосия, обещая Царство Небесное. После пришел Феодосий и сел подле него. Умирающий, взглянув на игумена, сказал: “Не забудь же, что ты обещал мне в эту ночь.” Великий Феодосий отвечал ему: “Брат Дамиан, да будет тебе, что обещано мной.” Тот же, сомкнув очи, предал дух свой Господу [16]. При преподобном Антонии постригся безвозмездный врач Агапит, уроженец киевский. Он помогал великому отшельнику в заботах его о больных. Когда занемогал кто-либо из братии, Агапит, оставляя свою келью, переходил к больному брату, служил ему и давал вместо лекарства свою пищу — вареную траву. И больной по молитве его выздоравливал. Если же болезнь продолжалась, блаженный Агапит оставался неотступно при больном, молясь непрестанно, пока Господь подавал здравие по его молитве. Многие из города приходили к нему, и безмездный врач никому не отказывал в благодатной помощи. Сделался болен князь Владимир Мономах, княживший тогда в Чернигове. Не получая помощи от своих врачей, он послал звать к себе Агапита. “Если пойду к князю, — рассуждал блаженный Агапит, — то должен ходить и ко всем. Для человеческой славы не пойду за ворота монастырские, чтобы не преступить обета моего. Если выгонят меня отсюда, пойду в другую сторону и после опять возвращусь.” Он не пошел к князю, но послал ему вареную траву, которую употреблял в пищу. Исцеленный князь пришел благодарить чудотворца, но Агапит скрылся. Найдя в келье золото, положенное князем, он выбросил его вон. Чудесное врачевание безмездного врача Печерского возбудило зависть в армянине, который славился тогда врачебным искусством. Но, убедившись многократными опытами, что во врачевании Агапита действует не искусство земное, а сила Небесная, армянин вскоре по блаженной кончине Агапита [17] сам сделался иноком и в добрых подвигах кончил жизнь. Других подвижников Благодать Божественная призывала к спасению путем страданий и телесных болезней. Преподобный Пимен, прозванный многоболезненным, родился больным и вырос в болезнях: страдания очистили душу его от грехов. Много раз просил он родителей, чтобы дозволили ему постричься, но им не хотелось отдавать в монастырь единственного своего наследника. Наконец, не видя надежды на выздоровление, они решились отнести его в Печерскую обитель, дабы молитвы отцов испросили ему исцеление. Но и эти молитвы остались безуспешными, потому что сам больной усердно молил себе не здоровья, а умножения болезни, чтобы остаться в монастыре. Он желал только одного — иночества. И вот в одну ночь пришли к нему невидимые иноки, совершили над ним обряд пострижения, облекли страдальца в иноческую одежду. Никто не слыхал, как пришли они; никто не знал, как в запертой церкви, в раке преподобного Феодосия, очутились волосы Пимена, отнятые при пострижении. Только звуки пения дошли до некоторых; но обряд был кончен, когда пришли к Пимену и нашли его уже постриженным с горящей свечой в руках. Более 20 лет пробыл Пимен в тяжкой болезни, так что прислужники тяготились им, нередко оставляя его без пищи и питья; но он все переносил с радостью. В ту же пещеру принесен был другой больной, чтобы слуге было удобнее ходить за двумя вместе, но и после того часто оставляли их без присмотра. “Брат, — сказал Пимен лежавшему с ним больному, — служащие нам гнушаются нами. Если Бог нас исцелит, можешь ли ты исправлять эту службу?” Больной обещался посвятить всю жизнь на служение больным. По слову блаженного Пимена, он встал здоровым и служил ему; но однажды обленился — и вновь заболел. “Маловерный, — сказал ему Пимен, — разве ты не знаешь, что болящий и служащий ему получают равную награду? Здесь — скорбь легкая, а там веселье вечное. Бог, который исцелил тебя, может исцелить и меня; но я не желаю. Пусть я сгнию в этой жизни, чтобы там плоть моя осталась без истления; пусть здесь будет вокруг меня смрадный запах, но чтобы там наслаждаться мне неисчерпаемым благоуханием.” Перед смертью добровольный страдалец сделался здоров, обошел все кельи, чтобы проститься с братьями, указал себе место для погребения и скончался в мире [18]. Преподобный Григорий-чудотворец постригся еще в игуменство преподобного Феодосия. Под его руководством он обучился смирению, послушанию и нестяжательности; особенно же любил он непрестанную молитву и столь успел в духовной жизни, что творил чудеса, провидел будущее и одним приближением своим изгонял бесов. Особенным подвигом его было исправление воров: три раза они покушались обокрасть его. Но он чудесами своими обратил их к покаянию. Недостойному брату Мономаха, князю Родиславу Всеволодовичу, шедшему в поход на половцев, блаженный Григорий предсказал, что он утонет в реке (что вскоре и исполнилось), и за это предсказание сам тотчас был утоплен по воле разгневанного князя, но на третий день найден мертвым в своей келье с камнем, привязанным на шее [19]. В числе иноков Печерских был преподобный Нестор-летописец, поступивший в обитель при преподобном Феодосии незадолго до его кончины и постриженный при игумене Стефане. Обладая необыкновенными дарованиями и разнообразными сведениями богословскими и историческими, он посвятил труды свои на изображение жизни и чудес новоявленных чудотворцев, святых мучеников Бориса и Глеба; потом написал житие наставника своего преподобного Феодосия; наконец, положил начало русской летописи, доведенной им до 1110 года. Многих происшествий был он самовидцем, а о других узнал от брата своего по иночеству, монаха Яна Вышатича, жившего 96 лет и умершего в 1106 году, следовательно, родившегося еще при Владимире Равноапостольном. Преподобный Нестор преставился в 1115 году в глубокой старости [20] . В жизни преподобного Тита, пресвитера Печерского, находим поразительный пример силы примирения. Он имел искреннюю любовь к иеродиакону Евагрию, но ненавистник добра посеял вражду между ними: они стали ненавидеть друг друга, не могли смотреть один на другого и старались не встречаться. Так прошло много времени; они дерзали совершать литургию и принимать Святые Тайны, не примирясь между собой. Наконец Тит тяжко заболел и послал к Евагрию, умоляя простить его. Братия, видя Тита умирающим, насильно привели Евагрия, чтобы простился с братом. Больной, увидя его, поднялся с помощью других и пал к ногам его, повторяя со слезами: “Прости меня и благослови!” Евагрий отворотился от брата и сказал: “Не прощу его ни в этом веке, ни в будущем!” С этими словами он вырвался из рук монахов и упал мертвый, а Тит встал совершенно здоровым. “Что было с тобою?” — спросили Тита. “Я видел, — сказал он, — что ангелы отступили от меня, а злые духи радовались моей злобе на брата. Тогда начал я просить прощения у брата. Когда привели его ко мне, я увидел ангела с огненным копьем; когда же Евагрий не захотел простить меня, грешного, ангел ударил его копьем, а мне подал руку и исцелил меня [21].” В распространении веры Христовой много потрудились Киевские подвижники. Преподобный Евстратий-постник попался в плен к половцам, разорившим Печерский монастырь в 1096 году. Он вместе с монастырскими работниками был продан в Корсунь одному еврею. Еврей стал принуждать пленников своих голодом к отречению от Христа. Подкрепляемые наставлениями Евстратия, они решились скорее умереть, нежели изменить вере, и все скончались голодной смертью. Остался один Евстратий, привыкший с юности к посту; он пробыл 14 дней без пищи и питья. В день Пасхи еврей распял Евстратия на кресте; распятый страдалец благодарил Господа Иисуса Христа за то, что Он удостоил его пострадать так, как пострадал Он сам. “Я верую, — говорил он жидам, — что Господь скажет некогда и мне, как сказал разбойнику: днесь будешь со Мной в раю. Но вас постигнет мщение за кровь христианскую.” Раздраженный еврей пронзил страдальца копьем и бросил тело его в море [22]. Казнь Божия постигла убийцу: он был повешен. Многие из евреев — свидетелей страданий и исполнения пророчества распятого инока уверовали во Христа и крестились. Таким образом мученический подвиг преподобного Евстратия положил основание христианства между хозарами-иудеями. Нечто подобное случилось тогда и у половцев. В числе пленных, приведенных ими из Киева, находился преподобный Никон (впоследствии прозванный Сухим); он достался в рабы одному Половчанину, который держал его в оковах. Богатые родственники хотели выкупить пленника. “Не тратьте понапрасну денег, — сказал он им. — Если бы Господу было угодно, чтобы я был свободен, Он не отдал бы меня в руки беззаконников. Охотно перенесу все, что случится по воле Его.” Не получив выкупа, половцы озлобились, начали мучить пленника: морили голодом, били, жгли на огне, резали ножами, летом сажали на солнце, зимой держали на морозе. И так прошло три года; страдалец молился и, наконец, удостоившись откровения, предсказал своим мучителям, что через три дня он будет в Печерском монастыре. Думая, что Никон хочет бежать, половец подрезал ему жилы на обеих ногах; но на третий день, в самый полдень, он вдруг сделался невидимым и внезапно явился, окованный цепями и покрытый ранами, в Великой Церкви Печерской. Спустя некоторое время, пришел в Киев половец, у которого Никон был в плену, и узнал своего пленника, так чудесно спасшегося из плена. Это так поразило язычника, что он немедленно крестился, принял пострижение в Печерской обители и усердно служил преподобному Никону Сухому, который прожил еще несколько времени [23]. Узнав по слухам о чудесном избавлении Никона крестились многие половцы; а в последних годах XI века и в начале XII крестились в Киеве и вступили в брак с русскими князьями три дочери половецких ханов. Просветителем диких вятичей был преподобный Кукша, священноинок Печерский. Хотя Курск был христианским городом в начале XI века (в раннюю молодость преподобного Феодосия, как мы видели из жития его), но другие поселения вятичей — Мценск, Брянск, Козельск — оставались языческими. Одушевляемый святой ревностью к вере, Кукша с учеником своим оставил тихую Печерскую обитель, чтобы проповедовать Истину Неба грубым язычникам; проповедь сопровождалась чудесами, которые утверждали веру в сердцах простых людей; большая часть крестилась, но упорные в суеверии идольские жрецы замучили святого проповедника. “Все ведают, — писал блаженный Симон, епископ Владимирский, о преподобном Кукше, — как он бесов прогнал, вятичей крестил, дождь свел, озеро иссушил, сотворил многие другие чудеса и после многих мучений убит был учеником своим.” В один день и час с ним скончался и преподобный Пимен-постник, друг Кукши, исцелявший недужных, имевший дар пророчества и за два года предсказавший свое отшествие к Богу. Став посреди церкви, он громко воскликнул: “Брат наш Кукша теперь убит.” Сказав эти слова, он преставился [24]. И на север — в землю Ростовскую и Суздальскую — стремились с Евангельской проповедью благодатные чада Антония и Феодосия. Мы видели прежде, что вера Христова еще не укоренилась в Ростове, и первый епископ того края святой Феодор вынужден был оставить Ростов и поселился в Суздале. Преемник его, грек Илларион, после бесплодной борьбы с язычеством удалился в Царьград. Третьим епископом Ростовским был святой Леонтий — один из учеников преподобного Антония, первый святитель (первопрестольник) из числа иноков Печерских. Он велик по действиям земной жизни как равноапостольный просветитель Ростовского края. Он велик на небе, как сильный молитвенник за землю Русскую. В пещеру преподобного Антония пришел он, без сомнения, позднее 1032 года, потому что тогда Феодосий нашел у Антония одного только Никона, рукоположен в сан епископа был прежде 1051 года, т.е. прежде, нежели был посвящен блаженный митрополит Илларион, второй святитель из пещерян. В земле Ростовской, населенной чудским племенем Мери, святитель Леонтий встретил язычников упорных, суровых и диких. Они не хотели слушать его, а близкого князя для помощи не было [25]. Увещания и мольбы о любви христианской не имели успеха; язычники осыпали святителя бранью, били его и выгнали из города. Но он решился не оставлять вверенного ему стада. Поселясь за городом близ ручья Брутовщины, он построил здесь деревянный храм архистратига Михаила. Видя невозможность действовать прямо на жителей Ростова, закоренелых в язычестве, он обратился к юному, еще не испорченному поколению: стал приглашать к себе детей, кормил их и ласкал; обласканные дети охотно ходили к Леонтию, а он учил их началам святой веры и потом крестил; вслед за детьми обратились к Христу и некоторые из взрослых. Но застарелые язычники взволновались и бросились к Церкви с дубинами и оружием. Причет, окружавший Леонтия, испугался; но святитель был спокоен, облачился в ризы святительские и вместе со священниками и диаконами, также облаченными в ризы, вышел к дикому народу. Спокойная твердость его поразила язычников: они пали перед ним в страхе, и многие из них крестились. Святой Леонтий рукоположил многих священников и диаконов, но не успел привести ко Христу всю “заблудящую чудь” (как выражается древний писатель жития его). Апостольский подвиг его окончился мученической смертью [26]. Преемником великого святителя был также инок Печерский Исайя, бывший игуменом Дмитриева монастыря в Киеве по кончине блаженного Варлаама. Он превзошел многих подвижников в посте, молитве и других добродетелях и за высокую жизнь свою поставлен епископом Ростовской страны в 1078 году. Блаженный святитель, найдя в Ростове людей новокрещенных и еще не утвердившихся в вере, усердно наполнял их учением веры и крестил их; истреблял идолов и на местах их строил храмы [27]. Утешением для святого Исайи послужило участие князя Владимира Мономаха. Этот набожный князь построил на свой счет храм в Ростове и прислал для него одну из чудесных икон преподобного Алипия. Ревностный святитель преставился в 1090 году [28]. Почти современно святителю Исайе трудился в просвещении остальных язычников Ростовского края преподобный Авраамий, непринадлежавший к Печерскому братству. Неизвестно, откуда пришел он в Ростов, где весь чудский конец города поклонялся еще каменному идолу Велесу. Близ озера Неро Авраамий поставил себе убогую хижину, начал принимать приходивших к нему христиан и поучал их Закону Божию, а вместе и молить Господа, чтобы помог сокрушить идола Велеса и привести Ростовцев к истинной вере. Скорбя об этом всей душой, благочестивый старец скоро удостоился видения святого евангелиста Иоанна Богослова, который вручил ему жезл для сокрушения идола. Идол немедленно был сокрушен. На том месте, где явился святой Иоанн Богослов, Авраамий поставил церковь, а там, где стоял прежде Велес, устроил первую в Ростове иноверческую обитель с малым храмом во имя Богоявления Господня. При помощи Божией преподобный Авраамий мало-помалу привел ко Христу и крестил всех остальных язычников города Ростова и почил в глубокой старости [29]. Около того же времени христианство укоренилось и в других окраинах Русской земли. Так в пределах древней Биармии при слиянии двух рек Сухоны и Юга в начале XII века существовал Троицкий Гледенский монастырь близ города Устюга Великого. Можно предполагать, что в этих местах уже были тогда христиане, — если не туземцы, то поселенцы Новгородские, — и что самое основание иноческих обителей имело целью дальнейшее распространение христианства между коренными жителями. Около 1174 года многие жители Новгородской области, вероятно вынужденные бежать от смут на своей родины, оставили насиженные места и поплыли по Волге до устья Камы. Часть выходцев осталась на Каме, а остальные поплыли дальше на запад, где они нашли укрепленный город Болванск (ныне село Никулицкое) и овладели им. Туземцы, грубые язычники финского поколения, убежали от новых пришельцев в леса и долго боялись вернуться. Новгородцы построили в занятом городке церковь. Оставшиеся на Каме поплыли по реке Вятке пока не достигли черемисского города Кокшарска (нынешний Котельнич); завоевав его, они соединились с ушедшими на запад и вместе для защиты от туземцев основали крепкий город Хлынов (нынешняя Вятка). Переселенцы старались просветить христианством язычников, среди которых жили. Сначала встретили они со стороны суеверия сильное сопротивление, но постепенно вотяки стали обращаться в христианство. Раннее водворение христианства в Вятке было залогом успешного действия русских проповедников Евангелия на северо-восточных пределах России. Почти в то же время трудился преподобный Герасим, уроженец и постриженник Печерский. В 1147 году он пришел из Киева на берега реки Вологды и у ручья Кайсарова основал обитель с храмом Святой Троицы. Это было еще до основания города Вологда. Тогда был здесь глухой лес, а в лесу — посад с Воскресенской церковью, и при нем малый торжок. Подвижник благочестия примером своей жизни и светлыми наставлениями озарил дикую страну и мирно почил 4 марта 1178 года [30]. 5. Удельная система. Владимир Мономах. Раздробление Русской земли на множество уделов препятствовало развитию государственного значения потомков святого Владимира: каждый из них смотрел на свое княжество, как на временную стоянку, в ожидании более обширного или более богатого удела. Народ, со своей стороны, смотрел на князя, как на временного правителя. Самодержец (по выражению современников — самовластец) Ярослав I, разделив свои владения между пятью сыновьями, назначил старшего из них, Изяслава, великим князем. Порядок и согласие между князьями не могли быть прочными, тем более, что великий князь не был государем для младших, а только имел надзор над ними — надзор отца за детьми, не пользуясь даже правом лишать виновных княжения. По прямому смыслу завещания Ярослав имел в виду постоянную неприкосновенность владений, данных каждому из сыновей его. Через несколько лет по кончине Ярослава старший сын его был выгнан из Киева (как мы видели выше), а младшие сыновья стали заботиться, каждый на счет прочих, об усилении владений своих. Междоусобия сделались беспрерывными. Наконец, все князья решились по совету лучшего из них — Владимира Всеволодовича Мономаха, внука Ярослава I от третьего сына его, Всеволода, — не подчиняться суду великого князя, но сделать общий княжеский съезд и на нем порешить возникшие споры. Этот первый съезд князей (по нынешнему — общий конгресс) был в Любече в 1097 году и впоследствии нередко повторялся, причем утвердилось новое правило — отнимать по общему приговору уделы у князей, которые окажутся виновными. Границы княжения и отношения князей стали определяться договорами. Но и этих мер было недостаточно для спокойствия и порядка. Право на великое княжение принадлежало старшему в роде. Несмотря на то, князья очень часто восходили на киевский престол не по старшинству, а по согласию союзников, по выбору народа и просто по праву сильного. Ни один княжеский род не мог укрепиться на киевском престоле, где успели перебывать предки всех родов княжеских. Так было и в других княжениях, где иногда брат наследовал брату, иногда — сын отцу, иногда один родственник вытеснял другого только потому, что был сильнее его. Раздоры князей гибельно действовали на народ: он учился подражать им в самоуправстве. Когда Изяслав Мстиславич звал киевлян на войну против родственников низверженного и постриженного великого князя Игоря Олеговича, некоторые из народа сказали: “Идем с радостию, но враг князя и народа Игорь не в темнице сидит, а живет спокойно в монастыре святого Феодора; убьем его и пойдем на Олеговичей Черниговских.” Тысячи голосов завопили: “Убьем Игоря!” Напрасно князь Владимир, брат Изяслава, митрополит Климент и народные сановники запрещали, удерживали, молили. Неистовые устремились к монастырю, схватили жертву свою в церкви во время литургии, безжалостно убили Игоря и бросили нагого на площади. На другой день феодоровский игумен, совершая печальный обряд погребения убиенного князя-схимника Гавриила, воскликнул к народу: “Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам жестоким! Где любовь христианская?” [1] Недаром народ, ненавидя род Олеговичей, был искренно привязан к племени Мономаха. Родоначальник этого племени, из которого вышло много святых князей, князь Владимир Всеволодович, прозванный Мономахом, славный победами, подвигами за Отечество и благими нравами, употребил всю свою жизнь на примирение князей и успокоение земли Русской [2]. Летописцы хвалят его за привязанность к отцу, которого он никогда и ни в чем не ослушался, за снисходительность, милосердие, щедрость, незлобие. Он творил добро врагам своим и любил отпускать их с дарами; молясь в церкви, всегда проливал обильные слезы. Но всего яснее изображает его душу завещание и поучение, написанное им для сыновей. “Приближаясь ко гробу, — пишет он, — благодарю Всевышнего за умножение дней моих. Рука его довела меня до старости маститой. И вы, дети мои, помните заповеди Божии, ходите по стопам отцов ваших. Страх Божий — основание добродетели. Велик Господь, и чудны дела Его! О, дети мои! Хвалите Бога и любите человеков. Не пост, не уединение, не монашество спасет вас; спасут вас дела добрые. Не забывайте бедных, кормите их и мыслите, что всякое достояние принадлежит Богу, а нам дано только на время. Не скрывайте богатства в недрах земли. Сиротам будьте отцами, не давайте сильным губить вдов и слабых. Не убивайте ни правого, ни виновного; жизнь и душа христианина священны пред Спасителем нашим. Принимайте с любовью благословение пастырей духовных; творите им добро, да молятся они за вас Всевышнему! Не имейте гордости ни в уме, ни в сердце и думайте: “Мы тленны, ныне живы, а завтра во гробе.” Бойтесь лжи, пьянства и любострастия, равно пагубного для тела и души. Старцев чтите, как отцов, мудрых слушайте, старшим покоряйтесь, с равными и меньшими имейте любовь, беседуйте без криводушия, воздерживайтесь от смеха, старайтесь опускать очи к земле, а душу возносить к небу. В пути, на коне, не имея дела, читайте наизусть молитвы или повторяйте чаще: “Господи, помилуй!” Не засыпайте никогда без земного поклона; а когда чувствуете себя нездоровыми, поклонитесь в землю три раза. Да не застанет вас солнце на постели! Идите рано в церковь воздать Богу хвалу утреннюю: так делал отец мой, так делали все добрые люди в мое время. Когда озаряло их восходящее солнце, они радостно славили Господа.” Благочестие и добрые дела являлись принадлежностью семейства Мономаха. Старшая сестра его, блаженная княжна Анна, прозванная Янкою, постриглась в Киевском Андреевском монастыре, основанном родителем ее, великим князем Всеволодом, и занималась воспитанием девиц, сама учила их грамоте, пению и рукоделиям. Она преставилась 3 ноября 1112 года. Сестра ее Евпраксия и дочь Владимира Мономаха Марина кончили жизнь свою в подвигах иночества в той же обители. Достойный сын благочестивого Мономаха, святой Мстислав-Феодор, заслужил от современников имя Великого. С 12-летнего возраста отправленный дедом княжить в Новгороде, он еще в молодости явился образцом мужества и великодушия христианского. Олег, князь Черниговский, убил брата его Изяслава и захватил удел его — Ростов и Суздаль. Мстислав, не желая проливать кровь, послал сказать ему: “Ты убил брата моего, но на войне гибнут цари и князья; будь же доволен своей наследственною Рязанью, а я упрошу отца моего помириться с тобою.” Олег не послушал кротких убеждений и увещеваний, но разбитый Мстиславом потерял свои завоевания и едва укрылся в Муроме. Тогда Мстислав снова предложил ему мир, умолил отца простить Олега, и Мономах согласился, сознавшись, что сын пристыдил его великодушием. Вскоре Олег снова нарушил мир, снова был разбит и бегал в отчаянии, не зная, где приклонить голову. Мстислав послал сказать ему: “Святополк и отец мой Владимир (о себе он не говорил) не лишат тебя земли Русской; я буду твоим ходатаем, останься в своем княжении, только смирись.” Вслед за тем он возвратился в Новгород и примирил Олега с великим князем Святополком и Мономахом. Понятно, что таким князем не могли не дорожить новгородцы. Когда Святополк хотел послать в Новгород сына своего, новгородские послы объявили ему: “Если у сына твоего две головы, то пришли его к нам. Новгороду нужен Мстислав, новгородцам дал его Всеволод; мы вскормили его для себя и любим его, а сына твоего не хотим.” Мстислав остался в Новгороде, где сохранились, как памятники его благочестия, каменные храмы: Благовещенский на Городище, близ Новгорода, где со времени Рюрика было пребывание князей, и великолепный собор на княжьем дворе во имя святителя Николая, которого мощи незадолго пред тем были перенесены в Бар-град. Этот последний храм был памятником признательности блаженного князя к великому святителю за исцеление от болезни. Святой Николай в видении повелел больному князю Мстиславу послать в Киев послов за иконою своей, вид и мера которой были показаны. Послы отправились, но буря, поднявшаяся на озере Ильмень, удержала их у острова Липного три дня. Здесь нашли они плывшую по воде икону святителя Николая, того самого вида (круглую) и размера, какие показаны в видении. Больной князь, приложась к святой иконе, получил исцеление [3]. После многих воинских подвигов при защите пределов новгородских доблестный Мстислав по воле отца перешел в Белгород, а в 1125 году, оплакав кончину родителя, сел в Киеве на престоле великокняжеском. В Киеве он устроил монастырь в честь ангела своего, великомученика Феодора, и храм в честь Пирогощей иконы Богородицы, доставленной из Царьграда. После блистательного похода против дикой Литвы доблестный и благочестивый князь скончался в один из светлых дней Пасхи (15 апреля 1132 года)., на 56 году своей жизни и погребен в построенном им монастыре. Он умел править Русскою землей, хранил порядок и правду, мог бы надолго утвердить спокойствие в России, если бы дожил до маститой старости отца своего. Еще современники не только называли его добрым и христолюбивым князем, но и надеялись на загробные молитвы его. В одном древнем Прологе сказано, что он был неудержимо милостив ко всякому, серебра и золота в руки не принимал, потому что не любил богатства, и заранее узнал день преставления своего [4]. Во время княжения святого Мстислава, при святительстве святого епископа Никиты была основана в Новгороде первая общежительная обитель преподобным Антонием, чудотворцем. Он был уроженцем города Рим, сыном богатых и благородных родителей. Зная твердо догматы веры православной и хорошо научившись греческому языку, он прилежно читал книги святых отцов; по кончине родителей, будучи 18 лет от роду, он раздал бедным большую часть имения, а оставшееся золото, серебро, драгоценные сосуды и другие церковные вещи вложил в бочку (делву) и пустил в море. После того Антоний в 1086 году удалился в пустыню, где отыскал православных монахов, укрывавшихся от папских гонений в горах и расселинах, и поселился с ними, приняв пострижение. Оттуда по любви к уединению он перешел на одну приморскую скалу и здесь, стоя на камне, провел год и два месяца в посте и молитве, после чего неисповедимыми судьбами Божиими перенесен вместе с камнем, на котором стоял, по морю, реке Неве, Ладожскому озеру (Невоозеро) и вверх по реке Волхов в страну Новгородскую. Камень пристал к берегу в ночь с 7 на 8 сентября 1106 года. Преподобный услышал звон к утреннему пению, увидел жителей неведомой страны и не понимал языка их, а они смотрели с удивлением на чудного пришельца, который не смел сойти со своего камня, не зная, где он, и опасаясь новых гонений от враждебного Рима. После трехдневной молитвы Господь послал ему человека, знающего греческий и латинский языки. С изумлением узнал от него Антоний, что пред ним Великий Новгород и Святая София, что он в три дня и три ночи совершил тот путь, который обыкновенно совершается в полгода. Ликовала душа пришельца, когда он увидел священное величие храма Святой Софии, благолепие обрядов церковных и услышал сладкогласное пение, хотя и на незнакомом ему языке. Обучившись несколько русскому языку, он открыл тайну своего чудного пришествия одному только епископу святому Никите, который посоветовал преподобному устроить обитель иноческую в честь Рождества Богородицы на том месте, где пристал к берегу плывший камень, и выпросил это место у новгородских посадников. Спустя год после того случилось однажды, что рыбаки, трудившись целую ночь в рыбной ловле, ничего не поймали. Тогда преподобный Антоний предложил им гривенный слиток серебра с тем, чтоб они еще раз закинули сети в Волхов и все, что поймают, отдали в новую обитель. Рыбаки закинули сети и едва могли вытянуть их на берег: к общему изумлению, в неводе, кроме великого множества рыбы, оказалась та самая бочка, которую Антоний, еще будучи в Италии, бросил в море. Но рыбаки заспорили, уверяя, что бочка принадлежит им издавна и что они нанимались ловить рыбу, а не товары. Преподобный должен был прибегнуть к суду посадников, и бочка была присуждена ему, когда он объяснил, что в ней находятся золотые потиры, церковная утварь, также золото и серебро, доставшееся ему в наследство от родителей. Это богатство послужило на построение каменного храма и на покупку близлежащих земель для монастыря. Святитель Никита сам начал копать ров под основание церкви, но не дожил до окончания строительства храма. После 16-летнего игуменства преподобный Антоний, предузнав свою блаженную кончину, открыл духовному отцу дивную повесть жизни своей и велел предать писанию во славу Божию [5]. Два сына блаженного великого князя Мстислава Владимировича оставили по себе память добродетельной и святой жизни. Старший из них, святой князь Всеволод-Гавриил, в ранней юности был оставлен отцом в Новгороде на княжение, когда престарелый Мономах вызвал Мстислава к себе, чтобы иметь в его лице помощника. Достойный сын великого Мстислава много сделал добра для новгородцев; но они заплатили ему злом. Начало своего княжения юный князь ознаменовал основанием Юрьева монастыря в Новгороде: вместе с игуменом Кириаком он заложил там в 1119 году величественный храм великомученика Георгия, наделив обитель разными угодьями. По случаю рождения сына Иоанна он построил на торговой новгородской площади, на Петрятином дворище, храм святого Иоанна Предтечи и выдал для нового храма весьма значительную по содержанию грамоту [6]. Наступило тяжкое время для Новгорода: угнетаемый двухлетним голодом, народ питался липовым листом, березовою корой, соломою и мохом; по улицам лежали трупы, и некому было погребать их; родители отдавали детей своих купцам иноземным, чтобы только спасти их от голодной смерти. В эти горестные дни Всеволод явил всю отеческую любовь свою к народу: он был отцом сирот и вдов, питателем нищих и голодных, истощал на них казну свою, но и ее недоставало для множества просящих. Пребывая в Новгороде, Всеволод делал походы в Емь (Финляндию) для охранения новгородских границ, в Эстонию и Литву; все эти походы были удачны, В 1132 году дядя его, князь Ярополк, вступил на киевский престол, дал Всеволоду удел Переяславский, который считался старшим после Киева и служил иногда переходным к великому княжению. С неудовольствием отпустили новгородцы своего доброго князя, упрекая его, что он изменил Святой Софии; а между тем родной дядя его, младший сын Мономаха князь Юрий Долгорукий, вооружился, говоря, что Ярополк хочет сделать племянника наследником своим в Киеве. Утром въехал Всеволод в Переяславль и до обеда выгнан был Юрием. Избегая междоусобия, богобоязненный князь возвратился в Новгород, но там на вече уже не хотели принять его, позабыв благодетельное его правление и славные победы. Спустя два года брат его Изяслав, лишенный удела тем же дядею Юрием, пришел в Новгород просить помощи. Новгородцы зашумели, вызываясь защищать Мстиславичей против властолюбивого Юрия. Всеволод выступил с войском, но поход был неудачен. Новгородцы требовали новой войны, хотели снова идти к Суздалю, но и на этот раз Бог не благословил оружия новгородского. Начали зимний поход, с терпением сносили холод и вьюги, но кровопролитная битва на Ждановой горе (26 января 1135 года) осталась навсегда памятною в летописях: здесь новгородцы потеряли множество людей, побили еще более суздальцев, но не могли одержать победы, и сам Всеволод едва спасся с остатком дружины. “Вся земля Русская разодралась тогда,” по красноречивому выражению летописца. Раздраженные неудачей новгородцы, собравшись на смутное вече, осудили Всеволода на изгнание. Он был заключен в епископском доме с женою, детьми и тещею (супругою святого князя Николы Святоши), семь недель содержался, как преступник, под стражею и получил свободу только тогда, когда прибыл в Новгород избранный народом князь Святослав Олегович, друг Юрия. Добродушный Ярополк дал изгнаннику Вышгород. Жители Пскова, до того времени неразлучные с новгородцами под властию одного князя, дорожили благодеяниями Всеволода и с живым усердием звали его к себе. Всеволод согласился на призыв любви; по дороге имел он утешение видеть, что между князьями его времени не иссякла любовь христианская. Полоцкий князь Василий, вместо того, чтобы мстить за обиды, нанесенные ему Великим Мстиславом, принимал и провожал Всеволода с братскою любовию. Верные псковитяне приняли с восторгом призванного ими князя и не устрашились, когда новгородцы поднялись на них войною. Устроив засеки и засев в окопах, они поклялись не выдать своего князя. Одумался Святослав Новгородский, побоялся кровопролития и воротился в Новгород, говоря: “Пусть Бог все управит своим промыслом.” Между тем святой Всеволод заложил в Пскове каменный храм Святой Троицы. Не более одного года княжил он в Пскове, но этот последний год его жизни был ознаменован непрестанными благодеяниями. Блаженный князь во всю жизнь свою любил Господа и его служителей; любил и нищих, которых щедро снабжал всем нужным. Предчувствуя близкую кончину, он смирял себя постом и молитвою, питал нищих, призревал странных, сам перевязывал раны больным; но окрестные народы трепетали при имени князя, который никому не выдавал чести своей и верного ему Пскова; никто не смел нападать на подвластный ему город. После краткой болезни он мирно скончался в летах зрелого мужества 11 февраля 1138 года. Опамятовались граждане Великого Новгорода, услышав о кончине блаженного князя, и послали протопопа от Святой Софии именем Полюда и с ним несколько благоговейных людей, чтобы взять мощи князя в Новгород. Но рака не двинулась с места, потому что святой князь хотел остаться там, где любили его. Горько плакали послы новгородские, раскаиваясь в неблагодарности своего народа, и молили дать им хотя малую часть от святых мощей на утверждение града их. Тогда отпал сам собою ноготь от руки блаженного князя. С радостию принял святыню протопоп Полюд и возвратился с нею в Новгород, а псковитяне погребли благоверного князя в построенном им храме великомученика Димитрия Солунского, потому что Троицкий собор был еще недостроен. Спустя 54 года они обретены нетленными. Святой князь явился в видении одному богобоязненному человеку и сказал: “Объяви властям, чтобы перенесли мощи мои в храм Святой Троицы; там хочу я возлечь. Господь Иисус Христос предал мне град мой Псков, чтобы хранить его от нечестивых немцев.” Святые мощи были благоговейно перенесены открыто в Троицкий соборный храм (27 ноября 1192 года) [7]; там они прославились многими чудотворениями. В ночь, под 30 число июля 1363 года святой князь явился соборному пономарю, спавшему в притворе храма, и сказал: “Завтра объяви причту Святой Троицы и посадникам, чтобы вынесли иконы из церкви; в следующую ночь Господу угодно явить чудо над моими мощами.” Приказание было исполнено, и ночью обрушился громадный свод храма и отшиб малую часть челюстей благоверного князя, которая и доныне сохраняется в серебряном ковчеге. Над гробницею святого Всеволода висит огромный и тяжелый меч его с надписью: “honorem meum nemini dabo” (чести моей никому не отдам) [8]. Другой сын Великого Мстислава, благоверный князь Ростислав-Михаил, родоначальник князей Смоленских, принадлежал к числу тех редких правителей, которые в блеске верховной власти находят более тягости, нежели наслаждения. Два раза возводили его на престол великого княжения, но он не любил власти и всегда готов был отказаться от нее. Достигнув глубокой старости и уже больной, он отправился из Киева в Новгород, чтоб утвердить там сына своего Святослава. На дороге смоленские послы встретили его за 300 верст от города; в Смоленске жители всех сословий приняли с подарками добродетельного старца-князя. Утомленный путем, он не мог ехать далее Великих Лук и там взял клятву с послов новгородских — забыть прежние неудовольствия на сына его и не искать себе другого князя. Больной, возвратился он в Смоленск, где сестра его Рогнеда и сын Роман уговаривали его остаться, чтобы быть погребенным в сооруженной им церкви Петропавловской [9]. “Везите меня в Киев, — отвечал он, — если умру по дороге, положите меня в отчем монастыре у святого Феодора; если же Бог исцелит меня молитвами Пречистой Своей Матери и преподобного Феодосия, постригусь в Печерском монастыре.” Блаженный князь скончался в пути с тихою молитвой на устах: “Ныне отпусти раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром.” Это были последние слова его, и слезы остановились на застывших ланитах почившего [10]. Блаженный князь Ростислав отличался необыкновенным незлобием: он все прощал другим, помнил только о своих грехах, о своих долгах пред Богом и забывал о том, что должны ему другие. Часто говорил он Печерскому игумену: “Приготовь мне келью, боюсь смерти неожиданной.” Во время великого поста по субботам и воскресным дням, приглашал он к своей трапезе игумена с избранными старцами обители преподобного Феодосия, беседовал с ними о душевном спасении, а в каждое воскресенье поста приобщался Святых Тайн. Ему очень хотелось уклониться от суетного мира в Печерскую обитель, чтобы краткую, мимо текущую жизнь посвятить Богу в безмолвии. Не раз говорил он о том Печерскому игумену, блаженному Поликарпу [11], но благоразумный старец останавливал его, говоря: “Бог требует от тебя других подвигов: твори правду и блюди землю Русскую.” Ростислав не равнялся свойствами с отцом и дедом, но любил родину, любил мир и правду и боялся запятнать себя кровью Русскою. 6. Приемники Мономаха. Древние святые. Между тем, как достойный сын Мономаха Мстислав Великий и благочестивые сыновья его Всеволод и Ростислав подавали земле Русской пример христианских и царственных добродетелей, на северо-востоке России, в земле Суздальской, княжил младший сын Мономаха Юрий (Георгий) Владимирович, прозванный Долгоруким. Властолюбивый, но беспечный, он знаменит в истории гражданским образованием восточного края Руси, в котором он провел цветущие лета своей жизни. Он заботился о распространении там христианской веры, строил церкви в Суздале, Владимире, на берегах Нерли; открыл пути в лесах дремучих; основал новые города: Юрьев-Подольск, Переяславль-Залесский и Дмитров. Но он не любил дикого и сурового севера, считал себя изгнанником в земле Суздальской и скучал по Киеву. “Неужели и детям моим не будет части в земле Русской?” — говорил он, стараясь добыть Киев. Юрий не имел добродетелей великого отца, не прославил себя в летописях ни одним подвигом, ни одним действием искреннего добросердечия, свойственного Мономахову племени. Он не уважал святости клятв и часто волновал Русь в пользу своего честолюбия. Будучи сыном Мономаха, которого любили во всех концах земли Русской, он не умел заслужить народной любви ни на севере, ни на юге, где, наконец, удалось ему незадолго до смерти занять престол великого княжения. Народ киевский столь ненавидел Долгорукого, что, узнав о смерти его, поспешил разграбить дворец княжеский и не дал похоронить тела его подле гробницы Мономаховой: Юрия похоронили за городом в Спасском Берестовском монастыре. Сын его Андрей, прозванный Боголюбским, любил север, как родину; там народ был спокойнее, нежели на юге, не судил и не менял князей, но повиновался им усердно и сражался за них мужественно. Видя, что ему нечего искать на юге при жизни сыновей старшего из Мономаховичей, Великого Мстислава, храбрый и набожный Андрей тяготился в душе нерасчетливым властолюбием отца своего и тайно удалился из Киева в наследную область, где ростовцы и суздальцы приняли его с радостию и по смерти отца признали своим князем. Он мог тогда же завоевать себе древнюю столицу, но хотел единственно тишины долговременной и порядка в своем наследственном уделе. Он основал новое великое княжество суздальское, или владимирское, которое промысл Божий предназначил быть истинным сердцем Русского государства. Чувствуя, что Россия гибнет от раздробления власти, Андрей старался ввести единодержавие. Удаляясь из Киева в Суздаль, он тайно взял с собою знаменитую икону Богоматери, написанную, по общему верованию наших предков, святым евангелистом Лукою. Из Иерусалима она была перенесена в Царьград императрицею Евдокиею, супругою Феодосия Младшего, и поставлена во Влахернском храме, а Патриарх Константинопольский Лука Хризоверг прислал ее в Киев великому князю Юрию, который поставил икону в девичьем монастыре в Вышгороде. Оттуда и взял ее Андрей. Когда пришли на берег Клязьмы, не доезжая до Владимира, кони, везшие икону, остановились и не могли сдвинуться с места. Князь построил здесь каменный храм и поставил на время икону, а место назвал Боголюбовым, потому что Богородица возлюбила его. Построив во Владимире великолепный соборный храм [1], благочестивый князь перенес в него чудотворную икону и украсил ее окладом из 15 фунтов золота, жемчугом и драгоценными каменьями. Быв свидетелем многих опытов благодатной помощи от сей святой иконы, князь Андрей питал к ней особенную веру и, когда выходил на брань, имел обычай брать с собою ее честный крест. Так поступил он и в 1164 году, отправляясь в поход против восточных болгар-мусульман. Пред сражением благочестивый князь укрепил дух свой приобщением Святых Тайн и молитвою пред иконой Богоматери. Болгары были разбиты, и князь далеко преследовал их. По возвращении из преследования на место битвы князь, прежде всего, принес благодарение Богоматери пред чудотворною Ее иконой. В это время от животворящего креста и иконы Богоматери воссиял свет, озаривший все войско. Память о сем чуде доселе сохраняется в празднестве Всемилостивому Спасу (1 августа), установленном по желанию Андрея и по сношению с императором греческим Мануилом, который в тот же день видел свет от Креста Господня и победил сарацин [2]. Княжение Андрея Боголюбского кончилось страдальческою смертию: люди, осыпанные милостями князя, убили его в Боголюбове. Последние слова его были: “Господи! В руце Твои предаю дух мой” [3]. За девять дней до убиения святого князя Андрея скончался сын его князь Глеб, 20-летний юноша, благочестивый, чистый душою и телом. Тело его, положенное во Владимирском соборе, прославлено нетлением и чудесами [4]. Между тем, как в земле Суздальской возникало новое великое княжество, на архиерейской кафедре Великого Новгорода сияли добродетелями два великих святителя — Нифонт и Илия-Иоанн. Святой Нифонт, уроженец киевский, монах Печерский, за святость жизни поставленный в сан епископа Новгородского в 1130 году, великолепно возобновил Софийский храм и построил каменные церкви: Успения и святого Климента в Новгороде и Спасскую на Псковском Завеличье [5]. В 1147 году великий князь Изяслав решился последовать примеру Ярослава Великого и созвал собор епископов для избрания и посвящения митрополита. К несчастию, тогда происходило кровавое междоусобие между Изяславом и Юрием Суздальским за киевский престол, и почти все князья удельные, разделившись на две стороны, принимали участие в этой распре. Естественно, тогда не могло быть того единодушия на соборе, какое было при самодержце Ярославе, тем более что давность обыкновения — получать первосвятителей из Царьграда — обратилась как будто в непреложный закон. Нельзя было ничего сказать против лица, предлагаемого великим князем: это был Климент Смолятич, родом русин, черноризец и затворник, строгий и просвещенный подвижник. Но святой Нифонт и Грек Мануил, епископ Смоленский, утверждали, что митрополит может быть посвящен не иначе, как вселенским Патриархом в Царьграде. Несмотря на их несогласие, Климент был посвящен русскими епископами в Киеве, а для блаженного Нифонта наступило тяжелое время. За несогласие покориться новому митрополиту, он вызван был в Киев и содержался в заключении до тех пор, пока Юрий Долгорукий, утвердясь на киевском престоле, не отпустил его с честию в Новгород. Вскоре в Царьграде посвятили нового митрополита Константина [6], и Нифонт поспешил в Киев, чтобы встретить его, но, не дождавшись приезда митрополита, скончался в Киеве 21 апреля 1156 года, в субботу пасхальной недели [7]. Новгородский летописец, благоговея пред высокими добродетелями святого Нифонта, говорит: “Мы за грехи наши лишены утешения видеть у себя гроб его.” Известны ответы блаженного Нифонта на вопросы Кирика, иеромонаха новгородского Антониева монастыря, относящиеся к богослужению, совершению Таинств и обрядов. Эти ответы в древности пользовались полным уважением всей Русской Церкви и теперь служат для нас доказательством, что все существенное в догматах веры и совершении Таинств сохранилось издревле неизменным, как непреложна самая воля Божия. Через несколько лет после преставления блаженного Нифонта вступил на Софийскую кафедру по избранию народного веча святой Илия-Иоанн, природный новгородец, священник Власьевской церкви на Волосовой улице [8]. Он был посвящен в Киеве в 1166 году и вскоре после того получил от митрополита грамоту, предоставлявшую Новгородскому владыке и преемникам его сан архиепископа. Вскоре после того новгородцы, беспрестанно призывая и изгоняя князей, не послушались Андрея Боголюбского. Тогда великий князь решился сломить гордыню Новгорода и послал многочисленное войско с 72 князьями. Бесчеловечно опустошив область Новгородскую на триста верст в окружности, князья осадили Новгород. В третью ночь осады, 25 февраля 1170 года, святитель Илия со слезами молился пред иконою Спасителя [9], и Небесный Голос возвестил ему: “Иди в церковь Спаса, что на Ильиной улице, возьми там икону Богородицы, неси ее на городские стены и увидишь чудное спасение.” Наутро архиепископ вынес икону на наружное укрепление города [10] прямо против осаждающих. Народ молился с воплем и слезами. Осаждавшие простерли воинскую отвагу до наглости против святыни: сыпались стрелы на молящихся, и одна из них поразила святую икону [11]. Тогда на суздальцев напал внезапный ужас, и они потерпели страшное поражение; в плен взято их было так много, что за пленного суздальца давали только по две ногаты (денежки). Святитель установил ежегодный праздник (27 ноября) Знамения Богородицы в память о чудной победе, “дне избавления Новгорода и дне наказания для врагов его” [12]. После того Новгород некоторое время наслаждался миром. Блаженный пастырь, умиряя народ и умилостивляя князей, находил время на сооружение многих храмов в городе и Благовещенской обители на озере Мячине [13], на составление церковных правил, сохранившихся до нашего времени, а может быть, и на писание летописи. Достигнув глубокой старости, пред концом жизни он сложил с себя омофор и принял схиму под именем Иоанна. По усердной просьбе духовенства и всего народа он передал архиепископство брату своему Гавриилу и преставился 7 сентября 1186 года [14]. В числе князей, которых много переменилось при 40-летнем святительстве архиепископа Илии-Иоанна, был святой Мстислав — сын блаженного великого князя Ростислава и внук святого Мстислава Великого. Еще в молодости он заслужил у современников прозвание Храброго не только по личному мужеству в битвах, но и по особенному благородству характера, по которому всегда вступался за правого против виноватых и за слабого против сильных. Руководствуясь древним обычаем, по которому киевский престол должен был принадлежать старшему в роде, он вместе с братьями посадил на киевское княжение дядю своего Владимира Мстиславича против воли Андрея Боголюбского. Привыкнув, как пишут современные летописцы, от ранней юности не бояться никого, кроме Бога Единого, храбрый князь не побоялся стотысячной рати Боголюбского. С малочисленною, но смелою дружиной он заперся в Вышгороде, рубился на вылазках днем и ночью и выдержал девятинедельную осаду. Между тем в стане осаждающих не было ни усердия, ни согласия: одни князья тяготились самовластием Андрея, другие опасались коварства Олеговичей, некоторые же тайно доброжелательствовали Мстиславу и его братьям. Наконец, когда один из князей, подручных Андрею, Ярослав Луцкий, открыто перешел на сторону осажденных, несметные полчища осаждающих взволновались и ночью в беспорядке обратились в бегство, стараясь переправиться на другой берег Днепра. При свете утренней зари Мстислав стоял на стене Вышгорода. Он смотрел с изумлением, как войско многочисленное, как бы гонимое сверхъестественною силою, бросалось с крутого берега в глубину Днепра; поднял руки к небу и восхвалил заступников Вышгорода, святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Мгновенно вскочил на коня храбрый князь и поспешил довершить поражение врагов, завладел станом неприятельским и множеством плененных, которых отпустил без выкупа. Посадив в Киеве старшего брата своего Романа, он отдал ему и Смоленск. Себе храбрый князь не искал никакого удела: он был везде, куда звала его правда и слава. С того времени Мстислав Ростиславич считался храбрейшим из всех храбрых князей. Вскоре новгородцы прислали звать его к себе на княжение, но он колебался, говоря, что не хочет расстаться с добрыми братьями и своею отчиной — Смоленском. “А Великий Новгород, разве, не твоя вотчина? — возразил посадник. — Иди князь, поклонись святой Софии, послужи ей верой и правдой, как служили дед твой и прадед.” Мстислав согласился, потому что добрая душа его, как пишут современные летописцы, “всегда рвалась на дела великие.” С восторгом встретили новгородцы храброго князя, прославившегося борьбою с тем самым Андреем, который угрожал Святой Софии своими несметными полчищами. Мстислав усмирил чудь, принудив ее платить дань, освободил Псков от междоусобий и собирался в поход на Полоцкого князя, которого прадед ограбил некогда Новгород и Святую Софию. Но приближался уже предел земной его жизни: во всей силе мужества он внезапно поражен был тяжким недугом. Чувствуя приближение смерти, Мстислав велел нести себя в Софийский собор и там пред всем народом приобщился Святых Тайн; после того он взглянул на супругу и трех сыновей и, прослезясь, сказал: “Поручаю их добрым братьям моим, особенно берегите младенца моего Владимирка.” Тогда успокоились крестообразно мощные руки его на широкой груди, которая служила щитом Великому Новгороду, и почил доблестный князь 14 июня 1180 года. Громко рыдал о нем народ, погребая храброго князя в Софийском соборе в древней аспидной гробнице блаженного храмоздателя Святой Софии князя Владимира Ярославича [15]. Современники, оплакивая раннюю кончину Мстислава, всеми любимого, величают мужественную красоту его, светлый смелый взгляд голубых очей, исполинский рост, необыкновенную силу, удачу в победах, младенческое добродушие, соединенное с пылкостию сердца благородного, ненависть к неправде, смирение пред старшими родом и летами, ласковость и приветливость ко всем, милосердие к бедным и сиротам, горячее усердие к Богу и Церкви. По свидетельству летописца, он был красою Руси и своего века. Другие воевали для корысти, он — только для правды и славы, презирая опасности и отдавая всю добычу Церкви и своей дружине, которую ободрял в битвах, говоря: “За нас Бог и правда, умрем сегодня или завтра, умрем лишь с честью.” Не было земли на Руси, где бы не желали служить ему и где бы не оплакивали ранней его кончины. В лице храброго Мстислава мы видим уже третье поколение святых князей из благословенного рода Мономахова, как бы самим Промыслом Божиим предназначенного для счастия и славы России. Но и в других родах княжеских того времени появлялись личности, удивлявшие современников благочестием и святостию жизни. К числу их принадлежит преподобная княжна Евфросиния, в миру Предислава, внучка владетельного князя Полоцкого Всеслава Брячиславича. Отец ее Святослав-Георгий был младшим из семи сыновей князя Всеслава. Родители воспитывали Предиславу в страхе Божием, и она оказывала такую любовь к книжному учению, что изумляла тем родителей. Красота ее стала привлекать князей, но сердце чистой девы было занято любовью к Небесному Жениху, и она тайно удалилась в девичий монастырь, где игуменствовала тетка ее, вдова князя Романа Всеславича, и по неотступной просьбе была пострижена под именем Евфросинии. Впоследствии она испросила себе позволение жить в пристроенной к Софийскому собору келии и голубце. Здесь она пребывала в молитве, занималась списыванием книг и плату, какую получала за то, раздавала нищим. Потом по особенному видению решилась она основать свой монастырь на загородном месте, отданном ей местным епископом с ветхою Спасскою церковью. Там к благочестивой Евфросинии скоро собрались сестры. В числе их была младшая родная сестра ее Градислава, нареченная в иночестве Евдокиею; потом двоюродная сестра ее Звенислава принесла к преподобной все дорогие вещи, приготовленные ею на приданое, и навсегда отреклась от мира с именем Евпраксии. Ревнуя о благолепии дома Божия, блаженная Евфросиния, вместо ветхого деревянного храма, построила (около 1160 года) каменный храм Спасителя в своем монастыре, сохранившийся до нашего времени [16], и приготовила для нового храма драгоценный напрестольный крест [17]. Горя любовью к Спасителю и Богоматери, она воспользовалась родственною связью с домом императоров Комнинов, чтобы выпросить одну из трех икон, писанных, по преданию, евангелистом Лукою, которая тогда находилась в Ефесе [18]. По усердной ее просьбе император Мануил и Патриарх Лука Хризоверг прислали ей Ефесскую икону, и Евфросиния, украсив ее драгоценною ризой, поставила в своей Спасской церкви. Преподобная игуменья усердно заботилась о спасении сестер своих о Господе. Древний жизнеописатель ее передает трогательную беседу, которою она возбуждала их к подвижничеству. “Я собрала вас о Господе, — говорила преподобная, — как кокош собирает птенцов, собрала словесных овец на духовную пажить. Паситесь же в заповедях Господних, возрастайте в добродетелях от силы в силу, чтобы я с радостию заботилась о вашем спасении и видела с утешением духовные плоды трудов моих. Стараюсь я сеять в вас слова Божии, но сердечные нивы ваши не остаются ли в прежнем виде? Они не зреют, а время жатвы близится, и лопата готова, чтобы отделить плевелы от пшеницы. Страшусь, не нашлись бы между вами плевелы и не преданы бы были Огню Негасимому. Старайтесь, молю вас, старайтесь сохранить себя от грехов и спастись от геенны. Творите из себя чистую пшеницу Христову, измелитесь в жерновах смирения, трудами постническими, чистотою, любовию, молитвами, — да будете Богу как хлеб сладкий!” Уже в преклонных летах преподобная Евфросиния исполнила давнее свое желание — посетить святые места Палестины. Вверив обитель сестре своей Градиславе-Евдокии, она отправилась на восток в сопровождении родного брата своего князя Давида и Звениславы-Евпраксии. На пути она встретилась с императором Мануилом, шедшим в поход против венгров; потом в Константинополе была обласкана Патриархом Лукою. Она посетила Святую Софию Цареградскую, поклонилась святыням и в других местах столицы восточной и продолжала путь в Иерусалим. Здесь, остановясь в русском монастыре пресвятой Богородицы, блаженная княжна несколько раз ходила на поклонение живоносному Гробу Господню и поставила над ним золотую лампаду. Потом обошла места, ознаменованные земною жизнию Спасителя, и в русском монастыре занемогла. После краткой болезни она предала дух свой Господу 23 мая 1173 года. Тело преподобной Евфросинии погребено было в окрестностях Иерусалима, в общежительном Феодосиевом монастыре, на паперти храма, там, где покоились мощи преподобного Саввы Освященного и преподобного Феодосия. Впоследствии [19] святые мощи ее перенесены в Киевские пещеры, где нетленно почивают и поныне в раке, окованной серебром в знак благодарности за исцеления. В одно время с преподобною Евфросинией жил великий святитель Русской Церкви святой Кирилл Туровский, по выражению древнего писателя жития его, “златословесный учитель, светлым учением богоразумия своего просветивший все концы Русские.” Он родился в Турове, на реке Припяти, от богатых родителей, но, отказавшись от наследства, принял монашество в Туровском Борисо-Глебском монастыре. Не довольствуясь строгою жизнию обыкновенных иноков, блаженный Кирилл по примеру великих столпников востока первым из русских стал подвизаться на столпе. Впоследствии возведенный в сан архипастыря Туровского он с ревностию предлагал пастве своей поучения в храме. По любви к уединению блаженный пастырь в 1182 году оставил кафедру и проводил последнее время жизни своей в уединенной молитве. Он преставился 27 апреля 1183 года. После святого Кирилла сохранились драгоценные памятники трудов его: объяснение чина черноризцев с превосходными мыслями об иноческой жизни, 24 молитвы, покаянный канон, вполне достойный имени Великого не по обширности, но по обилию и глубине чувств, и 12 поучительных слов на Господские праздники; слова эти справедливо оставили за Кириллом имя русского Златоуста; они дышат любовью к слову Божию и спасению людей. Вот несколько тропарей из покаянного канона, написанного святым Кириллом: “Становлюсь обличителем против меня самого в злых делах, которыми прогневал я Христа, преступая заповеди его: передаю письму все помыслы, слова и дела, все скверны и беззакония — вслух всему миру.” “Доколе тебе, бедная душа, быть в узах, объятой страстями, обидами, немилосердием, гордостию, пьянством? Эти тенета врага сведут тебя живую в ад. Воззови в покаянии: о, Христе мой! Разорви узы греха и спаси меня.” “Душа моя! Горька темница и тяжелы оковы — злые твои страсти. Если не сбросишь их, сама себя отдашь ты бесам и будешь ими мучима.” “Как человек, согрешил я, но прости меня, как Бог, Ты, Отче, Сыне и Святой Дух! Тебе поклоняюсь я верно и ищу Твоей милости, до последнего вздоха моего.” “Всех я грешнее, не смею взглянуть на Небо; припадая, вопию пред Тобою, Матерь Божия Пречистая: умилосердись надо мною, избавь меня от вечного мучения.” Подвижничество на столпе по примеру великого Симеона Столпника, продолжалось на востоке до XII века, но и там, как необыкновенно тяжкое, мало находило подражателей. В Русской Церкви при суровом климате нашего отечества столпничество было еще реже: кроме святого Кирилла известен только один русский столпник также XII века — преподобный Никита, Переяславский чудотворец. Уроженец Переяславля-Залесского, преподобный Никита заведовал сбором податей на своей родине в то время, когда устройство многих городов Суздальского края князем Юрием Долгоруким и перенесение Переяславля с низменного берега озера Клещина на берег реки, прозванной тогда Трубежем, требовали усиленных налогов. Сборщик Никита был беспощаден к другим, не столько для князя, сколько для своей корысти: грабил бедных, теснил слабых и безнаказанно наживался на счет других. Так жил он много лет без страха Божия. Однажды случилось ему войти в церковь и услышать чтение из книги Исайи-пророка: “Измыйтеся и чисти будете, отымите лукавства от душ ваших” и проч. Слова эти так потрясли душу Никиты, что он целую ночь провел без сна. Наутро, желая развлечься, он пригласил к себе приятелей на веселую беседу и велел жене приготовить обед. Но когда она стала варить, то сперва увидела кровь на поверхности воды, потом разные члены человеческого тела. В ужасе сказала она о том мужу, и он увидел то же самое. “Горе мне, много согрешившему,” — промолвил он с глубоким вздохом и ушел из дому. Игумен Никитского монастыря, куда пришел Никита, ища спасения, велел ему стоять три дня у ворот обители. Никита сделал еще более: он пошел и сел нагой в тростниковое болото; там комары и мошки осыпали его; кровь текла из тела, искусанного ими. Принятый в обитель, Никита затворился на 20 столпе. Там молился он о грехах своих в тяжелых веригах и каменной шапке [20], открытый морозу и зною. По ночам, выходя из обители, он выкопал два колодца [21]. В таких многотрудных подвигах душа блаженного Никиты очистилась и удостоилась благодати Божией. Князь Михаил, сын Всеволода Черниговского (тогда еще отрок, а впоследствии мученик, как увидим ниже), страдал тяжким недугом. Услышав, что в Переяславле живет святой столпник, удостоенный дара исцелений, он с верою отправился к нему; преподобный Никита послал ему жезл свой, и больной, опершись на него, стал здоров. Признательный князь 16 мая 1186 года велел поставить в память о милости Божией, крест на том месте, где получил исцеление [22]. Вскоре после того родственники блаженного Никиты, приходившие к нему, прельстясь блестевшими веригами, которые показались им сделанными из драгоценного металла, умертвили столпника 24 мая ок. 1186 года [23]. Иноческая жизнь в Новгороде и его окрестностях в это время особенно распространялась из Хутынского монастыря. Основателем этой знаменитой обители, находящейся в 10 верстах от Новгорода, на высоком берегу реки Волхов, был преподобный Варлаам (в мире Олекса Михалевич, или Алексей Михайлович) — уроженец новгородский, сын благочестивых и благородных родителей. Приняв на себя пострижение, он поселился на месте, называемом Хутынь, где он видел светлый луч из чащи леса. Мало-помалу собиралась к нему братия, которой он построил малую деревянную церковь Преображения Господня. Дар прозорливости и чудотворений привлекал к Варлааму особенное уважение граждан вольного города. Особенно замечательны в житии его два опыта прозорливости. Однажды блаженный игумен Хутынский увидел на Великом Волховском мосту толпу народа и палача, который готовился сбросить в реку человека, осужденного на смерть. Преподобный остановился и, благословив народ, стал просить, чтобы отдали ему осужденного, дабы он загладил вину свою служением в монастыре. Народ единогласно воскликнул: “Отдайте, отдайте, отдайте его отцу нашему Варлааму!” Впоследствии этот несчастный постригся в обители и кончил жизнь в богоугодных подвигах. Но в другой раз, встретив на том же мосту другого, осужденного на потопление, прозорливый старец, несмотря на просьбы сродников несчастного и многих из народа, не захотел вступиться за него и проехал мимо; казнь совершилась. На вопросы учеников, почему он поступил не так, как прежде, старец сказал им: “Первый осужденник, которого я выпросил у народа, был весьма грешный человек и осужден справедливо. Но так как в сердце его возбудилось раскаяние, и я видел, что по вере своей он может спастись, то и выпросил его у народа и пристроил в обитель, как было угодно Богу. Другой же осужден был напрасно, и я видел, что он умирает мученическою смертию и готов ему венец от Христа; не нужно мне было ходатайствовать о нем, потому что сам Христос — Помощник ему и Избавитель” [24]. Часто приходил преподобный для беседы к владыке Новгородскому. Однажды, расставаясь с владыкою, святой Варлаам сказал ему: “Если Бог благословит, приеду к святыне твоей на санях в пятницу первой недели поста святых апостолов.” И действительно, в ночь накануне этого дня выпал снег на полтора аршина, при сильном морозе. Святой Варлаам исполнил свое обещание и с тем вместе успокоил народ, испуганный безвременною непогодой, предсказав необыкновенный урожай, что и сбылось, потому что снег истребил червей, появившихся во множестве на корнях хлеба [25]. Незадолго до блаженной кончины преподобный Варлаам окончил сооружение каменного храма в своей обители [26]. Чувствуя приближение смерти, он назначил вместо себя настоятелем ученика своего Антония и предал Богу праведную свою душу 6 ноября 1192 года [27]. Сокровище мощей преподобного Варлаама со дня преставления его и доныне остается под спудом. Он был отцом иноков и насадителем иночества в пределах Новгородских. Преемник его в игуменстве, преподобный Антоний, основал свой монастырь [28] на берегу Дымского озера, в 15 верстах от г. Тихвина. Там он почил 24 июня 1224 года [29]. Третий игумен Хутынский, также ученик преподобного Варлаама, преподобный Ксенофонт, удалился за 25 верст от Новгорода и на берегу речки Робейки около 1230 года основал пустынную обитель с храмом Святой Троицы [30]. Другие ученики преподобного Варлаама, Константин и Козьма, уединились в окрестности Старой Руссы и там на острове, омываемом двумя речками Полистью и Снежною, положили основание Косинской обители [31]. 7. Нашествие Батыя и порабощение Руси. В северном великом княжестве, основанном Юрием Долгоруким и укрепившемся при сыне его Андрее Боголюбском, некоторое время сохранялось единодержавие, но и там, наконец, появились княжеские уделы. Брат Андрея Всеволод Георгиевич, прозванный Великим, княжил славно и счастливо 37 лет и строго соблюдал правосудие. “Не обинуясь лица сильных, — по словам летописца, — и не втуне нося меч, от Бога данный,” он казнил злых, миловал добрых, мстил иногда жестоко, но без несправедливости; уважал древние обычаи, требовал безусловной покорности от князей южных, но без вины не отнимал у них уделов; повелевая Новгородом, он льстил иногда своеволию граждан; мужественный и счастливый в битвах, он старался сохранить мир и не любил кровопролития бесполезного. Он соорудил несколько храмов, укрепил Владимир, Суздаль и Переяславль-Залесский и казнил убийц Андреевых. Первая супруга Всеволода Мария, родом ясыня, мать 8 сыновей, из коих двое умерли в младенчестве, отличалась благочестием и мудростью. Летописцы называют ее русскою Еленою, Феодорою, второю Ольгою. В последние годы жизни, страдая тяжким недугом, она показывала собою пример удивительного терпения, часто сравнивала себя с Иовом, а пред кончиною призвала сыновей и заклинала их жить в любви и помнить мудрые слова Великого Ярослава, что междоусобие губит князей и Отечество, возвеличенное трудами предков; советовала детям быть набожными, трезвыми, приветливыми ко всем и особенно уважать старцев [1]. В княжение Всеволода в 1204 году взят крестоносцами третьего крестового похода Царьград, — происшествие, горестное для наших предков, тесно связанных с греками, верою и торговлею. Ограбив богатые храмы [2], похитив многие святыни [3], крестоносцы избрали не только своего императора — Балдуина, графа Фландрского, но и латинского патриарха Фому Морозини; православный Патриарх Иоанн Каматер, оставив им в добычу казну Софийскую, удалился из города, как бедный странник, на осле, прикрытый рубищем. Папа Иннокентий III, один из самых могущественных первосвященников римских, поспешил воспользоваться этим случаем, чтобы подчинить себе Русскую Церковь. Он писал к нашему духовенству, что вера истинная торжествует в Царьграде и во всей империи, что Церковь Римская есть ковчег спасения, и вне ее все должно погибнуть: неужели, одни только жители земли Русской захотят быть отверженными от паствы Христовой? Увещание папы осталось без последствий; митрополиты наши поставлялись после того в Никее, где пребывали православные Патриархи царьградские до изгнания латинян из Константинополя. Тогда же другие крестоносцы сделались опасными для северо-западной России. Еще Ярослав I утвердился в Прибалтийском крае, населенном эстонскою чудью, построив там город Юрьев (Дерпт), и заботился о распространении православной веры между туземцами; но во время междоусобий власть князей в этом крае ослабела, и только по временам новгородцы производили в нем опустошения и заставляли чудь платить дань. В другой стороне Прибалтийского края, по Западной Двине до самого устья, латыши или ливы издревле платили дань князьям Полоцким. Сюда-то к устью Двины пристал в 1158 году корабль бременских купцов и положил основание двум торговым конторам в Укскуле и Далене. Узнав о том, архиепископ Бременский с благословения папы Александра III отправил сюда миссионеров. Вслед за миссионерами открылся крестовый поход против язычников; в конце XII века крестоносцы утвердились в Ливонии; в 1200 году епископ Альберт основал Ригу, а два года спустя возник в Ливонии и орден рыцарей Меча. Князья Полоцкие не имели достаточных сил для изгнания пришельцев и готовы были довольствоваться данью, которую привыкли брать с латышей или ливонской Чуди. Немцы не только отказали им в платеже дани, но мало-помалу совершенно завладели всею южною частью приморского края, или, собственно, Ливонией. Папа отпускал грехи всякому, кто под знаменем креста лил кровь на берегах Двины. Ежегодно из Германии толпами отправлялись туда странствующие богомольцы, но не с посохом, а с мечом — искать спасения души в убийстве людей. |
|
