Семинарская и святоотеческая библиотеки |
Амвросий Медиоланский Слово утешительное на смерть императора Валентиниана младшего
Хотя писать о том, о чем сожалеем, есть только усиление страдания, но так как в воспоминании об утраченной вещи дух чаще всего находит себе успокоение (ибо, когда мы пишем, мы устремляем к ней мысль и внимание, и тогда она в словах наших как бы оживает), то рассудили мы написать о кончине младшего Валентиниана, чтобы из-за молчания нашего не оказалось, будто мы предали забвению этот благодетельствовавший нам залог, и память о нем непочтительно оставили, избегая случая к соболезнованию, а тем более, что соболезнующий утешается самим своим сожалением, и когда я о нем или к нему говорю, тогда как бы о предстоящем или к предстоящему речь обращаю. Итак, что прежде всего оплакивать я буду? О чем прежде горько сожалеть? Дни желаний наших обратились в плач: Валентиниан возвратился к нам не таков, какого ожидали, исполнил он обещание свое самою смертью, но желанное присутствие его стадо нам весьма горестно. О, если бы он еще отсутствовал и был жив! Но, услышав, что Альпийские горы Италии осаждены неприятелем, пожелал лучше сам бедствовать, оставя Галлию, нежели не быть с нами, когда мы в опасности. Погрешил император, что хотел Римской империи помочь! Эта вина в смерти достойна хвалы. В воздаяние доброму Государю прольем слезы, ибо он заплатил нам смертью своей. Но не нужно здесь призывать к плачу. Оплакивают Валентиниана все, плачут неизвестные и боящиеся, плачут принужденные и варвары, плачут и те, которые казались неприятелями. К скольким стонам побудил он народы от Галлии и до наших мест? Ибо все оплакивают его не как императора, но как общего отца, сожалея о смерти его, как о своей собственной. Лишились мы императора, о котором соболезнование наше умножается тем более, что он был не зрел летами, но мудр советами. Потому, как говорит пророк: око мое изливает воды, ибо далеко от меня утешитель,который оживил бы душу мою (Плач. 1,16); не только телесные, но и мысленные очи мои притупились, и все чувства некоей слепотой покрылись, так как лишился я того, кто обратил душу мою и в великом отчаянии сущую ободрил, и исполнил надежды. Послушайте, все народы, и взгляните на болезнь мою: девы мои и юноши мои пошли в плен (Плач. 1,18), но неприятель узнав, что они Валентиниановы, отпустил их свободных. Сражался варвар с молодым императором и, позабыв о своей победе, помнил только его почтительность к нему. Добровольно отпустил пленных, извиняясь притом незнанием, что они были италийцы. Мы готовились еще построить стену на Альпийских горах, но Валентиниан без всяких преград, без речных потоков и снежных гор, одолев все, покрыл нас кровом своей империи. Итак, надлежит мне, кажется, употребить здесь начало пророческого плача, ибо Италия прежде веселящаяся, теперь исполнена печали? Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его; все друзья его изменили ему, сделались врагами его (Плач. 1,2). Как о Иерусалиме сказано: горько плачет он ночью, так и наш Иерусалим, то есть, Церковь плачет ночью: потому что преставился тот, который верой и благочестием своим придавал ей сияние. Ибо действительно горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Залитое слезами лицо свидетельствует о плаче великом, но поскольку написано: щеки его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его - лилии, источают текучую мирру (Песн. 5,13); то разумеется здесь таинственная благодать плачущей Церкви, которая при кончине Валентиниана изливает благовонные ароматы своего соболезнования, прославляя его добродетельную жизнь. Смерть не могла ему повредить, потому что благовоние общественных похвал истребило весь смрад смерти. Итак, Церковь оплакивает залог свой, и слезы ее на ланитах ее. Но послушай, какие ланиты: ударившему тебя, сказано, по щеке подставь и другую (Лк. 6,29). Ибо она в болезни терпелива, так что бьющий ее приходит к раскаянию. Бита была Церковь в щеку, когда лишилась Грациана, подала и другую, когда отнят у нее Валентиниан. Подлинно не на одной ее щеке, но на обеих слезы, ибо благочестиво оплакивает двух государей. Плачет Церковь, и щеки ее изобилуют слезами, как некими потоками благочестия. Какие же щеки у Церкви, о которых в другом месте говорит Писание: как половинки гранатового яблока - ланиты твои? (Песн. 6,7). На этих щеках сияют скромность и красота, которые являются признаком или молодых цветущих лет, или совершенного возраста. Почему в смерти верных императоров есть как бы некий стыд для Церкви, и в их столь неблаговременной кончине горестна и плачевна вся ее красота. Плачет Церковь в мудрых своих, которые подобны ее голове: у мудрого глаза его - в голове его (Еккл. 2,14). Плачет в глазах, то есть, в верных своих, ибо написано: глаза твои голубиные под кудрями твоими (Песн. 4,1) [1], ибо видят духом, и о виденных таинствах умеют молчать. Плачет в священниках своих, которые как щеки ее с бородою Аарона, то есть, бородою священническою, на которую с головы сходит миро. Они являют собой красоту, приятный цвет и совершенный возраст Церкви, которые телесным воздержанием своим снаружи носят на себе как бы цвет и красоту гранатовых яблок, внутри же духовной мудростью согревают порученных им людей разного возраста и пола, и хотя они подлежат обидам века сего, но разделяют таинства. Плачет в девственниках своих, которые как лилии, исполненные смирны, украшаются цветом непорочности и славой победы над телесными прелестями. Ибо в них плачет Церковь, как написано: Пути Сиоиа сетуют,.. священники его вздыхают, девицы его печальны, горько ему самому (Плач. 1,4). И хотя в глубине себя огорчается, но Валентиниану говорит: Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих (Песн. 8,2); то есть, от вина благовонного, от воды яблок пил бы он вино, которое веселит сердце человека (Пс. 103,15), и да снизойдет на него сок гранатовых яблок. Ибо слова многих чувств, собранные из разных писаний, слова ангельские, слова апостольские и пророческие, которые переплетены как бы в единую кожу святой Церкви, - есть благовоние гранатовых яблок. Валентиниан, видя все это исполненное благодати, отвечает: По милости Господа, мы не исчезли, ибо мидосердие Его не истощилось (Плач. 3,22). Многие стоны мои, и сердце мое иссохло. Господь часть моя, говорит душа моя, итак буду надеяться на Него. Благ Господь к надеющимся на Него, к душе, ищущей Его. Благо тому, кто терпеливо ожидает спасение от Господа. Благо человеку, когда он несет иго в юности своей; Сидит уединенно и молчит, ибо Он наложил его на него (Плач. 3,24-28). Валентиниан утешается наградой добродетелей своих, ибо в молодости взял на себя многие труды и испытал многие бедствия: лучше хотел нести тяжкое иго исправления, нежели помышлять о нежности и увеселениях. Блажен исправивший прегрешения свои в старости, блажен и тот, кто хотя при кончине жизни отвлекает дух от порока: блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты (Пс. 31,1), потому что написано: Уклоняйся от зла, и делай добро; ищи мира и следуй за ним (Пс. 33,15). Потому тот, кто отстанет от греха и обратится к лучшему в каком бы ни было возрасте, тому простятся прежние его беззакония, если он принесет о них покаяние или, исправясь, возненавидит их. Но он со многими заслуживает прощение, ибо многие могли в старости оставить свои беззакония и скользкий путь юношества, но редко кто в молодые годы понес тяжкое иго с надлежащей трезвостью. Об этом иге Господь говорит в Евангелии: Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я упокою вас; Возьмите иго Мое на себя (Мф. 11,28-29). Ибо кто, не обременив себя тяжким бременем греха, понесет иго в юности своей, у того особая доля, того не надлежит сравнивать со многими, но только с тем, который может о себе сказать: ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности (Пс. 4,9). Но, может быть, кто-нибудь скажет, почему Иеремия упоминает об иге тяжком, когда в Евангелии сам Господь говорит: иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11,30). Во-первых, надо знать, что в греческом подлиннике написано только иго, а не приписано тяжкое. Но следует отметить и то, что хотя в плаче Иеремии написано было так, однако в Евангелии сказано: иго благое и бремя легкое, а не иго легкое. Потому что иго слова может быть тяжко, но при том и благо: тяжко может быть юноше, который в цвете своих лет не хочет покорить духа своего игу слова. Это иго может показаться тяжко по причине строгости учения, исправления и воздержания похоти, однако оно может быть благим по плоду благодати, по надежде вечного награды и по сладости, происходящей от чистой совести. Иго слова названо благим, бремя же послушания легким, так как кто терпеливо сносит иго слова, тому бремя учения не может быть тягостно. Потому кто с младых лет несет иго, тот сядет наедине и умолкнет, радуясь, что открыты ему вечные таинства Божественной награды. И подлинно умолкнет, не имея нужды извинять себя в грехе, когда предупредил уже это благовременной исповедью и ревностным исправлением. Ибо такому не будет сказано: Чего не собрал ты в юности, - как же можешь приобрести в старости твоей? (Сир. 25,5). Можно и таким образом это понимать: кто рано понесет иго слова, то есть, с младых лет, тот не будет общаться с юношами, но сядет наедине и умолкнет, пока исполнен будет совершенства добродетели, и облечется в великое терпение: бьющему подставит щеку свою, презирая обиду биения, чтобы таким путем покориться небесным повелениям. Великое дело или воздержаться от пороков юности, или с самого начала, оставив ее, обратиться к важнейшему. Ибо шатки пути юности, как говорит Соломон: Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: Пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице (Притч. 30,18-19). Давид же говорит: Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай (Пс. 24,7), ибо юноша не только шаткостью лет своих падает, но и часто согрешает по неведению небесных повелений, однако скоро заслуживает прощение согрешающий по неведению. Почему пророк говорит: грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай, а не говорит: грех старости моей и знания моего не помяни, но как пророк, скоро исправивший грехи своей юности, упоминает о своем возрасте и неведении. Также Валентиниан о грехе подобно пророку говорил: грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай, и не только говорил, но и прежде, нежели испытывал падение какое-либо, исправлял грех и заблуждение. Почему восклицает: исправление юности моей не помяни. Грешат многие, но немногие исправляются. Что скажу о других поступках Валентиниана, когда он воздерживался от самых детских игр, побеждал своевольство шатких лет своих, почитал за благо уменьшить публичную строгость, делать снисхождение старым, если обвиняются в каком-либо преступлении. Сперва говорили о нем, будто бы любил он Киркенские игры, но напротив, так он их презирал, что и в самые дни рождения вельмож, и даже в честь императора, не велел представлять их. Некоторые говорили о нем, будто любил он упражняться в звериной ловле, и таким образом будто бы отвлекал он мысль от публичных дел: Валентиниан, услышав об этом, тотчас приказал побить всех зверей своих. В судах слушал дела так, что когда самые престарелые мужи имели сомнение или увлекаемы были лицеприятием, Валентиниан, будучи юношей, духом Даниила выносил справедливое и зрелое решение. Услышав, что завистники судачат о его обыкновении рано обедать, принял на себя такой пост, что, устраивая торжественные пиры своим вельможам, сам, по большей части, ничего не ел, чтобы таким образом удовлетворить и святой вере, и благонравию, приличной Государю. Проведав, что в Риме юноши уловлялись красотой некоей комедиантки, тотчас приказал привести ее на суд. Но поскольку посланный одарен был деньгами и возвратился не исполнив приказания, то послал другого, чтобы не показалось, что, хотя он и желает исправить пороки юношей, но не в силах этого добиться. В этом случае некоторые проявляли зависть и клевету, однако Валентиниан на эту женщину никогда не смотрел ни в комедии, ни наедине. После того приказал возвратить ее, чтобы все узнали, что не тщетно приказание его, и чтобы научить юношей воздержанию в любви к женщине, которую он презирал, хотя и имел ее в своей власти. И это все совершил, не имея еще жены, и проявил целомудрие, как бы уже связанный супружеством. Кто господин своего слуги в той мере, в какой он господствовал над своим телом? Кто может быть таким судьей других, каким он был в своем возрасте? Что скажу о его благочестии? Когда донесено ему было, что некоторые благородные и богатые люди уличены в злоумышлении на его престол, тогда он сказал на это, что в святые дни нельзя допускать никакого кровопролития. И когда по прошествии нескольких дней обнаружил клевету в записке доносителя, тотчас приказал обвиненного отпустить на свободу. Прежде и после того при царствовании этого молодого императора никто не боялся быть оклеветанным в подобном преступлении. Он смеялся над тем, что сильные страшатся императоров. Когда язычники требовали восстановления своих священных прав, на что все христиане согласны были, тогда Валентиниан, как Даниил, возбудил в себе Дух Божий и один обличал христиан в вероломстве, и в возражение язычникам говорил: что благочестивый мой брат у вас отнял, то как могу я возвратить вам? Ибо этим обижена была бы и вера, и брат, ниже кого в благочестии я не хочу быть. Когда стали ставить ему в пример его отца, утверждая, что в его времена никто не отнимал каких-либо преимуществ, тогда отвечал им на то: вы хвалите моего родителя за то, что он не отнимал, но и я не отнял. Скажите, что родитель мой возвратил, чтобы и я по примеру его также возвратил? Но хотя бы родитель и возвратил, но брат мой отнял: в данном случае хочу я последовать лучше последнему. Родитель мой был император, и брат был также император: обоим принадлежит равное почтение, у обоих равные благодеяния в республике. Поэтому я буду и следовать обоим, не отдам, чего отец мой не мог отдать, ибо никто не отнимал, и также сохраню уставленное братом. Пусть требует от меня Рим другого чего-либо, я дорожу любовью к родителю, но больше дорожу послушанием виновнику спасения. Что скажу о любви его к своим подданным или подданных к нему? Когда прежнего, сказал он, не могут заплатить, то могут ли новое понести? За это провинции хвалят Юлиана, но он делал то в совершенном возрасте, а этот в начале юности. Юлиан многое найдя, истощил все, этот же ничего не получив, изобиловал всем. Будучи на другой стороне Альпийских гор, когда услышал, что варвары приблизились к границам Италии и, опасаясь, чтобы чуждый неприятель не напал на государство, спешил вернуться, взяв на себя нашу опасность и оставив покой. Все это у меня общее с другими, а особенно то, что он часто вспоминал обо мне отсутствующем и больше всего стремился принять от меня священные таинства. И когда пронесся слух в Виенне, будто бы я поехал туда звать его в Италию, как он радовался, и поздравлял себя, когда узнал, что я по его желанию присутствовать буду! Задержка моя казалось ему долгой, и о, когда бы о пришествии его самого ни единый вестник прежде не уведомлял! Уже градоначальнику и другим почтенным людям обещал я ехать, представляя, что хотя по скромности я не могу вмешиваться в посторонние дела, однако помышлять о спокойствии Италии и помогать в нуждах не премину. Это было уже решено, как наутро было получено письмо об учреждении квартир, как привезены украшения царские и другие многие вещи, которые говорили о прибытии императора. По этой причине отменено было посольство. Обвинял я себя в том, что ты ожидал моего присутствия, но я не исполнил твоего желания; ах, если бы я был виновен в том перед тобой еще живым! Не стал бы я взыскивать, что не слыхал бы тогда о твоих бедствиях, не получал бы писем, не смог бы поехать к тебе навстречу на своих животных, хотя бы и отправился в путь. Но пока я, будучи уверен в прощении, медлил, получил я другое письмо, чтобы я немедленно поспешил, ибо хотел ты меня иметь порукой за себя у твоего вельможи. И тогда медлил ли я? Даже до такой степени, что для того, чтобы ускорить свой приезд, не считал я причиной моего путешествия собор галльских епископов, из-за разногласий которых я часто отказывался, но предполагал, что это нужно для крещения твоего. При самом выезде мог я увидеть знаки происшедшего уже, но из-за поспешности ничего не приметил. Я уже подъезжал к Альпийским горам, как услышал весть горестную для меня и для всех о смерти императора. Возвратился назад и слезами моими омочил путь. Ехал я по желанию всех, возвращался же со стонами всех, ибо все думали, что лишились не императора, но спасения своего. Сам я сокрушаем был печалью неизреченной о кончине столь великого императора, вожделенного залога моего, который перед смертью так сильно желал меня видеть. Узнал я, какой в нем был жар в те два дня, в которые он еще, жив будучи, послал ко мне письмо. Вечером послан был ко мне гонец, а на третий день поутру спрашивал, отправился ли он, и приехал ли я? Из этого видно, что он думал получить от меня как бы некое спасение. О если бы я тебя, преизящный юноша, мог еще живого застать! О если бы какое-нибудь промедление задержало тебя до моего пришествия! Не ждал я многого от моих добродетели, разума или мудрости, но попытался бы всеми силами восстановить между тобой и вельможей твоим согласие и дружбу; за твою верность поручился бы и сам, принял бы на мое попечение тех, которых он опасался, и если бы он не согласился, то я бы остался с тобой. Надеялся я, что ты меня сам послушаешь, если другие не послушали бы меня, защищающего твою сторону. Много имел я, что мог бы получить, теперь же ничего не имею, кроме плача и слез: с каждым днем умножается соболезнование мое о тебе, умножаются воздыхания. Все свидетельствуют о том, как глубоко ты почитал меня, все приписывают твою смерть моему отсутствию. Но я не Илия, не пророк, чтобы мог познавать будущее, но глас вопиющего со стонами, которым могу оплакивать прошедшее. Больше ничего не могу сделать, как только за такую твою ко мне любовь воздавать тебе слезами. Я принял тебя малого, когда ехал послом к неприятелю твоему, обнимал тебя, порученного мне материнскими руками: снова ездил я от тебя послом в Галлию, и эта должность приятна мне была как для поддержания твоего здоровья, так и по причине мира и благочестия, с которыми ты требовал останков брата моего, хотя тогда ты не был еще в безопасности, однако заботился о воздаянии чести погребения брату. Но возвратимся к пророческому плачу и вникнем в самую сущность болезни. Что, - говорит пророк, - мне сказать тебе, с чем сравнить тебя, дшерь Иерусалима? чему уподобить тебя, чтоб утешить тебя, дева, дшерь Сиона? ибо рана твоя велика, как море; кто может исцелить тебя? (Плач. 2,13). Кто же утешит меня, от кого другие требуют услуги утешения? Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью (Плач. 3,15). Утроба моя! утроба моя! скорблю во глубине сердца моего (Иер. 4,19), по словам пророка, ибо лишился я того, кто был рожден в Евангелии. Но не лишился благодати, которой требовал тот, кто сегодня в речи моей к народу воскрес. Ибо читая, что убогий народ благословляет Бога, рассудил я сам себя спросить, кто есть этот народ, и разделить народ на богатый и убогий: богатый народ иудейский, а убогий - народ Церкви: тот богат изречениями ему вверенными, а этот убог заимствованием чужих изречений. И подлинно убог, ибо собран от убогого, который, будучи богат, обнищал, да мы нищетой его обогатимся: истощил себя, чтобы сделать нас преизбыточествующими. Но убог ли тот, который имел богатство вечности и совершенство благодати? Который будучи во плоти, говорил: отныне узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы (Мф. 26,64). А в другом месте к Петру говорит: дам тебе ключи Царства Небесного (Мф. 16,19). Нищ ли тот, кто давал Царство Небесное? Но, послушай, каким образом он нищ: возьмите, восклицает, иго Мое на себя, и научитесь от Меня, ибо Кроток и смирен сердцем (Мф. 11,29). Почему и народ его нищ не по недостатку какому-либо, ибо вижу его богаче богатого того народа, когда рассуждаю, что он удостоился иметь не только пророческие изречения, но и апостольские предания, Духом Божиим вдохновенные. Итак, не по недостатку какому-либо нищ, но нищ духом, о каковых сказано: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5,3). Поистине, блаженны нищие, ибо получили то, чего не имели богатые. Из их числа и тот пророческий нищий, о котором написано: Сей нищий воззвал, - и Господь услышал (Пс. 33, 7). Из этого народа происходит говоривший: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи (Деян. 3,6). Нищий этот - виновник убогого народа - говорит: Боже хвалы моей! не промолчи, ибо отверзлись на меня уста нечестивые и уста коварные; говорят со мною языком лживым; отовсюду окружают меня словами ненависти, вооружаются против меня без причины. За любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь (Пс. 108,1-4). Молитва есть добрый щит, которым прогоняются все раскаленные стрелы лукавого. Молился Господь Иисус, и подражателем Его был Валентиниан. Но, может быть, кто-нибудь скажет: какую пользу принесла ему молитва? В начале своей жизни скончался. Но я говорю здесь о скорой смерти, а не о ее роде: ибо употребляю голос не обвинения, но сожаления. Молился Господь и распят был, ибо молился, чтобы истребить грех мира. Послушаем же, о чем молится Христов ученик: конечно, о том, что повелел учитель. Повелел же, чтобы мы бодрствовали и молились, да не впадем в искушение, то есть, да не впадем в грех. Искушение христианина, когда его касается бедствие его души, бояться же смерти не есть совершенство. Просить должны мы за самих врагов наших и молить за гонящих нас, как Господь молился, восклицая: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23,34). Усмотри здесь великое милосердие. Люди гнали своего Творца, а Он прощал им самые тяжкие прегрешения и еще извинял их неведением, говоря:ибо не знают, что делают. Ибо если бы знали, то не дерзнули бы гнать Господа своего и видели бы в Его власти свое спасение. Гонители Христа не недовольны были Его умерщвлением, но употребляли еще хулы и злословия, как Сам говорит: они проклинают, а Ты благослови (Пс. 108,28). Этим научил нас не бояться злословии гонящих нас, ибо мы имеем виновника благословения, научил не огорчаться проклятиями, имея Архиерея, могущего снять с нас всякое проклятие. Валентиниан не страшился смерти, но одного себя больше всех винил, говоря, что несправедливо невинных подвергать зависти, несправедливо, чтобы другие за него бедствовали. Желал более себе смерти, чтобы самому не быть причиной смерти других. Это сходно с Евангельским словом Господним: итак, если Меня ищите, оставьте их, пусть идут (Ин. 18,8). И так умер за всех, кого он любил, и по этому случаю друзья его были недовольны, что не они все могли умереть за него. Видели мы, каким духом был он расположен к своим приятелям: теперь посмотрим, как сильно любил родных своих сестер. Они были утешением его духа и успокоением сердца. Просил их, что, если он по молодости раздражит их каким-либо словом, то простили бы ему и молились бы Господу Богу об отпущении ему того. Целовал их руки и головы, забывая свою честь, помня же родство, и чем больше властью своей превосходил других, тем более смиренно проявлял себя перед сестрами. Просил, чтоб они не помнили обид, а помнили бы одну благосклонность. Случилось слушать ему некоторое дело об их имении: ибо не сомневались в его справедливости и в рассуждении самих сестер, хотя он имел склонность к освящению святых нужд, однако любовь свою растворял справедливостью. Дело было не о праве, но о владении долей наследства. И так боролись тогда в нем любовь к сестрам и милость к сироте; однако он у самих сестер ходатайствовал за осиротевшего. Дело отослал к публичному судье, чтобы не погрешить ему против права или не нарушить набожности. По намерению благородных девиц можем мы заметить, что Валентиниан внушил им благочестивый поступок, то есть, чтобы они согласились уступить долю. Поистине, достойные сестры такого брата: ибо из оставленного матерью лучше хотели уступить, нежели причинить брату стыд в их деле. Это для вас, святые души, драгоценное наследство братской похвалы и славы. Этим благочестивый ваш брат сделал вас благороднейшими и богатейшими, который голову вашу отягощал не драгоценными камнями, но поцелуями. Руки ваши не столько украшал царскими знаками, сколько целовал императорскими своими устами. В присутствии вашем находил он свое утешение, для того откладывал и бракосочетание, что больше всего радовался вашей любви. Это должно быть вам более желанием, нежели печалью, слава его должна более успокаивать вашу мысль, нежели наполнять сетованием и плачем. Часто самые слезы утешают и облегчают мысль, часто плач успокаивает сердце и печальный дух. Стоите вы перед горестным гробом, но стояла и святая Мария у креста Сына своего, и Дева лицезрела страдание единородного своего. Стояла она, но не испускала слез. Почему сказал ей Сын: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя (Ин. 19,26-27), оставляя ему наследство своей любви и благодати. В этом случае и я вам, благочестивые залоги, желаю оказать отеческую любовь, если уж брата вашего сохранить за грехи мои не удостоился. Теперь я вижу его в вас и помышляю, что он как будто предстоит мне со своим братом, и оба они, как глаза, отняты у меня. Императоры с большей удачей гонят епископов, нежели любят их. Не лучше ли были мне угрозы Максима? В ненависти его крылась хвала, в любви же этих - наследие печали. О если бы я, дети мои, мог за вас испустить дух! Этим моя болезнь была бы короче, и лучше бы было мне умереть. Но обращаюсь я к вашему, святые дочери, утешению, хотя плачевный этот случай уничтожает всю силу утешения, - утешения, которое если будет кратко, то не успокоит сетующего духа, если же продолжительно, то соболезнование долее возымеет свое действо. Ибо чем более будет утешать, тем дольше утешаемого будешь опечаливать и продлевать болезнь его. Итак, эта речь моя не оботрет ваших слез. Благочестивые сердца услаждаются самим плачем, и тяжкая болезнь их выходит слезами. Поэтому молю вас только о том, чтобы вы плачем и стонами вашими не отвратили от себя брата, который находится в сердце вашем, или не побеспокоили бы его покоящегося. Пусть он живет в вашем сердце, пребывает в объятиях ваших, целует вас и будет всегда перед глазами в разговорах ваших и мыслях: теперь вам в рассуждении о нем нечего бояться, как прежде. Позабудьте его несчастье, помните его добродетель. С упованием ожидайте от него помощи, ночью да предстоит он вам как архиерей, и пусть не разделяет вас от него и самый сон. Ради него да будет сладок вам покой. В вашей власти, чтобы брат ваш никогда от вас похищен не был. Но желаете иметь тело его: и вот, окружив, держите гроб! Пусть этот гроб будет вам жилищем, будет палатой, в которой покоятся любезные вам члены. Но видите вы в том несчастье, что он так рано отошел от этой жизни. Признаю и я неблаговременность его смерти и хотел бы, чтоб он взял несколько наших лет, когда не мог продолжать свои собственные. Но спрашиваю я: остается ли после смерти какое-либо чувство, или нет? Если остается, то он жив и наслаждается уже вечной жизнью. Будто бы не имеет чувства тот, чья душа живет, и соединится опять с телом, как и апостол восклицает: Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним (1Феc. 4,13-14). Итак, жизнь ожидает тех, кого ожидает воскресение. Если язычники, не имеющие надежды на воскресение, утешаются только воображением, что после смерти не будет никакого чувства, тем более мы должны принять утешение, поскольку не полагается нам бояться смерти, ибо это конец грехов, когда не должны отчаиваться о жизни, которую восстанавливает воскресение. Иов учит, что благочестивые не страшатся смерти, но они, скорее, должны желать ее, говоря: О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне! Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих (Иов. 14,13-15). Положим, что надлежит соболезновать по поводу преставления его в незрелых летах: однако радоваться подобает, поскольку он скончался умудрен добродетелью. Ибо столь исправна была его жизнь в шатких младых летах, столь похвальны его нравы, что это должно изгладить всю память печалей. То, что он рано умер - это знак нездоровья, а то, что был таким - удивления достойно. Сколь блаженна была бы республика, когда могла бы сохранить его долее! Но так как житие святых не здесь на земле, но на небесах (ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение. ...Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше) (Фил. 1,23), то нужно сожалеть о скорой смерти его, утешаться же тем, что перешел к лучшему. Давид плакал об одном сыне своем, которому предстояло умереть, но ведь не сожалел об умершем уже. Плакал он, боясь лишиться его, но перестал плакать об умершем, ибо знал, что он уже со Христом. Этот святой муж плакал, когда убит был нецеломудренный сын его Амнон, сожалел об убийце Авессаломе, говоря: сын мои Авессалом, сын мой Авессалом! (2Цар. 18,33). Видите, что он не захотел оплакивать непорочного сына, ибо помышлял он, что те за беззаконие свое погибли, а этот за непорочность свою будет жив. Итак, нет причины тяжко соболезновать о брате: человек рожден и подлежит человеческому тлению. Никто не может искупить себя от смерти - ни богатый, ни сами цари, и эти последние еще лучшему подлежат. Иов сказал:число лет закрыто от притеснителя. Звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель (Иов. 15,20,21). Потому и вы эту тяжесть должны нести терпеливо: ибо вы разделяете ее с самими святыми. Давид лишился детей, но желал бы он им умереть так, как умер ваш брат: Давид сожалел о беззакониях их, а не о кончине их. Нельзя, говорите, не плакать и не стонать, но до каких пор время плача продолжится? Через два месяца уже обнимали вы каждый день гроб брата своего. В Писании одна Иефаева дочь требовала времени на оплакивание себя, когда отец ее, отправляясь на сражение, обещал принести Господу то, что ему по возвращении в дом первым попадется навстречу. После победы, возвращающемуся ему вышла навстречу эта дочь его, не зная об обещании его. Отец, увидев ее, вздохнул, говоря: ах, дочь моя! ты сразила меня; и ты в числе нарушителей покоя моего! я отверз о тебе уста мои пред Господом, и не могу отречься. Она сказала ему: отец мой, ты отверз уста твои перед Господом, - и делай со мною то, что произнесли уста твои. И сказала отцу своему: сделай мне только вот что: отпусти меня на два месяца; я пойду, взойду на горы, и оплачу девство мое с подругами моими (Суд. 11,35-37). Итак, по прошествии двух месяцев возвратилась и исполнила долг жертвы: и народ израильский постановил, чтобы женщины четыре дня в году, собираясь, оплакивали ее кончину - Дочь Иефаева достаточным сочла два месяца оплакивать цвет девичества своего, с вами же оплакивали все народы, воздыхали все провинции, и еще ли недостаточным считаете вы это? Даже если бы вы могли искупить брата вашим сокрушением, он не захотел бы воскреснуть, ибо помышлял он, что лучше ему жить в вас, почему и желал себе более смерти, нежели чтобы видеть вас в несчастии, и в самый день кончины своей говорил: горе бедным сестрам моим! Видите, что он соболезновал больше о вашем лишении, нежели о своей смерти. Жалеете, как я слышу, о том, что он не сподобился таинства крещения. Но скажите, что в этом случае может быть в нас более, кроме одной воли и желания? Он давно желал принять крещение прежде прибытия в Италию и это желание недавно повторил, желая от меня креститься, и для того особенно рассудил меня позвать. Итак, не получил ли он той благодати, которой желал и требовал? Конечно, получил. Ибо не напрасно написано: А праведник, если и рановременно умрет, будет в покое (Прем. 4,7). Итак, воздай, небесный Отче, рабу Твоему дар, принятый от Моисея зрением духа, дар, которого удостоен Давид через познание откровения. Воздай, говорю, рабу Твоему Валентиниану дар, которого желал, которого требовал, будучи здоров и крепок. Когда бы он сделал это упущение будучи объят болезнью и тогда бы не совсем был чужд Твоего милосердия, потому что обманулся бы скоротечностью времени, а не по воле. Воздай рабу Твоему дар благодати Твоей, которой он никогда не отрицал, и за день перед смертью отказался возвратить преимущества языческих храмов. Множество язычников предстояли, и самый Сенат просил: но не страшился он не угодить людям, чтобы Тебе единому угодить во Христе: ибо имея дух Твой, не получил ли и благодати Твоей? Но еще смущает вас то, что совершение таинства было не торжественное; поэтому и мученики некрещенные не увенчивались бы, но они омываются кровью своей, а этот очистил себя благочестивыми своими делами и волей. Молю Тебя, Господи, соедини его с братом и не разрушь благочестивого союза их родства. Грациан, праведным судом твоим отомщенный, еще бедствовать будет, если не удостоится быть с братом, который за него отомстил. Теперь к Тебе, небесный Отче, простирает он руки, изливает молитвы о брате, обнимает его, не желая разлучиться. Предстоит также отец, который, в царствование Юлиана за веру презрел достоинство трибуна. Возврати отцу сына, брату - единоутробного брата, обоим он подражал: одному - в вере, а другому - в набожности и благочестии, отрицая преимущества языческих храмов; чего недоставало отцу, то он присовокупил, уставленное же братом сохранил. Но требует ли ходатайств тот, который, по моему мнению, заслужил награду? Дадим душе его святые таинства, пожелаем покоя ему, дадим ему таинства небесные, душу его сопроводим жертвоприношениями нашими. Вы, народы, воздвигните руки ваши к святилищу (Пс. 133,2), чтобы хотя бы этим долгом заплатить за услуги его. Гроб его я не буду усыпать цветами, но на дух его изолью благоухание Христово. Другие пусть украшают его лилиями, для нас же лилия - Христос, через Него освящу останки его, через Него похвалю добродетель его, не буду разделять я имен благочестивых братьев, не буду разделять заслуг их. Я уверен, что это воспоминание умилостивит Господа, и это соединение приятно ему будет. Пусть не подумает кто-либо, что из-за ранней смерти уменьшились их добродетели. Восхищен Енох, да не изменит злоба сердце его. Иосия на восемнадцатом году царствования своего так праздновал пасху Господню, что всех прежних царей превзошел своим благочестием, однако из-за веры своей он не дольше прожил; но, так как Иудейскому народу предстояла тяжкая гибель, то праведный царь прежде восхищен. Почему надлежит мне боязнь: не ради прегрешения ли нашего какого-либо изъят ты от нас, чтобы тебе на восемнадцатом году царствования твоего как праведнику избегнуть жестокости наступающего зла? Но время уже обнять любезный мне труп и предать его гробу. Валеитиниан мой, возлюбленный мой бел и румян, имей в себе образ Христов! Такими словами Церковь в песнях взывает ко Христу. И это не сочти за обиду: ибо знамением Господним знаменуются рабы, именем же императора запечатлеваются воины. Сам Господь говорит: Не прикасайтеся к помазанным Моим (Пс. 104,15). Вы - свет мира (Мф. 5,14). И Иаков сказал: Иуда! тебя восхлалят братья твои (Быт. 49,8). С этими словами обращался он к сыну и этим открывал Господа. Об Иосифе же сказал: сын возвращен Иосиф, сын возвращен мои ревностный (Быт. 49,22), и этим означал он Христа [2]. Почему можно и мне знаком Господним запечатлеть раба: возлюбленный мой бед и румян, избран от тем (Песн. 5,10) [3]. Избран сын мой, когда по смерти отца в малых летах потребован на царство. Голова его - чистое золото; ...глаза его - как голуби при потоках вод (Песн. 5,11,12). Там сидели мы и плакали (Пс. 136,1), сказали пришедшие оттуда. Живот его - как изваяние из слоновой кости (Песн. 5,14), да примет слова Писаний и сможет сказать: Утроба моя! утроба моя! скорблю во глубине сердца моего (Иер. 4,19). Как пророк воскликнул. Ибо это говорит подражатель Христов. Щеки его - цветник ароматный, гряды благовонных растении (Песн. 5,13). Губы его - лилии, источают текучую мирру; руки его - золотые кругляки, усаженные топазами (Песн. 3,13,14). Ибо в словах его сияла правда, в делах же - благотворение и человеколюбие, разговоры его исполнены были добродетели и царской важности, постоянство его не преклонялось перед страхом самой смерти, исправление нравов и дел было непрестанное: ибо всякий добрый делатель есть рука Христова. Уста его - сладость, и весь он - любезность (Песн. 5,16). Рассуждения его сколь милы были всем! С какой приятностью пересказывают разговоры его! Сколь много народы сожалеют о тебе, дитя! Последние слова, которыми ты требовал меня твоей быть порукой, запечатлены в памяти моей, ими оставил ты обо мне доброе и славное свидетельство. Я не мог оказать тебе своей верности, которую приготовлял, однако заочно ручался, и Христос меня, ручающегося за тебя, слышал. Обещание мое известно на небе, хотя неизвестно на земле; обязался я Богу, хотя не мог обязаться людям. Говорил я о теле твоем, теперь буду беседовать с твоей душой, достойной пророческих украшений. Почему те же употреблю слова: Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце? (Песн. 6,10). Кажется мне, что я вижу тебя, сияющего и говорящего: Ночь прошла, а день приблизился (Рим. 13,12). И так святая твоя душа смотрит на нас с заботой свыше. Ты вышел из тьмы века сего и светишь как луна, блистаешь как солнце; и справедливо сказал я, как луна: ибо хотя прежде в тени тела этого ты сиял и освещал тьму земли, но нынче, заимствуя свет от солнца правды, озаряешь дни наши. Почему кажется мне, что я вижу тебя, выходящего из тела и, прогнав ночной мрак, рано встающего, и как солнце приближающегося к Богу, и как орла, стремительно парящего и оставляющего земное. Оглянись, оглянись, Суламита; оглянись, оглянись, - и мы посмотрим на тебя (Песн. 7,1). Обратись к нам в мире и покажи славу твою сестрам твоим, чтобы начали они радоваться о твоем покое и благодати. Хоть один раз обратись и всей мыслью поспеши к городу святых Иерусалиму. И воистину, Христос, говоря это благочестивой душе, повелевает ей ненадолго обратиться, чтобы явилась нам слава ее и будущее упокоение со святыми, а потом приказывает ей поспешить к вышнему сообществу святых. Что вам смотреть на Суламиту, как на хоровод Манаимский (Песн. 7,1), то есть, на такую, которая против многих в теле сражалась. Ибо сражалась против врагов внешних, сражалась против обманчивых перемен века, сражалась против слабостей телесных и многоразличных страстей. Услышав от Господа: оглянись, Суламита, обратилась однажды к миру, обратилась через повторение причащения к благодати Христовой и потому прекрасно обращение ее, прекрасны стоны ее и восхождение к небу. Почему удостаивается слышать: как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая (Песн. 7,2), то есть, о царская дочь: ибо имела прекрасные ноги, которыми пользовалась, не обуваясь, хотя и покрывая их, так как возвышенна будучи, стопы свои направляла куда хотела, без всякого вреда или разувалась, как сделал Моисей, которому сказано:сними обувь твою с ног твоих (Исх. 3,5). Итак, праотец Надав, начальник народа, восклицает, обращаясь к тебе: Слыши, дщерь, и смотри... И возжелает Царь красоты твоей! (Пс. 44,11-12). Как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих как ожерелье (Песн. 7,2), то есть, постоянные твои в делах благодушие и умеренность равны великим триумфам. По причине твоей умеренности и миролюбию Галлии не тягостен был враг, и Италия прогнала своего неприятеля, приближавшегося к границам ее. Ведь несомненно, что золотая цепь является наградой за победу: ибо храбро подвизавшимся на войне дается она. Живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое - ворох пшеницы, обставленный лилиями, Шея твоя, как столп из слоновой кости; глаза твои озерки Есевонские (Песн. 7,3,5). Превосходный пуп души, который принимает все добродетели, как чаша, наполненная самим виновником веры, ибо премудрость в чаше растворила вино свое, говоря: идите, ешьте хлеб мой, и пейте вино, мною растворенное (Притч. 9,5). Ибо этот пуп, украшенный добродетелями, исполнен всякого растворения. Чрево его также наполнено было не только правдой, как пшеницей, но изобиловало, как лилия, приятностью. Шея его покорена была игу Христову. Голова его увенчивалась кровью Господней более, нежели царскими диадемами. Поэтому справедливо, как царь и победитель греха, в небесной короне восходит, и душе его Бог говорит слово: украсилася еси, и усладилася еси любы в сладостех своих (Песн. 7,6) [4]. Украсилась красотой добродетели, усладилась же благодатью. Высока как пальмовое дерево, которое наградой бывает побеждающего. Навстречу этой восходящей душе исходит Грациан и, обняв, говорит ей: Я принадлежу Другу моему, и ко мне обращено желание его (Песн. 7,11). Или желая быть вместе с ним, или как ходатай предстоя, по любви к брату, восклицает, что обращение его должно предпочтено быть самой его благодати. Прииди, говорит, возлюбленный мой, и выйдем в поде, побудем в селах; Поутру пойдем в виноградники (Песн. 7,12), то есть ты пришел туда, где раздаются плоды разных добродетелей, где изобилуют награды. Выйдем в поле, где труд не тщетен, но приносит плоды благодати. Что посеял на земле, то пожни здесь, что там расточил, то здесь собери. Выйдем в поле, где благовоние Иаковлево, - то есть, приди в недра Иакова, да как убогий Лазарь на лоне Авраамовом, так ты в обиталище праотца Иакова покоишься, ибо лоно праотцов есть жилище некое вечного покоя. Ибо справедливо, что Иаков - поле плодоносное, как праотец Исаак засвидетельствовал следующими словами: вот, запах от сына моего, как запах от поля, которое благословил Господь (Быт. 27,27). Побудем, говорит, в селах (Песн. 7,11), - показывая, что там есть покой, не смущаемый нападениями века. У дверей наших, говорит, всякие превосходные плоды, новые и старые: это сберегла я для тебя, мой возлюбленный (Песн. 7,14). О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы. Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня (Песн. 8,1-3). Грациан обещает брату, что будет он иметь плоды разных добродетелей: потому что был верен Господу, благочестив, кроток, чистосердечен и целомудрен телом. И для того при дверях жилища своего имеет приготовленные и близлежащие плоды. Предлагает брату, что сохранил новые плоды и старые, то есть сохранил таинства Ветхого завета и Нового, и говорит: О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! то есть, не кто другой, но сам Христос просветил тебя духовной благодатью. Он сам тебя окрестил, поскольку недоставало при том человеческого служения. Лишаясь малого, получил ты большее. Какие сосцы у Церкви, ежели не таинство крещения? И хорошо сказано: сосавший, как бы о таком, который, будучи крещен, ищет молока. Встретив тебя на улице, восклицает, целовала бы тебя, то есть, обретя тебя вне тела, обнимаю лобзанием таинственного мира. Никто тебя не будет презирать и не уничижит; введу тебя в покои матери Церкви и в покои таинств, чтобы ты мог пить чашу духовной благодати. Итак, обнимая брата, ведет к своему обиталищу и, проходя далее, восходит прося, чтобы умножилась их любовь: ибо не было в них зависти и самолюбия - пороков, которые обыкновенно во многих нарушают права братской любви. Видя их, ангелы и другие души сопровождают и вопрошают их, говоря: кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного (Песн. 8,5). Да не усомнимся и мы в добродетели Валентиниана. да будем уверены свидетельством ангелов, что он, омыв скверну греха, восходит к горнему, что вера очистила его и желание освятило. Будем уповать, что он, восходя от пустыни, то есть от сухого и необитаемого этого места к тем небесным увеселениям, с братом наслаждается вечной жизнью. Блажен я, если молитвы мои чему-либо помогут. Ни один день не пройдет без воспоминания о вас, во всякой моей молитве не оставлю вас забвенных, во всякую ночь не премину молиться о вас, буду приносить за вас жертву. Кто воспретит приносить им хвалу? Кто воспретит поминать и самых непорочных? Если я забуду тебя, Иерусалим, то есть тебя, святая душа, тебя, благочестивая и миролюбивая двоица, - забудь меня десница моя; прилипни язык мои к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего (Пс. 136,5-6). Скорее позабуду сам себя, нежели вас, и если когда умолкнет слово, то будет говорить усердие, хотя замолкнет голос, но не иссякнет любовь, гнездящаяся в сердце моем. Удивляемся, как пали сильные, как пали оба на тех Вавилонских реках, как течение жизни их было стремительнее речных потоков! Вы, любезные дети, Грациан и Валентиниан, сколь тесные имели границы жизни! Грациан, говорю, и Валентиниан! Приятно мне вспоминать ваши имена. Вы нераздельны были в жизни, нераздельны и в смерти. Гроб не разделил вас, соединенных любовью и единым благочестием. Не разделило вас различие добродетелей, ибо единой напоены верой были. Стрела Грацианова не возвращалась вспять, и правда Валентинианова не была тщетна, не была и важность его суетна. Каким образом без сражения пали сильные? Соболезную о тебе, любезное дитя Грациан; ты проявил много знаков своего благочестия, ты требовал меня между бедствиями своими, призывал в крайностях своих и сожалел больше о моей печали в рассуждении тебя. Соболезную и о тебе, прекрасный мой Валентиниан: упадала любовь твоя на меня, как любовь залога. Ты надеялся через меня избежать бедствия, ты любил меня не только как отца, но и почитал как избавителя своего. Ты говорил: увижу ли я отца моего? Воля твоя по отношению ко мне была благая, - однако, по несчастью, недейственная. Тщетно упование на человека! Но в лице священника ты искал Господа. Жалею, что прежде не знал я твоей воли! Жалею, что прежде не послал ты тайно! Увы мне, потерявшему столь великие залоги! Как пали сильные, погибло оружие бранное! (2Цар 1,27). Великий Боже! никто не имеет столько, чтоб другому мог дать больше, нежели себе желает, благоволи по смерти сохранить меня с теми, которые в жизни этой были мне любезны! Как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино (Ин 17,21), чтобы хотя бы там насладиться вечным их союзом, раз я здесь не мог долее общаться с ними. Молю Тебя разбудить любезных юношей скорым воскресением и тем самым вознаградить недолговременную их жизнь. Аминь. ПРИМЕЧАНИЯ
|
|