Поснов М.Э. История Христианской церкви

Семинарская и святоотеческая библиотеки

Мысль о созыве III-го Вселенского Собора приписывают Несторию (Евагрий 1, 7. Migne. Patro'logia. Ser. graeca LXXXVI, c. 2435). Однако и о Кирилле говорится (Ibidem, I, 3; Patrologia gr. LXXXVI, c. 2426) что он упрашивал Феодосия Младшего, чтобы он повелел собраться в Ефесе первому Собору. Последнее так примиряют с первым (Напр. свящ. Т. Лященко. “Св. Кирилл Александрийский: стр. 313), что Кирилл, увидев из письма императора к нему, будто бы его заподазревают в нежелании разобрать спорный вопрос соборне, мог ответить Феодосию, что он желает Собора, мог указать и место для него — Ефес, — очень неудобное для Нестория, ибо в Ефесе наиболее чтилась Богоматерь. Как бы то ни было, Феодосием II был назначен Вселенский Собор в Ефесе, в 431 г. после Пасхи, в праздник Пятидесятницы.
Третий Вселенский Собор со стороны организационно-технической считается чрезвычайно неудачным. Печален он и со стороны догматико-канонической, как повлекший за собою разделение между Востоком и Западом, ближайшим образом, между Александрией и Антиохией, а затем, отпадение многих православных в несторианство. Главная причина этого лежала в характере богословского спора. Заблуждение Нестория далеко не так ясно было для всех, как, например, лжеучение Ария. Вот почему почти весь Восток, во главе с Антиохийским патриархом Иоанном, был на стороне Нестория. С другой стороны, крайности Кириллова учения были так ясны и вызывали против себя возражения, как, например, со стороны Блаженного Феодорита. Нельзя было скрыть и посторонних мотивов в народе Рима и Александрии против Константинополя. При таком положении дел, важно было создать мудрую программу для состава и деятельности предстоявшего Собора, дать правильный ход соборным деяниям. И это мог сделать только император. Однако он этого не сделал. Феодосии II был проникнут благочестивым настроением и имел благородное намерение — и самому не вмешиваться во внутреннюю догматическую деятельность Собора, и своим чиновникам этого не позволять. Но одно дело — вмешивание, вмешательство, и другое — бдительное наблюдение за правильным ходом занятий.
Феодосии I, в противоположность Константину Великому не вмешивался в дела Константинопольского Собора 381 г.; однако, на том Соборе едва ли хоть одно важное дело проходило без его соизволения. В императорской грамоте или акте об Ефесском Соборе не было точных указаний, когда, как и при каких обстоятельствах должен был открыться Собор. Открытие Собора поручалось начальнику свиты, Флавию Кандидиану; однако, право его ограничивалось одной внешней стороной и, в этом отношении, не были выяснены обстоятельства, например, при каком числе епископов можно открыть Собор ? в каком количестве митрополиты разных областей могли привозить с собою епископов ? и т.п.
Город Ефес, как место Собора, был очень удобен для Кирилла и неудобен для восточных епископов. Путешествие по воде было для Кирилла легко и приятно. Наоборот, сухопутное путешествие для Иоанна Антиохийского, по причине сильных весенних дождей, народных волнений, голода в Антиохии — было чрезвычайно тяжелым. Он об этом официально доносил императору (Деяния Вселенских Соборов. Том I. Стр. 261-262) и вероятно, чрез курьеров и скороходов, извещал о своем вынужденном замедлении и Кирилла, уже прибывшего в Ефес. Последний прибыл в Ефес за 4-5 дней до законного срока открытия Собора, в сопровождении почти 50-ти епископов, а кроме того — монахов, паравалонов. Он был с почетом встречен Ефесским епископом Мемноном, привлекшим к Собору, вместе с собою, до 40 асийских епископов и 12 из Памфилии. Это было сделано, повидимому, в нарушение прямого смысла императорской сакры: “прибыть немногим епископам от каждого митрополичьяго округа.” С Несторием прибыло всего 10 епископов, а Иоанн Антиохий-ский привез с собою 23 епископа.
Между тем, 7-ое июня — в 431 г. день Святой Троицы, — официальный срок для открытия Собора — прошел. Иоанн Антиохийский в письме к Кириллу, полученном им не позже 20 июня, просил еще обождать его 5-6 дней.
(Справедливо историк Мёллер (Lehrbuch der Kirehengeschichte 1902, В. I. s. 668) отвергает предположение Гарнака, что Иоанн намеренно запаздывал. По нашему мнению, справедливо обратное предположение, что Кирилл намеренно спешил (Ср. Гидулянов. Восточные Патриархи, стр. 649). Иоанн был чужд всяких дипломатических приемов в этом деле, веря в правоту Нестория. За это ручается его последующий решительный образ действий, когда он всячески пытался спасти положение, уже сильно испорченное, и при другом императоре, т.е. при императоре с другим характером, достиг бы этого. Другое дело Кирилл: он был окружен большинством сочувствовавших епископов; между тем, в лице Иоанна Антиохийского и имевших прибыть с ним епископов, он — вполне ясно сознавал — может встретить серьезную оппозицию себе. Поэтому ему нужно было спешить. Если доселе он сравнительно терпеливо ждал, то получив от Иоанна известие, что он прибудет чрез 5-6 дней, Кирилл поспешил с открытием Собора, несмотря на решительные протесты).
Кирилл, Мемнон и бывшие с ними желали открытия Собора без восточных, но этому противился императорский комит Кандидиан. Рано утром 22 июня, Кирилл, Мемнон с епископами своей партии собрались в главном Храме Ефеса, где должно было, по распоряжению Мемнона, происходить заседание Собора. Кандидиан явился на собрание и заявил протест. Но Кирилл и Мемнон не придали ему значения, а наоборот, хитростью устранили формальную причину к открытию Собора (Ср. Деяния Вселенских Соборов I, 256), заставив его прочесть императорскую сакру для ознакомления и объявив это заслушанным указом для открытия Собора. Потом Кандидиан должен был удалиться, а несогласные — в числе 68 епископов — на открытие Собора были изгнаны из собрания. Кирилл открыл Собор при 157 епископах и 1 диаконе, представителе Карфагенского епископа. Еще накануне они послали Несторию приглашение на Собор. Последний ответил: “Посмотрю и, если нужно, приду.” Но его убедил, понятно, Кандидиан не являться. Поэтому, когда на другой день последовало другое ему приглашение, он ответил, что придет на Собор, когда соберутся все епископы. Новое — уже третье — посольство не могло добраться до него.
Председательское место на Соборе, разумеется, занял Кирилл. Он, должно быть, тщательно готовился к этой роли, ибо несмотря на всю сложность, трудность и неясность дела, сумел все покончить в один день... Точнее, ход соборных заседаний происходил так: сначала, после открытия заседания, был прочитан Никейский (а не Никео-Царьградский) символ, второе послание Кирилла к Несторию “”и ответ на него Нестория; первое было признано православным, второе еретическим и автору последнего была возглашена анафема; затем, прочитали послание папы Келестина к Кириллу и третье послание Кирилла ( ) к Несторию. Чтобы установить факт, как теперь учит Несторий, допросили двух, прежде близких к нему епископов и беседовавших с ним лишь дня за три до Собора, именно, Феодота Анкирского и Акакия Мелитопольского. Эти засвидетельствовали, что образ мыслей его тот же, что и в ответе его на второе послание Кирилла к нему. Наконец, были приведены против учения Нестория места из отцов (12), в соответствии с которыми были сделаны извлечения из сочинений Нестория. В заключение было прочитано послание Карфагенского епископа Капреала, посланное с диаконом Везулою. Самое соборное определение о Несторий было составлено в таких выражениях: “Открывши, частию из писем Нестория, частию из других сочинений, частию из бесед, какие он имел в сей митрополии (Ефесе) и которые подтверждены свидетелями, что он и мыслит и проповедует нечестиво, мы вынуждены были, на основании канонов и послания св. отца и сослужителя нашего Келестина, — произнести горестное определение: Господь наш Иисус Христос, на Которого он изрыгал хулы, устами Его святейшего Собора определяет лишить его епископского сана и отлучить от общения церковного.” Под определением подписалось 198 отцов; причем прибавлено, что к нему присоединились и другие епископы, так что всего более 200 отцов (Деяния I, 236-241). Вечером был объявлен уже приговор и устроено было торжественное шествие с факелами по улицам.
Приговор Собора был отослан Несторию, “новому Иуде”; клиру и экономам Константинопольской Церкви были отправлены послания. Особые послания были написаны некоторым лицам из Константинопольского клира — епископу Комарию и Патамону и архимандриту монастырей Далмацию. Несколько позже, было отправлено донесение о низложении Нестория и императорам Феодосию и Валентиниану.
Несторий, получив приговор от Собора, отправил протест к императору, где просил созвать законный Собор из митрополита и двух епископов от области; жаловался на чинимые ему бедствия — особенно со стороны Мемнона — и даже угрозы смертью. Под ним подписались, кроме Нестория, сочувствовавшие ему митрополиты и епископы. Кандидиан объявил решение Собора незаконным и также обратился с протестом к императору.

“Соборик” (Conciliabulum) Иоанна Антиохийского.
Между тем 26 июня прибыл Иоанн Антиохийский. Повидимому, под влиянием Кандидиана, Иоанн с сочувствовавшими ему епископами, в числе 34, составил “Соборик” восточного диоцеза и епархий — Вифинии, Писидии, Пафлагонии и других. Собор открыли с соблюдением всех формальностей — с чтения грамоты императора об открытии Собора, в присутствии Кандидиана, выслушали заявление его относительно незаконности Собора Кирилла. На основании этих заявлений обнаружился незаконный насильнический образ действий прежде всего руководителей Собора Кирилла и Мемнона, а потом и других. В анафематизмах Кирилла было найдено (открыто) еретическое учение, подобное арианству, аполлинарианству и евномианству. Ввиду этого Собор постановил низложить Кирилла и Мемнона, а прочих отлучить от общения до раскаяния (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 295). Приговор был послан Собору Кирилла. Императору было отправлено подробное послание с уведомлением о действиях “Соборика” и о причине запоздания Антиохийского и других восточных епископов.

Распоряжения императора Феодосия.
Император, прежде других получивший донесение Кандидиана, принял сначала, повидимому, правильное решение: открыть соборные совещания, после прибытия в Ефес восточных. Свое послание он отправил с сановником Палладием 29 июня и приказал ему отменить все, что сделано на Соборе Кириллом, а от епископов требовал не оставлять Ефеса до решения дела (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 312-313). Одновременно с тем воспрещена была частная корреспонденция между Ефесом и столицею. Но указанным приговором императора остались недовольны обе стороны, потому что та и другая считали свои решения вполне каноническими и отмене не подлежащими. Кирилл нашел способ переправить в Царьград постановления своего Собора и письмо, которые были вложены хитро внутри посоха известного тогда нищего Виктора. Кирилл и его единомышленники рассчитывали поднять в защиту своего дела Константинопольское монашество, во главе которого стоял архимандрит Далмаций, прежде служивший в императорской гвардии и пользовавшийся большим почетом в доме Феодосия II. Ему-то и направил Кирилл письмо, где жаловался на враждебность властей и невозможность выяснить истину пред императором. Расчет Кирилла оказался верным. Далмаций сумел заставить императора отказаться от своего ранее принятого решения. В условленный день из всех монастырей вышли крестные ходы и соединились у монастыря Далмация, который во главе процессий, с пением псалмов, двинулся со всеми ко дворцу. Феодосии II принял Далмация, выслушал его просьбу и дал согласие на прибытие из Ефеса в Константинополь делегатов для личного доклада. Шествие затем направилось к церкви св. Мокия, на краю города, и там, после прочтения письма Кирилла и разъяснения Далмация, раздались клики: “Анафема Несторию” (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 318). От Собора Кирилла прибыли два епископа, а от Собора “восточных” епископов явился комит Ириней, и после обсуждения дела в заседаниях консистории было решено отправить в Ефес, с особыми полномочиями, советника Иоанна, занимавшего пост комита царских щедрот (Mansi, 1428-29).

Продолжение соборных заседаний.
После заседания Кириллова Собора и Иоаннова, в Ефес прибыли легаты Римского папы, два епископа — Аркадий и Проэкт, и один пресвитер Филипп. 10-го июля Кирилл возобновил соборное заседание с их участием. Сначала было выслушено послание Келестина, вызвавшее восторженные восклицания собрания, а на следующем заседании, 11-го июля, легаты выслушали доклад о соборном осуждении Нестория и присоединились к нему. 16-го июля имело место 4-ое заседание, под председательством Иерусалимского патриарха Ювеналия. Только теперь Кирилл и Мемнон подали Собору заявление о неправильном осуждении их на Соборе “восточных,” хотя оно состоялось еще три недели тому назад. Причина — почему Кирилл и Мемнон вдруг вспомнили об осуждении их на ничтожном, на их взгляд, “Соборике,” заключалась по-видимому в том: из Константинополя их друзья дали им понять — нужно думать —, что, при непостоянном характере императора, не следует пренебрегать и незначительным фактом отлучения их на “Соборике” (Ср. Болотов. Лекции по истории древней Церкви. Том IV. стр. 216). Послан был арх. Иоанну и 35-ти епископам с ним вызов на Собор. Но, разумеется, отклика он не получил. Поэтому, на следующем, 5-ом, заседании 17-го июля последовало отлучение патриарха Иоанна с 35-ю епископами. В заседании 22-го июля была заслушана жалоба пресвитера Харисия на неправильный символ веры, присланный из Константинополя для оглашения вступавших в Церковь. На последнем, 7-ом, заседании 31-го июля, которое происходило так же, как и первое в Церкви Святой Богородицы было разобрано дело кипрских клириков. Последние два дела, т.е. 6-го и 7-го заседания были частные, случайные. Так, 6-ое заседание Собора открылось чтением Никейского символа веры в том предположении, что Несторий повреждает его. Повидимому, это обстоятельство дало повод эконому Филадельфийской Церкви, Харисию, указать отцам Собора на случаи отступления от этого символа. В его миссионерской практике, по его словам, был такой случай: для оглашения обращенных им к Церкви четыредесятников прибыл из Константинополя хорепископ Иаков с пресвитерами, державшимися ереси Нестория. Так вот они-то, по заявлению Харисия, употребляли “развращенный” символ веры, написанный на случаи обращения еретиков к Церкви. Сам Харисий держался Никейского символа и подписал его. Вследствие этого заявления отцы запретили составлять и употреблять новую веру, кроме Никейской. Однако, это постановление не получило формального завершения. Этому помешало прибытие комита Иоанна и арест руководителей Собора. Вот почему ссылку на 7-ое правило III-го Вселенского Собора со стороны Евтихия оспаривал Евсевий Дорилейский на IV-ом Вселенском Соборе (Деяния. Том III, 85-86). Проф. Фр. Лаухерт помещает в своем собрании канонов всего 6 правил Ефесского Собора (Lauchert Fried, Die Kanones der wichtigsten altkirchl. Concilien. Freiburg и Leipzig. 1896. s. 87-88). На последнем 7-ом заседании кипрские епископы просили отцов Собора утвердить независимость их Церкви от Церкви Антиохийской. Представленные Собору кипрскими отцами документы (начинали историю кипрской кафедры с Варнавы) не были вполне очевидными и осязательными. Поэтому, постановление отцов выражено в форме условной: если доказано, что кипряне пользовались независимостью, то пусть пользуются ею и на будущее время. Тем не менее автокефальность Кипрской Церкви стала с этого времени фактом.
В первых числах августа прибыл в Ефес с военною охраною из схолариев комит Иоанн и приказал, чтобы к нему на утро явились все епископы. Епископы были послушны, кроме Мемнона, оправдывавшего потом свое отсутствие внезапной болезнию. Здесь был и Несторий. Возбуждение среди епископов, особенно при виде Нестория, было так велико, что Иоанну пришлось прибегнуть к такому радикальному средству, как удаление из собрания Нестория и Кирилла, и только после этого можно было прочитать рескрипт императора, где содержалось императорское распоряжение о низложении Кирилла, Мемнона и Нестория (Деяния. I, 321).

Отказ Нестория от кафедры и последующая судьба его.
При таком обороте дела, Несторий не имел желания и не видел смысла бороться далее за свои идеи. Да и вообще он по своему характеру был более аскет и монах, чем общественный деятель. Он обратился к одному придворному евнуху с письмом, в котором опроверг ложное обвинение — будто бы в анафематствовании им имени Богородицы (Mansi V, 413-414) и просил императора о разрешении удалиться в свой монастырь под стенами Антиохии, т.е. св. Евпрепия (Евагрий. Ц. История I, 7; Migne LXXXVI. C. 2436). Увольнение состоялось с почетом. Высший государственный сановник, передавая распоряжение о путешествии, официально писал Несторию так: “Молим милосердного Господа, да совершит ваша святость благополучно это путешествие и да живет согласно собственному желанию. Предлагать вам какие-либо утешения — не смеем: при вашей мудрости и одаренности такими духовными совершенствами, вы в них не нуждаетесь, потому что стоите выше других людей.” Несторий покинул Ефес и поселился в любимом монастыре, где пользовался уважением и всякими почестями. Правда, в марте 432 г. папа Келестин требовал от императора — удалить Нестория из окрестностей Антиохии. Но Феодосии II не обратил на это никакого внимания. Но вот 4 года спустя император почему-то вспомнил о Несторий и воспылал на него гневом. Приказом от 30 июня 435 г. он повелел именовать несториан симонианами и сжечь все сочинения Нестория (Mansi V, 413-414), а самого его сначала постановил отправить в Петру Аравийскую, а потом в оазис в Египте (Евагрий I, 7). Здесь, вдали от всякого человеческого общества, Несторий находился по крайней мере до 439 г., когда Сократ заканчивал свою церковную историю (Сократ. Ц. История VII, 34). Скончался он около половины V в. Последняя сакра Феодосия П о Несторий к египетским монахам относится к 448 г. (Mansi. V, 417-420).

Попытки императора Феодосия II-го примирить спорившие партии.
Стремление комита Иоанна наладить ход соборных деяний, после ареста, казалось бы, главных виновников смуты, — не удалось, и в этом смысле он донес императору, — и не он один... Феодосии, теперь убедившись из донесений комита и посланий от членов Собора, что цель, для которой созван Собор, не может быть достигнута, дал разрешение епископам разъезжаться по своим епархиям, не освобождая Кирилла и Мемнона (Mansi. V, 798-799). Чтобы, однако, сделать последнюю попытку достигнуть соглашения, он вызвал в столицу по восьми членов от каждой стороны. Однако, ввиду возбуждения народа в Константинополе по поводу происходившего в Ефесе, император приказал делегатам остановиться в Халкидоне, где совещался с ними в монастыре “Руфиниан.” Однако, и личные совещания делегатов с императором не привели ни к какому результату, и он распустил делегатов по домам, сказав им в напутствие: “Бог тому свидетель, что я не был виновником этих смут. Провидение распознает виновных и накажет их. Возвращайтесь в ваши епархии и постарайтесь загладить вашими личными добродетелями то зло и тот скандал, который вы учинили на вашем сборище...” (Mansi. IV, 1465) Еще перед Хал-кидонским совещанием после распущенного в Ефесе Собора прибыли в Константинополь и здесь поставили архиепископом преданного Кириллу Максимилиана, родом из Рима, товарища детства папы Келестина, который был зачислен в клир архиепископом Иоанном Златоустом. Как освободился Кирилл из тюрьмы в Ефесе, сказать трудно. По проф. Болотову (Болотов. Лекции IV, 214), выходит, что он мог считать себя отпущенным из Ефеса последнею сакрою императора. Однако, проф. Кулаковский (Кулаковский. История Византии. Том I, 288) прямо заявляет, что Кирилл бежал из заточения. Проф. Гидулянов (Гидулянов. Восточные патриархи. Стр. 654) думает тоже, что подкупив придворную партию Пульхерии, Кирилл скрылся... Как бы то ни было, Кирилл не позже других епископов прибыл в свой кафедральный град, Александрию, где был торжественно встречен. Теперь Кирилл вступил в зенит своей славы.

Судьба Ефесского Собора. Антиохийская уния.
Император Феодосии распустил Собор, не утвердив его, не решив прямо, какая сторона представляет собою голос Вселенской Церкви; впрочем, могло даже казаться, что Собор не состоялся, и между группами епископов продолжалась борьба. Восточные по пути домой составили Собор в Тарсе, на котором повторили низложение Кирилла с Мемноном; к ним присоединилось еще 7 делегатов или членов Кириллова Собора. Прибыв в Антиохию, они еще раз повторили свой приговор. С другой стороны, поставленный приверженцами Кирилла, архиепископ Максимилиан, сам не признаваемый восточными, — и Фирм Кесарийский — низложили четырех митрополитов, стоявших на стороне восточных — Дорофея Маркианопольского, Имерия Никодимийского, Евфирия Тианского и Элладия Тарского.
Помимо личных расхождений сторон, причины после-соборных разделений крылись в догматическом и каноническом положении дела. Справедливость требует сказать, что догматическое значение Ефесского (Кириллова) Собора чрезвычайно незначительно: отвергнув лжеучение в лице Нестория, Собор не дал положительного догматического определения, роковые последствия чего никогда не могут быть преодолены. Учение Нестория было осуждено без ясного указания, что именно было в нем еретического, а кроме того и заочно, так что далеко не для всех было ясно, осуждаемое учение действительно ли принадлежит Несторию (Проф. Болотов. Лекции IV, 220-221). Острота вопроса становится вопиющею после открытия в ХХ-ом веке упомянутой книги Гераклида, т.е. апологии самого Нестория. Каноническая сторона вопроса, после разъезда епископов из Ефеса, представляла ряд альтернатив и контрадикции. Собор Кирилла низложил Нестория и требовал от восточных признания этого низложения и анафематствования Несториева учения. Кроме того, Кирилл требовал признания Максимилиана Константинопольским архиепископом и законным низложение им четырех упомянутых митрополитов. На таких условиях Кирилл мог вступить с восточными в общение, как с равными епископами. Положение же восточных было другое. Они должны были решиться на большие жертвы, — самое главное, — отречение от собственных Соборов, начиная с Ефесского, и признание Собора Кириллова Вселенским; они должны были согласиться, что отлучение ими и лишение сана Кирилла, Мемнона и других епископов ничего не значит; в противном случае восточные должны были настаивать, что они не могут вступить с ними в общение, как с епископами, а лишь как с простыми мирянами. Со стороны этической, они должны были решиться на такой предосудительный поступок, как пожертвовать преданным им таким товарищем, как Несторий, — и это при условии почти полного совпадения с ним в учении. Кроме того, они должны были принять в общем главы Кирилла против Нестория, в которых они видели массу самых ужасных ересей — Ария, и Евномия, и Аполлинария... Кирилл еще на Соборе своих единомышленников должен был давать “объяснения” к своим главам; а во время переговоров с восточными он и вовсе должен был от многого в них отказаться. А с другой стороны, вероизложение восточных, повидимому, то самое, которое было составлено ими еще в Ефесе — таково, что под ним подписался Кирилл, мог бы несомненно подписаться и Несторий, если бы оно было предложено ему в свое время. Из-за чего же было столько споров, огорчений, мучений, злобы, ненависти и т.п. ?!

Антиохийская уния.
Император Феодосии в Халкидоне на совещании 16-ти членов — по 8-и от каждой стороны, как в фокусе увидел всю силу и резкость расхождений членов двух Соборов, а чрез это понял он глубину разделения или раскола в Церкви. И сам император, кажется, пытался что-то сделать, он пять раз увещевал осудить главы Кирилла; однако почему-то не довел дела до конца и оказал посланным от Кирилла больше доверия, чем другой партии (Деяния Вселенских Соборов I, 334, стр. 326).
В марте 432 г. пишет императору послание папа Келестин (+ 26 июня 432 г.), умоляя его “дать защиту правой вере” и даровать подкрепление здравым и врачество требующим исцеления” (Деяния V, 130). Сам император думал о примирении сторон. Еще закрывая Ефесский Собор, т.е. распуская членов его, он предоставлял епископам изыскивать меры примирения враждующих (Sacra у Mansi IV, 1465 А. Свящ. Т. Лященко, Св. Кирилл Александрийский, стр. 421). По его указанию, или может быть по тайному побуждению и от Кирилла, Максимилиан собирает в Константинополе Собор почти из 30 епископов (Деяния II, 121), и здесь рассуждают об условиях примирения епископов. Опираясь на этот Собор, император начинает проводить благие пожелания в жизнь. Именно, он отправляет знаменитого трибуна и нотариуса Аристотелая с письмом к Иоанну Антиохийскому (Деяния II, 137-139), где повелительно требует его примирения с Кириллом. Дело было в августе 432 г. Восточные, повинуясь указу государя, выработали 6 пунктов для примирения с Кириллом, в числе которых стояло: признание Никейского символа с авторитетным толкованием к нему в послании св. Афанасия к Епиктету против аполлинарианства, Кирилл должен был взять назад свои анафематизмы. Кирилл против этого решительно протестовал в послании к Акакию (Деяния II, 158-159). Однако, в придворных сферах были течения неблагоприятные для Кирилла, и ему пришлось прибегать к подаркам (Mansi V, 794. — Проф. Кулаковский (История Византии, том I, стр. 288) говорит, что Кириллу “приходилось посылать взятки за взятками... Клир Александрийский начинал роптать, что из-за этой смуты обнищает Александрийская Церковь.” Эти “благословения” придворным обошлись Кириллу в миллион рублей золота (Болотов, IV, 223). Факт “подарков” со стороны Кирилла признается всеми, как основывающийся на показании его архим. и синкелла Епифания. Но его стараются изъяснить и извинить (так Hefele) “ориентальными обычаями.” Ср. Hefele. Conciliengeschichte II s.s. 247, 266)... В конце концов Кирилл отказался взять назад свои анафематизмы, а лишь “истолковал” их, причем заявил, что аполлинарианства он не держится. Эти мысли им были изложены в упомянутом письме Акакию.
Умеренные среди восточных решили начать с Кириллом переговоры на основе предложенных им условий. Первый ответ восточных Кириллу был послан чрез Аристотелая; для новых переговоров из партии умеренных был избран в конце 432 г. епископ Павел Эмесский. Он был послан в Александрию с определенной инструкцией (Деяния. II, 141), а несколько позже было отправлено Кириллу послание архиепископа Иоанна Ан-тиохийского с изложением веры восточных. Вот его полный текст:
“Мы исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный человек (состоящий) из разумной души и тела; что Он рожден прежде веков по Божеству, а в последнее время, ради нас и нашего спасения, от Марии Девы — по человечеству, ибо (в Нем) совершилось соединение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Сына, одного Господа. На основании такого неслитного соединения мы исповедуем Святую Деву Богородицу, потому что Бог-Слово воплотился и вочеловечился и в самом зачатии соединил с собою храм, от Неё восприятый. Известно, что знаменитые богословы — одни из евангельских и апостольских изречений Господа обыкновенно считают общими, как принадлежащие одному лицу, другие же (изречения), по причине различия двух естеств, принимают раздельно и те из них, которые приличны Богу, относятся к Божественности Христа, недостойные же Бога — к Его человечеству” (Деяния II, 142-143, см. 140 — Проф. Болотов (IV, 224, примечание) приписывает составление этого вероизложения Павлу Эмесскому, большинство — Феодориту).
Кирилл отвечал посланием “Да возвеселятся небеса” (), где повторяет вероизложение восточных и расписывается под ним, кроме того прибавляет свои разъяснения.
   На основании выставленных во взаимных посланиях условий и согласия на них — в особенности — подписания Кириллом вероизложения восточных — была заключена в 433 г. (Liberari Breviar. Migne. Patrologia. Ser. lat. LXVIII, c. 983 — ср. Ser. gr. LXXVII, c. 121) так называемая Антиохийская уния, т.е. восстановлено общение между Антиохийской и Александрийской Церковью.
   Однако, далеко не все восточные присоединились к этой унии. Можно сказать, послание Кирилла, “” разделило восточных на две партии: умеренных, во главе с архиепископом Иоанном, и строгих — непримиримых. На торжественное извещение Иоанна Антиохийского о примирении с Кириллом, Феодорит Киррский ответил ему искренним и серьезным вопросом: а что будет с низложенными (Несторием и четырьмя митрополитами)? Между тем, Иоанн уже давно — еще в первом предложении через Аристолая — приносил их в жертву. Тогда строгие во главе — Евфирия, митрополита Тианского, Александра, митрополита Иеропольского, Мелетия Мопсуэстийского, а за ними обе Киликии, а затем и Евфра-тизия — ответили разрывом церковного общения с Иоанном Антиохийским. Они доказывали, что две причины разрыва с Кириллом остаются во всей силе: 1) это низложение Несто-рия, решительно неправильное — и 2) догматические заблуждения Кирилла. Свою подпись под Антиохийским вероизло-жением он уничтожил своими добавлениями, так что все “покаяние египтянина (выражение из письма Нестория к Феодориту) иллюзорно.” Умеренные антиохийцы, желая привлечь строгих к общению с Антиохийскою Церковью, предлагали им подписаться лишь под посланием Кирилла “,” доказывая, что здесь содержится видоизмененное вероизложение в сравнении с его анафематизмами. Два епископа, не согласившиеся на такой компромисс, были сосланы: Мелетий Мопсуэстийский — в Армению, а Александр Иеропольский — в Египет. Дело было в 435 г.
   Неизбежный результат всяких уний, соглашений, компромиссов — неудовлетворенность с обеих сторон. Так и в данном случае. Недовольны были архиепископом Иоанном, не избежал упреков и Кирилл. Епископ Александрийского диоцеза — Акакий Мелитинский, Валериан Иконийский, Суккенс Диоке-сарийский и пресвитер Евлогий — обвиняли Кирилла в том, что он изменил Ефесскому Собору. К ним обратился Кирилл с особым посланием, где доказывал, что он своей точки зрения не изменил (Деяния. II, стр. 151).

Судьба несторианства. Несториане.
   “События с неумолимою логикою разрушили неправильную постановку вопроса о несторианстве на Ефесском Соборе. Предводимый Кириллом Собор взглянул на дело Нестория, как на его личное, игнорируя точку зрения восточных” (Болотов IV, 231). Теперь пришлось убедиться, как метко сказал преемник Кирилла, Диоскор: “Несторий не один, несториев много.” Несомненно, как указано, учение Нестория имело свою основу, свои корни в учении Феодора и Диодора. Между тем, Диодора (†394 г). признавали учеником Мелетия Антиохийского и без затруднения подыскивали параллели к его воззрениям в писаниях Евстафия Антиохийского (ср. например, ). Учениками Диодора были Иоанн Златоуст, совершенно освободившийся от крайностей Антиохийской школы, и Феодор Мопсуэстийский, представлявший эти крайности в высшей мере. Последний был рожден в Антиохии, в хорошем семействе, был склонен к развлечениям, но обладал и жаждою знания и был расположен к монашеству. Сделавшись монахом, Феодор не долго оставался в монастыре; но, после увещаний своего сотоварища Иоанна Златоуста, вернулся и отдался эгзегетическим изысканиям. Посвященный в Антиохии во пресвитера, он, по смерти Олимпия (в 392 и 393 г.), стал епископом Мопсуэстийским (†429 г.).
   О “корнях несторианства” вспомнили люди противоположных направлений. Приверженцы Нестория, распространявшие его учение и после его низложения, утверждали, что тому же учили и Диодор с Феодором. Люди, искоренявшие несторианство, естественно не могли не обратить внимания на Диодора и Феодора, ибо от них тянулись нити к Несторию.
   Против Феодора энергично полемизировал уже во время Собора 431 г. в Царьграде латинянин Марий Меркатор. Ефесский Собор в своем 6-ом заседании 22 июля, осудил его символ, не назвав его по имени — это ради “экономии,” дипломатически, как объяснял Кирилл в письме к Проклу Константинопольскому. Общий организованный открытый поход против Феодора начался таким образом. На Ефесском Соборе был Эдесский митрополит Равула, сначала приверженец Иоанна, а потом горячий сторонник Кирилла. В Эдессе под его покровительством процветавшая богословская школа, во главе с Ивою, усердно занималась изучением Феодора Мопсуэстийского и переводом его на сирский язык. Переменив свои воззрения, Равула в 432 г. поднял гонение на Феодора и предавал сожжению его сочинения. Однако, по смерти Равулы (8 августа 435 г.), его место занял Ива, и память Феодора была восстановлена (об этом известно из письма — позднее очень знаменитого эпископа Ивы к ардаширскому епископу Марию Персидскому. Mansi VII, Р. 241. Assemani. Bibl. Orient 1, 353). Второй эпизод относительно Феодора был такой. В Армению проникали сочинения Феодора. Равула, открывший Кириллу (Mansi V, p. 976. с. 219) глаза на Феодора, предостерегал против него епископа Акакия Мелитинского, стоявшего во главе Армянской Церкви и других армянских епископов. Руководители Армянской Церкви, избрав на Соборе двух клириков — Леонтия и Аберия, отправили их в Константинополь к архиепискому Проклу с вопросом: справедливо-ли отрицательное отношение к Феодору со стороны Равулы и Акакия Мелитинского? Прокл в ответ написал: “ ? ,” где он излагал православное учение и опровергал некоторые заблуждения несторианствующих. Под ним подписались Кирилл Александрийский и Иоанн Антиохийский со своими епископами (Ibidem — V, 421). К томосу были приложены выписки из сочинений Феодора Мопсуэстийского, без упоминания его имени, для осуждения. Подписавшись под томосом, антиохийцы решительно отказались анафематствовать выписки. Иоанн Антиохийский с Собором заявил, что подобные места можно встретить и у других церковных учителей, например, у Игнатия, Евстафия, Афанасия, Василия, Григориев, Флавиана. Кириллу Иоанн добавлял, что и у него самого и у Прокла можно встретить подобное выпискам из Феодора Мопсуэстийского. Кирилл отверг мысль о том, что учение Феодора сходно с учением Василия, Афанасия и других, но поднимать в Церкви о нем спор он находил нежелательным. Однако, волнения начались... Потребовался указ Феодосия II на имя Иоанна (и по его же побуждению) и его Собора, запретивший осуждать лиц, умерших в мире с Церковью (— V, р. 1009 с. 219).
    Несторианская ересь была подавлена вследствие строгих императорских эдиктов и чрез низложение враждебных унии епископов. Остатки её уничтожил император Зенон, когда в 489 г. приказал закрыть школу в Ефесе, как последнее убежище несторианства. Стесненные в пределах Римского царства, несториане бежали за его пределы. Их накопилось очень значительное число в Персии, где епископ Варсума Низибийский (453-489 г). был их сильной опорой. Персидский двор поддерживал их из-за политической оппозиции против Римского царства. Отсюда несториане распространились в Аравию, Ост-Индию и Китай. Несториане Персии были известны под именем “халдейских христиан.” Долгое время Селевкия-Ктезифон, позже Багдад служили резиденцией несторианского патриарха, которого в XIV-ом веке признавали духовным главою не меньше 25-ти митрополитов. Страшный Тамерлан уничтожил их почти совершенно. Только на высотах и в долинах Кур-дистана удержалось до 700 тысяч несториан под особым патриархом, который до XVII-го века имел резиденцию в Мосуле, а потом в Кохаке (Сведения О несторианах СМ. “Kirchenlexicon” Wetzer und Welte).

Происхождение монофизитства.
   Догматический смысл Антиохийской унии выражался в двух — трех словах , . Значение этой унии, как и всякого компромисса — было временное и очень небольшое. Уния еще сохраняла свою силу и значение при жизни главных виновников её. Она была тем миром, который как бы ни был плох, однако все-таки лучше открытой вражды или разделения. Но вот епископы главных городов один за другим сходят со сцены. В 440-41 году умирает папа Сикст (432-440 г.) и его заступает Лев I (440-461 г).; в 441-42 г. преставился Иоанн Антиохийский, его преемником делается Домн; в 444 г. сходит в могилу Кирилл, на его место приходит его архидиакон, а может быть и родственник, Диоскор; наконец в 446 г. почил Прокл Константинопольский (в 434 г.), после которого сделался архиепископом Флавиан. Для истории дальнейших церковных взаимоотношений особенно были важны перемены на Римской, Александрийской и отчасти Константинопольской кафедрах. О Домне Антиохийском говорить много не приходится. Он был человек скромный и ни в каком случае не мог пользоваться в глазах Александрийских владык той долей уважения, какой по праву заслуживал Иоанн. Крупная фигура Льва не нуждается в описании, его догматическое влияние бесспорно признавалось.
   Особое внимание нужно остановить на личности Диоскора. Два близких родственника, а может быть и все три — Феофил, Кирилл, Диоскор, занимавшие один после другого Александрийскую кафедру в течение 60-ти лет, создавшие её могущество, весьма сильно были похожи друг на друга. Но, если Кирилл напоминал своего дядю не только честолюбием, горячностью характера, настойчивостью в достижении цели — талантливостью натуры он быть может даже превосходил его, то Диоскор унаследовал от своего предшественника, повидимому, лишь страсть к господству, несдержанность, но без его талантливости, без понимания исторических обстоятельств и умения истолковать их для себя. Он не понимал основной догматической точки Кирилла, но тем тверже усвоил крайности в его выражениях, часто лишь полемические выпады его. Он принадлежал к крайней правой Кирилловой партии. Если Кирилл своим властным словом сдерживал неумеренную ревность своих почитателей, то Диоскор сам стал во главе этих последних. Он был враг унии (Поэтому думает проф. Кулаковский (I, 290), он обнаружил враждебные чувства к родственникам Кирилла, расположенным к унии. Впрочем проф. Болотов (IV, 241) отрицает доказательства этой враждебности). Можно себе представить, какие громадные опасности могли вырости из его деятельности.
   Тем более противедействия, казалось, особенно на первых порах, ждать было неоткуда. На Константинопольской кафедре сидел человек мягкий по характеру — Прокл. По его инициативе останки св. Иоанна Златоуста в 438 г. были перенесены в Константинополь. Место Прокла занял Флавиан. Его Диоскор прямо игнорировал, не написал ему ни одного послания. Однако благодаря честному, благородному, морально-стойкому характеру Флавиана обнаружилось лжеучение Евтихия и Диоскора и произошла гибель их. Но это предвидеть было трудно. В настоящем Диоскор потому не считался с Флавианом, что в Царьграде жил престарелый архимандрит Евтихий, по убеждению кирилловец, а он был крестным отцом придворного евнуха Хризанфия, временщика, царского фаворита, который, после устранения Пуль-херии, держал Феодосия в руках... Вскоре после вступления на кафедру, Диоскор был раздражен слухом, что Прокл и Домн подписали между собою договор (— документ, оставшийся необнаруженным). Но Прокл скоро умер и весь гнев Диоскора перешел на Домна. Несколько раз он делал ему выговор (пис. 86) в том смысле, что “вы изменяете правилам как Антиохийской, так и Александрийской Церкви.” Было много других обстоятельств, отнюдь не способствовавших выяснению отношений между Александрийским и Антиохийским архиепископами. Главным представителем “восточных” явился Феодорит, епископ Киррский (ок. 390-457 г.). Он подолгу проживал в Антиохии и проповедовал. Это не нравилось крайним приверженцам Кирилла, жившим в Антиохии; они жаловались на него, конечно, Диоскору. Также Ива в Эдессе своими проповедями раздражал кирилловцев. Кроме того, для кирилловцев неприятно было то, что Домн рукоположил во епископа в Тире вельможу Иринея, личного друга Нестория и двоеженца. Между тем Прокл признал хиротонию законной. Во всем этом в Александрии увидели укрепление несторианства и даже развитие его. Вследствие этого начали усиленно противодействовать ему. Здесь император действовал рука об руку с Диоскором; папа, повидимому, также сочувствовал им. Феодориту был запрещен выезд из своей эпархии. Против Ивы, по обвинению, начато было следствие. В феврале 448 г. издан императором указ против несториан. Ириней был смещен с кафедры за двоебрачие. Этим Домн был поставлен в очень тяжелое положение. Ириней, его ставленник, был низложен по указу царя, — примириться с этим было трудно, но и протестовать неудобно. Однако Домн в пассивном положении не остался. В письме к царю он обвинил в ереси Аполлинария престарелого 70-тилетнего Константинопольского архимандрита Евтихия. “Объект нападения, как выражается историк Мёллер (I, 665), был избран очень удачно.” Евтихий, как и многие другие, вынес из богословия Кирилла только монофизитство и был необразован, чтобы понимать сокровенный (а не полемический) смысл у него.

Евтихианский спор. Жалоба архиепископа Домна на еретические заблуждения Евтихия осталась без последствий. Однако дело об Евтихий снова всплыло в конце того же 448 г. На Константинопольском Соборе ( ?), 8 ноября т.г., Евсевий, епископ Дорилейский (во Фригии), подал записку с обвинением архимандрита Евтихия в ереси (Mansi VI, 651; Деян. III, 93). Решено было вызвать Евтихия на допрос, в заседание. Последний явился не сразу, а только 22-го ноября. От царя был назначен патриций Флоренции наблюдать за ходом соборных дел. Когда Евтихия спросили: “Исповедуешь ли ты, что Христос единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству?” он ответил вопросом: “а что сказано в символе? как там читается?” Ответ один. Там читается “единосущна Отцу.” “Вот так и я верую, так веруй и ты” — заключил Евтихий. Был и такой, так сказать, восточный вопрос со стороны Евтихия: “а где в Писании сказано—два естества?” Ему приходилось возразить также в вопросной форме: “а где в Писании сказано единосущный?” Только в дальнейшем и по некоторым пунктам, удалось установить еретическое заблуждение Евтихия. Он, например, не признавал Иисуса Христа единосущным нам по человечеству (Деяния III, 128) — и то выражался уклончиво. Лишь в одном пункте он выразился определенно ясно, продолжал и настаивать на нем, как согласным будто бы с Афанасием и прочими отцами: “          ,    , ,” “я исповедую, что Господь наш состоял из двух естеств до соединения, а после соединения исповедую одно естество” (Mansi. VI, 744 В). Отсюда, таким образом, ясно стало, что Евтихий монофизит. В заключение провозгласил Флавиан от имени Собора приговор Евтихию — лишение сана и отлучение. Постановление Собора подписали 32 епископа и 23 представителя от монашества. Чрез Флоренция Евтихий заявил Флавиану, что он апеллирует к епископу Римскому, Александрийскому, Иерусалимскому и Фессалоникскому.
   После этого совершенно неожиданного и чрезвычайно решительного шага против одного из главнейших представителей Кирилловой партии, последняя притихла. Возбужденное против Ивы Эдесского дело было прекращено. Между тем, Ива в письме к Марию, уведомляя его о Антиохийской унии, обвинял Кирилла на основании 12-ти глав в аполлинарианстве и восхвалял Блаженного Феодорита.

Так называемый “разбойничий” Ефесский Собор 449 г.
   Получив письмо от Евтихия с жалобою на Константинопольский Собор, но не имея никаких сообщений от Флавиана, папа Лев I написал свое послание Флавиану, не скрывая своего недовольства им. Под тем же настроением было написано и письмо императору. Архиепископ Флавиан теперь ответил папе, раскрыв со всей обстоятельностью весь ход дела и выяснив свою догматическую точку зрения и своего противника. Император со своей стороны также не был доволен Константинопольским архиепископом; заподазривая его в несторианстве, он потребовал от него исповедания веры. Это было не малым унижением для Флавиана, однако, исповедание веры было подано (Деяния III, 17). Там он писал: “Проповедуем одного Господа нашего Иисуса Христа, рожденного по Божеству от Бога Отца безначально, прежде век, в последние же дни для нас и для нашего спасения (родившегося) по человечеству от Девы Марии, совершенного Бога и совершенного Человека, по восприятию разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного Матери по человечеству. Итак, исповедуя Христа в двух естествах, после Его воплощения от Девы и вочеловечения, мы исповедуем в одной ипостаси и в одном лице одного Христа Сына, одного Господа. И не отрицаем, что одно естество Бога — Слова воплощенное и вочеловечившееся, потому что из двух (естеств) один и тот же есть Господь наш Иисус Христос. А тех, которые возвещают или двух Сынов, или две ипостаси, или два лица, а не проповедуют одного и того же Господа Иисуса Христа, Сына Бога живого, анафематствуем и признаем чуждыми Церкви и прежде всех анафематствуем нечестивого Нестория.” Выискать что-нибудь “еретическое” в таком исповедании — было трудно. В нем выступает “умеренный антиохиец,” даже унионист. Определением Константинопольского Собора 448 г. более всех был недоволен Диоскор, он прямо был раздражен. И он решил покончить сразу со всем “несторианским” в Церкви одним ударом — новым Вселенским Собором. Последний должен был укрепить господство Александрийского епископа и Александрийской теологии в Церквах Востока. Диоскор был однако достаточно умен, чтобы не прибегать к новым формулам. Единственною верою должна быть никейская, в том изложении, объяснении, какое ей дано в анафематизмах Кирилла. Кто бы об этом высказался иначе, тот еретик. Таков был план Диоскора, который ему нужно было провести в жизнь. Слабый, дружественно-расположенный к Диоскору император и один придворный вельможа склонны были сделать все, чего бы ни пожелал Диоскор (Harnack Ad., Lehrbuch der DG. II4, s. 378).
   Сакрою от 30-го марта 449 г., император созывал новый Вселенский Собор на первое августа того же года. Диоскор позаботился и о составе Собора: он ввел новость — необходимость присутствия на Вселенском Соборе представителя от монахов, и фанатичный отец Варсума был приглашен на Собор специальным рескриптом императора Феодосия; а, наоборот, Феодорит Киррский был исключен из будущих членов Собора.
   Между тем, папа Лев I, получив донесение архиепископа Флавиана, находился в раздумий, на какую сторону встать. Он уже высказался в пользу Евтихия. Но вот были получены акты Константинопольского Собора, и начались колебания. В Константинопольском архиепископе он привык видеть своего соперника; однако, из развертывавшихся событий должен был понять, где его главный враг. Диоскор, в согласии с Евтихием, при благосклонном отношении императора, уже господствовал на провинциальных, или поместных Соборах, и теперь он без сношения и без благословения папы, вопреки образу действия своего предшественника Кирилла, чрез императора добился Вселенского Собора. Теперь для папы его дальнейшая политика выяснилась: желая избежать Константинопольскую Сциллу и Александрийскую Харибду, он по примеру одного из своих предшественников (папы Юлия) пытался дать Востоку правую веру (Harnack. D.G. II4, s. 378). 2-го мая папа уже выразил согласие на решения Константинопольского Собора, значит, принципиальное сочувствие стороне Флавиана. “Папа нашел, говорит историк Мёллер, что Александрийская звезда не должна восходить выше” (W. Moe'ller. Lehrbuch der Kirchengeschichte. B.I. 1.666). Евтихий был объявлен еретиком (ер. 27 и 34), а Флавиан, доставлявший папе ранее много огорчений своею самостоятельностью, становится теперь дорогим, дружественным сотрудником (В письме императрице Евдоксии и императору Феодосию II содержатся такие слова: “весь спор здесь, в Риме, Италии, возбужден оттого, что епископ Флавиан устранен от дел церковных.” Письмо это пишется западною императрицею, по настоянию папы Льва I). Со своими легатами папа посылает на Собор главным, или нужным лицам, много писем (28-38). Теперь папа Лев I вспоминает о догматической схеме Запада, богословии Тертуллиана, о чем основательно забывали его предшественники папы — Келестин и Сикст, да и сам он до этого времени. Письмо к Флавиану (от июня 449 г). наполнено догматическим содержанием (Деяния III, 231). Оно близко стоит по догматической концепции к сочинению Тертуллиана “Против Праксея” (Ср. также трактат Новациана “De Trinitate.”), имеет отношение к изречениям Амвросия и Августина и делает прогресс — но очень небольшой (Harnack. D.G. II4, 379) —, по сравнению с прежним догматическим учением Запада, насколько это оказалось нужным в противодействие к ереси Евтихия. Это послание, повидимому, отвечало еще ранее высказанной тенденции папы — стать учителем Церкви. Еще в 445 г. папа Лев писал (ер. 9) новопоставленному Диоскору, что, как Марк в Петре, так и Александрия в Риме должна иметь своего учителя (W. Moeller. Lehrbuch I, s. 666). Эту же мысль он выражает в послании ко 2-му Ефесскому Собору, когда восхваляет веру императора, которая “оказала такое уважение к Божественным догматам, что для исполнения своего намерения призвала авторитеты апостольской кафедры, как бы желая от самого Блаженного Петра получить разъяснения того, что было похвально в его исповедании” (Деяния III, 28). В письмах к императору, во 2-ом письме к Флавиану (Epist. 36. — Деян. III, 30) папа указывает на ненужность созываемого Собора, ибо справедливость осуждения лжеучения Евтихия не подлежит сомнению. Именно, в письме к императору говорит: “хотя ко дню епископского Собора, который назначен вашим благочестием, мне никак нельзя явиться, потому что на это не было прежних примеров, и настоящая необходимость не позволяет оставить своего города, особенно же потому, что предмет веры так очевиден, что по различным причинам можно бы удержаться и от созыва Собора” (Деяния III, 30. Приведенная выдержка заслуживает внимания и в том отношении, что ясно показывает на папскую тенденцию, впервые выраженную “без обиняков” — не являться лично на Восточные Соборы: “на это не было прошлых примеров.”).
   Собор, как упомянуто, был назначен на 1-ое августа в Ефесе, где предшественник Диоскора Кирилл уже победил своего врага так удачно. Император главным представителем назначил Диоскора, а его товарищами были: Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарийский, Василий Селевкийский, Евстафий Верийский и Евсевий Анкирский. От папы прибыли делегаты, но выбор лиц в делегацию был очень неудачен: Юлий, епископ Путеольский, человек старый, пресвитер Ренат, умерший в дороге, и молодой диакон Илар (Hilarius) — они не отстояли славы Рима. Впрочем, диакон Илар, не будь он зависимым лицом в делегации — мог бы сделать гораздо больше. Вместо 1-го августа Собор открылся 8-го. Всего явилось 135 епископов; епископы, которые присутствовали на Царьградском Соборе, осудившем Евтихия, не были допущены к голосованию на Соборе, ибо настоящий Собор был как бы ревизией предыдущего. Учительное послание папы Диоскор приобщил к актам, но прочитать его не позволил и вообще действовал так, как будто бы здесь не было налицо представителей Рима: не Рим теперь, а Александрия должна говорить... Диоскор явился на Собор, окруженный свитою параволанов. Толпа монахов, привлеченных из Сирии Варсумою, готова была оказать Диоскору всевозможную поддержку. Церковь Святой Богородицы, где заседал и третий Вселенский Собор, была окружена солдатами, которые могли явиться на Собор, по первому зову уполномоченного императором комита Елпидия. Чувствуя за собою такую поддержку, Диоскор повел дело властно и резко. Как бы en pendant его образу действий, Елпидий старался запугать отцов тяжкой ответственностью перед Богом и императором за дифизитские выражения. Параволаны и монахи терроризовали отцов, покрывая при чтении Константинопольских актов, всякое дифизитское выражение воплями: “Рубите надвое, разделяющих естество Христово надвое” (Поэтому несправедлив Гарнак, D.G. II, 384, говоря: “течение Собора не отличалось к его невыгоде от другого какого либо Собора.” Хотя и проф. Болотов говорит, IV, 258, что Собор нельзя представлять в таких мрачных красках, как это делают Византийские историки). Теперь не так, как ранее в Ефесе, не с Римом против императора и Антиохии, но с императором против Рима и Антиохии имел намерение Диоскор свалить своего соперника. В Константинополе один, следовательно, Александрийский патриарх стоял против двух других, совершенно явно опираясь на мировую силу. Понятно, что победа, которую Диоскор с редкой энергией старался выиграть в Ефесе, приняла насильственные формы, которые доставили этому Собору название “разбойничьего” ( , latrocinium Ephesinum. Leo I, Epist. 95). Победа одержанная им, была Пиррова победа (W. Moeller I, 667).
   Первое заседение Собора было посвящено делу Евтихия. Благоразумно было решено остаться in statu quo Никейского и Ефесского Собора. Евтихий соответственно этому и высказался, что он стоит в вере Никейского и Ефесского Собора, а Манеса, Валентина, Аполлинария (sic!) и Нестория проклинает. При обсуждении выяснилось, что присутствовавшие считали за единственно православную формулу: “По воплощении одна природа,” правда с добавлением “воплощенная и вочеловечившаяся ( ) и что они осуждвют учение о двух природах после воплощения. В этом смысле Евтихий был признан всеми, — римские легаты воздержались от голосования, — православным. Теперь нужно было Диоскору осудить архиепископа Флавиана и Евсевия Дорилейского. По его предложению, каждый епископ должен был письменно высказаться по поводу того, заслуживают ли наказания те, кто в своих исследованиях выходят за рамки Никейского символа. При утвердительном ответе подводились под осуждение Флавиан и Евсевий, и они были осуждены. Они тотчас же заявили о своих апелляциях папе. Приговор о низложении Флавиана и Евсевия Диоскор заставил принудительно подписать в тот же день. Найденная недавно протестация архиепископа Флавиана (Апелляции были открыты в 1874 г. и впервые изданы в 1882 г. Текст их можно читать на русском языке у проф. Болотова (IV, 260) и у архимандрита (епископа) Анатолия — Труды К.Д. Академии 1912, V, 57-61) папе не подтверждает сообщений византийских историков о больших насилиях Собора над Флавианом. Но Флавиан свидетельствует лишь об опасности для него, когда в Церковь ворвались солдаты, по чьему-то приказанию, вероятно, с целью, чтобы пресечь всякие попытки изменить только что сделанное постановление. Однако, клирики отвели Флавиана в сторону. Папские легаты при осуждении Флавиана и Евсевия как-то растерялись, лишь один диакон Илар заявил свое veto латинским выражением “contradicitur.” После первого заседания они уже больше не явились на Собор. После некоторого перерыва состоялись второе и третье заседание Ефесского Собора, известия о которых не сохранились в греческих актах, а лишь в сирском переводе. На них был низложен очень неприятный Диоскору Ива Эдесский; ему приписывалось и инкриминировалось выражение: “я не завидую Христу, сделавшемуся Богом, потому что насколько Он сделался Богом, настолько сделался и я.” Кроме того, был осужден столп восточного богословия Феодорит Киррский и другие, между прочим и Домн Антиохийский.
   Казалось, архиепископ Диоскор достиг блестящей победы: постановления Собора базировались на определениях Никейского и Ефесского Собора, в качестве своего знамения Собор выставил формулу Кирилла: “одна сделавшаяся человеческою природа Бога-Слова.” Противники или раскаялись или были низложены. — Император с радостью утвердил постановления 2-го Ефесского Собора.

Халкидонский Собор 451 г. IV-ый Вселенский Собор.
   Архиепископ Диоскор, председатель Ефесского Собора 449 г. не позволил, как замечено, прочитать послание папы Льва I к архиепископу Флавиану. Между тем оно заслуживало не только прочтения, но и изучения. Оно несомненно помогло исправлению догматических взглядов и суждений тех отцов, которые искренно заблуждались, оправдывая Евтихия и осуждая Флавиана. Оно достойно и праведно было положено в основу вероопределения IV-го Вселенского Собора. Ввиду этого с ним необходимо предварительно познакомиться (Цитирую по русскому переводу Казанской Духовной Академии ч. III, 2-ое издание, стр. 231-244). Вот некоторые выразительные excerpta из него: “...Сын совечен Ему (Отцу) и ничем не разнствует от Отца... от вечного совечный, а не позднейший по времени, не низший по власти, не разнственный Отца, не отдельный по существу. Он же вечного Отца вечный единородный родился от Святого Духа и Марии Девы. Это временное рождение ничего не убавило у того Божественного и вечного рождения и ничего к нему не прибавило, но всецело предало себя на спасение заблудшегося человека .. . ибо мы не могли бы победить виновника греха и смерти, если бы нашего естества не воспринял и не усвоил Он (стр. 233)... При сохранении свойств того и другого естества и при сочетании их в одно лице, воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью — смертность... (мог умереть по одному (естеству) и не мог умереть по другому, как того требовало свойство нашего врачевания) (стр. 233). Оба естества сохраняют свои свойства без всякого ущерба. Как образ Божий не уничтожает образа раба, так и образ раба не умаляет образа Божия. Бесстрастный Бог не возгнушался сделаться человеком, могущим страдать, и бессмертный — подвергнуться закону смерти... и если уничижение человека и величие Божества взаимно соединились, то в этом единстве нет никакого превращения... Каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно. [Одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию]. И как Слово не отпало от равенства в славе с Отцом, так и плоть не утратила естества нашего рода (234)... Алкать, жаждать, утруждаться и спать, свойственно человеку; но 5.000 человек насытить пятью хлебами, но жене самарянской дать воду живую, от которой пьющий уже не будет более жаждать, но не мокрыми ногами ходить по поверхности моря, и утишением бури укрощать возмущение волн, без сомнения есть дело Божественное. Как не одного и того же естества дело — и плакать из-за страдания по умершем друге, и его же, по удалении камня от четверодневного гроба, воскрешать к жизни силою одного слова; или висеть на древе — ив тоже время превращать день в ночь и поколебать все стихии; или быть пригвожденным (ко кресту), и в то же время отверзать двери рая вере разбойника: так не одному и тому же естеству свойственно говорить: “Я и Отец одно” (Ин. 10:30), и “Отец Мой более Меня есть” (Ин. 14:28). Ибо хотя в Господе Иисусе одно лицо — Бог, и человек: [однако иное то, откуда происходит общее того и другого уничижение, и иное то, откуда проистекает общее их прославление. От нашего (в Нем естества) у Него есть меньшее Отца человечество, а от Отца у Него есть равное с Отцом Божество]... По причине этого-то единства лица... о Сыне Божием говорится, что распят и погребен, тогда как Он потерпел сие не Божеством, по которому Единородный совечен и единосущен Отцу, а немощным человеческим естеством (235)... Не полезно во спасение, и одиночество опасно — признавать во Христе Иисусе или только Бога без человека, или лишь человека без Бога... Отрицать истинную плоть — значит отрицать и страдание во плоти. [А это значит отрицать действительность нашего спасения] (236.). Кафолическая Церковь живет и преуспевает тою именно верою, чтобы во Христе Иисусе не исповедовать ни человечества без истинного Божества, ни Божества без истинного человечества” (Места, отмеченные квадратными скобками ([. . . . .]) вызвали сомнение у Иллирийских и Палестинских епископов, и они не сразу признали их православными).
   Антиохийское изложение веры и Льва Великого относятся друг к другу, как нормальный план и его художественное выполнение. Лев Великий является посредником между Александрийским и Антиохийским богословием и дает гармоническое сочетание лучших результатов того и другого. Антиохия выдвигала активность человечества слишком энергично; в Александрии, напротив, оставляли эту сторону на втором плане. Лев разъясняет, что человеческая природа во Христе есть реальная, живая, со всеми своими свойствами, что человечество остается в нем неизменным до самой смерти, и после воскресения Христос является с человеческою плотью (Ср. Болотов. Лекции. Том IV, 270). И все это выражено Львом I классически прекрасно и изящно. Лев Великий обладал очень высоким ораторским дарованием. В ораторском изложении догмата заключается одно из высших достоинств этого памятника. Лев Великий с успехом пользуется эффектами латинской речи, с мастерством выбирает из однородных слов наиболее точные. В особенности ценно в томосe папы анализ и интерпретация евангельских фактов, как доказывающих Божество Иисуса Христа, так и истинное человечество; это чрезвычайно важно было в тогдашних условиях жизни, когда односторонняя ссылка на евангельские события возбуждала подозрение в православных, во всяком случае подрывала к себе доверие неискусственным толкованием их.
   В блестяще проведенном Диоскором деле на Ефесском Соборе 449 г. были и ошибки. Конечно, он не мог учесть обстоятельства внезапной смерти своего главного пособника — императора Феодосия II, 28 июля 450 г., но он с недостаточным вниманием отнесся к такой значительной силе; в догматическом отношении при реабилитации Евтихия, Диоскор не осудил явно еретических выражений его (Но чтобы он подтвердил их — это Гарнак считает клеветою его сердитых и злобных в своем бессилии противников — Lehrbuch. II, s. 386).
   Все низложенные и недовольные Диоскором обратились к папе Льву I, как единственному пастырю (См. послание Феодорита 113; в письме 121 он восхваляет догматическое послание папы), с жалобами. Папа поспешил отвергнуть определение Собора. Диоскор ответил низложением Папы (Акты Собора у Mansi, VI, 1009; однако вполне твердо этого факта установить нельзя; но вполне вероятно, что пред самым Собором Халкидонским Лев мог быть подвергнут низложению). Он, таким образом, начал борьбу с последним противником, которого он игнорировал на Соборе. Лев находился в весьма затруднительном положении, как доказывают его письма 43-47. Еще в октябре 449-го г. папа созвал Собор в Риме и осудил Ефесский Собор. Когда члены императорской фамилии посетили Рим, Лев убедительно просил их писать письма Феодосию II против епископа Александрийского — о том, что “все учение веры возмущено на всем Востоке и произошло то, что вся вера Христова приведена в смешение.” Он оплакивал Флавиана (Epist. XLV. Деяния III, 42-44). Папа доказывает необходимость созыва нового Вселенского Собора, — и именно в Италии, осуждения Евтихия, как манихея и докета, и соглашался на признание нового Константинопольского архиепископа Анатолия, под условием принятия им догматического послания его. Эти пожелания высказываются Львом и в письмах к Феодосию II. Последний отнюдь не был склонен реабилитировать Флавиана (См. его ответные письма в Рим). Итак, 28/29 июля 450 г. умер “калиграф на троне” — император Феодосии II. Воцарилась 54-летняя Пульхерия, вступившая в номинальный брак (23 августа 450 г.) с старым полководцем Маркианом. Пульхерия сделалась руководительницей церковной политики, а Маркиан защищал государство от внешних врагов. Двор решил освободиться от Александрийского деспота, который стремился воспрепятствовать признанию Маркиана в Египте. Маркиан написал послание папе, где он формально передавал ему приматство Церкви, фактически предоставленное его предшественником Диоскору. “Твоя святость, — так писал Маркйан, — содержащая начальство в епископстве Божественной веры (prindpatum in episcopatu divinae fidei), справедливо должна быть успокоена.” В этом письме Маркйан высказывает свою готовность созвать давно желанный Папою Вселенский Собор (С точки зрения политической Гарнак, D.G. II, 388, склонен считать новый Собор в Халкидоне большой ошибкой, ибо, подчеркивает он: “Собор 449 года действительно умиротворил Восточные Церкви”). Вскоре после этого, папою было получено письмо от Пульхерии, которая сообщала о перемене в настроении архиепископа Анатолия: он подписал кафолическое послание папы и осудил евтихианское лжеучение. Император приказал возвратить епископов, низложенных прежним Собором, предоставив восстановление их в сане будущему Собору, руководителем которого он просил быть — желательно лично — папу Льва. Между тем в Константинополе Анатолий, в свое время креатура и ставленник Диоскора, теперь учитывая знамения времени, на местном Соборе старался сделать все, что угодно императору... Папа Лев имел сведения о стараниях Анатолия. При таком положении дела у него отпало всякое желание организовать новый Собор, потому что он мог быть лишь опасным папе. По его пониманию, достаточно было того, чтобы отдельные епископы подписались под догматическим посланием его, а кроме того — покаялись бы и вычеркнули из диптихов имена Диоскора, Ювеналия и других и этим бы — казалось — совершенно будет парализовано значение разбойничьего Собора (Epist. 82-86).
   Однако, император Маркиан считал Вселенский Собор необходимым, в особенности для Востока, ибо теперь никто не знал, во что верить. Император назначил Собор не на Западе, а на Востоке — и это ввиду, между прочим, опасности от гуннов, — в Никее. Папа должен был побороть свое недовольство (Деяния. III. 128-130). Председательское место императора было предоставлено папе. Таким образом, папа без труда достиг того, что добыть стоило таких огромных усилий Диоскору на Ефесском Соборе 449 г. Папа назначил четырех легатов: епископов Пасхазия и Луценция, пресвитеров Бонифация и Василия, предоставив представительство Пасхазию. Однако, папа Лев был неспокоен. Это доказывают его многочисленные письма (89-95); он боялся “новшества в сравнении с Никеей,” т.е. отступления от Никейского символа. Поэтому он убеждал к мягкости и прощению: кто осуждал Евтихия и призывал Никейский символ, тот ортодоксален, споры о вере ни в каком случае не должны быть возобновляемы: все уже решено, все ясно... Более всего папа боялся усиления епископа Константинопольского.
   Согласно рескрипту императора, в конце лета 451-го г. в Никею стали собираться епископы. Во избежание возможных беспорядков (вспомним Ефесские Соборы 431 и 449 г.г.!) Маркиан сам лично желал присутствовать на Соборе. Римские легаты прямо на этом настаивали. Между тем военно-политические обстоятельства не позволили императору оставлять Константинополь. Ввиду этого, император решил перенести Собор из Никеи в Халкидон, находящийся на Азиатском берегу Босфора напротив Константинополя, чтобы создать себе возможность лично посетить Собор в любой момент. — Заседания Собора происходили с 8-го октября по 1-ое ноября; всего было 16 заседаний. На Соборе присутствовало свыше 600 епископов (Деяния. III, 128-130). Заседания епископов происходили в Церкви св. Евфимии. Император, тоже лично сам присутствовал лишь на одном 6-ом заседании, руководил Собором из уполномоченных из министерства (judices, ) и сената. Представители императора с честью выполняли свою роль. Они внимательно следили за ходом соборных совещаний, направляли их и вносили свою инициативу, как, например, по вопросу о необходимости составления догматической формулы. Уполномочнные императором сидели в середине, пред солеёй. Левую сторону занимали легаты римского папы, а потом сидели Анатолий Константинопольский, Максим Антиохийский, Фалассий Кесарии-Каппадокийской, Стефан Ефесский, т.е. епископы Востока (кроме Палестины) — Асии, Понта и Фракии. С правой стороны помещались — Диоскор Александрийский, Ювеналий Иерусалимский, представитель Афанасия Фессалоникийского — Квинтилл Ираклийский, епископы Египта, Палестины и восточного Иллирика.
   Главными предметами занятий Собора были: решение догматического вопроса, при этом пришлось: а) высказаться о лицах, бывших участниками того богословского спора, которым вызван был Собор (Диоскор — Деяния — заседания I, III и IV; Евсевий и Флавиан — I заседание, Феодорит и Ива — VIII, IX-X) и б) выработать свою догматическую формулу, решавшую этот спор (заседание II, V и VI); затем отцы решали вопросы, касавшиеся церковного управления — а) в Антиохийском патриархате (заседание VII и XIV) и б) в Константинопольском (XV-XVI, XI-XIV).
   Как только Собор был открыт, римские легаты сразу заявили, что они могут принять участие в Соборе лишь в том случае, если удалят Александрийского Диоскора (Деяния. III, 128-130). Это заявление устраняло программу ведения дел, если была составлена такая, и ставило необходимым пунктом обстоятельство, которое в систематическом ходе дел могло быть только заключительным. Volens-nolens уполномоченные императором должны были принять во внимание заявление столь важных представителей. Но без установленной вины никого нельзя подвергать какому бы то ни было наказанию, даже ограничению в правах. Поэтому от уполномоченных последовал вопрос: “Какая собственно вина возводится на Диоскора, почтеннейшего епископа?” Раз зашла речь о виновности Диоскора, то он должен был оставить свое почетное место судьи на Соборе и стать на середину. Обвинителем его выступил Евсевий Дорилейский и возводил на него тяжелые преступления. Диоскор понимал, что дело сразу приняло неприятный для него поворот и хотел направить его по другому руслу: “Прошу вашу знаменитость, прежде исследовать то, что касается веры.” Но, вопреки ему, весь Собор решил прочитать акты того Собора, на основании которых возводится на него обвинение, т.е. Ефесского Собора 449 г., а в них входили и акты Константинопольского Собора 448 г.
   На 2-ом заседании 15 октября отцы Собора прочитали символы — Никейский, Никео-Царьградский (Деяния. III, 230-231. Здесь впервые был прочитан Никео-Царь-градский символ. Соборы 431 и 449 гг. не вспомнинали о нем), окружное послание Льва к Флавиану и извлечения из святейших отцов и исповедников (Деяния. III, 229-242). Как уже замечено выше Иллирийские и Палестинские епископы выразили сомнение в понимании некоторых положений в послании Льва. Им даны были достаточные объяснения. Аттик, епископ Никопольский (в Иллирике), желал сверить послание Льва с посланием Кирилла   (при ср. 12-ти анафематизмов Кирилла против Нестория) и просил для этого пять дней. Однако его просьба не была прямо удовлетворена (“Если бы мнение Аттика было принято, говорит проф. Болотов (IV, 288), то может быть истина открылась бы скорее и зудьбы Церкви были бы иные. Теперь демонстрируется, что Лев расходился с Кириллом... нужно было бы пересмотреть всю догматическую цеятельность Кирилла, и тогда бы открылось, что не всякая строка из сочинений Кирилла должна быть принимаема к сведению”).
   На третьем заседании был осужден Диоскор и, так сказать, весь президиум Собора 449 г. — Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарио-Каппадокийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Верийский и Василий Селевкийский. Диоскорова вина формулирована так (Деяния. IV, 296): “за презрение Божественных канонов и за непослушание сему святому и Вселенскому Собору,” т.е. за неявку на Собор после 3-хкратного приглашения. Следовательно, Диоскор был осужден не за ересь, а за нарушение канонов.
   На четвертом заседании 17-го октября епископы Иллирийские и Палестинские подписали Льва I (Деяния. IV, 16-17), были приняты снова в общение епископы, подписавшие Льва I, осужденные на третьем заседании, как соучастники Диоскора (Деяния. IV, 24-25).
   На 5-ом заседании 22 октября происходило составление вероопределения. Еще в конце первого заседания сановники предложили отцам — представить письменное изложение веры, поставив на вид, что сам император держится веры 318 и 150 отцов. К 22-му октября комиссией, собиравшейся у архиепископа Анатолия, был уже написан проект вероизложения. Однако, против него выразил протест епископ Иоанн из Германики (родины Нестория). Он был заподозрен в несторианстве (Деяния. IV, 46), но неожиданно и папские легаты были недовольны вероопределением, ввиду того, что при составлении его не было принято во внимание послание Льва. Они угрожали оставить Собор (Деяния. IV, 47. О Христе было сказано: “ ”; а. у Льва: “ .” Проект не сохранился). Между тем, несравненное большинство членов Собора никак не хотело составлять новое вероопределение, даже при требовании того со стороны императора. Здесь дипломатично помогли делу представители императора: “Диоскор говорит — докладывают они — “из двух естеств” принимаю, но “два” (естества) не принимаю. А св. архиепископ Лев говорит, что во Христе два естества, соединенные неслитно, неизменно и нераздельно в одном Единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак, кому следуете — св. Льву, или Диоскору?” На этот искусно поставленный вопрос, конечно, мог быть только один ответ: “Как Лев, так веруем. Противоречащие — евтихиане — Лев изложил православно.” Такой ответ и ожидался. Из него следовал обязательный вывод: “Итак, прибавьте к определению, по мысли святейшего нашего Льва, что во Христе два естества, соединенные неизменно, нераздельно и неслитно.”
   Выслушав правдивые замечания и притом со стороны людей сильных, отцы согласились избрать другую комиссию для составления нового вероопределения, но попросили и архонтов, вместе с членами комиссии (из 23 человек), войти в молельню св. Евфимии и принять участие в деле. Работу закончили быстро. Вкратце содержание вновь составленного вероопределения таково. Оно начинается словами “Господь наш и Спаситель Иисус Христос, утверждая в учениках своих познание веры, сказал: “Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам” (Ин. 14:27), чтобы никто не разногласил с ближним в догматах благочестия...” Далее идет речь об еретиках, вводящих “догматы заблуждения” и подлежащих церковному отлучению. Догматы же благочестия содержатся в вероизложении 318-ти отцов, собиравшихся в Никее и 150-ти, бывших в Константинополе; кроме того должны быть соблюдаемы определения Собора Ефесского... Далее приводится символ веры Никейский и Царьградский. Их было бы и достаточно для содержания правой веры. “Но так как старающиеся отвергнуть проповедь истины породили своими ересями пустые речи... то поэтому, желая прекратить всякие выдумки их против истины, присутствующий ныне, святой, великий Всел. Собор... (присоединил) приличные (для этого) соборные послания Бл. Кирилла... к этому присоединил, как и следует, и послание предстоятеля Великого Рима, Блаженнейшего и святейшего архиепископа Льва, писанное к св. архиепископу Флавиану в разрушение Евтихиева зломыслия, согласное с исповеданием Петра и как бы некоторый столп против зломыслящих, — для утверждения православных догматов. Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына Господа нашего Иисуса Христа, совершеннейшего в Божестве и совершеннейшего в человечестве, истинного Бога и истинного Человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству... Одного и того же Христа, Сына Господа, единородного, в двух естествах (“ ” — но такой проект отвергнут. Значит, должно быть   . Ср. Болотов IV, 291, 293) неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно (   ?, , , ) Познаваемого, — так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, — не на два лица рассекаемого или разделяемого (     ? ), но одного и того же Сына и единородного Бога-Слова, Господа Иисуса Христа.” Определение составлено на основании Антиохийского вероизложения, посланий Кирилла и Льва Великого. Несомненный прогресс Халкидонского Собора в вероизложении виден в установлении правильной терминологии, точного определения смысла слов — и ?, причем, последнее слово в общем приравнивается к ; тогда как еще у Кирилла нет строго установленного различия между этими словами. Догматическое содержание Халкидонского 'а сводится к двум положениям: а) во Христе два естества, б) но одно лице или ипостась.
   Аэций, первый нотарий, прочитал составленное вероопределение. Слушавшие получили полное удовлетворение и воскликнули: “Сия вера отеческая! Сия вера Апостольская! Все так мудрствуем. Митрополиты пусть сейчас же без всякого отлагательства подпишут .” Но подписание было отложено для торжественного заседания.
   Торжественная рецепция вновь составленного ’а происходила чрез несколько дней, на 4-ом заседании Собора, 25-го октября, когда явились в Церковь св. Евфимии — Мар-киан и Пульхерия. Император произнес речь по-латыни, которая тотчас же переведена по-гречески, где он выяснил свою цель при созвании Собора — именно составление всех примиряющего вероопределения. Теперь эта цель достигнута. Первый нотарий Аэций должен был еще раз прочитать его, по приказанию императора. По окончании чтения, император спросил; “по согласию ли всех святейших епископов провозглашено прочитанное теперь определение?” Все воскликнули “все так веруем; одна вера, одно мнение, все так же мудрствуем; все мы согласившись подписали; все мы православны; сия вера отеческая, сия вера апостольская, сия вера православная, сия вера вселенную спасла. Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду (многая лета!)... Многая лета Августу! Вы — светило православия; от этого везде мир. Господи, сохрани светило мира” (Деяния. IV, 72-73).
   Если Собором Ефесским 431 г. были осуждены крайности Антиохийского богословия и был нанесен серьезный удар Антиохийскому патриарху, то Халкидонский Собор 451 г., осудивший крайности Александрийского богословия, можно сказать, похоронил славу Александрийского патриарха. С устранением Александрийского монофизитства и Антиохийского несторианства утверждается, как идущее средним путем, — греческое православие. С потерею значения Александрийским и Антиохийским патриархом — естественно возвышается Константинопольский. Папа Лев I это предвидел, почему он и не желал Собора на Востоке. Константинопольский Анатолий сразу учел великие выгоды для Константинопольского патриарха от падения Александрийского, и он именно постарался с исключительной хитростью провести пресловутый 28-ой канон. Он хорошо понимал, что папские легаты ни в каком случае не захотят принять подобный канон. Они вообще уклонялись от обсуждения церковно-практических вопросов, говоря, что “не получали таких приказаний.” И когда, после составления догматического определения, греки настаивали на необходимости перейти к каноническим вопросам, то папские легаты оставили заседание в уверенности, что без них дело не будет; тем более, и сановники также оставили собрание. Однако, последние, повидимому, были в полном контакте с Анатолием. Легаты ошиблись. Греки без них сделали канонические постановления. Их протест, в начале 16-го заседания, сановники удачно ликвидировали (Деяния. IV, 159, 165-166), хотя легаты пред ними и всем Собором заявили: “Мы признаем их (т.е. каноны, определенные в их отсутствие) составленными вопреки канонам и церковному благочинию.” Главное содержание и характерные выражения 28-го канона таковы: “Во всем () после определениям св. отец и признавая читанное ныне правило 150 боголюбезнейших епископов, бывших в Соборе во дни благочестивыя памяти Феодосия, в царствующем граде Константинополе, новом Риме (      ) то же самое и мы определяем и постановляем о преимуществах ( ?) святейшия Церкви того же Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущество, поелику то был царствующий град Следуя тому же побуждению и 150 боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быть градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет второй по нем ( ' . Со стороны восточных были попытки перетолковать предлог “пета” в смысле времени: Константинополь получает равные права с Римом, только во времени позже него. Но уже Зонара критикует такое понимание и поясняет fierd в смысле понижения, см. болгар, перевод “Правилата” I, 635, ср. 644). Посему токмо митрополиты областей — Понтийския, Асийския и Фракийския, и такожде епископы у иноплеменников ( ) вышереченных областей да поставляются от вышереченного святейшего престола св. Константинопольской Церкви...” Как бы введение к этому канону образуют правила 9 и 17, где клирику, недовольному судом своего епископа, дается право обжаловать свое дело или пред “экзархом великой области” или “к престолу царствующего Константинополя.”
   Пред составлением канонических определений папские легаты намеренно оставили собрание, чтобы иметь развязанными руки для последующего протеста. Повидимому, и императорские сановники, ввиду возможного, предвиденного протеста, тоже покинули заседание, чтобы с большим правом выступить посредниками в этом деле. В начале 16-го заседания они заявили свой протест (Деяния. IV, 165) пред уполномоченными императора в том смысле, что “к определениям 318-ти и 150-ти сделаны прибавки: то, что теперь упоминается, не было внесено в соборные каноны” ... В доказательство последнего епископ Пасхазий прочитал в латинской редакции от V-го века встречающейся у Блаженного Иеронима и папы Иннокентия I (См. подробно у проф. Гидуляева. Митрополиты, стр. 309-310), 6-ое правило 1-го Вселенского Собора.

Латинская редакция   Греческая редакция
“Римская Церковь всегда имела преимущество. Пусть же и Египет сохраняет то, чтобы Александрийский епископ имел власть над всеми, потому что и римскому епископу это обычно.”   “Да хранятся древние обычаи, существующие в Египте, чтобы Александрийский епископ имел власть над всеми, потому что и римскому епископу это обычно.”

   Вслед за Пасхазием секретарь Собора Константин по кодексу, поданному архидиаконом Аэцием, прочитал 6-ое правило в восточной редакции, и кроме того первые три правила Константинопольского (II-го Вселенского) Собора. Первая половина прочитанного имела смысл корректива, а правила Константинопольского Собора 381 г. доказывали уже преимущества Царьградского епископа, ибо 3-е правило того Собора гласило: “Константинопольский епископ да имеет преимущество чеcти (   ) по римском епископс, потому что град оный есть новый Рим.” После этого сановниками были допрошены отцы, по своей ли воле они подписали означенное (28-ое) правило? Все отвечали: “по доброй воле” (Деяния. IV, 167). Тем не менее, протест римских легатов был фактом, с которым так или иначе нужно было считаться. Первую попытку уладить дело представляло собою послание от Собора к папе Льву, писанное по всей вероятности Константинопольским архиепископом Анатолием (Деяния, IV, 179-180); потом Анатолий писал лично от себя, прося папу утвердить 28-ой канон. Папа был неумолим. В своих письмах к императору и императрице, Анатолию и Юлиану от 22-го мая 452 г. он подробно изложил те основания, которые заставляют его отказаться в признании канона 28-го. Канон 28-ой надолго остался под подозрением и часто не вносился в сборники (Cм. подробности у Hergenrother'a. Photius. B. I. s. 85, Hefele, Conciliengeschichte. B. II. s. 503, 529-536. Проф. Гидулянов. Восточные патриархи 748-722. — Болотов IV, 309; Harnack. Lehrbuch. I4 s. 389. 390).
   Из других постановлений Собора имеет значение оправдание Феодорита и Ивы и каноническое утверждение патриархов — Иерусалимского и Константинопольского. Следует заметить, что вообще Собор не мало времени уделил церковно-каноническим делам. Занятия отцов в данной области, — как впрочем и в догматической деятельности, — являются в значительной мере вынужденными: разные лица подавали свои прошения императору, а он передавал их для рассмотрения Собору, как высшей инстанции.
   Как уже сказано Диоскор, обвиненный (на 3-м заседании) не в ереси, а в нарушении дисциплины, был сослан в Гангру, где и умер в 454 г. Другие главы разбойничего Собора, вроде Ювеналия Иерусалимского, были помилованы. Домн Антиохийский и Ириней Тирский, ранее низложенные, не были восстановлены, но получили пенсию.

Значение Халкидонского Собора.
   Определение Халкидонского Собора не было компромиссной формулой. Четыре голых негативных понятия — неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно — были лишены конкретного содержания. Из моста, который давала верующему его вера, из моста от земли к небу они сделали линию, тонкую как волос, по которому могут подняться, попасть в рай разве только исповедники ислама (Ср. Harnack. Lehrbuch. I, s. 391; Гидулянов, стр. 720)... Халкидонский Собор стал знамением пререкаемым. Более столетия церковная политика императоров и внутренние отношения Церкви вращались около одного вопроса: принимать или не принимать Халкидонский Собор? Этот вопрос оказался связанным с такими национальными и политическими элементами, что и для Римского государства он имел самую высокую важность. Императоры в эпоху арианских споров вмешивались в догматические споры по своей охоте. В V-VI вв. императоры почти насильственно, или по печальной необходимости втягивались в споры о Халкидонском Соборе. В данное время — признавать или не признавать Халкидонский Собор — это значало для государя в сущности, — крепко ли на его главе надета диадема, твердо ли он держится на троне против внутренних врагов и насколько мощные силы он может противопоставить внешнему неприятелю. Самый факт этих пререканий о Халкидонском Соборе и именно — об его вероопределении говорит об его высоком догматическом достоинстве. По своей непререкаемой определенности Халкидонский равносилен Никейскому символу. Догматическое вероопределение было выражено в Халкидоне с такою ясностью, что этот Собор нельзя было не признать, в действительности отрицая его (т.е. лицемерным образом). С тремя короткими словами этого ’а:    — не могло ужиться никакое монофизитское убеждение; все равно, как ни один арианин не мог согласить никейского ? со своими убеждениями. Монофизитство нашло себе опору в национальной розни, которой не могли преодолеть ни греческая культура, ни римское владычество. Несторианство казалось величиною незначительною: оно ограничивалось лишь одною народностью;
несториане назывались Халдейскими или Сирийскими христианами, или христианами Фомы. Монофизитство же захватило несколько народностей — сирийцев, коптов, армян, эфиопов (абиссинцев). Число сирийских яковитов до 80 тысяч. Из прежних несториан, с 1665 г. к ним примыкают христиане св. Фомы до 200 тысяч. Всех монофизитов до 6 миллионов, абиссинцев до 3 миллионов, армян до 2 1/4 миллионов. Есть еще униаты.

История монофизитов после Халкидонского Собора.
   Национальный и политический сепаратизм туземного населения в диоцезах восточных и египетском получал теперь подкрепление в религиозной распре из-за Халкидонского Собора. Вопрос о привлечении несогласных теми или другими способами, являлся поэтому одним из самых важных вопросов внутренней политики императоров. Некоторые из них, ради унии с монофизитами, готовы были пожертвовать Собором. Но для Константинопольского патриарха отвергнуть Собор — значило бы отказаться и от утвержденных этим Собором за ним прав (кан. 9,17 и 28). С другой стороны, за Собор решительно стоял папа, так как с вопросом об его авторитете был тесно связан вопрос об авторитете Льва и его томоса.
   В живой жизни недовольство решениями Халкидонского Собора выразилось по местам в протестах, в открытых выступлениях против епископов, подписавших Халкидон.
   I. Так в Палестину явился бывший на Халкидонском Соборе Александрийский монах Феодосии и стал утверждать, что Собор исказил веру и впал в несторианство, а Иерусалимский патриарх Ювеналий изменил своей пастве. Феодосии насильно захватил кафедру в Иерусалиме, и только через два года был изгнан императором Маркианом (Zacharias. Rhet. III, 3-9; Mansi. VII, 484-496; 513-517).
   II. Преемник Диоскора Протерий, избранный в конце 452 г. или в начале 453 г., встретил против себя открытое возмущение, только на время подавленное оружием.
   6-го февраля 457 г. умер император Маркиан (а Пульхерия в 453 г.). Преемником Маркиана был Лев Фракианин (457-474 г.). Он принял царское венчание и помазание от руки Константинопольского патриарха Анатолия, 30-го апреля 457 г. и с тех пор эта церковная церемония (Записано современником Юстиниана, магистром Петром у Constantin. Porphyrogen. De ceremoniis. 410-417) стала обычною и обязательною для последующих византийских монархов. Лев Фракианин был царь строго православный, друг духовенства и усердный почитатель Халкидонского Собора.
   В Египте монофизиты, узнав о смерти Маркиана и воспользовавшись отсутствием военачальника Дионисия, завладели главною церковью в Александрии и поставили себе патриархом инока Тимофея, прозванного за его хитрость Элуром ( — вертун, хвост, кот). Тимофей Элур был посвящен двумя епископами, не признававшими Халкидонского Собора. При возвращении в Александрию военачальника Дионисия произошел бунт, во время которого был убит Протерий (Так рассказывает о кровавом событии Захария — ритор, современник Юстиниана I — III; II; IV, 1-3. У Захарии заимствовал Evagrius. Eccl. Hist. II, 8 Migne. Patrolog. gr, LXXXVI 6, с. 2521 и 2524). Православные, за подписью 14-ти епископов и 6-ти клириков, обратились к императору с жалобою. Из создавшегося положения, новый император, повидимому, вышел весьма удачно — передал церковный вопрос на суд самой Церкви. Именно, император обратился к митрополитам и влиятельным епископам с циркуляром, в котором ставил три вопроса: 1) Как смотреть на Тимофея Элура? 2) Признавать ли Хал-кидонский Собор, который сторонники Элура отвергают? 3) Не нужно ли созвать новый Вселенский Собор? (Evagrius II, 9. Migne LXXXVI” с. 2528, 2530). Против Тимофея почти все епископы выразились отрицательно; и только критские епископы, хотя и с некоторыми оговорками, заявили: “О Тимофее же... мы определяем, что он тверд на престоле.” Новый Собор считают излишним; авторитет Халкидонского Собора признают наравне с Ефесским. Собор Пергский в Памфилии II, признавая Халкидонское вероопределение совершенно точным выражением догмата, высказался однако за то, что его не следует уравнивать с Никейским символом.
   Император Лев, особенно побуждаемый папою Львом, стал твердо на сторону православных и сослал Тимофея Элура в Херсон Таврический (Zacharias IV, 19). Патриархом Александрийским был поставлен Тимофей Селофакиан (460-482 г.) (Евагрий II, 11; Migne. LXXXVI6, с. 2533). Он был человек уступчивый и отнюдь не склонен был проводить политику последовательной защиты Халкидонского Собора.
   III. В Антиохийском патриархате господствовали подобные же неустройства. Монах Петр (, сукновал), прозванный так за свое ремесло, усердный монофизит, прибавивший к трисвятой песне выражение “распныйся за ны” — явился в 467 г. искателем Антиохийской кафедры, при живом православном патриархе Мартирии. Последний, может быть опасаясь участи Протерия Александрийского, добровольно оставил кафедру в 471 г. со словами: “от клира непокорного, от народа непослушного, от Церкви, утратившей свою чистоту, отступаюсь, оставляя за собою только достоинство священства.” Однако, недолго и Петр Гнафевс оставался на кафедре; он бежал, боясь царского гнева.
   Колебание в полемике относительно монофизитов начинается со времени преемников Льва (†18 января 474 г.). Лев был женат на Верине, у которой был брат Василиск. Старшую дочь свою Ариадну он (Лев) выдал за Исаврийского князя Тарасикодису, который принял имя Зинона. Лев сделал своим наследником — своего внука 6 лет — также по имени Льва, сына Ариадны и Зинона. — По смерти деда Лев был объявлен консулом, а его отец соправителем. На 11-ом месяце Лев умер. Зинон остался один на троне. Он не был популярен и считался малоспособным. На этом был построен замысел Василиска, брата Верины, чтобы, свергнув Зинона, воцариться самому. Предприятие его имело успех, хотя и кратковременный: он царствовал 20 месяцев (от января 475-476, IX). Василиск думал использовать для своей цели религиозное разделение между подданными — он формально перешел на сторону монофизитов и в этом смысле издал указ — ? (Zacharias V, 2, р. 60-62; Евагрий III, 4). Тимофей Элур был им торжественно вызван из изгнания на кафедру, а Антиохийский Петр Гнафевс явился сам. Это Василиск делал в предположении, что монофизитство — большая сила. Но он неверно рассчитал. По крайней мере, в столице благоволение Василиска к монофизитам встретило противодействие в лице патриарха Акакия и столпника Даниила, покинувшего столб и явившегося в город для обличения Василиска. На их стороне был и верующий народ. При таких трудных обстоятельствах Василиск круто повернул в сторону православия. Он публично объявил себя православным и подтвердил анафему на Нестория, Евтихия и других еретиков. Это он изложил в новом указе . Но было уже поздно. Народ не поверил ему, и он был низвержен. Император Зинон, вновь восшедший на престол, заявил себя строго православным. Однако, по политическим обстоятельствам это оказалось скоро неудобным. По совету столичного патриарха Акакия, Зинон счел необходимым успокоить монофизитов уступками на словах, не нарушая в сущности Халкидонского Собора. В этом духе был составлен и обнародован в 482 г. пресловутый , адресованный к церквам, подведомственным Александрийскому патриарху. Энотикон признает нормальными вероизложениями — символы Никейский и Константинопольский, постановления Ефесского Собора (1) и 12 глав Кирилла. Нестория, Евтихия и их единомышленников анафематствует. О Халкидонском Соборе Энотикон не упоминает совсем; в нем не Встречаются Выражения ни , ни ?, ни .
   Текст Энотикона, с незначительными вариантами, сохранился у Zacharias (сирский текст и немецкий перевод — s. 75-77), у Евагрия III, 14 (Migne. Patrolog. gr. LXXXVI6, cc. 2620. 2621, 2624) И у Liberatus. Breviar. с. XVI (Patrolog. lat. LXVIII, с. 1022), Он читается так: “Признавая началом, основанием и непреоборимым оружием нашего царства веру, которая в истине и правде утверждена наитием Бога (   , divina inspiratione) 318 св. отцами Собора, состоявшегося в Никее, и подтверждена св. отцами, в числе 150, на Соборе в Константинополе, мы днем и ночью, речью и законами ревностно преследуем одну цель, чтобы повсюду апостольская и кафолическая мать нашего царства, множилась в мире и согласии...” Далее заявляется, что Никейский символ признавали также отцы Собора в Ефесе, которые судили Нестория. “Мы анафематствуем Нестория вместе с Евтихием, принимая также 12 глав, которые составлены боголюбезной памяти Кириллом, епископом кафолической Александрийской Церкви. Мы исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единосущный с Отцом по Божеству и единосущный нам по человечеству, снисшедший и воплотившийся от Марии Девы Богородицы, есть один, а не два. Одному мы приписываем чудеса и страдания, которые Он добровольно претерпел плотью. А разделяющих, или сливающих, или вводящих призрачность воплощения не приемлем, ибо безгрешное по истине воплощение от Богородицы не произвело в Сыне прибавления. Осталась Троица и после воплощения одного из Троицы, Бога-Слова. Всякого же, кто иначе мудрствовал... в Халкидоне или на каком ином Соборе, анафематствуем, а особенно Нестория и Евтихия...

Предыдущая || Вернуться на главную || Следующая