Борисов-Мусатов Виктор Эльпидифорович,
Призраки.

Подобно Ф.И.Тютчеву, художник мог бы сказать: "Душа моя - элизиум теней, теней бесплотных, светлых и прекрасных". Из этого парка забвения нет выхода, и героини, торжественно предстоящие в картинах, замирают от невозможности выразить драму человеческой души, ее бездонность и оттого обречены на вечное молчание.

Женственные тени призраки Борисова-Мусатова отражают мистический культ Вечной женственности в русском символизме.

Образы картины Призраки (1903) навеяны впечатлениями от портретов XVIII столетия. Не случайно любимым портретистом прошлого для Борисова-Мусатова был Федор Рокотов. Этих мастеров столь разных эпох роднит умение видеть под оболочками реальности духовную сущность мира. Художник добивается ощущения зыбкости изображения. Сквозь тончайшие красочные слои проступает тканая основа крупнозернистого холста. Образ мира становится полупрозрачной, но неистончимой завесой, за которой чудится нездешний свет. Кажется, наш взгляд снимает паутинку за паутинкой, одну газовую ткань за другой. Поэтому ускользание призрачных фигур кажется бесконечным, многократно отраженным в миражных колыханиях пространства, подобно отголоскам затихающей вдали музыки. Движение фигур носит стихийный, неподвластный воле характер. Живопись становится настолько утонченной, музыкальной и поэтичной, что лучше всего передают ее нюансы стихи поэта-символиста И. Ф. Анненского:

Чередой, застилая мне даль,
 Проносились плясуньи мятежной,
 И была вековая печаль
 В нежном танце без музыки нежной.
"В белом поле был пепельный бал..."