Людмила Александровна Волкенштейн

Людмила Александровна Волкенштейн

Из филерского отчета: ..“Роста среднего, хорошо сложена, лицо красивого овала, глаза карие, довольно большие; брови тонкие, темные; волосы густые, темно-каштанового цвета; ...лоб высокий, чистый, цвет лица довольно белый, румяный; вообще тип малороссийской девушки”.

В.Н.Фигнер:"...Людмила Александровна Волкенштейн, с которой в первый раз я встретилась 24 сентября 1884 г. в Петербурге, в зала суда, а рассталась в Шлиссельбурге, 23 ноября 1896 г., после 12 лет жизни в этой крепости. Наша встреча на суде была слишком мимолетна, чтоб я могла вынести определенное впечатление от личности Л. А., На скамьe подсудимых мы сидели далеко друг от друга и не могли перекинуться ни единым словом. Только раз, после данного подсудимым «последнего слова», нам, трем женщинам, судившимся по этому процессу—(Волкенштейн, Чемодановой и мне), удалось в коридоре приветствовать друг друга. Эпизод убийства князя Крапоткина в Харькове, по поводу которого Л. А. была привлечена к процессу 14-ти, по времени и действующим лицам, не имел никакой прямой связи с остальными судившимися. В самом деле, участники этого убийства (Кобылянский, Зубковский) были осуждены уже давно, а главное действующее лицо Гольденберг еще paньше покончил с собою в Петропавловской крепости, как о том в свое время донес Исполнительному Комитету Клеточников, служивший помощником делопроизводителя в III Отделении, а с преобразованием его, в той же должности в департаменте полиции. Участие в деле убийства Крапоткина было единственным обвинением против Л. А. и основывалось на показании Гольденберга, рассказавшего во время своего предательства, что Волкенштейн была посвящена в eго намерения относительно харьковского губернатора и вместе с Гольденбергом, Кобылянским и Зубковским отправилась из Kиева в Харьков, где наняла конспиративную квартиру, в которой совещались и укрывались заговорщики. На суде, кроме показаний умершего Гольденберга, были прочтены старые показания горничной, якобы признавшей в предъявленной ей карточке Волкенштейн ту самую особу, которая нанимала вышеупомянутую квартиру. Самой свидетельницы на суде не было. Улики были не велики, но Л. А, не желала скрывать свои убеждения: она открыто признала свое полное сочувствие террористической деятельности партии «Народной Воли», свое участие в деле Крапоткина и заявила, что вернулась из-за границы с целью отдать свои силы на дальнейшую деятельность партии в том же направлении. Надо заметить, что раньше, чем Гольденберг был, арестован осенью того же 79 г., в котором был убит Кропоткин, Л. А. эмигрировала и возвратилась в Россию лишь осенью, 1883 т. и через самое короткое время;—в сентябре того же года была арестована в Петербурге, выслеженная сыщиками, повидимому, еще в Румынии, где она перед тем жила.

На суде Л. А. не имела защитника, отказавшись от такового по принципу. Военный суд щедро назначавший смертную казнь, приговорил к ней и Л. А. По прочтении  приговора, судьи, по рассказам одного из присяжных noвepeнных, в разговорах между собой цинично говорили: «Однако... мы ей закатили!» Присяжный поверенный Леонтиев 2-й тщетно предлагал Л. А. подать кассационную жалобу в Сенат: она отказалась oт этого наотрез. Однако, вероятно, в виду полной несоразмерности этой кары, смертная; казнь была заменена Л. А. 15-ю годами каторжных работ. 12 октября 1884 года из Петропавловской крепости ee увезли в Шлиссельбург. Мать и муж Л. А., случайно опоздавшие приехать в Петербург ко времени суда, тщетно хлопотали, чтоб им дали проститься с нею. Этого утешения они не добились, Л. A. не увидала и своего единственного сына Сергея, оставленного ею в 79 году 2-летним ребенком на попечении отца и бабушки. Эти обстоятельства все время составляли предмет горьких воспоминаний Л. А.

Людмила Александровна Волкенштейн (урожденная Александрова) родилась в Киеве; 18 сентября 1857 года. Ее родители принадлежали к дворянскому сословию, и отец был военным, в отставке. Они были довольно богаты, но по смерти отца, мать увлеклась строительной горячкой, одно время свирепствовавшей в Киеве, и в спекуляциях домами потеряла все средства, так что впоследствии пользовалась материальной поддержкой двух сыновей (один служил на железной дороге, другой был ветеринаром на Дальнем Востоке) и жила с младшей дочерью, занимавшейся на бактериологической станции в Киеве. В Киеве же Л. А. провела свое детство и раннюю молодость. Отца своего Л. А. не любила и не уважала. По ее отзывам, это был: грубый и вo всех отношениях несимпатичный человек, и отношения в семье были дурные. Когда Л. А. была уже взрослой гимназисткой, отец дошел до того, что однажды поднял, было, на нее руку... После этого мать, страстно любившая дочь, устроила ее отдельно от семьи, наняв у знакомый комнату и дав средства для самостоятельной жизни. Свою мать Л. А. любила беспредельно; и уважала глубоко, как человека доброго, гуманного и вместе с тем твердого. Все, что в ней самой было хорошего, Л. А. приписывала воспитательному влиянию; и наследственности  со стороны матери, об отце же сохраняла лишь тяжелое воспоминание.

Училась Л. А. в Киевской женской гимназии, но, имея хорошие способности, относилась к сухим школьным занятиям довольно. В силу этого, срезавшись на  экзамене, не захотела подвергнуться переэкзаменовке и  оставила гимназию, не получив диплома об окончании ее.

Между одноклассницами Л.А. имела больших приятельниц, носивших среди знакомых шутливое произвище "галки", кажется по черным платьям. Хотя этот кружок не преследовал никаких общественных целей, но с социалиствическими идеями Л.А. познакомилась еще в гимназиии. В числе ее знакомых был Александр Александрович Волкенштейн, студент-медик Киевского университета, за которого, по выходе из гимназии она вышла замуж. Александр Александрович стоял довольно близко к киевской группе чайковцев. Члены петербургского кружка чайковцев считали его членом  организации, но затем, без резкого разрыва, он постепенно отдалился от всех революционных дел. Тем не менее в глазах полиции он был скомпрометирован, и его судили по процессу 193-х. (18 октября 77-го - 23 января 78 гг.).  Во время заключения Александра Александровича в тюрьме родился его сын Сергей; Л. А. тогда было 19 или 20 лет. Во время самого процесса она была в Петербурге и посещала мужа, а после суда вместе с Ал. Ал., который был оправдан, возвратилась в Киев, где встречалась с различными революционерами (Самарская, Григорий Гольденберг, Зубковский, Кобылянский и др.). Мысль об убийстве харьковского губернатора, князя Крапоткина, возникла в Киеве в декабре 1878 г. и принадлежала Гольденбергу. Мотивом, как известно, было дурное обращение с политическими заключенными в центральных тюрьмах (Змиевской и Белгородской) и избиение харьковских студентов во время уличных беспорядков. Находившийся в то время в Киеве Валериан Осинский, бывший душой всех террористических актов на юге, доставил Гольденбергу деньги, оружие и адреса в Харьков. Волкенштейн и Зубковскому было npeдложено  ехать туда же для основания конспиративной квартиры. Выследивши с помощью Кобылянского время выездов губернатора, Гольденберг смертельно ранил его 9 февраля 79 года выстрелом из револьвера. Он вскочил на подножку кареты в то время, когда князь, возвращаясь с бала, ехал через Вознесенский сквер, расположенный перед губернаторским домом.

Заговорщики благополучно скрылись. Через четыре дня после убийства Л. А. возвратилась в Киев, а осенью того же года, покинула Россию.

За границей Л.А. проживала короткое время во Франции и в Швейцарии.

Заграничная жизнь с ее оторванностью, отсутствием живой деятельности и платоническими мечтами о родине не удовлетворяли Л.А. и, оставив друзей, она возвратилась в Россию с паспортом болгарской подданной. Вскоре по приезде в Петербург она была приглашена в участок, где подверглась подробному допросу насчет знания болгарского языка и почему хорошо говорит по- русски. Ответы были более или менее, правдоподобны и ее отпустили. Но по прошествии недели или двух без всяких дальнейших поводов она была арестована."

М.Ю.Ашенбреннер, на суде: "Лицо ее сияло радостью, точно она пришла на праздник. Она весело улыбалась, рассматривая нас и, очевидно, радуясь свиданию с товарищами".

Л.А.Волкенштейн, после вынесения смертного приговора, 28 сентября 1884 г.: "В моей казни будет больше пользы, чем моя средней руки деятельность. Ранее или позже выдвинет многих взамен одной моей погибающей силы… Теперь логически мне следует желать всей душой именно казни, как фактической проповеди моих убеждений… Даже сам факт казни женщины без преступления, за одни убеждения, был бы лишней тяжелой каплей в чашу общественного терпения".

В.Н.Фигнер: "С большой горечью, пробегая в воспоминаниях свое прошлое, Л. А. говорила, что всю жизнь стремилась к настоящим людям и к настоящей деятельности, и что ей так и не пришлось найти себе удовлетворения. В связи с этим она признавалась, что суд был для нее праздником, так как на нем она могла, по крайней мере открыто исповедать свои убеждения. Поэтому-то она не взяла себе защитника, отказалась от кассации и была чрезвычайно довольна вынесенным ей суровым приговором. Характерна и следующая подробность ее: настроения и поведения после суда. :

Когда перед увозом в Шлиссельбург, ей надели ручные кандалы, ...это не произвело на нее тяжелого впечатления. Напротив, она почувствовала прилив гордости и "на пароходе я все время демонстративно побрякивала ими", рассказывала она мне в Шлиссельбурге.

Искренность и простота Л. А., ее готовность понести, какую угодно кару за свои убеждения и, необыкновенная сердечность в обращении скоро вполне обворожили меня. Мы подружились. дружбой самой нежной и идеальной, какая возможна только в таких условиях, в каких мы тогда были.

Hе знаю, что давалa я Л. А., но она была моим утешением, радостью и счастьем.

В Шлиссельбурге и на Сахалине она была одна и та же, великая силой любви своей к людям, полная благородного мужества и неуклонной стойкости.

В Шлиссельбурге Л. А. проявляла особенную бережность к насекомым и тем немногим животным, которые были нам доступны. Она так приучила воробьев, что они целыми стаями сидели у нее на коленях и ели крошки хлеба с ее халата... Часто, когда мы ходили под руку, я вдруг замечала, что она делает обход и тянет меня в сторону. Некоторое время я недоумевала, что это значит, а когда услыхала ответ, то не могла не рассмеяться, а потом умилилась. Эта террористка, замечая ползущую гусеницу или жука, боялась раздавить насекомое!..

Человека более гуманного по отношению к людям трудно было встретить, и в первые годы, когда мелкая борьба с тюремщиками не омрачала ее души, эта гуманность и добросердечие сияли чудным блеском. Л. А. знала жизнь и знала людей и не идеализировала ни того ни другого. Она брала их так, как они есть, — смесь света и тени. За свет она любила, а тень прощала. Она имела счастливую способность находить и никогда не терять из виду хороших сторон человека и непоколебимо верила в доброе начало, таящееся в каждом. Она была убеждена, что добро и любовь могут победить всякое зло; что не суровый приговор, не репрессия, а доброе слово, участливое, дружеское порицание — самые действенные средства исправления. Бесконечная снисходительность во всех личных отношениях была характерным свойством Л. А. «Все мы нуждаемся в снисхождении» было ее любимой поговоркой.

Прекрасная душой, Л. А. обладала и красивой внешностью: она была довольно высокая, очень стройная. Темные, слегка вьющиеся волосы тяжеловесной косой, падали на ее спину. Прекрасный цвет лица и мягкие славянские черты с бровями, проведенными широким мазком, хорошо очерченный рот и чудные серые; глаза, неотразимые в минуты серьезности, вот ее портрет в лучшие годы жизни в Шлиссельбурге.

Н.А.Морозов: "
Полна участья и привета
Среди безмолвия и тьмы,
Она сошла, как ангел света,
Под своды мрачные тюрьмы.
Была чарующая сила
В душе прекрасной и живой,
И жизнь она нам обновила
Своей душевной чистотой…
В глухой тюрьме она страдала
Среди насилия и зла,
Потом ушла и не узнала,
Как много света унесла.
Есть в мире души – их узнаешь
Лишь в дни гонений и утрат,
Но мир за них благославляешь
И жизнь за них отдать бы рад!"

А.А.Волкенштейн, март 1897 г., Одесская пересыльная тюрьма: "Я не мог наглядеться на милые черты лица, ставшего таким серьезным, с резко выраженной печатью продуманного, выстраданного."

Л.Н.Толстой - А.А.Волкенштейн, ноябрь 1900 г.: "Знаю, как эта однообразная и глупая жестокость жизни, которая окружает Вас, должна быть тяжела, и как хочется уйти от нея, и как кажутся ничтожными усилия борьбы с нею. Но  своим опытом (хотя и не в таких исключительно резких положениях, как Ваше) знаю, что именно среди такого мрака и драгоценен свет, который Вы вносите в него. Передайте от меня мой сердечный привет Людмиле Александровне… Пожалуйста, напишите поскорей о ней и о себе сначала хоть коротенькое письмо, чтобы я почувствовал Вас, и я, если буду жив, сейчас же отвечу".

Л.А.Волкенштейн, г.Александровск, 1902 г.: "Уже второй год живу здесь, фельдшерствую. Больных много, но больше страдают не столько от болезней, сколько от жестокости администрации. Здесь каждый сторож, надзиратель и Царь, и Бог по своей власти, и дикий зверь по своей бессердечности, неумолимости. Малейший проступок уголовных наказывается розгами… Ведем с Александром Александровичем отчаянную борьбу с начальством, стараемся уговаривать, доказывать. Как бываешь счастлив, когда удается кого-либо уговорить и освободить от телесных наказаний. Страшно устаю, задыхаюсь в этой ненормальной атмосфере…"

Л.А.Волкенштейн - М.Н.Тригони, декабрь 1905 г.: "Во Владивостоке движение солдатское очень усилилось, толчок идет от России… Открываем кружки для собеседований по социально-политическим вопросам. Решено игнорировать запрещение митингов… Ждали нападения казаков, но, очевидно, власти убоялись!"

В.Н.Фигнер: "Л. А. убита 10 -го января 1906 года во Владивостоке, где она жила последние годы по отъезде с Сахалина. Одна из пуль, направленных в безоружную толпу манифестантов, среди, которых была и она, порвала ее жизнь. Она покоится в земле на расстоянии 9 т. верст от того места, где она мучилась, и страдала, где погребены те, кто не перенес физических и нравственных тягостей нашей Бастилии."

В.С.Панкратов: "Жизнь ее была полна страданий. Лишений и душевных мук за обиженных и обездоленных. Ей не выпало на долю увидеть воочию эту желанную свободу, делу которой она отдала 30 лучших лет своей жизни".

Н.А.Морозов

Светлый ангел

                    Людмиле Волкенштейн

Полна участья и привета
     Среди безмолвия и тьмы,
Она сошла, как ангел света,
     Под своды мрачные тюрьмы.

Была чарующая сила
     В душе прекрасной и живой,
И жизнь она нам обновила
     Своей душевной чистотой.

В глухой тюрьме она страдала
     Среди насилия и зла,
Потом ушла и не узнала,
     Как много света унесла.

Есть в мире души, – их узнаешь
     Лишь в дни гонений и утрат,
Но мир за них благословляешь
     И жизнь за них отдать бы рад!

Владивосток. 1906. № 5. 15 января. С. И).

Над могилою Людмилы Александровны Волкенштейн

Могила вырыта; холодная могила

Для русской женщины, чья светлая любовь

К народу до конца в стремленьях не остыла

И чья теперь невинная пролита кровь.

***

Насмешка горькая! Уже заря свободы

Над родиной ее так радостно горит

Она ж, перенеся страданий долгих годы,

Предательски сраженная в гробу лежит.

***

Пусть будет так начертано. Ее не стало

И в мир таинственный страдалица ушла.

Но лучшее свое она нам передала,

И научиться жить по братски помогла

***

К бессмертию ведут различные дороги,

Но не было трудней из всех ее пути.

Из мира сытого, где духом все убоги,

В мир страждущих давно смогла она уйти.

 

Ни пытки, ни тюрьма ее не устрашили

И все она снесла с терпеньем до конца.

Свершилось! Палачи в чело ее вонзили

Колючие шипы тернового венца.

***

Но капля каждая той крови благородной,

Как светлая роса, для жаждущей земли,

Пусть недра напоит у пажити народной,

Чтоб всходы пышные на ней взойти могли!

Друг.

13 января 1906 г.

Красоту и юность, молодые годы
Русскому народу в жертву принесла
Страстно ты желала для него свободы
Этою одною мыслию жила.

Долгие невзгоды, ссылку, заточенье,
Стойко, с героизмом, претерпела ты,
Сохранивши ту же силу убежденья,
Молодости светлой пылкие мечты.

А потом жила ты сердцем пламенея,
Что сбывались грезы юности твоей…
И лежит убита пулею злодея
Новой грустной жертвой жалких палачей.

Но уснув навеки чудное созданье
В памяти потомства долго не умрет:
Образ благородный сохранит преданье
В «песнях о свободе» будет петь народ…

В.Астафьев: "Такие люди, как Людмила Волкенштейн, много сделали для совершенствования человека и верили, что жертвы, ими понесенные, страдания, ранние смерти облегчают дорогу к достойной человеческой жизни. И не их вина, а наша беда, что мы часто забываем о нашем прошлом, о предназначенной нам судьбе…"

Л.А.Волкенштейн является бабушкой генерал-майора артиллерии С.С.Волкенштейна, Героя Советского Союза, командира 17-й артиллерийской Киевско-Житомирской, ордена Ленина, Суворова, Богдана Хмельницкого, Красного Знамени, дивизии прорыва

В.М.Латышев, директор Сахалинского краеведческого музея: "Когда С. Волкенштейну был год, родители привезли его на Сахалин, к бабушке Людмиле Александровне Волкенштейн, известной революционерке-народнице, отбывавшей здесь ссылку после 13-летнего заточения в Шлиссельбургской крепости. По какому-то исторически оправданному совпадению в 1942 году Сергею Сергеевичу Волкенштейну доведется подготавливать и вести артподготовку и бои в районе Шлиссельбурга. За Людмилой Александровной добровольно в ссылку последовал ее муж, врач по профессии, Александр Александрович Волкенштейн. Сергей Сергеевич не был потомственным артиллеристом. Его дед А. А. Волкенштейн — известный последователь учения Льва Николаевича Толстого, а отец, Сергей Александрович, учился в Петербургском университете и за революционную деятельность был отчислен из университета и отослан под надзор полиции в Полтаву. Он рано умер, и почти одновременно с ним умерла мать Сергея Сергеевича. Бабушка Людмила Александровна погибла в 1906 году во время расстрела демонстрации во Владивостоке. Сергея Сергеевича взяла на воспитание друг семьи Волкенштейнов, дочь известного врача Склифосовского О. Н. Яковлева-Склифосовская".

Сайт создан в системе uCoz