Николай Данилович Похитонов

Николай Данилович Похитонов

В.И.Вернадский: «Я не знал лучше личности, глубже ума, добрее сердца, и не было человека, более на меня имевшего влияния, исключая моего дяди да отца»

В.Н.Фигнер:
"...Николай Данилович Похитонов, по происхождению дворянин, родился в Миргороде, Полтавской губернии, и был сыном генерал-майора, начальника артиллерии корпуса гренадеров. Предназначенный отцом к военной службе, он учился сначала в военной гимназии в Киеве, потом в Петербурге в артиллерийском училище (окончил по первому разряду в 1876 г. и был выпущен в 5-ю артил. .бригаду) и, наконец, завершил свое военное образование в артиллерийской Академии, куда . поступил в 79 г., а окончил в мае 82 г. Во время войны с Турцией 77—78 г. он был на поле действий и с отличием участвовал в осаде Плевны, которую громил артиллерией, за что и получил несколько орденов, красовавшихся на его мундире. Его знакомство с революционными идеями, началось еще к артиллерийском училище, где он был одновременно с С. Дегаевым, впоследствии предавшим его. B академии они были тоже товарищами, но Дегаев был вынужден оттуда выйти, по причине "неблагонадежности".
Русско-турецкая война вo многом просветила Николая Даниловича: как потом он рассказал на суде, ему, как и другим офицерам, казалось странным «освобождать» Болгарию и давать ей конституцию, когда собственная страна, стоящая ничуть не ниже в культурном отношении, остается бесправной и автократической."

Н.Д.Похитонов: "Вернувшись в Россию по освобождении Болгарии, что я встретил? — полнейшее- бесправие, произвол и казни, словом — страшный контраст. Я решил, что всему причиною существующий строй и потому вступил на путь революции."

Э.С.Серебряков: "Штабс-капитан Похитонов — умный, образованный офицер, отличившийся в русско-турецкую войну, был убежденным народовольцем и пользовался большим влиянием среди своих товарищей."

В.Н.Фигнер:"Более серьезное участие в революционном движении Николай Данилович принял в 80-м году, когда осенью этого года, по инициативе Исполнительного Комитета партии «Народной Воли», было положено начало чисто военной организации, с собственным центром, состоявшим на первый раз из Суханова, Рогачева и барона Штромберга. (Желябов и Колоткевич стояли комиссарами Исп.Ком. при этом центре). Дегаев, сам вступивший в члены одного из военных кружков, подчиненных этому центру, предложил и Николаю Даниловичу сделать то же; и ввел его в дом Суханова, откуда и начались оживленные сношения Похитонова с партией «Народной Воли».

Как очень неглупый, молодой и красивый офицер, Николай Данилович производил очень приятное: впечатление своей изящной, фигурой, интеллигентностью и рассудительностью. Это последнее качество особенно ясно выступало, при обсуждении вопроса об инсуррекции, о которой в ту зиму не однажды заходила речь на собраниях у Суханова. Страстный и энергичный, Николай Евгеньевич строил разные планы и увлекал всех своим сжатым и сильным красноречием, а Николай Данилович говорил трезвые слова, возвращавшие к действительности. Сравнивая тогдашнее положение дел с настоящим, в самом деле можно откровению сознаться, что сколько-нибудь основательных надежд на городское восстание тогда не могло быть.

Весь 1881 год Николай Данилович продолжал деятельные сношения с агентами Исполнительного Комитета, при чем сферой его пропагаторской и агитационной деятельности были военные. Ближайшими товарищами его в это время были офицеры: Николай Михайлович Рогачев (впоследствии казненный), Папин и Николаев (высланные административно в 84 году). В половине декабря, задержанный на квартире доктора Мартынова, Николай Данилович подвергся обыску и на время должен был сократить свои революционные знакомства, а в мае 82 г., кончив академию, отправился сначала на Кавказ лечиться, а потом в г. Кобеляки, Полтавской губ., где стояла его бригада. Там его застала измена Дегаева: 31 марта 83 г. он был apecтован и отправлен в Петербург. Если бы не собственное признание, то едва ли его могли осудить очень строго, так как никаких показаний Дегаева на суде не читалось, и среди документов они отсутствовали. Самым важным пунктом, кроме голословного оговора относительно участия в военной организации, была собственноручная записка Похитонова о применении взрывчатых веществ в форме ракет, написанная им для С. Златопольского и найденная за год paньше, при аресте агента Иснолнительного Комитета —-Теллалова. Весь последний период перед арестом Похитонов жил не в Петербурге, в котором у него было много революционных знакомств, а в провинциальном городишке, где, по собственному признанию, в революционном смысле он был совершенно бесполезен. 

В виду общего положения дел в партии, я предлагала ему взять долгосрочный отпуск или совсем оставить военную службу, чтобы уехать из провинции и всецело отдаться; делу пропаганды и агитации в военной среде. Ho действовать в столицах под своим именем он находил неудобным, так как был уже скомпрометирован в глазах полиции, а "переменить шкурку", как он выражался, т.е. перейти в нелегальные, считал невозможным, потому что врачи предписывали ему спокойную жизнб, угрожая в противном случае сумасшествием.

Отказ этот, однако, не спас Похитонова... Дегаев, хоть и знал все эти обстоятельства, так как участвовал в переговорах, все же предал своего товарища по школе, человека, которого сам ввел в военную организацию и к которому, судя по внешности, всегда относился с особой мягкостью, нежно называя. «Похитончиком»...

Отклонив предложение сделать революционное дело главным делом cвoeй жизни, Похитонов не вышел из организации, не отказался от сношений и помощи организационным планам того времени. Для этого к нему приезжали подполковник М.Ю.Ашенбреннер, артиллерист Н.М.Рогачев и виделась с ним я.
Дегаев раскрыл все эти обстоятельства и Похитонов не счел нужным в чем-либо запираться.

На суд, происходивший в конце сентября 1884 г., он явился сильно изменившимся: больно было смотреть -так он побледнел и исхудал. Зато печать одухотворенности легла на это лицо, раньше бывшее обыкновенным лицом человека от мира сего.

В последнем слове он сказал краткую, довольно выразительную речь.

Приговор объявил ему смертную казнь. Но, уступая просьбам отца, к которому он был очень привязан, и, кажется, из боязни скомпрометировать его своим непокорством, он подал прошение о помиловании и был заключен в Шлиссельбург на каторгу без срока.

Похитонов не отличался ни особенной энергией, ни силой характера. Это была натура  мягкая, нуждавшаяся в товарищеской поддержке и склонная к эпикурейству: он любил жизнь и все радости ее. Как человеку довольно избалованному, без малейшей нотки аскетизма, ему, быть может, было тяжелее чем кому-либо в Шлиссельбурге, и его жизнь там была полна страданья и завершилась катастрофой. 

В Шлиссельбурге ближайшими друзьями Николая Даниловича были Л. А. Волкенштейн и И. Д. Лукашевич.

Чтение, изучение иностранных языков и физический труд наполняли время Николая Даниловича в Шлиссельбурге. Он стал хорошим мастером, любил токарное, но в особенности столярное ремесло. Его здоровье до 1895 года было довольно удовлетворительно; так, напр., цынги и кровохарканья у него никогда не было. Человек живого темперамента, он был обыкновенно очень деятелен и предприимчив, и все его тюремные затеи были направлены к тому, чтобы доставить удовольствие Л. А. Волкенштейн, для которой он созидал буфеты и шкафчики, кресла и полочки, шкатулочки, точеные грибочки, вазочки и другие бесчисленные безделушки.

Однажды, на рождество, он ухитрился устроить для нас даже елку, настоящую елку, с разноцветными фонарями и восковыми свечами. Вообще по части баловства он был мастер своего дела и в дни именин наших, 16 и 17 сентября, проявлял виртуозность, свидетельствовавшую о большой опытности.

Похитонов сошел с ума. Для ненаблюдательного глаза это совершилось почти внезапно. Можно определить даже число, когда в тюрьме впервые осмелились громко сказать: «Похитонов сошел с ума». Это было 10 или 11 сентября 1895 г. В действительности же, психиатр открыл бы в нем признаки душевной болезни еще года за два, если не больше. Дело в том, что нравственный облик Похитонова стал уже давно явственно изменяться.

Мягкий и уступчивый, он начал выказывать запальчивость и необычайное упрямство. Разные мелочи, сами по себе не стоящие внимания, часто приобретают в четырех стенах тюрьмы громадное значение. Там как нельзя более приложимы слова Л. Н. Толстого, что нет на свете мелочи, которая не разрослась бы до громадных размеров, стоит только сосредоточить на ней внимание. Многие выходки Похитонова объяснялись ложно, именно с этой точки зрения, и получили совершенно иное толкование в более поздний период, когда свет разума в его голове совсем погас.

Тяжело было видеть, как психическая деятельность человека разлагается.

В старой тюрьме болезнь Похитонова пошла быстрым шагом, Его мучили галлюцинации, и он делал беспрестанные попытки к самоубийству, требовавшие неусыпного надзора. Он то пел псалмы, то неистово кричал и впадал в буйство. Обращаясь к Лукашевичу, которому дозволяли входить к нему, он заклинал Иосифа Дементьевича именем его матери и умолял размозжить ему голову. В бреду он говорил, чго господь бог во всем великолепии снизошел на землю и на ней водворилось царствие божие; возмутительно, бесчеловечно удерживать его здесь, в юдоли слез, стенаний и вечных мук, когда он может воссоединиться с отцом и дорогими родными и пребывать в вечном блаженстве и чистейшей радости. Скоро круг понимания стал у него суживаться, и он перестал осмысливать окружающее; речь становилась бессвязной и состояла из бессмысленного набора слов. Его безумные порывы были так часты и так остры, что держали в страшном напряжении нервы Лукашевича, доктора и жандармов. Положение сделалось, наконец, совершенно нестерпимым, и департамент уступил: доктор Безроднов выхлопотал разрешение перевезти Похитонова в Петербург.

Итак, 12 лет назад Николай Данилович вступил в Шлиссельбургскую обитель молодым, привлекательным человеком, с любознательным и развитым умом, с живым и деятельным темпераментом... А теперь его увозили и даже обещали показать родным... в каком виде?!

Это не был уже человек: разум погас, логика иcчезла... ни мысли,... ни чувства... ни даже правильных инстинктов...

В Петербурге его поместили в Николаевский военный госпиталь, в психиатрическое: отделение.

Но Похитонов пробыл там недолго: в том же 1896 году он умер."

Сайт создан в системе uCoz