Н.А.Морозов - В.И.Ленину, 1921 г.

Н.А.Морозов - В.И.Ленину, 1921 г.

В.Н.Фигнер: "Но сказать о Н. А., что он был неизменно мягок, добр и ровен — было бы сказать очень мало. Только первые, самые удручающие годы он был молчалив и всегда словно погружен в мечту или грезу. Но и тогда он находил силы утешать Буцевича, умиравшего от чахотки и данного ему в первые товарищи по прогулке. Когда же тюремные условия изменились к лучшему, Н. А. поражал своей живостью и веселостью. 

В тюрьме, где все серо и однообразно, где видишь одни и те же лица и слышишь— в конце концов—все те же речи, добрый и веселый товарищ — сущий клад. Высокая фигура Н. А., в нескладном арестантском халате, обвешенная, во избежание простуди, какими-то тряпочками и увенченная серой шапкой с несуразным доморощенным козырьком, всегда вносила оживление и смех там, где появлялась. В молодости он не любил шуток и возмущался, когда люди постарше дозволяли себе их. Hо в тюрьме он сам стал шутить, при случае мистифицировал и выдумывал разные смешные история  и положения.

В заточении, когда пропала возможность всякой практической деятельности, Н. А., отрешаясь от тяжелой действительности, погрузился в работу мысля. В тиши равелина в нем проснулся мыслитель, и тогда же в его уме зародились основные идеи по вопросу о строении вещества, которым он посвятил потом свое главное произведение. Но в равелине не давали письменных принадлежностей, и вся работа мысли оставалась в голове. Зато в Шлиссельбурге, когда стали давать научные книги и через три года разрешили карандаш и бумагу, Н. А. всецело отдался любимым занятиям.

В последние 10—12 лет этот узник с высохших телом, но с трепетавшей в его уме живой мыслью, с удивительной и трогательной настойчивостью, день за днем, обдумывал и набрасывал на бумагу гипотезы и соображения, делал бесконечные вычисления, составлял таблицы и схемы. Позади его была почти уже вся жизнь, а впереди— с холодной точки зрения. — одна безнадежность, ничем не отмеченная могила на маленькой косе у крепостной стены, где легли его товарищи, когда-то, как и он, полные энергии и силы, но сломленные чахоткой и цынгой...

...В Шлиссельбурге я иногда, по вычислениям, делала верст 10 в день, а всего прошла там столько, что почти обошла землю по экватору, а Морозов так дошел уже почти до луны... "

И.П.Ювачев: "Однажды летом 1885 г. приходит ко мне смотритель и спрашивает, не желаю ли я гулять вдвоем с одним из товарищей по заключению.— Конечно, хочу.

Меня охватила невыразимая радость, но одновременно я почувствовал и некоторое смущение. Мне казалось, что я уже отвык от людей... Меня ввели в загородку, в северо-восточном углу тюремного двора, разделенную на небольшие клетки в виде секторов. Оставив меня в одной из них под присмотром жандармов, помещавшихся тут же, на деревянной вышке, смотритель пошел за другим заключенным.

Через три-четыре минуты, слышу — ведут его. Открывается дверь, и входит высокий, страшно бледный и сильно истощенный молодой человек с небольшой русой бородкой, в таком же арестантском костюме, как и я, товарищ по заключению, по общим страданиям! Но, боже мой, что за вид у него! Болезненно худой, с тусклыми глазами; серый халат повис складками, как на вешалке, из башмаков выбились подвертки. Он не шагал, подымая ноги, а передвигал и волочил их, как старик. Пройдя два шага, он останавливается и смотрит себе под ноги, как бы выбирая место, куда стать... Мы сказали друг другу свои фамилии.

Во все время наших первых переговоров дверь была открыта, и солдаты вместе с смотрителем с видимым любопытством смотрели на наше свидание. Когда они ушли, Н. А.— так звали моего нового товарища — спрашивает меня:—Вы давно в одиночном заключении?-—Три года.

Он недоверчиво заглянул мне в глаза и стал расспрашивать о моих занятиях. Потом, когда через десять минут оживленного разговора мы стали друзьями, он откровенно признался:

— А знаете ли, я ведь вас заподозрил, когда вы сказали мне, что сидели три года.— Почему же?—Да у вас блестят глаза, как будто вы вчера приехали из деревни. Я вот совсем ослабел глазами, теперь и читать не могу.

Я объяснил ему, что прежде я тоже не мог читать, но потом, ежедневно делая холодные ванны для глаз, снова укрепил их.

Это был Н. А. Морозов... Мы виделись во время прогулок два раза в неделю. Каждый из нас приходил на свидание с кучею всевозможных вопросов, но предложить их один другому на разрешение мы никогда не успевали. Тогда мы придумали такую систему: как только встречаемся в загородке, прежде всего выкладываем друг другу все наши заранее приготовленные вопросы. Иные сейчас же разрешались, а которые требовали более обдуманного ответа, оставлялись до следующего свидания. И о чем только ни переговорили мы в эти немногие минуты! К моему счастию, я встретил в Морозове тоже любителя математики и астрономии. К сожалению, он настолько ослаб глазами, что временами совершенно не мог ни читать ни писать. Иногда он выносил книгу на прогулку и просил меня прочесть наиболее заинтересовавшие его страницы. А ведь был когда-то красивый, здоровый, краснощекий юноша! Николай Александрович много мечтал по выходе из тюрьмы завести школу и отдать все свои силы, богатства и способности детям."

Генерал жандармерии А.И.Пантелеев - Н.А.Морозову: "Вы боролись против самодержавия,— сказал он тоном победителя,— но это самодержавие теперь крепче, чем когда-либо». Морозов отвечал: «Пусть ваше мнение таково, но я остаюсь при убеждении, что только политическая свобода даст России возможность развиваться и процветать»

М.В.Новорусский: "В 1897 г. мы впервые узнали о том, что в Петербурге существует Подвижной музей учебных пособий, основанный еще в 1894 г. Где-то в журнале, уж не припомню каком, попалась краткая заметка о нем и о характере его деятельности. Обратив на него внимание, я сообщил некоторым из товарищей мысль о том, что его коллекциями могли бы воспользоваться и мы». Начальник крепостной тюрьмы «сам предложил в качестве посредника для сношений с музеем доктора Н. С. Безроднова и простодушно сознался, что сам он в этих вещах профан и поэтому не может вести дело лично. Это было нам как раз на-руку. Доктор этот еще недавно поступил к нам, и мы знали только, что он добродушный малый. Взялся он за этот нелегкий труд охотно и вскоре же доставил нам по нашему заказу первую коллекцию по минералогии... За минералогией последовали палеонтология, затем геология и петрография, кристаллография, физика, технология, ботаника, зоология и даже география... Но музей еще организовывался и был тогда крайне беден. Многие коллекции, очевидно, подаренные, были очень убоги и, так сказать, сами напрашивались на ремонт. Первый обратил на это внимание Н. А. Морозов и начал делать ящики для палеонтологических образцов, приводя их в систему."

Н.Морозов, письмо к родным, 1897 г.: "Уже более десяти лет я снова отдаю почти все свое время изучению естественных наук, к которым, как вы знаете, я еще в детстве имел пристрастие... Несколько лет я занимаюсь астрономией... Года два или три я специально занимался здесь ботаникой, могу разводить цветы в крошечном садике, а для зимних занятий составил гербарий, в котором набралось более 300 видов растений. Кроме всего этого, я занимаюсь почти постоянно теоретической физикой и химией... Теперь я пишу книгу о строении вещества и, если позволит здоровье, окончу в этом году. Написал почти полторы тысячи страниц"..

В.Н.Фигнер: "Покачивая головой, Лопатин с соболезнованием спрашивал: “Уж нормален ли Морозов, погрузившийся в изучение Библии и писаний святых отцов, не уклон ли это в mania religiosa?” А Антонов с восторгом объявлял, что Морозов гениален и будет европейской известностью.

И все-таки он работал. Он мыслил и писал, одушевленный несокрушимой надеждой, что его идеи когда-нибудь да увидят свет. Порой, измученный, больной, в дружеском излиянии, он признавался, что источник жизни в нем иссякает, что сил у него остается мало, но это служило лишь стимулом к тому, чтобы спешить поскорее занести на бумагу все, что он имеет сказать и что может внести хоть небольшую крупицу знания в общую сокровищницу человеческой мысли.

...Он верит с трогательным упованием в свою научную миссию и только и думает, как бы его сочинения увидали свет. Работает над ними он с изумительной настойчивостью и систематичностью. Есть что-то почтенное и вместе трогательное в этой судьбе одинокого узника, вечно парящего в сфере отвлеченной мысли в этой безрадостной жизни, фанатически отдающей себя служению науке и через нее человечеству, в этом неустанном стремлении к истине, которая, быть может, никогда не выйдет за пределы четырех стен".

М.Ю.Ашенбреннер: "Н. А. Морозов до того был поглощен своими идеями и научными трудами, что ему некогда было думать о своей болезни, и это его спасало. А между тем в тюрьме легко развивается мнительность и наклонность давать слишком много места самонаблюдению."

Н.А.Морозов: "Революционная вспышка 1905 г., бывшая результатом японской войны, выбросила меня и моих товарищей из Шлиссельбургской крепости после 25-летнего заточения, и я почувствовал, что должен прежде всего опубликовать свои только что перечисленные научные работы, которые и начали выходить одна за другой. Почти тотчас же я встретил и полюбил одну молодую девушку, Ксению Бориславскую, которая ответила мне взаимностью и стала с тех пор самой нежной и заботливой спутницей моей новой жизни, освободив меня от всех житейских мелочных забот, чтобы я безраздельно мог отдаться исполнению своих научных замыслов.

Естественный факультет “Вольной высшей школы” избрал меня приват-доцентом по кафедре химии тотчас же после выхода моих “Периодических систем строения вещества”, а потом меня выбрали профессором аналитической химии, которую я и преподавал в Высшей вольной школе вплоть до ее закрытия правительством. Вместе с тем меня стали приглашать и для чтения публичных лекций почти все крупные города России, и я объездил ее, таким образом, почти всю.

В 1911 г. меня привлекли к суду Московской судебной палаты с сословными представителями за напечатание книги стихотворений “Звездные песни” и посадили на год в Двинскую крепость. Я воспользовался этим случаем, чтоб подучиться древнееврейскому языку для целесообразной разработки старозаветной Библии, и написал там четыре тома “Повестей моей жизни”, которые я довел до основания “Народной воли”, так как на этом месте окончился срок моего заточения."

Л.Н.Толстой, по прочтении их первой части: "...Прочел с величайшим интересом и удовольствием. Очень сожалею, что нет их продолжения
...Талантливо написано. Интересно было взглянуть в душу революционеров. Очень поучителен был для меня этот Морозов."

Н.А.Морозов: "Еще ранее этого я увлекся научным воздухоплаванием и авиацией и, поступив в аэроклуб, стал читать в его авиационной школе лекции о культурном и научном значении воздухоплавания и летанья и совершил ряд научных полетов, описанных в моей книге “Среди облаков.

В.Н.Фигнер: "Азеф ...звал его не для революционной пропаганды. Нет! “Ваше имя, — говорил он Морозову, — будет привлекать молодежь, и это очень важно для партии”. Это было вскоре после выхода Морозова из Шлиссельбурга.
Морозов инстинктивно не доверял Азефу и отклонил предложение.
У Азефа под руками была целая партия, и все же ему были нужны мы, чтобы нашими руками загребать жар."

Н.А.Морозов: "В то же время я был избран членом совета биологической лаборатории Лесгафта и профессором астрономии на открытых при ней Высших курсах Лесгафта, стал членом многих ученых обществ, а потом был приглашен прочесть курс мировой химии в Психоневрологическом институте, который продолжал вплоть до революции 1917 г. А перед этим, когда началась война, я был еще командирован “Русскими ведомостями” на передовые позиции западного фронта со званием “делегата Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам”, но в сущности для ознакомления публики с условиями жизни на войне. Из статеек, которые я посылал в эту газету, составилась потом моя книжка “На войне”. Но мое пребывание “под огнем” продолжалось не особенно долго: от жизни в землянках и окопах у меня началось воспаление легких, и я был спешно отправлен домой, в Петербург.

morozov4.jpg (15171 bytes)В 1917 г., в первые месяцы революции, у меня опять началась борьба между стремлением продолжать свои научные работы и ощущением долга — пожертвовать всем дорогим для закрепления достижений революции. Оставив на время научные работы, я участвовал на Московском государственном совещании, созванном в 1917 г., потом был членом Совета республики и участвовал в выборах в Учредительное собрание. Все это время я был тревожно настроен. Я предвидел уже неизбежность гражданской войны, бедствий голода и разрухи как ее результатов и потому сознательно занял примиряющую позицию среди враждующих между собою партий, но вскоре убедился, что это совершенно бесполезно и что удержать от эксцессов стихийный натиск взволновавшихся народных масс будет так же трудно нашим политическим партиям, как остановить ураган простым маханьем рук. Необходимо было дать урагану пронестись, и я решил использовать это время для завершения тех исследований Библии, которые начал еще в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Я мог теперь употребить все силы для уничтожения суеверий и усиленно принялся за подготовление материалов к осуществлению своей книги “Христос”, задуманной еще в шлиссельбургском заточении, но осуществить которую при старом режиме не было никакой возможности."

Н.А.Морозов - В.И.Ленину, 1921 г. : "..С усердием взялся бы за создание Воздушного Флота"

Н.А.Морозов, выступление на заседании Общества друзей Воздушного Флота, 19 августа 1923 г.: "..Настало время подумать о будущем и разработать строго научный план гармонического развития всех видов и родов авиации и воздухоплавания. Необходимо обеспечить могучие крылья для нашей Отчизны и оправдать высокое доверие народа. 
 ...Наше Общество должно уделить особое внимание реактивным летательным аппаратам - ракетным
аэропланам и внеземным ракетам для межпланетных сообщений. Теперь над проблемами реактивной авиации и межзвездных и межпланетных путешествий успешно работает в Калуге наш великий соотечественник Константин Эдуардович Циолковский. Я нахожу его труды исключительно интересными! Мы должны ходатайствовать перед революционным правительством об ассигновании золотых рублей на реактивные исследования - в количестве, достаточном для опытной разработки теоретических выводов Циолковского."

В.Н.Фигнер, 26 декабря 1926 г.: "Летом я ездила в Ярославскую губернию, в Мологский уезд к Морозову в его «Борок» и провела у него 2 недели... Он совсем отрешился от дел земных... Он сидит у себя на вышке — стеклянная галерея — мезонин — и пишет. Пишет о Христе, фолианты в 700 — 800 стр., приплетая к Христу всевозможные не связанные с ним вещи. Издал уже три тома и кончил 4-й. Грозит, что будет 7!!"

Н.А.Морозов: "Я с радостью принял предложение совета Петербургской биологической лаборатории Лесгафта стать ее директором, преобразовал ее с помощью своих сотрудников в существующий теперь Государственный научный институт имени Лесгафта, провел его через самые тяжелые годы народных бедствий и борьбы и теперь буду считать цель своей жизни достигнутой, если удастся укрепить его дальнейшее существование и завершить и опубликовать вместе с тем научные работы, намеченные мною еще в шлиссельбургском заточении.

..Я считаю, что со времени революции цель моей бывшей политической деятельности достигнута, и я посвящаю свою трудовую жизнь исключительно науке, в которой вижу главное орудие для будущего счастья человечества."

С.И.Вавилов:"Н.А.Морозов сумел в ряде случаев увидеть то, к чему пришла наука много позднее в результате усилий громадного коллектива ученых".

Н.А.Морозов: "Я старался только расшатать старые исторические бастионы и лишь наметить общими чертами возможность построения на развалинах старой исторической крепости... новой, осмысленной исторической науки на эволюционных началах,  в связи с географией, геофизикой, общественной психологией, политической экономией, историей материальной культуры и со всем вообще современным естествознанием."

И.В.Курчатов: "Современная физика ядра полностью подтвердила утверждение о сложном строении атомов и взаимопревращаемости всех химических элементов, разработанное в свое время Н.А.Морозовым в монографии "Периодические системы строения вещества".

Н.А.Морозов - С.И.Вольфовичу: "У меня тотчас же после открытия циклотронов, появился проект новой работы, но я по уши был погружен в последние годы в геофизические соображения и не знаю, когда освобожусь от большого моего теперешнего труда — „Основы теоретической геофизики"

С.И.Вольфович: "Должен признаться, что, прочитав эти слова Николая Александровича, я был ошеломлен: на 91-м году жизни он был более страстен и смел, чем многие из нас, бывшие на 40—50 лет моложе его".

С. И. Вавилов: "Морозов сумел в ряде случаев увидеть то, к чему пришла наука много позднее в результате усилий громадного коллектива ученых".

Н.А.Морозов: "Будем накоплять в своей душе больше хорошего, и не портить ее свежесть накоплением в ней всякой житейской мерзости!"

В.Каверин: "Это было в середине 30-х годов, в доме отдыха ученых в Старом Петергофе.
Сестра-хозяйка,..вошла с бумагами в руках и спросила:

- Есть партийные?

Высокий старик в очках, с седой бородкой, неторопливо отозвался:

- Я партийный. - И пояснил: - Член партии "Народная воля".

Это был Николай Александрович Морозов, известный революционер, участник террористической организации "Свобода или смерть", тайно возникшей внутри "Земли и воли", член ее Исполнительного Комитета, один из редакторов ее печатного органа - журнала "Работник" и член Центральной секции Интернационала.

В крепости он в течение одного месяца изучил немецкий язык, а потом английский, испанский и португальский. Шведский и датский не были изучены только потому, что в России еще не были изданы самоучители, с помощью которых можно было их изучать.

В годы его испытаний вырабатывался характер, и надо сказать, что это был необыкновенный характер, о котором рассказать почти невозможно, потому что он был одновременно и сложен и прост. Глубокий и беспощадный самоанализ соединялся в нем с детской наивностью, боязнь смерти, естественная для любого существа (будь то человек или зверь), отсутствовала полностью, и крайне редкие случаи, когда он ее чувствовал, рассматривались как постыдная слабость, а подчас - как преступление. Он чувствовал ответственность не только перед своими друзьями, ежеминутно находившимися перед лицом смертельной опасности, а перед всем человечеством и, как это ни странно, больше того - перед природой.

Любовь к риску - черта, которую я часто наблюдал в годы войны, - обычно соединявшаяся с осмотрительностью, осторожностью, трезвостью, у Морозова сопровождалась юношеским воображением, - кстати, воображение характерно и для его научных трудов. (В этом отношении он был очень похож на Циолковского, для которого интересы человечества были бесконечно выше личных интересов) Влюбившись в Веру Фигнер, он начинает мечтать, что спасет ее от гибели, "пробравшись к ней, захваченной врагами". Занимаясь "хождением в народ" и встречая полное непонимание или равнодушие, он тем не менее живо представляет себе, что вскоре народ поднимется и начнется "такая счастливая жизнь, которую мы даже не можем себе представить".

Нельзя сказать, что он не боролся с этой склонностью, которая (он это чувствовал) даже вредна для дела, - боролся и побеждал, потому что был создан для неустанной деятельности, которая была его главной чертой.

Если у Морозова не было намеченного дела, которое он должен был совершить в намеченное время, он брался за любое. Как аббат Сийес, ответивший Конвенту на вопрос, что он делал после того, как Конвент приговорил к смерти короля Людовика XVI, сказал: "Я жил", Морозов на вопрос, что он делал в течение 29 лет в крепости, мог бы ответить: "Я мыслил". Его нормой был двенадцатичасовой рабочий день, прерывавшийся лишь десятью или двадцатью минутами для прогулки. В эти короткие минуты Морозов любовался природой, будь это камни, валявшиеся на тюремном дворе, или привыкшая к заключенным собака. Или пролетевший голубь, или надвигавшаяся туча.

Он не мог позволить себе сойти с ума (хотя однажды был к этому очень близок) или, тем более, умереть - ему было некогда заниматься собственной смертью, которая годами неотступно грозила ему. Мне кажется, именно эта удивительная способность позволила ему прожить такую долгую жизнь.

И еще одно: врожденный оптимизм. Каждый день он говорил товарищам - после долгих лет, проведенных в одиночке, им разрешили встречаться, - что их вскоре должны выпустить. Он предвидел крушение империи и был уверен, что оно произойдет очень скоро.

В дни рождения Николая Александровича к нему собирались все ветераны революционного движения конца XIX века. Там были родственники и наиближайшие друзья Дейча, Гершуни и других. Приходилось подчас дожидаться на лестнице тех минут, когда Николай Александрович будет свободен и сможет принять наше поздравление. Лидию Николаевну (жена В.Каверина) он всегда целовал, и она говорила, что это было очень приятно: "У него такая мягкая, приятная бородка". С мужчинами не целовался. Потом Ксения Алексеевна (жена Н.Морозова) читала поздравления, полученные от Веры Фигнер, и показывала том ее "Воспоминаний", надписанный кратко, но выразительно: "Николаю Морозову - Вера Фигнер". И Ксения Алексеевна прибавляла, смеясь: "Петру Первому - Екатерина Вторая".

Он рвался во все рискованные мероприятия. Он вызывался помочь друзьям, устроившим взрыв поезда с целью убийства Александра Второго. Когда поднимался вопрос о спасении товарища, он первый брался за дело, даже если ни у кого не было надежды на успех. Страха смерти он никогда не испытывал. А смерть за свободу считал естественным концом жизни каждого революционера." 

В 1939 году Николай Александрович с отличием окончил снайперские курсы Осоавиахима.

Н.А.Морозов: "Двадцатый век будет веком окрыленного человечества, и люди Российской Земли проложат дорогу к звездам"!

Академик С. И. Вольфкович, 1944 г.: "Прочитывая теперь его труды, приходится удивляться остроте его мыслей, обобщений и прогнозов... Трудно представить себе трудовой пафос, и страсть научного исследования, которые горели всю жизнь в Николае Александровиче. На девяносто первом году своей жизни Н. А. был более страстен и смел, чем многие, на сорок-пятьдесят лет его моложе.

..Надо пожелать, чтобы Академия Наук СССР произвела коллективную работу по систематизации и разбору трудов Н. А., по доведению его многочисленных интересных мыслей до соответствующих кругов научных работников и сохранению литературного наследия Н. А. для истории науки".

Проф.М. И. Усанович, 1947 г.: "За сорок лет, прошедших после выхода в свет книги Морозова, основная ее идея — о сложности атомов и возможности объяснения периодического закона на основе строения атомов — получила полное экспериментальное подтверждение. Однако, если бы дело ограничилось подтверждением лишь этой общей идеи, мы не могли бы выделить работу Морозова из множества попыток формального объяснения периодической системы, появившихся как до, так и после книги Морозова, Исключительной особенностью рассматриваемой работы является то, что, исходя из некоторой гипотезы о строении атомов, автор вывел из придуманной им схемы не только периодичность валентности, но пришел к ряду других выводов, последовательно подтвердившихся последующими открытиями, В свете современных сведений сочинение Морозова производит впечатление книги научных пророчеств...

Морозов своей замечательной книгой, предвосхитил многие направления последующего развития физико-химических наук. И возможно, что будущая геометрия или Стереохимия атомного ядра обнаружит и для себя много поучительного в структурных схемах Морозова." 

Известно, что перед смертью Морозов прошептал: "Прощайте, звезды!" и умер, глядя в ночное небо.
    

Основные труды Н. А. Морозова
Село Рябково. Работник, 1875, .№ 3.
Даниловское село. Вперед, март 1875.
Из-за решетки. Сборник стихотворений русских заключенных. Женева:Работник, 1877.
Разные известия. Земля и воля, 1878, № 1.
Хроника арестов. Земля и воля, 1878, № 2.
Убийство шпиона Рейнштейна. Листок «Земли и воли», 1879, № 1.
Фомин. Листок «Земли и воли», 1879, № 1, 2.
По поводу политических убийств. Листок «Земли и воли», 1879, № 2.
Февральские аресты в Петербурге. Листок «Земли и воли», 1879, № 2, 3.
Передовые статьи. Листок «Земли и воли», 1879, .№ 1, 2.
Суд над Бобоховым. Листок «Земли и воли», 1879, № 2, 3.
Киевские события. Листок «Земли и воли», 1879, № 5.
Дело братьев Избицких в Киеве. Листок «Земли и воли», 1879, № 6.
Хроника военного положения. Листок «Земли и воли», 1879, № 6.
Урюпинское дело. Листок «Земли и воли», 1879, № 6. ;
Суд над Дубровиным. Листок «Земли и воли», 1879, «№ 5. Хроника преследования. Народная воля  1879, № I,-1880, .№- 3.-
Попытка освобождения Войнаральского. Земля и воля, 1879, .№ 4. От исполнительного комитета. Листок «Земли и воли», 1879, № 1, 2, 3, 4, 5,6.
От Исполнительного комитета. Народная воля, 1879, № 1, 3. Террористическая борьба. Лондон: Русская типография, 1880.
Стихотворения (1875—1880). Женева: Типография Работника и Громады, 1880.
Из стен неволи. Сборник стихотворений. Ростов н/Д.: Донская речь, 1906
Периодические системы строения вещества. Теория образования химиче-ских элементов. М.: Сытин, 1907.
Откровение в грозе и буре. История возникновения Апокалипсиса. СПб.:
Былое, 1907.
Д. И. Менделеев и периодическая система химических элементов. СПб.:Изв. СПБ. биол. лаб., т. 8, вып. 3, 1907.
Теоретический вывод периодической системы современных химических элементов. СПб.: Изв. СПб. биол. лаб., т. 8, вып. 4, 1907.
Андрей Франжоли. Былое, 1907, № 3.
Эры жизни. Научная полуфантазия. Современный мир, 1907, № 1.
Основы качественного физико-математического анализа и новые физические факторы, обнаруживаемые им в различных явлениях природы. М.: Сытин, 1908.
Д. И. Менделеев и значение его периодической системы для химии буду-щего. М.: Сытин, 1908.
Свидание с Толстым. Русские ведомости, 1908, № 229. — Почему мы не рассыпаемся? Современный мир, 1908, № 12.
Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам. СПб.:Т-во художественной печати, 1908.
Вновь открытые превращения эманаций радия с точки зрения эволюционной теории строения атома. СПб.: Изв. СПб. биол. лаб., т. 9, вып. 3.-1908.
В поисках философского камня. СПб.: Общественная польза, 1909.
Начала векториальной алгебры в их генезисе из чистой математики. СПб.:
Общественная польза, 1909.
Атомы души. Современный мир, 1909, .№ 11.
Письма из Шлиссельбургской крепости. СПб.: Аверьянов, 1910.
Звездные песни. М.: Скорпион, 1910.
На границе неведомого. М.: Звено, 1910.
Эволюция вещества на небесных светилах по данным спектрального анализа. М.: Тип. Моск. унив-та, 1910.
Что может принести нам встреча с кометой. М.: Сытин, 1910.
Вселенная. В кн.: Итоги науки в теории и практике, т. 2. М.: Мир, 1911.
По поводу авиационных катастроф. Речь, 1911, № 190.
Природа и математика. В кн.: Ф. Л. Кольрауш. Введение в дифференциальное и интегральное исчисление и дифф.уравнения. СПб.: Общеcтвенная польза, 1911.
Свободный полет на воздушном шаре. Русская мысль, 1911, ,№ 2.
Звездные рои. Известия русского общества любителей мироведения, 1912, №1.
Солнечное затмение 4(17) апреля 1912 г. Полет на аэростате во время затмения. Известия русского общества любителей мироведения, 1912, № 2.
Поэзия в науке и наука в поэзии. Русские ведомости, 1912, .№ 1.
Прошедшее и будущее миров с современной геофизической и астрофизической точки зрения. Природа, 1912, № 3.
Функция. СПб. — Киев: Сотрудник, 1912.
Пророки. М.: Сытин, 1914.
Повести моей жизни. Т. I. М.: Задруга, 1916.
Как прекратить вздорожание жизни. М.: Сытин, 1916.
Завоевание воздуха. В кн.: Итоги науки в теории и практике. М.: Миру 1916.
Эволюционная социология, земля и труд. Пг.: Свет и свобода, 1917."
Революция и эволюция. Пг.: Копейка, 1917.
Наука и свобода. Природа, 1917, №5—6.
Семь дней революции. События в Москве. Дневник очевидца. М., 1917.
Повести моей жизни. Тт. 2, 3, 4. Задруга, 1918.
Принцип относительности и абсолютное. Пг.: Госиздат, 1920.
Звездные песни. Кн. 1—2. Задруга, 1920.    
Принцип относительности в природе и математике. Пг.: Начатки знаний,. 1922.
Христос. Т. I. Л.: Госиздат, 1924.           
Среди облаков. Л.: Путь к знанию, 1924.
Поезд сознания. Человек и природа, 1924, № 7—8.
Христос. Т. 2. Л.: Госиздат, 1926.
Христос. Т. 3. М. — Л Госиздат, 1927.
Христос. Т. 4. М. — Л. Госиздат, 1928.
Христос. Т. 5. М. — Л. Госиздат, 1929.
Христос. Т. 6. М. — Л. Госиздат, 1930.
Христос. Т. 7. М. — Л. Госиздат, 1932.
Повести моей жизни. Т. 1, 2, 3. М.: Изд-во политкаторжан, 1933.
Факторы биологической эволюции. Л.: Изв. науч. ив-та им. П. Ф. Лесгаф-та, т. 19, вып. 1, 1936.
Повести моей жизни. Т. 1, 2, 3. М.: АН СССР, 1947.
Повести моей жизни. Т. 1, 2. М.: АН СССР, 1961.
Повести моей жизни. Т. 1, 2. М.: АН СССР, 1962.
Лунные кратеры и цирки. Техника молодежи, 1963, № 7, 8.

Сайт создан в системе uCoz